Нетрудно догадаться, что заставило перешагнувшего порог восьмидесятилетия корифея исторической науки обратиться к теме, вынесенной в заголовок его новой книги. Мировой финансовый кризис, растущее недоверие к привычным формам капиталистической экономики, всё более меркнущая связь между реальным производством и финансовыми потоками – десятки, если не сотни книг на данные темы появились в течение последних двух-трёх лет. Но как историк-марксист, какой темы ни коснись, будет видеть во всём экономическую составляющую и классовую борьбу, структуралист – любимые структуры, а конспиролог на ста страницах объяснит вам подоплёку мировой истории последних трёх тысячелетий, так Ле Гофф видит в каждом явлении своё «иное» интеллектуальное составляющее.

Данная книга (вернее сказать – развёрнутый двухсотстраничный очерк) не разочаровывает привыкшего к текстам мэтра читателя. Здесь есть всё, что составляет «ноу-хау» автора – общий очерк истории вопроса, центральная точка (здесь это XIII столетие, «прекрасный век денег»), борьба за управление финансами между Церковью, государством и феодалами, динамика цен и зарплат, но самое главное – разыскание мотивации для самого существования вопроса. В самом деле, недостатка в популярных изложениях финансовой истории нет (вспомнить того же Фергюсона или Поланьи), при желании можно обратиться и к томам сухих социологических данных предмета (в чём особенно преуспела именно французская наука). Однако Ле Гофф задаётся совершенно иным вопросом: можно ли найти корни капиталистической экономики уже в средневековье (как считали коллеги автора, выступившие против веберовских схем) или же речь должна идти о совершенно иной форме денежных отношений?

Ответ на этот вопрос оправдывает интерес к данной тематике и посвящённой ей книге со стороны богослова. Проведя читателя через историю денежного обращения от Карла Великого до феодализма и кризиса «осени Средневековья», Ле Гофф приходит к выводу о невозможности сравнения сегодняшнего использования денег со средневековой практикой. С патриотическим пылом помянув линию Дюркгейма-Мосса в социологии, автор утверждает: «Я по-прежнему склонен считать использование денег в средние века составной частью экономики дара, где оно, как и всё в жизни людей, зависело от милости Бога. В этом смысле, как мне кажется, использование денег в земной практике средневековья, определяли две концепции: стремление к справедливости, выражавшееся здесь в теории справедливой цены, и духовные требования, выраженные в форме caritas» (С. 199). В концепции автора caritas («экономика милости») выступает в средневековой монетной экономике вообще оправдывающим мотивом обращения к деньгам.

Экономика дара – традиционная тема именно французской науки, позаимствованная из той её области, которая в англосаксонской традиции носит название социальной антропологии (эти объясняется подзаголовок рассматриваемой работы). В нашем случае «дар» имеет высший аксиологический смысл – дар Божий, доверенный человеку не для простого накопления, а для дел милосердия. Осязаемую форму эта милостыня приобретала в монете, чем и объясняет автор кризис банковской системы после краткого её расцвета в XIII веке: банковские бумаги просто не выдержали конкуренции с использование монеты в практике дара.

Как всегда красочно описанная Ле Гоффом «экономика caritas» делает эту сухую, в общем-то, историческую работу неожиданно живой и актуальной. Нравственное измерение нынешнего мирового кризиса – кризиса, прежде всего, именно банковского – не заставляет ли иначе взглянуть на сами его истоки? Нельзя ли отнести к ним общественный отказ от практики caritas, сведение её к государственным «социальным программам» и личному милосердию при отсутствии социального понимания её важности и необходимости просто для общественного выживания?

Автор, не навязывая собственных оценок, считает причиной невозможности появления лишённых сантиментов капиталистических отношений в классическом средневековье именно идеальное целеполагание, бывшее доминантой общества той эпохи. Ле Гофф совершенно верно замечает: «Одной из причин, по которым средневековая экономика не испытала резкого подъёма, наряду с крестовыми походами и разрозненностью монеты была высокая стоимость соборов» (С. 37). К этому стоило бы добавить, что такой подъём и соответственное изменение ценностной шкалы сопровождалось позднее девальвацией самой монеты, вернее – того золота, которое соседствует в названии книги рядом со средневековьем. Девальвацией лишь во вторую очередь экономической, а в первую – именно смысловой, когда золото из субъекта богословских размышлений и символа алхимических трансформаций превратилось всего лишь в обеспечение выданной банком бумаги. Процесс, столь точно и горько отмеченный в шекспировском «Венецианском купце» и гётевском «Фаусте»…

С недавних пор историки Православной Церкви стали с энтузиазмом применять разработки школы Вебера для описания экономического положения в Новое время (где роль протокапиталистов-протестантов отводится русским старообрядцам с их склонностью поддерживать революционные организации). Однако, как показало время, вопрос оказался затемнён ещё более чем при доминировании узко позитивистского или марксистского подходов (достоинство последних заключалось хотя бы в создании серьёзной фактуры темы). Есть опасность, что то же самое может произойти и с идеями как самого Ле Гоффа, так и всей школы Анналов. Впрочем, сама школа вряд ли в этом будет виновата. Как показал российский её адепт Арон Гуревич, мягко говоря, прохладно относившийся к богословской актуальности исследуемого предмета, установки этой школы позволяют ставить изучение средневековой теологии в методологически равное положение с изучением экономическим, социальным и т. д., нисколько его при этом не принижая.

История Церкви требует не столько позитивистского, сколько концептуального подхода – если, конечно, критерием будет наиболее полное исследование предмета. Есть в истории Богочеловеческого организма моменты, не сумев объяснить которые с помощью собственной методологии, историк сколько-нибудь честный – промолчит, а лишённый этой научной добродетели попытается, прибегнув к «игре на понижение», объяснить личными корыстными мотивами, интересами господствующих классов, да и даже просто пресловутой «исторической необходимостью». При этом всякое указание на методологическую ошибочность такого подхода, не позволяющего видеть объект изучения «сферически», полностью, воспринимается как нарушение научного консенсуса, в основе которого данная ошибка и мешает историкам видеть в церковной истории нечто большее, чем человеческую, слишком человеческую сторону. Не пора ли устранить это заблуждение?

Разумеется, напоследок нельзя не отметить столь редкую в отечественном книгоиздании оперативность «Евразии». Работа Ле Гоффа Le Moyen Age et l'argent вышла в парижском издательстве «Perrin» в апреле сего года, а уже осенью русскоязычный читатель имеет удовольствие держать в руках её перевод.

Это чтение не окажется бесполезным ни для кого.