Вот уже в прошлом 325-летний юбилей Славяно-греко-латинской академии, школяром которой на заре её существования был Михайло Ломоносов, и мы вступаем в новый знаменательный год – 300-й год от рождения Михаила Васильевича Ломоносова. Начиная этот год, год Ломоносова, мы обращаем наши взоры к незаурядной личности и наследию великого сына Отечества.
Велика не столь дата, сколь велик и разносторонен сам Ломоносов: физик, астроном, химик, естествоиспытатель, конструктор, историк, социолог, географ, филолог, патриот, поэт, оратор, реформатор, организатор, апологет.
Ломоносов как апологет
В первой статье цикла о Михаиле Васильевиче Ломоносове мы приводим три фрагмента из его произведений, в которых Ломоносов предстает перед нами как искуснейший апологет:
1. Отрывок из “Слова о пользе химии, в Публичном собрании Императорской Академии Наук сентября 6 дня 1751 года говоренного Михайлом Ломоносовым”
В приводимом нами из этого слова вступлении Ломоносов выступает как апологет учения: в учении открывается красота многообразных вещей от Всевышнего устроенных; через учение бывает польза не только Отечеству, но и всему роду человеческому.
2. Отрывок из “Слова о происхождении света, новую теорию о цве́тах представляющего, в Публичном собрании Императорской Академии Наук июля 1 дня 1756 года говоренного Михайлом Ломоносовым”
Во вступлении к этому слову Михаил Васильевич являет нам себя в качестве вдохновенного проповедника исследования природы: чем больше таинств природы постигает разум, тем большее увеселение чувствует сердце; чем глубже в природу проникает наше рассуждение, тем яснее виден всего нашего видимого мира Устроитель.
3. “Прибавление” из “Явления Венеры на Солнце, наблюденного в Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук майя 26 дня 1761 года”
В печатаемом здесь полностью “Прибавлении” к отчёту о наблюдении явления планеты Венеры на диске Солнца Ломоносов показывает не только красноречивейший талант изъяснителя родства между истинным знанием о природе и истинной верой в Бога, но и искусство обличения ложного мудрования и ригоризма.
Первая из двух целей “Прибавления” – устранение невежественных мнений об астрономии и суеверных страхов, связанных с нею.
Вторая, и основная цель – защита истинного и непредвзятого познания природы, защита перед людьми грамотными и в Бога верующими, защита посредством Писания, свято-отеческого предания и здравого смысла.
Это – апологетика особого рода, апологетика внутри Церкви.
Переходя непосредственно к чтению живого ломоносовского слова, отметим, что все произведения Михаила Васильевича Ломоносова приводятся по академическому изданию Полного собрания сочинений в десяти томах (М.-Л.: Академия Наук СССР, 1950-59.), в котором бережно сохранены все особенности, присущие языку Ломоносова.
СЛОВО О ПОЛЬЗЕ ХИМИИ,
В ПУБЛИЧНОМ СОБРАНИИ ИМПЕРАТОРСКОЙ
АКАДЕМИИ НАУК
СЕНТЯБРЯ 6 ДНЯ 1751 ГОДА ГОВОРЕННОЕ
МИХАЙЛОМ ЛОМОНОСОВЫМ[1]
Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели, не нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит. Ничто на земли смертному выше и благороднее дано быть не может, как упражнение, в котором красота и важность, отнимая чувствие тягостного труда, некоторою сладостию ободряет; которое, никого не оскорбляя, увеселяет неповинное сердце и, умножая других удовольствие, благодарностию оных возбуждает совершенную радость. Такое приятное, беспорочное и полезное упражнение где способнее, как в учении, сыскать можно? В нем открывается красота многообразных вещей и удивительная различность действий и свойств, чудным искусством и порядком от Всевышнего устроенных и расположенных. Им обогащающийся никого не обидит, затем что неистощимое и всем обще предлежащее сокровище себе приобретает. В нем труды свои полагающий не токмо себе, но и целому обществу, а иногда и всему роду человеческому пользою служит.
