В своей книге «Слово о Законе» святитель Николай Сербский приводит беседу преподобного Серафима Саровского с ученым архимандритом Макарием[1], ректором семинарии. Из этого разговора между двумя яркими личностями XIX века святитель выделяет временные эпохи, которые делят человечество на три периода: детский, юношеский и зрелый. Детство человечества длилось до Закона, юность — под Законом, а когда пришло время, то есть в зрелые годы человечества, послал Бог Сына Своего Единородного[2].

Святитель Николай, говоря о первом периоде, приводит слова преподобного Иоанна Кассиана: «Чем руководствовались люди до заповедей Божиих? На основе чего они создавали свои законы, не имея Закона? На основе чего Авель мог быть праведным? Как он мог знать, что нужно принести жертву Богу от первородных стада своего (Быт. 4, 4)? Как Ной отличал чистых животных от нечистых? Откуда Сим и Иафет знали, что стыдно открывать наготу отца своего? Откуда Авраам знал, что должен давать Мелхиседеку десятину от всего? Кто ему подсказал отказаться от добычи после победы над язычниками? Кто научил его быть гостеприимным? Что научило Иова смирению, терпению, целомудрию и человеколюбию? Как вышло так, что ни один из праведников того времени не нарушил Закон?[3]»

Святитель дает такой ответ на эти вопросы преподобного Кассиана: «Совесть — вот ответ на все эти вопросы. Закон Бога отпечатался в душах людей до писаного закона. Не нужен был внешний закон тем, которые носили закон в себе»[4]. В подтверждение своих рассуждений святитель приводит слова апостола Павла: «Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их» (Рим. 2. 14-15). Таким образом, хранителем закона до закона была совесть.

Размышляя о различных религиях, святитель Николай Сербский говорит, что человек, как образ Божий, и после пришествия в мир Сына Божия имеет возможность познать волю Божию через совесть[5]. Более того, в своих творениях сербский святой говорит об универсальности нравственного закона Божия. «Существует только один закон – нравственный, – отмечает святитель в «Номологии». – То, что люди называют естественными, или физическими, законами, в сущности, не законы, но лишь символы нравственного закона»[6]. Даже у животных можно увидеть действие этого закона, когда они жертвуют собой вопреки инстинктам. «Дикие звери часто возвышаются над инстинктом самосохранения и демонстрируют порой удивительные примеры самопожертвования. Так, лев не поедает один свою добычу, но делится с львицей и детенышами своими; голодный орел относит в когтях пищу своим орлятам. И к тому же и тот и другой подвергаются опасности, когда защищают свое потомство от нападения врагов. Подобные поступки животных нельзя подвести под закон самосохранения. Это инстинктивная, или полусознательная, или даже сознательная жертва ради других. Это отказ от части своего блага и своей жизни ради других»[7], – говорит сербский святой. Но если животные способны к проявлениям самопожертвования и любви, то тем более человек, как образ Божий, должен возвышаться над своими животными инстинктами в пользу Господня закона.

По мысли святителя Николая, у каждого народа применительно к этой жизни накоплен свой особый изначальный опыт[8]. Так, истину, изреченную Лао Цзы: «Добро никогда не достигается злом»[9], – сербский святой называет одной из прекраснейших истин[10]. Поэтому утверждение о том, что восточная мудрость не имеет значения для христиан, можно считать ошибочным[11]. Эскимосам, без сомнения, есть что сказать народностям равнин Ганга и Нила, а потомки Будды и Рамзесов, Моисея и Хаммурапи могут представить такие достижения, каких никогда невозможно было даже вообразить в поясах вечных снегов и льдов Северной Канады. В этом сербский святой видит величайшую пользу для науки, веры, этики, социологии и искусства. Но это, тем не менее, является мудростью века сего[12], которая может поместиться в «ореховой скорлупе»[13]. И хотя эта мудрость сотворена великими людьми, но по человеческому разумению, а не по Откровению[14].

