Долгожданное появление книги доцента и заместителя декана Философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова А.П. Козырева - примечательное и радостное событие для всех, чьи интересы связаны с историей русской мысли и религиозного сознания. Автор принадлежит к младшему поколению историков русской философии, однако масштаб и значимость его научного вклада уже трудно переоценить; помимо весьма продуктивных исследовательских изысканий, он хорошо известен благодаря своей переводческой, популяризаторской, научно-общественной деятельности. В широком диапазоне научных интересов А.П. Козырева философия В.С. Соловьева занимает особое место, ведь именно с обращения к творчеству этого выдающегося мыслителя начался его путь в науке. Один из составителей и комментаторов начатого Институтом философии РАН издания полного собрания сочинений Соловьева (пользуясь случаем, хотелось бы пожелать этому изданию ускорения темпов осуществления), переводчик и публикатор его рукописи «София», автор диссертации, посвященной исследованию влияния гностической традиции на формирование соловьевской софиологии, А.П. Козырев является ныне ведущим специалистом в области изучении философии «русского Гегеля».  

«Соловьев и гностики» - первая монография А.П. Козырева, итог его кропотливых штудий, начатых как минимум полтора десятилетия назад. Такое, по нашим временам довольно долгое «вынашивание» книги можно объяснить «гиперответственным» отношением автора к делу, что вполне в духе доброй традиции русской культуры с ее благоговением перед словесным творчеством, перед авторитетом Книги. Возможно, этой неторопливостью объясняется и бесспорно выигрышное впечатление от монографии А.П. Козырева на общем фоне нынешней интеллектуальной литературы, где отнюдь не каждое издание может похвастать подобной доброкачественностью. В основе книги - заглавное исследование «Соловьев и гностики», представляющее собой переработку кандидатской диссертации автора. Удачным дополнением служит подборка статей и докладов разных лет, объединяемых соловьевской тематикой, а также публикаций ряда текстов, впервые введенных А.П. Козыревым в научный оборот, в том числе трактатов Соловьева «Об истинной науке» и «София» (с подробным научным комментарием), писем и архивных материалов философа и его корреспондентов: К.Н. Леонтьева, Д.Н. Цертелева, В.В. Розанова, А.Н. Шмидт, прот. С.Н. Булгакова.

По мере погружения в чтение работы «Соловьев и гностики» неожиданно обнаруживается, что фундаментальное историко-философское исследование может быть не менее увлекательным, чем приключенческий роман, тем более что по существу речь и ведется о приключениях - драматических приключениях идей. И это не просто образное сравнение. Фактически, в книге А.П. Козырева развертывается настоящая детективная интрига: подобно сыщику, исследователь шаг за шагом идет по следам ключевых понятий соловьевской философии, которые в результате научной «дешифровки» оказываются внедренными в классический философский дискурс агентами духовного «андеграунда», порождениями восходящих к глубокой древности интуиций гностической теософии, внеконфессиональной мистики и оккультных практик. Автор приходит к выводу, что в терминах немецкого трансцендентализма Соловьев излагал не что иное, как вариации гностической эонологии: «Соловьев приспособился к языку академической философии, научился не говорить того, чего не надо, и лишний раз не раздражать духовную цензуру. Его мифология космического и исторического процесса адаптирована, ее персонажи - Демиург, Сатана и София - превращены в философские абстракции». Таким образом, работа А.П. Козырева, посвященная достаточно частным на первый взгляд аспектам отношения Соловьева к одному из направлений религиозно-философской мысли прошлого, предлагает новую интерпретацию соловьевской философии; не будет преувеличением сказать, что в некотором смысле мы имеем дело с революцией в соловьевоведении. Ведь никто из прежних исследователей Соловьева, включая авторов наиболее масштабных монографий о нем - А.А. Никольского («Русский Ориген XIX века Вл.С. Соловьев»), Е.Н. Трубецкого («Миросозерцание Владимира Соловьева») и А.Ф. Лосева («Владимир Соловьев и его время»), не решал вопроса об истоках соловьевских интуиций подобным образом.

