В настоящее время идет увеличение количества епархий Русской Православной Церкви. Этот процесс призван приблизить епархиальных архиереев к рядовым приходским священникам и прихожанам. В этой связи представляется целесообразным рассмотреть некоторые аспекты положения православных епископов в Советском Союзе, так как исторический опыт того времени может быть полезен сегодня. В рамках статьи мы можем рассмотреть только некоторыеаспекты, так как подробное изучение проблемы потребовало бы написания большой монографии.

Февральская революция, которая сопровождалась рядом антицерковных действий, фактически стала и «религиозной революцией», уникальной для истории православия. В марте–апреле 1917 года по стране прокатилась волна чрезвычайных епархиальных съездов духовенства и мирян. В соответствии с их решениями с кафедр были смещены свыше 10 скомпрометированных архиереев. Избранные епархиальные советы значительно ограничили епископскую власть. Вводился выборный порядок замещения всех духовных должностей, коллегиально-представительское начало церковного управления, демократизировалась приходская жизнь[1].

Протопресвитер Николай Любимов, вошедший в 1917 году, после Февральской революции, в состав Священного Синода Русской Православной Церкви, вспоминал, что, например, депутация из Владимирской епархии «решительно требовала увольнения архиепископа Алексия; иначе произойти могут в епархии прискорбные эксцессы. В некоторых храмах перестали уже поминать архиепископа. Из 372 членов Владимирского съезда не нашлось ни одного защитника архиепископа и съезд единогласно постановил ходатайствовать об удалении его на покой»[2]. Архиепископ Алексий, будучи вызван для объяснений в Петроград, прислал телеграмму о том, что по болезни приехать не может, просит дать ему 2-х месячный отпуск, после которого уволить его на покой, дав ему в управление какой-либо монастырь в Москве или Киеве. Синод постановил уволить его согласно прошению сразу же, ввиду тревожного состояния епархии, а суждение о его дальнейшей судьбе иметь по окончании его отпуска[3]. Через свободное избрание тайным голосованием на Владимирскую кафедру был избран архиепископ Сергий (Страгородский), впоследствии Патриарх[4], 28.11.1917 года по ст. стилю (11.12. по новому) он был утвержден в должности архиепископа Владимирского и Шуйского Патриархом Тихоном[5].

Демократические выборы при решении вопроса с замещением постов приходскими священнослужителями нередко принимали самые уродливые и гротескно-комические формы. В той же Владимирской епархии в одном селе мужики-прихожане миром порешили избрать в диаконы своего «голосистого» односельчанина и, желая видеть, как этот мужик будет выглядеть во время священнодействия, силой и угрозами заставили своего батюшку допустить его к диаконскому служению Божественной Литургии. И этот мужик, облаченный в диаконские священные одежды, начал служить Литургию. Правда, в алтарь священник его не допустил, но, тем не менее, он сказал великую ектенью и две малых и только перед малым входом священник опять взмолился перед прихожанами о прекращении этого лицедейства, угрожая прекратить служение Литургии, и кощунство было прекращено[6].

В «Известиях Орловского Совдепа» в 1918 году напечатано следующее письмо: «Отцы и братья! Призываю вас всех признать немедленно власть Советов, народную и вступить в партию коммунистов-большевиков, перестать мутить народ темный панихидами и молебнами. Забудьте корыстолюбие и сребролюбие оставьте, идите помогать трудящимся и угнетенным, а не молиться только за богачей и для богачей. Великое светлое будущее несет трудящемуся народу партия большевиков. Да здравствует Советская власть, да здравствует партия коммунистов-большевиков! Прочь власть черных воронов, долой иезуита – епископа Серафима. Священник-коммунист Андрей Горохов»[7].

Февральская революция 1917 года изменила положение Православной Церкви в России. Революционные настроения широко распространились и в среде духовенства, создавая почву для масштабного обновленческого движения. В то же время в этих тяжелейших исторических условиях Православная Церковь в России смогла осуществить проведение Поместного Собора 1917–1918 гг. и выборы Патриарха, которым был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин).

Еще более тяжелым и трагическим положение Церкви стало после Октябрьской революции 1917 года. С первых ее дней стал завязываться трагический конфликт Русской Православной Церкви с новой властью. Свою борьбу за власть и уничтожение старого строя большевики соединили с борьбой против Русской Православной Церкви, так как она отождествлялась ими со старой царской Россией.

Конфликт обуславливали не только идеологические причины – воинствующе-атеистическое мировоззрение многих из вождей революции (в первую очередь Л. Д. Троцкого). Имелись и причины политического характера. Они заключались в том, что значительная часть духовенства не считала лидеров Октябрьской революции законной властью, надеялась на проведение легитимного Учредительного собрания. В большевиках видели государственных преступников, захвативших власть на недолгое время путем военного переворота, и относились к ним соответственно.

