Антирелигиозная кампания изъятия мощей в Советской России
Частью антирелигиозной политики советской власти была кощунственная кампания по вскрытию мощей. К 1920 г. по стране в целом произвели 58 вскрытий мощей. Доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии, главный архивист Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, опираясь на исторические документы, рассказывает о вскрытии мощей прп. Александа Свирского, свят. Иоасафа Белгородского, св. Иоанна Кроншдадского, св. благоверного княза Александра Невского. Доклад прочитан на Международной историко-богословской конференции «Покровские чтения в Брюсселе-2017» — «Русская Православная Церковь, сто лет после падения империи 1917-2017 гг.».
Статья
Уже вскоре после Октябрьского переворота советские власти стали искать пути к подрыву авторитета Церкви (и религии в целом) в сознании верующих. Этой задаче была подчинена развернутая с конца 1918 г. кампания по вскрытию, экспертизе, публичной демонстрации и изъятию мощей канонизированных святых Русской Православной Церкви. Она никак не согласовывалась с принципами декрета об отделении и являлась грубым вмешательством в сугубо внутренние дела Церкви, попыткой, по сути, регулировать каноны ее жизни и богослужебной практики. Первые, нерегулярные случаи вскрытия мощей относятся к лету 1918 г.[i], но сигналом к массовым акциям такого рода послужило вскрытие мощей преподобного Александра Свирского в Свято-Троицком Александро-Свирском монастыре Олонецкой епархии.
Первое вскрытие раки, где хранились мощи святого, произошло по решению Лодейнопольского уездного исполкома уже в январе 1918 г.[ii]. Через два месяца, в марте представители уездного совета попытались произвести опись имущества обители. Однако ее насельники не подчинились, провели крестный ход и вместе с многочисленными богомольцами заставили представителей советских властей и сопровождавших их пятерых красноармейцев ретироваться. После этого на полгода монастырь оставили в покое. Однако в октябре с началом гражданской войны и массовой антирелигиозной кампании по указанию VIII отдела Наркомата юстиции губернские и уездные власти решили возобновить попытки ограничить деятельность Александро-Свирского монастыря, а то и вообще закрыть этот «очаг контрреволюции»[iii].
22 октября вооруженный отряд во главе с командиром отдельного батальона войск ВЧК Августом Вагнером, направленный Олонецкой губернской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, разграбил монастырь. Он не только конфисковал более 650 килограммов церковного серебра, но и отобрал у монахов продовольствие, одежду, обувь, церковное вино. При этом серебряная рака со святыми мощами преподобного Александра Свирского (пожертвованная царем Михаилом Федоровичем в 1641 г.) оказалась вскрыта и изъята. Святые мощи были вскрыты против желания верующих. Подобное действие советских властей вызвало возмущение монахов и богомольцев и было объявлено братией святотатством. Через несколько дней после проведенной реквизиции чекисты расстреляли четырех насельников, в том числе настоятеля архимандрита Евгения (Трофимова), казначея иеромонаха Варсонофия, священника Перова[iv].
После получения известий в Петрограде о фактическом разграблении монастыря Комиссариат народного просвещения Союза коммун Северной области направил для расследования произошедшего инспектора Главного управления архивными делами профессора В.Г. Георгиевского. В его отчете от 26 ноября говорилось, что изъятые ценности общим весом более 60 пудов серебра были отправлены в двух вагонах в Петрозаводск и их нахождение в настоящий момент неизвестно. Изъятое церковное вино выпили лица, проводившие реквизиции, «а многие вещи, взятые в монастыре, были раздарены местным девицам, а двое из этих лиц уже арестованы и находятся в тюрьме» и т.п.[v].
28 ноября Комиссариат народного просвещения написал запрос в Комиссариат внутренних дел Союза коммун Северной области с просьбой выяснить нахождение реквизированных предметов церковной утвари, «представляющих высокохудожественное значение». В свою очередь, в письме от 6 декабря Комиссариат внутренних дел предложил Олонецкой губернской ЧК срочно дать ответ на запрос, а также принять меры по розыску и сохранению вещей[vi]. 17 декабря последовал ответ Олонецкой ЧК в адрес отдела управления исполкома Союза коммун Северной области, в котором говорилось, что ценности хранятся в кабинете председателя губревисполкома и в основном подлежат утилизации, лишь часть будет передана в музей. В этом письме отмечалось, что в ближайшее время все серебро переплавят в слитки, в том числе и раки, якобы не имеющие «культурного значения»[vii]. Следует отметить, что никакой описи реквизированных ценностей составлено не было, что создавало почву для различных злоупотреблений. Лишь 28 декабря 1918 г. председатель комитета деревенской бедноты Александро-Свирской слободы по памяти составил примерную ведомость вещей, реквизированных Олонецкой губернской ЧК, отметив, что она далеко не полная[viii].
Из конфискованных ценностей в Петрозаводский музей в дальнейшем была передана небольшая часть — только 74 предмета, в том числе Евангелия в серебряных окладах, панагии, кресты, дароносицы, но и те никакими специалистами не отбирались, а были определены на свой вкус реквизиторами. Остальное, в том числе серебряные ризы, раки, священные сосуды XVI-XVII веков, присвоили или переплавили в слитки. Ограбление монастыря и осквернение мощей преподобного вызвало сильный резонанс по всей России. Святейший Патриарх Тихон обратился в Совет народных комиссаров и ВЦИК с протестом против действий Олонецкого губисполкома и ЧК. По распоряжению Совнаркома Наркомату юстиции было поручено разобраться в этом факте и наказать виновных, в связи с чем Наркомат юстиции и ВЦИК запросили объяснения местных властей[ix].
