Преподобный Варсонофий Оптинский как-то сказал, что упадок и запустение обителей начинается с забвения своих основателей и подвижников[i]. Михновская община всегда свято хранила память протоиерея Понтия Рупышева, однако долгое время в виду идеологических запретов советской эпохи о его личности нигде более не упоминалось. В новейшее время в местной епархиальной печати стали появляться публикации, имевшие обзорный характер и посвященные в основном жизни общины. В немногочисленных академических трудах литовских историков, освещавших историю Православной Церкви в Литве, имя отца Понтия упоминалось эпизодически, внимание в основном уделялось драматической судьбе общины в послевоенное время, в эпоху антирелигиозных гонений. Таким образом, в общих чертах о Михново было известно, однако попытка внимательней исследовать феномен общинной жизни неизменно приводила к вопросу о личности ее основателя, протоиерея Понтия Рупышева, о котором, тем не менее, историческая наука практически ничего не знала. Такой пробел в новейшей историографии отчасти объясняется территориальными проблемами Виленского края, присоединенного к Польше в 20-х годах ХХ века. Исторически единая православная Литовская епархия оказалась разделенной на две части между Литовской республикой и Польшей, на территории которой в 20-е годы и была основана община. В каноническом отношении с 1924 года православные приходы Виленского края были подчинены Польской автокефальной Церкви. В итоге территориальных и канонических коллизий история православия Виленского края, включенного в состав Польши, в значительной степени выпала из внимания историков Русской Православной Церкви.
Однако, думается, было бы несправедливо исключать отца Понтия и Михновскую общину из упомянутого контекста по следующим причинам: во-первых, современная история общины, протекающая уже в юрисдикции Русской Православной Церкви, немыслима без имени отца Понтия, без памяти о его подвигах и молитвах, питающих современное ее бытие. Община и отец Понтий — это единый, духовный, неделимый союз, освященный почти столетней историей подвижничества и исповедничества православной веры. Во-вторых, сам отец Понтий никогда не отделял себя от единства с Церковью в России. Свое подчинение автокефалии в Польше в первой половине XX века он объяснял необходимостью, вызванной непростым временем, и считал, что вопрос канонической принадлежности не мешает жить благочестивой жизнью, имея в виду прежде всего свое детище – Михновскую общину, ставшую опорой многим тысячам душ, искавших духовного пристанища в послевоенное лихолетье. Свои взгляды он полностью оправдал своим беззаветным служением Богу, где бы оно ни проходило — в тюрьмах, учебных заведениях, морском флоте, приходах в России, Литве, Латвии или Польше. Более того, в сложный период канонических перипетий, когда многие Православную Церковь в СССР обвиняли в т.н. «сергианстве», отрицая ее благодатность, в своей историософской концепции, абстрагируясь от политики, он полностью оправдал и поддержал митрополита Сергия, неразрывно сохраняя духовную связь с Русской Церковью.
Таким образом, исследование жизни и служения отца Понтия виделось не только интересным, но и необходимым, поскольку помогало бы ответить на актуальные вопросы современности и оживить связь времен и поколений через историческое познание, которое и есть своего рода разговор и диалог с теми, чьи мысли, чувства и решения в прошлом способны духовно питать нас в настоящем. Поэтому первоочередной задачей исследования стал поиск архивного материала, который мог бы всесторонне осветить вопрос о личности и служении протоиерея Понтия Рупышева.
Отправной точкой поиска стали воспоминания духовной дочери Варвары Николаевны Корецкой, изданные в конце 90-х годов[ii]. Это был единственный опубликованный текст воспоминаний очевидца событий, в которых события описывались довольно четко и живо, со всеми признаками литературного таланта и, несомненно, очень искренне. Однако, как и всякие мемуары, записи Варвары Николаевны требовали критического прочтения, анализа, сопоставления с другими источниками и в целом были недостаточны для полноценной реконструкции картины событий. Поэтому на первом этапе исследования в воспоминаниях были выделены смысловые блоки, временные и территориальные маркеры, другие параметры, которые определили направление и географию поиска. Вторым этапом стал поиск архивных документов. В итоге были исследованы фонды в 14 архивах в 4 странах: России, Литве, Латвии и Белоруссии, то есть там, где в свое время жил или служил протоиерей Понтий. Был также использован архив общины, в котором нашлось много интересных документов, помимо богословских творений отца Понтия, которые еще ждут своего исследователя. Были записаны воспоминания многих лиц, включая родственников отца Понтия и старших насельников общины, которые еще помнили самого настоятеля. Неоценимую помощь оказала Светлана Андреевна Устименко, журналист, член Литовской епархиальной комиссии по канонизации святых, которой удалось собрать большой объем материала в Михновской общине. Ее опыты исследования сейчас уже опубликованы в Виленской епархии. Общий объем источников составляет свыше тысячи архивных документов, включая аудио- и видеозаписи и свидетельства о прижизненных и современных чудесах отца Понтия.
