29 октября исполнилось 97 лет матушке Ольге (Слезкиной), игуменье Покровского монастыря в Бюсси (Франция), старейшей русской игуменье на сегодняшний день. Елена Ивановна Слезкина (будущая мать Ольга) родилась в Петербурге в дворянской семье в 1915 году. В 1920 году ее семья покинула Россию и со временем поселилась во Франции. Так, фактически вся история Русского Зарубежья, по крайней мере церковного Русского Зарубежья во Франции, прошла на глазах у м.Ольги.

Ее духовным наставником в течение многих десятилетий был епископ Мефодий (Кульман) (1902–1974), настоятель храма Христа Спасителя в Аньере под Парижем и возобновитель русского паломничества на Святую Землю из зарубежья в начале 50-х годов. Трудами еп. Мефодия и участников его ежегодных  паломничеств в течение двух десятилетий поддерживались русские обители на Святой Земле. Но если владыка Мефодий был вдохновителем, то реальным организатором этих паломничеств была в течение четверти века Елена Ивановна Слезкина, принявшая в те годы тайный постриг. С ее же участием издавался известный многим в свое время журнал «Вечное».

В 1988 году, после смерти матери, монахиня Ольга поступила в Покровский монастырь в Бургундии, в Бюсси, игуменьей которого стала в 1992 г. В годы ее игуменства был прославлен в лике святых прот. Алексий Южинский, мощи которого почивают в монастыре, возведен новый большой храм монастыря, умножилось число сестер и паломников.

По милости Божией, мне довелось неоднократно общаться с матушкой Ольгой. И могу сказать, что к ней очень подходят слова, сказанные ею о своем духовном отце епископе Мефодии: «Владыка Мефодий молился, он был большой молитвенник. Говорят, он очень хороший администратор. Он был главное – монах, он главное был – молитвенник. И любящий молитвенник. Понимаете, он любил людей. Вот его, я бы сказала, самое главное качество, что он подходил к каждому человеку особенно, как будто он один для него. Это редко бывает. И это у него осталось навсегда. В паломничестве говорили: как он все организовал! А я говорю: как он подходил к каждому паломнику! Все узнавал: у кого беда какая, радость, как они живут… А администрация – да, все это было. Но на первом месте у него была душа человека».

Ниже предлагается интервью матушки Ольги, данное ею в монастыре в Бюсси в 2008 году, к 35-летию со дня кончины епископа Мефодия, и опубликованное в небольшой книге «К истории паломничеств в Святую Землю из Русского зарубежья в 50–70-х годах XX века» (Москва, 2009).  

Диакон Александр Занемонец (Иерусалим)

Беседа с игуменьей Ольгой (Слезкиной)[1]

Диакон Александр Занемонец: Матушка Ольга, вы знали владыку Мефодия почти с самого начала его священнического служения. У него немецкая фамилия – Кульман, – но при этом он был русским.

Мать Ольга (Слезкина): Его отец был Danois , датчанин. У него была линия датская, он был Николай Карлович. Но в остальном владыка был очень-очень русский. Конечно, язык его был русский, мать его была очень культурная тоже русская, и вся семья была русская. И говорили только по-русски. Он хотел как можно больше передать прихожанам и всем тем, с кем встречался, любовь к России. В России владыка только ходил в школу, а окончил ее уже в Болгарии. Потом они переехали в Чехию, и там он поступил на историко-филологический факультет.

Когда он окончил факультет в Праге, он был уже близок к Церкви. Там был владыка Сергий[2], которому он прислуживал. Владыка Сергий Пражский имел большое влияние на Володю, как его звали тогда. И раз во время занятий в библиотеке, или не знаю где, он нашел желтую бумагу с посланием Патриарха Тихона, в котором Патриарх призывает русских покаяться и покаянием прийти обратно, чтобы Господь помог, и то, что делалось тогда в России, как-то прекратилось. Шла речь о помощи Церкви. И вот это запало в его душу. И он решил: как я могу сидеть в кабинете, заниматься какими-то научными вещами, в то же время зная, что моя Церковь нуждается в помощи? Тогда он решил поехать в Париж и поступить на Сергиевское подворье[3]. Кроме того, это совпало со смертью его младшего брата Константина, который очень рано скончался. Это тоже, я думаю, на него как-то подействовало, что жизнь короткая и надо действовать сразу.

Владыка был из верующей семьи, но еще в России у него с братом возникло разногласие. Брат считал, что коммунизм – это ужасно, а Владимир считал, что все не так плохо у коммунистов. Но когда большевики ушли из какого-то города, он увидел, в каком виде оказалась тюрьма, куда были посажены разные люди, и увидел весь ужас, который коммунисты сотворили. Тогда он понял, какие это звери. Константин был монархист, а взгляды Владимира на короткое время пошатнулись. Но потом это кончилось. И, конечно, владыка всегда был прямым.

д.А.: В Париже будущий владыка поступил в Богословский институт, чтобы затем стать монахом и священником?

