О попытках РПЦЗ восстановить монархию во главе с великим князем говорили и современники. Протопресвитер Георгий Шавельский писал, что Зарубежный Синод «чуть ли не возводил на беженский царский престол великого князя Кирилла Владимировича»^[1]. Протопресвитеру вторил архиепископ Иоанн (Шаховской), одаривший нас такой информацией: «Церковно, всерьез его (то есть Кирилла Владимировича. – АК.) признали за Императора Всероссийского почти все члены Архиерейского Синода в Карловцах во главе с митрополитом Антонием»^[2].

 

Подобные высказывания шли в общем контексте обвинений РПЦЗ в «политиканстве» и монархическом «сектантстве»^[3]. На фоне многолетнего противостояния между Зарубежной Церковью и другими юрисдикциями русской эмиграции, а также Московской Патриархией такие утверждения подхватывались, навязывались и укреплялись. Это неудивительно: массовый читатель знакомится с той или иной проблемой не по научным трудам, а по публицистике. И мало кто задумывается о том, что мемуары отца Георгия Шавельского весьма предвзяты (о чем уже приходилось писать), а архиепископ Иоанн (Шаховской) так и не привел свидетельств о соборном или хотя бы синодальном подтверждении прав Кирилла Владимировича, невнятно сославшись на «почти всех».

Какую же позицию относительно будущего правителя России занимала Русская Зарубежная Церковь?

Начать надо с того, что в момент массового исхода русских беженцев мало кто мог предсказать семидесятилетнее порабощение России. Основная масса беженцев была искренне уверена, что диктатура не может быть жизнеспособной и обязательно сменится более человечной формой правления. А потому возвращение на родину – дело ближайших лет. Общего стремления к восстановлению самодержавия тогда в русской диаспоре не наблюдалось.

Что касается эмигрантского монархического лагеря, то единства относительно личности будущего императора в нем не было. Часть монархистов выступала за великого князя Кирилла Владимировича, другая часть его права отвергала, припоминая ему не вполне безупречный брак, «красный бант» и присягу новой власти^[4]. Были за границей и сторонники великого князя Николая Николаевича (младшего), хотя ему можно было предъявить те же претензии. Во всяком случае именно его слово стало решающим в трагический час государева отречения. «Согласно Собору 1613 года он отлучен от Святыя Троицы», – отозвался об этом князе епископ Митрофан (Зноско-Боровский)^[5].

 

Были и другие занятные предложения наподобие проекта епископа Вениамина (Федченкова) возвести на царский престол барона П.Н. Врангеля^[6].

Русская Зарубежная Церковь, конечно, следила за царящими в эмиграции настроениями, но при этом не зависела от какого-либо политического движения. Эмигрантские партии были малочисленны, разобщены и небогаты, в то время как РПЦЗ была намного мощнее и влиятельнее любой из них. А потому не Зарубежный Синод искал поддержки какой-либо из беженских организаций, а скорее партии (за исключением разве что социалистических) ловили каждое благосклонное слово со стороны русских архипастырей.

Мечты о восстановлении династии Романовых среди иерархов-беженцев действительно были популярны, хотя дальше общих заявлений Зарубежная Церковь долгое время не шла. Пожалуй, первое заметное выступление на этот счет состоялось на Карловацком Соборе 1921 года. Собор тогда осудил большевизм и в послании «К чадам Русской Церкви» выступил за упоминание не только монархии, но и династии. Однако послание Собора, вызвавшее бурные споры еще на стадии обсуждения, стало для РПЦЗ головной болью и на годы вперед. Во-первых, послание вызвало недовольство антимонархического крыла эмиграции; во-вторых, этот документ большевики поставили в вину Патриарху Тихону^[7].

Чтобы не подставлять Святейшего под удар, Русская Зарубежная Церковь в последующие годы постаралась снизить монархическую риторику и приняла ряд соответствующих мер. Одна из них касалась вопроса о поминовении Императорского Дома на богослужении. Просьбы и требования установить такое поминовение шли в адрес руководства РПЦЗ постоянно. Давление было тщетным. 24 марта 1922 года Зарубежное Высшее церковное управление приняло решение о том, что членов Императорского Дома можно поминать на богослужениях только в нарочитые дни (тезоименитство, день рождения) и только в случае присутствия этих лиц на богослужении «подобно тому, как возносится имя иноепархиального архиерея и иностранных государей в случае их присутствия в церкви»^[8].