В результате исследования жизнь и служение протоиерея Понтия Рупышева были документально реконструированы в хронологическом порядке, соответственно течению событий, изложенному в дневниках. Мемуары Варвары Николаевны Корецкой, ставшие неким планом к исследовательскому поиску, подтвердились полностью. Заметим, что некоторые предложения ее воспоминаний почти дословно повторяют фразы ведомственных послужных характеристик отца Понтия, из чего можно сделать закономерный вывод, что Варвара Николаевна использовала некоторые документы, и ее воспоминания можно по праву назвать первым опытом исторического исследования, достаточно документально излагавшим канву событий.
Понтий Рупышев родился в Ошмянах, Виленской губернии, в семье служащего Виленского Учебного Округа Петра Виссарионовича Рупышева и его жены Александры Даниловны, семимесячным слабым ребенком. В связи с чем, из опасения смерти, был крещен незамедлительно, с не вполне привычным для слуха именем, выпадавшим 5 августа по ст. ст. по святцам, в честь римского мученика третьего века Понтия. Младенец выжил, однако будущий отец Понтий всю жизнь испытывал телесные недуги, иногда находясь в болезнях на грани смерти. Впрочем, немощи телесные стали для него источником крепости духовной. Позднее, уже будучи священником, в своих записях он много внимания посвятит размышлениям о духовном смысле болезней и страданий, что, несомненно, является отражением личного опыта[iii].
Будучи от природы тихим и кротким, Понтий уже с детства проявлял в себе стремление к созерцательной жизни. Однако отец настрого запретит сыну бросать учебу в гимназии и не отпустит сына в монастырь. Уже позднее, на смертном одре, он благословит его на путь священства, тем не менее вновь отказав в принятии монашеского сана. Понтий покорно примет благословение, отказавшись от того, что ему самому виделось более желанным. И, как потом покажет история, именно пастырство станет нивой, на которой отец Понтий принесет обильный урожай, а его подвижнический, монашеский настрой в полной мере раскроется в общинной жизни в Михново. За ним последуют многие его духовные чада, которые подобно первым христианам будут стремиться к духовной строгости, соблюдая послушание уставам Святой Церкви.
На пастырский путь отец Понтий вступил в 24 года в 1901 г. Перед началом нового жизненного пути вместе с супругой он посетил своего духовника св. прав. Иоанна Кронштадтского, взяв у него благословение на пастырское служение. Духовную связь с отцом Иоанном Понтий поддерживал еще с гимназических лет, когда знаменитый пастырь приезжал в Вильно и потом еще много раз ездил к нему в Петербург, будучи студентом, а потом и священником. Неоднократно о. Понтий сослужил о. Иоанну в Андреевском соборе. О. Иоанн всегда очень ласково обходился с молодым священником, называя его другом и братом, однажды исцелил его от болезни, требовавшей операции.
Духовное влияние отца Иоанна Кронштадтского проявится во многих аспектах пастырского служения отца Понтия. Можно указать на такие моменты, как отношение к литургии, Таинству Евхаристии. Частое приобщение стало характерной особенностью общинной жизни в Михново. Отец Понтий, так же, как и отец Иоанн Кронштадтский, совершал многочисленные миссионерские поездки, служа литургии на приходах и проповедуя Евангелие народу Божиему. Он, так же, как и отец Иоанн, любил сам читать каноны на утрене и вел дневник, в котором фиксировал свои духовные переживания и мысли, посещавшие его за богослужением. До конца своих дней он поминал отца Иоанна с особой любовью, рассказывая о нем своим духовным чадам, и позднее, уже сам будучи известным духовником, предсказал его прославление в лике святых.