Председатель Олонецкой губернской чрезвычайной комиссии Оскар Кантер был вынужден 11 марта 1919 г. написать в ВЧК при Совете народных комиссаров объяснительную записку, в которой заявил, что монахи якобы лгали, когда говорили о надругательстве А. Вагнера над «святыми мощами». Они будто бы сами убедились, что в раке прп. Александра Свирского после вскрытия оказался то ли «обыкновенный скелет смертного человека», имевший «что-то вроде ног, одетых в темные малиновые туфли», то ли восковая кукла. В записке говорилось, что всего было обнаружено и конфисковано «40 пудов чистого серебра в виде церковных изделий». При этом большую часть якобы передали «в комитет деревенской бедноты Александро-Свирской слободы для распределения между нуждающимися...». Доставленные в Петрозаводск серебряные предметы, по предложению губернской ЧК, оказались переплавленными в слитки общим весом более 9 пудов[x]. Оправдывая расстрелы, О.Кантер писал, что монахи будто бы организовали при монастыре «союз охраны церквей», в который привлекли и часть населения. В пункте № 14 устава этого «союза» было записано, что «в случае нападения на церковное имущество грабителей, захватчиков следует призывать православный народ на защиту церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов». «То есть, — восклицал автор записки, — призывать к открытому вооруженному бунту против существующей власти!.. Желая пресечь возможность восстания <...> Олонецкая ЧК не преминула срочно избавиться от элементов злого пошиба: архимандрита Евгения и других». Записка заканчивалась словами: «...считая все свои действия и распоряжения вполне обоснованными, верными в смысле беспощадной борьбы с врагами коммунистических идей и социалистической мысли, ЧК просит товарищей ГубИКа довести до сведения Центра, что Олонецкая ГубЧК никогда не терпела разгула безответственности лиц, и что до настоящего времени революционная честь ее не была оскорблена странными и далеко не заслуженными подозрениями»[xi].
Однако подозрения оказались вполне заслуженными. В ходе специального расследования, проведенного Комиссариатом внутренних дел Союза коммун Северной области, передача большей части конфискованных церковных ценностей «в комитет бедноты Александро-Свирской слободы для распространения между нуждающимися» не подтвердилась. Злоупотребления оказались настолько вопиющими, что несколько чекистов вскоре были арестованы.
Со вскрытия мощей преподобного Александра Свирского в октябре 1918 г. фактически началась подобная кампания по всей стране. В том же месяце в советской печати появились сообщения о том, что при приеме на учет богослужебного имущества Александро-Свирского монастыря Олонецкой губернии «в литой раке, весящей более 20 пудов серебра, вместо нетленных мощей Александра Свирского была обнаружена восковая кукла»[xii]. Эти публикации опровергают не только свидетельство расстрелянного через несколько дней настоятеля монастыря архимандрита Евгения, но и архивные документы[xiii]. Согласно донесению епархиального архиерея, епископа Олонецкого Иоанникия Святейшему Патриарху Тихону, «люди, назвавшие себя комиссарами, <...> без всякого стеснения с полным надругательством над религиозными чувствами русского народа обращались с находившимися в храме мощами, самовольно вынули их из раки, а затем, вероятно, в оправдание своих возмутительных действий выдумали басню, будто бы вместо останков тела святого Александра Свирского они нашли лежащую восковую куклу»[xiv]. После появления сообщений в советской печати губернский Отдел народного образования обратился в Олонецкий губернский исполком с просьбой о предоставлении «восковых мощей» в свое распоряжение для хранения их в Петрозаводском музее. Губисполком постановил передать «восковые мощи» музею. Однако это постановление не могло быть выполнено, так как никакой куклы не существовало. Чекисты не могли раскрыть правду о мощах работникам Отдела народного образования, а те, не зная ее, продолжали требовать обещанный экспонат. Длительная переписка, завязавшаяся между музеем, Олонецким губисполкомом и ЧК, так не дала результатов.
На 5 ноября 1918 г., когда во дворе Олонецкой тюрьмы расстреляли нескольких насельников Александро-Свирского монастыря, была назначена ликвидация мощей, но она не состоялась. 5/18 ноября 1918 г. был составлен «Акт освидетельствования мощей», сохранившийся в личной коллекции документов одной из петербургских исследовательниц. Подлинность этого документа не вызывает сомнений, так как в документах монастырского архивного фонда, а именно в «Реестре исходящих бумаг Александро-Свирского монастыря за 1918 г.» и в сообщении епископу Иоаникию в ноябре 1918 г. упоминается о предоставлении Владыке двух актов: о реквизиции в монастыре и «об осмотре мощей преподобного». В акте сообщается, что мощи находятся в сохранности, обернуты схимнической одеждой, которая «местами уже истлела». «Подняв наличник, увидели лицо преподобного», далее отмечается наличие всех зубов, «только два верхних выпали». После описания рук и ног отмечается, что «...далее рук не видать, так как они свиты покровом, а покров прилипши к доске и его не развязывали. Cтупни ног разрушены, и косточки вместе сложены с теми туфлями, в которых был погребен преподобный, обернуты одеждою и завязаны лентой»[xv]. Из этого описания следует, что в монастыре пребывали именно нетленные мощи преподобного. Существуют предположения, что и ступни сохранились, так как покрывавшие их покровы, вероятно, не развязывали.
Не решившись выставить мощи на общее обозрение, чекисты 20 декабря перевезли их из Александро-Свирского монастыря в Лодейное Поле «в целях беспощадной борьбы с врагами коммунистической идеи и социалистической мысли» и под охраной поместили в больничной часовне. 19 декабря 1918 г. президиум исполкома Союза коммун Северной области принял решение «О посылке комиссии в Александро-Свирский монастырь для исследования "мощей"» и поручил «Комиссариату здравоохранения создать врачебную комиссию со специалистом химиком для исследования мощей»[xvi]. В итоге в комиссию, назначенную председателем Совета комиссаров Союза коммун Северной области и Петросовета Г.Е. Зиновьевым, вошли врач, химик и «советский священник». 20 декабря она осмотрела мощи и оставила их в Лодейном Поле в больничной часовне под охраной ЧК. В следующем месяце к мощам, которые находились в гробу («узком, обитом парчою снаружи и темно-синим бархатом внутри»), в часовню был допущен сотрудник Отдела по охране, учету и регистрации памятников искусства и старины Наркомата просвещения А. Крутецкий. Согласно его отчету от 18 января 1919 г. председатель Олонецкой ЧК О. Кантер задал Крутецкому вопрос, «не найдет ли центр останки преподобного исторической реликвией, и если найдет их таковой, то власти препроводят их в гор. Петрозаводск»[xvii].
