В статье доктора исторических наук, профессора, заведующего кафедрой истории и историко-культурного наследия Елецкого государственного университета имени И. А. Бунина Дениса Александровича Ляпина рассматривается эпизод «Повести о житии Александра Невского», в котором рассказано видение стражника русской дружины Пелугия накануне Невской битвы 15 июля 1240 г. Согласно этому тексту, Пелугий увидел перед восходом солнца ладью со св. страстотерпцами братьями Борисом и Глебом, плывущими, чтобы помочь св. князю Александру в предстоящей битве. Автор подробно рассматривает данный эпизод и выделяет содержащиеся в нем символические элементы, несущие смысловую нагрузку для формирования композиции всего произведения: восходящее солнце, ладья со святыми братьями и упоминание имени ап. Филиппа. Эти символы трактуются автором следующим образом: корабль (ладья) традиционно обозначает христианскую церковь, кроме того, св. страстотерпец Глеб был убит именно в ладье; восходящее солнце может указывать на начало подвижнической деятельности благоверного князя Александра; имя ап. Филиппа отсылает нас к евангельскому сюжету о просьбе апостола к Иисусу Христу «показать Отца». Данные элементы рассмотренного эпизода придают сюжету о видении Пелугия особенное значение для понимания замысла «Повести о житии Александра Невского».

Воин Пелугий был родом из Ижорской земли, расположенной в северной части Новгородской республики. Во взрослом возрасте он принял крещение и получил новое имя — Филипп. Новообращенный жил в соответствии с христианскими заповедями, соблюдая все положенные правила и посты. Пелугий служил в войске св. блгв. князя Александра Ярославича и был выбран нести ночную стражу на берегу Финского залива перед знаменитой Невской битвой 15 июля 1240 г. Всю ночь он простоял на посту, а на восходе услышал шум и ему пригрезилось, что по морю плывет ладья, в которой стоят, обнявшись за плечи, св. князья-страстотерпцы Борис и Глеб. В ладье также сидели гребцы, «словно мглою одетые». Когда ладья проплывала мимо стражника, св. Борис произнес: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Затем солнце взошло над морем и видение исчезло. Обо всем увиденном Пелугий сообщил князю Александру, и тот велел никому не рассказывать о чудесном видении.

Эта история из «Повести о житии Александра Невского» (далее — Повесть) сохранилась в большинстве известных списков этого выдающегося памятника древнерусской литературы[1]. Только имя главного героя эпизода в разных вариантах текста звучит по-разному: «Беглусич», «Пелгусий», «Пелгуй»[2]. Самой распространенной версией Повести на сегодняшний день стала та, что излагается по списку конца XV в. из Синодального собрания ГИМ[3]. Однако если обратиться к этому «типичному» варианту истории благочестивого Пелугия, то легко увидеть некоторую сбивчивость в изложении хода событий.

«И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море. Был он крещен и жил среди рода язычников, наречено же имя ему в святом крещении Филипп, и жил он богоугодно, соблюдая пост в среду и пятницу, потому и удостоил его Бог видеть чудное в тот день. Расскажем вкратце», — так начинается интересующий нас эпизод[4]. Однако после этого вместо обещанного рассказа о чуде следует фраза: «Узнав о силе неприятеля, он вышел навстречу князю Александру, чтобы рассказать ему о станах врагов». Затем текст вновь возвращает нас к истории с видением. «Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночи без сна...» По всей вероятности, фраза о том, что Пелугий вышел навстречу князю, нарушает логичность изложения текста и попала в него в результате неудачной редакторской работы, а значит, рассматриваемая история могла изначально иметь несколько иной вид.

Интересно, что в одном из списков Повести, т. н. «Владимирской редакции», извлеченной из Четьих миней митрополита Макария, благочестивый Пелугий был поставлен на стражу у моря ночью только потому, что отличался храбростью и разумностью: «Сей же муж был разумен и благочестив и посему бысть поручена стража утреничная морская»[5]. Можно обратить внимание и на то, что В. Н. Татищев, описывая события 1240 г., сообщает о Пелугии (называя его Пергусием) как о стражнике, первым увидевшем врага и отправившемся сообщить об этом князю. Историк ничего не пишет о случившемся чуде[6]. Опирался ли В. Н. Татищев на какой-нибудь неизвестный нам летописный текст или просто по-своему осмыслил эпизод видения Пелугия, сказать, конечно, трудно. Но в рамках данной статьи для нас важна история в том виде, в каком она в итоге дошла до нас в самой распространенной версии.

