Сложную эпоху XX столетия, принесшую Русской Церкви горькие страдания и славу исповедничества, можно охарактеризовать словами историка И.К.Смолича: «Церковь пытается вступить на свободный и самостоятельный путь развития и провести реформу сверху донизу. Но внутриполитический переворот в России ставит ее теперь под удар новой государственной власти. Церковь теоретически от государства отделена, практически же новая государственная власть вмешивается в жизнь Церкви. Русская Церковь, или лучше сказать Восточно-Православная Церковь в СССР теперь должна бороться за свое христианское существование. Эта борьба имеет для данного периода эпохальное значение»[1]. В этой борьбе предстояло явить миру подвиг веры, истинную христианскую надежду. Церковь в новых исторических условиях должна была продолжить свою спасительную миссию Просвещения.

Среди многообразных форм преследования Русской Церкви в годы атеистического гонения кампания по изъятию церковных ценностей занимает особое место. Формальным поводом к проведению кампании послужили тяжелейшие последствия засухи лета 1921 года и наступившего голода. «Картины голода в Поволжье, который начался осенью 1921 года, были поистине кошмарными, - писали в своих «Очерках» А.Э. Левитин-Краснов и В.А. Шавров, - они поражают даже нас, переживших ленинградскую голодную зиму 1941/42 гг. Достаточно сказать, что людоедство стало в те дни в Поволжье массовым явлением - на людей, как на диких зверей, расставлялись силки; под самым Саратовом, в 2-3 километрах от города, зверски убивали пешеходов, которые становились затем жертвами людоедов; попадались полностью вымершие деревни»[2].

Летом 1921 года святитель Тихон, Патриарх Всероссийский, обратился к главам христианских Церквей с призывом о помощи. Патриарх также составил специальное воззвание к клиру и пастве, в котором призывал к совершению добровольных благотворительных пожертвований в пользу голодающих. Для контроля и распределения собранных средств в августе 1921 года Святейший Патриарх составил специальный церковный комитет из духовенства и мирян, который был распущен советской властью. «Вместо него начинает действовать государственная «Центральная комиссия помощи голодающим» при ВЦИКе»[3].

«Разрешение на сбор средств в помощь голодающим Русская Православная Церковь получила только в декабре 1921 г., когда Президиум ВЦИК принял соответствующее постановление. Начались переговоры с Центральной комиссией помощи голодающим при ВЦИК (ЦК Помгол), завершившиеся выработкой Положения об участии Церкви в деле помощи голодающим»[4].

В результате достигнутых договоренностей патриарх Тихон выпустил новое первосвятительское послание от 6 февраля 1922 года,, согласованное с ЦК Помголом, где, в частности, писал: «мы допускаем возможность духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслет, ожерелье и другие предметы, жертвуемые на украшение святых икон, золотой и серебряный лом), на помощь голодающим»[5].

Пожалуй, это решение можно считать наиболее целесообразным: со стороны Церкви была бы оказана благотворительная помощь, в то же время, священные предметы, имеющие богослужебное указание, были бы сохранены. Однако, последующие события показали, что забота о жертвах голода стала лишь прикрытием масштабной акции гонения Церкви. Преследуя Церковь, власть Советов ставила себе целью не только идеологическую борьбу, но осуществляла и элементарный грабеж, который прикрывался необходимостью использования церковных ценностей на благо всего народа. Кампания по изъятию церковных ценностей являлась продолжением политической линии, взятой властью большевиков в 1918 году.

23 января 1918 года был принят декрет об отделении Церкви от государства, ставивший Церковь в бесправное положение. Даже ярый апологет советской власти, обновленческий лидер А.И. Введенский признает, что «декрет об отделении Церкви от государства, несмотря на то, что весь Собор <Всероссийский Церковный Собор 1917-1918 гг. – И.Ч.> шел под знаком этой возможности, оказался неожиданным»[6].

Принцип свободы совести, продекларированный в этом документе, приводил к тому, что «Церковь отделяется от государства. Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.

Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной или центральной государственной власти в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ»[7].

 На деле это означало начало невиданной кампании по преследованию верующих, закрытию храмов и изъятию церковных ценностей, с этого времени «посыпался ряд декретов и постановлений, направленных на удушение Церкви»[8]. Советская власть видела в Церкви идеологического врага: «опорной базой контрреволюции зачастую были монастыри»[9].

Уже 27 декабря 1921 года вышел декрет ВЦИК «О ценностях, находящихся в церквах и монастырях», согласно которому, все имеющееся имущество должно быть «распределено на три части:

1. Имущество, имеющее историко–художественное значение подлежат к исключительному ведению Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины, Народного Комиссариата Просвещения, согласно инструкции отделения церкви от государства.