СЛОВО О ПРОИСХОЖДЕНИИ СВЕТА,
НОВУЮ ТЕОРИЮ О ЦВÈТАХ ПРЕДСТАВЛЯЮЩЕЕ,
В ПУБЛИЧНОМ СОБРАНИИ ИМПЕРАТОРСКОЙ
АКАДЕМИИ НАУК ИЮЛЯ 1 ДНЯ 1756 ГОДА
ГОВОРЕННОЕ МИХАЙЛОМ ЛОМОНОСОВЫМ[2]
Испытание натуры трудно, слушатели, однако приятно, полезно, свято. Чем больше таинства ее разум постигает, тем вящее увеселение чувствует сердце. Чем далее рачение наше в оной простирается, тем обильнее собирает плоды для потребностей житейских. Чем глубже до самых причин толь чудных дел проницает рассуждение, тем яснее показывается непостижимый всего бытия Строитель. Его всемогущества, величества и премудрости видимый сей мир есть первый, общий, неложный и неумолчный проповедник. Небеса поведают славу Божию. Селение Свое положил Он в солнце[3], то есть в нем сияние Божества Своего показал яснее, нежели в других тварях. Оно, по неизмеримой обширности всемирного строения, за далечайшие планеты сияет беспрестанно, распростирая превосходящею мечтание человеческое скоростию непонятное лучей множество. Сии беспрестанные и молний несравненно быстрейшие, но кроткие и благоприятные вестники творческого о прочих тварях Промысла, освещая, согревая и оживляя оные, не токмо в человеческом разуме, но и в бессловесных, кажется, животных возбуждают некоторое божественное воображение.
ЯВЛЕНИЕ ВЕНЕРЫ НА СОЛНЦЕ,
НАБЛЮДЕННОЕ В САНКТПЕТЕРБУРГСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ
АКАДЕМИИ НАУК МАЙЯ 26 ДНЯ 1761 ГОДА
ПРИБАВЛЕНИЕ[4]
Сие редко встречающееся явление[5] требует двоякого объяснения. Первым до́лжно отводить от людей, не просвещенных никаким учением, всякие неосновательные сомнительства и страхи, кои бывают иногда причиною нарушения общему покою. Нередко легковерием наполненные головы слушают и с ужасом внимают, что́ при таковых небесных явлениях пророчествуют бродящие по миру богаделенки, кои не токмо во весь свой долгий век о имени астрономии не слыхали, да и на небо едва взглянуть могут, ходя сугорбясь. Таковых несмысленных прорекательниц и легковерных внимателей скудоумие ничем, как посмеянием, презирать должно. А кто от таких пугалищ беспокоится, беспокойство его должно зачитать ему ж в наказание за собственное его суемыслие. Но сие больше касается до простонародия, которое о науках никакого понятия не имеет. Крестьянин смеется астроному, как пустому верхогляду. Астроном чувствует внутреннее увеселение, представляя в уме, коль много знанием своим его превышает, человека себе подобно сотворенного.
Второе изъяснение простирается до людей грамотных, до чтецов Писания и ревнителей к Православию, кое святое дело само собою похвально, если бы иногда не препятствовало излишеством высоких наук приращению.
Читая здесь[6] о великой атмосфере около помянутой планеты, скажет кто: подумать-де можно, что в ней потому и пары́ восходят, сгущаются облака, падают дожди, протекают ручьи, собираются в реки, реки втекают в моря, произрастают везде разные прозябения, ими питаются животные. И сие-де, подобно Коперниковой системе[7], противно-де Закону.
От таковых размышлений происходит подобный спор о движении и о стоянии Земли. Богословы Западныя церкви принимают слова Иисуса Навина, глава 10 стих 12, в точном грамматическом разуме[8] и потому хотят доказать, что Земля стоит.
