Контакты между Русской православной церковью и монастырем Амэ-Шеветонь в 1926-2004 гг." >
Контакты между Русской православной церковью и монастырем Амэ-Шеветонь в 1926-2004 гг.
Статья иеромонаха Антония (Ламбрехтс) повествует о взаимоотношениях монахов Шеветоньского монастыря с РПЦ, о том православном опыте, который они перенимали в течение всех лет взаимного общения.
Статья

С момента возникновения бенедиктинского Крестовоздвиженского монастыря в Амэ (Amay)[1] — и даже до того, как он был основан, — монахи нашей общины стремились установить связи с представителями Православных церквей Востока[2]. Основатель монастыря отец Ламбер Бодуэн (Lambert Beauduin) считал, что личные контакты (встречи, поездки, переписка, богословские и духовные собеседования, совместная молитва и так далее) являются эффективным путем к сближению, путем к единству. Как он писал в основанном общиной журнале «Иреникон» (Irénikon), необходимо было «найти способы общения, установить как можно более глубокие связи, сблизить души и сердца в атмосфере доверия и любви»[3]. Ради этого, говорил отец Ламбер, следовало исключить какой бы то ни было прозелитизм, любые попытки «купить» так называемых «отделенных братьев»[4], например, через дела благотворительности, отбросить идею достижения единства путем своего рода религиозного «империализма», путем «поглощения» всех христиан-некатоликов Римом[5]. Напротив, считал он, Запад должен отправиться «в школу Востока»[6], при этом не ставя задачу подражать внешним формам, не пытаться в одних случаях нарочито «византинизировать» церковный обряд, а в других случаях искусственно «латинизировать» его, но осуществлять «сближение в душах»[7]. Следовало прежде всего добиваться «примирения в духе и сердцах», следовало «узнать, понять, оценить, полюбить наших отделенных братьев и проникнуться уважением к ним»[8].

Среди церквей христианского Востока Русская Православная Церковь в глазах монахов Амэ с самого начала заняла преимущественное положение. Это не значит, что были забыты другие Православные Церкви. Вспомним, например, о многих интенсивных контактах нашей общины с Греческой церковью, начавшихся еще в 1930-х годах. Позже, особенно в 1960-е годы, установились связи с Румынской Православной Церковью, а также с древними Коптской и Армянской Церквями. Кроме того, отец Ламбер в своем стремлении к церковному единству не оставлял без внимания и Англиканскую Церковь, а также и другие Церкви, прошедшие через Реформу. Но в первые годы после основания монастыря Русская Церковь была, можно сказать, в центре его внимания. Об этом свидетельствует принятие в общине, наряду с обычным для Запада латинским обрядом, обряда византийско-славянского, а также состав статей, опубликованных в «Ирениконе».

Особенный интерес к Русской Православной Церкви объяснялся, разумеется, политическими и культурными обстоятельствами того времени. После революции 1917 г. эта самая большая из Православных Церквей мира подверглась невиданным гонениям. Сотни тысяч её членов нашли прибежище во Франции, Германии и в других странах, в том числе и в Бельгии. Многие беженцы были хорошо знакомы с западной культурой или, во всяком случае, не были ей чужды. Среди эмигрантов оказались лучшие русские религиозные мыслители и богословы того времени, и начавшийся с ними диалог оказался плодотворным и сулил большие надежды.

Отец Ламбер остро чувствовал свою сопричастность к страданиям бесчисленных российских монахов и монахинь, подвергавшихся преследованиям в России[9], и принятие монастырем, помимо латинского, византийско-славянского обряда знаменовало собой молитвенное участие бенедиктинских монахов в трагической судьбе своих российских братьев и сестер во Христе. По мнению отца Ламбера, в поисках пути к церковному единству именно монашество призвано играть роль первопроходцев. С его точки зрения, «Монашеская жизнь, общая для обеих Церквей и предшествовавшая всем разделениям, является точкой наименьшего сопротивления взаимопроникновению Церквей»[10]. После паломничества в Почаевскую Лавру, совершенного в 1925 году в праздник Благовещения за полгода до основания общины в Амэ, отец Ламбер уже принял твердое решение: «Наши монахи будут ездить на Восток. Мы будем приглашать восточных христиан подолгу жить у нас. Мы приложим все усилия через установление взаимопонимания для того, чтобы точно уяснить, что нас объединяет — а нас объединяет почти все! — и выявить то немногое, что нас разъединяет. Когда пути к встречам и согласию будут проложены, Бог сделает остальное»[11].

