Служение святителя Феофана Затворника (Вышенского) в Палестине в первом составе Русской духовной миссии (1847—1853 гг.). Часть 1
Служение святителя Феофана Затворника (Вышенского) в Палестине в первом составе Русской духовной миссии (1847—1853 гг.). Часть 2
Служение святителя Феофана Затворника (Вышенского) в Палестине в первом составе Русской духовной миссии (1847—1853 гг.). Часть 3

Причиной осложнения положения Русской духовной миссии в Иерусалиме явилась упомянутая прежде активность западных христиан, направленная на усиление влияния на Ближнем Востоке. Вопрос о праве на христианские святыни Палестины, имеющий многовековую историю, в 1850-е годы стал для западных политиков делом национальной чести. Попытки оттоманского правительства одновременно соблюсти интересы православных и католиков путем негарантированных обещаний и России, и Франции, которая представляла Римско-Католическую Церковь, только обострили положение дел.

В феврале 1853 года в Константинополь на фрегате «Громоносец» прибыл российский чрезвычайный посол, князь Александр Сергеевич Меньшиков, с принципиальными требованиями признать гражданские права и преимущества православных христиан наравне с другими вероисповеданиями в Турции и урегулировать вопросы владения святыми местами в соответствии с данными русскому правительству обещаниями[i].

В частности, предполагалось строительство в Иерусалиме «русского храма, странноприимного дома и госпиталя»[ii]. Также речь шла о капитальном ремонте под надзором патриарха Иерусалимского купола храма Гроба Господня[iii] и о ликвидации проделанных в нем окон турецких жилищ[iv]. Архимандрит Порфирий сообщал консулу К.М. Базили, «что чрезвычайное посольство князя Меншикова в Константинополь ободрило наших»[v], то есть духовенство Иерусалимского Патриархата.

Однако обнадеженная заверениями в поддержке со стороны Великобритании Турция в мае 1853 года отвергла принципиальные требования русского императорского посольства, что привело к разрыву дипломатических отношений c Россией. Русское посольство в Константинополе прекратило свою деятельность, и это негативно сказалось на судьбе членов духовной миссии в Иерусалиме. В первую очередь миссия начала испытывать материальные затруднения, поскольку ее финансирование осуществлялось последовательно через дипломатические представительства России в Константинополе и Бейруте. Попытки наладить финансовое обеспечение миссии по другим каналам оказались безрезультатными, и в июле 1853 года в дипломатической переписке сообщалось о «крайности, в коей находится наш Архимандрит о. Порфирий в хозяйственном отношении, давно не получая ни причитающегося ему жалования, ни всяких сумм на содержание состоящих при нем лиц»[vi]. Вместе с тем осложнилась связь миссии с Петербургом, ибо вся ее официальная переписка проходила также через посольство в турецкой столице[vii].

Еще более ухудшилось положение членов миссии после объявления Турцией войны России 4 октября 1853 года. Три недели спустя глава миссии сообщал в Синод, что их состояние характеризуется «тягостнейшим безденежьем, ибо в настоящих обстоятельствах никто не дает и не даст мне ни одной полушки в долг»[viii]. Турецкие гражданские власти в Иерусалиме относились к русским священникам с недоверием, и это происходило, по предположению архимандрита Порфирия, от «неблагоприятного нам наушничества здесь латинских монахов и английской духовной миссии»[ix].

Дальнейшее пребывание на территории государства, находящегося в состоянии войны с Россией, отягчалось «и страхом от врагов, и мучительностью от прерыва сношений с начальством»[x]. Все русские подданные в Палестине практически лишились дипломатической защиты, ибо ввиду начала войны все российские консульства на территории Турции прекратили свою деятельность. По договоренности с австрийским генеральным консулом, временно оказывать покровительство членам Русской духовной миссии согласилось австрийское консульство в Иерусалиме.

Перед выездом из страны К.М. Базили в письме от 10 октября 1853 года советовал главе духовной миссии покинуть Иерусалим и провести зиму «под непосредственным покровительством австрийского генерального консула»[xi] в Бейруте, где существовала возможность при первой необходимости отправиться на пароходе в Грецию. Но архимандрит Порфирий усомнился в этом предложении, посчитав, что это его «своеличное мнение»[xii], и 24 октября направил письмо директору канцелярии Святейшего Синода К.С. Сербиновичу. В нем глава миссии сообщал, что, несмотря на все опасности пребывания в пределах враждебной Османской империи, члены миссии остаются в Иерусалиме, не имея средств на дорогу домой и четких указаний из Санкт-Петербурга на свой счет. В сложившейся непростой ситуации архимандрит Порфирий запрашивал мнение, как поступить в дальнейшем, потому что должен «по правилам и по обету моего звания ничего не предпринимать без воли начальства»[xiii].