Но сей спор имеет начало свое от идолопоклоннических, а не от христианских учителей. Древние астрономы[9] (еще задолго до Рождества Христова): Никита Сиракузянец признавал дневное Земли около своей оси обращение, Филолай — годовое около Солнца. Сто лет после того Аристарх Самийский показал солнечную систему яснее. Однако эллинские жрецы и суеверы тому противились и правду на много веков погасили. Первый Клеант некто доносил на Аристарха, что он по своей системе о движении Земли дерзнул подвигнуть с места великую богиню Весту, всея Земли содержательницу, дерзнул беспрестанно вертеть Нептуна, Плутона, Цересу, всех нимф, богов лесных и домашних по всей Земли. Итак, идолопоклонническое суеверие держало астрономическую Землю в своих челюстях, не давая ей двигаться, хотя она сама свое дело и Божие повеление всегда исполняла. Между тем астрономы принуждены были выдумывать для изъяснения небесных явлений глупые и с механикою и геометриею прекословящие пути планетам, циклы и эпициклы (круги и побочные круги) [10].
Жаль, что тогда не было таких остроумных поваров,
как следующий:
Случились вместе два астро́нома в пиру́,
И спорили весьма между собой в жару́.
Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит;
Другой — что Солнце все с собой планеты водит;
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: — Ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?
Он дал такой ответ: — Что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такого,
Который бы вертел очаг кругом жаркого?[11]
Коперник возобновил, наконец, солнечную систему, коя имя его ныне носит, показал преславное употребление ее в астрономии, которое после Кеплер, Невтон и другие великие математики и астрономы довели до такой точности, какую ныне видим в предсказании небесных явлений, чего по земностоятельной системе отнюдь достигнуть невозможно.
Несказанная премудрость дел Божиих хотя из размышления о всех тварях явствует[12], к чему предводительствует физическое учение, но величества и могущества Его понятие больше всех подает астрономия, показывая порядок течения светил небесных. Воображаем себе тем явственнее Создателя, чем точнее сходствуют наблюдения с нашими предсказаниями; и чем больше постигаем новых откровений, тем громчае его прославляем.
Священное Писание не должно везде разуметь грамматическим, но нередко и риторским разумом. Пример подает святый Василий Великий, как оное с натурою согласует в Беседах своих на Шестодневник ясно показывает, каким образом в подобных местах библейские слова толковать должно. Беседуя о Земли, обще пишет: „Аще когда во псалмех услышиши: Аз утвердих столпы ея; содержательную тоя силу столпы речени быти возмни”[13] (беседа 1). Рассуждая слова и повеления Божия в миросоздании „И рече бог” и другие, следующее объявляет: „Кая потреба слова могущим от самаго ума общити друг другу советы”[14] (беседа 2), явно изъявляя, что слова Божеские не требуют ни уст, ни ушей, ни воздуха к сообщению взаимному своего благоволения, но ума силою разглагольствуют. И в ином месте (беседа 3) то ж о изъяснении таковых мест подтверждает: „В проклятстве Израилю будет тебе,— глаголет,— небо медяно: Что сие глаголет? Всеконечную сухость и оскудение воздушных вод”[15]. Упоминающиеся часто в Библии Божие чувства толкуя, так пишет: „И виде Бог, яко добро: не само тое утешное некое зрение моря слово показует Богу явити. Не очима бо зрит доброты здания Творец; но неизглаголанною премудростию видит бывающая”[16]. Не довольно ли здесь великий и святый сей муж показал, что изъяснение священных книг не токмо позволено, да еще и нужно, где ради метафорических выражений с натурою кажется быть не сходственно?
Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного всевышнего Родителя: никогда между собою в распрю прийти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклеплет. А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какого способа к объяснению и отвращению мнимого между ними междоусобия, как учинил вышереченный премудрый учитель нашея Православныя Церкви. Которому согласуясь, Дамаскин святый, глубокомысленный богослов и высокий священный стихотворец, в Опасном издании православныя веры (кн. 2, гл. 6), упомянув разные мнения о строении мира, сказал: „Обаче аще же тако, аще же инако; вся Божиим повелением быша же и утвердишася”[17]. То есть: физические рассуждения о строении мира служат к прославлению Божию и вере не вредны. То же и в следующих утверждает: „Есть убо небо небесе, первое небо повыше тверди суще. Се два неба: и твердь бо назва Бог небо. Обычно же Священному Писанию и воздух небом звати, за еже зретися горе́. Благословите бо, глаголет, вся птицы небесныя, воздушныя глаголя, воздух бо летательных есть путь, а не небо. Се три небеса, яже божественный рече апостол. Аще же и седмь поясы седмь небеса прияти восхощеши, ничто же слову истины вреждает”[18]. То есть: хотя кто и древние эллинские мнения о седми небесах примет, Священному Писанию и Павлову сказанию не вредно.
Василий Великий, о возможности многих миров рассуждая, пишет: „Яко же бо скудельник, от того же художества тминные создав сосуды, ниже́ художество, ниже́ силу изнутри, тако и всего сего Содетель, не единому миру соумеренную имея творительную силу, но на бесконечногубое превосходящую, мгновением хотения единем во еже быти приведе величества видимых”[19].
Так сии великие светильники познание натуры с верою содружить старались, соединяя его снискание с богодохновенными размышлениями в однех книгах по мере тогдашнего знания в астрономии. О если бы тогда были изобретены нынешние астрономические орудия и были бы учинены многочисленные наблюдения от мужей, древних астрономов знанием небесных тел несравненно превосходящих, если бы тогда открыты были тысящи новых звезд с новыми явлениями, каким бы духовным парением, соединенным с превосходным их красноречием, проповедали оные святые риторы величество, премудрость и могущество Божие!
Некоторые спрашивают, ежели-де на планетах есть живущие нам подобные люди, то какой они веры? Проповедано ли им Евангелие? Крещены ли они в веру Христову? Сим дается ответ вопросный. В южных великих землях, коих берега в нынешние времена почти только примечены мореплавательми, тамошние жители, также и в других неведомых землях обитатели, люди видом, языком и всеми поведениями от нас отменные, какой веры? И кто им проповедал Евангелие? Ежели кто про то знать или их обратить и крестить хочет, тот пусть по евангельскому слову („не стяжите ни злата, ни сребра, ни меди при поясех ваших, ни пиры на пути, ни двою ризу, ни сапог, ни жезла”[20]) туда пойдет. И как свою проповедь окончит, то после пусть поедет для того ж и на Венеру. Только бы труд его не был напрасен. Может быть тамошние люди в Адаме не согрешили, и для того всех из того следствий не надобно. „Многи пути ко спасению. Многи обители суть на небесех”[21].
При всем сем христианская вера стоит непреложна. Она Божиему творению не может быть противна, ниже́ ей Божие творение, разве тем чинится противность, кои в творения Божия не вникают.
Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой — Свою волю. Первая — видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Нездраворассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по Псалтире научиться можно астрономии или химии.
Толкователи и проповедники Священного Писания показывают путъ к добродетели, представляют награждение праведным, наказание законопреступным и благополучие жития, с волею Божиею согласного. Астрономы открывают храм Божеской силы и великолепия, изыскивают способы и ко временному нашему блаженству, соединенному с благоговением и благодарением ко Всевышнему. Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ими плевелы и раздоры!
Сколько рассуждение и внимание натуральных вещей утверждает в вере, следуют тому примеры не токмо из эллинских стихотворцев, но и из великих христианских первых учителей.
Клавдиян о падении Руфинове[22] объявляет, коль много служит внимание к натуре для познания Божества:
Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на́ Землю от высоты смотренье,
Или по слепоте без ряду все течет,
И Промыслу с Небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,
Премену дней, ночей, явления Луны,
Признал, что Божеской мы силой созданы.