В истории контактов нашей общины с Русской Православной Церковью можно выделить три периода, из которых ни один последующий не отменяет предыдущего. Первый период, который длился со дня основания общины в 1925 г. до 1960 г., был для нас периодом открытий и первоначального обучения. Контакты, обмены и дружеские связи ограничивались почти исключительно русскими православными людьми, оказавшимися в эмиграции. В круг общения вошли приходы, монастыри, отдельные религиозные мыслители и богословы. Второй период начался в 1960 г. после назначения на кафедру Московской Патриархии в Брюсселе епископа Василия (Кривошеина), во время подготовки II Ватиканского собора и первых встреч с митрополитом Никодимом (Ротовым). То была эпоха официального экуменического и богословского диалога, контактов с иерархами и духовенством в самой России, в частности с Ленинградской Духовной академией; тогда же состоялись первые поездки представителей монастыря в Россию. Однако не прекратились и контакты, установившиеся в первый период; наоборот, они расширились и углубились. Третий период начался в 1988 г., когда в России стали готовиться к торжествам по случаю тысячелетия крещения Руси, в разгар «перестройки», и этот период продолжается по сей день. В стране наступила эпоха релииозной свободы, эпоха, когда мы получили возможность открывать для себя реальную жизнь Русской Православной Церкви на всех уровнях, во всем ее многообразии, со всеми ее достижениями и трудностями, знакомиться с семейной жизнью, с жизнью приходов и общин, с монашеской жизнью, с деятельностью отдельных иерархов и рядовых священников и так далее. Как второй период, можно сказать, вобрал в себя первый, так и третий период вобрал в себя первые два — ничто предшествующее не было забыто. Наоборот, многое из того, что было достигнуто ранее, принесло в новых условиях новые плоды.

Первый период: 1925-1960 гг.

Летом 1926 г., всего несколько месяцев спустя после основания монастыря в Амэ, молодой общине, казалось, представилась идеальная возможность установления сотрудничества с русским православным монастырем. Монастырь в Печорах, древний оплот православия на Псковщине, оказавшийся на территории, отошедшей в 1920 г. к Эстонии, намеревался предложить Эстонской Православной Церкви устроить у себя семинарию для подготовки служителей Церкви. Однако, будучи полностью отрезанным от России и в то же время лишившийся основы своего хозяйственного благополучия — большей части принадлежавших ему земель, экспроприированных эстонскими властями, монастырь сам должен был искать помощи для осуществления своего проекта.

В это время один из русских эмигрантов, Сергей Николаевич Большаков, студент, проводивший летние каникулы в Печорах, услышал о монастыре в Амэ и в августе 1926 г. решил написать пространное письмо отцу Ламберу Бодуэну с просьбой помочь Печорскому монастырю. Подробно изложив затруднительное положение этого монастыря и вообще Православной Церкви в Эстонии, он писал: «Если Вас вдохновляет святое желание помочь бескорыстно страждущим братьям на Востоке и войти в братскую и дружескую связь с православной иерархией, то примите участие в заботах ее создать здесь духовную семинарию, разсадить будущих пастырей, помогите ей духовно и материально»[12]. Ответить на это письмо отец Ламбер поручил своему секретарю отцу Давиду Бальфуру (Balfour), который хорошо знал русский язык. В этом ответном письме (к сожалению, оно не сохранилось) говорилось о том, что отец Ламбер предлагает незамедлительно направить в Печоры небольшую группу образованных монахов для обсуждения с настоятелем монастыря вопрос о том, в каких конкретных формах такая помощь могла бы быть оказана. При этом он хотел использовать пребывание монахов из Амэ в Печорах для их приобщения к монашеской жизни этого русского православного монастыря.

Спустя месяц настоятель монастыря епископ Печерский Иоанн (Булин) написал письмо отцу Ламберу, в котором говорилось: «Вполне разделяю прекрасные мысли отца Давида (Бальфура) о способах братского сближения верующих православных с верующими католиками, обоюдно постоянно скорбящих о существующих между чадами Единой Вселенской Христовой Церкви разделениях. Я всегда готов, по мысли нашей Церкви, ежедневно молящейся «о мире всего мира, о благосостоянии святых Божиих Церквей и о соединении всех», стремиться к достижению восстановления прерванного кознями врага нашего спасения общения между восточной и западной частями Единой Вселенской Христовой Церкви. Дело сие требует близкого взаимного знания, братской во Христе любви и понимания и тщательной подготовки, может быть, и нескольких поколений. Буду весьма рад принять у себя в монастыре в качестве дорогих гостей Ваших монахов для личных с ними переговоров по затронутым в письме С. Большакова вопросам и для предоставления им возможности познакомиться с жизнью православного русского монашества и церкви »[13].

О лучшем ответе, столь согласном с его намерениями, отец Ламбер не мог и мечтать! Он рассчитывал послать в Печоры двоих или троих своих монахов в начале ноября. Уже были готовы паспорта, получены необходимые визы и сам митрополит Таллинский Александр (Паулус) заявил о своем согласии принять монахов из Амэ.

Но неожиданно пришло новое письмо от Печорского епископа Иоанна, который просил отложить поездку и приносил извинения за задержку: «По совершенно неожиданным и независимым от нас обстоятельствам, в высшей степени неприятным, необходимо поездку Вашей делегации отложить прибытием к нам в Печеры до второй половины января месяца 1927 года. Подробностей сообщить не имею возможности, о них немного знает приезжавший под Ваш гостеприимный кров Сергей Николаевич Большаков. Очень прошу Вас не огорчаться этой отсрочкой прибытия к нам Вашей почтенной Делегации и принять мои сердечнейшие уверения в глубочайшем к Вам уважении и искреннем смирении служить Вашему Высокопреподобию о Христе во всем, что касается мира, единения и Евангельской любви к Богу и своему ближнему»[14].

