Григорович-Барский опирался в своих текстах не только на рассказы современников, но и на материалы летописей, работы античных и средневековых авторов; его заметки представляют собой любопытное соединение старого «паломнического» стиля с начальными элементами научного, критического подхода к описываемым предметам и явлениям[1].
В 1726 году Барский провел в Свято-Пантелеимоновом монастыре три дня и нашел там только двоих болгар и двоих русских монахов, причем игуменом был болгарин (возможно, архимандрит Киприан? имени его паломник не называет). Он описывает свою радость от встречи с соотечественниками и их радушное гостеприимство — «и молиша мя, да пребуду с ними вкупе в монастыре, или, аще ни, то поне замедлю некое время»[2], — но его слова рисуют также яркую картину бедности и заброшенности:
Монастир оний не велик, обаче и лепотен, якоже и прочии, бяше строением, ныне же обетша, понеже много лет пуст стояше и не бяше даже доселе кому онаго снабдевати. Седит же на месте паче всех монастирей краснейшем и вышшем, на самом верху гор, на месте равном, на земли мягкой и плодоносной, камене не имущей, или зело мало. Токмо лесом окружен великим, в нем же древес до избытка, к палению и деланию ручному, наибольше тех, иже плод приносят к ядению и иному употреблению, яко то, древеса каштановыя, бобковыя и прочия. Церковь тамо лепая, якоже и в прочих монастырях, си есть верху покров медный имать внутрь же подножие мраморное с пестротами, и иконописаниа от главы до низу, токмо зело ветха и поразседася на многих местех, к тому же несть тако устроенна иконами, кандилами и лампадами, якоже инде; убога бо есть, и не имат что откуду взяти, и не обретается ктитор или досмотритель ея. (I, 245–246)
Интересно то, что причины бедности русского монастыря паломник видит в «чуждых», то есть нерусских, игуменах, а оскудение русского монашества на Святой Горе, по его мнению, объясняется главным образом несравнимо лучшими материальными условиями в монастырях на родине:
..аще бо и много имат земле под своею властию, и села имеяше, якоже сведильствуют грамоти старинные, но ныне чужда рука владеет, понеже несть тамо кому простерти языка, ни рук в снабдевание оних добр, строители бо или игумены все быша чужди, или от Греков, или от Болгаров, от Руси же ни един бысть (яко же слышах); понеже тамо от Руси мало приходят, или аще и приходят поклонения ради, то паки бежат воскоре, яко дивие серны от тенета. <…> наша Русь не токмо тамо, ни в коем ином Святия Горы монастире не может долго пребывати, разве кто подражает Иовлему терпению. В нашей бо стране иноки в монастырех аки святие в раю пребывают, в всяком доволстве и безмолвии, не трудящеся ни о чем, токмо своем спасении, понеже тамо имут села и поддание <…> В Горе же Афонской ничтоже от сих имущии <…> иноки труждаются денно и нощно <…> того ради Российщики бежат оттуду воскоре, яко ненавыкоша труда земледельного. Тамо же инако жити не может, понеже единем трудом и себе всяку требе удовлетворити, и от Турка откупитися, емуже многия дают денги, да не изгнанни будут <…> Тамо в монастыре Русском обретох тогда четыри токмо, иже пребывают законники: два от Руси, а два от Болгаров, и игумен Болгарин бяше. Имут свою мелницу и неколико скитов, от них же мало корысти взимают, и питаются, якоже могут и якоже их Господь управляет. (I, 246–247)
***
«Пешеходцу» Василию Григоровичу-Барскому принадлежит честь первого раскрытия богатства исторических материалов, скрывающихся в афонских библиотеках. Посетив Афон вторично в 1744 году и пробыв там около года, он не мог при своем недюжинном, разностороннем уме и любознательности ограничиться ознакомлением со Святой Горой и ее обитателями только с внешней религиозной и бытовой стороны. Он хорошо понимал значение и тех тайников, в которых хранились древние рукописи и монастырские документы, сумел добраться до них и посвятил им часть своего времени. Почти целый том «Путешествия» Григоровича-Барского посвящен обстоятельному описанию афонских монастырей и их достопримечательностей; в числе последних автор всюду отмечает и акты. Снискав расположение святогорских старцев, о. Василий получил возможность свободно обозреть книгохранилища большей части афонских монастырей; из 20 обителей только в двух — Кутлумуше и Дионисиате — ввиду явного «нестраннолюбия благих отцов» он должен был удовольствоваться тем, что ему наскоро было показано, и лишь в одном — Ксиропотаме — он не был допущен ни к рукописям, ни к хрисовулам, почему и сообщает о них лишь понаслышке. Всего Григорович-Барский пересмотрел очень большое количество документов; вкратце он называет их до двух сотен.