Вообще, подробный сюжет с видением Пелугия впервые встречается в Лаврентьевской летописи 1377 г. Здесь ход событий представлен почти так же, как и в большинстве более поздних списков, включая наиболее распространенный (по списку конца XV в. из Синодального собрания ГИМ). Сама по себе Лаврентьевская летопись –– сложный по составу памятник[7]. Она претерпела влияние различных предшествующих ей сводов, причем сделанные ее составителем заимствования были не всегда удачны. Связь Лаврентьевской летописи с редакциями Повести уже рассматривалась нами в одной из статей[8].

Эпизод о Пелугии, вызвавший наш интерес, ранее не был предметом специального изучения. Он или просто пересказывался, или опускался историками в зависимости от того, в каком ключе излагались события: научно-популярном или сугубо научном. Исключением стала только статья И. Иванова в электронной версии журнала «Новая литература» (блог). Здесь автор проанализировал всех упоминаемых в Повести реальных исторических персонажей. Обращая внимание на Пелугия, он отметил сходство его имени с греческим словом pelagos — «море», а также указал на то, что легата Папы Римского звали схожим образом — Пелагий, в чем увидел «намеренную своеобразную тавтологию»[9].

Однако эти любопытные сведения И. Иванова мало что дают для понимания эпизода. Помочь в раскрытии смысловой нагрузки истории Пелугия может семантический анализ образов данного сюжета. Прежде всего обращает на себя внимание упоминание ладьи, названной в тексте «насадом», — так в Древней Руси именовали морское плоскодонное беспалубное судно. Понятно, что в тексте речь идет скорее о символическом образе корабля как такового. Корабль имеет особое сакральное значение для многих индоевропейских народов с древнейших времен, но нам представляется важным уйти от такого «языческого» толкования[10]. Важно то, что образ корабля присутствует в христианской символике, где четко ассоциируется с образом Церкви, особенно когда выступает сценой для совершаемых Иисусом чудес. Мы имеем в виду повествования об укрощении бури (Мк. 4:35–41; пар. Мф. 8:23–27; Лк. 8:22–25) и хождении по водам (Мк. 6:45–52; пар. Мф. 14:22–33; Ин. 6:16–21).

Кроме того, существует архитектурный тип православного храма, части которого располагаются в одну линию, образуя единое сооружение, в котором просматривается некоторое сходство с плывущим судном. Вследствие этого полагаем, что в рассматриваемом тексте следует видеть сугубо христианскую символику: корабль — это Православная Церковь, пришедшая на помощь святому князю Александру, который выступал не только как борец за родную землю, но сражался за веру, что гораздо важнее в контексте его житийного образа. Неслучайно в тексте Повести неоднократно подчеркивается, что святой князь боролся с «римлянами», пытавшимися навязать Русским землям свою веру.

Отметим, что образ корабля в древнерусской литературе встречается и в других памятниках. Например, в славяно-русском апокрифе «Хождении Агапия в Рай» он очевидно символизирует христианскую церковь, способную перенести человека по житейскому морю в место вечного блаженства (на «корабле» Агапий и добирается до Рая)[11]. Плывущий по реке немыслимо красивый корабль со светлым юношей на борту привиделся также протопопу Аввакуму, о чем он сообщал читателю в своем «Житии»[12]. Юноша предложил обуреваемому страстями автору принять этот корабль, как символ Спасения, в подарок для него и его семьи[13].

То, что св. страстотерпцы Борис и Глеб предстали в видении Пелугия плывущими на «насаде», быть может, является своеобразной отсылкой к обстоятельствам смерти св. князя Глеба, ведь именно на «насаде» (в переводе Л. А. Дмитриева — в ладье) он был жестоко убит посланниками «окаянного» Святополка[14]. Смерть святого князя во время плавания в ладье, вероятно, также может трактоваться в традиционном церковном понимании, ведь св. Глеб вместе с братом стоял у истоков Русской Церкви, только начинавшей свое плавание ради спасения грешников, тонувших в водах язычества.