Поэтому в разгар революционной борьбы и гражданской войны такую позицию представителей Церкви наиболее агрессивно по отношению к ней настроенным революционерам несложно было проецировать на всю РПЦ. Это как бы оправдывало ведение антицерковной борьбы не только идеологическими методами и путем создания своего законодательства о религии, но и путем прямых репрессий и карательных операций. Особенно ярко это проявилось уже после гражданской войны в массовых репрессиях в ходе изъятия церковных ценностей.

Первые попытки Советского правительства уничтожить Русскую Православную Церковь с помощью одной грубой силы оказались неудачными. В наступлении на Русскую Православную Церковь, особенно на Патриарха Тихона, большевики прибегли к помощи обновленческого раскола. С помощью административной поддержки Советской власти, в том числе репрессивной по отношению к их противникам, обновленцы начали быстро распространяться по стране. Свою борьбу они направляли в первую очередь против архиереев и монашествующих, пытались и в церковной жизни провести революционные преобразования.

Часть духовенства, не разделявшая реформаторских устремлений обновленчества, но напуганная кровавым террором, признала раскольническое обновленческое Высшее Церковное Управление; одни по малодушию и в страхе за собственную жизнь, другие – в тревоге за Церковь.

Но и обновленцы не долго пользовались покровительством со стороны Советской власти. Со временем предоставленные им храмы стали пустеть, в немногочисленных же приходах Православной Церкви собиралось все больше верующих. Своими интригами обновленцы способствовали аресту Патриарха Тихона в мае 1922 года. Когда ему стало ясно, что Церкви придется долго сосуществовать с советской властью и что обновленческий раскол в союзе с государством представляет угрозу для традиционного православия, он начал искать, исходя из принципа политической лояльности, соответствующую гражданскую позицию Церкви во враждебном к религии государстве, стараясь придать ей новозаветную основу. Он сделал официальное заявление, в котором сказал, что раскаивается в своей антисоветской деятельности, решительно отмежевывается как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции[8].

Продемонстрированная в «раскаянии» Патриарха Тихона лояльность по отношению к советскому государству отвела от Церкви самую страшную угрозу и позволила со временем преодолеть обновленческий раскол, представителям которого с середины 20-х годов даже большевики отказали в поддержке. У обновленцев один за другим стали отбирать пустующие храмы, но православным их не возвращали, а уничтожали или же использовали в хозяйственных целях.

После смерти Патриарха Тихона правительство не допустило выборов нового Патриарха. В дискуссии о преемственности в иерархических структурах шла речь как о каноничности кандидатов, так и об их позиции по отношению к государству. Наконец Митрополит Сергий (Страгородский) взял верх над своими внутрицерковными противниками, которые отвергали все попытки устроения Церкви в советском государстве как губительные для души, как служение антихристу, как готовность к компромиссу. Митрополит Сергий, как и Патриарх Тихон, не желавший «отойти ни на йоту от настоящей веры», был, однако, достаточно реалистичен, чтобы не искать место Церкви в катакомбах, а нести тяготы подсоветской жизни вместе со всем многострадальным народом. Декларация митрополита Сергия от 27.09.1927 до самого 1990 года определяла отношение Русской Православной Церкви к государству[9].

В частности, в декларации говорится: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наша радость и успехи, а неудачи – наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому[10], сознается нами как удар, направленный на нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг – быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас апостол» (Рим. 13, 5)[11].

Митрополитом Сергием были найдены пути шаткого, но компромисса с Советской властью. В обмен на полную политическую лояльность Церковь получила возможность создания Патриаршего Синода, возможность начать долгую и трудную работу по воссозданию на законных (в рамках Советского государства) основаниях всей своей церковно-административной структуры.

Давая общую характеристику положению Русской Православной Церкви к 1943 году, необходимо обозначить, что:

1) революционные преобразования 1917 года не принесли Церкви свободы от государственной опеки; она попала в еще большую от государства зависимость. При этом антирелигиозные репрессии, начавшиеся в 20-е годы, а в какой-то степени даже раньше, то усиливались, то, спадая, продолжались вплоть до начала 40-х годов. Происходило массовое закрытие храмов. Епархии центра России в полной мере разделили судьбу всей Русской Православной Церкви. К 1943 году церковная инфраструктура в России была в основном разрушена;

2) в этот период формируется советское законодательство о религии, которое с небольшими изменениями продолжало действовать вплоть до 1990 года. Оно не учитывало внутрицерковных установлений, законодательно закрепляло неравноправие верующих и атеистов, лишало Церковь возможности не только участия в рассмотрении государством вопросов, касающихся непосредственно церковных проблем, но практически исключало для Церкви все пути влияния на общество;

3) казалось бы, Церковь имела все основания для того, чтобы ненавидеть Советский Союз. Но как только началась Великая Отечественная война, первым обратился к народу Предстоятель Русской Православной Церкви с призывом не жалеть сил на защиту Родины. Подвиг иерархов, священнослужителей и рядовых верующих в годы Великой Отечественной войны не смогло не оценить даже безбожное Советское правительство;

4) часть духовенства и рядовых верующих придерживалась принципов, изложенных в «Декларации» Митрополита Сергия, другая же часть считала, что компромиссов с безбожной властью быть не может, и место Церкви – в катакомбах. Но все же явные кровавые гонения Русская Православная Церковь пережила. Она сохранила свою иерархическую структуру, внутренне единство, определенное количество монастырей и храмов, иерархов и духовенства.