При втором посещении Святой Горы на обратном пути из Палестины и Сирии в Россию в 1744 году, после очередной русско-турецкой войны (1735–1739), русский «пешеходец» уже не обнаружил в обители Св. Пантелеимона ни одного русского инока. Вторая часть его афонских воспоминаний подробнее первой, и судьба Россикона изложена также более обстоятельно, с описанием разрушений в строениях монастыря, на исправление которых нету средств, непосильных турецких налогов и интриг греков, захвативших монастырь. Из всего этого складывается картина постепенного перехода «старого Русика» от крайнего оскудения к полному оставлению древней обители насельниками. На этот раз в качестве причины «оставления от Руси» Барский упоминает новые гражданские законы, введенные императором Петром I:
Монастир сей обще тамо от всех, от Греков, Сербов и Болгар, нарицается Русский, не яко от Русских царей создался, но яко Руси тамо изначала, или, паче рекши, Российстие иноцы, чрез множество лет жительствовали и им обладали даже до 1735 года. Последи же, умалившимся Российским монахом, егда стало неволно им входити с своего отчества в чуждии страны, взяша его в власть свою Грекы, и доднесь им обладают, Россом же или Сербом, или Болгаром отнюдь в нем жити не попущают, боящися, да некако благословно его возьмут в свою власть, аки древнюю свою обитель. Еще же и того ради нарицашеся Русский, яко древних царей Русских милость и призрение болше к сему показовашеся, нежелы к иным, их же хрисовулы тамо выдех еще хранимы. (III, 296)
Любопытно, что, говоря о причинах перехода русского монастыря в руки греков, путешественник едва ли не повторяет собственную аргументацию 1720-х годов, но теперь она предстает как «греческий навет»:
Греки же на Русов вину полагают, глаголющи, яко суть непостоянны и нетерпеливы, и ленивы. Непостоянны, понеже обыкоша часто странствовати и преходити от страны в страну, от места на место, и от монастира в монастир, и от скита в скит; нетерпеливы же, понеже не обыкоша на себе иго турецкое носити и дани великии им на всяк год давати <…> ленивы же, понеже не хощут землы монастырской делати, ни нив орати, ни виноградов копати, ни маслин собырати. Ибо в России, чрез подданных християн всем тяжестным делам творимым, в великом доволстве и покои иноцы жительствуют, в Афоне же кроме труда повседневного жити не мощно, еже не терпящы, бежат, аможе хощут. И многажди оставиша монастир безлюден, дани же Туркам непременно на всяк год подаваемой, приведоша его к крайнему оскудению, его же видевши Греки праздна, населишася в онь, да не вся опустеет. Сею убо Греки против Руссов благословною виною осеняют предписанную историю и природную свою хитрость. (III, 298)
Однако, что бы ни говорить о «хитрости» греков, монастырь и под их руководством остается бедным, а братия — немногочисленной (всего двенадцать человек). Русский паломник, невзирая ни на что, не может не отдать грекам должное, видя, что они начинают такими скромными силами возрождать и обустраивать обитель:
…живущии в нем иноцы, Грецы, бяху малочисленны, яко десять и дванадесять, келий же тамо бысть довольно, яко на двадесять. Вси же бяху трудолюбивы и тщаливы о монастиру, найпачеже скевофилакс[3], муж благонравный и смотрителный, и в время его в лучшое благочиние и силу прийде обитель сия, о чесом аз радовахся и похвалив их тщание, аще и Грекы бышя, и Русским обладаша стяжанием, противо правди. (III, 300)
Григорович-Барский отмечает также присутствие на Афоне русских по национальности иноков вне Русской обители и пренебрежительное к ним отношение со стороны других насельников:
Аз же обретши тамо немало иноков Российскых, воздержнаго и богоугоднаго жития, семо и овамо по горах скитающихся, и от труда рук своих зело нуждно и прискорбно питающихся, и от всех презираемых <…> яко лиси язвины имут, и птицы гнезда своя, Россы же не имут где главы приклонити, на толь прекрасном, уединенном и иноческому весма житию приличном месте… (III, 297)
Удручающую ситуацию в Россиконе, пожалуй, могла бы переломить серьезная поддержка с родины (как оно и случилось почти полтора века спустя), но Россия именно в тот сложный период перешла на формальную форму помощи, «Палестинский штат», который исключал возможность личного доклада и испрошения особой милостыни.
[1] См.: Августин (Никитин), архим.Афон и Русская Православная Церковь (Обзор церковно-литературных связей). С. 88.
[2] Странствования Василья Григоровича-Барского по Святым местам Востока с 1723 по 1747 г. / под ред. Николая Барсукова. Ч. I: 1723–1727 гг. С. 245. СПб., 1885. Далее страницы по этому изданию будут указываться в тексте в круглых скобках, с указанием номера части.
[3] Сосудохранитель и ризничий при дворе царя или патриарха (Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. СПб., 1912. Стб. 2071. Возможно, Григорович-Барский не совсем точно употребляет это слово, имея в виду игумена или строителя.
Публикуется с сокращением по книге: «История Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря с древнейших времен до 1735 года».
Серия «Русский Афон ХIХ-ХХ веков», том 4 – Афон: Свято-Пантелеимонов монастырь, 2015
Источник afonit.info
Источник: http://afonit.info/russkij-monastyr/otzyvy-palomnikov/dva-vospominaniya-vasiliya-grigorovicha-barskogo