К сожалению, ни один из монахов в Печоры так и не поехал... Неожиданно возникшие причины отсрочки визита, а затем и полной отмены планов сотрудничества между Амэ и Печорами до сих пор не вполне ясны. В свое время их затронул в своих воспоминаниях С.Н. Большаков: его план налаживания сотрудничества, как писал он, был «слишком смелым для того времени, даже рискованным и во всяком случае преждевременным... Тогда я был еще молод, неопытен и наивен»[15]. Полный энтузиазма, он проинформировал об этом проекте своего духовного отца митрополита Антония (Храповицкого) и нескольких других епископов, живших в эмиграции. В конце концов Парижский митрополит Евлогий (Георгиевский), вероятно, предостерег Таллинского митрополита Александра от подобного рода сотрудничества с бельгийскими бенедиктинцами, чья новоучрежденная обитель еще недостаточно себя проявила[16].

Но монахи Амэ не были обескуражены. Вскоре открылись новые возможности. Осенью 1927 г. один из первых монахов монастыря отец Федор Бельпер (Belpaire) был послан в русские монастыри горы Афон и провел там три месяца, с сентября по ноябрь. Выходец из богатой антверпенской буржуазной семьи, доктор философии и физических наук, принявший постриг в возрасте сорока четырех лет, отец Федор был принят на срок более месяца в русский скит святого Андрея. Настоятель архимандрит Митрофан окружил его вниманием и заботой. Монаха-бенедиктинца пригласили присутствовать на богослужении в монашеском хоре, работать в саду и в библиотеке, заботились о его здоровье, сшили ему новую рясу и скуфью. Хотя, несмотря на все это, он порой ощущал культурный и духовный барьер, отделявший его от «этих простых душ, вполне удовлетворенных своим трудом и своей молитвой», он в то же время говорил, «что о столь приятном пребывании можно было только мечтать»[17]. Во всяком случае, эта поездка повлияла на всю его дальнейшую жизнь. Людям, знавшим его позднее в качестве настоятеля в Амэ и в Шеветоне, он подавал пример своим смирением, молитвенной жизнью, своим личным нестяжанием и привязанностью к духовной традиции Православной Церкви.

После отца Федора Бельпера многие другие монахи нашей общины совершали более или менее длительные поездки на Гору Афон. Вспомним, в этой связи, например, об отце Давиде Бальфуре, который встречался там со старцем Силуаном (Антоновым) и его учеником отцом Софронием (Сахаровым), и именно они подвигли его на переход в православие; об отце Иренее Дунсе (Doens), который стал крупным специалистом по монашеской жизни на Афоне; об отце Григории Бейнбридже (Bainbridge), который в 1951 г. в русских монастырях Афона провел несколько месяцев, а впоследствии стал регентом Шеветоньского хора; и об отце Афанасии Ван Рёйвене (Van Ruijven), который был гостем Пантелеимонова монастыря в 1957 г. и описал его повседневную жизнь в «Ирениконе»[18].

В Пантелеимоновском монастыре они познакомились с молодым иеромонахом Василием (Кривошеиным), будущим архиепископом Брюссельским. С 1925 по 1947 гг. он был монахом в одном из афонских монастырей, всегда оказывал нашим братьям радушный прием и остался другом нашей общины до конца своих дней. В 1951 г. он стал приходским священником в Оксфорде и иногда приезжал с визитом в Шеветонь, где рассказывал о Церкви в России и о своих патристических исследованиях.

Значение этих афонских встреч для первых монахов из Амэ трудно переоценить. В этой «школе Востока» им нужно было изучать буквально все: язык и литургические обряды, церковное пение и иную монашескую традицию, а также необыкновенное гостеприимство, свойственное православным монастырям, и за все это мы по сей день остаемся у афонских монахов в долгу и сохраняем по отношению к ним чувство глубокой признательности.

Само собой разумеется, что контакты монастыря в Амэ с Русской православной церковью в первые годы его существования ограничивались, по понятым обстоятельствам, русской эмигрантской средой, в которой монастырь стал вскоре известен благодаря журналу «Иреникон». Реакция православного духовенства на появление нового издания была положительной, даже иногда восторженной[19], и вскоре «Иреникон» смог предоставить свои страницы самим православным. Так, например, в 1927 г. появились первые публикации отца Сергия Четверикова и дьякона Георгия Цебрикова, в 1928 г. — Николая Арсеньева, Валерия Виленского и Ивана Лаговского, в 1931 г. — отца Сергия Булгакова, в 1935 г. — Николая Зернова, в 1936 г. — Сергея Большакова, Михаила Зызыкина и Мирры Лот-Бородиной, в 1937 г. — Льва Зандера, в 1938 г. — Георгия Федотова и Семена Франка, в 1939 г. — Василия Зеньковского и других менее известных авторов. Среди друзей старейших монахов нашей общины отца Николая Эгендера (Egender) и отца Эммануила Ланна (Lanne) можно назвать представителей четырех поколений семьи Лосских — философа Николая Онуфриевича, богословов Владимира Николаевича, Николая Владимировича, Андрея Николаевича и других членов этой семьи. Еще одним другом нашей общины с первых дней ее существования (хотя он никогда не публиковался в «Ирениконе») был князь Дмитрий Алексеевич Шаховской[20], который впоследствии принял монашество под именем Иоанна и стал архиепископом Сан-Францисским Православной Церкви в Америке; еще в начале 1920-х годов, во время учебы в Лувенском университете на стипендию, предоставленную ему кардиналом Мерсье (Mercier), он познакомился с некоторыми будущими монахами Амэ, в частности, с отцом Оливье Руссо (Rousseau) и Константином (в монашестве Климентом) Лялиным, русским беженцем в Бельгии, в юности ставшим католиком.