м.О.: Да, он определенно хотел стать монахом. Главной его целью было послужить Церкви как Господь ему укажет. Вот он туда поступил, ходил, конечно, на все лекции. Это был очень-очень хороший момент для института, потому что все профессора, которые выехали из России, как раз в это время очутились на подворье: Карташов, Булгаков, конечно. А что владыку больше всего на подворье трогало, – он мне всегда это говорил, – это богослужение. Там ему открылась вся красота, вся глубина православного богослужения. Из-за даровитого регента Михаила Михайловича Осоргина[4] не только вся Франция, но и вся православная Европа съезжалась туда на Страстную Неделю, чтобы участвовать в этих изумительных богослужениях… Во всяком случае, богослужение –  это то, что больше всего будущего владыку тронуло на подворье. Когда его постригли в монахи, он еще не окончил курс, ему оставалось два года. Митрополит Евлогий[5] его постриг, дал ему имя Мефодий и очень хорошую проповедь сказал, что выбрал имя Мефодий, чтобы он тоже носил по бревнышку для Родины и для Церкви.

д.А.: Кого владыка считал своими настоящими учителями?

м.О.: Его духовным отцом был отец Сергий Четвериков[6]. Он очень его почитал. С ним вместе ездил на Валаам. Благодаря ему очень полюбил Оптину Пустынь. Отец Сергий был ему очень дорог. А о профессорах... он не очень много говорил о них.

д.А.: Отец Сергий Четвериков тогда служил на подворье, или у него был приход?

м.О.: У него был приход. Приход его был в это время на dix, boulevardMontparnasse . Потом они переехали на OlivierdeSerres . В общем, это было начало РСХД[7].

д.А.: Да, как раз недавно отмечалось 80-летие этого прихода. Служили Литургию, и после нее провели конференция. Было два архиерея – владыка Гавриил и владыка Михаил Женевский вместе с Курской-Коренной иконой Божией Матери.

м.О.: Да, РСХД все-таки много сделало.

д.А.: А вы были связаны в свое время с РСХД?

м.О.: Я была в летнем лагере. Я считаю, что эти лагеря очень много дали. Мне было тогда, может быть, 14-15 лет, там был дух православный, русский. Сейчас немножко все переменилось. Очень много французского, а тогда это было чисто русское. Там я познакомилась с о.Мефодием, у которого незадолго до этого была хиротония – он стал священником, и его послали в лагерь для девочек. Я помню, как он благословлял каждую кровать. Он молился, он был большой молитвенник. Его считают очень хорошим администратором. Но главное для его было монашество, он прежде всего был молитвенником. И любящий молитвенником. Понимаете, он любил людей. Это его, я бы сказала, самое главное качество: он относился к каждому человеку по-особенному, как будто он для него один такой. Это редко бывает, но у него такое отношение осталось навсегда. В паломничестве говорили, что он все хорошо организовал. А я говорю, что все превосходило его отношение к каждому паломнику! Он все узнавал: у кого беда какая, радость, как они живут. Все это его очень интересовало. А администрация – да, все это было. Но на первом месте у него была душа человека.

д.А.: А владыка сам хотел жить в монастыре?

м.О.: Монастыря не было. Да в общем-то во Франции и до сих пор нет обители для мужчин. Для женщин есть несколько монастырей православных, для мужчин один в St.Antoine[8] .

д.А.: Владыка, когда стал священником, быстро оказался создателем прихода Христа Спасителя в Аньере[9]?

м.О.: Да, очень быстро. Там останавливался на короткое время о.Иоанн (Шаховской)[10], потом он уехал в Германию, и владыка Евлогий туда назначил о.Мефодия. Но все было так бедно, ну ничего не было. И он просто начал все собирать, главное – собирать людей, которые ему могут помочь. Он сразу себя окружил такими очень хорошими людьми, как Граббе, графиня Толстая, потом была Липнина. Все эти люди очень помогали. Но и простые люди, которые умели, скажем, шить облачения. Ну, ничего же не было, ничего. Пели, не было хора. Любительский хор сразу устроился. И опять же о.Мефодий говорил, что храм – все это хорошо. Но надо, чтобы жизнь прихода влияла бы на душу. Иначе все это не стоит.

д.А.: А храм был в Аньере там же, где и сейчас? В том доме, который потом был приобретен?

м.О.: Да-да. Сначала арендовали. Потом купили половину в 1945 или 1947 году. Половину, где был храм. Был старый храм, а потом сделали новый иконостас, как только купили. Это первую часть. А вторую часть очень поздно купили, это там где школа. Где-то в 1967 году.

д.А.: И владыка там и жил?

м.О.: Сначала он жил в скромной комнате на первом этаже, потом это место отвели под бюро секретаря. А потом он переехал на второй этаж. В общем, он всю жизнь жил на этом приходе. Он, будучи игуменом, потом архимандритом, потом епископом, всегда там оставался.

д.А.: А название храма владыка придумал?

м.О.: Да, храм Христа Спасителя в Москве был разрушен, и он хотел храм в память собора. Когда он приехал и там поселился, взял с собой псаломщика из подворья, и они вдвоем, как на подворье, служили утром и вечером, утром и вечером. Три раза в неделю, кажется, Литургия, и на праздники еще. Народу очень много ходило в этот храм, очень много. Эти люди пришли к владыке Евлогию и сказали: «Мы живем около Парижа, и мы очень-очень просим вас служить. Мы не можем ездить из Аньера на Daru[11] , это очень далеко». Очень мало было церквей в то время: Daru , OlivierdeSerres (сначала на boulevardMontparnasse ) и Exelmance .

