История Киевской духовной академии конца XIX — начала XX вв. тесно связана с именем ординарного профессора протоиерея Александра Глаголева — выдающегося богослова и ученого-библеиста, новатора в исследовании библейской археологии и гебраистики, публициста и проповедника. Его научная деятельность определяется ценнейшим по своему содержанию наследием, посвященным не только ветхозаветной тематике, но и церковно-практическим темам, актуальность которых подтверждается многочисленными публикациями в современных богословских изданиях.

4 мая 1903 года, митрополитом Киевским и Галицкий Флавианом (Городецким) доцент Киевской духовной академии Александр Глаголев был рукоположен в сан священника[1]. После хиротонии он был определен в Киево-Щекавицкую кладбищенскую церковь, но уже 1 июня перемещен на должность настоятеля Добро-Николаевской церкви на Подоле[2]

История Николаевского храма восходит к началу XVII, он был построен Запорожским гетманом Самуилом Кошкой в благодарность за избавление от турецкого плена (ок. 1600 г.). Первоначально храм был деревянный и претерпел множество пожаров (1651 г., 1718 г.), разрушений и перестроек. В конце XVIII века храм был разобран ввиду аварийного состояния, на стенах появились большие трещины. В 1800 году началось новое строительство храма, теперь уже каменного, проектировал строительство архитектор А. И. Меленский[3]. Храм построен в стиле классицизма со сдержанностью архитектурных форм[4]. В  1807 году с благословения митрополита Киевского Серапиона (Александровского)[5]  храм Николы Доброго был освящен. Именно с этой даты начался новый период в жизни прихода Николая Доброго.

В 1907 году был отпразднован столетний юбилей храма. По этому случаю настоятель священник Александр написал подробную историю Добро-Николаевского храма, которая была издана отдельной брошюрой под названием «К столетию существования Киево-Подольской Добро-Николаевской церкви»[6].  Священник Александр так описал устройство внутренней жизни общины: «Храм при своих небольших размерах, производит доброе впечатление благоустройством и благолепием. Привлекая молящихся не из своего только прихода, но и других приходов г. Киева. Весною его во множестве посещают сельские богомольцы, для которых имеются незатейливые, но для цели достаточные помещения»[7]. В этой брошюре также сохранилось описание торжеств по случаю 100-летия храма[8].

Внучка прот. Александра, Магдалина Глаголева-Пальян, вспоминала в своих рассказах: «Самым большим счастьем для нас была церковь Николы Доброго… Но истинное удовольствие для нас с братом наступало, когда дедушка приходил из церкви. Даже в мороз у него были теплые руки. На лице светлая улыбка… Дедушку любили слушать все»[9].

Храм для прот. А. Глаголева стал не только местом служения, но и настоящим его домом, тем более, что семья Глаголевых жила в священническом доме неподалеку — на Покровской улице, поэтому протоиерей Александр практически все время проводил в храме, ежедневно совершал богослужения, в определенные дни дежурил в храме и совершал требы[10].

Личного времени практически не оставалось, распорядок дня священнослужителя был расписан по часам: «Крайний перерыв между утренним и вечерним богослужением использовался у меня беглым чтением газеты, часовым сном или вообще лежанием на постели с какой-то книжкой, преимущественно моей академической специфичности»[11]. После вечернего богослужения и совершения треб прот. Александр уставший возвращался домой, ужинал и принимался за молитвенное правило к Литургии следующего дня.

Прихожане Добро-Николаевского храма жили полноценной духовной жизнью: Литургии, беседы, требы — все в обычном порядке. По традиции Киевской епархии, в столичных храмах совершались так называемые архиерейские миссионерские вечерни. Из епархиальной хроники известно, что 18 ноября 1912 года, такая вечерняя была совершена в Добро-Николаевском храме на Подоле. Ее совершил епископ Чигиринский Никодим (Кротков) в сослужении священников: А. Глаголева, Д. Богдашевского, Ф. Титова, К. Ефремова, Н. Рыбчинского, Н. Шпачинского, А. Язловского, А. Песоцкого и Спевакова. После малого входа священником Д. Слюсаревым было произнесено миссионерское поучение о том, что чудеса и знамения, явленые святителем Николаем, служат доказательством святости и истинности Православия. После окончания богослужения молящимся в храме людям были розданы миссионерские листки[12]. Такая же миссионерская вечерня была совершена и 6 декабря 1915 года[13].

