Принцип первосвященника Каиафы

Если посмотреть на историю человечества и задать вопрос: было ли время или такой момент на земле, когда бы не проливалась кровь человека, – то напрашивается отрицательный ответ. На вопрос, почему так происходит, можно с уверенностью дать ответ: потому что человечество живет по принципу первосвященника Каиафы: «Пусть погибнет один человек, нежели весь народ» (cр.: Ин. 11, 50).

Этому принципу следуют сильные мира сего, когда решают судьбы тех, кому жить, а кому умереть, кому возвыситься, а кому быть «навозом» для истории грядущих поколений. Этим принципом не гнушаются и те, кто, преодолев страх «твари дрожащей», вдруг становятся «право имеющими» приносить в жертву «никчемных людей», чтобы осчастливить тысячи иных, исполненных смысла жизней. «За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика!» – слышим от пришедшего в восторг героя Достоевского.

И действительно, данный язык «арифметики» стал универсальным языком общения в истории народов, а овладение им в совершенстве стало считаться залогом успешного развития цивилизации и гарантом безопасности от безвременного ее исчезновения с лица земли. Вся историческая правда человеческих отношений была сведена к формуле преобладания сильного над слабым, человек устремился на поиск средств, дававших ему возможность доминировать.

Древо познания добра и зла, некогда произраставшее в райскому саду, оказалось древом яда – анчаром, одиноко возвышающемся в пустыне. Взору Поэта вдруг открылась страшная картина арифметических выкладок «математиков», в центре которой гордо стоял символ господства человека над человеком. Оставалось лишь запечатлеть сей трагический образ истории чернилами на клочке бумаги:    

Но человека человек

Послал к анчару властным взглядом,

И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом.

[…] Принес — и ослабел и лег

Под сводом шалаша на лыки,

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

А царь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы [1].

Напитанные ядом стрелы глубоко ранили сердце другого Поэта – архимандрита Софрония (Сахарова), жизнь которого явилась свидетельством «молитвы до крови за мир» [2]. К нему теперь бежит наше сердце, его словам внимает наш ум, к нему мы обращаем внимание всякого человека.

Восприняв слова Спасителя: «Да будут все едино»(Ин. 17, 21),– как главнейшую заповедь из всех, что дал человеку Бог, отец Софроний остро переживал трагедию человеческих разделений. Причину трагедии он видел прежде всего в сознательном отрицании либо непонимании Божественного принципа единства, малое искажение которого приводит к безудержной страсти доминировать. «Обычно в мире идет борьба за доминацию над слабейшим, – обращается отец Софроний к насельникам основанной им обители. – Через убийство, часто масс, люди устанавливают свою власть над миром, и это есть путь мира во всех веках, это есть история нашей человеческой жизни» [3]. Стремление доминировать, читаем в одном из его писем в Россию, «…приводит к непрестанным войнам и самым безжалостным, кровопролитным, всегда оправданным какими-то весьма высокими целями» [4]. «Полвека МОЛИТВЫ ДО КРОВИ ЗА МИР ВО ВСЁМ МИРЕ поглотили все мои силы, – напишет с болью отец Софроний. – …Проповедь о любви принесена из другого мира и не воспринимается людьми. Свет сей не лечит их, то есть Свет Свыше. УПОРСТВО ДИКОЕ В БОРЬБЕ ЗА ПРЕОБЛАДАНИЕ РАЗРУШАЕТ ВСЁ НА ЗЕМЛЕ» [5].

