Собрание V. 25 октября, суббота
Архиепископ Родосский продолжил свою защитительную речь, которую он не успел закончить в предыдущий раз, и начал так:
А. Р. По твоей милости, блаженнейший отец, и с твоего благословения, при согласии милостивейшего государя императора и преосвященнейшего отца и господина патриарха, мы продолжим нашу защитительную речь. В предыдущем слове, как вы помните, достойнейшие отцы, мы разрешили два [затруднения и доказали], во-первых, что то, во что верит святая Матерь Римская Церковь, не есть прибавка, а во-вторых — что и прибавки не запрещены. Осталось [доказать] еще два положения: что [исповедуемое Римской Церковью положение] истинно и необходимо и что все христиане должны его принимать и одобрять. Однако прежде, чем мы перейдем к рассмотрению этих двух положений, я бы хотел сказать несколько слов. Третье положение — относительно истинности и необходимости — нам, блаженнейшему отцу и всем прочим представляется имеющим самое прямое отношение к настоящему обсуждению. Ведь во всяком исследовании предметом поиска должна служить истина, а когда истина станет ясна, то все кажущиеся противоречия с легкостью будут устранены. Свидетель тому — Аристотель, который говорит: «Все, что есть, согласуется с истиной, а между ложью и истиной очень быстро обнаруживается несогласие»[1]. Поэтому мы сочли, что доказав истинность [исповедуемого Римской Церковью положения], мы без труда сможем доказать и что Римская Церковь была вправе внести [в Символ] то, что вы называете прибавкой. К тому же и вы сами постоянно призывали нас, как на частных, так и на общих заседаниях, искать истину. Это видно и из того, что вы нам передали в письменном виде, но более всего — из собственных слов преосвященнейшего митрополита Эфесского, который в первой своей речи просил нас дать ответ, почему Римская Церковь совершила прибавку к Символу.
И, конечно, мы должны были исполнить просьбу этих отцов и обратиться к изысканию истины дела. Итак, всем известно, что в Символ внесено разъяснение; но кто-то, быть может, сомневается, что разъяснение этого вопроса было действительно нужно. Но мы докажем, что это [положение веры] необходимо и истинно, а доказав его истинность, покажем, что, следовательно, его было необходимо и внести [в Символ] в силу существующей необходимости, которая к этому принуждала. Что касается возражений, выдвигаемых против нас, то они, как кажется, неуместны. О нас говорят, как мы слышали, что мы действуем недолжным образом, нарушаем правила и не отвечаем на [высказанные нашими собеседниками] положения. Но мы, милостью Божьей, ничего подобного не делаем. Во-первых, вы говорили столько, сколько вам было угодно, так что и мы можем говорить, защищая свою правоту, сколько захотим. Мне кажется, в этом нет ничего противного здравому смыслу. Что касается обвинения в том, что мы нарушаем правила, то это, при всем моем почтении, неверно. Обоснование тому следующее: и ответчик в суде, и защищающийся на философском диспуте имеет право включать в свою речь все, что имеет отношение к делу. Ответчик должен что-то доказывать и двигаться вперед, исходя из некоторой уже признанной истины; этим он никак не нарушает справедливости в отношении истца. Что же до третьего — что мы будто бы вовсе не отвечаем на [высказанные нашими собеседниками] положения — это потому, что мы еще не перешли к третьей части [нашего ответа]. Но если вы спрашиваете, допустимо ли делать прибавки или что-либо разъяснять [в Символе], мы ответим так: мы не можем отрицать, что нами именно это и было сделано, не можем мы оправдаться неведением или прибегнуть к притворству. Следовательно, мы должны постепенно доказать, что [рассматриваемое положение] истинно и необходимо. Поэтому эта часть нашей речи как нельзя более необходима. Но коль скоро вы, преосвященные отцы, как кажется, тяжело воспринимаете эти [рассуждения] и даже утверждаете, что вовсе не хотите отвечать на подобное, мы, желая и в этом пойти на уступки ради вас, опустим третью часть нашей апологии. Вместо нее же мы скажем нечто, что подтвердит справедливость сказанного нами ранее и станет основанием для наших дальнейших рассуждений. Заодно всем станет ясно, что мы отвечаем на высказанные [вами] положения; чтобы это было еще очевиднее, мы начнем с того же, что привели и зачитали вы сами, так что сразу станет ясно, виновны ли мы в том, в чем вы нас обвиняете, или нет.