Прот. А. Глаголев был пастырем, который любил своих прихожан, и они отвечали ему взаимностью. Он производил необыкновенное впечатление на людей своим смирением. Священник Сергей Сидоров так вспоминает о первой встрече с прот. А. Глаголевым в годы гражданской войны: «В храм вошел небольшого роста священник с длинными прядями волос, слегка согбенный. Его лицо озарял особый свет. Он как бы ушел в радость молитвы и мира. Я не разглядел сразу черт его лица, но эта радость тихого мира сразу привлекла меня к нему. Священник подходил к ликам святых и просил у них молитвы. Он, кланяясь ликам, как бы брал у них благословение. Я никогда и ни у кого не видел такого яркого восприятия иного мира, как у него. Мне ясно стало, что в храме все живо, и образа глянули на меня живыми глазами»[14]. После знакомства и близкого общения, Сергей Сидоров стал духовным чадом прот. Александра, через некоторое время принял священный сан.

Несмотря на столь близкое знакомство, весьма противоречивым является воспоминание свящ. С. Сидорова об участии прот. Александра во Всеукраинском Церковном соборе 1921 года. Как известно, на этом соборе было провозглашено создание так называемой «Украинской автокефальной православной церкви», главой которой был избран Василий Липковский. По словам свящ. С. Сидорова, прот. А. Глаголев  присутствовал на соборе. В конце первого соборного заседания, состоявшего 14 октября, ему было предоставлено слово, в котором он якобы обличал участников собора в «демонской прелести» и отклонении от церковных догматов, выразил позицию о возможности единения с членами собора только после осознания ими нарушенных заповедей[15]. Тем не менее, в опубликованных документах Всеукраинского Церковного собора, мы не находим подтверждения факту участия прот. Александра в работе этого собора[16]. В документах упомянуто, что митрополит Михаил (Ермаков), руководивший тогда Киевской епархией, пришел на этот собор в сопровождении двух священников, имена которых не указаны. Возможно, одним из этих священников был прот. А. Глаголев.

Прот. А. Глаголев был авторитетным священнослужителем, состоял в теплых дружеских отношениях со многими священниками киевских храмов. В частности, со своими академическими коллегами священниками: прот. Федором Титовым настоятелем Андреевской церкви и прот. Иоанном Корольковым настоятелем Владимирского собора, о чем свидетельствует их теплая переписка, как до революции, так и после.

Дружеские отношения связывали прот. А. Глаголев а с прот. Михаилом Едлинским — настоятелем храма Бориса и Глеба, и прот. Алексеем Язловским — настоятелем храма Рождества Христова, прот. Анатолием Жураковским — настоятелем домового храма Св. Иоанна Златоуста при Религиозно-просветительском обществе.

С последним прот. А. Глаголева объединила паства, которая перешла в Добро-Никольский храм после закрытия храма Св. Иоанна Златоуста, ареста и ссылки прот. Анатолия в 1923 году. После возвращения прот. Анатолия в конце декабря 1924 года, он служил в храме великомученицы Варвары, находившемся в колокольне храма Николая Доброго. В своих воспоминаниях прот. Анатолий сравнивает жизнь паствы в Никольском приходе с жизнью семьи, в которой обязательно бывают разногласия: « Если говорить об общем тоне нашей семейной жизни, то надо отметить, что точно — в семье нашей намечается определенный процесс. Я, как будто, по мере своего сближения с молодыми как-то теряю старших. Многие из них как-то все ближе и ближе к о. Александру. Его дом полон "старшими", мой — "молодыми"»[17].

Взгляды прот. А. Жураковского и прот. А. Глаголева разошлись по возникшему на то время вопросу признания «Декларации» митрополита Сергия 1927 года[18]  и послания Киевского митрополита Михаила (Ермакова) 17 ноября того же года. Как отмечает киевский историк С. Белоконь, с появлением Сергиевской «Декларации», которая была «малодушно» продублирована митрополитом Михаилом (Ермаковым), начался процесс, который был «глубоко опасен для нравственного здоровья Церкви»[19].

«Молодой и горячий» прот. Анатолий стал ярым сторонником неприятия «Декларации» и занял бескомпромиссную позицию в данном вопросе. Он считал, что «церковь должна быть строго аполитична и никакие вмешательства церкви в политическую деятельность недопустимы»[20].  Прот. А. Глаголев, хотя и не сочувствовал «Декларации», но, не желая нарушить церковное послушание, принял ее[21]. Окончательно они расстались в 1928 году, когда прот. Анатолий Жураковский перешел в Преображенскую церковь на Павловской[22], где настоятелем был архимандрит Спиридон (Кисляков)[23].