В Аньере было много русских, так как там было много заводов. Так что я бы не сказала, что на службах было мало народу. Я приезжала уже из Парижа. Я жила в Париже с родителями, ходила всегда в собор, но когда я познакомилась с о.Мефодием, стала ездить туда. Поначалу на метро, потом на велосипеде, а потом уже даже на автомобиле.

д.А.: Вы были старостой прихода?

м.О.: Нет, никогда, никогда. Я была старостой только в лагере.

д.А.: Как владыке пришла мысль о возобновлении паломничества? Ведь никому другому тогда не приходила.

м.О.: Это объясняется тем, что он очень русский в душе. И он очень любил Святую Землю. Так теоретически он хотел туда поехать. Но как это было сделать? И, в конце концов, решил, что надо это сделать и поехать. Ему объяснили, что просто так ехать нельзя. Надо сначала поехать с кем-то, узнать что и как, а потом уже организовывать православное паломничество. Он обратился к своим прихожанам, и тогда человек десять записались поехать вместе с католиками. Потом все отказались, и я осталась одна. Я очень сомневалась, стоит ли мне ехать, но поехала. С католиками у нас никакого общения там не было, потому что в первый же день владыка сказал, что он хочет идти в Гефсиманский монастырь, отслужить благодарственный молебен о том, что он на Святой Земле. И больше мы их не видели, этих католиков. Они очень были милые, но мы с ними не увиделись до отъезда. Мы были у Гроба Господня. Отец Мефодий служил, он был архимандритом тогда. Служил, я помню, и в русских монастырях. Но, конечно, со своим паспортом он не мог поехать в Галилею[12]. Когда мы встретили под конец наших католиков, они ехали как раз в Галилею, и мы с ними тоже отправились. Это был 1951 год.

А когда мы вернулись, он так загорелся желанием отправить и других на Святую Землю в паломничество, что весь Париж стал вдруг к этому готовиться. Особенно запомнилась владыке бедность русских монастырей на Святой Земле, колоссальная бедность. Он сказал, что надо скорей им помогать, а для этого надо, чтоб весь русский народ откликнулся. И он откликнулся. Мы начали собирать всякие вещи, деньги. И владыка сразу же решил организовать паломничество. Я была против – чувствовала, как это трудно будет, но он настоял на своем и дал объявление в газете. Записалось 28 человек. И они поехали, но у нас груз был очень тяжелый. Владыка хотел плыть на корабле, чтобы у нас было время для подготовки. Мы решили проложить маршрут через Венецию, но никто нам не сказал, что там надо брать гондолы, и нам пришлось тащить этот груз пешком. Эта поездка была очень трудной. Ведь мы же ничего не знали. И я должна сказать, что во время этого паломничества не было времени присесть на минутку. Целый день гоняли меня куда-то, что-то надо было узнавать, а самым трудным было пересечение границ, потому что у нас были новые паспорта. Мы сходили на берег в Бари, у святителя Николая, а потом в Александрии, в Бейруте – это еще во время путешествия на пароходе, а потом уже садились на ужасные автобусы и ехали через Сирию в Иорданию. Потом, наконец, добрались до Вифании, потому что там нас уже ждали. Как могли, нас приняли, очень-очень хорошо.

д.А.: А французские паспорта у вас уже были?

м.О.: У меня да.

д.А.: А владыка оставался российским подданным?

м.О.: Да, этого он так и не переменил. Владыка никогда не был больше в России. Он ездил на Валаам еще до войны. А потом нельзя было ездить на Валаам…[13] Вот вы спрашивали, как пришла ему мысль о поездках на Святую Землю. Он не мог жить без совсем монашеской обстановки. Пока он ездил на Валаам, все было хорошо. Когда он не мог, стал думать, куда же еще поехать. Но на Валаам таких паломничеств он не организовал.

д.А.: Когда владыка Мефодий стал ездить на Святую Землю, это тоже было проявлением его устремления к монашеской жизни?

м.О.: Я думаю, да. Была любовь к Святой Земле, к земле, где жил Спаситель. Я другой такой земли не знаю. Я не понимаю, как люди могут хоть раз не поехать туда. Вы счастливы, что вы там. Потому что ходить там, где жил Спаситель, это же замечательно!

д.А.: Как владыка Мефодий объяснял своим прихожанам смысл паломничества?

м.О.: Он говорил, что это очень важно: ходить, дышать воздухом там, где жил Спаситель. Ведь там, действительно, открытое Евангелие. Когда паломники возвращались из паломничества, то все говорили – и я первая, – что когда читаешь Евангелие, уже как-то иначе представляешь себе все и прочувствываешь. Его целью была, опять же, душа человека, так как она там может не то чтобы очиститься, но как-то совсем перемениться. Многие люди свидетельствуют, что паломничество дало им смысл жизни, радость и т.д. Владыка все это тоже знал. Поэтому организовывал не туристические поездки, а так чтобы помолиться там на каждом месте. Там действительно очень много благодати.

д.А.: Да, когда там живешь, не покидает ощущение чуда… Когда владыка Мефодий приезжал, где он служил?