Принцип Каиафы в действии, доведенный до своего логического конца, до крайних пределов своего осуществления, приводит к распятию человеком Бога. После этого уже нет такой жертвы на земле, которую бы человек не готов был принести ради достижения поставленной цели. Потому, по словам старца Софрония, путь восстановления драгоценности жизни всякого человека в глазах другого человека лежит через полный отказ от стремления преобладать в чем бы то ни было над кем бы то ни было. Только так и не иначе возможно остановить бессмысленное кровопролитие на земле, беспощадное действие принципа Каиафы. «Мы в нашем сознании, – напишет отец Софроний, – утверждаем идею необходимости полного отказа от стремления доминировать, властвовать над кем бы то ни было, обладать  материальными богатствами, через что теряется право беседы с униженными и оскорбленными. Лучше добровольная нищета, чем обогащение с насилием над братом. Лучше нам умирать в “социальном ничтожестве”, чем прославляться за преобладание над “малыми сими”. Лучше нам не оставить наших имен на Земле, чем написать наши имена в Истории Земли кровью братий» [6].

Слово старца Софрония о необходимости «полного отказа» от преобладания мы понимаем в его абсолютном смысле, то есть как отказ от преобладания во всех планах бытия человека, в том числе и в духовном. Эта мысль может встретить возражение внутри самой Церкви, и, как признается отец Софроний, «отсюда наш страх говорить о совершенстве» [7]. Но следование «полному отказу» от доминирования есть не что иное, как призыв к такому совершенству, которое явил на Земле Сын Божий, умалив Себя до Сына Человеческого, позволив, казалось бы, на какой-то момент восторжествовать закону Каиафы. Добровольно взяв на Себя иго данного закона, под которым пребывало все человечество, Христос-Человек в акте жертвенной любви восстановил достоинство человека, преодолев действие закона, который до сих пор обесценивал и приносил в жертву другую и, в силу этого, чужую человеческую жизнь.

«Господь ожидает от нас “повторения” Его жизни на Земле, – скажет отец Софроний. – Если говорить до конца, то, в сущности, спасение мира было бы, если весь мир вдруг стал бы на путь подражания Христу – “отдавать свою жизнь, чтобы жили другие”» [8]. Отдавать до самого конца, до предела, даже до погубления в вечности! Именно в таком совершенном, абсолютном выражении воспринял призыв Спасителя апостол Павел, когда исповедал свою готовность быть отлученным от Христа, погубить свою душу для вечности ради того, чтобы его братья спаслись (ср.: Рим. 9, 3). По сути, «повторение» этого пути в заданной перспективе есть постепенное обращение самого себя в ничто, в «нуль абсолютный» (Ф. Достоевский), но, как заметит старец Софроний, «возвращаясь в ничто, мы становимся “материалом”, из которого свойственно творить Богу нашему» [9].

«По образу Святой Троицы…»

Принцип Каиафы есть принцип отчуждения: исключение одного человека из бытия другого. Но Христос явил нам иной образ бытия – образ Святой Троицы. Свидетельством о нем – сем Первообразе – исполнено всякое слово, «первая и последняя мысль» старца Софрония о Боге и человеке. Это мысль о преодолении разорванности всех планов бытия и греха человеческих разделений. Это и есть то великое богословие единства, которое воспринял и передал отец Софроний от великого Силуана.

«Учение старца Силуана в каждом его писании доходит до последних пределов, –  замечает отец Софроний. – Так, о покаянии он говорит, что мы каемся, мы не безгрешны, поскольку мы не достигаем того состояния, чтобы жить всё человечество как содержание нашей жизни.Это есть УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ ХРИСТА. Ее нельзя понимать как «универсализм познания», подобно тому как склонны мыслить некоторые из ученых: когда человек знает и христианство, и буддизм, и ислам, и Конфуция, и марксизм и все прочее. Универсализм – это не знание различных аспектов человеческого бытия на земле, а ЛЮБОВЬ ХРИСТА, КОТОРАЯ ОБЪЕМЛЕТ ВСЕ» [10].

Подобный «универсализм» применительно к человеку кому-то покажется недостижимой идеей, мечтой, некой абстракцией и вызовет вполне резонное возражение, которое озвучил Ф.М. Достоевский: «Легко любить человечество, но очень трудно пожертвовать ради одного человека». И действительно, легко – Достоевский прав, но только в том случае, если моя любовь начинается с любви к человечеству, что сразу делает его некой абстрактной идеей, ради которой готовы приносить в жертву вполне реальные человеческие жизни. Но Христос нам дает иную, обратную перспективу: любовь к человеку в лице ближнего рождает любовь ко всякому человеку, а значит, дает способность любить и мыслить все человечество как одного, единого человека. «И, – как скажет отец Софроний, – любовь, которая казалась мне прежде чем-то недостойным и чувствительным… в моем сознании раскрылась как бытийная сила, соединяющая воедино» [11].