Начали вы с того, что зачитали Никейский Символ. Зачем было это делать — мы не знаем, поскольку против нас его никак использовать нельзя. Ведь мы спорим о том, исходит ли Святой Дух от Сына, как и от Отца, а также о том, имела ли Римская Церковь право разъяснить это. Но никто не станет спорить, что в упомянутом Символе ничего против этого не сказано, так что, как кажется, он никак не относится к делу. В то, что изложили отцы в этом Символе, веруем и мы; мы принимаем и исповедуем все это точно так же, как и вы и сообща с вами. Однако преосвященнейший отец, митрополит Эфесский, на предшествующем заседании в своих рассуждениях от себя затронул некоторые сомнительные вопросы. [Он сказал, что] отцы, собиравшиеся на Втором и Третьем Соборах, пожелали, чтобы Символ Первого Собора оставался неприкосновенным и неизменным. Это верно в отношении [содержащейся в нем] истины христианской веры; что же касается раскрытия и разъяснения, то в этом отношении допустимо делать прибавки. Точно так же, как в основных началах науки потенциально (δυνάμει) содержится все, что относится как к теоретической, так и к практической ее стороне (ἐπιστήμης καὶ τέχνης), так и в этом Символе в сокращенном виде уже содержится вся христианская вера и все вероучение (διδασκαλία), но не развернуто, а именно в сокращенном виде[2]. Ведь слова «в Сына… от Отца рожденного» и далее направлены против Ария; «и в Духа Святого» и далее, где говорится, что Он Бог, — против Македония и Евномия. Точно так же, когда говорится, что Сын воплотился и родился — [эти выражения направлены] против Нестория. И если тщательно исследовать [слова Символа], окажется, что нет ни одной ереси из числа уже бывших или еще грядущих, которую бы потенциально (δυνάμει) не ниспровергал этот Символ. Поскольку же святой и Вселенский Первый Собор изложил сей Божественный Символ, словно основание веры, он с необходимостью должен был быть неизменным и недвижимым. Как мы уже говорили, в науке дело обстоит тем же образом: выводы могут меняться, но основные начала остаются неизменными. Из этого следует, что в этом Символе нет ничего, что ваши преосвященства могли бы использовать для обвинения Римской церкви. Однако пусть и Символ никейского Собора будет все же зачитан.
И были зачитаны Никейский Символ и определение третьего Собора. Они приведены выше в речи митрополита Эфесского и потому здесь опускаются. Затем архиепископ родосский продолжил.
А. Р. Обратите внимание, преосвященнейшие отцы: запрет Третьего Собора зачитан на обоих языках — и на вашем, и на нашем. И греки, и латиняне были согласны с оными отцами и могут всегда быть тому свидетелями и судьями. Здесь запрещено «иную веру» «составлять, писать или предлагать», а затем прибавлено: «Кто будет преподавать иную веру…» и так далее. Но что же из этого относится к нам? Ничто и никак! Мы очевиднейшим образом показали, что вера в исхождение Духа от Сына, как и от Отца, — это та же самая вера. В предыдущем нашем разъяснении (ἔκθεσις) мы уже говорили, что раскрытие, разъяснение и прояснение некоторой уже существующей истины никоим образом не может быть названо «прибавкой» — и уж тем более «иной верой». Итак, следовательно, все это ясно показывает, что это определение, это постановление отцов нисколько нам не враждебно. Пусть будет зачитано письмо Кирилла Александрийского к Иоанну Антиохийскому.