м.О.: Всегда он служил у Гроба Господня. Был, конечно, архиерей греческий, как всегда, но Патриарх всегда его благословлял служить. Потом мы служили у гробницы Божией Матери, там чудно, также в Вифлееме, на Фаворе он служил не раз.

С духовенством зарубежным владыка Мефодий общался, с о.Димитрием[14] часто. Они чудно нас принимали. И все эти игуменьи, мать Мария[15], мать Тамара[16] там обедали с ними. Это было очень по-братски, а временами совершенно замечательно. Но службы, и потом иерархия –

это другое дело. Зарубежные невыносимы тогда были: они устроили маленькое окошечко, и когда кто-то приезжал на Элеон, открывали его, и если видели, что это из России, они сразу закрывали дверь и не принимали. Теперь это кончено, теперь можно служить, теперь все хорошо. Но так тоже было…

д.А.: Это было и при игуменье Тамаре?

м.О.: Это было и при игуменье Тамаре, это при нас было. Сейчас этого, конечно же, там нет. То, что есть евхаристическое общение, – это самое главное, конечно. Все эти разделения были не только безобразны, но и кощунственны: православные люди не могли подходить к одной Чаше. Ну что это такое?

Я очень люблю мать Моисею, нынешнюю игуменью[17]. Я должна сказать, что мать Моисея очень умна.

д.А.: А во время паломничества владыка Мефодий обращал внимание на эти разделения?

м.О.: Он всем нам говорил: «Пожалуйста, как только мы попадем на Святую Землю, оставьте все юрисдикции в покое. Вы приехали на землю Спасителя и будьте простыми паломниками, никогда не вступайте в разговоры на эту тему. Это трата времени. У нас мало его там, мы должны воспользоваться тем, что мы на Святой Земле». Вот это его слова. И действительно, мы там даже не говорили об этом.

д.А.: А с игуменьей Тамарой вам доводилось там общаться?

м.О.: Да, я ее очень любила. Такая она была милая, такая простая, хорошая, удивительная. Я ее знала, когда она еще была в Гефсимании. Потом ее забрали из Гефсимании и сделали игуменьей.

д.А.: А кто населял монастыри в те времена, когда вы ездили на Святую Землю?

м.О.: Там были русские. Была мать Варвара, которая была помощницей матушки Марии, англичанки. Была мать Варвара, которая была уставщицей, и потом стала игуменьей. Мать Арсения была, русская, уже очень пожилая; всем писала письма. Это все в Гефсимании. Потом были, конечно, арабки. Помню, маленькая такая, в белой косынке; спрашиваю, как зовут: «Грешная Тамара». Но теперь грешная Тамара стала уже очень-очень важной монахиней. Отец Дмитрий, например, который был начальником Миссии, очень много занимался ими. Он их как-то поднял культурно, он им преподавал литературу, музыку.

Елеон был создан еще до революции. А Гефсимания – новая. Она была создана матерью Марией и матерью Марфой, которая потом была в Вифании. Вообще-то они ехали в Индию и вдруг остались на всю жизнь на Святой Земле. Она одна в общем и создала Гефсиманию, мать Мария. Там ничего не было. Храм был замечательный, но не было монастыря. Она создала этот монастырь и открыла школу в Вифании, послала туда свою подругу, монахиню Марфу. Она была англичанкой, милая очень. Когда мы там жили, она по-русски говорила: «Владыка пришла». Мать Мария по-русски говорила неплохо, а та нет, ни слова.

д.А.: У вас или, к примеру, в монастыре о.Софрония[18] в Англии, община интернациональна, и богослужение совершается на разных языках. На Святой Земле и вообще в Зарубежной Церкви все по-славянски, все по-другому. Но как для монашеской жизни лучше?

м.О.: Думаю, что самое главное, чтобы человек все-таки понимал, в чем дело. Если он посвятил свою жизнь Господу, то он все-таки хочет понимать, что делает. Так что у нас, например, все поется по-славянски (слава Богу! потому что, я должна сказать, что все-таки французский язык кажется не таким литургическим; не знаю, как английский). Но, например, читают у нас по очереди, то по-славянски, то по-французски, то даже по-английски. Вопрос языка, конечно же, очень труден. И здесь тоже непросто его решить, потому что если ввести немножко больше славянского, то тем, кто не понимает, тоже неприятно. Когда все по-французски, то я начинаю сердиться.

д.А.: Видимо, какие люди в общине есть, на тех языках и надо молиться?

м.О.: Да.

д.А.: А что об этом думал в свое время владыка Мефодий?

м.О.: Все было по-славянски, и даже не было идеи, что Апостол можно читать по-французски. Тогда еще не стоял так остро этот вопрос, как теперь. Тогда все, кто ходил в Аньер, понимали по-русски.

д.А.: У него в храме не было французов?

м.О.: Не было французов? Были уже и французы, но они как-то приспосабливались. Тогда уже существовали франкоязычные приходы, но у нас все было по-русски.

д.А.: Как владыка считал нужным к паломничеству готовиться? Он ведь даже предпочитал плыть на пароходе, чтобы было время приготовиться.