Служение на приходах в Виленской, а затем и Минской губерниях, куда направляли отца Понтия, стало начальной ступенью в пастырской практике. В отношении устава и канонов Святой Церкви он проявлял себя очень принципиально, и в целом там, где требовала пастырская совесть, отец Понтий был твердым, как камень, что проявлялось, например, в том, что он наотрез отказывался соблюдать недостойные обычаи, сложившиеся на приходах в Вилейке, первом месте своего служения — венчать пьяные свадьбы, допускать к Причастию живущих в недостойных сожительствах. Такой ревностный подход не нравился многим. Помимо доносов архиерею в отца Понтия некоторые недовольные даже бросали на улице камнями, выражая свою ненависть к принципиальному священнику. Однако тот принимал все нападки как от Промысла, веря, что все управляется силой Всевышнего, не попускающего ничего выше сил.
Важным поприщем, на котором в полной мере раскрылись его таланты, было преподавание Закона Божьего сначала в приходских школах, а затем в мужских и женских гимназиях в Бобруйске и Могилеве. Послужной список этого периода отмечен наградами и похвалами начальства. Тюремное служение в Бобруйской тюрьме отец Понтий осуществлял безвозмездно. В 1909 году прошел Всероссийский съезд законоучителей светских средне-учебных заведений, созванный по инициативе Учебного комитета при Святейшем Синоде, решавший вопросы, касающиеся преподавания Закона Божия и воспитания молодежи. Среди нескольких человек, рекомендованных Управляющим Виленским Учебным Округом в качестве участников съезда, был и о. Понтий Рупышев. В протоколах съезда он был отмечен как один из самых активных участников.
Далее отец Понтий вынуждено покидает Могилев и едет в Санкт-Петербург, где решением протопресвитера Георгия Шавельского в 1911 году назначается во 2-ю Минную дивизию Балтийского флота. Известно, что протопресвитер Георгий Шавельский очень внимательно относился к кадровому составу своего ведомства, и многие потом удивлялись, полагая, что место отец Понтий получил по протекции, которой у него, конечно же, не было.
Служение священника во флоте особая тема. Заметим также — мало разработанная в церковно-исторической науке. Флот открывал для пастыря широкое поле деятельности, которое требовало большого напряжения всех сил. Достаточно сказать, что именно в матросской среде сдетонировал революционный взрыв, а условия служения на корабле были такими, что некоторых священников, согласно ведомственным отчетам, «снимали с судна с тяжелейшими депрессиями спустя несколько месяцев службы». Отец Понтий прослужил на флоте 6 лет. Из них 3 года во время Первой мировой войны, участвуя с командами судов минной дивизии в боевых заданиях, обороняя Рижский залив. В ведомственных формулярах стоят блестящие характеристики отца Понтия, данные высшим командным составом флота. Однако война очень сильно истощила отца Понтия, и в 1916 году по состоянию здоровья указом протопресвитера Георгия Шавельского он назначается на должность священника в военно-морской госпиталь в Гельсингфорсе.
В 1917 году в России вспыхивает революция, чуть позднее начинаются массовые убийства священнослужителей. Спасая себя и семью от матросского произвола, о. Понтий уезжает в Петроград, где служит настоятелем Спасской церкви Походной Петроградской канцелярии. Вскоре на него поступает ложный донос, грозивший расстрелом. Матросы, которых окормлял о. Понтий, успевают предупредить священника об аресте, и он, зайдя домой, спешно прощается с семьей и без вещей и денег 4 июля покидает Петроград. Свою семью о. Понтий больше никогда не видел.
Без билета, необъяснимым образом не замеченный проверявшими поезд чекистами, он добрался до Двинска, современного Даугавпилса, где воевали Советская Россия с Польшей. В тяжелейших условиях военного времени о. Понтий, по благословению епископа Витебского и Полоцкого Иннокентия (Ястребова), восстанавливал церковную жизнь православной общины Двинска. В 1920 году он прибыл в Литовскую епархию в Вильно, занятый Польскими войсками.
Первая мировая война практически уничтожила приходскую жизнь в епархии. Много священников с захваченных немцами районов были взяты в плен и вывезены в Германию. В Москву была эвакуирована Литовская духовная консистория, Епархиальный Училищный Совет. Разоренные церкви, расхищенное церковное имущество, малолюдные приходы — такое наследство войны наблюдалось почти повсеместно. Приходы остались без пастырского руководства, так как большинство священников уехало в Россию, было много погибших и пропавших без вести.