И был зачитан отрывок из письма: «Решительно терпеть не можем…» и далее. Смотри выше, в предшествующих заседаниях.
А. Р. И относительно этого отрывка из того письма, мы, милостью Божьей, ответим яснейшим и понятнейшим образом. Во-первых, следует сказать, что отцы, в том числе и сам блаженный Кирилл, всегда ссылаются на то, что было сказано на Третьем Соборе; особенно [это относится к святому Кириллу], потому что он сам присутствовал на этом Соборе, это письмо было там зачитано и Святой оный Собор его одобрил[3]. А поскольку отцы [Эфесского Собора] говорили об «иной вере», то и это письмо следует понимать в том же смысле, как относящееся к иной вере. Если в свете этого рассматривать остальное [содержание письма], все также сделается ясным и понятным — и когда он говорит «решительно не позволяем самим себе потрясать Никейскую веру», и когда запрещает «изменять хоть одно слово или преступать хоть один слог». Ведь в нашем Символе, милостью Божьей, ничто не изменено и не переделано, так что, следовательно, это письмо нам нисколько не враждебно. Нужно также учитывать, что обсуждаемые нами запреты (особенно этот) стоят после [соборных] определений, а значит, Церковь имеет право вносить в Символ разъяснения и это нисколько не противоречит определениям и запретам, как не противоречит им и то, что в случае необходимости Церковь всегда может провозглашать какие-либо определения, постановления и разъяснения. Что же до сказанного кир митрополитом Эфесским в ответ на возможные возражения относительно того, что Третий Собор, упомянув о Первом, ничего не сказал о Константинопольском, то здесь он все сказал хорошо и верно. Это и вправду было потому, что Символ был один, даже если и было различие в словах и выражениях, поскольку в значении (ἐννοίᾳ) различия не было. Эти его слова мы принимаем, как речь в защиту нашей правоты и обращаем ее в свою пользу, поскольку мы то же самое говорим о нашем Символе: пусть в нем и присутствует иной способ выражения, но не иной смысл или «иная вера», не иное значение. Следовательно, этот запрет нас не касается. Пусть будет зачитано и [определение] Халкидонского Собора.
И было зачитано определение этого Собора и все прочее, как было изложено выше в речи Эфесского святителя (ἁγίου τοῦ Ἐφέσου), но без Никейского и Константинопольского Символов.
Кард. Дж. Преосвященнейшие отцы, на Халкидонском Соборе сперва был зачитан Никейский Символ, а затем — и Константинопольский. Сейчас их зачитывать нет нужды. Затем там было сказано, что этого [Символа] достаточно для совершенного познания веры, а далее запрещается преподавать «иную веру», как и на Эфесском, Третьем, Соборе.
А. Р. Пусть даже и в высшей степени очевидно, что этот отрывок также не содержит ничего направленного против нас, тем не менее, мы скажем несколько слов для вящей ясности. Отцы [Халкидонского Собора] говорят, что Константинопольский Символ достаточен для разъяснения [учения и о] Божестве, и о вочеловечении Сына Божия. Это еще одно [свидетельство] в нашу пользу, поскольку если этот Символ и достаточен в отношении веры, то никак не в отношении разъяснения. Это совершенно очевидно, поскольку Халкидонские отцы кое-что прибавили и кое-что убавили, но это не значило, что они что-то тем самым изменили или создали «иную веру». Из этого следует, что если Символ и был объявлен совершенным, а прибавки были запрещены, то это следует понимать только в отношении смысла и «иной веры», а относительно разъяснений никаких запретов для Церкви никогда не было.
