Темы, связанные с жизнью и деятельностью Александра Невского, а также с исторической памятью о нем, в последние десятилетия постоянно находились в сфере внимания ученых-историков и тех, кто интересуется прошлым нашей страны, если можно так выразиться, на «бытовом» уровне. 800-летний юбилей со дня рождения князя, в текущем году по указу президента празднуемый на государственном уровне, обусловил общественный интерес к этим вопросам еще в большей степени. Один из наиболее значимых аспектов восприятия феномена князя Александра вообще и торжественных мероприятий последних месяцев в частности связан с церковным почитанием этого национального героя, который для православной части общества имеет совершенно особый статус — святого.
Историки не раз писали о канонизации князя и бытовании его культа в разных эпохах. Настоящая статья затрагивает вопрос о мощах Александра Невского и, более того, самую «неудобную» составляющую этого вопроса — подлинность останков, которая в последние годы иногда ставится под сомнение. Разумеется, такие выпады вовсе не требовали бы ответа, если бы их муссировала исключительно желтая пресса, формирующая на подобных «злободневных сенсациях» тираж и кассу. Однако, к сожалению, ревизионистские выводы подобного рода проникли уже и на страницы уважаемых изданий, где встречаются сведения о том, что «если даже […] нетленные мощи князя действительно существовали в природе, то сейчас их нет»[1]. Для обоснования собственных построений авторы часто ссылаются на документальные материалы вскрытия раки Александра Невского, осуществленного в 1922 г. по инициативе советских властей. Представляется, что будет правильным остановиться на этом подробно и познакомить читателя как с общим содержанием документов, так и с историческим контекстом, в котором эта документальная база формировалась.
В качестве предуведомления отметим два аспекта. Во-первых, в настоящей статье практически не будет затронута история мощей князя до 1917 г. Обусловлено это тем, что она была обстоятельно и подробно исследована в опубликованной недавно статье А.В. Сиренова. Ученый пришел к выводу, что «у нас нет оснований для скепсиса относительно подлинности мощей Александра Невского»[2]. Однако на момент выхода в свет труда А.В. Сиренова комплекс материалов о вскрытии 1922 г. еще не был введен в оборот, потому ученый не имел возможности с ними ознакомиться. Во-вторых, нелишним будет напомнить, что в православной традиции мощами, то есть почитаемой святыней, являются останки святого в любом состоянии[3]. Этот очевидный для церковных людей и тех, кто занимается церковной историей, факт, к сожалению, зачастую просто игнорируется, как бы затушевывается. По сути дела, именно на этом в свое время была построена стратегия печально известной «мощейной эпопеи» — начавшейся в 1918 г. кампании по вскрытию гробниц святых, целью которой было показать тленное состояние их останков. Предполагалось, что это должно разочаровать верующих и оттолкнуть их от Церкви.
Однако не будем забегать вперед и разберемся во всем по порядку. К началу Февральской революции 1917 г. останки князя находились в столице империи — в Петрограде, в Троицком соборе Александро-Невской лавры. Их непосредственным хранилищем была серебряная рака — произведение ювелирного искусства, вклад императрицы Елизаветы Петровны. О состоянии мощей ничего не было известно даже представителям высшего духовенства. Летом 1917 г. это стало своего рода проблемой, поскольку встал вопрос о гипотетической эвакуации из города[4]. Необходимо было понять, насколько сложно в случае необходимости вывезти из Петрограда святыню — мощи князя. Чтобы выяснить это, 27 июня 1917 г. по инициативе Синода было осуществлено тайное вскрытие раки. О подробностях известно благодаря дневниковым записям С.П. Каблукова (1881—1919)[5], который буквально на следующий день зафиксировал рассказ лично присутствовавшего там епископа Сердобольского Серафима (Лукьянова). Соответствующий отрывок из этого дневника опубликован, поэтому, не останавливаясь на нем подробно, перескажем его содержание в двух словах[6].