Отказом от всеобщего поминовения дело не ограничилось. В 1923 года Архиерейский Собор РПЦЗ призвал архиереев воздержаться от монархической пропаганды^[9], чтобы не вносить в диаспору новых разделений.

Через год Русская Зарубежная Церковь откликнулась на известный манифест великого князя Кирилла Владимировича. В августе 1924 года тот объявил себя императором, одновременно обратившись к главе РПЦЗ митрополиту Антонию (Храповицкому) за соответствующим благословением. В те самые дни частные лица и некоторые политические организации русского зарубежья обращались в Архиерейский Синод с просьбой разрешить духовенству поминать Кирилла Владимировича как государя императора, его супругу Викторию Феодоровну как императрицу, а их сына Владимира Кирилловича как цесаревича^[10].

Сам митрополит Антоний, по-видимому, возражать бы не стал: он признавал Кирилла Владимировича императором, а его сына – наследником престола^[11]. Это мнение разделяла и часть архиереев Русской Зарубежной Церкви^[12]. Однако это были не «почти все», как утверждал позднее архиепископ Иоанн (Шаховской). Большинство иерархов с манифестом Кирилла Владимировича как раз не согласилось.

«Церковь может дать благословение на вступление на престол Всероссийский только зная волеизъявление на сие всего русского народа»

Архиерейский Собор 1924 года недвусмысленно заявил, что отказывается признать великого князя Кирилла Владимировича императором:

«Считать издание манифеста несвоевременным, а себя (то есть Собор. – АК.) не в праве решать вопрос о признании кого бы то ни было Императором Всероссийским, так как, с одной стороны Архиерейский Собор за границей не является голосом всей Российской Церкви, а с другой стороны, Церковь может дать свое благословение на вступление на престол Всероссийский только зная волеизъявление на сие всего русского народа»^[13].

В письме Собора в адрес самопровозглашенного монарха говорилось:

«Ваше Императорское Высочество! В обращении своем к заграничным русским иерархам Вы просите молитв и благословения Св[ятой] Церкви по случаю восприятия Вами титула Императора Всероссийского. Собор русских епископов за границей, с отрадным чувством отмечая глубокую преданность Вашу к Св[ятой] Православной Церкви и горячую любовь к русскому народу, стонущему под игом безбожной советской власти, не может, однако, дать церковной санкции этому акту чрезвычайного общегосударственного и всенародного значения, требующему благословения всей Русской Церкви в лице высших представителей ея власти: Поместного Церковного Собора и Патриарха Всероссийского»^[14].

В 1926 году Архиерейский Собор вновь столкнулся с вопросом о правах великого князя, когда со стороны ряда политических организаций стали поступать новые просьбы о его церковном поминовении как императора^[15].

Некоторые из членов Собора готовы были идти навстречу сторонникам Кирилла Владимировича, однако большинства они не составляли. Вопрос был поставлен на голосование и десятью голосами (включая письменные отзывы) против четырех было решено, что поминать великого князя как императора нельзя. Архипастыри заявили также, что пересмотра определения 1924 года быть не может. Однако небольшую уступку архиерейское совещание все же сделало. «В нарочитые дни и по особым случаям, по просьбам признающих великого князя Кирилла Владимировича Императором Всероссийским», его было разрешено поминать, но не как императора, а как «Благоверного Государя и великого князя»^[16]. Но даже такая формулировка могла вызвать протест у противников Кирилла Владимировича, в связи с чем решение не было опубликовано^[17].

1930-е годы были отмечены процессом «стихийного поправения» русской эмиграции. Рост монархических настроений дополнялся еще и тем, что Русская Зарубежная Церковь в своих заявлениях уже не оглядывалась на Московскую Патриархию, евхаристическое общение с которой было прервано после известных интервью митрополита Сергия (Страгородского) об отсутствии гонений.

Ярким и четким манифестом Русской Зарубежной Церкви стало послание Второго Всезарубежного Собора 1938 года «Русской пастве, в рассеянии сущей». Собор призвал «молить Бога, чтобы Он <…> проявил милость Свою русскому народу и возвратил на престол Российский Своего Помазанника Православного Царя»^[18].