Здесь я бы хотел получить от вас некоторые ответы. Я спрашиваю: достойнейшие отцы, содержит ли Святое Евангелие совершенное учение о нашей вере? Разумеется, благоговение не позволит вам дать какой-либо ответ, кроме положительного. Однако учители, как греческие, так и латинские, многое изъяснили и изыскали, многое раскрыли и сказали относительно Евангелия (ἐν τῷ εὐαγγελίῳ). То же самое мы говорим и об Апостольском Символе. Преосвященнейшие отцы, если кир митрополит Эфесский говорит, что отцы запечатали Евангелие и Священное Писание, так что более никоим образом к нему нельзя ничего прибавить, и потому-то и с Символом дело должно обстоять так же, мы этого никоим образом не отрицаем, поскольку он все говорит верно. Впрочем, еще он сказал, что евангелисты не устанавливали запретов относительно собственных писаний, но предоставили это делать другим и сравнивал это с тем, что было сделано Константинопольским Собором. При всем уважении, применительно к Писанию это очевидно неверно. Ведь и апостол Павел в послании к Галатам установил запрет, когда сказал: Кто бы ни «стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал 1:8). И святой Иоанн в конце книги Откровения говорит: «Если кто прибавит… и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни» (Откр. 22:18). Так что, очевидно, учители могли запечатать [Символ] и установить запрет, чтобы ничего не прибавлялось к их сочинениям. Но в случае необходимости к Священному Писанию делались разъяснения. Так, например, когда Арий начал говорить, что Сын есть творение Отца и иносущен [ему], опираясь на отрывок Священного Писания из слов Спасителя «Отец Мой более Меня» (Ин. 14:28) и выводя из этого, что Сын — иной сущности, учители были должны изъяснить это место и раскрыть, в каком смысле говорится, что Сын меньше Отца. Так должно происходить всякий раз. Ибо и Дух Святой именуется Богом, Господом и животворящим, спрославляемым и сславимым со Отцом и Сыном, но не назван Творцом неба и земли, а значит, может возникнуть новая ересь, которая будет отрицать, что Дух есть Творец неба и земли, поскольку в Символе об этом не сказано. И что же? Разве не была бы должна Церковь собрать отцов и научить христиан, провозгласить и разъяснить, что Дух Святой есть Творец неба и земли, как и Отец и Сын? Нисколько не запрещено ни Третьим, ни Четвертым Собором, да и никаким другим, Церкви в случае нужды делать разъяснения. Пусть будет зачитано определение Четвертого Собора.
И оно было зачитано. Архиепископ Родосский продолжил.
А. Р. Из уже сказанного, преосвященные отцы, и так очевидно, что следует сказать относительно этого отрывка. Совершенно ясно, что [Халкидонские] отцы воспрещают кому-либо составлять или преподавать «иную веру» или иной Символ. Но этого, слава Богу, никто из нас и не делал. Обратите внимание, отцы: сказано «достаточен был бы». Не сказано, что он [действительно] достаточен. Речь идет о том, что если бы не возникали ереси, то, пожалуй, было бы достаточного изначального Никейского Символа. Но поскольку возникали различные ереси, было необходимо время от времени вводить все новые и новые разъяснения и раскрытия, сохраняя, однако, ту же веру и тот же Символ. Поэтому-то на [мнение] кир митрополита Эфесского, что этот Символ совершенен, а к совершенному якобы ничего нельзя прибавить, мы отвечаем, что совершенство можно понимать двумя различными способами: в отношении веры и в отношении разъяснений. Касательно веры он, разумеется, совершенен и не нуждается в каких-либо прибавках. Но относительно раскрытия он не был достаточен, поскольку возникали ереси; недостаточен он и сейчас, так как в будущем возникнут и иные ереси. Так что вы должны видеть практическую необходимость [разъяснений в Символе].