м.О.: В тишине, в молитве. У нас была утром и вечером утреня, вечерня, иногда обедницы, Литургии никогда не было. Потом были доклады об одном или другом месте Святой Земли. Они готовились заранее кем-то, и потом их всем предлагали. И общение друг с другом – тоже какая-то подготовка. Нет, я нахожу это прекрасным. Но потом мы перестали так готовиться, даже уже при владыке Мефодии. Он летал из Парижа. Так было проще, и меньше дней на дорогу. Значит, было больше дней там, и мы перешли на такой маршрут.

д.А.: А после паломничества общение между людьми продолжалось? Там ведь были не только прихожане о.Мефодия?

м.О.: Да. У нас были собрания паломников, концерты, всякие подряды. Это всегда продолжалось. Потом, я помню, мы даже организовали праздник к десятилетию первого паломничества. Как только мы вернулись из первого паломничества, очень скоро, кажется, через два года, владыка уже начал издавать «Паломнический листок». Там много ненужного теперь, но пока это делалось, было нужно, потому что показывало нашу жизнь.

д.А.: Организационная часть паломничества была все эти годы на вас?

м.О.: Слава Богу! Я была очень рада, пока я могла этим заниматься. Потом уже под конец немножко трудновато было. С владыкой я ездила до его смерти, потом ездила раз с владыкой Романом[19].

д.А.: Когда вы в последний раз были на Святой Земле?

м.О.: Это было в 1999 году, кажется, совсем недавно. Это было замечательно. Такой подарок был! Мы поехали с о.Евгением, матушкой Досифеей втроем на пять или шесть дней. Я попросила благословение у владыки Сергия, думала, он скажет: «Что вы, столько раз были, зачем?» А он сказал – поезжайте! Какая была радость! Это было чудно. Мы были у Гроба Господня, мы были у Божией Матери, мы были два дня на Фаворе. Обычно туда приезжаешь, все бегают, ни на минуту не останавливаясь, ничего не видят. А мы там провели два дня, две ночи, две Литургии. О.Евгений служил. И потом два дня на озере у двенадцати апостолов. Это были места, на которых мы очень мало могли останавливаться, когда бывали раньше в паломничестве. Раньше мы проезжали около озера, говорили, что здесь было чудо с хлебом, то-то и то-то, а тут мы сидели на озере, утром и вечером, о.Евгений читал Евангелие о призвании апостолов. Просто замечательно. И то же самое на Фаворе. Там всегда как-то скомкано было во время паломничества, а тут было все очень хорошо.

Раньше было так: владыка Мефодий читал Евангелие, молились все на месте, где это происходило. И больше ничего. Потом начали песнопения подбирать. Но вначале надо только рассказать, что было на этом месте. В паломничествах владыки Мефодия всегда были люди церковные, не туристы.

д.А.: А о.Киприан (Керн)[20] не возвращался больше на Святую Землю? Ведь он был начальником Русской Миссии на Святой Земле в конце 20-х гг. И написал замечательную книгу об о.Антонине (Капустине). Он любил Святую Землю?

м.О.: Любил. Знаете, я всегда смеюсь, когда вспоминаю про о.Киприана на Святой Земле. Мне он всего только и сказал, как монахини сначала вытирали рукавом нос, а потом брали у него благословение. Больше ничего. Но книгу он написал очень хорошую[21].

д.А.: Из людей, живших в то время, вы знали, наверное, о.Александра Шмемана[22]?

м.О.: Отца Александра я хорошо знала. Андрея тоже, но Александра больше. Они оба прислуживали с моим братом в кафедральном соборе. Мальчики, такой толстенький был о.Александр, а Андрей был более худой. И отец Александр, знаете, не переменился. Я все думала, сколько он сделал для православия... И мне всегда интересно было: а как он умрет? А он умер, как святой! Он все принял с таким смирением – «Да будет воля Твоя». Последнее его слово было «Аминь» перед смертью. Нет, он был удивительный человек.

Мы с о.Александром общались во Франции. А потом, когда он приезжал из Америки, я иногда его встречала на Daru , была очень рада видеть, но, конечно, для бесед у него уже не было времени.

д.А.: Насколько верно, что о.Александр не любил монашество?

м.О.: Очень не любил. Это кто-то ему внушил. Я думаю, что это о.Киприан (Керн), который сам был монах, архимандрит, которого я знала еще юным студентом и не монахом, но у него, по-моему, было отрицание монашества. А он был наставником отца Александра и всего этого поколения. И он им это, по-моему, внушил. Мне о.Киприан как-то сказал: «Ну какой же он дурак, этот ваш о.Мефодий». Я говорю: «Как вы смеете так говорить! Почему вы так говорите?» Он смягчился: «Как это вы, как это он вам позволил…» И дальше не стал говорить. Он имел в виду, что я не вышла замуж. Он был, по-моему, очень против монашества.

д.А.: А что им не нравилось в современном монашестве? Ведь не монашество как таковое. Или это казалось непригодным в эмигрантских условиях?

м.О.: Может быть. Не знаю. Но все-таки факт есть факт: сколько лет эмиграции, но ни одного мужского монастыря не было, пока, наконец, не перешел из католичества Pere Placide и создал монастырь. Но это все-таки странно, знаете, ведь на подворье все богослужение, все подводит к монашеству…

д.А.: Но ведь были монахи. Тот же владыка Мефодий.