Поскольку истина находится исключительно в Православной Церкви, то и истинная нравственность может быть только в Православной Церкви. В «Миссионерских письмах» сербский архипастырь об этом пишет следующее: «Подобно тому, как река связана со своим источником, а свет с солнцем, так истинная нравственность связана с верой, так же как не существует никакой другой науки о человеке, о смысле человеческой жизни, о нравственности вне православного учения»[15].

В силу этого святой владыка выступает против теософской идеи о том, что истина разбросана по всем религиям, философиям и мистериям. Приверженцы этой идеи говорили, что и в христианстве истина также присутствует частично, наравне с исламом, индуизмом или буддизмом, также как у Платона и Аристотеля, как в тибетских тантрах[16] и мантрах[17]. «Если бы так было в действительности, – говорит святитель, – то корабль человечества без всякой надежды, без капитана и компаса блуждал бы по темному океану жизни»[18]. Поэтому чтобы достичь высокой нравственности, нужно находиться в истинной Церкви, и «никак нельзя приравнивать истину к полуправде и ко лжи»[19].

В то же время, по учению святителя Николая Сербского, любой человек, как образ Божий, имеет возможность познать волю Божию, «опираясь на свой жизненный опыт, ум и совесть»[20]. «Когда материалист, – пишет он в «Беседах», – входит в природу, чтобы читать ее и истолковывать, пред ним горит только одна свеча: разум; когда иудей входит в природу, чтобы читать ее и истолковывать, пред ним горят две свечи: разум и ветхозаветное откровение»[21]. Для христианина же в деле богопознания горит пять свечей: «Разум, ветхозаветное откровение, новозаветное откровение, Церковь и сила Святого Духа»[22].

Язычники уподобляются человеку с малой свечой[23], которой является совесть и разум. Поэтому и в языческих заблуждениях можно отыскать разумное зерно[24]. Так, в книге «Единый Человеколюбец» сербский святой утверждает, что нет на свете такой религии, в которой не признавалось бы воздействие горнего мира на дела земные[25]. А в более раннем своем произведении, «Мысли о добре и зле», он пишет, что все народы от начала мира ясно чувствовали, что человеку нужно освободиться от греха, но что сам себя он освободить от греха не может[26]. Это заставляло людей искать освобождения от греха через жертвоприношения, злоупотребления которыми усугубляли греховное рабство человека.

Святитель обращает также внимание на то, что люди, находившиеся вне Богооткровенной религии, имели сумбурные и грубые представления о Божественной Троице. Например, в древнем Египте троица представлялась в образе семьи, состоящей из Отца, Матери и Сына[27]. Но в этой божественной семье, соединенной плотской любовью, Озирис и Изида рождают сына Хоруса, которого Озирис убил, из-за чего этот чудовищный брак распался[28]. В Индии тоже верили и теперь верят в Тримурти, т.е. в три верховных божества, из которых один – Шива – дьявол и разрушитель того, что создают первые два, – Вишну и Брама[29].

Древние греки, по словам святителя, «руководствуясь человеческой мудростью»[30], имели возможность почувствовать близость Бога и взойти своим духом к мысли о едином Боге[31]. Эта же мудрость позволила стать великанами духа Пантаджали[32] в Индии, мусульманским суфиям в Персии, Плотину[33] из римлян[34]. Однако если и начинала где-нибудь искриться вера в единого Бога, сразу возникал противовес Ему – бог безнравственности и разрушения, злодей и человеконенавистник, от которого люди должны были откупаться немалыми жертвами. Так, в Индии появляется Шива, бог разрушения, в качестве равноправного члена триады: Вишну, Брама и Шива. В Египте Осирис и Исида враждуют из-за злодеяния, совершенного над Гором. В Элладе Зевс часто оказывается беспомощным перед целым полчищем безнравственных и пакостных божеств. Ему едва удается удержаться у власти и вести интриги против целого олимпийского «цыганского табора». В Персии Ормузд ведет лютую борьбу против своего соперника Аримана. В Сирии чудовищный Молох ненасытно глотает людей, бросаемых ему в жертву. На американском континенте и по островам Тихого океана божества подобны этим, с таким же аппетитом. Обожествление змей – общая черта всех языческих народов. Падший ангел, явившийся праматери Еве в образе змия, смог по попущению Божию навязать себя человеческому роду в качестве обязательного божества. Он научил людей магии и колдовству. Унизившийся сам, он делал всё, чтобы унизить Бога и людей[35].