Поскольку же люди — не боги, чтобы знать будущее, Церковь должна, оставаясь неизменной, и власть свою сохранять в неизменности, дабы до скончания века поборать прекословящих и извергать их — не только прежних, но и тех, кто придет в грядущем. Из этого очевидно, что относительно разъяснений нет никаких ограничений, которые бы препятствовали Церкви вносить их. Потому-то запрещения и расположены после Символа, после веры, после определений, что будущее неведомо и [всегда] может возникнуть некое [затруднение], относящееся к вере и добрым нравам. Так что каждый день прибавляются (προστίθενται) все новые разъяснения и определения. Что же, определения и каноны святых отцов тоже подпадают под те запрещения, [о которых говорите вы]? И как постоянно прибавляются всю новые и новые определения, так могут постоянно вноситься в Символ все новые и новые разъяснения. Относительно же слов о том, что недопустимо преподавать иной Символ, мы ответим так, как недавно говорили вы сами в вашей защитительной речи. На предшествующем заседании кир митрополит Эфесский сказал, что Константинопольский Символ не есть иной по отношению к Никейскому, хотя немало слогов и букв и вообще много всего в нем и прибавлено из того, чего не было в Никейском Символе, и исключено — из того, что было.
Кард. Дж. Я бы хотел сказать нечто. На предшествующем заседании, отцы, вы не без искажения привели место, где было сказано: «Итак, достаточен был бы…» и далее. Вы пропустили отрывок, который вполне разъясняет ваши недоумения. Халкидонский Собор говорит: «[150 отцов, собравшихся в Константинополе] не прибавляли что-нибудь, как бы недостающее в прежнем, но объясняли свое разумение о Святом Духе свидетельствами из Писания…»[4] и так далее. Из этих слов, которые Вы пропустили, становится ясно, что разъяснение и раскрытие не называется прибавкой, которая запрещена законом. Одного этого отрывка могло бы быть достаточно для устранения вопроса, который мы сейчас обсуждаем. Чтобы никто не подумал, что я сам от себя измыслил это сейчас — так разрешает настоящий вопрос и блаженный Фома в своем трактате, который он написал против язычников (κατὰ τῶν Ἑλλήνων)[5].
Затем было зачитано из Деяний Святого и Вселенского Пятого Собора обращение Иоанна Константинопольского, не целиком, а так, как оно содержится в [одной из] предыдущих речей. Затем архиепископ Родосский немедленно прибавил:
А. Р. И этими словами я подтверждаю нашу правоту, в них тоже излагается учение, о котором мы говорили. Слышите, отцы Пятого Собора запрещают какие-либо новшества, воспрещают говорить и, так сказать, понапрасну умствовать, но [предписывают] принимать святой Никейский Символ, с которым мы крестились, утвержденный Собором в Константинополе и разъясненный — Эфесским. Однако Никейский Символ в отношении раскрытия и буквы претерпел немало изменений на последующих Соборах. Однако в вере никаких изменений не было; не изменяла веру, милостью Божьей, и Римская Церковь, и с ней такого не будет. Пусть будет зачитано письмо Вигилия!
И часть послания, которая уже приведена выше, была зачитана. Затем архиепископ Родосский сказал:
А. Р. Слышите, как сей великий понтифик, раскрывая свою мысль, подтверждает правоту нашего учения! Он запрещает дерзновенно содержать или преподавать какой-либо Символ, изложение [веры] или учение, кроме святыми отцами в Никее изложенного, в Констаинополе расширенного, в Эфесе разъясненного. Во все это веруем и мы, мы все это содержим и утверждаем. Так что мы — с сим отцом, с Вигилием, а он ничуть не осуждает нас или ту истину, которой мы следуем и которой учим.
Кард. Дж. В этом письме, отцы, есть один отрывок, который крайне важен для разрешения нашего затруднения и обсуждаемого вопроса. [Вигилий] говорит: «Приемлем… святых отцов, собиравшихся на первом Ефесском соборе, которые… осудили… Нестория…» и всякого, кто в какое-либо время будет мыслить относительно догматов так же, как он. Итак, их целью было судить и осудить Нестория и всех, кто когда-либо будет мыслить, как он. Поэтому те, кто согласен с Символом, не были анафематствованы или осуждены, но только те, кто с ним не согласен. Запрет касается только несогласия в догматах.