При осмотре выяснилось, что останки (и это было совершенно ожидаемо) сохранились в виде отдельных костей. Они были как бы вмонтированы в искусственно сформированный каркас, символизирующий тело святого. Для этого были использованы мешочки с ватой, а модель головы отлита из воска. В нее также была вставлена часть черепной кости. Помимо этого, в раке был найден документ — небольшая записка, датированная 1681 г., в которой сообщалось, что мощи в тот год пострадали от очередного пожара, после чего были вновь собраны и возвращены в раку. Синод, получив соответствующий доклад, принял решение о переоблачении мощей: надлежало удалить посторонние предметы (кроме записки), сами останки положить в небольшой ковчег-ларец и поместить его обратно в серебряную раку. Все это было исполнено 24 июля 1917 г. (промедление связано с очередным политическим кризисом — развернувшимися в начале июля антиправительственными выступлениями). Представители духовенства, выполняя данное поручение, подписали акт, который также поместили в ковчег. В нем говорилось: «1917 года июля 24-го дня мы, нижеподписавшиеся: Сергий, архиепископ Финляндский и Выборгский, Вениамин, архиепископ Петроградский и Гдовский, архимандрит Артемий и ризничий Александровской лавры архимандрит Амвросий производили осмотр останков святых мощей благоверного князя Александра Невского, почивающих в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры, причем святые мощи были положены в новоустроенный кипарисовый ящик…»[7]. Добавим к этому, что, согласно сообщению С.П. Каблукова, ларец был вкладом упомянутого в акте архимандрита Амвросия (Чурилина).
После установления советской власти по стране прокатилась волна антирелигиозных гонений, помимо прочего выразившегося в упомянутой выше кампании по вскрытию мощей и изъятию их у верующих. Однако останки Александра Невского до поры оставались в неприкосновенности, хотя провокационные призывы относительно них в печати раздавались не единожды. Примечательно, что в таких публикациях не просто говорилось о необходимости изъятия изготовленной из драгоценного металла раки, но напрямую ставился вопрос о физической сохранности мощей князя. Более того, по этому поводу распускали слухи[8], которые даже обсуждались (точнее сказать, тиражировались) в деловой переписке советских учреждений. Вот один из характерных примеров подобного «сплетничества»: «IV отдел Комиссариата юстиции по отделению церкви от государства доводит до сведения президиума Петроградского Совета, что о мощах св[ятого] в[еликого] кн[язя] Александра Невского циркулируют со времени привоза их Петром I в Петроград слухи, самые разнообразные, противоречивые, смущающие и волнующие ум темного, непросвещенного и суеверного народа; одни передают, что Петр I привез пустую раку без мощей, а потому и забросил ключи от нее в реку Неву, а монахи эксплуатируют веками воспитанную в духе предрассудка и суеверия народную массу; другие, наоборот, утверждают, что мощи существуют, а первые слухи называют вздорными, пустою болтовней и выдумкой безбожников, желающих унизить православную церковь. Во время и после первой революции, с 1905 г., появились новые слухи, что монахи, опасаясь поругания и осквернения святыни, извлекли мощи св[ятого] Александра Невского и куда-то их скрыли»[9].
Все эти измышления очень важны для последующего развития событий, ведь масштабная информационная кампания оставляла очень мало возможностей для объективных выводов о подлинности мощей Александра Невского, вскрытие которых было, разумеется, лишь вопросом времени.
Тем не менее митрополиту Вениамину, возглавлявшему Петроградскую митрополию, какое-то время удавалось отсрочить неизбежное. Говоря о собственной позиции, он уже не делал тайны из переоблачения мощей в 1917 г., более того, использовал увиденное тогда в качестве аргумента: «Вскрытие заколоченного гроба св[ятого] князя ничего нового не обнаружит», поскольку «достоверно известно, что в гробнице находятся обгоревшие кости св[вятого] князя вследствие пожара еще в 1491 году». Это, по словам митрополита, «подтвердилось [и] при тщательном обследовании гробницы и содержащегося в ней летом 1917 г., ввиду предполагавшейся эвакуации Петрограда»[10]. Власть, заинтересованная в спокойствии Северной столицы и не желавшая повторения развернувшейся в начале 1918 г. вокруг лавры борьбы[11], до поры делала вид, что принимает подобные доводы.
Ситуация резко изменилась в 1922 г. Голод в Поволжье, использованный как повод для изъятия церковных ценностей, начало обновленческого раскола — все это предопределило изъятие елизаветинской раки и вскрытие мощей. 12 мая 1922 г., в тот самый день, когда в Москве к патриарху Тихону пришла на прием делегация обновленческого духовенства во главе с Александром Введенским, в Петрограде провели вскрытие мощей Александра Невского. Для участия в нем были приглашены представители предприятий, присутствовали корреспонденты газет[12].