Решение «высшего правительства» о судьбе находившейся в Иерусалиме духовной миссии, принятое в столице, имело двойственный характер: с одной стороны, вопрос о выделении проездных денег для возвращения духовной миссии на родину был принципиально решен положительно, но с другой стороны, главе миссии было предписано «чтобы он, с состоящими при нем мужами, оставался в Иерусалиме, доколе обстоятельства не вынудят его к выезду»[xiv].

Официальный ответ архимандриту Порфирию был направлен 10 декабря 1853 года за подписью директора Азиатского департамента министерства иностранных дел Н.И. Любимова. В нем одобрялось нахождение миссии в Палестине и говорилось, что «пребывание Ваше в означенном месте может еще иметь свою полезную сторону; а что касается до каких-либо могущих последовать притеснений со стороны местных турецких властей, то для ограждения себя от оных Вы имеете право прибегнуть под защиту австрийского консульства»[xv]. Последняя фраза показывает, что в столице, осознавая опасность для членов миссии оставаться на территории враждебного государства, видели и пользу от пребывания ее там. Окончательное принятие решения оставалось за членами миссии, и они понимали, что дальнейшее пребывание в Святой Земле требовало мужества и твердого упования на Божие заступничество.

Кроме того, Любимов сообщал, что вскоре им будут ассигнованы средства на содержание миссии и «достаточная сумма денег для совершения сего обратного пути в Россию»[xvi], причем было рекомендовано возвращаться не через Афины, а через австрийский Триест. Задержка в отправке полагавшихся мисси денег была объяснена отсутствием сведений о надежном канале для их передачи. Теперь же их жалованье, суммы на проживание и питание предполагалось отправить через австрийскую дипломатическую службу.

Указание правительства оставаться «в Иерусалиме до последней возможности» и покинуть город, лишь «когда решительно нельзя Вам будет долее там находиться»[xvii], архимандрит Порфирий выполнял неукоснительно. Вместе с ним по-прежнему находились иеромонах Феофан и студент Петр Соловьев, с 13 января 1854 года каждый «на своем содержании»[xviii]. Между тем, антироссийская коалиция сложилась и в Европе. В середине марта войну России объявили Англия и Франция, а 28 марта вместе с ними общеевропейский союз против России заключили Пруссия и Австрия. Вскоре после этого, 1 апреля 1854 года, австрийский консул официально объявил архимандриту Порфирию, что они могут проживать в Иерусалиме «до 17 апреля, а с пересрочкою – до 5 мая»[xix].

Однако члены духовной миссии покинули Иерусалим только 8 мая 1854 года из-за известия о заговоре местных араво-католиков, собиравшихся ограбить русских путников по дороге в Яффу. Пришлось через австрийского консула хлопотать о выделении конной вооруженной охраны у турецких властей, что заняло три дня. Примечательно, что предупреждение о грозившем нападении поступило от делопроизводителя в магометанском суде. И это было не единственным выражением поддержки и признательности со стороны палестинских жителей.

Выезжавших из Иерусалима на утренней заре членов русской миссии сопровождал игумен монастыря Саввы Освященного старец Иоасаф, который верхом на ослике следовал с ними до Яффы, откуда они должны были продолжить свой путь на пароходе. А также «нас проводили недалеко одни немногие арабки православные, закутанные в белые простыни, так что и лиц их нельзя было видеть, – записал архимандрит Порфирий. – Я догадался, что это были матери тех девочек, для которых устроена мною школа, и тех юношей, для которых я выхлопотал у патриарха месячное жалованье, только бы они ходили в патриаршее училище»[xx]. Так началось возвращение иеромонаха Феофана со Святой Земли в Россию через нейтральные страны Западной Европы.

Шестилетнее пребывание святителя Феофана в составе Русской духовной миссии в Иерусалиме было временем его духовного возрастания через постижение и применение на практике опыта святых подвижников Древнего Востока. На Святой Земле святитель Феофан долгое время имел возможность не только проникаться духом священных мест библейской истории, посещать древние монастыри и знаменитые места древнехристианского подвижничества, изучать древние восточные и современные европейские языки, исследовать малоизвестные рукописи из сокровищницы святоотеческой литературы, но и деятельно помогать нуждавшимся в помощи собратьям по вере, а также учиться послушанию и великодушному перенесению скорбей и нелегких условий жизни. Все это в итоге вызывало к нему искреннее расположение и уважение начальства, местных жителей и паломников.

Труды Первой русской духовной миссии в Палестине нередко были сопряжены для ее членов с нахождением во враждебной среде, с иными религиозными и культурными обычаями, а в последние полгода – на территории военного противника России. Но иеромонах Феофан проявлял себя как настоящий монах-подвижник, служил добрым примером православным христианам из разных стран, а перед инославным окружением самой своей жизнью свидетельствовал об истинности православной веры и жизненности восточных аскетических традиций.