В основании этой всеобъемлющей любви, по мысли старца Софрония, лежит ипостасный принцип. Данный принцип в самом своем существе противоположен принципу Каиафы, поскольку связан с включением в бытие одной личности (ипостаси) полноту бытия другой личности (ипостаси). Реализация данного принципа есть осуществление единства нашей жизни во всех ее планах по образу Святой Троицы. Потому всякое наше действие должно быть направлено на то, чтобы сей Первообраз «вообразить» внутрь нас самих и тем исполнить заповедь о любви к Богу всей полнотой нашего личного бытия.

Раскрывая ипостасный принцип внутритроичного Бытия, отец Софроний поясняет: «Во Святой Троице каждая Ипостась имеет в Себе всю абсолютную полноту двух других, не уничтожая Их, не сводя Их только к содержанию Своей жизни, но и Сама сия Ипостась входит всецело в Их бытие, утверждая тем Их ипостасность» [12]. Внутритроичное общение Ипостасей есть ОБЩЕНИЕ ЛЮБВИ, благодаря которой и является предвечное единство Трех, то есть включение в бытие одного Лица бытия других Лиц: «Отец любит Сына и, конечно, любит Духа Святого, и Сын любит Отца, и Дух Святой, от Отца исходящий, конечно, смотрит на Отца. Так, эта любовь есть вечное единство Святой Троицы, и в этом общении Ипостасей заключено абсолютное бытие Бога» [13].

Сотворенный по образу и подобию единого Бога, но «единого в Трех Ипостасях-Лицах» [14], человек «в безначальном уме Творца нашего… задуман как один, единый, но в большом числе ипостасей» [15]. Тем самым осуществление в человеке Первообраза единства неразрывно связано с реализацией, проявлением в нем ипостасного принципа. «Во многоипостасном бытии человеческом, – слышим мы вдохновенное слово старца Софрония, – каждая личность призвана вместить в себе всю полноту всечеловеческого бытия, никак не устраняя прочих личностей, но входя в их жизнь как существенное содержание ее. И этим движением она утверждает персональность и других. Таким образом, создается единое бытие, выраженное в догмате о единой сущности в трех Ипостасях. Человечество должно явиться единым естеством во множестве ипостасей. Такова творческая идея Бога, сотворившего человека по образу Своему и по подобию» [16].

В свете ипостасного принципа слово Христа о любви к врагам, которое отказывается принять и пронести в веках мир, мыслится уже не просто как заповедь нравственного, этического порядка, но обретает онтологическое измерение. Невозможно до конца явиться в нас образу Божьему в случае, если за «скобками» жизни нашей останутся другие, не принимаемые нашим сердцем люди.

Старец Софроний в своем «Духовном завещании» братии основанной им обители скажет: «Невредно повторять, что любовь перемещает жизнь любящего в лицо возлюбленного: существование возлюбленных мною лиц становится содержанием моей жизни» [17]. Слово Старца открывает нам все величие заповеди о любви к Богу и ближнему: призыв возлюбить Бога всем существом своим и ближнего как самого себя означает в акте жертвенной любви Бытие Самого Бога и бытие наших ближних приобщить, усвоить нашему личному бытию. Тогда «человек-ипостась по образу и по подобию Человеку-Христу в своей конечной завершенности явится носителем всей полноты Божественного и тварного бытия» [18]. Так совершается обожение человека, так «он становится богочеловеком» [19].