В раке был обнаружен помещенный туда в 1917 г. кипарисовый ларец, в котором находились мощи князя, записка 1681 г. и составленный в 1917 г. акт. В тот же день состоялось медицинское освидетельствование костных останков. Проводили его специалисты-медики: профессор Петроградского медицинского института Г.В. Шор, заведующий отделением судебно-медицинской экспертизы «гор. губ. здрав. отдела» Н.И. Ижевский и судебно-медицинский эксперт Выборгского района П.А. Мыкин. Подписанный ими акт вопреки ожиданиям властей не содержал сенсации: «Осмотренные кости, несомненно, принадлежат человеческому скелету (в единственном числе! — Р. С.), и среди них ясно можно было признать следующее: две малоберцовых кости, одна правая бедренная кость, два ребра, одна левая плечевая кость [слово неразборчиво], части обеих височных костей, один грудной позвонок, части теменной кости (полуразрушившиеся), несколько обломков крестца и несколько мелких обломков. Кроме того, в отдельном бумажном конверте оказались собранные отдельные мелкие обломки костей и обугленные частицы». И далее: «По обследованию найденного комиссия экспертов врачей считает, что означенные кости несомненно человеческие и, по признакам, древнего происхождения, и потому признает излишним дальнейшее их обследование, как не могущее прибавить что-либо новое к сказанному»[13]. После осмотра мощи были возвращены в ларец, который опечатали и поместили в алтарь Троицкого собора лавры. Рака же была доставлена в Государственный Эрмитаж, в котором она находится и поныне.
Таким образом, медицинская экспертиза установила то, что духовенство и так открыто признавало: святые мощи сохранились в виде костей. Указаний на подлог выявлено не было, что не помешало, однако, властям немедленно возбудить уголовное дело на основании «признаков преступного деяния […], выразившегося в вековом обмане народных масс»[14]. Аналогичная судебная практика уже имела место: в частности, в 1920 г. будущий патриарх Алексий (Симанский) (в то время епископ Тихвинский) за тайное освидетельствование мощей новгородских святых был приговорен к пяти годам, хотя, впрочем, сразу попал под амнистию[15].
Вероятно, сходным образом предполагал выстроить свои обвинения следователь В.И. Кузьмин, взявшейся за дело о вскрытии мощей Александра Невского. Им была назначена экспертиза записки XVII в., к которой привлекли известного специалиста А.А. Захарьина. Последний сделал с документа несколько фотокопий, в том числе с увеличением. Снимки были использованы для консультаций с коллегами-историками (некоторые из этих фотографий сохранились в петербургских архивах и позже были опубликованы). Вывод А.А. Захарьина был однозначным: «Почерк записки вполне соответствует ее дате» (т.е. 1681 г.), бумага «не новее XVIII в.», а чернила впитались в бумагу, что опровергало версию о недавнем нанесении текста[16].
Положение следователя оказывалось незавидным. Экспертные заключения медиков и А.А. Захарьина не подтверждали якобы совершенный в 1917 г. подлог. Показания, которые давали допрошенные иерархи, основывались на одном и том же: о нетленности мощей с их стороны заявлений не было, напротив, митрополит Вениамин в печати говорил об обратном и в своих выступлениях вовсе не отрицал факт переоблачения мощей в 1917 г. В дополнение к этому допрашиваемые говорили, что останки Александра Невского для православных — в любом состоянии святыня. При этом облаченные в рясы свидетели приходили подготовленными, и В.И. Кузьмин вынужден был фиксировать в протоколах их допросов ссылки на конкретные страницы из книг Е.Е. Голубинского, Н.М. Карамзина, С.Г. Рункевича и даже из Никоновской летописи[17].
Дело разваливалось, но в условиях динамично развивавшейся ситуации это уже не имело значения. В конце мая 1922 г. над митрополитом Вениамином сгустились тучи: он был арестован по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей, быстро и беззаконно осужден и вскоре вместе с группой верующих расстрелян[18]. Но просто сдать папку в архив В.И. Кузьмин не мог, ведь в его распоряжении по-прежнему не было доказательств, подтверждающих факт подлога мощей. Потому 1 июня 1922 г. он без указания причин выносит постановление о назначении новой медицинской экспертизы[19].