Пусть будет зачитан Шестой Собор! На оном Шестом Соборе сперва вспоминают Никейский Символ, потом Константинопольский, затем излагается множество определений, а затем, после определений, стоит запрет. Отсюда следует, что не анафеме предаются не только делающие прибавку к Символу, но и те, кто делает это с определениями.
М. Э. Мы не стали зачитывать эти определения ради краткости.
Кард. Дж. Однако они много дают для защиты наших позиций. Никто ведь не скажет, что под анафемой находятся составители этих определений, которых прежде не было в Символе?
Был зачитан приведенный выше отрывок из Деяний Шестого Собора. Джулиано продолжил.
Кард. Дж. Я бы хотел кое-что сказать. Между нашими и вашими книгами существует различие. Ведь в Константинопольском Символе, который впоследствии был зачитан в Эфесе и Халкидоне нет слов «с небес», нет и «Бога от Бога». Есть и нечто еще прибавленное к этому Символу, что вы поете. Все это нужно проверить по изначальным книгам. Я спрашиваю: правда ли то, о чем я говорю?
М. Э. Как мы поем Символ в наших Церквах, таким мы его находим и в наших книгах. Если здесь и есть между нами и вами какое-то различие, мы об этом не знаем. Вам видней, откуда она.
Кард. Дж. В этой книге нет слов «с небес», а над строкой помещено пояснение: «Смотри, греки прибавили: “с небес”».
И. Р. То есть вы слов «с небес» не читаете?
Кард. Дж. Читаем.
И. Р. Итак, здесь мы с вами согласны. Точно так же написано и в наших книгах, так что мы не знаем, откуда взялось это различие. В этих трех вещах: в наших книгах, в нашем пении и в том, как поете вы, — полное согласие. Но три, конечно, больше одного. Кроме того, так написано и в изначальных книгах. Так что нам тут оправдываться не в чем.
Кард. Дж. Я все этого говорил к тому, что уже после запрета Эфесского Собора было прибавлено нечто справедливое и разумное. А значит, не запрещено прибавлять (προσθεῖναι) нечто разумное и справедливое.
А. Р. Запрет [Шестого Собора], преосвященнейшие отцы, не дает вашим преосвященствам никакого повода к обвинениям или нападениям на нас. Ведь отцы Шестого Собора с самого начала говорят об иной вере и ином Символе. А мы выше уже неоднократно показывали, что мы не проповедуем иной веры и не составляем иного Символа. Так что у вас, отцы, нет никакого повода к обвинениям против нас. Зачитай послание Агафона!
Оттуда же был зачитан отрывок, приведенный выше. Затем архиепископ Родосский вновь продолжил:
А. Р. Это письмо вновь подтверждает то, о чем мы говорили до сих пор. Ибо сей понтифик говорит, что в преданной [отцами] вере никому не позволено ничего изменять, убавлять и прибавлять, но следует пребывать в оной отеческой вере. Мы и сами превыше всего ставим это. Когда же он говорит, что и «по букве», и в словах ничего нельзя прибавлять, то и это нисколько не служит доводом против нас, поскольку эти выражения следует понимать как относящиеся к смыслу (πρὸς τὸν νοῦν). Ведь именно так и говорит сей понтифик — не только о букве, но и смысле. Ведь, как сказано у Павла, «сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим. 10:10). Вера состоит не только в мыслях, но и в исповедании, а это исповедание невозможно без слов. Но поскольку звук — это образ, обозначающий движения души, никак нельзя подумать, чтобы сказанное относительно буквы не относилось к смыслу. И как образ относится к своему первообразу, так и слова нужно возводить к смыслу. Поэтому мы и говорим, что нельзя прибавлять слов, содержащих противоположный смысл или обозначающих иную веру. Выше мы уже сказали, что разъяснения, сохраняющие смысл в неприкосновенности, не запрещены. Следовательно, сей понтифик запрещает только ту «букву», которая создает иной смысл.