м.О.: Да, были, конечно. Отец Мефодий, потом о.Никон[23], который стал епископом. Но это единицы, а русских монастырей тут нигде нет до сих пор.

д.А.: А в Джорданвилле, в Америке?

м.О.: Там, наоборот, была большая деятельность. Это те, кто переехал из Германии, кажется? Там у них развернулось большое издательское дело, и вообще там много было монахов, а у нас – мало.

д.А.: В прежние времена, скажем, владыка Георгий (Тарасов)[24] или владыка Георгий (Вагнер)[25]? Они монахи, или они все-таки не считали себя монахами в первую очередь, как владыка Мефодий?

м.О.: Владыка Георгий (Вагнер) просто не любил монашество, вроде о. Киприана и Шмемана. Так как владыка Мефодий уже ушел в это время, он был очень против того, чтобы я поступала в монастырь. Я уже давно была монахиней, но я ему на одной исповеди говорю: «Я живу, не вы. Так что я не знаю, почему вы не хотите. Чего Вы боитесь?» А он сказал: «Я очень боюсь за вас. Мне жалко. Вот все, что я могу сказать. Мне просто вас очень жалко».

Я очень любила этого Вагнера, но он не дал нам ни одного священника. Два года у нас был о.Андрей, он сейчас в Италии. Остальные были замечательные священники из Румынии. Было такое время, когда у нас никого не было. Я звонила все время в епархию с просьбой прислать какого-нибудь священника. И мне говорили, что приход важнее, чем монастырь. Сначала надо обеспечить все для прихода. А монастырь-то не может жить без священника. Иногда приезжал священник, служил Литургию, складывал все вещи в чемоданчик и уезжал. Ну что для сестер? Как может монастырь жить без священника? И только благодаря румынам у нас, слава Богу, был семь лет один. Румыны приезжали, поступали на подворье, заканчивался срок, они уезжали в Румынию, их делали епископами, и мы их больше не видели. Но семь лет у нас служили румынские священники. Последний – почти четыре года. Я нахожу, что отец Силуан – теперь епископ Силуан – и отец Иосиф – замечательные священники, глубокие.

д.А.: Почему в Румынии сейчас такое многочисленное и интересное монашество?

м.О.: Пока я тут была, у нас бывали некоторые оттуда. Очень разные. Некоторые еще со старыми традициями: раз в год причащаются и т.д. Но были уже попытки нового возрождения. Я помню одну монахиню: приехала и очень скоро, может быть, через несколько лет открыла монастырь. Там было семь-восемь монахинь, но служили уже ежедневные Литургии, причащались на каждой. Но это редкость, знаете. В Румынии все очень странно. Например, обычные люди ходят в церковь, стоят часами и не причащаются. У нас такого нет.

д.А.: А у вас в монастыре Литургия служится ежедневно?

м.О.: Нет, три-четыре раза в неделю. И то это хорошо, знаете. И сестры причащаются.

д.А.: А знали ли вы о.Софрония (Сахарова)?

м.О.: Да. Наш монастырь был с ним тесно связан, там очень хороший монастырь. Мы далеко от него, но несколько наших монахинь духовные дочери о.Софрония, впоследствии о.Симеона. Я там только раз была, давно. Когда я только сюда пришла, встретила о.Софрония, а он стал петь: «Птичка, птичка, ты попалась…» Мы радовались беседам с ним, ведь там ему мало приходилось говорить по-русски: были киприоты и англичане, но русских очень мало. Я три часа с ним просидела, и он три минуты выделил для меня. Сказал: «Будьте осторожны с самолюбием». Ну, хорошо. А потом начал все про свою жизнь, как его бесконечно преследовали, как ему было трудно, какие были люди ужасные в St. Genevieve . Совсем не приняли его во Франции, когда он вернулся с Афона. Очень мало кто его принял. Он уехал в Англию, потому что чувствовал, что здесь не идет дело совсем. Хотя он ничего не знал об Англии, предпочел все-таки уехать и что-то новое сделать, чем сидеть там, где все критиковали. И в Англии он постепенно создал очень хороший монастырь, но совсем своеобразный. Там Иисусова молитва заменяет почти все службы. У них Литургия три или четыре раза в неделю. Но вечером у них только Иисусова молитва. Он это объяснял тем, что разные люди, разные языки, нет книг, поэтому вот Иисусова молитва может заменять все.

д.А.: Когда владыка Мефодий и вы, и многие другие оказались в юрисдикции митрополита Евлогия, это был принципиальный выбор или это получилось скорее случайно?

м.О.: Это Церковь так решила, это ее история. Мы приехали, во главе стал владыка Евлогий. Он канонически подчинялся Вселенскому Патриарху, как и все его. Был один трудный момент, но владыка Владимир сумел все уладить. Он был святой. По его молитвам мы остались так, как были. А владыка Евлогий очень любил Россию. Под конец он, конечно, хотел вернуться в Московский Патриархат, сделал попытку, но потом сожалел об этом[26].

д.А.: В те времена на Западе сложно было состоять в юрисдикции Московской Патриархии?