Собрать экспертов оказалось делом не очень непростым, поскольку участвовать в предприятии с заранее предсказуемым результатом соглашались не все. В частности, дважды проигнорировал соответствующее приглашение профессор Военно-медицинской академии В.Н. Тонков[20]. Отметим попутно, что его имя связывают со сбережением мощей Александра Свирского. Прямого документального подтверждения этому нет, но косвенным доказательством может служить принципиальная позиция В.Н. Тонкова по отношению к экспертизе мощей Александра Невского. Отказался войти в состав экспертов и прозектор Сысоев, которого при получении первой повестки вдруг охватил внезапный «приступ грудной жабы», а в день получения второй он столь же внезапно ушел в отпуск и найти его оказалось невозможно[21].
Разумеется, что для В.И. Кузьмина подобные «демарши» были лишь временными трудностями, которые могли отсрочить, но не отменить поставленную задачу. 2 августа 1922 г. вновь сформированная экспертная группа приступила к работе, точнее, к выполнению той самой, безусловно, волновавшей следователя задачи. Среди медиков были авторитетные специалисты: профессора Петроградского медицинского института Ф.Я. Чистович и Г. Вейнберг, профессор Государственного института медицинских знаний Крыжановский и прозектор В. Блосфельдт. Не будем цитировать их пространное заключение, обратим внимание лишь на одно предложение, в котором речь шла о той самой подложности и ради которого эта вторая экспертиза, вероятно, вообще и была затеяна: «В числе костей имеются обломки (множественное число! — Р. С.) малой берцовой кости другого человека (курсив наш — Р. С.)»[22]. В документе нет объяснений, что конкретно навело на такой вывод, кость какой ноги имеется в виду (правая или левая), а если это нельзя установить, то по каким причинам? Вообще, сколько именно «лишних» обломков обнаружено? Ни одного слова об этом в тексте нет.
Возникает еще один вопрос. Стоит ли считать, что тот же Ф.Я. Чистович (заведующий кафедрой судебно-медицинской экспертизы) лучше/хуже разбирался в строении человеческого скелета, нежели его коллега по Первому медицинскому институту Г.В. Шор (заведующий кафедрой патологической анатомии)? Конечно нет. Это были знающие свое дело люди, но тем не менее один из них в случае необходимости все-таки был способен «увидеть» то, что другой почему-то «не заметил». Кто знает, может быть, объяснение этому парадоксальному факту кроется в том, что тогда же, в 1922 г., входивший в состав второй группы экспертов Ф.Я. Чистович получил ректорский пост…
Вернемся, однако, «на прежнее». Результаты экспертизы от 2 августа 1922 г. должны были следователя удовлетворить, и дело можно было закрывать. Некоторым препятствием было то, что к тому моменту верующие успели собрать порядка полутора тысяч подписей под просьбой оставить в покое мощи князя Церкви, но с этим вопросом разобрались быстро: подписные листы подшили к тому самому делу, а Малый президиум Петрогубисполкома распорядился выяснить, «каким образом производилось собрание подписей»[23]. 15 июля 1922 г. мощи были из лавры изъяты, а уголовное дело о их вскрытии после некоторых проволочек закрыто.
Папку, включавшую в себя материалы следствия и немногочисленные вещдоки (записка XVII в., акт о вскрытии 1917 г.), поместили на хранение в архив губернского суда. Позже она была передана в ЛОГАВ, и лишь в начале текущего года документы из нее были введены в оборот усилиями директора этого архива Ю.И. Крипатовой и (отчасти) автора настоящих строк. Это было ожидаемое открытие, поскольку в последние годы усилия многих исследователей были направлены на поиски записки 1681 г., известной лишь по фотографиям. Местонахождение оригинала считалось неизвестным, его установление было определенным событием для занимающихся темой исторической памяти об Александре Невском ученых.