Многие из упомянутых выше авторов преподавали в Свято-Сергиевском Богословском институте в Париже или были активными участниками Русского студенческого христианского движения (РСХД) во Франции. С ними завязали активные и продолжительные контакты отец Лев Жилле (Gillet), отец Давид Бальфур, происходивший из прибалтийских немцев отец Андрей де Лилиенфельд и особенно (со времени поступления его в монастырь в 1928 г.) отец Климент Лялин. В результате между Свято-Сергиевским институтом и общиной Амэ-Шеветонь установились дружеские связи, возникла атмосфера сотрудничества, начались взаимные обмены; это продолжается и по сей день. В 1952 г. отец Ламбер Бодуэн вместе с известным католическим литургистом отцом Бернаром Боттом (Botte) из Лувена, парижанами отцом Киприаном (Керном) и отцом Николаем Афанасьевым приняли участие в учреждении знаменитых «Литургических недель» в Свято-Сергиевском институте. В 1942 г. в Шеветоне отец Климент Лялин положил начало «Экуменическим неделям», и с 1947 г. профессора Института ежегодно приглашались участвовать в этом традиционном мероприятии.

С конца 1920-х гг. на страницах «Иреникона» началась публикация хроники жизни Русской Церкви, которая с течением времени становилась все более подробной, а также «Обзоров журналов» и рецензий, в которых отец Климент Лялин кратко излагал и анализировал почти все публикации русских эмигрантов в области богословия и философии. В этих хрониках, обзорах и рецензиях, как и при выборе новых своих друзей, наш монастырь всегда старался держаться в стороне от конфликтов внутри русской православной среды, возникавших между различными группировками и церковными юрисдикциями.

Разумеется, «Иреникон» воспользовался расширением контактов нашей общины с православными мыслителями русского Зарубежья. Назовем несколько имен известных русских богословов, которые опубликовали свои работы в шеветоньском журнале после Второй мировой войны (в скобках указаны год первой публикации и число работ, опубликованных в «Ирениконе» за период с 1945 по 2000 гг.): отец Киприан Керн (1947; 5), отец Георгий Флоровский (1949; 3), отец Павел Евдокимов (1950; 1), епископ Кассиан Безобразов (1951; 2), отец Александр Шмеман (1954; 2), отец Алексей Князев (1955; 3), отец Иоанн Мейендорф (1955; 3), Сергей Большаков (1955; 1), отец Феодосий Спасский (1957; 1), отец Борис Бобринский (1959; 2), отец Николай Афанасьев (1962; 5), архиепископ Василий Кривошеин (1966; 2), Петр Ковалевский (1967;1), Николай Лосский (1992; 1).


Второй период: 1960-1988 гг.

Около 1960 г. три важных события обозначили начало нового периода в отношениях между Шеветоньским монастырем и Русской Православной Церковью.

Во-первых, 25 января 1959 г. после своего избрания папа Иоанн XXIII объявил о предстоящем созыве Второго Ватиканского Собора. Отец Ламбер Бодуэн воспринял эту весть с огромной радостью. Дело в том, что перед Второй мировой войной будущий папа посетил общину Амэ и выразил согласие со многими идеями отца Ламбера. Стало известно, что на Собор в Рим будут приглашены наблюдатели от Православных Церквей и что они смогут там выступить. Нескольким монахам из Шеветоня, которые в это время проживали в Риме, было поручено внимательно наблюдать за работой Собора, сотрудничать в качестве советников некоторых епископов и в качестве редакторов соборных документов.

В том же 1959 г. старый друг нашей общины архимандрит Василий (Кривошеин) был хиротонисан во епископа и в следующем году (31 мая 1960 г.) назначен Московской Патриархией архиепископом Брюссельским и Бельгийским, после чего наши связи с ним еще более окрепли.

Третье событие обозначило начало новой эпохи для Русской Православной Церкви в целом и, в частности, для ее внешних сношений: речь идет о епископской хиротонии архимандрита Никодима (Ротова) 10 июля 1960 г. с назначением его на должность председателя Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии[21]. Уже в июне 1961 г. Русская Православная Церковь подала прошение о приеме во Всемирный Совет Церквей и осенью того же года смогла впервые принять участие в работе третьей Ассамблеи ВСЦ в Нью-Дели.

Вместе с тем первая реакция Московской Патриархии на созыв II Ватиканского собора и на поступившее из Рима приглашение прислать на Собор наблюдателей оказалась весьма негативной. В мае 1961 г. в «Журнале Московской Патриархии» появилась анонимная статья с категорическим non possumus. Автор критиковал претензии Католической Церкви на всемирную гегемонию и выражал опасение, что Собор станет «орудием для достижения политических целей, не совместимых с духом христианства»[22]. За этим фактически стояло опасение Московской Патриархии, что Собор выступит с открытыми нападками на Советский Союз.