Другой важный образ в видении Пелугия — восходящее солнце. Невская битва — это первый подвиг благоверного князя Александра Невского, с которого началась история его святой жизни. Поэтому восход солнца выступает аллегорическим знаком начала подвижнической деятельности святого, освященной Православной Церковью и напутствием святых Бориса и Глеба. В этой связи автор Повести выстраивает круговую композицию сюжетной линии: солнце князя взошло в 1240 г., как это увидел Пелугий, и закатилось с его смертью, о чем сообщил читателю митрополит Кирилл в своей знаменитой фразе: «Дети мои, знайте, что зашло уже солнце земли Суздальской»[15].

Еще один значимый элемент рассматриваемой истории связан с образом апостола Филиппа. Вспомним, что Пелугий в крещении получил это имя, и именно 14 ноября 1263 г., в день памяти этого апостола, умер благоверный князь Александр. Одна из версий Повести (список второй редакции по рукописи гр. Уварова XVI в.) уже своим названием обращает на это внимание: «Месяца ноября 14, Успение Великого князя Новгородцкого Александра Ярославича, на память святого апостола Филиппа»[16]. Показательна здесь и привязка имени князя к Новгороду, где в молодости он совершил свои главные победы над «римлянами».

Конечно, трудно однозначно сказать, почему именно ап. Филипп обрел особую важность в Повести, отчего именно с упоминания его имени в лице стражника Пелугия началось восхождение «солнца земли Суздальской», а в день его памяти оно закатилось. С одной стороны, мы знаем, что этот апостол был третьим из двенадцати, призванных Иисусом, и, возможно, третьим по значению в сонме святых подвижников после Бориса и Глеба был Александр Невский, во всяком случае, в понимании автора Повести.

Однако обратим внимание, что в Евангелии от Иоанна ап. Филипп упоминается три раза: беседует с Иисусом о хлебе для насыщения большого количества людей (Ин. 6:5–7), приводит к нему «эллинов» (Ин. 12:20–22) и просит Иисуса на Тайной вечере показать Отца (Ин. 14:8, 9). Скорее всего, именно последняя евангельская история более остальных могла вдохновить автора Повести: «Филипп сказал Ему: Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас. Иисус сказал ему: столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь: “покажи нам Отца”? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела» (Ин. 14:8, 9).

Это место Священного Писания отсылало образованного средневекового читателя к известному спору между восточным христианством и папской церковью по поводу догмата о Троице. Рассуждения Иисуса, ставшие ответом на просьбу ап. Филиппа, часто использовали в богословских диспутах. По-видимому, в Повести также отразились эта полемика о взаимоотношениях Лиц в Святой Троице. Эта проблема вполне могла быть хорошо знакома митрополиту Кириллу, известному критику западной церкви, которому приписывается участие в составлении Повести об Александре Невском[17].

Кроме всего прочего, видение Пелугием восходящего солнца и страстотерпцев Бориса и Глеба, так же как смерть святого князя в день памяти ап. Филиппа, должны были напомнить читателю о незримом присутствии Всевышнего как в событиях истории, так и в жизни каждого человека.

Таким образом, рассмотренный эпизод содержит целый ряд элементов, несущих важную смысловую нагрузку для формирования композиции памятника: восходящее солнце, ладья со св. страстотерпцами Борисом и Глебом, наконец, упоминание имени ап. Филиппа — все это придает сюжету о видении Пелугия особенное «вводное» значение текста «Повести о житии Александра Невского», немаловажное для понимания замысла этого выдающегося памятника древнерусской литературы.