2. Имущество, материальные ценности, подлежащие выделению в Государственное Хранилище Ценностей РСФСР.

3. Имущество обиходного характера, где оно сохранилось»[10].

2 января 1922 года появилсядекрет об изъятии музейного имущества, а 22 января 1922 года на заседании ВЦИК было принято постановление «Об изъятии церковного имущества»[11]. Это постановление заменило добровольный характер пожертвования принудительным изъятием, которому подлежали все «драгоценные предметы из золота, серебра и камней»[12], при этом в декрете обговаривалось, что изъятие «не может существенно затронуть интересы самого культа»[13]. Это замечание было достаточно расплывчатым и позволяло по-разному определять степень существенности того или иного предмета. В каждой губернии должны были быть образованы Комиссии «в составе представителей Губернского Исполнительного Комитета, Губернской Комиссии помощи голодающим и Губернского финансового отдела под председательством одного из членов ВЦИК»[14].

Поскольку все имущество, которым ранее обладала Церковь, было передано в собственность народа, то ценности, находящиеся в храмах, по сути своей, были в пользовании общиной верующих, о чем заключались договора. В вязи с этим изъятие ценностей подразумевало пересмотр договоров, а сами ценности должны были рассматриваться в присутствии группы верующих. Изъятое поступало в особый фонд, при этом подробный перечень ценностей должен был публиковаться в местной печати.

Вопросы изъятия церковных ценностей стали предметом широкой дискуссии, в т.ч. в печати. Современники тех событий писали: «Церковь пришла в движение. Карьеристы и конъюнктурщики, как всегда, еще более накаляли атмосферу, подливали масло в огонь, стремясь во что бы то ни стало заработать на этом политический капитал. Особенно лез вон из кожи некий Михаил Горев, статьи которого, наполненные призывами к расправе с духовенством, не сходили тогда со столбцов центральной прессы. Читатели его статей, злобных и хлестких, вероятно, очень удивились бы, если б узнали, что всего четыре года назад антирелигиозный вития сам был священником. Мало того, свящ. Галкин, писавший после революции под псевдонимом Михаил Горев, был в свое время приближенным митрополита Питирима и завсегдатаем у «благочестивого старца» Распутина»[15].

Святейший Патриарх Тихон 28 февраля 1922 года направил новое послание по поводу изъятия ценностей у Церкви: «ВЦИК, – писал святитель, – постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки Церкви подобный акт является актом святотатства»[16]. Патриарх вновь подчеркивал возможность передачи предметов небогослужебного характера.

31 марта 1922 года Московская губернская комиссия приступила к изъятию церковных ценностей[17].

Действия и состав уездной комиссии по изъятию церковных ценностей регулировались специальной инструкцией[18]. В обязанности комиссии входило «изъятие всех предметов религиозного культа из золота, серебра, платины и драгоценных камней, находящихся в пользовании и на хранении групп верующих всех религий в предоставленных им в пользование, согласно Декрета об отделении церкви от Государства, церквах, ризницах, часовнях, костелах, синагогах, кирхах, храмах, молельнях, мечетях, старообрядческих моленных, сектантских молитвенных домах и т. п.»[19].

Изъятие ценностей должно было проходить в соответствии со списками ценностей, представляемых губернской комиссией. Однако тут же становится очевидным насильственный характер изъятия: примечание инструкции говорит, что «в первую очередь подлежат изъятию ценности из наиболее богатых храмов, монастырей, синагог, часовен и т.д.»[20].

Согласно инструкции, работа по изъятию ценностей должна была должна выглядеть следующим образом: комиссия «назначает день и час производства работ в данном здании, и не менее чем за одни сутки до срока прибытия на место, вызывает к означенному часу от трех до пяти лиц, из числа группы верующих, в использовании которых находится данное здание со всеми имеющимися у них документами и описями (причем, обязательно должна быть представлена старая, до 1917 г., церковная опись, или инвентарная книга) и при надобности представителя ГубмузеяПодкомиссия сверяет описи с наличностью церковного имущества, и, при обнаружении предметов, не внесенных в описи, заносит в таковые, при отсутствии же в наличии какого либо предмета, имеющегося в описи Подкомиссия составляет о сем особый протокол и передается Следственным органам для производства расследования и привлечения виновных к ответственности Представители групп верующих имеют право вносить в протокол все свои замечания и возражения по поводу передачи в пользу голодающих предметов… Драгоценные предметы без которых невозможно совершение богослужения, немедленно заменяются Губкомиссией менее ценными»[21].