Многие принимали нейтральную позицию по отношению принятия «Декларации» митрополита Сергия. Именно такую позицию заняли все пять архиереев, которые были на то время в Киеве, они вошли в «украинскую группу непоминающих», не порвавшую формально с митр. Сергием. Они выступали за легализацию Церкви в советском государстве, но с минимальными уступками властям[24]. Настоятель Киево-Печерской Лавры архимандрит Гермоген (Голубев)[25] писал, что он принял «Декларацию» митрополита Сергия лишь внешне, ради сохранения церковного единства: «Моими единомышленниками в этом вопросе были прот. М. Едлинский и прот. А. Глаголев. Мы поддерживали друг с другом связь и устанавливали общий взгляд на декларации митрополитов Сергия и Михаила и на раскол священника Жураковского. Не принимая искренне декларации, особенно из-за смущающих верующих выражений, мы убеждали не производить из-за этого раскола и решительно выступали против раскола Жураковского, так как не видели церковно-канонических оснований для него, усматривая в декларации политический акт»[26].

Из следственного дела прот. А. Глаголева стало известно, что 22 октября 1927 года прот. А. Глаголев  по поручению архиепископа Василия (Богдашевского) ездил в командировку в Харьков для участия в написании текста послания митрополита Михаила (Ермакова)[27], только вернувшегося из ссылки. Следует отметить, что прот. А. Глаголев поехал в Харьков только из послушания митрополиту, то есть подлинного стремления быть соучастником составления подобного документа, практически дублирующего «Декларацию» митрополита Сергия, у него не было. В этом же контексте прот. А. Глаголев  говорит об общеобязательном подчинении государственной власти всех церковных делателей «от высших до низших» и всех рядовых членов Церкви. Этот принцип подчинения «воспринят древнейшею Церковью из рук апостольских и Христовых, был признан и всенародно объявлен в официальных актах Русской Патриаршей Церкви»[28]. К этим актам он относит Декларацию 1927 года митрополита Сергия и пастырское послание митрополита Михаила (Ермакова).

Органы советской власти трактовали «иосифлянство» как одно из «контрреволюционных течений церковников "тихоновской церкви"», которая «представляла собой широко разветвленную монархически-повстанческую организацию, пустившую глубокие корни в антисоветских слоях населения Советского Союза и носившую сравнительно массовых характер»[29].

Поэтому на протяжении 1928-1931 годов по делу контрреволюционной организации церковников «Истинно-Православной Церкви» было арестовано и приговорено к разным срокам наказания значительное число ее членов. К арательные акции ГПУ УССР массово совершались в январе-июне 1931 года, в качестве обвиняемых было привлечено 140 иосифлян: два епископа, 52 священника, 19 монашествующих, семь диаконов и псаломщиков, 60 мирян[30].

По обвинению «в принадлежности к контрреволюционной организации» был арестован и прот. А. Глаголев[31], но через пять месяцев онбыл освобожден. Следственное дело 1931 года по аресту прот. Александра не сохранилось. О тех событиях вспоминала его внучка Магдалина Глаголева-Пальян: «Я помню, как мы поехали его навещать. Мне было четыре с половиной года. Дедушку вывели на свидание. Помню, что он находился за деревянным барьером. Он нам приветливо улыбнулся. Даже охраняющий его служитель тюрьмы пересадил через барьер нас с братом, и мы уселись у дедушки на коленях. Тогда еще было другое отношение к заключенным: разрешались передачи, свидания. Рассказывают, что однажды следователь, увлекшись разговором с дедушкой, сказал ему: "Вы мне задали больше вопросов, чем я Вам". Тогда после ареста его выпустили»[32].

Вполне очевидно, что прот. Александр не принадлежал к «иосифлянам» (возможно поэтому, он и был выпущен на свободу в 1931 г.). О его отношении к «Истинно-Православной Церкви» мы имеем интересное свидетельство, относящееся уже к 1934 году. Так, Е. Н. Лопушанская рассказывает о том, что в 1934 году лидер «иосифлян» в Киеве епископ Дамаскин (Цедрик) посетил прот. Александра Глаголева, которому предлагал примкнуть к «Истинно-Православной Церкви». В силу важности этого свидетельства, приведем его полностью: «Между прочим, он [епископ Дамаскин — протод. В. Я.] посещает в Киеве одного видного киевского протоиерея, профессора Киевской духовной академии, молитвенника, популярного среди верующих, ряды которых значительно поредели — не только вследствие отхода от веры, но и пребывания в концлагерях. Он зовет этого протоиерея к своей маленькой пастве. Протоиерей наотрез отказывается — он не пойдет в подполье, он останется в крошечной церковке в старинной колокольне, подле перестроенного под что-то большого храма и будет жить в каморке там же. У него приход, он посвятил себя молитве и своих прихожан призывает к тому же. Он уже лишен всего — и квартиры, в которой прожил почти всю свою жизнь, и большого храма, и всех прав — кому он еще нужен?