 

Но имя будущего императора Собор опять же не назвал. Национальным центром, по мысли соборян, должна была стать не какая-либо партия и не частное лицо, а Русская Зарубежная Церковь. Задача формирования этого центра была возложена на ее Первоиерарха – митрополита Анастасия (Грибановского)^[19].

В те годы иерархи на местах сами решали, как поминать российскую власть. Например, епископ Феодосий (Самойлович) на службах молился за Кирилла Владимировича как за императора^[20]; архиепископ Нестор (Анисимов) поминал Царствующий Дом без указания имен; архиепископы Мелетий (Заборовский), Виталий (Максименко), епископ Вениамин (Басалыга) молились о «Богохранимей державе Российстей». Введенная Архиерейским Собором 1938 года формула поминовения: «о богохранимей стране Российской и Российском Царственном Доме»^[21] – вызвала недовольство внутри РПЦЗ и была отменена^[22].

В 1938 году не стало великого князя Кирилла Владимировича. Его сын Владимир Кириллович провозгласил себя главой Императорского Дома, не объявляя себя императором. К тому времени не было в живых и старого конкурента этой династической ветви – великого князя Николая Николаевича. Таким образом, личность Владимира Кирилловича могла внести примирение в монархический лагерь.

Руководство Русской Зарубежной Церкви не замедлило поддержать великого князя. В Рождественском послании 1939 года митрополит Анастасий (Грибановский) назвал главу Императорского Дома «живым символом» народного единства^[23]. Свою поддержку Владимиру Кирилловичу митрополит выразил и в личном письме^[24].

Собор призывал паству молить Бога о возвращении на престол Помазанника Божия – но имени его не называл

Важным событием в формировании монархической идеологии РПЦЗ стал Архиерейский Собор 1939 года. По причине начавшейся войны он был малочисленным и включал всего пять архиереев: митрополита Анастасия, архиепископов Гермогена (Максимова), Феофана (Гаврилова), Серафима (Соболева) и Тихона (Лященко). Русскую паству в Китае представлял игумен Нафанаил (Львов). Опоздавший на Собор епископ Серафим (Ляде) поставил свою подпись под его деяниями позже^[25]. На этом Соборе митрополит Анастасий заявил, что в связи с поддержкой монархическим лагерем Владимира Кирилловича нет необходимости иметь еще один объединяющий центр в виде Архиерейского Синода. Создание второго центра, – сказал митрополит, – было бы опасно, ибо служило бы к разъединению, и потому не было предпринято дальнейших шагов к национальному объединению вокруг церковного центра. Необходимо всем держаться одной линии и объединяться вокруг великого князя, в каковом смысле Председателем Синода и велась переписка с Его Императорским Высочеством.

Остальные участники Собора согласились с митрополитом.

«Веря, что национальное объединение вокруг Главы Российского Императорского Дома Великого Князя Владимира Кирилловича послужит возрождению Родины под благодатным покровом Святой Церкви, призвать Божие благословение на труды Его Императорского Высочества», – говорилось в постановлении Собора^[26].

 

Свое отношение к великому князю Архиерейский Собор выразил и в специальном послании.

«Собор русских архиереев за границей, – говорилось в документе, – обращает свой взор к Вашему Императорскому Высочеству, чтобы единодушно приветствовать Вас в качестве Главы Российского Императорского Дома и призвать благословение Всевышнего на Ваше служение России, коему Вы посвятили себя, приняв на себя по праву первородства это высокое звание. <…> Русская Зарубежная Церковь исповедует свое непоколебимое убеждение, что только в тесном неразрывном сотрудничестве с Православной Церковью будущая государственная власть окажется способной восстановить прежнюю мощь и органическое единство России и что только образ Царя, Помазанника Божия, как Верховного Главы и Водителя Русской Земли, отвечает заветным чаяниям русского православного народа»^[27].

Итак, в 1939 году РПЦЗ фактически признала возможность будущей коронации Владимира Кирилловича. Однако в дальнейшем ситуация усложнилась. В отличие от великого князя, назвавшего нападение Германии на СССР «крестовым походом», Зарубежный Синод и митрополит Анастасий отказались призвать русский народ встать на сторону Гитлера. Координировать позицию Синод и Владимир Кириллович не могли. Митрополит Анастасий вплоть до 1943 года не мог покидать оккупированную Югославию и потерял связь с большинством епархий.