Вскоре Археологической комиссией при Наркомате просвещения, где работали известные ученые, в том числе несколько академиков (Покрышкин, Марр, Золотарев, Орбели, Ольденбург, Удаленков) было сделано заключение от 21 февраля 1919 г. о ценности мощей: «Признавая мощи преподобного Александра Свирского безусловно исторической реликвией, местонахождение которой должно быть в храме <…>, просит принять меры по охранению этой народной исторической ценности»[xviii]. Однако 31 января 1919 г. мощи все-таки были увезены из Лодейного Поля в Петроград и в дальнейшем помещены в ведомственный анатомический музей Военно-медицинской академии. На своих заседаниях 1 и 2 февраля 1919 г. экспертная судебно-медицинская комиссия Комиссариата здравоохранения Петроградской трудовой коммуны, согласно отчету о деятельности судебно-медицинского подотдела от 18 февраля, провела экспертизу «черепа» прп. Александра Свирского в помещении подотдела при Обуховской больнице (видимо, для того, чтобы изучить феномен нетленности мозга). В отчете отмечалось, что «череп» из привезенных мощей был доставлен командированным в Лодейное Поле судебным врачом Петрограда, в состав экспертной комиссии входили все судебные врачи города, а также приглашенные профессора-патологоанатомы и профессора судебной медицины[xix].
В сентябре-октябре 1919 г. поездку в Олонецкую губернию совершил сотрудник Отдела по охране, учету и регистрации памятников искусства и старины Наркомпроса Б.Н. Молас, который в своем отчетном докладе написал: «Выясняя судьбу мощей преподобного Александра Свирского, я узнал, что 19 марта 1919 года Председатель Губчрезвычкома Кантер просил Лодейнопольский исполком уничтожить, то есть сжечь и зарыть в землю остатки так называемых мощей, приписываемых Александру Свирскому, дабы избежать паломничества темных крестьян к кучке полуистлевших костей, что тотчас же было исполнено»[xx]. Однако это сообщение представляется недостоверным. Согласно архивным документам, мощи преподобного в марте уже были в Петрограде. Кроме того, подобное местное самоуправство не могло иметь места. Решение вопроса о судьбе мощей прп. Александра Свирского вызывало интерес у руководящего регионального органа власти президиум исполкома Союза коммун Северной области и лично у Г.Е. Зиновьева. Последние документальные свидетельства о пребывании мощей преподобного Александра Свирского в Петрограде после проведенной экспертизы относятся к маю 1919 г. Мощи святого уцелели и были обнаружены в Санкт-Петербурге в 1997 г.
Особенный размах вскрытия мощей стали приобретать весной 1919 г. Эти акции были расценены как действенное средство антирелигиозной пропаганды и получили полное одобрение органов государственной власти. Особенно активно кампанией вскрытия мощей занимался руководитель VIII («церковного») отдела Наркомата юстиции П.А. Красиков, личное участие в ней принял и В.И. Ленин. 1 февраля 1919 г. Народный комиссариат юстиции принял первое постановление об организованном вскрытии мощей[xxi], а 14 марта в новом постановлении указал: «Вскрытие мощей, производимое на местах по инициативе самих рабочих, необходимо приветствовать, так как во всех случаях, как и следовало ожидать, на поверку оказывается, что никаких "мощей" не существует, и при этом ясно для всех вскрывается многовековой обман служителей культа, а также и спекуляция эксплуататорского класса на религиозных чувствах темной и невежественной массы…». Открытые раки предполагалось передавать в местные музеи[xxii]. Газеты и журналы того времени пестрели сообщениями с так называемыми разоблачениями обмана церковников в связи со вскрытием «нетленных» мощей. В феврале-апреле 1919 г. было проведено 47 вскрытий мощей.
Сам подобный подход к почитаемым Церковью святыням не мог классифицироваться церковным сознанием иначе, чем глумление. В связи с этим Святейший Патриарх Тихон уже 17 февраля 1919 г. выпустил указ епархиальным архиереям об устранении поводов к глумлению и соблазну в отношении св. мощей. Там он, в частности, давал следующее обоснование почитания святых мощей, его форм и того, что понимается Церковью под мощами: «Господу было угодно прославить некоторых святых Своих нетлением их тела; честные мощи таковых угодников Божиих открыто почивают в храмах в драгоценных раках гробницах, сооруженных любовию верующих... Благочестивое усердие верующих, окружая их останки благоговением, соорудило и для таковых честных мощей драгоценные раки и оправы, иногда по подобию человеческого тела, располагая в них, в подобающих облачениях, кости праведников и другие частицы святых их мощей»[xxiii].
В связи с тем, что начавшаяся кампания по вскрытию святых мощей стала принимать всё более широкие масштабы, Святейший Патриарх Тихон 20 марта 1919 г. обратился с решительным протестом в Совнарком, выступая «в защиту поруганной святыни»[xxiv]. Защищая Церковь, Первосвятитель и всех верующих призывал к этому, воздерживаясь, однако, от эксцессов в отношении рядовых исполнителей запланированной центральной властью кощунственной акции. 21 июня 1919 г. Святейший Патриарх Тихон обратился со специальным посланием ко всем чадам Православной Российской Церкви с призывом отказаться от всех актов мести в отношении участников антицерковных кампаний. В этом послании, выдержанном в духе апостольской проповеди, он писал: «Даже если бы сердца наши разрывались от горя и утеснений, наносимых нашим религиозным чувствам, нашей любви к родной земле, нашему временному благополучию, даже если бы чувство наше безошибочно подсказывало нам, кто и где наш обидчик. Нет, пусть лучше нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению, тем более погромному, против наших врагов, или тех, кто нам кажется источником наших бед. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему. Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром»[xxv].