Епархиальное управление в Вильно организовало миссию, посылая на территорию епархии священников, которые составляли отчеты о состоянии приходов и помогали прихожанам восстанавливать приходскую жизнь, уничтоженную войной. Отец Понтий по поручению епархиальных властей обошел многие приходы, как в Виленском крае Польши, так и, пересекая демаркационную линию, в Литовской республике. Проделывая сотни километров пешком, он посещал приходские церкви, многие из которых были разрушены войной, собирал прихожан для богослужения, служил литургии, крестил и присоединял к православию, проповедовал, беседовал на дому, составлял описи церковного имущества, отправлял отчеты в епархиальное управление. Под руководством священника восстанавливалась и налаживалась жизнь на приходах: избирались церковные старосты и члены церковного Совета, подавались прошения о назначении священников и ходатайства Литовскому правительству по организационным вопросам, решались земельные и имущественные дела церквей. Апостольские труды отца Понтия были отмечены благодарностью Владыки Елевферия (Богоявленского).
Итогом его пастырской деятельности стало создание в Виленском крае, в поместье дворян Корецких, православной общины монашеского типа, в которой, подобно апостольским общинам Древней Церкви, родовитые хозяева наравне с бывшими слугами, добровольно по Евангелию разделив имущество и труды по общему хозяйству, отдали себя на служение Богу и ближним.
Будучи почти случайно приглашенным на богослужение в домовую церковь Корецких, он так увлек своими проповедями и беседами дворянскую семью, что, по воспоминаниям Варвары Николавны, «Все три сестры сразу потянулись за той благодатной, неведомой до сих пор жизнью, которую внес в дом Батюшка, и которая охватила их, и без всякого сожаления отвернулись от светской суеты». Корецкие упросили остаться отца Понтия служить в имении постоянно, в обмен на обещание жить ради Бога и ближних. Жизнь в имении круто изменилась. Светские барышни, любившие выезды в свет, шумные приемы гостей, стали жить соблюдая уставы Церкви, поститься, часто посещать храм — словом, вступили на путь подвижничества. Отказавшись от прислуги, сестры Корецкие сами стали служить ближним и помогать всем, кто со временем стал приходить к отцу Понтию в Михново за духовным утешением. Так под духовным руководством отца Понтия в Михново стала зарождаться христианская семья.
Центром и смыслом общинной жизни стала литургия, объединявшая во Христе в Таинствах, питавшая их и укреплявшая в нелегких трудах. Богослужения в церкви совершались ежедневно, и участие в них было важным для всех. Сестры причащались Святых Христовых Тайн три-четыре раза в неделю, откуда и черпали силы для аскетической жизни. Часто батюшка произносил проповеди и проводил беседы, которые еще больше укрепляли в вере и без того ревностные сердца сесте, братьев и паломников, или как их называли еще – богомольцев, приходивших в Михново, прослышав про необычное место, в котором живут, трудятся и молятся православные. В богослужениях, которые пастырь совершал ежедневно, утром и вечером, исключая те дни, когда был болен, пребывала его жизнь и жизнь всей общины. Он говорил сестрам о том, что «человек в духовной жизни не может стоять на месте, он должен идти вперед»[iv].
В повседневной жизни насельники занимались хозяйством и жили от доходов с него. Они обрабатывали землю, убирали клевер, овес, ячмень, пшеницу. Держали домашнюю скотину. Батюшка учил насельников жить в трудах, без праздности, всегда заниматься делом, всем дорожить, даже старое платье носить, пока оно служит. Трапезы проходили в одной общей комнате, где за большим обеденным столом, который покрывался чистой белой скатертью, собиралось до 50-ти человек. Для каждой сестры ставился полный столовый прибор: тарелки с подставками, набор ложек, ножей и вилок, клали накрахмаленные салфетки и насельников обучали, как всем этим пользоваться. За столом не переговаривались, а тем более не вели бесед[v].
Строгость духовной жизни сочеталась здесь с порядком в хозяйстве. Понемногу человек, будучи наставляем в вере, привыкал к послушанию, труду, воздержанию, входил в режим церковного устава, то есть деятельно проходил путь духовной жизни подобно тому, как это происходит в монастырях. Разница была лишь в том, что, будучи не связанным монашескими обетами, человек был властен сам решать, как долго он может жить в послушании укладу общины. Он мог даже уйти из общины без всяких канонических последствий в том случае, если что-то ему не нравилось или он чувствовал невозможность вести интенсивную духовную жизнь.