Эта же «свеча» где-то ясно, а где-то туманно позволяла хранить и веру в пришествие в мир Спасителя Иисуса Христа. Так, приверженцы брахманизма[36] всегда считали, что бог Шива, второе лицо триады богов в древней религии индусов, время от времени появляется среди людей в человеческом облике, чтобы направить людей на путь истинный[37]. Интересно, что, по свидетельству греческого историка Геродота[38], на заре человечества среди вавилонских жрецов существовало предание о том, что невинная Дева дарует миру Спасителя[39].

За шестьсот лет до Христа пришествие Спасителя предсказывал и Будда[40]. Когда основатель буддизма был при смерти, то открыл[41] своим последователям о новом Предводителе людей по имени Метия, что означает: «Тот, чье имя Милость»[42].

Руководствуясь этим светильником, люди различных религий предчувствовали и жизнь после смерти. «Античные поэты и философы, – учит святитель в своей книге «Верую», – писали о печали человеческой души в аду, в полутьме, в полужизни. Египтяне умащали мертвые тела разными бальзамами и смолами, чтобы сохранить их для другой жизни. Продолжение жизни после смерти и Суд Правды, который постиг в земной жизни не каждого, всегда казались непомраченной человеческой совести чем-то естественным и необходимым»[43].

Это ожидание Страшного Суда располагало людей ценить добрые дела выше красивых слов. В связи с этим святитель приводит такой случай из истории древней Эллады. Как-то раз на собрании афинян один старик шел от скамьи к скамье в поисках места. Афиняне лишь насмехались над ним, но места ему не уступили. Когда же старик подошел к спартанцам, которые также присутствовали на этом собрании, все они вскочили на ноги, предлагая ему сесть. На похвалы афинян в свой адрес, спартанцы ответили: «Афиняне знают, что такое добро, но не делают его»[44]. То, что душа не прах и не состоит из праха, а представляет собой особое бессмертное существо, заключенное в прахе тела, святитель называет главной идеей всей индийской мудрости[45].

Совесть и ум помогали людям исповедовать, что стихии природы и судьбы человеческие находятся в зависимости от поведения людей, от их нравственности[46]. Сербский Златоуст в подтверждение этого опирается на примеры древнегреческой классической поэзии. Согласно Гомеру[47], Плутарху, Эсхилу и Софоклу, эллины приписывали своим богам абсолютную власть как над природой, так и над всеми событиями в жизни отдельных людей и народов[48].

К примеру, когда случается неурожай, гибнут посевы, скот и дети в утробе матерей — всё это приписывается не стихиям природы, не действию законов природы, но считается следствием преступлений людских[49].

У Софокла[50] в «Царе Эдипе» жрец жалуется царю:

Наш город, сам ты видишь, потрясен
Ужасной бурей и главы не в силах
Из бездны волн кровавых приподнять.
Зачахли в почве молодые всходы,
Зачах и скот; и дети умирают
В утробах матерей...
Смертельный мор — постиг и мучит город.

Отвечая ему, царь Эдип напоминает о преступлении против его отца и о ненайденном убийце и говорит, что все эти несчастья случились из-за того, что «град отягощен убийством»[51].

В «Антигоне» Софокла говорится о неумолимых законах Бога, суть которых не естество, но мораль, и которым необходимо подчиняться более, чем законам человеческим.

Когда царь-тиран Креонт запретил оплакивать и предавать земле брата Антигоны, сестра, нарушив запрет, похоронила брата, как того требует обычай. А когда Креонт велел схватить ее и вызвал на допрос, Антигона ему смело ответила: «Не знала я, что твой приказ всесилен, и что посмеет человек нарушить закон богов, не писанный, но прочный. Ведь не вчера был создан тот закон. Когда явился он, никто не знает. И, устрашившись гнева человека, потом ответ держать перед богами я не хотела»[52].

Смелая девушка не побоялась даже смерти. Раскаявшись, царь Креонт воскликнул:

«Я понял:
надо жить,
до смерти чтя
от века установленный закон»[53].

Другой языческий мудрец Эсхил[54] в «Агамемноне» устами своих героев говорит, что если воины стремятся одержать победу и счастливо вернуться домой, то не должны запятнать себя грабежами и мародерством[55].

Вообще, рассуждая о нравственности среди нехристианских народов, Охридский епископ приходит к мысли о религиозности всякой культуры. В подтверждение этому он приводит миф о Прометее, похищающем у богов огонь и научающем людей. Это символизирует необходимость божественного пламени и религиозного вдохновения в любой форме общественного бытия[56]. В то же время святитель указывает, что искусство и культура любой эпохи не имеют ценности сами по себе, ценность их состоит в божестве, которому они служат[57].

Также интересны его взгляды на ислам. Эта вера Магомета, по словам святителя, является одной из относительно высших религий. И хотя эта религия не терпит учения о Боге как Святой Троице[58], в главной книге ислама – Коране – также можно найти места о действии нравственного закона в мире.

Так, согласно 29 суре, Всемирный Потоп произошел не по слепой случайности и не вследствие какого-то закона природы, но из-за проступков людских, запятнавших в себе святой нравственный закон Бога: «В древние времена послали Мы Ноя его народу; тысячу лет без пятидесяти жил он среди них, и потоп истребил их из-за их преступлений. Но Мы спасли его и тех, что были с ним, и дали знак всем людям»[59].

В 7 суре о войне говорится так: «О, сколько же селений Мы погубили! А когда настигала их наша кара, они только стенали: «Воистину, мы были нечестивцами»[60]. Эта же мысль имеет продолжение и в 10 суре: «Мы погубили целые поколения, жившие до вас, когда они уклонялись от справедливости и не уверовали в Наших посланников, приходивших к ним с ясными знамениями. Так наказываем Мы грешных людей»[61].

В 11 суре говорится, что землетрясения происходят не случайно и не по прихоти безмолвных стихий природных, но в соответствии со святым нравственным законом Бога – как наказание и как знак людям[62].

О дожде в 39 суре говорится, что он выпадает не по воле туч и не по велению природы, но по воле Бога, живого и единственного. «Если спросишь их, кто посылает дождь с небес и оживляет дождем умершую землю, они с уверенностью ответят: Бог. Так воспоем славу Богу... Разве не знают они (те из Мекки), что Бог дает всё потребное в распростертые руки и что свяжет руки и не дает кому не хочет. Поистине, это знак тем, которые веруют»[63].

О детях говорится в 42 суре. «Кто дарует детей? Плоть или Дух? Разумеется Дух, посредством плоти, ибо плоть сама по себе, без Духа, – прах и тление. Бог властен над небесами и землей. Он творит что пожелает. Он дарует, кому пожелает, потомство женского пола, а кому захочет – мужского пола. Или же Он сочетает браком мужчин и женщин, а кого пожелает – делает бесплодными»[64].

Основой индуизма является учение о карме[65], которое имеет и нравственное содержание. Карма, по словам святителя Николая Сербского, есть совокупность всех поступков человека, добрых и злых, которая определяет всю его дальнейшую жизнь, включая ожидающие его счастье или беды. Слуга или нищий, ведший на своем веку добропорядочную жизнь, после смерти рождается вновь богачом, князем или учителем. И наоборот: богач, бывший при жизни злодеем и тираном, после смерти может оказаться обезьяной или попугаем, слоном, тигром, змеей. Значит, каждый человек заново рождается в таком теле, какое более всего отвечает уровню нравственного развития во время прежней жизни. Об этом говорится во всех книгах Вед, это исповедует весь буддизм[66].

По словам Сербского Златоуста, существенным отличием христианства от других религий является то, что до Христа мир не знал жертвенной любви. На протяжении многих веков служение считалось злом страшным, а страдание – еще горшим[67]. Святитель напоминает, что Платон умер от болезни[68]. Он не жертвовал собой ни за кого[69]. Языческие народы, хотя и произносили это слово, но в смысле плотской, супружеской, кровной или сроднической любви. Слова Сократа и Платона о любви – не что иное, как поэтические грезы[70].

Ислам не терпит учения о Боге как о Святой Троице, это выражается, в частности, в том, что на мечети Омара в Иерусалиме высечено: «Правоверные, знайте, что Аллах не имеет Сына»[71]. И именно поэтому в Коране нигде не говорится о любви Божией[72]. Как следствие этого, в Коране обещана награда тем, кто гонит иноверцев. В нашей же вере наоборот: Господь обещает награду гонимым[73]. Мухаммед знал только о Боге, всегда удаленном от людей, порой праведном, порой милостивом. От самого же Мухаммеда остался только клок бороды, считающийся в Медине[74] святыней[75].

Будда выдал свою теорию о ненужности и вредности любви и силился вырвать и самые ростки любви к чему бы то ни было и к кому бы то ни было на небе и на земле. Согласно ему, пока человек будет связан любовью – будь то к людям, к богам или к твари, – до тех пор душа его должна будет вновь появляться в разных телах. А когда человек иссушит сам корень любви в сердце своем, тогда он больше не будет рождаться, а перейдет в нирвану, в небытие, в ничто. Это единственное счастье, по учению Гаутамы Будды. Будда умер в старости, проглотив случайно какую-то кость. И он не жертвовал собой ни за кого. От него остался один зуб, хранящийся и сейчас на острове Цейлон[76].

По словам святителя Николая Сербского, кто мало дает, мало получает. Кто много дает, много получает. Кто жертвует всем, приобретает всё. Христос отдал всё, Своё и Себя, и приобрел всё[77]. Христовы язвы принесли миру больше благословения, чем все могущественные римские цезари[78]. «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28, 18), – засвидетельствовал Спаситель после воскресения верным Своим. Вне Христовой власти никто не может ни жить, ни умереть, ни из ада выйти, ни в рай войти. Неограниченная и страшная власть. Счастье для нас, что такой власти над нами не имеет больше мрачный стервятник, а имеет Человеколюбец Господь, явивший перед людьми любовь, превосходящую разум[79].

Таким образом, характерным отличием христианской любви является то, что она неотделима от жертвы: «Не отверг Он переполненную чашу страданий, не снял с главы Своей терновый венец, тяжкого креста не сложил с рамен Своих. Так повенчал Он веру православную со страданием и любовь с жертвой»[80], – пишет святитель в своей книге «Верую». Для последователей же Христовых, по словам святителя, Спаситель должен стать каждодневной пищей, и только благодаря этому мы сами сможем быть жертвенными[81].

Особый интерес вызывает то, что, рассматривая нравственность в нехристианских религиях, святитель Николай говорит и о нравственных проблемах христиан вообще, и современной ему Европы в частности. Европейское общество, по его словам, удалилось от Христа после того, как изверглось из древней Апостольской, Православной Церкви. Оно стало искать ценности и идеалы в тех же вещах, что и язычники (в философии и культуре). Удалившись от Христа, «европейское еретическое население вот уже много веков задает Христу всё тот же пилатовский вопрос: “Что есть истина?”». Европейцы, увлекшиеся папскими и лютеранскими ересями, стали сейчас как никогда близки к язычеству. «На данный момент это последняя остановка западного человечества в неудержимом, на протяжении веков, падении с высот Христовых в тартарары сатанинские»[82].

Европа, отогнавшая от себя Христа, в большинстве трудов сербского богослова представляется образом неверия и заблуждения[83]. Европа, утратив веру, потеряла честь и разум[84]. В «Индийских письмах» Охридский епископ говорит, что Европа и Индия одинаково страдают от незнания, а незнание произошло от человеческой гордости. Индия никогда не знала верного пути, а Европа сбилась с него. Спасение не от Индии и не от Европы, а оно в истине, а истина – это Восточная, Православная Церковь. «Истина, – учит святитель устами монаха Христодула, – не выносит ни чуточки неистины. Как наш человеческий глаз, в который попадет хоть крохотный волосок, мутится, и вид внешнего мира искажается»[85].

Одно из пагубных следствий отречения Европы от Единого Бога святитель видит в том, что она сама себя возвела в статус «божества» и стала считать, что «все должны поклоняться ей, как верховному божеству»[86]. Европа превзошла все формы язычества, «не восхваляя ни одно божество, кроме себя»[87].

Церковь, по словам сербского богослова, является основой европейской цивилизации, которая не ниже цивилизаций Египта, Вавилона, Персии и Китая. Однако руины тех древнейших цивилизаций выглядят величественнее современной Европы. Только Церковь может придать Европе особый ореол и благолепие по сравнению с теми праисторическими мирами[88]. «Но, – замечает с сожалением святитель, – светская Европа этого не ведает»[89]. Христос стал изгоняемым нищим, ищущим для Себя хоть какого-то пристанища, тогда как в королевских палатах жили и не тужили безбожники и фарисеи: Макиавелли и Наполеон, Маркс и Ницше[90].

Своим авторитетом он указывал, что у христоподобной Европы[91] есть только один путь, который может сделать её служительницей всего человечества, – это путь святости. Примером же для Европы может быть только Церковь Христова, имеющая единый верный образ святости, смирения, благости и жертвенности[92]. Именно такая Европа способна дать арабам, ожидающим от неё знаний, добрую волю. Индии, имеющей свою священную историю, Европа сможет дать наивысшую святость, а китайско-японской цивилизации Европа сможет дать христианские идеалы, которые способны сделать счастливыми народы восходящего Солнца[93].

В «Миссионерских письмах» сербский святой замечает, что причину всех бед Европы, в том числе и кризиса, нужно искать в богоотступничестве. Господь попускает бедствия, чтобы пробудить, отрезвить людей, чтобы они опомнились и вернулись к Нему. «В самом деле, – рассуждает святитель, – Господь использовал современные средства, чтобы вразумить современных людей: Он нанес удар по банкам, биржам, по всей финансовой системе. Опрокинул столы менял всего мира, как когда-то Он сделал это в Иерусалимском храме. Произвел небывалую панику среди торговцев и менял. Возмутил, низверг, смешал, смутил, вселил страх. И всё для того, чтобы надменные европейские и американские мудрецы пробудились, опомнились, вспомнили Бога. Для того, чтобы они, утвердившиеся в гавани материального благополучия, вспомнили о душах, признали свои беззакония и поклонились Богу Вышнему, Богу живому»[94]. Но, отринув закон Христа Спасителя, европейцы, в отличие от нехристиан, даже и в законах природы не видят никаких нравственных уроков. И это учение современной Европы, по словам святителя, выносит обвинительный приговор европейскому учению о законах природы[95].

Рассуждая о нравственности в нехристианских религиях, сербский архипастырь приходит к выводу, что «в истории ни одна цивилизация не погибла от недостатка хлеба; все они умирали от духовного голода»[96]. А Европу ждет именно духовная смерть. Ведь она получила от Бога пять свечей, но не уберегла их и погасила. «Люди, – учит святитель в «Беседах», – возгордившиеся частым Богообщением, низвергаются в пропасть худшую, чем те, кто не имеет ни какого-либо познания об истинном Боге, ни общения с Ним»[97]. В итоге, христианская Европа ослепла и в нравственном смысле стала ниже евангельских язычников-гергесинцев (Мф. 8, 28-30). Гергесинцы хотя бы просили Христа отойти от них, а европейцы гонят Сына Божьего от себя, лишь бы им остаться одним, наедине со своими свиньями и со своими властителями – бесами[98].

Проанализировав представления сербского епископа и богослова, можно видеть, что в его творениях нравственный закон Бога представляется абсолютным, непреодолимым, несокрушимым, как и свидетельствует об этом Священное Писание. Неоткровенные же религии передают истину с искажениями по причине того, что «человеческий ум удалился во грехе от своего Творца, покрылся пеленой забвения, и людская память ослабла»[99]. Однако Евангельский Закон – «кому дано много, много и потребуется» (Лк. 12, 48) – печально исполнился на христианской Европе.

Объясняя, почему среди принявших христианскую веру иногда бывает больше безнравственных и безбожных, чем среди нехристиан, которые не имели всего и не потеряли всего, святитель говорит: «Кто не удовлетворится и самым светлым ликом истины, тот не верит ни в какую истину и уже не ищет никакой истины»[100]. Более подробно эту мысль святой владыка развивает в «Беседах»: «Ибо когда в одной и той же темноте окажутся два человека, темнее бывает в глазах у того, кто зашел во тьму с большего света»[101]. А Европа не только погасила в себе Евангельский свет и ослепила себя, удалившись от истинного Света, Христа-Спасителя, но и своим безнравственным примером отталкивает от Христа нехристианские народы, по Которому они тоскуют. С сожалением сербский Златоуст заключает: «Христианские народы держат ключи от Царства Небесного, но сегодня они мало входят в это Царство и в то же время и хотящих войти не допускают»[102].

На вопрос, что делать, святитель советует подражать молитве и вере женщины-хананеянки и непрестанно взывать к Господу Иисусу Христу: «Господи, помилуй нас грешных[103]!» Причем святой говорит, что именно наша вера христианская заповедует нам молиться о врагах и о тех, кто скуден благонравием, о верующих в Магомета и Будду, а также о тех, кто кланяется Иегове и о боготворящих солнце и звезды[104]. «Одним словом, мы должны молиться за всех детей нашей матери Земли, за всех братьев и сестер наших»[105].

Следует отметить, что нашим ближним, по словам святителя, является прежде всего Господь Иисус Христос, ибо Он Сам сказал: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10, 37). «Совершенная любовь, – говорит далее святитель Николай, – не может быть разделённой и не может относиться к двум предметам. Иисус Христос есть воплощённая любовь и к Богу, и к человеку. Через эту-то любовь, единую и нераздельную, ты возлюбишь и Бога, и людей»[106], – заключает владыка. Заметим, что хотя все люди произошли «от одной крови» (Деян. 17, 26), и все они носят в себе образ Божий, тем не менее те из них, которые исповедуют одну с нами веру, должны быть особенно нам близки и дороги как наши братья по благодати возрождения. Цитируя слова апостола Павла: «Доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере» (Гал.6,10), сербский Златоуст призывает христиан, во-первых, делать людям только добро, чтобы ощутить сладость и радость от того, что делаем добро; во-вторых, делать добро прежде православным братьям нашим, кто с нами едины в вере, большинство из которых не ждут от нас никакого материального дара, а ждут лишь любви, соучастия и молитвы[107].

Святой допускает, что от кары Божией за грехи могут погибнуть христианские государства и народы, но ни один из верующих в Сына Божьего – как член Соборной Церкви – никогда не погибнет. В подтверждение своих слов сербский святой приводит такой пример из Священной истории: «Один-единственный верующий был у Бога в Содоме, праведный Лот, и его одного спас Он, когда попустил Содому погибнуть»[108].

Таким образом, в своих трудах святитель Николай Сербский показывает всю несостоятельность, а главное, безжизненность языческой религиозности, основывая свои выводы на словах Священного Писания: «Язычники, принося жертвы, приносят их бесам, а не Богу» (1 Кор. 10, 20). В то же время он показывает красоту и спасительность христианской веры. Как исповедник православной веры, святитель не гнушается язычниками, но просит их познать Христа, так как Его Божественные слезы предназначены и для них, чтобы пробудить, растрогать, очистить и освятить их, чтобы они были не змеиными, а святыми[109].