Католическая Церковь предприняла усилия, чтобы убедить Русскую Церковь в важности ее участия в работе Собора, и в том, что эти усилия увенчались успехом, далеко не последнюю роль сыграли монахи Шеветоня. Так, 2 апреля 1962 г., за девять месяцев до открытия Собора, настоятель нашего монастыря отец Фома Бекке (Becquet) специально отправился в Париж для встречи с митрополитом Никодимом[23] с целью убедить его прислать наблюдателей из Москвы. С той же целью в августе того же года Сергей Большаков организовал в Меце (Франция) встречу кардинала Тиссерана (Tisserant), митрополита Никодима и архиепископа Василия (Кривошеина); на завтрак, который предшествовал личной встрече трех иерархов, был приглашен также отец Федор Стротман (Strotmann) из Шеветоня[24]. Как известно, эти и многие другие инициативы способствовали решению Священного Синода в Москве принять in extremis приглашение Рима и направить в качестве наблюдателей на Собор протоиерея Виталия Борового и архимандрита Владимира (Котлярова), нынешнего митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского. 27 декабря 1963 г., после первой сессии Собора, митрополит Никодим и архиепископ Василий специально посетили Шеветонь, чтобы выразить монахам обители чувства признательности, дружбы и доверия, и, несмотря на холодную снежную погоду, они отслужили панихиду на могилах отца Ламбера Бодуэна и отца Климента Лялина.

Благодаря этим двум выдающимся иерархам Московской Патриархии — митрополиту Никодиму в России и архиепископу Василию в Бельгии — Шеветонский монастырь стал известен в России, и в то же время они помогли нам открыть для себя возрождающуюся Русскую Православную Церковь 1960-х — 1970-х гг., в частности, благодаря знакомству с Московской и Ленинградской Духовными академиями. Расширились личные взаимные контакты. Было бы слишком долго перечислять здесь всех епископов и других представителей Русской Православной Церкви, которые в разные годы посетили Шеветонь, благодаря двум названным выше иерархам. В качестве примера назовем лишь некоторых духовных лиц: митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков) в 1968 г. и в 1987 г., когда он служил у нас литургию в рамках встречи с организацией Pax Christi Internationalis; нынешний патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев), будучи митрополитом Смоленским и Калининградским, председателем Отдела внешних церковных сношений, в 1969 г.; митрополит Сурожский Антоний (Блум) в 1969 г.; патриарх Московский и всея Руси Алексий (Ридигер), будучи митрополитом Таллиннским и Эстонским, в 1970 г.; епископ Цюрихский Серафим (Родионов) в 1972 г.; архиепископ Волоколамский Питирим (Нечаев) в 1973 г.; митрополит Владимир (Сабодан), нынешний глава Украинской Православной Церкви, в 1984 и 1987 гг. Коме того, нас продолжали посещать священнослужители Русского Зарубежья, принадлежавшие к другим церковным юрисдикциям, например, архимандрит Софроний (Сахаров) в 1963 г. и архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) в 1968 г.

Митрополит Никодим сам во второй раз посетил Шеветонь в 1972 г., десять лет спустя после первого визита, чтобы отслужить в нашей церкви православную Литургию. В следующем году он продемонстрировал свою глубокую симпатию к нашему монастырю, пригласив троих монахов нашей общины в Россию для десятидневной поездки в Москву, Ленинград и Псков. Ими были настоятель отец Михаил Ван Парэйс (Van Parys), прежний настоятель отец Николай Эгендер и отец Бернар Смолдерс (Smolders). Вот что пишет отец Николай в своем рассказе об этом путешествии: «Митрополит Никодим тем самым хотел поблагодарить нас за гостеприимство, с которым представители Русской Церкви были приняты в Шеветоне. На самом же деле, за десять дней он сделал больше, чем мы были способны сделать за десять лет. На протяжении всего нашего пребывания — даже на сугубо официальных встречах — мы не могли не ощущать, что нас объединяют крепкие узы подлинного братства, узы, выкованные в терпении за 50 лет нашего существования, в доверии друг к другу и в общей вере в единство»[25]. Гости из Бельгии получили частную аудиенцию у патриарха Пимена, и, более того, он разрешил им отслужить Литургию византийского обряда в Свято-Троицкой Сергиевой лавре (в храме Смоленской иконы Божией Матери) и в церкви Ленинградской духовной академии. С этого времени установились и наши продолжительные дружеские связи с преподавателями этой академии. Монахи нашей общины (в частности, отец Эммануил Ланн и отец Михаил Ван Парэйс) общались с ними также на международных экуменических встречах, в которых в тот период они участвовали.

Наконец, следует напомнить, что отчасти благодаря экуменической деятельности нашего монастыря в нашей стране Православные Церкви Бельгии в 1985 г. были официально признаны государством как равноправные с иными Христианскими Церквями: Католической, Англиканской, Протестантской, а также с Иудаизмом. Для Бельгии это имело важные последствия. В самом деле, с тех пор само Бельгийское государство выплачивает жалованье православным епископам, приходским священникам, священнослужителям в тюрьмах и в армии, преподавателям православной религии в государственной системе образования и так далее.