И все же даже в этих тяжелейших условиях некоторым архиереям удавалось отстоять святыни. Так, священномученик митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) в сентябре 1919 г. добился отмены уже намеченного вскрытия и изъятия мощей святого благоверного князя Александра Невского, хранившихся в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры. На этой акции настаивал начальник VIII отдела Наркомата юстиции П.А. Красиков. Однако митрополит Вениамин 15 сентября направил послание с протестом и делегацию священников к председателю Петроградского совета Г.Е. Зиновьеву, что привело к отмене уже намеченной акции[xxvi].
Следует отметить, что спасение от поругания в 1919 г. мощей святого Александра Невского вообще было единственным случаем, когда советские власти вняли в этом вопросе увещеваниям со стороны Церкви. А ведь 24 марта и 24 апреля Комиссариат юстиции Союза коммун Северной области (вскоре преобразованный в отдел юстиции Петросовета) дважды просил разрешение президиума Петроградского совета на вскрытие раки с мощами св. кн. Александра Невского[xxvii]. И 25 апреля президиум Петросовета на своем заседании принял постановление о создании комиссии для организации осмотра мощей[xxviii]. Тогда эта акция не состоялась из-за опасения массового протеста верующих, подобно случившемуся в январе 1918 г. при защите Александро-Невской Лавры. Сыграло свою роль и обращение в апреле 1919 г. митрополита Вениамина к Г.Е. Зиновьеву с письмом, в котором выражались надежды, что «мощи святого благоверного князя Александра Невского не будут потревожены». Вскоре после появления этого обращения в журнале «Революция и церковь» была опубликована статья П.А. Красикова со злобными выпадами против митрополита и святого князя. Занимавший достаточно крупный пост старый большевик открыто лгал, утверждая, что никаких останков князя не сохранилось, и призывал вскрыть «пустой ящик якобы с мощами Александра Невского». В этой же статье Красиков первым из советских руководителей выдвинул задачу «утилизации огромных серебряных рак»[xxix]. «Вдохновленный» проведенным вскрытием мощей прп. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре Красиков и его сторонники в сентябре вновь подняли вопрос о мощах святого князя Александра Невского. Вторично возникшая угроза была предотвращена упоминавшимся письмом митрополита Вениамина Г.Е. Зиновьеву от 15 сентября 1919 г. В нем говорилось: «В первых числах текущего сентября на лекции "О коммунизме и религии" члена ВЦИК Красикова и М.В. Галкина была поставлена на голосование резолюция, предлагающая все мощи изъять из церквей и сконцентрировать в особом музее, в частности так поступить и с находящими в Петрограде мощами св. Александра Невского. Слухи об этом весьма взволновали православное население Петрограда… Желая успокоить верующих и выяснить положение вопроса о вскрытии раки благоверного князя, обращаюсь в Вам, гражданин Зиновьев, как стоящему во главе Петроградского правительства, с просьбой от лица многих тысяч верующих, в числе которых не мало рабочих и крестьян, приведенной в начале резолюции не придавать значения и не приводить ее в исполнение и этим дать мне возможность успокоить многие тысячи взволнованных людей»[xxx].
В следующем году кампания по закрытию монастырей и изъятию святых мощей приобрела еще более угрожающий характер. В сентябре 1920 г. была закрыта Троице-Сергиева Лавра, а еще ранее из нее, согласно циркуляру Наркомата юстиции от 25 августа 1920 г., в один из московских музеев были увезены мощи преподобного Сергия Радонежского (кроме временно спрятанной верующими главы). Еще ранее, 10 мая, когда стало известно о готовящемся изъятии святых мощей и закрытии Лавры, Святейший Патриарх Тихон как ее священноархимандрит, направил в Совнарком жалобу, в которой писал: «Мы прибегли к письменному обращению и заявили, что закрытие лаврских храмов и намерение вывезти оттуда мощи самым существенным образом затрагивает нашу религиозную совесть и является вторжением гражданской власти во внутреннюю жизнь и верования Церкви, что стоит в противоречии с декретом об отделении Церкви от государства, с неоднократными заявлениями высшей центральной власти о свободе вероисповеданий и с разъяснениями, что нет никакого общего распоряжения об изъятии из храмов предметов культа...»[xxxi]. Когда Троице-Сергиева Лавра все же была закрыта, Первосвятитель обратился с посланием к чадам Церкви, где выражал скорбь по случаю утраты этой великой святыни[xxxii].
К лету 1920 г. по стране в целом произвели 58 вскрытий мощей, и правительство решило полностью завершить эту кампанию. 29 июля Совнарком утвердил предложения Наркомата юстиции «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе», и 23 августа 1920 г. этот народный комиссариат принял постановление «О ликвидации мощей», подписанное наркомом Н.Д. Курским[xxxiii]. Согласно данным советской печати, до осени 1920 г. было вскрыто 63 раки со святыми мощами[xxxiv].
В последующие месяцы советские власти попытались завершить кампанию. Среди изъятых в это время мощей были нетленные мощи святителя Иоасафа Белгородского, чья судьба на несколько десятилетий оказалась связана с городом на Неве. Первые попытки надругательства над ними произошли еще в октябре и ноябре 1917 г. со стороны революционных матросов. В июле 1918 г. была предпринята попытка вынести святые мощи из Свято-Троицкого собора Белгорода. Местные советские власти потребовали от священномученика епископа Белгородского Никодима убрать «останки» из храма, но Владыка категорически отказался это сделать. В этот раз святыню удалось отстоять[xxxv]. 17 апреля 1920 г. и Белгородский уездный комитет РКП(б) принял решение вскрыть раку с мощами, но в то время еще случалось, что даже партийные и советские работники отказывались участвовать в столь кощунственных мероприятиях, проводимых безбожниками. На заседании Белгородского уездного комитета РКП(б) 17 апреля 10 коммунистов, включая секретаря уездного комитета, отказались участвовать во вскрытии мощей, ссылаясь на свои религиозные убеждения[xxxvi]. Выполняя указание центральных советских властей, 5-й Белгородский уездный съезд советов принял постановление о вскрытии мощей епископа Иоасафа (Горленко). Вскрытие было произведено 1 декабря 1920 г. под руководством специально назначенной комиссии, в которую входили представители государственной власти и духовенства. Комиссия составила официальный акт о вскрытии гробницы,который был подписан всеми ее членами и опубликован в газете «Курская правда»[xxxvii].