Ценности, которые имеют музейное значение, должны были незамедлительно передаваться в фонды музеев.

При составлении описи изымаемых ценностей, все «предметы, состоящие из золота, серебра, платины и драгоценных камней, точно описываются и упаковываются… причем выделяются в самостоятельные группы золотые и платиновые изделия и драгоценные камни и серебряные изделия; золотые и платиновые изделия пересчитываются по штучно, с указанием количества камней и сорта, без определения веса камней, но с указанием точного веса каждой вещи; серебряные изделия сосчитываются по штучно, с указанием общего веса; все изъемлимые ценности отмечаются в имеющейся при храме описи и заносятся в особый протокол, подписываемый, как членами Подкомиссии, так и Представителями группы верующих, в пользовании коих предметы эти находились»[22].

Комиссия обеспечивала транспортировку ценностей, которые «должны быть помещены в прочную деревянную, или металлическую тару, обвязанную дважды накрест толстой веревкой, или проволокой, концы которой должны быть опечатаны, или опломбированы Представителями Подкомиссии»[23]. Указанная инструкция говорила и о том, что «районные Подкомиссии в г. Москве направляют изъятое имущество непосредственно в Гохран»[24].

Деятельность этих подкомиссий должна была четко фиксироваться в соответствующих описях. Московская Губкомиссия от 01 апреля 1922 года устанавливала в согласии с Гохраном порядок фиксации изъятия церковных ценностей в виде заполнения нескольких форм[25].

Чуть позже были сформулированы инструкции для отдельных комиссий, которые направлялись в конкретные церкви: «Общие работы по изъятию в отдельных церквах руководит уполномоченный районной комиссии, являющийся ответственным политическим руководителем группы; в распоряжении уполномоченного районная комиссия командирует одного помощника, одного секретаря и двух конторщиков. Б. Гохран командирует в распоряжение уполномоченного 2 – х специалистов (одного серебряника и одного ювелира) и двух рабочих, таким образом состав отдельных групп следующий: 1 уполномоченный, 1 помощник, 1 секретарь, 2 специалиста, 2 рабочих (упаковщика)»[26]. При отдельной необходимости в эти комиссии могли быть включены дополнительные лица.

Описывался и сам процесс изъятия ценностей: «Техническая группа во главе с уполномоченным направляются в церковь, где должна производится работа; вызываются представители от духовенства и верующих; и немедленно предъявляются требования представителям духовенства с предоставлением клировых ведомостей 1914 года, и только в отсутствии этих ведомостей комиссия приступает к работе по позднейшим ведомостям; в случае отсутствия и этих, работа производится по наличности ценностей церкви, причем на отсутствие описей составляется особый акт, каковой передается для проведения расследования… По получению клировых ведомостей комиссия приступает немедленно к работе, никакие задержки откладывания недопустимы… Церковь на время работы запечатывается… Уполномоченный Районной комиссии предлагает представителям духовенства и верующих самим производить снятие риз и других ценностей подлежащих изъятию; в случае их отказа к работе приступает сама техническая группа… Все изъятые ценности записываются в специальные акты… Акты должны быть со следующими подписями: а) уполномоченный райкомиссии, б) представителя Гохрана, в) представителя духовенства или верующих»[27].

Приведенные инструкции показывают, что само изъятие ценностей вроде бы не несло в себе идеологической подоплеки, а проводилось в рамках согласия и непротивления. Однако, под видом изъятия ценностей явно должна была развернуться настоящая идеологическая компания против Церкви. В самих конкретных указаниях инструкций для изъятия церковных ценностях на местах мы видим, что эта кампания носила идеологическую окраску. Комиссиям предлагалось брать «на учет ювелиров, серебряников и иных лиц… из товарищей коммунистов и лояльно беспартийных»[28]. В ходе подготовительной работы к изъятию церковных ценностей необходимо было «перенести весь центр тяжести агитационной и подготовительной работы на фабриках и заводах. На фабрики и заводы где настроение рабочих благоприятное устроить сразу общее собрание, где настроение неблагоприятное устроить конференции… Для усиления агитационной и митинговой компании считать необходимым привлечь бывших священнослужителей стоящих на платформе советской власти»[29].

Очевидцы тех событий пишут: «Изъятие ценностей явилось оселком для испытания политических убеждений тогдашнего духовенства: «приемлющие» высказывались за безоговорочную передачу всех ценностей, «неприемлющие», не отрицая, конечно, необходимости помощи голодающим, отказывались отдавать священные предметы в руки антирелигиозной власти и вообще не хотели, чтобы помощь голодающим происходила через Советское правительство»[30].