Если в Архиерейском Соборе 1943 года, избравшем Патриарха Сергия, приняли участие лишь 19 архиереев – все, кто в это время находился на кафедрах на неоккупированных территориях, то по состоянию на 31 декабря 1946 года в СССР проходили свое служение уже 63 правящих архиерея Русской Православной Церкви. Из них около 40 на территории РСФСР, 17 на территории Украинской СССР, остальные в других союзных республиках. Основное количество – 43 архиерея – были рукоположены в сан после 1941 года[12]. Количество священников и диаконов в СССР в 1946 году достигло 9254[13].

На 1 января 1948 года в СССР было уже 70 архиереев, причем за 1941–1947 гг. было посвящено в епископы 52 человека, или 74,35 %. Из числа посвященных в архиерейский сан в дореволюционное время осталось всего 3 человека. Подвергались в разное время репрессиям до 1940 года 32 архиерея, или 46 %.

Многих новых епископов этого периода рукополагали из числа овдовевших священников. (Согласно канонам Православной Церкви установлено обязательное безбрачие для епископов, и обычно в дореволюционной России они рукополагались из числа тех, кто уже в юные годы принял монашество.)

Так, в 1944–1945 годах были пострижены в монашество и рукоположены в сан епископа: священник Сергий Фестинатов (в монашестве Онисим), овдовел в 1942 году, в 1944–1970 гг. епископ, затем архиепископ Владимирский и Суздальский. Протоиерей Леонид Поспелов (в постриге Кирилл), овдовел в 1944 году, в 1946–1947 гг. епископ Ивановский и Кинешемский. Протоиерей Николай Прохоров (в постриге Иларион), овдовел в 1943 году, в 1958–1963 гг. архиепископ Ивановский и Кинешемский; протоиерей Владимир Градусов (в постриге Димитрий), овдовел в 1938 году, в 1947–1954 гг. архиепископ Ярославский и Ростовский; протоиерей Александр Чуфаровский (в постриге Николай), овдовел в 1943 году, в 1951–1963 гг. епископ, затем архиепископ Рязанский и Касимовский[14].

Несмотря на ужесточение атеистической пропаганды середины 50-х гг., в одном отношении это время было для Церкви самым благоприятным за весь советский период истории России. Вначале по амнистии, а потом и через реабилитации стали выпускать на волю священнослужителей – узников лагерей еще с довоенных лет и тех, кто был арестован после войны за службу в храмах по разрешению оккупационных властей или как «повторник», или по клеветническим доносам.

Так, 7 декабря 1955 г. архиепископу Мануилу (Лемешевскому) дали справку об освобождении из заключения. В бушлате, с котомкой за плечами, он поездом доехал до Куйбышева, оттуда – самолетом в Москву. Патриарх Алексий I принял его и вскоре назначил на Чебоксарскую кафедру. Митрополит Нестор (Анисимов) был освобожден на исходе 1955 г. и по приезде в Москву принят Святейшим Патриархом Алекием I с исключительной теплотой и заботой, 18 июля 1956 г. он был назначен на Новосибирскую кафедру. В 1955 г. освободили арестованного в 1944 г. и осужденного на 12 лет лишения свободы епископа Вениамина (Новицкого). Лагерный срок он отбывал в самых страшных колымских лагерях, где его избивали, сломали позвоночник, в 55 лет он выглядел глубоким старцем, сгорбленным, без единого волоса на голове. 22 ноября 1956 г. епископа Вениамина назначили на Омскую кафедру. Епископ Афанасий (Сахаров), который, по его же словам, провел «в узах и горьких работах 254 месяца» (21) год, в 1954 г. был освобожден из лагеря в Потьме и отправился в Большие Березники, где в инвалидном доме в заключении содержался его духовник иеромонах Иеракс. После свидания со своим другом и духовником, который только ожидал освобождения, епископ Афанасий уехал в Тутаев, а вскоре в Петушки. Кафедры он не получил, а в 1955 г. был назначен председателем Богослужебно-календарной комиссии при Издательском отделе Московской Патриархии. Характерно, что, будучи выпущенным из лагеря, епископ Афанасий был вынужден еще продолжительное время находиться в инвалидном доме. Об этом периоде своей жизни он писал так: «Здешнюю обстановку нельзя сравнить с лагерной. Здесь в некоторых отношениях бытовые условия почти как домашние. Но, все же, сравнивая жизнь в доме инвалидов с лагерной, я могу сказать только, что это из двух зол меньшее.