Свидетельства о факте вскрытия мощей святителя Иоасафа Белгородского можно найти в известной книге протопресвитера Михаила Польского «Новые мученики Российские»: «В 1921 году, приблизительно в январе месяце, местные газеты Белгорода стали кощунственно писать о мощах святителя Иоасафа, называя их чучелом, набитым соломой, выдумкой духовенства для эксплуатации народа, и высказывать прочие, свойственные большевикам, мерзости. После этих издевательств власти потребовали от Белгородского епископа Никона (Пурлевского), чтобы он всенародно обнаружил «миф» о якобы нетленных мощах. Ворвавшись в Троицкий собор, где почивали мощи святителя Иоасафа, большевики хотели сами, нечестивыми руками, обнажить тело святителя. Но тут раздался грозный голос епископа Никона: "Потерпите немного, и увидите "чучело, набитое соломой", я сам его вам покажу". Этим временем владыка облачился и вместе с находившимися там иерархами, обливаясь слезами, стал разоблачать мощи святителя. Сняв нательное белье, вынули святые мощи из гробницы, и владыка, показывая их большевикам, сказал: "Вот наш обман", — и вновь залился слезами. Последовало гробовое молчание. Устыдились ли насильники своих гнусных и напрасных нападок, неизвестно, но перед ними действительно находилось нетленное тело святителя, скончавшегося в 1754 году. Из четырех присутствующих врачей только один, нерусский и нехристианин, дерзнул вонзить ланцет в область живота святителя. Был составлен протокол, в котором говорилось, что это Иоаким Горленко (мирское имя святителя), скончавшийся в 1754 году 10 декабря, и что ввиду климатических условий места его погребения тело его не подверглось тлению»[xxxviii].
Далее события развивались так: «В тот же день вечером безбожники ворвались в дом владыки и под угрозой револьвера заставляли его подписать протокол, что якобы с его согласия мощи святителя увозятся из Белгорода. Владыка отказался подписать, и один из чекистов ударил его револьвером по голове, бросил на пол и топтал и бил его ногами. Страдалец пролежал несколько часов без сознания. В наскоро сколоченном ящике, устланном внутри стружками, безбожники тайно ночью увезли обнаженное тело святителя Иоасафа в Москву, в анатомический музей, где в таком виде выставили его напоказ посетителям музея, и много верующих приходило сюда, чтобы незаметно помолиться здесь и поклониться святым останкам святителя»[xxxix].
Следует отметить, что сначала из Белгорода мощи святителя были отправлены в Курск, а затем — 29 декабря в качестве «особо секретного груза», — в музей Народного комиссариата здравоохранения (ул. Петровка, д. 14). Таким образом, мощи святителя Иоасафа Белгородского, которым 166 лет поклонялись верующие, были превращены в экспонат музея и выставлены напоказ посетителям. Серебряную восьмипудовую раку, в которой находились мощи, должны были отправить в Наркомат финансов.Однако это распоряжение по неясным причинам выполнено не было. В 1935 г. рака продолжала оставаться в Белгороде, в местном краеведческом музее, дальнейшая ее судьба неизвестна[xl].
Сведения о пребывании мощей в анатомическом музее содержатся в воспоминаниях сестры известной поэтессы Марины Цветаевой — Анастасии: «Это было, как мне помнится, в 1924 году. В Москве, на Петровке, в высоком особняке (позади бывшего цветочного магазина Ноева) помещался Музей Наркомздрава. И там, на втором этаже был зал, где, в доказательство несуществования мощей (а существования мумификации), под большой витриной, под стеклом с перекладинами, лежали мощи св. Иоасафа Белгородского, а над ним, сбоку, на длинной полке, в стеклянном гробике лежал маленький, с искаженным лицом, в позе самозащиты, труп бывшего фальшивомонетчика, убитого во время дележа денег. Он был найден в сухом подвале. И рядом на маленькой полочке лежала засохшая мертвая крыса. А по стенам и под лестницей висел рассказ о них и о мумификации, вывешенный начальством Музея, для «просвещения» народа...
Св. Иоасаф был епископ... Я видела образ его и сразу узнала нос с горбинкой, строгие благородные черты. Высокого роста, епископ лежал обнаженный, с куском картона на чреслах, закрытые глаза — не видели, слава Богу! И стали мы с сыном-подростком ходить в Музей, прикладываться к мощам, стараясь делать это незаметнее. Думаю, мы не были единственными. На стенах вывешивались вопросы населения, на которые через несколько дней тем же способом отвечали служащие Музея. Один из этих вопросов я запомнила: "Почему плохо пахнет фальшивомонетчик?" Мальчишеские глаза сына лукаво смеялись, и голос был весел: что они ответят народу, что? На стенах ответа не вывесили, но полка со стеклянным гробиком исчезла, точно ее и не было. Куда перевезли мощи св. Иоасафа Белгородского, целы ли они где-нибудь?»[xli].
Из музея Народного комиссариата здравоохранения мощи святителя Иоасафа Белгородского в 1930-е гг. передали в Центральный антирелигиозный музей в Москве, где они находились до окончания Великой Отечественной войны, а в 1947 г. при ликвидации этого музея были перевезены в Ленинград в Музей истории религии (размещавшийся в здании закрытого еще в начале 1930-х гг. собора во имя Казанской иконы Божией Матери на Невском проспекте).