Примечательной оказалась судьба следователя В.И. Кузьмина, попавшего вскоре после описанных событий в большую беду: в конце 1923 г. он был арестован и оказался под судом. Речь шла отнюдь не о политических преступлениях: в 1924 г. его осудили по так называемому делу ленинградских судебных работников за коррупцию, взятки и злоупотребления. Приговор был жестоким — расстрел. Обвинительная речь А.Я. Вышинского (да-да, того самого) содержала в себе, помимо прочего, и красочный рассказ о применявшихся им незаконных способах ведения следствия[24]. Едва ли будет ошибочным утверждение, что сходные методики подсудимый гипотетически мог использовать и в деле о вскрытии мощей Александра Невского, в частности определяя состав экспертов и (предположительно) ставя перед ними задачи. Цель таких манипуляций была понятна: выполнение пожеланий начальства и последующий карьерный рост, который в условиях НЭПа довольно легко можно было монетизировать. Добавим также, что процесс, поставивший точку в карьере и жизни В.И. Кузьмина, начался ровно через два года после вскрытия раки святого — 12 мая 1924 г.
Впрочем, если низложенный следователь остался при своих убеждениях, то поводов для сожаления об участии в истории с мощами Александра Невского у него не было. Запущенный им маховик фальсификаций исправно работал. Более того, выводы второй экспертизы стараниями атеистической пропаганды постепенно обрастали новыми «подробностями».
Так, в 1923 г. в ходе заседаний обновленческого «поместного собора» один из выступавших говорил о том, что «в раке (Александра Невского — Р. С.) оказалось 2 одинаковых кости одной правой ноги»[25] (напомним, акт второй экспертизы указывал лишь на обломок кости без конкретизации, к какой именно ноге он относится).
Дальше — больше. В 1930 г. в Ленинграде в здании Эрмитажа прошла антирелигиозная выставка, важнейшим «экспонатом» которой стали мощи Александра Невского. Один из вдохновителей этого мероприятия, В.Г. Богораз-Тан, рассказывая о зале, где были «выставлены» останки князя, взял на себя смелость так описать их: «Невзрачный ковчежец с обломками костей человеческих и даже бараньих (курсив наш — Р. С.)»[26]. Запущенная тогда фальсификация — упоминание бараньей кости — не потеряла актуальности и в наши дни: упоминание о ней нет-нет да и встречается на просторах интернета и в печати. Что касается В.Г. Богораз-Тана, то он вскоре получил назначение на пост директора вновь созданного Музея истории религии, расположившегося в здании Казанского собора. Там же хранились мощи Александра Невского, возвращенные верующим лишь в 1989 г.
Подводя итог рассмотренному материалу, следует акцентировать внимание на нескольких выводах. Во-первых, каких-либо указаний на неподлинность мощей Александра Невского проведенная в день их вскрытия (12 мая 1922 г.) экспертиза не выявила. Во-вторых, необходимо учитывать обстоятельства, исторический контекст проведения второй экспертизы, выполненной 2 августа 1922 г. Следователю (и властям) было крайне важно найти хоть какой-то «факт», который поставил бы под сомнение подлинность останков. Это должны были понимать те, кого предполагалось привлечь к исследованию, потому некоторые медики посчитали за лучшее всеми способами избежать участия в предстоящем «действе». В-третьих, входившие во вторую группу специалисты не имели каких-либо особенных компетенций, которые отличались бы от компетенций их коллег, освидетельствовавших мощи 12 мая 1922 г. В-четвертых, доказанное участие В.И. Кузьмина в махинациях по фальсификации других уголовных дел должно как минимум вызвать сомнения в методах проведенного им в 1922 г. следствия. Это касается, в том числе, формирования второй группы экспертов (к составу первой группы, созданной еще до возбуждения уголовного дела, он отношения не имел). В-пятых, само содержание августовского заключения вызывает серьезные вопросы. Эксперты нашли осколки малой берцовой кости от «другого скелета», но не указали ни их количества, ни ноги, к которой они принадлежали (правая, левая или обе сразу), ни того, какие конкретно наблюдения заставили их прийти к подобному выводу. В-шестых, источники позволяют проследить историю дополнений результатов второй экспертизы новыми «подробностями». Кости двух правых ног, наличие костей, не принадлежавших человеку, — всех этих сведений в акте экспертизы нет, они появляются чуть позже, но ведут отсчет от времен «штурма небес» — периода гонений на Церковь первых полутора десятилетий советской власти. В-седьмых (и это главный вывод!), противодействовать «актуализации» созданных еще в ту далекую эпоху мифов возможно лишь посредством представления основанных на источниках аргументов, тем более что, опираясь на них, разрушить сенсационные построения не так и сложно. Автор настоящих строк надеется, что ему удалось внести посильный вклад в решение этой важной задачи.
