Участник собора, избранный обозреватель эпохальных преобразований, происшедших в бывшей тогда Чехословакии после падения Берлинской стены, преданный почитатель св. Амвросия... Так в этом интервью охарактеризовал себя кардинал Джованни Коппа, который после долгих лет дипломатической службы в Ватикане, вспоминает о своей бытности папским нунцием в бывшей Чехословакии, в трудный период гонений на Церковь.

Никола Гори: Начнем с момента Вашего участия во Втором Ватиканском соборе.

Кардинал Джованни Коппа: Мое участие в соборе было весьма ограниченным. Я присутствовал там как латинист и, будучи очень молодым, испытывал восторг от возможности находиться в ватиканской базилике во время работ и слушать выступления. Но мое пребывание в таком качестве длилось недолго: являясь тогда заместителем в госсекретариате, монс. Анджело ДеллʹАккуа (Angelo Dell'Acqua) заметил мои отсутствия в офисе и, естественно, сделал все, чтобы я не сидел без работы. Поэтому мой вклад оказался весьма незначительным: несколько небольших переводов.

По этому случаю вспоминается, как по окончании собора я провел курс конференций для папской гвардии, где на общедоступном уровне обсуждались проблемы, поднятые на соборе: литургия, Церковь в современном мире, семья, апостольство мирян, культура. Я был вице-ассистентом этого гвардейского корпуса и ежегодно проводил циклы конференций на темы, касающиеся христианского образования, еженедельные катехизаторские лекции для молодых людей, готовящихся к вступлению в корпус. Монс. Амлето Тондини (Amleto Tondini), капеллан гвардии, очень заботился о преподавании христианского вероучения.

Мои рассуждения о Втором Ватиканском соборе были собраны в небольшом издании «Темы собора», это моя первая публикация.

Н. Г.: В это время Вы уже были членом госсекретариата. В чем заключались Ваши обязанности?

Кард. Дж. К.: Я стал членом госсекретариата по приглашению монс. ДеллʹАккуа в 1958. А в 1952, после окончания Миланского католического университета, был принят в Апостольскую канцелярию, где, не ожидая того, приобрел себе славу «латиниста», потому что смог преодолеть невероятно трудный письменный экзамен по латинскому языку уже в течение первых двух лет. Монс. Тондини, управляющий канцелярией, искал сотрудников для редактирования папских булл и узнал обо мне от своего друга, профессора Агостино Сабы (Agostino Saba), одного из преподавателей того же университета.

Я проработал в канцелярии в течение 5 лет под руководством Тондини, редким ревнителем латинского языка, который стал для меня ценнейшим наставником. Все, что я знаю о стиле Римской курии, о том, как выражаться на латинском и даже итальянском языке при составлении официальных документов – все это благодаря ему. Так я работал при госсекретариате с 1958 года до моего отъезда в Прагу.

Н. Г.: В 1990 году Вы были назначены папским посланником в Праге, незадолго после падения Берлинской стены. Какой тогда была обстановка в бывшей Чехословакии?

Кард. Дж. К.: Обстановка была бедственной, но полной надежд. Я увидел перед собой общество, выбирающееся из тьмы. До этого прекрасная Прага, по-моему, самый красивый город Европы, была доведена до крайности. Церковь выходила из подполья. Многие священнослужители и верующие подверглись жестоким гонениям со стороны режима, например: наиболее усердные священнослужители отсылались в какие-нибудь заброшенные приходы, если не приговаривались к принудительным работам или не высылались в лагеря. Многие не выдержали напряжения от работ в шахтах, бесчеловечного обращения и лишений.

Я встретил многих священнослужителей несущих на себе отпечатки заключения. Несмотря ни на что, они тайком справляли службы, продумывали хитрые системы сигнализации о приближении обхода, чтобы удалить все следы.

После мессы по случаю открытия миссии я публично заявил, что чувствую себя маленьким-маленьким перед ними, пострадавшими за Церковь.

Н. Г.: Католическая Церковь пользовалась свободой культа?