Сохранявшийся значительный авторитет Русской Православной Церкви и активное сопротивление верующих помешали полному осуществлению задуманного плана «ликвидации мощей». Через восемь месяцев после принятия соответствующего постановления, в секретном циркуляре Наркомата юстиции от 1 апреля 1921 г. фактически признавалось поражение в этом вопросе: «1. Не производить ликвидацию мощей в таких условиях, когда создаётся впечатление, что орган местной власти, совершенно не поддерживаемый сколь-либо солидной частью трудящихся и при полном несочувствии всего населения, а, только опираясь на силу своего служебного положения, производит эту операцию, как бы, повинуясь лишь предписанию из центра... 2. Часто наблюдается, что органы власти, без подготовки и твердо продуманного плана, приступившие к ликвидации и, встретив неожиданное для них сопротивление и агитацию церковников, кулаков, обывателей, малодушно пасуют, и не доводят дело до конца предпринятой операции. В результате таких непродуманных действий оказывается: мощи разворочены, лежат там же, где и были, то есть в церкви (из которой их вывезти Советы не решаются), раздражая своим видом страсти обывателей, и являются явным доказательством бессилия и безрукости местных органов...»[xlii]. После этого кампания была свернута.
Изъятие мощей проводилось и позднее, но лишь в отдельных случаях. Так, мощи святого благоверного князя Александра Невского оказались вскрыты только вскрыты 12 мая 1922 г., когда в обстановке массовых репрессий духовенства (при изъятии церковных ценностей) митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин уже не смог воспрепятствовать данной акции. 8 мая 1922 г. Большой президиум Петроградского губисполкома, заслушав вопрос о вскрытии раки с мощами святого князя Александра Невского, постановил: «а) Вскрытие мощей произвести во время изъятия серебряной раки Александра Невского. б) Организацию вскрытия мощей поручить председателю губкомиссии по изъятию церковных ценностей в Петрограде. в) Считать необходимым присутствие представителей верующих, рабочих организаций и красноармейских частей во время вскрытия мощей. г) Ответственными представителями Петроградского губисполкома во время вскрытия мощей назначить тт. Комарова Николая Павловича и Кондратьева Ивана Ивановича»[xliii].
Само вскрытие, как уже говорилось, прошло 12 мая и имело ярко выраженную антирелигиозную направленность. В этот же день серебряный саркофаг князя был перевезен в Эрмитаж, где находится и в настоящее время. Но и тогда ящичек с мощами после осмотра был снова запечатан и, вопреки циркуляру Наркомата юстиции, помещен на хранение в алтаре Свято-Троицкого собора Александро-Невской Лавры[xliv]. Окончательно мощи святого князя изъяли через несколько месяцев после расстрела священномученика митрополита Вениамина и захвата Александро-Невской Лавры обновленцами — в ноябре 1922 г. Изъятые мощи святого князя Александра Невского перевезли в Наркомат юстиции, затем передали в Центральный антирелигиозный музей в Москве, а в дальнейшем перевезли в Музей истории религии и атеизма в Ленинграде (откуда они были возвращены Русской Православной Церкви в 1989 г.).
Особенно долго шла борьба по поводу судьбы захоронения святого праведного отца Иоанна Кронштадтского в Петроградском Иоанновском монастыре. Первые неудачные попытки перенести мощи святого из монастыря на одно из кладбищ города относятся к 1919 г. В ноябре 1923 г. храмы Иоанновского монастыря были закрыты. Сестры стали жить несколькими общинами в различных частях города, а несколько десятков престарелых монахинь — по-прежнему в обители, где им разрешили занять некоторые келии. Вскоре после закрытия монастыря, в марте 1924 г. с ходатайством о перезахоронении останков о. Иоанна на Смоленское кладбище обратились его родственники — протоиерей Иоанн Орнатский, племянницы Анна Орнатская и Мария Макеева. Им удалось получить разрешение городских властей, правда, Смоленское кладбище оказалось заменено на Богословское. Уже были назначены не только день — 28 марта, но и точное время перезахоронения, выдан соответствующий мандат, приняты меры к ограничению числа провожающих количеством в 100 человек. Именно на этих документах основывались утверждения в российской печати начала 1990-х гг. о том, что мощи св. о. Иоанна Кронштадтского следует искать на Богословском кладбище. Но перезахоронение и на этот раз не состоялось. 26 марта в Ленинградский губисполком поступило заявление родственников, в котором говорилось, что по независящим от них причинам они отказываются от получения тела о. Иоанна[xlv].
Окончательно же судьба мощей была решена в начале 1926 г. при передаче здания монастыря Государственному научно-мелиорационному институту. 9 февраля в Ленинградский губисполком с ходатайством о разрешении перенести останки о. Иоанна для погребения в Кронштадт обратился приходской совет Андреевского собора. При решении вопроса определяющим оказалось мнение ОГПУ, без которого в тот период уже не принимались постановления по церковным делам. В докладе уполномоченного секретно-оперативной части А. Макарова указывалось: «Бывшие обитатели монастыря — монашки, в течение 2-х лет, при содействии небольшой кучки верующих, руководимых антисоветским элементом, старались монастырь открыть вновь... Они были и против того, чтобы Иван Кронштадтский был перенесен на одно из кладбищ гор. Ленинграда, и когда родственники Ив. Кронштадтского намеревались уже это проделать, монашки запротестовали, вплоть до угроз: убить того, кто прикоснется к Ивану Кронштадтскому. Вследствие чего назначенный перенос Ив. Кронштадтского на Богословское кладбище был приостановлен <...>, с занятием монастыря Институтом имеется возможность раз и навсегда покончить с могилой Кронштадтского. Для чего мраморную гробницу разобрать, гроб Кронштадтского опустить на глубину 2-х метров, а пол забетонировать, предоставив для Института все подвальное помещение. С переносом гроба Ив. Кронштадтского на одно из кладбищ появится новое поклонение и не пройдет несколько лет, как на месте захоронения будет построена церковь»[xlvi].