 

Третий период: с 1988 г. до наших дней

Тысячелетие крещения Руси, которое праздновалось в 1988 г., открыло новый период наших отношений с Русской Православной Церковью. В атмосфере эйфории, вызванной тогда еще робкой религиозной свободой, один из наших монахов отец Максим Жименез (Gimеnez), тогдашний регент нашего византийского хора, принял участие в третьей международной научной конференции, посвященной тысячелетию крещения Руси, на тему «Русское православие, его литургическая жизнь и искусство». Отец Максим выступил с сообщением о синодальном переводе «Триоди нотного пения», переиздание которого он подготовил в издательстве нашего монастыря. Конференция состоялась в Ленинграде в феврале 1988 г., и отец Максим встретил там старых друзей Шеветоня и обрел несколько новых, чья преданная и бескорыстная дружба уже вскоре должна была существенно обновить и обогатить наши отношения с Русской Православной Церковью, придать этим отношениям новые измерения. В этой связи мы с большой благодарностью думаем прежде всего о Наталии Юрьевне Сахаровой, филологе-романисте, и о ее супруге Игоре Васильевиче, историке-генеалоге. Родившаяся во Франции, Наталия Юрьевна с детства знала тех самых представителей Русского церковного зарубежья, контакты с которыми были столь важны для монахов Амэ-Шеветоня. После войны ее родители, русские эмигранты первой волны, приняли решение вернуться в Россию, здесь она вышла замуж, и здесь они вместе с мужем обрели пылкую веру, что было связано с их частыми поездками в Печерский монастырь и тесным общением с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), и их регулярным посещением храма Ленинградской духовной академии, где митрополит Никодим и его ученик молодой епископ Кирилл (Гундяев) активно возрождали полнокровную литургическую жизнь. Именно Наталия Юрьевна была готова до конца понять цели, которые ставили перед собой шеветоньские монахи, воспринять их идеал. Благодаря ей и ее супругу, благодаря ее студентам и друзьям наша община на протяжении последующих лет могла открыть для себя те измерения русской церковной жизни, которые до того были для нас недоступны и даже нам не известны: богатства и тяготы семейной, приходской, общинной и интеллектуальной жизни православных христиан России. Мы познакомились с группировавшейся вокруг Сахаровых небольшой общиной, собравшейся при храме Санкт-Петербургской духовной академии, стали друзьями их друзей, в том числе с Сергеем Сергеевичем Аверинцевым, иконописцем отцом Зиноном (Теодором), с отцом Александром Сорокиным, с отцом Георгием Кочетковым и его братством... Одним словом, мы смогли открыть для себя жизнь Православной Церкви сегодняшней России в ее конкретной и многообразной повседневности.

Новая атмосфера духовной свободы позволила нам впервые открыто, публично заявить в России широким кругам россиян о нашем монашеском идеале, о нашей концепции единства Церкви и о путях к достижению этого единства.

С 12 по 25 ноября 1991 г. Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы имени М. Рудомино пригласила нас организовать в Москве выставку о Шеветоньском монастыре, где была бы показана наша монастырская жизнь, издаваемые нами книги и журнал «Иреникон», произведения нашей иконописной мастерской, изделия из эмали и другие предметы церковного обихода, кассеты, на которых запечатлено пение нашего церковного хора, богатства нашей библиотеки и нашего архива. В дни работы выставки представители нашего монастыря выступили с лекциями, посвященными истории нашей общины, духовной традиции монашества на Западе и Востоке, а также нашему журналу. Выставку почтили своим посещением постоянный член Священного Синода митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий и епископ Можайский Григорий (Чирков), на ней побывали представители различных христианских конфессий. После ее закрытия Патриарх Кирилл, на тот момент митрополит Смоленский и Калининградский и председатель Отдела внешних церковных сношений, поблагодарил шеветоньских монахов за устройство выставки, как проявление доброй воли и стремления к доброжелательному и конструктивному диалогу[26].

В следующем 1992 году аналогичная выставка состоялась с 13 по 26 октября в Санкт-Петербурге, в Российской национальной библиотеке. Она получила благословение митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева), и на ней побывали многочисленные посетители. Эта выставка тоже сопровождалась лекциями, беседами и другими мероприятиями, в которых приняло участие несколько преподавателей Санкт-Петербургских духовных школ.

Обе выставки — в Москве и Санкт-Петербурге — были подготовлены и организованы отцом Фаддеем Барнасом (Barnas), который был тогда библиотекарем нашего монастыря.

После этого монахи Шеветоня еще не раз посещали Россию. Так, нас приглашали для чтения лекций, посвященных истории монастыря и монашеской духовности. Можно упомянуть, например, о курсе лекций «Святые монахи Востока и Запада», прочитанном в ноябре 2000 г. отцом Михаилом Ван Парэйсом, тогдашнем настоятелем монастыря, в московском Библейско-богословском институте святого Апостола Андрея. Ранее сотрудники этого института участвовали в проводимых в Шеветоне так называемых «учебных неделях», темой которых в 1995 г. было «Примирение», а в 1998 г. — «Крещение и общение», причем Институт опубликовал труды этих «Недель» в русском переводе[27].