 

Источники и литература 

1. Гурова Е. П. Образ корабля в житии протопопа Аввакума // Ученые записки Орловского государственного университета. 2016. № 2 (71). С. 110–112.
2. Дударева М. А. Архетипический комплекс корабля в русской литературе: мортальный подтекст // Вестник РУДН. Серия: Литературоведение. Журналистика. 2018. Т. 23. № 1. С. 42–49.
3. Житие Александра Невского / Пер. и коммент. В. И. Охотниковой // ПЛДР. XIII в. М.: Художественная литература, 1981. С. 426–439.
4. Житие Бориса и Глеба / Пер. Л. А. Дмитриева // Повести Древней Руси / Предисл. О. В. Творогова. М.: Балуев, 2002. С. 316–338.
5. Житие протопопа Аввакума // Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1979. С. 17–78.
6. Иванов И. Реальные исторические деятели в «Сказании о житии Александра Невского» // URL: http://www.novlit.ru/blog/2016/04/25/igor-ivanov-realnye-istoricheskie-deyateli-v-skazanii-o-zhitii-aleksandra-nevskogo-statya/ (дата обращения: 01.07.2023).
7. Ляпин Д. А. О чем молился Александр Невский: эволюция житийного сюжета предыстории Невской битвы // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2020. № 1 (12). С. 112–123.
8. Мансикка В. Житие Александра Невского: Разбор редакций и тексты / Памятники древней письменности и искусства. Т. 180. СПб.: Общество любителей древней письменности, 1913. С. 1–137.
9. Насонов А. Н. История русского летописания. XI–XVIII века. Очерки и исследования. М.: Наука, 1969.
10. Сказание отца нашего Агапия / Подг. текста, пер. и ком. М. В. Рождественской // ПЛДР. XII век. М.: Художественная литература, 1980. С. 155–156.
11. Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. В 7 т. Т. V. М.: Академический проект, 2017.
12. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200–1304. М.: Прогресс, 1989.
13. Шахматов А. А. Разыскания о русских летописях. М.: Академический проект, 2001.

 

[1] Мансикка В. Житие Александра Невского: Разбор редакций и тексты / Памятники древней письменности и искусства. Т. 180. СПб., 1913. С. 1–137.

[2] Там же. С. 3, 20, 37.

[3] Житие Александра Невского / Пер. и коммент. В. И. Охотниковой // ПЛДР. XIII в. М., 1981. С. 426–439.

[4] Там же. С. 431.

[5] Там же.

[6] Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. В 7 т. Т. V. М., 2017. С. 36.

[7] Шахматов А. А. Разыскания о русских летописях. М., 2001. С. 511–539; Насонов А. Н. История русского летописания. XI–XVIII века. Очерки и исследования. М., 1969. С. 168–177.

[8] Ляпин Д. А. О чем молился Александр Невский: эволюция житийного сюжета предыстории Невской битвы // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2020. № 1 (12). С. 112–123.

[9] Иванов И. Реальные исторические деятели в «Сказании о житии Александра Невского» // URL.: https://novlit.ru/blog/2016/04/25/igor-ivanov-realnye-istoricheskie-deyateli-v-skazanii-o-zhitii-aleksandra-nevskogo-statya// (дата обращения: 01.07.2023).

[10] Дударева М. А. Архетипический комплекс корабля в русской литературе: мортальный подтекст // Вестник РУДН. Серия: Литературоведение. Журналистика. 2018. Т. 23. №1. С. 42–49.

[11] Сказание отца нашего Агапия / Подг. текста, пер. и ком. М. В. Рождественской // ПЛДР. XII век. М., 1980. С. 154–156.

[12] Житие протопопа Аввакума // Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения. Иркутск, 1979. С. 23–24; Гурова Е. П. Образ корабля в житии протопопа Аввакума // Ученые записки Орловского государственного университета. 2016. № 2 (71). С. 110–112.

[13] Житие протопопа Аввакума. С. 24.

[14] Житие Бориса и Глеба / Пер. Л. А. Дмитриева // Повести Древней Руси / Предисл. О. В. Творогова. М., 2002. С. 329.

[15] Житие Александра Невского. С. 439.

[16] Мансикка В. Житие Александра Невского... С. 11.

[17] Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200–1304. М., 1989. С. 143.

 

Источник: Ляпин Д. А. Видение Пелугия в «Повести о житии Александра Невского» // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2023. № 2 (22). С. 14–20.