С 9-ХI-51 г. я считаю себя полнокровным, свободным гражданином Советского Союза и со всею решительностью протестую против продолжающегося насилия и глумления надо мной и над советскими законами. Во всяком случае, с указанного числа мне должно быть предоставлено право свободно распоряжаться собой, а меня в принудительном порядке изолируют, как поступают со свободными гражданами только в случае их сумасшествия»[15].

Архимандрит Вениамин (Милов), профессор Московской духовной академии, арестованный в 1948 г., вышел из лагеря в 1954 г. и стал служить настоятелем Ильинской церкви в Серпухове. 4 февраля 1955 г. состоялась его хиротония во епископа Саратовского и Балашовского[16].

Служение епископов в это время проходило в исключительно тяжелых бытовых условиях. Митрополит Иоанн (Снычев) вспоминал впоследствии следующие подробности служения митрополита Мануила (Лемешевского): «Посещение приходов входило в прямую обязанность епархиального архиерея. Оно вызывалось не столько религиозными нуждами верующих, живших в отдаленных районах от областного города, сколько главным образом освящением храмов, постепенно открываемых в епархии.

Посещение приходов сопряжено было с рядом трудностей. Основным транспортом передвижения по области являлись тогда лошадь, машина и пригородный поезд. И так как ни епархия, ни церковный совет не располагали ни машиной, ни лошадью, то трудности начинались от самого дома. Идти на вокзал, да еще с вещами, приходилось пешком, за редким случаем ехать на лошади. А от архиерейского дома до вокзала не менее 4-х километров. Пригородные поезда, как правило, курсировали в ночное время. Отдых прерывался. Вагоны были не благоустроенные, холодные. Зайдешь, бывало, в зимнее время в такой вагон, а там холодище. Пар изо рта так и валит, руки мерзнут. Пока едешь до места, весь продрогнешь. А чего только не увидишь и не услышишь в таких поездах. К дорожным трудностям добавлялись разного рода приключения и церковная обстановка, с которой приходилось невольно сталкиваться»[17].

Пришедший к власти после смерти И.В. Сталина Н.С. Хрущёв объявил о начале перехода СССР в период «предкоммунистических отношений», когда распространение научных «знаний» не оставляет место для веры (в Бога).

Если в сталинской концепции создания советско-русской национальной империи в борьбе с космополитизмом Русская Церковь рассматривалась не как враждебная, а как патриотическая народная сила, то с хрущёвскими планами и стремлениями к идее «интернациональной сущности коммунизма» партия и правительство возвращались к эпохе бурь и натиска на Церковь и верующих революционных двадцатых годов[18].

В то же время государство продолжало использовать Церковь как инструмент в международной политике.

21 июня 1960 года был снят с поста председателя отдела внешних церковных связей митрополит Николай (Ярушевич), самый энергичный из постоянных членов Священного Синода. Архиепископ Василий (Кривошеин) в своих воспоминаниях пишет: «всех нас, как громом, поразила внезапность и непонятность отставки митрополита Николая… Положение митрополита Николая на должности главы «иностранного» отдела казалось настолько прочным, деятельность его в этой области была всецело в русле политики советского правительства, а известность его за границей столь велика, что отставка выглядела совсем необъяснимой. Что-то важное происходит в стране, решили все, но что именно, было неясно. Вероятно, плохое!»[19] 16 сентября 1960 года он был уволен на покой, а 13 декабря 1961 года скончался. Обстоятельства его смерти до конца не выяснены и поныне[20].

В 1960 году был осуждён на три года заключения архиепископ Иов (Кресович) (в 1973–1977 гг. Ивановский и Кинешемский) за то, что активно пытался противодействовать закрытию церквей в епархии. Он разъезжал по сёлам и призывал паству твёрдо стоять за свои храмы. Архиепископ Иов был обвинён в неуплате налогов и в сокрытии доходов.

В беседе с архиепископом Брюссельским Василием (Кривошеиным), состоявшейся в июле 1960 года, митрополит Николай (Ярушевич) объяснил: «Согласно с установившимися правилами архиереи платят налог со своего жалования. Кроме того, они получают на представительство (куда часто входят содержание машины, секретаря, поездки и т.д.). Эти суммы налогами не облагаются и в инспекцию не заявляются. А вот к архиепископу Иову придрались, что он эти суммы на представительство скрывал, налогов с них не платил. Но даже в этих случаях, когда кто-нибудь скрывает доходы и не платит налогов, за это не сажают сразу в тюрьму, но предлагают уплатить недостающий налог, и только в случае отказа могут подвергнуть наказанию. Архиепископ Иов предложил всё уплатить, что с него требуют. Тем не менее его приговорили к трём годам»[21].  