Руководство Ленинградского ОГПУ заняло такую же позицию, и 26 февраля Малый президиум Ленсовета принял секретное (без занесения в протокол) решение: «Помещение гробницы Иоанна Кронштадтского замуровать, и спустя два-три месяца гроб опустить ниже на один-два аршина, а пол над могилой забетонировать»[xlvii]. Это уникальный пример принятия настолько тайного решения, что его даже не стали заносить в протокол наряду с другими секретными постановлениями. О нем стало известно лишь из обнаруженной резолюции на одном из архивных документов. Через несколько дней после принятия указанного решения, 1 марта 1926 г., согласно сохранившемуся акту действительно состоялась ликвидация прохода к усыпальнице. В присутствии родственников о. Иоанна представители Петроградского райисполкома замуровали арку, ведущую в усыпальницу, причем гробница в тот момент сохранялась «в неприкосновенности». Самих документов о перезахоронении останков на два метра вглубь обнаружить не удалось, да их и не могло быть, ведь операция планировалась как исключительно тайная. Однако хорошо известно, что помещение усыпальницы недолго оставалось замурованным. Позднее, несколько десятилетий в нем размещалось бомбоубежище, причем гробницы уже не существовало, а пол на ее месте был забетонированным.
Органы советской власти сделали все возможное для искоренения почитания и самой памяти об о. Иоанне. В 1920-е – 1930-е гг. неоднократно проводились массовые аресты всех, так или иначе связанных в прошлом с Кронштадтским пастырем. Закрытию и уничтожению подвергались храмы, в которых служил о. Иоанн. В Кронштадте все церкви были закрыты уже к 1932 г., и из 25-ти храмов сохранилось лишь 5. По приказу властей оказался взорван и Андреевский собор. Всячески старались пресечь и доступ к месту упокоения святого.
Но и во времена самых жестоких гонений на Церковь верующие помнили о. Иоанна: переписывались и собирались рассказы о его чудесах, к стенам бывшей обители приходили богомольцы и обращались с молитвами к своему заступнику. Над окном усыпальницы был начертан православный крест, его много раз смывали, и тогда ревнителями памяти отца Иоанна крест был высечен в гранитном цоколе. Под ним возжигали свечи, клали цветы. Особенно выросло число паломников после прекращения сталинских репрессий, с середины 1950-х гг. В этот период духовенство начало поднимать вопрос о канонизации кронштадтского пастыря. Но в СССР о канонизации не могло быть и речи. Прославление о. Иоанна состоялось тогда лишь в Зарубежной Русской Православной Церкви, по решению ее Архиерейского Собора от 3 июня 1964 г. А еще через 25 лет стараниями митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (в дальнейшем Святейшего Патриарха Московского и всея Руси) был возрожден Иоанновский монастырь. 8 июня 1990 г. Всероссийский Поместный Собор единомысленно определил причислить праведного Иоанна к лику святых.
Сестры возрожденного Иоанновского монастыря несмотря на уничтожение гробницы всегда верили, что мощи святого находятся где-то в усыпальнице. Нынешние насельницы полагали, что монахини в начале 1920-х гг. тайно перезахоронили мощи в укромной уголке этого помещения. Интересно отметить также, что уже в послевоенное время представители райисполкома на вопросы о судьбе мощей отвечали, что почва на месте усыпальницы песчаная и поэтому они, вероятно, опустились ниже (в такой искаженной форме могла передаваться информация о тайном перезахоронении). Во всяком случае, представляется несомненным, что мощи св. о. Иоанна находятся под полом усыпальницы. Архивные документы о секретной операции перезахоронения были обнаружены относительно недавно, и теперь предстоят церковно-археологические раскопки с целью обретения мощей.
В целом, по сути варварская антирелигиозная кампания «ликвидации мощей» привела к утрате многих чтимых святынь русского народа. Часть изъятых мощей позднее с различных концов страны свезли в Ленинград, в открытый в 1930-е гг. Музей истории религии и атеизма. Так, директор подлежащего ликвидации Центрального антирелигиозного музея в Москве В.В. Бонч-Бруевич направил 3 декабря 1947 г. председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпову составленный 5 ноября список мощей, отправленных за последнее время в Ленинград: преподобного Серафима Саровского, святителя Иоасафа Белгородского, Соловецких чудотворцев и некоторых других святых. Этот факт был подтвержден в одном из приложений к письму Г.Г. Карпову к заместителю председателя Совета Министров К.Е. Ворошилову от 3 декабря 1947 г.[xlviii]. 8 сентября 1948 г. ставший директором Ленинградского музея истории религии В.В. Бонч-Бруевич вновь сообщил Г.Г. Карпову о хранившихся в фондах музея мощах, предложив их уничтожить: «Надо решить вопрос, как быть со всеми этими предметами: нужно ли их нам хранить, или нужно просто предать сожжению в крематории?»[xlix]. К счастью эта варварская идея реализована не была.
В начале 1960-х гг. во время замены кровли Казанского собора Ленинградским объединением «Реставратор» случайно упала доска на пол чердака, и послышался звон разбитого стекла. Бригадир плотников А.В. Соколов спустился вниз и увидел, что разбилась стеклянная крышка деревянной раки, в которой лежало тело, обернутое пеленой. Еще несколько лет рака с телом стояла на чердаке, а затем она была выставлена в экспозиции Музея истории религии и атеизма в северном приделе собора. В 1970 г. в Ленинграде были отмечены случаи заболевания холерой, и, опасаясь распространения болезни, администрация музея распорядилась убрать тело свт. Иоасафа Белгородского. Комендант музея предложила А. Соколову и его напарнику В. Прудникову вынести мощи святителя Иоасафа в подвал и там закопать, чтобы их не увидела санитарная инспекция. Но Соколов и Прудников не решились закапывать мощи в сырой грунт и втайне от музейного начальства захоронили святыню в шлаке одного из отсеков чердачного перекрытия, завернув ее в простыни. Спустя двадцать с лишним лет — 28 февраля 1991 г. мощи святителя Иоасафа нашла бригада реставраторов, среди которых был Аркадий Соколов[l].