[1] Нестеренко А.Н. Ложные нарративы биографии Александра Невского в отечественной историографии // Вопросы истории. 2016. № 1. С. 112.
[2] Sirenov A.V. The legitimation of the image of the Saint: on the issue of the authenticity of the relics of Alexander Nevsky // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2016. № 1 (19). Январь–июнь. С. 107.
[3] Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1998. С. 42.
[4] Меры для обеспечения эвакуации предпринимала и государственная власть (см. Вестник Временного правительства. 1917. № 66 (112). 30 мая (12 июня). С. 1; Жуков Ю. Н. Становление и деятельность советских органов охраны памятников истории и культуры (1917−1920). М., 1969. С. 52-54 и др.).
[5] Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 322 (Каблуков Сергей Павлович). Д. 45. Дневник 1917 г. Л. 394‑399.
[6] См. А. К истории освидетельствования мощей святого Александра Невского // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2000. Вып. 23. С. 32-35.
[7] Ленинградский областной государственный архив в г. Выборг (далее — ЛОГАВ). Ф. Р-2205. Оп. 2. Д. 29. Л. 70.
[8] В частности, в статье главного редактора журнала «Революция и церковь» и одновременно руководителя VIII отдела Наркомата юстиции П.А. Красикова говорилось о необходимости вскрытия «пустого ящика, якобы с мощами Александра Невского» (Красиков П.А. Религиозная хитрость (письмо в редакцию) // Революция и церковь. 1919. № 1. С. 24).
[9] Комиссариат юстиции Союза коммун Северной области — Президиуму
Петросовета. 24 марта 1919 // Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.; СПб., 1992. С. 562.
[10] Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин — Председателю Петросовета Г.Е. Зиновьеву. 15 сентября 1919 // Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.; СПб., 1992. С. 565.
[11] См. об этом подробно: [Б. а.] Из газет и журналов. Печать о событиях в лавре // Прибавления к церковным ведомостям. Издание Православной Русской Церкви. Еженедельное издание. № 2. 20 января 1918 года. Пг., 1918; Бронзов А.А. Пастырь-мученик // Прибавления к церковным ведомостям. Издание Православной Русской Церкви. Еженедельное издание. № 2. 20 января 1918 года. Пг., 1918. С. 87; С. 80-93; Шкаровский М.В. Александро-Невское братство 1918-1932 годы. СПб., 2003. С. 10-13.
[12] См. Спиридонова Е.К. Вскрытие мощей Александра Невского в 1922 году (по материалам периодической печати) // Александр Невский и Ледовое побоище. Материалы научной конференции, посвященной 770-летию Ледового побоища / Отв. ред. Ю.В. Кривошеев, Р.А. Соколов. СПб., 2014. С. 155-159.
[13] ЛОГАВ. Ф. Р2205. Оп. 2. Д. 29. Л. 70-70 об.
[14] Там же. Л. 65.
[15] Кашеваров А.Н. Православная Российская Церковь и Советское государство (1917‑1922). М., 2005. С. 212-215.
[16] ЛОГАВ. Ф. Р2205. Оп. 2. Д. 29. Л. 133.
[17] См., например, протокол допроса епископа Петергофского Николая (Ярушевича) (Там же. Л. 73-75).
[18] О процессе митрополита Вениамина (Казанского) подробно см.: Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917‑1945. СПб., 1995. С. 64-69.
[19] ЛОГАВ. Ф. Р2205. Оп. 2. Д. 29. Л. 86.
[20] Там же. Л. 119, 122, 127.
[21] Там же. Л. 116, 124-124 об.
[22] Там же. Л. 130-130 об.
[23] Там же. Л. 137.
[24] См. Вышинский А.Я. Судебные речи. М., 1955. С. 46-97.
[25] Деяния II всероссийского поместного собора православной церкви. М., 1923. С. 10.
[26] Цит. по: Михайлова Е.А. Выставочный проект Музея антропологии и этнографии «Антирелигиозная выставка в Государственном Эрмитаже» и его создатель В.Г. Богораз // Радловский сборник. Научные исследования и музейные проекты МАЭ РАН в 2010 г. СПб., С. 93.