 

Казалось, новый этап в развитии монархической идеологии РПЦЗ должен был наступить по окончании Второй мировой войны, когда Синод переехал в Германию, а затем в США. Но этого не произошло.

Архиерейский Собор 1946 года, имевший огромное значение в деле восстановления Русской Зарубежной Церкви, воздержался от вопроса об устройстве будущей России. Не упоминалось на Соборе и имя великого князя. Это неудивительно: во-первых, этот довольно многочисленный Собор уже не включал в себя ревностных монархистов; во-вторых, имя «живого символа» было запятнано поддержкой фюрера. Митрополит Анастасий, оказавшийся под градом обвинений в коллаборационизме, выставлять себя сторонником великого князя, конечно же, не хотел.

А вскоре состоялось событие, которое еще более снизило авторитет Владимира Кирилловича. 13 августа 1948 года великий князь вступил в морганатический брак с Л.Г. Багратион-Мухранской. Венчание состоялось в греческом храме в Лозанне. Смущение вызывало то, что для супруги это был второй брак, а также то, что род Багратион-Мухранских до революции 1917 года не признавался царским. Митрополит Анастасий, чутко реагировавший на политические настроения, старался не затрагивать эту тему. Архипастырь считал, что женитьба Владимира Кирилловича может создать серьезные препятствия на его пути к престолу и привести к большому соблазну в народе.

«Образ Государя – Помазанника Божия должен блистать особенно ярким и чистым светом и стоять вне какие-либо нареканий»

В письме великому князю митрополит изложил свою позицию:

«При том глубоком народном разложении, какое оставит после себя, несомненно, большевизм в России, образ Государя – Помазанника Божия в случае возрождения монархии, на что надеются все русские люди, любящие свое Отечество, должен блистать особенно ярким и чистым светом и стоять вне какие-либо нареканий. Я боюсь, что Ваш брак, заключенный с такою поспешностью, может создать Вашему Высочеству и в Вашем лице всем нам, привыкшим чтить Династию Романовых, много огорчений, поскольку он может повлиять на право Вашего престолонаследия и открыть повод к выступлениям против Вашего решения со стороны людей злонамеренных и антигосударственных, которые могут воспользоваться этим, чтобы поколебать достоинство самого монархического принципа в глазах русских людей. Я желал бы, чтобы мои опасения не оправдались, но я не хотел их скрыть от Вашего Высочества по долгу моего служения и по чувству моего глубокого уважения к Вам как главе Императорской Фамилии»^[28].

Начиная с этого времени Русская Зарубежная Церковь уже воздерживалась от официальных заявлений в поддержку конкретных претендентов на престол. А сам Владимир Кириллович в прессе РПЦЗ порой именовался всего лишь «представителем Дома Романовых»^[29]. Хотя мысль об особых правах Владимира Кирилловича в изданиях Русской Зарубежной Церкви прослеживалась, а отдельные иерархи в той или иной степени поддерживали великого князя (например, святитель Иоанн (Максимович)^[30] и архиепископ Никон (Рклицкий)^[31]), синодальных и соборных решений РПЦЗ относительно наследников царского престола больше не было.

А затем были девяностые. Сближение великого князя с постсоветским руководством и Московской Патриархией для тогдашнего главы РПЦЗ митрополита Виталия (Устинова) было скорее вероломством, чем поводом для торжества. Смерть Владимира Кирилловича в 1992 году, как и факт его отпевания Патриархом Алексием II не были отражены на страницах официального органа Зарубежного Синода – журнала «Церковная жизнь».

Подведем итоги. За все время своего независимого существования Русская Зарубежная Церковь так и не признала императором ни Кирилла Владимировича, ни кого-либо еще. Владимира Кирилловича на волне предвоенных патриотических ожиданий РПЦЗ готова была видеть будущим царем, однако надежды на восстановление русской монархической государственности оказались тщетными. В послевоенные годы о былом признании руководство Зарубежной Церкви предпочитало не вспоминать. Не прозвучало никаких заявлений и в отношении других представителей династии Романовых.