Молитва за всего Адама

Раскрытие ипостасного единства Божественного и человеческого бытия вводит наш ум в тайну нашего спасения, когда «Единый из всех людей, бывших на Земле, восхотел взять на Себя грехи всего мира» [20]. Один действительно был способен умереть за весь народ – и в этом правда слов первосвященника Каиафы. «Нося в Самом Себе всего Адама, все народы всех времен, Господь умирал за всех» [21]. Иными словами, был способен умереть за всех, потому что носил в Себе всего Адама.

 «Молиться за всего Адама, как за самого себя, – есть предел совершенства на земле» [22]. Безмерно велика эта молитва. Но именно такого совершенства, достижения в молитве последних пределов, ожидает от человека Бог, и в этом смысле «религия наша должна быть охарактеризована как религия абсолютного порядка» [23].

Предупреждая возможную негативную реакцию на свою мысль, отец Софроний заметит: «Жить всего Адама – очень многим покажется какой-то философской фантазией» [24]. «Откуда у меня эта идея?» – спросит Старец и сам же ответит: «От того источника, который вы все знаете: от преподобного Силуана… В то мгновение, в котором Силуану открылась вечность, ему было сообщено необычайно высокое состояние духа. Он стал молиться за всего Адама, как за самого себя» [25]. Отец Софроний еще раз подчеркивает: «То, о чем мы сейчас говорим, превосходит меру среднего понимания: оно кажется совершенно недоступным, невозможным…» [26].

Но мысль, которая сокрушала обычных людей, с благодарностью была воспринята монахами. «Испорченная наша натура не дает нам сил последовать примеру Христа, – говорит Старец. – Поэтому рождается монашество как особый вид жизни в этом мире, как стремление уподобиться Христу, умирающему на Голгофе за всех, “чтобы рассеянных чад Божиих собрать воедино” (Ин. 11, 52)» [27].

«Начинается монашество с очень маленьких вещей» [28], рост молящегося сердца происходит незаметно. Но постепенно через молитву за брата своего как за самого себя монах научается жить в молитве всего Адама. Так, «когда монах встречается с каким-нибудь грубым существом, то такой человек вызывает в нем сострадание, и монах молится за него: “Господи, исцели человека, раба Твоего”. И молитвою от одного человека переходит ко многим и от многих ко всему Адаму...» [29]. Наступает момент, когда единый через молитву за единого возводится Богом на такую высоту, которую трудно помыслить, на которой молящийся достигает «вселенских», «всекосмических» просторов молитвы [30]. Молитва из личной становится «космической, действуя до сих пор» [31], подобно молитве «Серафима Саровского, Антония Великого или любого другого святого», которая «отражается в космических судьбах всего мира» [32].

«Но как это осуществляется?» – слышим вновь вопрос отца Софрония и его ответ: «Конечно, присутствием Бога» [33]. Послушный сын великого Силуана, слово которого не встречало в сердце ученика ни малейшего сопротивления, скажет уже своим драгоценным ученикам: «Мы не можем создать в себе как бы искусственно эти высокие состояния, но когда Бог за смиренную мысль дает нам некоторые из действительно высоких состояний, то это приходит так тихо, так просто, что никакого движения нет ни к тщеславию, ни к чему-нибудь подобному. Это натуральная, естественная для духа человеческого жизнь – жизнь по образу Бога, подобная жизни Его Самого» [34]. Молитва за всего Адама – это «состояние» нашего духа, возможное только по благодати Божией, и в этом его качественное отличие от всякой философии и даже – скажу дерзкое слово – от всякой интеллектуальной теологии» [35].

Молитва за всего Адама есть путь монашества во всех веках. Эту молитву старец Софроний именует ипостасной, поскольку «ипостась носит в себе все бытие» [36].  Через нее преодолевается человеческая «самость», «эгоистический индивидуализм», который «неизбежно вносит обособление и разделение через борьбу за свое временное бывание» [37]. ИПОСТАСНАЯ МОЛИТВА – это «молитва за весь мир с глубоким плачем, молитва, которую можно назвать Гефсиманской молитвой…» [38]. Именно она является «началом опыта» ипостаси (персоны), когда «от телесной плотской формы, от земли взятой, мы видим дух человека, объемлющего в любви всю тварь, носящего внутри себя Бога» [39]. И «ходит сей человек ногами по земле и работает руками, и никто не знает и не видит того, что духом он пребывает в Боге вечном» [40].