Больше не остается, как только коротко сказать и повторить, что знание натуры, какое бы оно имя ни имело, христианскому закону не противно; и кто натуру исследовать тщится, Бога знает и почитает, тот с Василием Великим согласится, коего словами сие заключается (беседа 6, о бытии светил): „Аще сим научимся, себе самыя познаем, Бога познаем, Создавшему поклонимся, Владыце поработаем, Отца прославим, Питателя нашего возлюбим, Благодетеля почтим, Началовожду жизни нашея насущия и будущия поклоняющеся не престанем”[23].
[1] Ломоносов М.В. Слово о пользе химии (отрывок) // Полное собрание сочинений. Том 2. Труды по физике и химии 1747-1752гг. М.-Л.: Академия наук СССР, 1951, с.354.
[2] Ломоносов М.В. Слово о происхождении света (отрывок) // Полное собрание сочинений. Том 3. Труды по физике 1753-1765гг. М.-Л.: Академия наук СССР, 1952, с.317.
[3] см.: [Пс.18:2,5] на слав. яз.
[4] Ломоносов М.В. Явление Венеры на Солнце: Прибавление (полностью) // Полное собрание сочинений. Том 4. Труды по физике, астрономии и приборостроению 1744-1765гг. М.-Л.: Академия наук СССР, 1955, с.370-376.
[5] В 1761 году научный мир ждал важного события: прохождения Венеры через диск Солнца. Наблюдение за этим небесным явлением с разных точек Земли должно было помочь точному вычислению расстояния от Земли до Солнца.
[6] Сделав в основном тексте “Явления” вывод о наличии атмосферы около Венеры, Ломоносов, как следствие, высказывает гипотезу о существовании жизни на этой планете.
[7] Имеется ввиду гелиоцентрическая модель устройства Солнечной системы (в центре Солнце, а Земля и другие планеты движутся вокруг него), носящая имя польского астронома Николая Коперника (1473-1543). Непринятие гелиоцентрической картины мира Римо-католической церковью, а вслед за ней и Русской Церковью, Ломоносов ставит в параллель с непринятием возможности существования жизни на Венере.
[8] То есть буквально понимают слова Священного Писания: «Иисус воззвал к Господу в тот день, ...и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: "стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день"?» [Ис.Нав.10:12-13].
[9] Далее Ломоносов приводит ряд астрономов Античности: Никита Сиракузянин, лицо неизвестное современной науке, исторически упоминается лишь в книге Коперника “О вращении небесных сфер” (“De Revolutionibus Orbium Coelestium”, 1543); в системе мира Филолая (вторая половина V в. до Р.Х.) впервые допускалось движение Земли, которая уже не помещалась в центр Вселенной; Аристарх Самосский (ок. 310 — ок. 230 до Р.Х.) впервые предложил гелиоцентрическую систему мира, за что был обвиняем неким Клеантом в безбожии.
[10] Здесь имеются в виду сложные геоцентрические модели мира древнегреческого астронома Клавдия Птолемея (ок. 87—165) (в центре Земля, а Солнце и другие планеты движутся по кругу, называемому эпициклом, центр которого, в свою очередь, движется вокруг Земли по другому кругу) и датского астронома Тихо Браге (1546-1601) (Солнце движется вокруг Земли, стоящей в центре мироздания, а планеты - вокруг Солнца).
[11] «Очень удачным оказалось написанное Ломоносовым специально для этого „Прибавления” стихотворение „Случились вместе два астронома в пиру…”. Следует отметить, что в стихотворении его автором допущена вольность: строго говоря, вместо „Птоломей”, следовало сказать „Тихо Браге”, поскольку фраза „Другой, что Солнце все с собой планеты водит...” выражает систему мира Тихо, а не Птолемея». (Ломоносов М.В. Приложения: Примечания к работе 9 // Полное собрание сочинений. Том 4. Труды по физике, астрономии и приборостроению 1744-1765гг. М.-Л.: Академия наук СССР, 1955, с.774.)