Почему-то отказ этого протоиерея производит на епископа Дамаскина потрясающее впечатление. У приютившего его священника (о. Димитрия Ш[паковского], устроившегося в маленьком частном доме) с ним делается сердечный припадок. Неужели до сих пор — а уже со времени издания декларации прошло больше шести лет — не ясно, что вместо «легализации» Церкви усиленными темпами идет ликвидация Церкви? На что еще надеяться? А между тем, уцелевшее до того времени духовенство и часть верующих продолжают надеяться на что-то, когда уже надеяться не на что. Разве зло может выдохнуться? Наступившая вскоре волна ежовского террора захватила и этого протоиерея-профессора»[33].

В приведенном отрывке довольно ясно засвидетельствована позиция прот. Александра. Он явно не желал уходить в подполье, но принял решение претерпеть все до конца.

В мае 1932 года был арестован Алексей Глаголев[34]  — сын отца Александра, который обвинялся в «контрреволюционной работе направленной к подрыву Соввласти»[35]. Алексий Глаголев некоторое время был духовным чадом свящ. А. Жураковского и псаломщиком Преображенской церкви, где тот служил. Один из иосифлянских священников Андрей Бойчук[36]  неоднократно совершал тайные службы на квартире Алексея Глаголева[37]. На допросе Алексий Глаголев рассказал, что он был знаком со многими священниками Киева, особенно с клириками Преображенского храма, и преподавателями Киевской православной богословской академии[38], но «ни с кем особенно близок не был». Под следствием он содержался всего 8 дней, после чего был освобожден из-за  отсутствия доказательной базы.

После первого ареста прот. Александра Глаголева ждало еще одно, в этот раз пастырское испытание: после перенесения столицы УССР из Харькова в Киев 24 июня 1934 года в новой столице начались производиться закрытия и разрушения храмов. Подобные мероприятия мотивировались тем, что Киев «нуждается в социалистической реконструкции», и перво-наперво город нужно очистить от «памятников гражданской и культовой архитектуры»[39].

В списке закрытых «молелен православного религиозного культа» в городе Киеве по состоянию на 26 марта 1936 год числилось 47 храмов, среди которых в черном списке под № 26 значилась и церковь Николы Доброго[40]. «Выжило» только 12 храмов, в которых и далее совершались богослужения.

Храм Николы Доброго был закрыт в 1934 году и прот. А. Глаголев  перешел служить в Набережно-Никольский храм. Закрытие храма отразилось и на квартирном вопросе — вместе  с семьей священника выселили из дома на Покровской улице. Идти было некуда, они поселились посреди лестничной площадки под колокольней Варваринской церкви, «на сундуке». Мебельный интерьер семьи составлял стол и большой сундук, на котором батюшка отдыхал между службами[41]. Но даже в этот период жизни прот. А. Глаголев  продолжил самообразование. Зная большое количество иностранных языков, как древних (древнееврейский, древнегреческий, латынь), так и европейских (французский, немецкий, английский), он изучал еще итальянский язык[42].

Внучка прот. Александра, Магдалина Глаголева-Пальян вспоминала, что 1936 год был невыносимо тяжелым: с разрушением Добро-Николаевского храма совпала смерть жены прот. А. Глаголева Зинаиды Петровны. «После этого он внутренне осиротел и очень переменился. Когда тело бабушки из дома под колокольней несли на катафалк, чтобы везти в Набережно-Никольскую церковь… начали уже разрушать дедушкину церковь Св. Николая. Невзирая на похоронную процессию, на дорогу тут и там сбрасывались камни от разрушенного храма»[43].

Подведя итог выше сказанному, следует отметить, что протоиерей Александр Глаголев более 30 лет своей жизни отдал служению в Добро-Николаевском храме на Подоле. Он ежедневно совершал богослужения, требы, напутствовал каждого приходящего к нему. Его жизненный путь является образцом служения Церкви. А его пастырская деятельность стала яркой страницей в истории церковной жизни Киева. Исповеднический подвиг протоиерея Александра стал венцом его многолетнего служения Церкви Христовой.