В конце 1980-х – начале 1990-х гг. уцелевшие мощи чтимых святых из Музея истории религии и атеизма были возвращены Русской Православной Церкви: святого благоверного князя Александра Невского, преподобного Серафима Саровского, святителя Иоасафа Белгородского, Соловецких чудотворцев и др.
[i] Регельсон Л. Трагедия русской церкви 1917-1945. Париж, 1977. С. 241.
[ii] Воронцов Г.В. Массовый атеизм: становление и развитие. Л., 1983. С. 44.
[iii] Алексеев В.А.Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 74.
[iv] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 130, оп. 3, д. 211, л. 17-24.
[v] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 142, оп. 2, д. 288, л. 6.
[vi] Там же, л. 3, 5.
[vii] Там же, л. 2-2об.
[viii] Там же, л. 10.
[ix] Алексеев В.А.Указ. соч. С. 75.
[x] ГАРФ, ф. 130, оп. 3, д. 211, л. 17-24.
[xi] Там же.
[xii] Отчет VIII (ликвидационного) отдела Народного комиссариата юстиции VIII Всероссийскому съезду Советов // Революция и церковь. 1920. № 9-10. С. 72.
[xiii] Кашеваров А.Н. Православная Российская Церковь и советское государство (1917-1922). М., 2005. С. 171.
[xiv] Козлов В.Судьбы мощей русских святых // Отечество. Краеведческий альманах. М., 1991. Вып. 2. С. 140.
[xv] Материалы Комиссии по канонизации святых и подвижников благочестия Санкт-Петербургской епархии.
[xvi] ЦГА СПб, ф. 143, оп. 1, д. 2, л. 16-17.
[xvii] Нетленные мощи преп. Александра Свирского // http://profi-rus.narod.ru/pravoslavie/text/3ch/asvi.htm (дата посещения 27 сентября 2017 г.)
[xviii] Там же.
[xix] ЦГА СПб, ф. 2815, оп. 1, д. 27, л. 60-60об.
[xx] Нетленные мощи преп. Александра Свирского.
[xxi] См.: Революция и церковь. 1919. № 1.
[xxii] ЦГА СПб, ф. 142, оп. 1, д. 5, л. 27, ф. 1000, оп. 79, д. 24, л. 14-17.
[xxiii] Акты Святейшего Патриарха Тихона. М., 1994. С. 158.
[xxiv] См.: Революция и церковь. 1919. № 6-7.
[xxv] Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 161.
[xxvi] ЦГА СПб, ф. 1000, оп. 79, д. 24, л. 14-15.
[xxvii] Подробнее см.: Два эпизода борьбы с церковью в Петрограде / Публ. М.В. Шкаровского // Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.-СПб., 1992. С. 560-563.
[xxviii] ЦГА СПб, ф. 7879, оп. 1, д. 27, л. 9.
[xxix] Красиков П. Религиозная хитрость (письмо в редакцию) // Революция и церковь. 1919. № 1. С. 23-25.
[xxx] ЦГА СПб, ф. 1000, оп. 79, д. 24, л. 14-15.
[xxxi] Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 168.
[xxxii] Там же.
[xxxiii] ЦГА СПб, ф. 1000, оп. 3, д. 119, л. 8-10, оп. 4, д. 73, л. 83-84, ф. 142, оп. 1, д. 5, л. 27об.
[xxxiv] См.: Революция и церковь. 1920. № 9-12.
[xxxv] Протоиерей Олег Кобец, А. Крупенков. Белгородский чудотворец. Жизнь и прославление. Белгород, 2008. С. 63.
[xxxvi] Там же.
[xxxvii] Курская правда. 1920. 10 декабря; Житие святителя Иоасафа Белгородского и первое прославление изложено по книгам: Акафист иже во стыхъ отцу нашему Иоасафу епископу Белгородскому. СПб., 2008. Б/с; Белгородский чудотворец. Житие, творения, чудеса и прославление святителя Иоасафа, епископа Белгородского. М., 1997. С. 201-202.
[xxxviii] Протопресвитер Михаил Польской. Новые мученики российские. Джорданвилл, 1957. С. 306-307.
[xxxix] Там же. С. 307.
[xl] Белгородский чудотворец. Житие, творения, чудеса и прославление святителя Иоасафа, епископа Белгородского. С. 203-204; Протоиерей Олег Кобец, А. Крупенков. Указ. соч. С. 70-71.
[xli] Цветаева А. О чудесах и чудесном. М., 1991. С. 39-40.
[xlii] ЦГА СПб, ф. 1000, оп. 5, д. 230, л. 384-384об.
[xliii] Там же, оп. 1, д. 320, л. 33.
[xliv] Там же, оп. 6, д. 60, л. 167; Красная газета. 1922. 13 мая; Петроградская правда. 1922. 14 мая.
[xlv] ЦГА СПб, ф. 148, оп. 3, д. 1, л. 31-32, ф. 1001, оп. 9, д. 4б, л. 1.
[xlvi] Там же, ф. 1000, оп. 95, д. 5, л. 109-110.
[xlvii] Там же, л. 108.
[xlviii] ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 605, л. 5-7, 12-15, 32-33, 37-39, оп. 1, д. 150, л. 228-234; Фомин С.В. Последний царский святой: святитель Иоанн (Максимович) митрополит Тобольский, Сибирский чудотворец: Житие, чудеса, прославление, служба, акафист. СПб, 2003. С. 662-665.
[xlix] ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 605, л. 28; Семененко-Басин И.В. Святость в русской православной культуре века. История персонификации. М., 2010. С. 104.
[l] Житие святителя Иоасафа Белгородского и первое прославление изложено по книгам: Акафист иже во стыхъ отцу нашему Иоасафу епископу Белгородскому. Б/с.
Комментарии ():
Написать комментарий: