Русская Православная Церковь стала существовать в качестве фактора международной политики для Советского государства одновременно с началом репрессий против нее со стороны советских карательных органов. Точнее будет сказать, что это произошло тогда, когда на Западе узнали о репрессиях и начали использовать их для антисоветской агитации и дипломатического давления на СССР.

В деятельность по международной дискредитации большевиков включились русские эмигранты, в особенности духовенство, создавшее собственную церковную организацию Русская Православная Церковь Заграницей, независимую от Московского Патриархата. После известной Декларации 1927 г. митрополита Сергия (Страгородского) Зарубежная Церковь окончательно разорвала все связи с Москвой и заняла по отношению к СССР непримиримую позицию. Такую же позицию заняла и гораздо более влиятельная Римско­Католическая Церковь. Мнение Зарубежной Церкви и Католической Церкви принималось во внимание на международной арене тем чаще, чем сильнее возрастало число государств, явно или скрыто враждебных СССР. Таким образом, можно говорить о том, что Русская Церковь для советской власти стала обузой не только по внутриполитическим, но и по внешнеполитическим причинам[1].

Весомым фактором международной политики 1920­х гг. являлась антисоветская позиция белоэмигрантов, опорными пунктами которых в Европе стали русские храмы, перешедшие в ведение митрополита Евлогия (Георгиевского). Советская власть прямо заявляла, что считает нужным «выгнать всю эту белогвардейщину», забрать зарубежные приходы и поставить там своих людей[2]. Важной внешнеполитической задачей, стоящей перед советским правительством, была нейтрализация вредной для себя агитации в эмигрантской церковной среде. Путь к решению этих проблем через использование лояльного православного духовенства напрашивался сам собой.

Первые попытки советской власти использовать в своей внешней политике Русскую Церковь, а точнее условно принадлежавшие к ней обновленческие группы, полностью контролируемые ГПУ НКВД (с 1923 г. ОГПУ при СНК CCCР), относятся уже к началу 1920­х годов. Внешнеполитическая деятельность обновленцев, направляемая советским руководством, сводилась к международным обращениям о полной свободе религиозной жизни в Советской России[3], посылке за границу завербованных ГПУ обновленческих активистов с целью захвата зарубежных приходов[4], попыткам добиться своего признания со стороны Всемирного православия[5], а также критике необновленческих иерархов Русской Церкви за рубежом, причем в своей работе они активно пользовались помощью советских дипломатических представительств[6].

На некоторых из этих направлений обновленцами был достигнут определенный успех, чему способствовало создание «иностранного отдела» при обновленческом Синоде. К примеру, с 1926 до 1943 года в их ведении находился кафедральный Николаевский собор в Нью­Йорке, а всего счет захваченных такими активными раскольниками, как «обновленческий епископ» Иоанн Кедровский и протоиерей Сергий Соколовский, русских храмов за границей шел на сотни. Тем не менее, успех обновленцев целиком и полностью зависел от расположения советских властей и носил лишь временный характер, окончательно сойдя на нет в годы Великой Отечественной войны. Главной причиной неудовольствия Кремля следует, по­видимому, считать тот факт, что поддержка советской властью обновленцев не привела к ликвидации антисоветски настроенной Русской Зарубежной Церкви и прекращению критики Советского Союза со стороны русских эмигрантов.

Нечто схожее советские власти в 1920­е гг. пытались проделать и с Патриаршей Церковью. В частности, от патриарха Тихона власти добились нужных ей внешнеполитических заявлений и шагов, таких как осуждение «контрреволюционной» деятельности духовенства Зарубежной Церкви (что нашло отражение в широко известных патриарших «Послании» от 1 июля 1923 г. и «Предсмертном завещании»[7]), отрешение антисоветски настроенного митрополита Платона (Рождественского) от управления Североамериканской епархией и других.

Постановлением Политбюро от 3 июля 1923 г. Е.М. Ярославскому по согласованию с К.Б. Радеком было поручено организовать интервью патриарха Тихона с заграничными корреспондентами[8]. Только что вышедший из­под ареста патриарх Тихон такое интервью дал, правда, в форме беседы с одним лицом — секретарем английского национального комитета «Руки прочь от России» В.П. Коутсом, которому патриарх был вынужден заявить, что «ни в каком преследовании какой бы то ни было религии Советскую власть обвинять нельзя и что в России каждый сейчас имеет полную свободу следовать своим религиозным убеждениям»[9].

После кончины патриарха Тихона известная Декларация митрополита Сергия 1927 г., по сути, также была рассчитана на выгодный для государства международный резонанс. Тем не менее, подобные разовые мероприятия при сохранении общего курса на уничтожение Церкви и изживание религиозности были малоэффективны и не могли всерьез убедить мировую общественность в благополучии религиозной обстановки в СССР, так что международное давление на советскую власть продолжилось[10].

В качестве примера того, как конфликт советских властей с Русской Православной Церковью осложнял работу советским дипломатам, можно привести ряд антисоветских заявлений в международной прессе по поводу преследования верующих в СССР, сделанный в начале 1930 гг. К этому времени ситуация внутри СССР в религиозном вопросе стала критической, что серьезно затрудняло большевикам проведение коллективизации крестьян, поскольку антирелигиозные акции вызывали массовые волнения в деревнях, вплоть до вооруженных столкновений с властями[11].

В этой ситуации публикация эмоционального послания[12] папы Римского Пия XI к генеральному викарию Рима кардиналу Базилио Помпилию от 2 февраля 1930 г. («…Рост такого зверства и безбожия, поощряемый государственной властью, требует всеобщего и торжественного возмещения и ответа…»), содержащего требования организовать акции протеста и молебны за гонимую Русскую Церковь, вызвала отклик у верующих всего мира и нанесла ощутимый урон международной репутации Советского Союза, готовившегося вступить в Лигу Наций. Через несколько дней, 8 февраля 1930 г., Пий XI в новом письме вновь осудил гонения на христиан в СCCP. Письмо также нашло сочувствие в странах Запада. В ответ И.В. Сталин назвал папу Пия XI одним из главных врагов коммунизма, обвинив его в организации «крестового похода» против СССР[13].

Тем временем в Великобритании архиепископ Кентерберийский Уильям Темпл организовал международное «моление о страждущей Русской Церкви», причем на этом мероприятии присутствовал управляющий русскими православными приходами Московского Патриархата в Западной Европе митрополит Евлогий (Георгиевский)[14]. Советскому руководству вновь пришлось реагировать, и тогда оно приняло необычное решение: помимо обычной для таких случаев кампании в советской прессе использовать для этого саму Русскую Церковь в лице ее непосредственного руководства.

15 февраля 1930 г. было организовано интервью для газет «Известия» и «Беднота» у митрополита Сергия (Страгородского) и членов Синода с целью дезавуировать развернувшуюся за рубежом кампанию дискредитации советского правительства. Согласно опубликованным в прессе материалам, по поводу заявлений Святого Престола заместитель патриаршего местоблюстителя и фактический руководитель Русской Церкви митрополит Сергий заявил: «Мы считаем излишним и ненужным это выступление папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защитить нашу Православную Церковь». По поводу выступления архиепископа Кентерберийского было сказано, что оно «пахнет подталкиванием паствы на новую интервенцию, от которой так много пострадала Россия». 18 февраля 1930 г. митрополит Сергий дал интервью иностранным журналистам, в котором вновь заявил, что «в Советском Союзе никогда не было и в настоящее время не происходит каких-либо религиозных преследований»[15].

Митрополит Евлогий по постановлению Синода Русской Церкви от 10 июня того же 1930 г. был отстранен от управления западноевропейскими приходами, но этому решению не подчинился и вскоре перешел со своими приходами в юрисдикцию Константинопольского Патриархата[16], причем, по мнению некоторых исследователей, это решение далось ему нелегко[17].

В совокупности действия Московской Патриархии предсказуемо вызвали возмущение на Западе, что еще более отдалило Русскую Церковь в СССР от Зарубежной, Католической и Англиканской Церквей. Разбор причин, по которым митрополит Сергий вместе с Синодом Русской Церкви оказался автором столь неоднозначных комментариев, осуществил сотрудник ИРИ РАН Игорь Курляндский. Он установил, что 14 февраля 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило: «Поручить тт. Ярославскому, Сталину и Молотову решить вопрос об интервью». 16 февраля в газетах «Правда» и «Известия» от имени митрополита Сергия было опубликовано интервью в виде ответов на вопросы журналистов. Проведенное текстологическое исследование черновой записи интервью, обнаруженной в Архиве Президента РФ, показало, что содержащиеся в нем вопросы и ответы были составлены заранее Е.М. Ярославским и отредактированы И.В. Сталиным и В.М. Молотовым. После этого сотрудники ОГПУ заставили архиереев Русской Церкви молчать о том, что публикуемый в газетах текст является не подлинным интервью, а фальсификацией[18].

Вместе с тем к сказанному следует добавить, что у Русской Православной Церкви были и объективные причины негативно реагировать на все заявления из Ватикана, главным образом потому, что в 1930­е гг. в Польше при активном участии католиков происходил процесс жестокого подавления правительством Ю. Пилсудского православного населения, насчитывавшего около 5 миллионов человек[19].

Так, величественный православный Александро­Невский собор Варшавы, пострадавший во время Первой мировой войны, был объявлен не имеющим особой художественно­исторической ценности и варварски снесен властями Республики Польша, также как и почти все остальные православные храмы польской столицы. По всей польской территории в межвоенный период в соответствии с распоряжением правительства о «ревиндикации» более тысячи православных храмов и часовен, особенно в Западных областях Украины и Белоруссии, были либо переданы католикам и униатам, либо разграблены и разрушены, а православное духовенство подвергалось арестам[20].

В то же время 2 февраля 1930 г. в один день с публикацией упоминавшегося выше послания папы Римского Пия XI русская эмиграция устроила в Нью­Йорке митинг протеста против политики Римско­Католической Церкви в Польше по изъятию православных храмов и монастырей. Хотя эмиграция призывала протестовать против притеснения православия в Польше весь цивилизованный мир, Святой Престол проявлял озабоченность положением православия только в Советской России[21].

По этим причинам во время еще одной конференции, состоявшейся вечером 18 февраля 1930 г., митрополит Сергий вновь подтвердил свое негативное отношение к инициативе Римского папы, на этот раз уже иностранным корреспондентам. В частности, он заявил: «Вы спрашиваете, на каком основании мы считаем папу врагом Православия. Как же нам думать иначе, если католическая церковь, возглавляемая папой, в одной только Польше за один только 1929 г. насильственно отобрала у православных прихожан около 500 православных церквей, обратив их в католические костелы. Нам неизвестно, чтобы какие-нибудь епископы в Англии, Америке или другой стране выступали против этих насильственных действий католической церкви»[22]. Материалы конференции были опубликованы в советской прессе[23].

В то же время большевистское руководство допустило не только декларативные меры, но и в самом деле пошло на некоторое смягчение антицерковных гонений. 14 марта 1930 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», осуждавшее перегибы в антирелигиозной работе, в частности предписывающее «решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке», а за «издевательские выходки» в отношении религиозных чувств верующих «привлекать к строжайшей ответственности»[24]. Кроме того, с 1931 г. стал выходить Журнал Московской Патриархии.

В итоге начальник 6­го отделения Секретного Отдела ОГПУ (к компетенции которого относилась борьба с религиозными организациями в СССР) Е.А. Тучков за противодействие антисоветским выпадам за рубежом был отмечен наградой с формулировкой: «Блестяще проведена работа по срыву объявленного папой Римским крестового похода против СССР»[25]. Такую необычную в целом реакцию со стороны советского руководства на внешнеполитическое давление следует расценивать как важный для дальнейшего развития церковно­государственных отношений опыт использования Церкви в советской международной политике, притом рассматриваемый советским руководством, что немаловажно, как успешный.

Надо заметить, что в тот раз отступление от курса на уничтожение религии в СССР длилось совсем недолго, и с середины 1931 г. политика в отношении Церкви вновь ужесточилась. Однако в 1939 г. после небывалых по масштабу и ожесточенности репрессий в отношении Церкви перед советской властью встала проблема всесторонней адаптации бывших некогда российскими территорий, занятых РККА.

К этому времени структурно Русская Церковь была практически разрушена, епархии как административные единицы почти не существовали. Летом 1939 г. Церковь имела в своем составе всего четырех правящих архиереев. Это были митрополит Московский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий также Новгородской и Псковской епархиями, и архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), с 1937 г. занимавший должность управляющего делами Московской Патриархии. Все они обладали выдающимися организаторскими и дипломатическими способностями и каждого из них можно считать крупным церковным деятелем. Кроме того, около десяти уцелевших в годы репрессий архиереев Русской Церкви пребывали на покое или совершали богослужения как настоятели церквей[26].

Атмосфера страха, боязнь открытого посещения храмов (что стало одним из признаков политической неблагонадежности) фактически изолировали Церковь от общества в РСФСР. Совершенно иначе дело с религией обстояло в присоединенных к СССР регионах Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, где сохранялась нормальная церковная жизнь, а многочисленные верующие были организованы в приходы и епархии. В короткий срок в СССР вновь появились многие десятки действующих монастырей с тысячами насельников, несколько тысяч функционирующих приходов, церковная и монастырская собственность, духовные учебные заведения, церковные библиотеки, издательства, органы печати[27].

Для советского руководства было очевидно, что невозможно в тех условиях проводить на вновь приобретенных землях свою прежнюю антицерковную политику из-за опасения крайне нежелательных в тот напряженный момент массовых волнений. Советское государство стремилось политически нейтрализовать новых граждан, а в идеале — добиться их лояльности. Поскольку большинство из них являлись православными, в ход пошел аргумент о дискриминации польскими властями Православной Церкви. Как уже было сказано, власти Польши перед Второй мировой войной изъяли многие сотни православных храмов на том основании, что царское правительство в XIX в. насильно возвратило их из унии в православие. Поэтому не должен удивлять тот факт, что в сентябре 1939 г. нередки были случаи, когда православные священники встречали части Красной армии вместе с населением, вывешивая на колокольнях красные флаги[28].

Учитывая актуальность и остроту этой проблемы для местного населения, ни об ограничении религиозной жизни рамками законов СССР, ни о национализации церковной собственности на вновь присоединенных территориях вопрос не ставился. Особую важность приобрела позиция Русской Церкви, иерархи которой, начиная с патриарха Тихона, категорически не признавали самопровозглашенную в 1925 г. автокефалию Польской Православной Церкви.

Напротив, судя по записке Л.П. Берии от 20 сентября 1940 г., советское руководство решило с помощью уцелевших в годы репрессий русских архиереев установить контроль над деятельностью руководителей епархий в западных областях УССР и БССР, предотвратить «вражеские действия» с их стороны и не допустить использования немцами автокефалистских настроений в их среде. Сделать это планировалось, в частности, следующим образом: «Через агентуру НКВД СССР в Московской патриархии староцерковников провести решение патриархии о назначении в западные области УССР и БССР своего экзарха (представителя) с подчинением ему в административном отношении Гродненско­Новогрудской, Полесской и Волынской епархий. В качестве такого представителя может быть назначен агент НКВД Ярушевич Б.Д., архиепископ Ленинградской епархии, под прикрытием которого целесообразно создать нелегальную резидентуру НКВД СССР для организации агентурной работы среди церковников, как в западных областях, так и на территории немецкого генерал­губернаторства»[29].

Судя по воспоминаниям А. Краснова­Левитина, митрополит Николай, которого Л.П. Берия считал агентом НКВД, воспринял свое назначение отнюдь не радостно, хотя и служил в Петергофе в крайне стесненных в материальном плане условиях. Он ходатайствовал перед патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским) о замене его на митрополита Алексия (Симанского), но тщетно[30]. Этот эпизод дал жизнь последующим слухам о тайной вражде архиепископа Николая с будущим патриархом Алексием. Так или иначе, его деятельность в качестве экзарха западных областей Украины и Белоруссии из-за немецкого вторжения летом 1941 г. продлилась недолго. С теми же целями и тем же путем в Прибалтийские республики экзархом епархий Латвии, Эстонии и Литвы был назначен «агент НКГБ»[31] архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский).

Таким образом, предвоенные годы стали временем, когда власть впервые по своей инициативе, а не в качестве реакции на международное давление, решила получить прямую выгоду, используя православную веру как внешнеполитический инструмент. Западные украинцы и белорусы, воссоединившиеся с восточными, русские, жившие в Прибалтике, православные молдаване, эстонцы, латыши и карелы, близкие к русским по своей культуре, — все они становились паствой православных иерархов, подчинявшихся Московской Патриархии[32].

Опыт использования лояльной церковной структуры для распространения советского образа жизни на вновь приобретенные или попавшие под контроль территории оказался успешным и получил развитие в дальнейшем.

[1] Болотов С.В. Русская Православная Церковь и международная политика СССР в 1930-е – 1950-е годы. М., 2011. С. 36.

[2] ГАРФ. Ф. А­353. Оп. 4. Д. 382. С. 127. Цит. по: Соловьев Илья, иерей. Раскольническая деятельность «обновленцев» в русском зарубежье // XVIII Ежегодная богословская конференция Православного Свято­Тихоновского гуманитарного университета: Материалы. Т. 1. М., 2008. С. 273.

[3] РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 177. Л. 29.

[4] ГАРФ. Ф. А353. Оп. 6. Д. 20. Л. 8.

[5] Митрофан (Шкурин), игумен. Русская Православная Церковь и советская внешняя политика в 1922–1929 гг. (По материалам Антирелигиозной комиссии) // Вестник церковной истории. М. 2006. № 1. С. 168.

[6]  Соловьев Илья, иерей. Указ. соч. С. 274–275.

[7] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943 гг. М., 1994. С. 286, 361–363.

[8] Петров С. Г. Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921–1925 гг.). М., 2004. С. 319.

[9] Безбожник. 1923. № 31 от 22 июля.

[10] Болотов С.В. Указ. соч. С. 39.

[11] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 2005. С. 89.

[12] http://www.vatican.va/holy_father/pius_xi/letters/documents/hf_p-xi_lett_19300202_ci-commuovono_it.html

[13] Карлов Ю.Е. Миссия в Ватикан. М., 2004. С. 16.

[14] Общественная мысль Русского зарубежья: энциклопедия / Ин­т общественной мысли; редкол.: В. В. Журавлев (отв. ред.) и др. М., 2009. С. 289–291.

[15] Акты Святейшего Тихона. М., 1994. С. 682–689.

[16] История РПЦ от восстановления патриаршества до наших дней. / Под общ. ред. М.Б. Данилушкина. СПб., 1997. Т. 1: 1917–1970. С. 303.

[17] Савва (Тутунов), иеромонах. Путь митрополита Евлогия в последние два года жизни // Церковь и время. 2007. № 38. С. 137.

[18] Курляндский И.А. Наш ответ Римскому папе: Как тт. Сталин, Ярославский и Молотов в 1930 году писали «интервью митрополита Сергия и его Синода» // Политический журнал. 2008. № 6–7. С. 183–184.

[19] Болотов С.В. Указ. соч. С. 41.

[20] См. Свитич А. Православная церковь в Польше и ее автокефалия // Православная церковь на Украине и в Польше в XX столетии, 1917–1950 гг.: Сборник. М., 1997.

[21] Васильева О.Ю. Февральская пресс­конференция митрополита Сергия иностранным корреспондентам: историческое наследие и материал для исторического осмысления // Альфа и Омега. 2002. № 3 (33). С. 131–132.

[22] Там же. С. 136.

[23] Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. 1930. 19 февраля.

[24] КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Т. 5. С. 104.

[25] Русская Православная Церковь и коммунистическое государство: 1917–1941: Документы и фотоматериалы / Сост. О.Ю. Васильева. М., 1996. С. 290.

[26] Болотов С.В. Указ. соч. С. 43-44.

[27] Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 102; Одинцов М.И. Религиозные организации в СССР накануне и в первые годы Великой Отечественной войны (1938–1943 гг.) // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 45.

[28] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 44. Л. 31.

[29] Записка наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии И.В. Сталину и В.М. Молотову «О церковных епархиях в западных областях УССР и БССР» 20 сентября 1940 г. Цит. по: Курляндский И.А. Сталин, власть, религия. М., 2011. С. 542.

[30] Краснов­Левитин, А. Лихие годы: 1925–1941. Воспоминания. Париж, 1977. С. 323.

[31] Информационная записка наркома государственной безопасности В.Н. Меркулова И.В. Сталину и В.М. Молотову об автокефалистах в Прибалтике 29 апреля 1941 г. Цит. по: Курляндский И.А. Указ. соч. С. 543.

[32] Шин Д.Х. Деятельность Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР в первое десятилетие его существования. 1943–1953 гг.: дис. ... канд. истор. наук. М., 2002. С. 38.