Случалось и сопротивление изъятию ценностей. «Когда люди в кожаных куртках вошли в храмы, чтобы изъять серебряные и золотые чаши, масса верующих бросилась на защиту ценностей; волна инцидентов прокатилась по стране. На столбцах газет появились громовые статьи против церковников, начались аресты священников»[31].

Что касается числа пострадавших в этот период, то в одном из последних исследований Н. Н. Покровский, комментируя данные современной исторической науки по этому вопросу, пишет: «Документы Политбюро и Лубянки пока не дают возможности определить цифровые характеристики ни числа столкновений между верующими и властями, ни количества убитых и раненых в этих столкновениях, ни числа репрессированных. Из одной работы по истории РПЦ в другую переходит свидетельство активного участника событий «живоцерковного» протопресвитера В. Красницкого о том, что в ходе изъятия в 1922 г. в стране произошло 1 414 кровавых инцидента. Часто (хотя не всегда точно) приводятся сведения бежавшего из России священника Михаила Польского о том, что в 1922 г. общее число жертв, погибших при столкновениях и расстреляных по суду, было 2 691 человек белого духовенства, 1 962 монашествующих, 3 447 монахинь и послушниц; всего 8 100 жертв. В литературе встречаются и упоминания о том, что в связи с изъятием церковных ценностей в 1922 г. в стране прошло 231 судебное дело, на коих были вынесены приговоры 732 человекам...»[32].

19 марта 1922 года, после получения известия о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Шуе, которое закончилось кровопролитием, Ленин написал свое известное письмо, в котором достаточно четко раскрыл смысл и цели кампании по изъятию ценностей: «Все соображения указывают на то, что позже сделать нам этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне... Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий»[33].

Мандат на изъятие ценностей в Николо-Угрешском монастыре был выдан 22 апреля 1922 года[34], описи мест изъятых ценностей датируются 28[35], 29 апреля[36] и 2 мая 1922 года[37].

2 мая 1922 года был составлен протокол на изъятие ценностей Николо-Угрешского монастыря[38]. Оно проводилось представителями Московской уездной комиссии М.П. Коршевым, В.И. Кондратовым, Н.К. Феофановым, В.П. Цыгановым, Ф.Н. Чуркиным и А.Н. Барановым в присутствии представителей общины верующих ризничего иеромонаха Иоасафа и члена церковного совета Ивана Григорьевича Киселева.

По протоколу, при приеме ценностей выявилось несоответствие с описями. Так, в золотой панагии, изъятой и сданной в Гохран, не было бриллианта, зафиксированного в описи от 23 октября 1918 года. Не хватало и других ценностей, которые, по слова ризничего иеромонаха Иоасафа, были отправлены в Сибирь и на фронт, ряд из них был размещен на монастырском хуторе в Александровском уезде Владимирской губернии.

Описи изъятого имущества подписали, соответственно, уполномоченный районной комиссии Н.К. Феофанов, представитель верующих И.Г. Киселев и ризничий иеромонах Иосасаф.

Протокол утверждает, что со стороны представителей общин верующих при передаче ценностей жалобы на неправильности, допущенные при изъятии церковных ценностей, отсутствовали.

И хотя естественное сопровождение ценностей охраной от органов правопорядка порой толкуется в пользу насильственного характера изъятия ценностей в Николо-Угрешском монастыре[39], стоит признать, что изъятие проходило мирно, ни какой недосказанности в протоколе не было. Напротив, обширный корпус подобных документов приводит примеры того, что малейшие волнения находили письменную фиксацию, соответственно, решение вопросов проходило уже в ином русле. В обители святителя Николая изъятие церковных ценностей не встретило сопротивления.

Нужно упомянуть и о том, что по свидетельству Геннадия Ивановича Ерастова, родственника насельника обители игумена Филофея[40], настоятеля монастыря архимандрита Макария обвиняли в сокрытии ценностей, но доказать этот факт не смогли[41]. Документальных подтверждений этому воспоминанию не найдено.

Сводная ведомость изъятых ценностей Ухтомского района Московской области дает нам подробную информацию по Николо-Угрешскому монастырю[42].