Наконец совсем недавно, в мае 2003 г., наш монастырь стал соорганизатором (наряду с Российской национальной библиотекой, обществом «Санкт-Петербург — Бельгия», комитетом по внешним связям и комитетом по культуре Администрации Санкт-Петербурга и Посольством Бельгии в Москве) представительной научной конференции «Петербург — европейский город: Бельгийско-русские связи — история и современность», посвященной 300-летию Санкт-Петербурга и 150-летию установления дипломатических отношений между Бельгией и Россией. Она состоялась 15 и 16 мая 2003 г. в Российской национальной библиотеке. При открытии этой конференции было зачитано приветственное послание митрополита Кирилла, председателя Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии, ныне Патриарха Московского и всея Руси. Второй день был целиком посвящен церковным связям между обеими странами, связям в области духовной жизни. В этот день на конференции председательствовал отец Михаил Ван Парэйс вместе со священниками отцом Владимиром Федоровым и отцом Александром Сорокиным. Со вступительным словом к участникам заседания обратился настоятель нашего монастыря отец Филипп Вандерхейден, были заслушаны доклады Сергея Аверинцева («Преподобный Венедикт Нурсийский и преподобный Сергий Радонежский в историческом контексте: опыт сопоставления»; докладчик написал текст этого доклада незадолго до постигшей его тяжкой болезни, сведшей его в могилу, и это был его последний научный труд), Наталии Сахаровой («Отец Ламбер Бодуэн (1873-1960) — основатель монастыря в Амэ-Шеветоне; в связи с недавним выходом в свет в Бельгии его двухтомной биографии»), автора настоящей статьи («Связи между Русской Православной Церковью и Шеветоньским Крестовоздвиженским монастырем»), Николая Белявского («Кардинал Дезире Мерсье и русские эмигранты в Бельгии»), отца Михаила Ван Парэйса («Отец Климент Лялин — богослов христианского единства»), дьякона Александра Мусина («Русская Церковь в Бельгии и ее епископ: Значение трудов архиепископа Брюссельского Василия Кривошеина для современного европейского диалога») и отца Владимира Федорова («Санкт-Петербург и Брюссель: будущее христианской Европы. К 25-летию со дня кончины митрополита Никодима (Ротова) (1929-1979), провозвестника христианского единства»). На следующий день делегация Шеветоньского монастыря присутствовала на панихиде, которую служил в церкви святого Серафима Саровского и на могиле архиепископа Василия (Кривошеина) митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир; во время богослужения митрополит тепло приветствовал посланцев нашего монастыря. Шеветоньские монахи посетили также Александро-Невскую лавру, присутствовали на богослужениях в нескольких православных храмах, а также побывали в католической семинарии Санкт-Петербурга.      

Весь этот обмен на богословском и духовном уровне дает нам лишнюю возможность выразить нашу благодарность христианскому Востоку и, прежде всего, Русской Православной Церкви за все то, что мы от них получили за все время существования нашего монастыря.

События последних лет показывают, что достижения, которыми характеризуются первый и второй периоды связи между Шеветоньским монастырем и Русской Православной Церковью, не пропали даром — они подготовили почву для дальнейшего развития отношений между нами. Мы сохраняем очень хорошие отношения с православными кругами на Западе, прежде всего с представителями русского зарубежья в Бельгии и Франции, и в то же время сохраняем доверительные и дружественные связи с церковной иерархией в России. Достаточно вспомнить о том, что за последние десять лет наш монастырь по просьбе русских иерархов не раз принимал на длительный срок русских семинаристов, помогая им выучить французский язык и ознакомиться с жизнью Церкви в Бельгии. Преподаватели, студенты и семинаристы приезжают работать в нашей библиотеке. Мы поддерживаем дружественные отношения с архиепископом Брюссельским и Бельгийским Симоном (Ишуниным), представителем Московской Патриархии в нашей стране, со священнослужителями его епархии, а также с архиепископом Волоколамским Илларионом (Алфеевым), Председателем Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.

 

Заключение: Каким будет четвертый период?

Наши выводы будут кратки. Многочисленные и разнообразные связи Шеветоньского монастыря с Русской Православной Церковью всегда были и остаются до сих пор неиссякаемым источником обогащения духовной жизни нашей общины, наших познаний во всех областях христианской культуры. Шеветоньские монахи всегда ощущали и ощущают, что они получили в этом общении намного больше, чем смогли дать сами. Если мы и смогли чем-то поделиться с нашими православными братьями, то не нам об этом говорить, и нам даже не следует этого знать. Но при этом все, что мы получили, мы хранили и храним не только для самих себя. Мы стараемся поделиться с христианами Запада тем богатством, которым нас одарил христианский Восток, и передать им нашу любовь к православию.

Повторим слова отца Ламбера Бодуэна, приведенные в начале нашей статьи. Напомним, что для него целью основания нашего монастыря было «узнать, понять, оценить, полюбить наших отделенных братьев и проникнуться уважением к ним». Достигли ли мы этой цели? Конечно, нет. Кто может сказать себе, что уже достаточно узнал, понял, оценил и, тем более, полюбил своего брата? Однако когда речь идет о единстве христиан, не может быть конца стремлению возрастать в любви.

Кратко обрисовав три обозначенных выше периода, мы можем представить себе, что за ними последуют и другие. Для нашего монастыря было бы важным, например, больше развивать связи с монастырями России — это наша мечта. Но мы, как и в прошлом, должны быть ведомы Святым Духом, Который указывает нам путь и уже соединяет нас в едином Господе.

«Страницы. Богословие, культура, образование» № 9:3 (2004) 


[1] Монастырь был основан в 1926 г. в городке Амэ, на берегу реки Маас, в Бельгии. В 1939 г. он переместился и обосновался в предгорьях Арденн, близ небольшого селения Шеветонь (Chevetogne).

[2] Под Востоком Рим понимает, в частности, все церкви — наследницы византийской традиции.

[3] Beauduin, Lambert. Dans quel esprit nous voudrions travailler // Irénikon, 1926, № 2, mai, р.17.

[4] То есть христиан, принадлежавших не к католической Церкви, а к другим Церквам.