м.О.: Не для всех. Были такие люди, которые считали, что надо идти с Россией. Владыка Антоний (Блум) действительно искренне это сделал. Были такие. Старк, например. А с Антонием мы в свое время играли в волейбол. Он хороший был человек. И тоже пострадал в конце жизни сильно, и много сделал для Церкви, и для России, я думаю, своими передачами и деятельностью. Его там очень любят. А Старк[27] тоже сумел там жить, быть священником. Он имел сыновей, ставших священниками. Надо иметь чувство меры, чтобы не делать то, что нельзя, если ты уж попал туда.

д.А.: Матушка, вы знали кого-то из святых, прославленных недавно в экзархате?[28]

м.О.: Я знала и очень любила о.Дмитрия. Я его помню, когда он еще не был священником, чистил в молодежных лагерях овощи, а мы к нему подсаживались. У него было хорошо развито чувство юмора. Вначале было скучно, а потом он столько интересного стал рассказывать, что вся скука прошла. Он был очень добрым, никогда не отказывал. Я его очень почитаю и люблю.

Помню, говорили насчет матери Марии, что ее канонизируют, дочь о.Дмитрия настаивала, что его тоже нужно причислить к лику святых. Ей говорили, что это совсем не то. А я говорила, что она права! И она написала книгу. Но она мало что помнила о нем. А потом мне попался дневник о.Дмитрия, который он писал по-русски с юных лет, так что там разные периоды его жизни отображены и переживания. Он очень интересен. Дневник хотели послать в Константинополь, когда думали о его канонизации, это как бы документ о его святости. Это очень хорошая книга.

д.А.: А мать Марию вы помните?

м.О.: Мать Мария тоже приезжала в лагерь. Она была уже монахиней, а я была в католической школе. Когда я была в лагере, сообщили, что приезжает православная монахиня. «О, – я думаю, – как интересно». Наши монахини были все такие элегантные, аккуратные. А она приезжает, помню. Апостольник, вот как мой сейчас, во все стороны. Волосы, наверное, как и мои сейчас, во все стороны. Ну, думаю, странная монахиня. Поднимается на первый этаж, и я чувствую сигаретный запах. «Ну, – думаю, – вот это я попала на монахиню, которая не похожа на моих католичек».

Потом она начала нам декламировать свои стихотворения. Но я должна сказать, что она мне не очень понравилась. Вызвала скорее неприятное чувство. Ну а потом я читала кое-что, что она писала про монашество. И тогда она еще меньше мне понравилась, потому что она была совершенно анти-традициональная монахиня. Но у каждого свой путь. Она святая. Она отдала свою жизнь за других. Она мученица. Но не монахиня. Она, наверное, изумительный человек, потому что она стольким помогла, когда была уже в заточении. И столько помогала, когда собирала вещи для бедных, кормила их, варила им обеды совершенно бесплатно. Все это она делала, но это просто не мой тип человека, и я не думаю, что она была монахиней в том смысле, в каком мы это принимаем. Она говорила: вот они делают поклоны, а кому это нужно? Вы думаете, Господу нужны эти поклоны? Да не нужно их. И так далее. Вы понимаете, у каждого человека может быть своя идея, но она как-то разбивает другого. Она признавала такое «свободное монашество» и твердо верила, что это только единственное монашество, которое может быть. Но ведь у каждого свой путь. У нее этот путь, а у других другой.

д.А.: Мать Марию очень чтил владыка Антоний Сурожский и считал настоящей святой и настоящей мученицей задолго до ее канонизации.

м.О.: Она настоящая мученица! Это твердо я знаю. Как она попала в лагерь… Когда читаешь все это, становится ясно, что она удивительный человек. Ее очень многие восторженно любят, за немногим исключением.

д.А.: А Илью и Георгия, канонизированных вместе с матерью Марией, вы знали?

м.О.: Нет, не знала. Но я хорошо знаю Машу Струве, дочь о.Александра Ельчанинова, а вот она хорошо знала этого Илью. Она говорит, что это поразительный человек. Она его хорошо знала, потому что он приходил к ним, когда о.Александр Ельчанинов скончался, и они рано остались без отца. Он был довольно состоятельным и часто приходил, приносил им подарки, куда-то их возил. Так что она очень хорошо о нем отзывается. А сына, Георгия, я просто не знаю, никогда не видела. Но он мученик!

д.А.: Интересно, будут ли еще канонизировать людей того времени? Канонизация этих святых долго готовилась. Может быть, этим дело не ограничится? Чем вообще святой отличается от несвятого? С мучениками понятно – христианская смерть.

м.О.: Отец Алексий Южинский ничем не отличался: скромный, гонимый. Он был гоним еще в России. Там его гнали как защитника веры. А потом он попал на такой приход ( Ugine ), где приходской совет состоял из военных. И они хотели ему доказать, что он многого не умеет делать: читает слишком длинные проповеди, такой и сякой. Дошло до того, что они написали рапорт владыке. Он вызвал о. Алексия, который очень боялся; но владыка сразу понял, в чем дело, и отослал его обратно на приход, а тот приходской совет разрушил. Это был владыка Евлогий, который в своей книге мало говорит об о.Алексии, и даже не очень хорошо. Но поступил он, видимо, с ним хорошо. Вот он стал святым. По его молитвам были чудеса. Когда его перевозили в St.Genevieve , рассказывали, что его вынули, чтобы перенести в гроб, и сразу было два случая исцеления. Потом еще. Так что, я думаю, чудеса говорят о святости. Если мученик, тут все яснее.