Правда, предполагаемое значение неортодоксальных, неклассических и не слишком афишируемых самим Соловьевым духовно-идейных истоков его творчества уже акцентировалось таким проницательным исследователем, как прот. Г.В. Флоровский. Последний, в частности, считал необходимым разрушить канонический «образ Соловьева», сопоставлял его софиологию с гностическим мистицизмом поздней античности и видел «роковое противоречие Соловьева» именно в том, что тот пытался «строить церковный синтез из... нецерковного опыта». Еще в начале 1920-х гг. Флоровский запланировал написать книгу о Соловьеве и уделить в ней особенное внимание духовной генеалогии взглядов философа, однако этот грандиозный замысел был осуществлен только частично, в виде нескольких статей, представляющих лишь первые подступы к проблеме. Тем не менее, сама по себе выдвинутая Флоровским исследовательская программа оказалась в высшей степени актуальной, и бесспорным тому доказательством может служить книга А.П. Козырева «Соловьев и гностики», значение которой, впрочем, отнюдь не исчерпывается подтверждением догадок Флоровского.

В своей книге А.П. Козырев тщательно воссоздает тот интеллектуальный контекст, в котором формировался интерес Соловьева к наследию гностиков. Вторая половина XIX в. была не только временем позитивизма и нигилизма; это было также время беспрецедентного прорыва в разностороннем историческом изучении эпохи раннего христианства, когда одним из главных оппонентов ортодоксии был именно гностицизм. Главным образом, усилиями немецкой протестантской историографии был обнародован целый ряд прежде не известных текстов и обобщена масса сведений, значительно обогативших духовно-исторический кругозор современников и отчасти подготовивших религиозный «ренессанс» рубежа веков. Один из таких вновь открытых документов - памятник апостольского века «Дидахе», вызвал творческий отклик и в просвещенной семье Соловьевых: брат философа М.С. Соловьев выполнил собственный перевод «Дидахе», а сам В.С. Соловьев написал к нему Введение, где проводил историко-философские параллели с сочинениями гностиков. Не менее важным было и открытие книги Ипполита Римского «Опровержение всяческих ересей» - ценнейшего источника по истории различных духовных движений раннехристианской эпохи, на основе которого профессор Московского университета прот. А.М. Иванцов-Платонов (друг семьи, учитель и духовник Соловьева) написал свою докторскую диссертацию «Ереси и расколы первых трех веков христианства». Во время защиты в 1877 г. завязалась острая дискуссия о том, могут ли еретики быть философами. Своеобразным практическим ответом на этот вопрос, почти четверть века спустя, стал отказ Соловьеву в таинстве причастия, полученный от того же прот. А.М. Иванцова-Платонова, с которым философ поспорил о церковных догматах веры во время исповеди, незадолго до своей смерти... Привлекая обширный культурологический материал, А.П. Козырев демонстрирует, что для русского образованного общества конца XIX в. идеи гностицизма уже не были некоей экзотикой, в каком-то отношении они даже были «в моде»; примером тому - рецепция гностицизма в стихотворном цикле А.Н. Майкова, озаглавленном «Из Аполлодора Гностика»:

«И жизнь - не сон, не сновиденье,

Нет! - Это пламенник святой

Мне озаривший на мгновенье

Мир и небесный, и земной,

И смерть - не миг уничтоженья

Во мне того живого я,

А новый шаг и восхожденье

Все к высшим сферам бытия».

Поэтому отнюдь не удивительно, что Соловьев, одержимый замыслом построить универсальное учение в масштабе как минимум «вселенской религии», на основе синтеза философских идей и реформированного христианства, именно в гнозисе нашел крайне привлекательную для себя форму синкретического объединения учений и мифологий самых разных культур и религий Востока и Запада. В то же время, теософский мистицизм гностиков прекрасно отвечал личной мистической настроенности Соловьева, склонного к визионерству и оккультизму, спиритизму и эротическому мистицизму. Так, во время медиумических сеансов Соловьев «общался» со своим учителем П.Д. Юркевичем, а София из его видений порой приобретала черты реальных земных женщин - связанным с этим интересным подробностям в книге также уделяется достаточно внимания.

Существенно, что А.П. Козырев не стал ограничивать свою задачу проведением историко-философского анализа только лишь на основе реконструкции различных реалий времени, жизни и творчества самого Соловьева. Автор книги подробнейшим образом сопоставляет его философию и с самим гностическим учением, влияние которого доказывается, по крайней мере, в двух ключевых для системы Соловьева пунктах. Во-первых, в онтологии, где под воздействием космогонического мифа гностиков Соловьев пришел не только к выводу о существовании предвечной «божественной материи», но и о «необходимости Сатаны» как одного из агентов миротворения. Во-вторых, в философии пола и любви, где при помощи заимствованного у гностиков-валентиниан понятия «сизигии» философ подходит к решению вопроса о том, может ли эротическая любовь отождествиться с божественной: «Полная же реализация, превращение индивидуального женского существа в неотделимый от своего лучезарного источника луч вечной Божественной женственности, - писал в связи с этим Соловьев, - будет действительным, не субъективным только, а и объективным воссоединением человека с Богом, восстановлением в нем живого и бессмертного образа Божия».