[12] ср.: «Ибо то, что незримо в Нем, созерцается от создания мира чрез размышление над творениями: и вечная Его сила и Божество» [Рим.1:19-20]. (НОВЫЙ ЗАВЕТ на греческом и русском языках, в переводе под редакцией еп. Кассиана (Безобразова). М.: РБО, 2002.)
[13] «Но если слышишь иногда в псалмах: Аз утвердих столпы ея [Пс.74:4], то разумей, что столпами названа сила, поддерживающая землю». (Святитель Василий Великий (329 - 379), архиепископ Кесарии Каппадокийской. Беседы на Шестоднев // Творения в 2-х томах. Том первый: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы. – М.: Сибирская Благозвонница, 2008, с.332.)
[14] «Ибо какая нужда в слове тем, которые могут друг другу сообщать изволения свои мысленно?». (Там же, с.351.)
[15] «Но и в проклятиях Израилю сказано: будет небо над главою медяно [Втор.28:23]. Что cиe означает? Совершенную сухость и оскудение воздушных вод». (Там же, с.360.)
[16] «И виде Бог, яко добро. Писание показывает не то, что Богу открылся какой-то приятный вид моря. Ибо Творец не очами рассматривает красоту тварей, но с неизреченною премудростью созерцает происходящее». (Там же, с.369-370.)
[17] «Однако этим ли образом, или тем это бывает, но всё без исключения и произошло, и утвердилось по Божественному повелению». (Преподобный Иоанн Дамаскин (ок.675 – ок.753). Точное изложение православной веры. М.: Сретенский монастырь, 2007, кн.2, гл.VI, с.141-142.)
[18] «Небо небесе, без сомнения, есть первое небо, находящееся поверх тверди. Вот [уже] – два неба; ибо небом назвал Бог также и твердь [Быт.1:8]. Божественному Писанию обычно также называть небом и воздух, потому что он – видим вверху. Ибо, говорит оно, благословите, вся птицы небесныя [Дан.3:80], разумея птиц воздуха. Ибо воздух – дорога птиц, а не небо. Вот три неба, о которых говорил божественный апостол (см. [2Кор.12:2]). Если же пожелаешь и семь поясов понять, как семь небес, то это нисколько не оскорбляет слова истины». (Там же, с.142.)
[19] «Как горшечник, с одинаковым искусством сделавший тысячи сосудов, не истощил тем ни искусства, ни силы, так и Создатель этой вселенной, имея творческую силу, не для одного только мира достаточную, но в бесконечное число крат превосходнейшую, все величие видимого привел в бытие одним мановением воли». (Святитель Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской. Беседы на Шестоднев // Творения в 2-х томах. Том первый: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы. – М.: Сибирская Благозвонница, 2008, с.322.)
[20] см.: [Мф.10:9-10] на слав. яз., в синодальном переводе: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха».
[21] Если выше Ломоносов приводит цитату из Евангелия дословно, то здесь непонятно, что именно цитирует Михаил Васильевич. (ср.: «В дому Отца моего обители многи суть» [Ин.14:2].)
[22] Флавий Руфин (ок. 335 — 27 ноября 395), будучи опекуном императора Восточной Римской империи, погиб в результате борьбы за власть. Римский поэт Клавдий Клавдиан (ок. 370 — ок. 404) написал о нём сочинение «Против Руфина», размышление из которого и приводит здесь Ломоносов.
[23] «Если cиe изучим, то познаем себя самих, уведаем Бога, поклонимся Творцу, поработаем Владыке, прославим Отца, возлюбим нашего Питателя, почтим Благодетеля, не престанем покланяться Началовождю нашей и настоящей и будущей жизни». (Святитель Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской. Беседы на Шестоднев // Творения в 2-х томах. Том первый: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы. – М.: Сибирская Благозвонница, 2008, с.384.)