Кард. Дж. К.: Существовал лишь показной культ. Клир был разделен: некоторые священнослужители дали присягу на верность партии и поэтому пользовались всеми привилегиями. Но деятельность католиков было значительной, учитывая хорошо известные ограничения, церкви наполнялись верующими. Если приезжали с визитом какие-нибудь известные деятели политики, культуры, власти возили их посмотреть на скопление народа на богослужении, заведомо ложно утверждая о свободе культа.

Н. Г.: Вы прибыли в Прагу, когда дипломатические отношения между Святым престолом и Чехословакией были прерваны, в 1950 года. С какими проблемами Вы столкнулись?

Кард. Дж. К.: Я всегда пользовался большим уважением и расположением со стороны властей. Конечно, весь костяк был бюрократическим, сформировался в период диктатуры, но руководители министерского уровня и их помощники на собственном опыте испытали давление режима. Достаточно вспомнить представителей хартии, среди которых был министр иностранных дел, другие политические деятели и сам президент Вацлав Гавел.

В последнем я всегда замечал широту взглядов, еще с момента вручения моих вверительных грамот, когда он сказал мне, что в тот день, 25 сентября 1990, начиналась новая эпоха и для дипломатического корпуса, поскольку впервые за 40 лет дуайен – нижеподписавшийся – не представлял больше коммунистическую страну. Он говорил с большим уважением о Римском Папе, что они оба прекрасно понимали друг друга, поскольку один говорил на чешском, а другой - на польском. Тогда же президент сказал мне, что, хотя падение режима, под неудержимым давлением свободы, произошло бы в любом случае, без Иоанна Павла II этот процесс не оказался бы столь стремительным.

С волнением вспоминаю мои встречи с Дубчеком, бывшем тогда председателем Федерального собрания, который каждый год до момента его трагической смерти посещал мессу на день папских именин. В 1990 году это было волнующее зрелище: видеть вместе кардинала Томашека (Tomásek), президента Гавела и Дубчека.

Дубчек занял присутствующих рассказом о событиях, которые с ним произошли после пражской весны 1968, когда в городе при помощи русских танков был восстановлен порядок, он дважды был заперт в контейнере и думал, что наступил его час. Но после «вечности» одиночества, как ему казалось тогда, он был освобожден. Дубчек не делал тайны из своего агностицизма: цитирую дословно, что в тот момент он почувствовал присутствие «кого-то» или «чего-то».

Н. Г.: Вы были первым папским посланником с 1950?

Кард. Дж. К.: Верно. Последним был монс. Саверио Риттер (Saverio Ritter), первым после провозглашения республики стал монс. Клеменс Мицара (Clemens Miccara), за которым последовали монс. Франческо Мармаджи (Francesco Marmaggi) и Пьетро Чириачи (Pietro Ciriaci). Монс. Риттер оставил Прагу, когда был провозглашен протекторат Богемии и Моравии, который по праву принадлежал юрисдикции папского посольства (Апостольской нунциатуры) в Германии. Посланник Риттер остановился в независимой Словацкой республике, но после того, как немецкие власти воспрепятствовали вручению вверительных грамот, он вернулся в Рим; по окончании войны, ввиду слабого здоровья, он больше не возвращался в Прагу. Его заменили 4 полномочных представителя, последний из которых был выслан из страны 16 марта 1950. Нунциатура оставалась закрытой в течение 40 лет, и даже монс. Агостино Казароли (Agostino Casaroli) с сопровождающими, во время своего приезда для известных переговоров по поводу ostpolitik, так и не смог туда попасть: проживание предусматривалось в гостиницах, указанных властями, и, естественно, в номерах, где были установлены прослушивающие устройства.

Н. Г.: Как Вы восприняли Ваше назначение посланником в Прагу?

Кард. Дж. К.: Как и для большинства моих коллег, находящихся в восточном блоке, это явилось выражением доверия. Всех нас объединял один и тот же опыт, те же переживания и радости, поскольку мы видели, что Церковь, пережив все гонения, восстанавливалась. Это была Церковь, основанная на семейной вере, вере прадедов и «бабушек», которые и в России спасли религию.