д.А.: Как вы думаете, есть ли еще из русской эмиграции люди, которые могут быть канонизированы?

м.О.: Я думаю, да. Были очень хорошие люди, замечательные. Думаю, например, владыка Владимир. Я очень любила владыку Евлогия. Он был благообразный архиерей. А владыка Владимир был очень простой, очень хороший. Был у меня такой случай: священник читал часы перед Литургией, и я вдруг увидела, что Царские Врата открыты (во время часов Царские Врата всегда закрыты), я смотрю на запрестольную икону и слышу, как Господь мне говорит: «Ты должна построить церковь, но до этого ты должна много пострадать, и только потом построишь ее». Я как вкопанная стою, тут каждение, а я не могу сдвинуться с места, понимаете? Я дождалась конца Литургии, конечно, побежала к о.Мефодию, рассказала, что случилось со мной. А он очень спокойно мне говорит: «Знаете, вы лучше это никому не говорите, а пойдите к владыке Владимиру и сделайте, что он вам скажет». Я пошла, конечно, и рассказала. Он сказал: «Вы не смущайтесь (это было 50 лет тому назад, теперь уже, наверное, даже 70 лет, и теперь я уже это рассказываю, но тогда он мне сказал этого не рассказывать никому), а церковь вы должны построить в вашем сердце. Вот, что это значит. Чтобы ваше сердце было храмом». И так он меня отпустил.

д.А.: А не доводилось ли вам знать владыку Иоанна (Максимовича)[29]?

м.О.: Очень мало, к сожалению. Я несколько раз с ним обедала, встречалась в Леснинском монастыре, потому что он туда ездил. Он был, конечно, совершенно особенным человеком, аскетом. Я обедала – ела борщ, а он брал хлеб, немножко соли и все. Вот был весь его обед. Никогда не спал на кровати. В наше время я такого просто не знаю. Ходил по всем больным. Все больницы Версаля (он жил в Версале) его знали и пускали, хотя остальных пускали от двух до шести. А он и утром приходил, и ночью иногда приходил. Святой, знаете.

Я его знала, когда он еще продавал газеты. Он был в Белграде студентом, даже и студентом еще не был, но был очень беден и продавал газеты, чтобы немножко заработать. А потом владыка Антоний[30] его взял, увидел, что он необычный человек. Владыка постепенно его привлек к себе и очень много ему дал, потому что владыка Антоний был тоже замечательным. Я его хоть смутно, но помню.

д.А.: А о.Сергия Булгакова вы помните?

м.О.: Отца Сергия я хорошо помню, только я с ним не общалась. Вот мать Феодосия наша присутствовала при его смерти, и видела, как он совсем освятился перед смертью. Так что она нам часто рассказывала о нем. Его оклеветали, без этого тоже нет святых. Это один из признаков святости. Отец Сергий был духовником очень многих, в том числе первых сестер в монастыре. Он очень любил монашество, но сам он не был монахом. Сестра Иоанна (Рейтлингер) возродила иконопись в каком-то смысле. Он был ее духовным отцом. Вы читали книгу с ее перепиской с о.Александром Менем[31]? Там в конце есть письма о.Сергия Булгакова в сестре Иоанне. Она была его духовной дочерью в Париже, потом уехала и нашла о.Александра... Я так рада, что с вами можно говорить про о.Александра Меня. Он святой человек! Я его только по книгам знаю и по рассказам. Мне много рассказывали о нем приезжавшие из России. Как он общался с людьми! Для него это было важно, какой бы ни был человек – простой, непростой, – он принадлежал тому человеку, с которым Господь его свел. Встретив человека, он всецело отдавался ему. Я не понимаю, как в такую короткую жизнь он мог сделать то, что сделал. Сколько он написал! И в такое трудное время, когда преследовали. Он говорил: «Надо, чтобы у нас все было готово, надо торопиться и все готовить, чтобы, как только будет легче, можно было бы свободно проповедовать». Он замечательный человек! Я почти ему молюсь. Здесь, например, я мало с кем могу о нем говорить. Я вам скажу, что даже с теми, кто из России приезжает, я не могу о нем говорить. Откуда такое непонимание его? Причина в том, что он был еврей?

д.А.: Наверное, для многих он был слишком широким. Как в эмиграции многие не любят о.Александра Шмемана. А почему?

м.О.: Да, широким.

д.А.: Матушка, а владыка Мефодий не пытался никогда устроить на Святой Земле что-то постоянное?

м.О.: Вы знаете, все было так ново: горящая Святая Земля. Его и всех привлекало только это, по правде сказать. Но, конечно, когда там живешь, это другое дело. Я думаю, что это было бы очень полезно, если бы у нас было пусть маленькое, но какое-то свое место, куда можно было бы приехать свободно. По-моему, лучше быть независимыми. Мне так кажется.

Большинство наших сестер уже были на Святой Земле, но есть такие, кто не был. А потом, вы знаете, когда там побываешь один раз, тянет обратно. Но я уже никуда не езжу, только в Париж. Уже надо готовиться к другому... Это самое важное. Отец Софроний (Сахаров), тот тоже никак не мог умереть, вот и я задержалась. Вы помолитесь обо мне…