Эти данные могут быть представлены в следующей таблице:

Таблица 1. Изъятые в 1922 году церковные ценности и Николо-Угрешского монастыря (по данным сводной ведомости изъятых ценностей Ухтомского района Московской области)

Сводная ведомость изъятых ценностей по Московскому уезду также приводит общие данные для каждого объекта[45]. В ней указано количество мест (т.е. упаковочных тар), количество предметов и общий вес ценностей. Из Николо-Угрешского монастыря ценности были изъяты в количестве 558 предметов, которые занимали 33 места, их общий вес которых составил 24 пуда 38 фунтов и 64 золотника.

Для сравнения можно привести данные для других объектов. Так, из Николо-Перервинской обители были изъяты ценности в количестве 85 предметов, которые занимали 13 мест, общий вес 11 пудов 18 фунтов и 22 золотника. Из Церкви Рождества Богородицы села Капотня были изъяты ценности в количестве 49 предметов, которые занимали 3 места и общий вес которых составил 4 пуда 7 фунтов и 90 золотников. Из Казанской церкви села Котельники были изъяты ценности в количестве 22 предмета, которые занимали одно место и общий вес которых составил 1 пуд 23 фунта. Из Троицкой церкви села Наташино были изъяты ценности в количестве 10 предметов, которые занимали одно место и общий вес которых составил 10 фунтов[46].

Стоит отметить, что сводные описи Ухтомского района Московской области и Московского уезда упоминают и наименование поселения, в котором располагался монастырь: Николо-Угреша[47] и Николо-Угрешское[48].

Кроме того, общий список церквей Ухтомского района, подготовленный Комиссией по изъятию церковных ценностей, содержит перечисление храмов Николо-Угрешского монастыря: «Преображенский, Успенский, Усекновения главы, Скорбященская, Казанская, Петро-Павловская, Сергия Радонежского»[49]. Отсутствие в этом списке Никольского собора не совсем понятно.

В ходе изъятия ценностей в Московском уезде советскими властями были выявлены недостатки при сдаче в Гохран, о которых секретно сообщалось в Московскую губернскую комиссию по изъятию ценностей:

«1) Волокита, выражающаяся в том, что при сдаче каких-нибудь 5-6 мешков приходится терять по 7-8 и более часов;

2) Так как Уездная комиссия, не имея опыта в прошлом, не могла достаточно организовать свой местный аппарат, и этим самым была поставлена в безвыходное положение, и сдача ценностей происходит непосредственно в Гохран, который, принимая таковые, выдавая на принятые росписи (акты)… неимеющие достаточные сведения о сданных ценностей, а именно, нет указания о весе таковых, а имеются указания только количестве мешков»[50].

Возникали и конфликты между Московской уездной комиссией и Губернской Комиссией. Сохранилось обращение председателя губкомиссии Медведя к председателю Московской уездной комиссией Колотову с требованием «сдать на склад не доданные 45 пудов муки из ошибочно выданных лишних 100»[51]. Это дело тянулось около месяца. Очевидно, что подобные распри, осложняя деятельность комиссий, демонстрировали их реальные цели.

Результаты изъятия церковных ценностей были подведены в «Ведомости количества собранных церковных ценностей по 1-е ноября 1922г.», направленной в Секретариат ЦК РКП(б) от ЦК Последгола (бывшего Помгола). Общая оценка полученных ценностей составила 4 650 810 рублей 67 копеек (в золотых рублях)[52]. Стоимость же сданных в Госхран ценностей составила 1 948 767 рублей 57 копеек для города Москвы и 960 143 рублей 46 копеек для Московской губернии[53]. Таким образом, на Московской регион пришлась большая часть изъятых ценностей в ходе кампании 1922 года.

Реализация изъятых ценностей «проводилась по трем направлениям: промышленная переработка церковного серебра и золота для Наркомфина, формирование «алмазного фонда» Гохрана, отбор художественных изделий для экспортного управления Внешторга»[54]. Реальная судьба изъятых ценностей остается для нас неизвестной.

В результате всероссийской кампании произошел ряд событий: арест святителя Тихона, и расстрел священномученика Вениамина Петроградского, страдания и тяготы многих исповедников и новомучеников, возникновение обновленческого раскола. Тем не менее, Русская Церковь мужественно и достаточно спокойно пережила это событие. Отсутствие изъятого не могло прекратить спасительное служению миру, которое совершает Церковь Христова. Вера в Божественный Промысл, устрояющий заботу о Святых Своих Церквах, не оставлял пастырей и пасомых той сложной эпохи. Взирая на перипетии XX столетия, Русская Церковь, пережившая бурю гонений, может свидетельствовать словами Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Сергия: «А Божий мир по-прежнему стоит... А Божий мир по-прежнему стоит...»[55]