В беседе с братией и сестрами обители отец Софроний заметит:  «На Земле мало кому дается этот опыт ипостасного бытия… Мы не достигаем напряжения Самого Иисуса Христа, но аналогия должна существовать» [41]. Она позволит нам осознать, насколько мы далеки от нашей «конечной цели», позволит нам избежать «нелепой вещи, которая губит многих великих людей: каким бы глубоким ни был наш опыт, мы никогда не вознесемся в мыслях своих, никогда не испытаем самодовольства, которое есть паралич духовный и даже смерть» [42].

Последнее слово старца Софрония мы воспринимаем прежде всего в аскетическом плане, как педагогический прием для новоначальных, желающих вступить на путь великой молитвы. Потому, несмотря на предупреждение о крайней трудности такого пути, дерзновенная мысль отца Софрония остается той же – призывом повторить путь Христа в нашей жизни. Причем призыв этот обращен не только к монашествующим, но к каждому члену Церкви Христовой. «Естественно для всякого  христианина стать носителем в себе всего Адама, – подчеркивает Старец. – Всякий из нас должен стремиться к тому, чтобы жить всю историю человека от сотворения мира до последних судеб его. И тогда мы станем христианами» [43].

Откликнувшись на призыв Спасителя: «Дерзайте, Я победил мир» (Ин. 16, 33), Который «призывает нас к той же самой победе, которую совершил Он Сам» [44], воспримем вдохновенное слово старца Софрония: «Будем молиться, чтобы открылся нам этот дивный путь: как из младенца, рожденного во чреве матери – в сущности говоря, из ничего, вдруг вырастает носитель всечеловеческого сознания Адама; вдруг появляется человек, способный подражать предвечно рожденному Сыну Иисусу Христу! Если мы задумаемся над этим чудом, то мы действительно исполнимся благодарности Богу» [45].

История одного подвига

На Аллее Героев Серафимовского кладбища в Санкт-Петербурге похоронен командир вертолетного полка, дважды Герой Советского Союза и России, полковник Николай Майданов. Выведя из-под внезапного обстрела вертолеты с десантом на борту, он погиб в кабине боевой машины 29 января 2000 года при выполнении операции в районе Аргунского ущелья в Чечне.

До Чечни был Афганистан: 1250 боевых вылетов и спасенные жизни солдат и офицеров. Однополчане знали: «если вертолет пилотирует Майданов, можно быть уверенным, что живыми вернутся все» [46].

Летом 1988 года афганские боевики сбили два вертолета с группой наших десантников. Огонь был настолько плотный, что у «наших ребят не было ни малейшей возможности отстреливаться» [47], через несколько минут ранены были все. Но на помощь уже спешили вертолеты. Являясь командиром авиагруппы и стремясь сохранить жизнь товарищам, Николай Майданов всем бортам отдал приказ «на расстоянии обеспечить огневую поддержку», запретив «заходить в точку загрузки и взяв всю ответственность на себя» [48]. Ему удалось совершить посадку. Когда раненые были погружены на борт, Майданов приказал пересчитать бойцов. Одного не хватало. Командир группы принял решение: «Двое ко мне! Остальных вывезти в сторону и сразу за нами!» И тут раздался спокойный голос Николая: «ИЛИ ЗАБИРАЕМ ВСЕХ, ИЛИ ВСЕ ОСТАЕМСЯ» [49]. Каким бы безумным не звучал его ответ, спорить с ним в тот момент было еще безумнее. Солдата почти сразу нашли: вцепившегося в валун, его едва оттащили втроем.