Кард. Дж. Это совершенно очевидно из Символа Агафона, который он сам приложил [к письму]. Ибо он говорит о Сыне: «Сына Его единородного», но не говорит «во единого Господа Иисуса Христа» — эти слова он исключает. Затем он говорит: «Прежде всех веков от Него рожденного», исключая «Бога истинного от Бога истинного, свет от света, рожденного, не сотворенного», зато добавляет «что на небе и что на земле»[6], чего нет ни в нашем Символе, ни в вашем. Такая прибавка в отношении буквы является разъяснением и никак не подпадает под запрещения. Так что если греки не обвиняли Агафона за то, что он что-то прибавил к Константинопольскому Символу, а что-то — отнял, так почему же вы обвиняете нас за прибавку «и от Сына»? Ведь она истинна, даже если и прибавлено это краткое слово!
А. Р. Из [сказанного выше мной], преосвященные отцы, а также из того, что только что прибавил господин мой и отец, мы доказываем свою непорочность и невинность. Вам не в чем нас обвинить. Обратимся к Седьмому Собору.
Были зачитаны часть определения Собора и Символ.
Кард. Дж. В этом Символе между нами есть различие. В нашей древнейшей книге читается «и от Сына», а у вас — нет. Но об этом мы скажем далее.
А. Р. Мы исчерпывающим образом доказали, что эти слова (μόριον ἐκεῖνο) наличествуют среди [постановлений] Седьмого Собора. Так что эта прибавка — если, конечно, это можно назвать прибавкой, была необходима и была прибавлена уже на Седьмом Соборе. В нужный момент мы скажем об этом. Теперь же осталось разъяснить всего одну вещь: ранее ваши преосвященства говорили, что Символ определен и, так сказать, запечатлен, так что никак нельзя к нему что-либо прибавить или от него отнять. В качестве примера вы привели слово «Богородица»: во времена Нестория возник спор [относительно этого слова], поскольку этот самый Несторий утверждал, что [Мария] не была Матерью Бога; по рассмотрении же [вопроса] на Святом Соборе было вынесено определение, что Она была Богородицей. Однако же, как вы говорите, это [слово] не было внесено в Символ, но только в определения Собора. Но мы отрицаем необходимость включения этого [слова] в Символ, поскольку из того, что уже содержалось в Символе, и так следовало, что Она — Богородица. Ведь в Символе сказано: «от Отца рожденного» и «единосущного Отцу»; следовательно, Он Бог, как и Отец. А затем: «воплотившегося и вочеловечившегося»; следовательно, Дева родила Бога и человека. К тому же, даже если и есть какое-то различие между Символом и определениями, между ними есть немалое сходство. Причина в том, что в определениях содержится многое, относящееся к вере; исчислять все нет нужды, но всякий, кто хочет, может найти книги, в которых заключено множество определений отцов, относящихся к вере. И вот в этом-то отношении определения и Символы равнозначны. Отцы, составляя определения, помещали их после Символа и запреты в равной мере относили и к ним, тем самым показывая, что все множество определений и Символ имеют равное значение. Можно проверить и убедиться, что это совершенно очевидно! Отсюда следует, что на множестве собраний были равно преданы анафеме преступающие как [определения], так и [Символ]. Этого было вполне довольно, так что благодаря этому ничто в христианской вере не могло уже показаться менее значимым, [чем прочее]. Поэтому-то внести слово «Богородица» в определения — это то же самое, [что и внести его в Символ]. Впрочем, если бы они и захотели внести его в Символ, это по причинам, о которых я уже говорил ранее, никоим образом не было им запрещено. Для вящей очевидности приведу пример: последующие Соборы прибавили к Символу множество слов, которые, пожалуй, были даже менее необходимы, как слово [«Богородица»]. Но все дело в том, что в том, что они сочли, что сказанного о нашем Спасителе в Никейском Символе и так довольно.
Кард. Дж. Нам не верится, что вы не готовы с нами согласиться в том, что отцы Второго, Третьего, Четвертого, Пятого, Шестого и Седьмого Соборов вполне могли бы прибавить слово «Богородица» к Символу, если бы захотели. Или Халкидонский Собор, прибавь он к Символу слово «Богородица», подпал бы под анафему? Пусть кир митрополит Эфесский ответит! Всего одно слово: да или нет?