В общину принимали не только одиноких людей, но и семейных. К ним пастырь относился особенно внимательно. Например, если жена стремилась в Михново, а муж не хотел, решение жены поселиться в общине, особенно с детьми, но без мужа, отвергалось сразу. Семья не разделялась. В те времена, а особенно позднее, в советские годы, усиленно культивировалось мнение, что в общину шли обездоленные, немощные, нищие и убогие люди, которым некуда податься. Это далеко не так. Сюда приходили и вполне благополучные люди: молодые, красивые, которым ничто не мешало построить свою жизнь безбедно и удобно, но стоило им побывать в Михново — и они стремились вернуться и остаться здесь жить. Приходили и поодиночке, и целыми семьями — с детьми, родителями, дедушками и бабушками[vi].
Помимо духовного воспитания насельников общины пастырь нес труды с богомольцами, и миссионерская деятельность о. Понтия Рупышева охватывала весь Виленский край и западную часть Белоруссии. Каждый год он выезжал из общины в другие приходы, куда его приглашали настоятели по просьбе своих прихожан: в Ошмяны, Молодечно, Вилейку, Княгинино, Бакшты, Косуту, Куренец, Речки, Нарочь… Отец Понтий очень тщательно готовился к этим поездкам. За неделю до выезда он и все насельники общины строго постились. Перед отъездом служился молебен. А после отъезда батюшки насельники продолжали соблюдать пост, вплоть до его возвращения. В этих поездках отца Понтия по очереди сопровождали его помощники — сестры Корецкие. Обычно на приходах в храмы на службы приходило от 40 до 50 прихожан, а когда приезжал отец Понтий в богослужениях участвовало до 700 человек, не считая детей. Во время богослужений верующие не помещались в церкви и стояли во дворе. У людей появлялась и укреплялась вера в то, что батюшка не кто иной, как Посланник Христов. Это было настоящее движение народного почитания отца Понтия. «…Поездки мои на приходы по милости Божией прошли благополучно. Народу везде было по нескольку тысяч. 30 июля с.г. поеду опять на приход, если Бог позволит», — писал о. Понтий в письме к одной из своих духовных дочерей[vii].
В 1939 году отец Понтий после болезни отошел ко Господу. Его смерть стала началом новой эпохи в истории общины, своеобразным испытанием ее на духовную крепость. Ссылка сестер Корецких, затем годы войны, принесшие сильные потрясения, затем десятилетия гнета антирелигиозных мероприятий, ставивших прямую задачу ликвидировать общинную жизнь. Вот тут-то и проявилось не только прозорливость отца Понтия, но и послушание насельников, не принявших устава монастыря. Организовав колхоз «Михново», насельники смогли приспособиться к новым условиям социалистического общежития. Как свидетельствуют сводки советского времени, колхоз «Михново», который местные жители называли «святым колхозом», сразу стал лучшим в округе и по производству сельхозпродукции занимал первые места в Шальчининкском районе. Михновцы полностью и своевременно рассчитывались с государством по установленному плану сдачи зерновых, мяса и молока. Но самое главное — михновцам удалось сохранить духовную жизнь. Труд, послушание, молитва — только под видом коллективного социалистического хозяйства. Вернувшиеся из ссылки Варвара Николаевна и Анастасия Николаевна стали духовными руководителями общины. Скорбященский храм за все годы ни разу не закрыли. Богослужения в нем не прекращались никогда, и, несмотря на активное противодействие властей, удавалось сохранить религиозную жизнь. В районные и республиканские партийные и советские органы поступали постоянные жалобы на так называемых михновских «монахов». Уполномоченные констатировали парадоксальную ситуацию, сложившуюся в колхозе: под видом сельскохозяйственной общины действовала монастырская коммуна, которую, однако, власти не хотели разгонять по причине ее высоких сельскохозяйственных показателей в районе. Арестовать, отправить насельников в ссылку или просто разогнать общину надзорные органы уже не могли без очень веской причины. Зловещее время сталинских репрессий кануло в Лету, однако надзор за михновцами не прекращался. Христианская община продолжала существовать уже подпольно — тихо и незаметно. Сестры жили под постоянным страхом ликвидации общины. Опасаясь приезда очередных «разоблачителей», боясь навлечь беду они просили окружающих: «Только не называйте нас общиной». И без того немногословные в общении с другими, братья и сестры стали крайне осторожны с окружающими их людьми. Под запретом была прописка в Михнове новых людей, особенно молодежи. Михновцам также не разрешали принимать паломников, тщательно надзирали за тем, чтобы там никто не остался на постоянное место жительства[viii].