Из-за перегруза борт мог взлететь только «по-самолетному», то есть с разбега. Вертолет был зажат скалами, а впереди зияла пропасть. Тропа, назначенная Николаем «взлетной полосой», была настолько узкой, что уклонись «с нее вертолет хоть на метр влево или вправо, его несущий винт обломился бы от удара о скалу. Длина разбега была короче любого теоретического минимума, о котором пишут в летных учебниках» [50]. Даже боевики перестали стрелять: настолько было очевидно, что «взлететь и уйти из их рук этим людям поможет только чудо… Машина, вибрируя, начала медленно и тяжело разгоняться. И в тот момент, когда шасси оторвались от земли на один сантиметр, “взлетная полоса” оборвалась. Под вертолетом разверзлась стометровая пропасть» [51]. Падая в нее, «вертолет успел за несколько десятков метров набрать недостающее число оборотов винта, прекратил сваливание и, медленно набирая высоту, начал уходить в сторону базы» [52]. Боевики в бессильной ярости открыли огонь из всех видов стрелкового оружия, но было уже поздно. Сорок шесть десантников с экипажем были спасены.

Вспоминая подвиг воина Николая Майданова, спросим: не потому ли Бог совершил это чудо, что один человек поступил вопреки принципу Каиафы, последовав примеру пастыря, оставившего в горах девяносто девять овец, чтобы найти одну заблудшую (ср.: Мф. 18, 12-14)? Он, наверняка, не знал Писания и слова святых отцов, не обладал богословскими знаниями. Но его поступок стал ни чем иным, как исполнением заповеди Христа о единстве. Это и есть осуществление богословия единства, когда БРАТ НАШ СТАНОВИТСЯ НАШЕЙ ЖИЗНЬЮ [53], когда жизнь одного бойца мыслится равной жизням всех его товарищей. Безумной может показаться эта мысль нашему рассудку. Но разве не так на человека смотрит Бог?

[1] Пушкин А.С. Анчар // Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х т. Т. 1. М., 1971. С. 268.

[2] Софроний (Сахаров), архим. Письма близким людям. М., 1997. С. 116.

[3] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. В 2-х т. Т. 1. Эссекс-Москва, 2003. С. 28.

[4] Софроний (Сахаров), архим. Письма… С. 109.

[5] Там же. С. 116.

[6] Там же. С. 109.

[7] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 1. С. 30.

[8] Там же. С. 28.

[9] Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. С. 150.

[10] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 2. С. 34.

[11] Там же.

[12] Там же. С. 21-22.

[13] Там же. С. 34-35.

[14] Софроний (Сахаров), архим. Единство Церкви по образу Святой Троицы // По образу Святой Троицы: сборник богословских статей. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. С. 153.

[15] Там же. С. 154.

[16] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 22.

[17] Софроний (Сахаров), архим. Единство Церкви… С. 155.

[18] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 21-22.

[19] Там же. С. 22.

[20] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 1. С. 26.

[21] Там же.

[22] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 19.

[23] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 1. С. 30.

[24] Там же. С. 65.

[25] Там же. С. 92.

[26] Там же. С. 31.

[27] Там же. С. 30.

[28] Там же. С. 31.

[29] Там же. С. 208-209.

[30] Там же. С. 52.

[31] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 209.

[32] Там же. С. 138.

[33] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 1. С. 209.

[34] Там же. С. 318-319.

[35] Там же. С. 66.

[36] Там же. С. 96.

[37] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 21.

[38] Там же. С. 168.

[39] Там же.

[40] Софроний (Сахаров), архим. Преподобный Силуан Афонский. Эссекс, 1991. С. 170.

[41] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 1. С. 177.

[42] Там же. С. 90-91.

[43] Там же. С. 47.

[44] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 2. С. 147.

[45] Там же. С. 236.

[46] Сайт «Герои страны»: www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1211. Обращение 15.11.2011.

[47] См.: Николаев В. Николай Майданов // Материалы сайта «Творчество ветеранов последних войн»: www.artofwar.ru/r/rassypuha/text_0350.shtml. Обращение 15.11.2011.

[48] Там же.

[49] Там же.

[50] Там же.

[51] Там же.

[52] Там же.

[53] См.: Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы Т. 1. С. 47.