Реальное положение духовенства в период хрущевских гонений хорошо иллюстрируют следующие письма архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого): «В 1959-м обстановка еще более накаляется». «По горло занят тяжелыми епархиальными делами и трудными отношениями с уполномоченным». «Епархиальные дела становятся все тяжелее, по местам доходит до открытых бунтов против моей архиерейской власти. Трудно мне переносить их в мои восемьдесят два с половиной года. Но уповаю на Божью помощь, продолжаю нести тяжкое бремя». «Приехал член Совета по делам Православной Церкви, для проверки заявлений на уполномоченного. Ничего хорошего не принес и этот его приезд. Мне стало понятно: жалобы мои дадут мало результатов».

Письма 1960 года уже подлинный сигнал бедствия тонущего корабля. «Церковные дела мучительны. Наш уполномоченный, злой враг Церкви Христовой, все больше и больше присваивает себе мои архиерейские права и вмешивается во внутрицерковные дела. Он вконец измучил меня». «Более двух месяцев пришлось мне воевать с исключительно дурным священником… Бунт против архиерейской власти, длящийся уже около года и поощряемый уполномоченным». «Общее положение церковных дел становится невыносимым»[22].

Епископ Ковровский Афанасий (Сахаров) с большой скорбью говорил о закрытых церквях. «Великолепные храмы, построенные нашими предками, предназначенные для богослужения, стоят безмолвные, с осыпающимися стенами, с потемневшими куполами… Когда-то здесь горели огни, толпились люди, стены оглашались пением, возносились молитвы. Вспомнишь – и плакать хочется… Но, благодарение Богу, что они еще целы. Пусть крестами своими освящают и осеняют землю нашу»[23].

Говоря о духовенстве периода хрущевских гонений, нельзя не обратить внимание на то, что к концу 60-х почти все правящие епископы принадлежали к поколению людей, выросших и получивших образование при советском режиме. Аналогичный процесс происходил и в среде приходского духовенства[24].

Известный московский священник второй половины ХХ века протоиерей Всеволод Шпиллер отмечал, что они понимают Церковь совершенно иначе, чем традиционно верующие. У них в детстве… окружение было активно нерелигиозным и часть антирелигиозным… Вдруг они увидели Церковь в ее правде и красоте и присоединились к ней. Не употребляя самого этого слова, отец Всеволод утверждает, что они внутренне настолько смирились с секулярным тоталитаризмом, что просто не могут представить себе терпимое общество, с двумя типами законов: секулярным и церковным. Тот факт, что Церковь в Советском Союзе не имела статуса юридического лица, казался совершенно нормальным студентам 40-х гг., т. е. тому поколению, которое родилось и выросло при Сталине. Соответственно, они не воспринимали Церковь как общественный институт. Они воспринимали ее в очень узком смысле – как «Собрание верующих», что полностью исключает юридический контекст.

О. Всеволод Шпиллер дальше ссылается на конкретных епископов нового поколения, имеющих тот же менталитет, и полагает, что следствием этого будет в дальнейшем полное подчинение гражданским властям – их требованиям, законам и порядку – не просто из страха, но по убеждению, что в государстве может быть только одна власть и один закон[25].

Формированию нового менталитета способствовало и то, что некоторые из архиереев вступили на путь церковного служения после очень продолжительного периода светской работы. Например, епископ Арсений (Крылов), в 1945–1950 гг. управлявший Калининской епархией, до 65 лет работал в различных учреждениях экономически-юридического профиля (ревизором, инспектором, юрисконсультом). Епископ Исаия (Ковалев), в 1954–1960 гг. управлявший Ярославской епархией, до 63 лет работал на речном транспорте. Митрополит Серафим (Никитин), в 1971 году Крутицкий и Коломенский, до 46 лет трудился на светской работе. Архиепископ Никон (Фомичев) до 35 лет работал на инженерных должностях[26].

Естественно, что когда уже зрелый человек или тем более пенсионер, сформировавшийся в условиях работы в советском учреждении, приступает к руководству фактически новым для него делом, это не может не накладывать определенный отпечаток на его деятельность. При этом чем более молодым он принял священный сан, тем более активную церковную позицию занимал (например, архиепископ Никон (Фомичев)). Для пенсионера стать священнослужителем в этот период ничем не грозило, они, как считалось, уже отдали свой долг обществу и могли позволить себе своего рода «хобби». А вот достаточно молодой человек с высшим образованием, отказывавшийся от светской карьеры ради служения Церкви, бросал своего рода вызов советскому государству и поэтому должен был иметь глубокую убежденность в правильности своего выбора.

И после отставки Н.С. Хрущева церковное руководство, как в центре, так и на местах, было практически беспомощно перед произволом властных советских государственных органов. Очень сложно было, например, совершить крещение взрослого человека, и даже причастить младенца. О том, какие препятствия вставали при решении этих вопросов в Ивановской епархии, можно увидеть из приводимых ниже циркуляров управляющего Ивановской епархией митрополита Антония (Кротевича) от 10 сентября 1965 года и 14 сентября 1965 года.