[5] Beauduin, Lambert. Dans quel esprit nous voudrions travailler, p. 117-119.

[6] Beauduin, Lambert. L'Occident à l'école de l'Orient // Irénikon, 1926, p. 10-20, 65-73.

[7] De quoi s'agit-il? // Irénikon, 1926, № 1, p. 4-10.

[8] A nos lecteurs // Ibid., p. 2.

[9] В заключительной части своего очерка «Посещение православной Почаевской лавры» отец Ламбер замечал: «Мы думаем о единении во Христе, о великом прошлом русского монашества, о будущем, которое его ожидает... Мы размышляем о больших возможностях русского монашества. Что сталось сегодня с великими русскими лаврами!» В связи с этим он отсылал читателя к Достоевскому: «Не заключено ли спасение русского народа в монашестве, возникшем в недрах народа, которое воплотило в себе все лучшее, что есть в русской верующей душе?»: Beauduin, Lambert. Une visite à la laure orthodoxe de Potchaïev // Pages de Gloire. — Liège-Bruges, 1927-1928, p. 48-56. Перепечатано в бюллетене: Lettre de Chevetogne, 2000, № 1-2, p.16-25.

[10] A nos lecteurs // Irénikon, 1926, №.1, p. 3. Ту же идею он высказал в цитированном выше очерке о посещении им Почаевской лавры: Beauduin, Lambert. Une visite à la laure orthodoxe de Potchaïev, p. 56.

[11] Ibid., p.56.

[12] Письмо Сергея Большакова о. Ламберу Бодуэну от 16 августа 1926 г. // Архив Шеветоньского монастыря.

[13] Письмо епископа Печерского Иоанна (Булина) о. Ламберу Бодуэну от 25 сентября 1926 г. // Архив Шеветоньского монастыря.

[14] Письмо епископа Иоанна (Булина) о. Ламберу Бодуэну от 16 ноября 1926 г.) // Архив Шеветоньского монастыря.

[15] Bolshakoff S.N. En pèlerinage pour l'unité chrétienne (souvenirs). Hauterive, 1977, p.14-15 (рукопись, хранящаяся в Архиве Шеветоньского монастыря).

[16] Подробности см. в статье: Lambrechts, Antoine. Een voorbarig project: Amay-sur-Meuse en Petsjory anno 1926 // Rusland - België 1900-2000, hondert jaar liefde-haat. - Antwerpen, 2000, p.149-166.

[17] Belpaire, Théodore. Lettres du Mont-Athos // Irénikon, tome 6, 1929, p. 173, 44.

[18] Подробнее об этом см.: Lambrechts, Antoine. Pèlerins bénédictins au Mont Athos // Irénikon, tome 71, 1998, pp. 281-289; то же в переводе на русский язык: Ламбрехтс, Антоний. Русские паломники на Афоне // Монастырская культура: Восток и Запад. Под ред. Е.Г.Водолазкина. - СПб., 1999. Об о. Давиде Бальфуре см.: Софроний, архимандрит. Подвиг Богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру). - М., 2002.

[19] См. письма протоиерея Петра Извольского (Irénikon, tome 1, 1926, p.106-107), Николая Арсеньева (Irénikon, tome 2, 1927, p. 233-234), Антона Карташева (Irénikon, tome 2, 1927, p. 234).

[20] См.: Иоанн, архиепископ (Шаховской). Биография юности. Установление единства. - Paris, YMCA Press, 1977.

[21] С июля 1960 г. - епископ Подольский, с ноября 1960 г. - епископ Ярославский и Ростовский, с июля 1961 г. - архиепископ, с июля 1963 г. - председатель Синодальной комиссии по связям между христианами, с августа 1963 г. - митрополит Минский, с октября того же года - митрополит Ленинградский и Новгородский.

[22] Журнал Московской Патриархии, 1961, май, № 5, с.74.

[23] Согласно докладу А. Филиппова, председателя Совета по делам Русской православной церкви, текст которого был составлен между маем и августом 1962 г. и хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ, ф.6991, оп.2, д.462, II. 1-5), о. Фома Бекке встретился с митрополитом Никодимом будто бы в Женеве (sic) и убедил его в том, что Собор созывается ради обновления жизни Католической церкви, а не для обсуждения политических вопросов. При этом настоятель Шеветоня дал понять митрополиту, что, разумеется, нельзя исключить того, что некоторые епископы затронут политические вопросы, но в таком случае это останется их личным мнением и не повлияет на работу Собора. (См.: Roccucci, Adriano. Russian Observers at Vatican II. The "Council for Russian Orthodox Church Affairs" and the Moscow Patriarcate between Anti-religious Policy and International Strategies // Vatican II in Moscow (1959-1965). Acts of the Colloquium on the History of Vatican II, Moscow, March 30- April 2, 1995 (Ed. by A. Melloni). - Louvain, 1997, p.62.

[24] Lanne, Emmanuel. La perception en Occident de la participation de Moscou à Vatican II // Vatican II in Moscow (1959-1965), p. 111-128.

[25] Lettre de Chevetogne, 1974, № 1, p. 6-13.

[26] Barnas, Thaddée. Exposition de Chevetogne à Moscou // Irénikon, tome 64, 1991, p. 499-502.

[27] Примирение. Сборник материалов. - М., 1997; Крещение и общение. Сборник материалов. - М., 2000.

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9