Н. Г.: Значит, спасение веры в этой стране принадлежит мирянам?

Кард. Дж. К.: Да. Священнослужители действовали в подполье и ничего не могли делать открыто. Я знал многих из них, один был оперным певцом, другие участвовали в строительстве метрополитена в Праге, еще одни работали в шахтах, конторах, все заплатили за верность богослужению ограничением свободы.

Как известно, кардинал Влк, находясь под особым наблюдением, мыл стекла в квартирах и общественных зданиях. Богослужения были невозможны и совершались только подпольно. Мессу служили на квартире, тайком. И в Словакии то же самое: будущий епископ Кошицкий даже водил трамвай. По его воспоминаниям, будучи водителем трамвая, он много раз проезжал перед резиденцией епископа и даже вообразить себе не мог, что в один прекрасный день он станет епископом города.

К сожалению, безбожие четырех поколений принесло свои плоды. Когда, незадолго до освобождения, во время одного грандиозного слета на площади, где впоследствии в 1997 г. Иоанн Павел II будет служить мессу, всех присутствующих пригласили прочесть «Отче наш», оказалось, что почти никто не знал этой молитвы.

Что меня всегда поражало и о чем я всегда расспрашивал, это то, что большинство врачей, окончивших университет в тот период, были верующими католиками. Эти молодые люди избрали тот факультет, который не подлежал идеологическому влиянию, тогда как такие факультеты, как литературный, экономический и научный были пропитаны марксизмом. Их выбор был продиктован желанием сохранить свою христианскую сущность.

Н. Г.: Вы знаток наследия св. Амвросия. Его учение все еще актуально? Что оно может дать человеку нашей эпохи?

Кард. Дж. К.: Конечно, его послание еще в силе. Достаточно сказать, что Папа Римский Бенедикт XVI во время торжественной мессы по случаю праздника Христа Царя-Вседержителя привел две прекрасных цитаты из трудов св. Амвросия. Актуальность его творений исключительна, т. к. он жил в переходный период - от римской цивилизации к христианству. Как один из Отцов Церкви, он является частью наших корней, без которых мы не можем существовать. Величие св. Амвросия выражено в неповторимом вероучительном богатстве его наследия, которое, к счастью, доступно верующим. Следует помнить, что наиболее известные его произведения являются результатом проповеди Слова Божьего.

К сожалению, уже в период жизни Амвросия его считали гениальным имитатором, который своими заслугами обязан самобытному наследию Оригена, свт. Василия и других. На самом же деле, Амвросий индивидуален и актуален: его учение о воплощении Логоса, о Деве Марии – Амвросий был первым doctor marianus латинской Церкви – о Евхаристии, Церкви, Таинствах и даже красоте природы по сей день сохраняет яркость суждения. Во время полемики с арианами он встал на защиту Церкви против вмешательства светской власти. И блаженный Августин, будучи в то время еще манихеем, был одним из наиболее восторженных его слушателей.

Его комментарии к Писанию необыкновенно прекрасны и оригинальны, например, в финале «Шестоднева» (Exameron): «…благодарю Господа Бога нашего, который сотворил подобное создание (человека), чтобы почить в нем от дел Своих. Он создал небо, но не сказано в Писании, чтобы Он почил; создал землю и не почил; создал солнце, луну и звезды и даже тут не сказано, что почил, но сказано, что создал Он человека, обретя в нем того, кому Он отпустит грехи его» (IX. 10, 76). Даже св. Василий, который вдохновил Амвросия на создание этого произведения, приводит подобное замечание.

Вспоминаю с каким энтузиазмом пражские студенты, которым я рассказывал об Отцах восприняли ее; покупали итальянское издание «Шестоднева», чтобы подарить его друг другу в день получения диплома. Амвросий видел в творении зарю Пасхи («свершилось!»), когда Христос предал дух, примирение рода человеческого через любовь Христову, отпущение грехов Кровью Его. Да, его послание является очень актуальным.