«В тех случаях, когда с просьбой о крещении обращаются совершеннолетние и взрослые, священнику надлежит удостовериться в том, что желание креститься у них несомненно и твердо. Их необходимо должным образом подготовить к таинству крещения. Только в этом случае надлежит обратиться ко мне, с просьбой благословить на совершение таинства крещения»[27].

«В то время как родители детей отсутствуют, находятся на работе, бабки приносят детей в церковь для причащения, иногда против желания родителей. Родители выражают недовольство, так как причащение детей совершается против их желания. В таких случаях священникам не следует поступать против воли родителей»[28].

Если первый циркуляр можно обосновать древнехристианскими традициями, которые действительно предписывали взрослым людям прежде, чем принять Таинство Крещения, пройти через продолжительную катехизацию, то второй циркуляр является лишь следствием гонений на Церковь от безбожной власти, не имеющим под собой никаких догматических или канонических подкреплений в церковной традиции.

Здесь можно привести еще и следующее воспоминание митрополита Иоанна (Снычева): «Архиерей Иероним издал циркуляр по епархии о том, чтобы дети, начиная с 2-х и до 16-и лет, не ходили в церковь ни сами по себе, ни даже с родителями. Крестить могут только годовалого ребенка. У входа в храм сделана специальная узенькая калиточка и через нее фильтруют верующих – взрослых пропускают, а детей нет. И все это устраивают сами же верующие во главе с архиереем... На что все это похоже?! На варварство. Бедные дети, что они должны испытывать от такого архиерея! Да за такое дело самого архиерея следует отлучить от Церкви и не пускать в храм. Да, скорбные дни переживает Русская Церковь. Сами епископы разрушают ее устои, терзают, бедную, и всячески издеваются»[29].

Митрополит Антоний (Кротевич) был одним из самых своеобразных архиереев, управлявших Ивановской епархией. Краткий период его управления – с апреля 1964 года по февраль 1966 года – был отмечен многими событиями. В это время уже закончился виток антицерковных репрессий, развязанных Н.С. Хрущевым. Казалось бы, архиерей будет прилагать силы к восстановлению церковной инфраструктуры епархии настолько, насколько это позволит новая историческая обстановка в стране.

Но вместо этого митрополит Антоний под давлением государственных структур отдает городу безвозмездно хорошее здание епархиального управления и перебирается в намного меньшее, вносит в фонд мира из епархиальных средств очень значительные по тому времени деньги, безвозмездно передает городу две автомашины «Волга», епархиальную библиотеку (видимо, в части светских книг). Кроме того, до сих пор говорят и пишут, что именно при нем были уничтожены епархиальный архив и библиотека (кроме светской литературы, переданной городу). Во всяком случае, официальная документация в архиве Ивановского епархиального управления в то время, когда я имел возможность с ним работать (в 1997–2006 годах), начиналась с 1959 года.

Предельно лояльный с советскими чиновниками, митрополит Антоний был нетерпим в отношениях с духовенством и прихожанами; видимо, за лояльность власти разрешали ему трогать и церковные советы. Он провел ряд перемещений священнослужителей, многие были им отправлены за штат и запрещены в священнослужении, некоторые церковные старосты вынуждены были уйти со своих постов. Он не очень считался и с Патриархией, во всяком случае, сам награждал священнослужителей патриаршими наградами достаточно свободно, упразднил в Ивановской епархии должность благочинных. В то же время по требованию советских структур он издавал циркуляры, ограничивающие крещение взрослых и причащение младенцев. Гонения Хрущева уже закончились, поэтому сложно сказать, что же двигало этим уже достаточно старым архиереем в его необычных поступках, тем более что заявления о сносе здания епархиального управления были явно надуманными (оно стоит до сих пор), и даже предшественнику митрополита Антония архиепископу Леониду удалось избежать его передачи властям. Наверное, все-таки не просто желание перевестись в Тулу…

Особой проблемой была конфронтация церковных советов со священниками и епископами, связанная с тем, что по советскому законодательству духовенство не имело реальной власти в приходах. Например, в Ивановской епархии она приняла особо острую форму. На старосту Преображенского собора г. Иваново А.А. Вереникина и его окружение поступало много устных и письменных жалоб со стороны прихожан, но когда архиепископ Феодосий говорил об этом уполномоченному совета по делам религий по Ивановской области Н.В. Тимофееву, то уполномоченный непременно упрекал его в том, что он очень доверчивый человек и любит слушать сплетни[30]. А в отчете в Патриархию за 1972 год архиепископ Феодосий писал: «Общее и принципиальное отношение ко мне церковного совета ясно и недвусмысленно выразил однажды председатель ревизионной комиссии кафедрального собора А. Н. Аксенов в разговоре обо мне с одной служащей собора, сказав следующие слова: “Это для вас он Владыка, а для нас он ничто”»[31].