Следует отметить, что реальное тематическое содержание книги заметно превосходит очерченную названием проблему «Соловьев и гностики». Стремясь максимально полно эксплицировать тот неявный, не декларированный и доселе малоизученный духовный мир, под влиянием которого развивалась мысль Соловьева, А.П. Козырев предпринимает целый ряд глубоких историко-философских экскурсов, каждый из которых можно рассматривать как самостоятельное исследование. Так, в главе 4 («О схождении несходного. Соловьевская философия как опыт синкретизма»), помимо собственно гностицизма и гностической традиции, подробно анализируются учения неоплатонизма, Филона Александрийского, Оригена, содержание текстов герметического корпуса, их параллели с идеями Соловьева. Глава 5 называется «Соловьев - читатель немецких мистиков», однако, помимо немцев Якова Беме и Готфрида Арнольда, здесь рассматриваются сочинения англичанина Джона Пордеджа (входившие в круг чтения Соловьева периода написания «Софии») а также, на основе уникальных архивных источников, воссоздается история бытования западной мистической литературы в России в целом, начиная с XVIII в.

Гностицизм, платонизм и ортодоксальное христианство - главнейшие векторы философской-богословской мысли, выдвигающие радикально различные версии происхождения мира, соотношения мирового (и человеческого) бытия с бытием божественным, тайны возникновения зла. Соловьев пытался создать на основе этих трех непримиримых мировоззрений некий синтез, но в конечном счете разуверился в собственном замысле, чему свидетельством - его предсмертная работа «Три разговора», где явно высмеиваются некоторые гностические идеи, наряду с другими иллюзиями прежних лет. Однако эхо гностических исканий Соловьева и инспирированного им софиологического проекта далеко отозвалось в русской религиозной философии и культуре Серебряного века. А.А. Блок и Андрей Белый, С.Н. Булгаков и В.Н. Ильин, Л.П. Карсавин и Ю.Н. Данзас, Н.А. Бердяев и даже Максим Горький (кстати, в 1890-е гг - коллега по «Нижегородскому листку» Анны Шмидт, которая вообразила себя воплощением соловьевской Софии) - вот лишь некоторые имена, на которых останавливается А.П. Козырев в заключение своей работы, показывая причудливые преломления гностических реминисценций. Разумеется, это не было однородное и однотипное движение: «присутствие гностических тем в русской мысли, - резюмирует исследователь, - не сводилось исключительно к софиологии, так же как и ее, в свою очередь, отнюдь не стоит сводить к ее гностическим корням, подразумевая в ней сложный синтез православного почитания Христа как воплощенной Божественной Премудрости, европейских мистических учений, каббалы, романтизма, немецкой философии и других учений».

Хорошая историко-философская работа - это всегда не только слово о прошлом, но и актуальное дело для настоящего, ибо, перефразируя блестящий афоризм Э.Ю. Соловьева (не путать с В.С. Соловьевым!), можно сказать: не только мы толкуем прошлое, но и прошлое под пером талантливого исследователя - само «толкует нас». Чему же учит сегодня история древней гностической ереси и философского «романа» В.С. Соловьева с гностицизмом, детищем которого стало новое софиологическое мифотворчество? В данном случае рецензенту остается лишь процитировать прекрасные и точные слова А.П. Козырева: «Мы переживаем духовное состояние, типологически сродное позднему эллинизму - предсмертной, но буйной по цветению эпохе античности. Это выражается и в немыслимой ранее свободе человека от традиций и регулирующих его этическое поведение ценностей, и плюрализме идеологий и религий, расцвете самых диковинных форм теософской мистики и оккультизма. Многие философы ХХ века знают, что эта мнимая свобода, кажущаяся таковой лишь неискушенному и потерявшему способность к рефлексии человеку, оборачивается при более пристальном рассмотрении скрытым, закамуфлированным рабством перед тонкими сетями государственно-экономического принуждения, и что еще более страшно, рабством перед массовой культурой, где властвует миф, пробуждающий от дремы демонов всех мастей».