И михновцам приходилось нелегко. Днем они работали в совхозе, а вечером в общине, где оставалось свое объединенное подсобное хозяйство. Но поскольку трудиться для себя удавалось только в свободное от основной работы время, собственное хозяйство постепенно приходило в упадок. Люди старели, отходили в мир иной, и казалось, что неравная схватка с обстоятельствами времени предрешена. Однако оставшиеся насельники были сильнее в своей вере, сохраняя в памяти пророчества отца Понтия о том, что коммунизм рухнет и община сохранится, несмотря на все невзгоды.
Современный этап общинной жизни с начала 90-х годов начался с притока новых сил в лице верующих, искавших подлинную духовность и по-разному приходивших к Богу в это время. Духовно окормляют Михновскую паству архимандрит Леонид (Гайдукевич), видевший отца Понтия еще в детстве. Помогает ему в этом иеромонах Иоанн (Ковалев). На протяжении всей своей жизни и всего служения архимандрит Леонид помогал общине; став ее настоятелем в начале 90-х годов, он возродил ее хозяйство, улучшил бытовые условия, построил новые гостиницы и трапезную, отремонтировал храм и часовню. Община заметно помолодела. Сравнивая современную жизнь в Михново с прежними годами, можно заметить, что, по всей видимости, современное поколение менее выносливо, чем предыдущее, — более механизирован труд, более обильна и разнообразна трапеза, более комфортны условия жизни. Однако очевиден тот факт, что, несмотря на молодой возраст, девушки и юноши, вступающие в общину, решаются оставить обычную жизнь и, храня себя для Бога, служа ближнему, проходят тихий молитвенный и трудовой подвиг. Братья и сестры общины десятилетиями исполняют трудные хозяйственные послушания в коровнике или пекарне, поварне, создают, хранят и поддерживают особую атмосферу взаимопомощи, жертвуя свои жизненные силы тем, кто требует поддержки. Все это вызывает искреннее и неподдельное восхищение. Это ведь и есть самое настоящее прославление Бога жизнью, во многом ведомое только душе и Богу.
Михновская община, воспитанная, вскормленная пастырскими трудами отца Понтия, доказала свою духовную зрелость и способность отвечать на вызовы целых эпох, сменявших одна другую и приносивших многочисленные испытания ищущим спасения насельникам, твердо укоренённым в своей вере, по заветам дорогого батюшки Понтия, как его всегда называли в общине. Теперь уже сложно сказать, когда, в какое именно время у отца Понтия появилась идея создать общину. Однако можно утверждать, что вопросы организации общинной жизни на приходе были предельно актуальны до революции в Русской Церкви. Поиск общинности как органического единства между клиром и прихожанами на высшем уровне Церковного управления указывался как самая трудная и важная в исторических обстоятельствах задача. Михновская община, созданная священником Русской Церкви, стала своего рода ответом на вызов времени, подтвердив свою жизненность почти столетней историей. В имении Корецких нашли и находят пристанище все, кто ищет духовной жизни, Бога и согласен разделить общие труды.
Нашему непростому времени можно адресовать следующие слова отца Понтия: «Мы призваны к оптимизму, надо жить так, чтобы наша жизнь была славословием Пресвятой Троицы и началом вселения в Царство Вечной славы. Наше жительство на Небесах есть!».
[i] Дневник послушника Николая Беляева. – М.: Полиграф Ателье Плюс, 2004. С.175.
[ii] См.: Не оставлю вас сиротами. Жизнеописание и благодатные мысли протоиерея Понтия Рупышева. М.: издательство «Паломник», 1999. – 174 c.
[iii] Жизнеописание Михновского подвижника подробно изложено в издании: Шальчюнас А., Жизнь и служение протоиерея Понтия Рупышева. – М.: Паломник, 2016. – 128 с.
[iv] Рукопись из личного архива С.А. Устименко.
[v] Там же.
[vi] Там же.
[vii] Там же.
[viii] Там же.