Архиепископ Никон (Фомичев), в 1977–1982 гг. управлявший Калужской епархией, вспоминал, что когда в 1955 году был назначен в Архангельск, храмов там почти не оставалось. В городе действовали три храма, из них два кладбищенских, а в епархии – такой колоссальной – всего 16 приходов. Открывать было почти нечего. Собор был маленький. Архиепископ Никон приехал в Архангельск в феврале и ужаснулся: все обросло инеем, льдом. Оказалось, что каменные плиты пола лежат прямо на земле. Ремонт делать не разрешали. Лишь после долгих переговоров с властями нам разрешили положить в соборе маты (циновки, половики), а в алтаре настелить деревянный пол[32].

За счет частой смены епархиальных архиереев властные советские структуры достигали дополнительной дестабилизации обстановки в епархиях; иногда – даже относительно безразличного отношения архиереев к нуждам епархий, к которым они не успевали привыкнуть. Впрочем, и здесь имелись исключения. Архиепископ Кассиан (Ярославский) управлял Костромской епархией с 20.05.1964 по 30.11.1988 годы, архиепископ Онисим (Фестинатов) управлял Владимирской епархией с 27.08.1944 по 31.10.1970 годы, архиепископ Амвросий (Щуров) управлял Ивановской епархией с 18.11.1977 года по 2006 год.

Интересно отметить, что даже в предельно узких рамках своих административных возможностей разные управляющие епархией по-разному видели идеальную структуру управления епархией. Так, в 1964 году управляющим Ивановской епархией митрополитом Антонием была упразднена должность благочинных, которые являлись как бы кураторами над приходскими священниками, посредниками между ними и архиереем. По мнению митрополита Антония, «таким образом, улучшено и усилено было личное непосредственное руководство митрополита пастырской деятельностью духовенства»[33]. Совсем по-другому видел эту проблему архиепископ Ивановский и Кинешемский Феодосий, который писал, что упразднение митрополитом Антонием благочинных создало трудности в начале его работы как управляющего епархией, и одним из первых его шагов было именно восстановление благочиннических округов[34]. По всей видимости, наличие или отсутствие благочинных в этот период зависело преимущественно от личных предпочтений управляющего епархией. В зависимости от его предпочтений, благочинные могли быть как реальными административными лицами, так и ничего не значащими декоративными фигурами.

И кадровый состав духовенства во многом зависел от позиции управляющего епархией, даже и при полном государственном контроле. Так, говоря о духовенстве Смоленской епархии при архиепископе Феодосии в 1983 году, уполномоченный Совета отмечал, что «отдельные ведут себя недостойно, пьянствуют. За систематическое пьянство и недостойное поведение отстранен от должности настоятеля Покровской церкви в г. Демидове и переведен вторым священником иерей Печерский С.М. За недостойное поведение отстранены от работы в Преображенской церкви в г. Рославле и переведены на другие приходы священники Морозов Н.В. и Кваша Е.А. По прежнему, систематически пьянствуют настоятели Антониевской церкви Гиль М.В., Георгиевской церкви Ховайло С.С., Борисоглебской церкви Придченко В.И.»[35].

Однако с приходом в качестве управляющего в 1985 году архиепископа Кирилла кадровая ситуация в Смоленской епархии начала заметно меняться. Как писал уполномоченный, с приходом нового архиепископа Смоленского и Вяземского Кирилла начался процесс замены и укрепления кадров священнослужителей за счет выпускников духовных учебных заведений. Так, в течение 1985 года в Смоленскую епархию прибыло после окончания Ленинградской духовной академии 2 выпускника с ученой степенью кандидата богословских наук и 3 выпускника, закончившие духовные семинарии. Взят курс на омоложение состава служителей культа[36].

По характеристике бывшего заместителя председателя Совета по делам религии Г.А. Михайлова, в советское время сложился сусальный образ епископа Русской Православной Церкви – благодушного, не обремененного особыми заботами человека, по меркам того времени материально обеспеченного. Архиерей назывался правящим, но зачастую не мог без согласия уполномоченного Совета по делам религии и секретаря райисполкома выехать за пределы епархиального управления в храм для совершения службы, не имел права самостоятельно решать вопрос о рукоположении, назначении и даже командировании священника на приход. Казалось бы, управлять архиерею по существу и нечем. Вот и шутили в определенных кругах, что живут представители епископата в золотой клетке. Однако в реальной действительности все обстояло гораздо сложнее. Непростой, полной заботы и волнений была жизнь епархиального архиерея. Правящих епископов, как правило, тяготила жизнь со связанными руками. Мало кто из них согласился жить по правилам, противоречащим устоям Церкви. Бунтовали они; в зависимости от силы воли и мужества вели тайную или явную борьбу с силами зла, которые олицетворяли прежде всего уполномоченные Совета по делам религии[37].

1970–1980-е годы – время, когда наблюдалось оживление общественного интереса к проблемам Русской Православной Церкви. Общественная реакция на засилье государственного атеизма становилась ярко выраженной, появлялись свидетельствующие об этом документы. Однако со стороны церковной иерархии эти проявления свободомыслия не всегда встречали понимание, имели место проявления идеализации ведущими архиереями государственно-церковных отношений в СССР.

Показательны следующие слова из интервью 1974 года архиепископа (позднее митрополита) Питирима (Нечаева): «Говорю как епископ и богослов: с отделением Церкви от государства религиозные общины утратили лишь изначала несвойственные им функции социального служения. Церковь в Советском Союзе больше не занимается преподаванием Закона Божия для несовершеннолетних, потому что религиозные наставления несовершеннолетних детей способствуют возникновению предрассудков и даже содержат в себе элементы духовного и нравственного насилия совести»[38]. В своей апологии советского режима он пошел намного дальше других иерархов.

Митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн в официальном заявлении во Всемирный Совет Церквей писал: «Неужели члены Генеральной Ассамблеи не видели перед собой молодых и сильных богословов в составе нашей делегации и неужели из этого непонятно было, что за этими избранниками из отборных молодых священнослужителей стоят десятки и сотни таких же как они молодых, но, может быть, более погруженных в приходскую жизнь, чем экуменическую деятельность священников, а за этими сотнями выдающихся стоят тысячи средних, но молодых священнослужителей. Свобода жить по вере совершенно ясна всем в нашей стране. Я, как архиерей Ярославской епархии, т. е. одной из внутренних епархий Советского Союза, могу засвидетельствовать, что я только и занят тем, что создаю новые кадры молодых священнослужителей взамен стареющих и умирающих»[39].

Можно сделать вывод о том, что положение православных архиереев в Советском Союзе, с одной стороны, было крайне сложным, с другой – они имели определенное влияние на жизнь приходов и очень большое – на жизнь духовенства. В рамках исторически обусловленных возможностей они могли очень по-разному решать конкретные вопросы церковной жизни, не очень масштабные, но имевшие для верующих большое значение.

В 1990-е годы в России произошло изменение государственного устройства, производственных и общественных отношений. В эти годы Церковь в России получила наибольшую за последние триста лет свободу в своей деятельности, возможность активного участия в общественной жизни, плодотворного сотрудничества с государством. Изменилось государственное законодательство о религии. Необходимо отметить огромную созидательную деятельность многих православных архиереев, осуществляемую в этот период, благодаря появившимся новым возможностям. Новые формы приняли внутрицерковная жизнь, церковно-государственные и церковно-общественные отношения. Церковь стала восстанавливать тысячи разрушенных монастырей и храмов, духовное образование, социальную, просветительскую и издательскую деятельность. Возрождение церковной инфраструктуры шло в условиях отсутствия у Церкви централизованного финансирования, в том числе и социальных программ. Оно происходило в условиях резкого расслоения общества на сверхбогатых и полунищих, в том числе и в среде духовенства, в условиях фактического запрета финансирования Церкви из центрального или местного бюджетов. Это время способствовало появлению среди священнослужителей большого количества тех, кто смело и активно участвовал в общественной жизни, в выстраивании новой модели церковно-государственных отношений.

Вместе с тем, в 1990-е годы сложилась ситуация, когда управляющие епархиями во многих вопросах оказались никому не подконтрольны – Совета по делам религий при СМ СССР не стало, а Патриархия не имела адекватного новым историческим условиям аппарата для контроля. В этой ситуации священники в большинстве своем все больше оказывались в положении лиц полностью зависимых от архиерея. В среде духовенства в эти годы появилось много случайных людей, что не могло не оказать негативного влияния на жизнь тех приходов, в которые они были назначены. Некоторых из таких священников тяготила зависимость от епископа, они считали себя чуть ли не крепостными, явно тяготея к конгрегационализму, свои комплексы выплескивали на прихожан.

В настоящее время намечаются тенденции к возвращению отношений между архиереями и священниками, чем-то похожих на существовавшие в дореволюционной России. Но здесь нужно помнить, что революция на «церковном фронте» почти столетней давности была прискорбным явлением, вылившимся в обновленчество, ренегатство и иные формы антицерковной деятельности. Но ведь неправдой будет говорить и о том, что все архиереи всегда вели себя безупречно. Неправильным было бы забывать уроки истории.

Другая сторона – положение самих архиереев, которые уже не имеют такой самостоятельности в своей деятельности, как в 1990-е годы, но в то же время могут влиять на жизнь духовенства и на организацию церковной жизни в чем-то даже больше, благодаря количественному росту аппарата, находящегося в распоряжении большинства из них. Увеличение числа епархий – исторически востребованное решение. Однако оно может как приблизить архиерея к прихожанам и рядовым священникам, так и создать ситуацию, когда вместо одного начальника такого уровня будут два, три или четыре. Думать, что если епископы будут непосредственно руководить приходскими общинами, там все будет идеально – утопия, все зависит от конкретных людей. Исторический обзор положения православных архиереев в Советском Союзе наглядно это показывает.