Имп. Как кажется, нет никакой необходимости отвечать на этот вопрос. Сперва вы полностью выскажетесь, и на все полностью и будет дан ответ.
Кард. Дж. Их мнение мне и так понятно. Я знаю, что они считают, что и оные святые подпали бы под анафему, если бы прибавили к Символу слово «Богородица». Однако что касается достоинства, оно равно у всех Соборов; если же мы обратимся к числу [участников], то в Эфесе собрались 200 отцов, а в Халкидоне — 630.
А. Р. Итак, как нам представляется, мы исчерпывающим образом удовлетворили ваши требования. Ваши преосвященства привели нам Символы отцов, определения, послания, постановления, в которых единогласно утверждается, что ни одному христианину нельзя «произносить, или писать и слагать иную веру» и так далее; все это, очевидно, относится не к словам, не к букве (οὐ περὶ ὀνομάτων καὶ περὶ λέξεων). Мы доказали, что Римская Церковь не писала «иной веры» — даже в отношении буквы, слов и слогов. Так что совершенно очевидно: нисколько не запрещено то, что Римская Церковь поет в Символе и проповедует.
Переходим к последней [части нашего рассуждения], в которой мы докажем при помощи множества доводов, что Римская Церковь имела право это учение раскрыть и провозгласить. Во-первых, Римская Церковь была подвигнута к этому словами святых отцов. Во-вторых, к тому ее побуждала крайняя необходимость. В-третьих, здесь присутствовали высочайшие достоинство и авторитет. Со [всем] этим были согласны и наши[7] отцы. Следовательно, и вы, как добрые чада добрых отцов, должны согласиться и прийти в единодушие с нами.
Теперь я перейду к доказательству того, что [это учение] содержится в словах святых. Блаженный Августин (μακάριος Αὐγουστῖνος), славнейший из латинских учителей, именуемый наиболее выдающимся, которого принимает и Пятый Собор, — он во многих своих книгах прямо говорит, что Дух Святой исходит от Отца и Сына. Это можно видеть в его книге «О Троице» и в книге «О вере к Петру»[8]. Также об этом говорит блистательнейший учитель Амвросий. Яснейшим образом утверждает это и Григорий Двоеслов. Также и Иларий в его [сочинении] «О Троице», и Лев, которого даже вы именуете Великим. Если бы мы захотели вынести на рассмотрение их слова, вы бы ясно увидели, что Римская Церковь нисколько от них не уклоняется и не противоречит догматам отцов.
Но чтобы свет истины воссиял еще ярче, [мы обратимся к свидетельствам] ваших отцов, которых существует немало. Так, например, Василий в канонических посланиях утверждает наличие естественного порядка (τάξιν φυσικήν) применительно к Отцу, Сыну и Святому Духу[9]. Также и брат его Григорий, не уступающий ему ни достоинством, ни мудростью, говорит, что [только] Сын есть непосредственно от Отца, и таково свойство Сына (τοῦ Υἱοῦ ἴδιον, proprium Filii)[10]. Также и Афанасий говорит: «Дух так же относится к Сыну в смысле естества и порядка (τοιαύτην ἔχει τὴν φύσιν καὶ τὴν τάξιν πρὸς τὸν Υἱόν), как и Сын — к Отцу»[11]. Ваш Великий Василий, изъясняя слова пророка Захарии о светильнике, говорит: «Как Отец природно и сущностно (φυσικῶς καὶ οὐσιωδῶς) имеет Духа Святого, так и Сын имеет Духа Святого»[12]. Блаженный же Златоуст в [толковании на] Евангелие от Иоанна Говорит: «Все, что есть Отец, это же есть и Сын, за исключением того, что один есть Родитель, а другой — Рожденный»[13]. И еще множество Восточных отцов, на которых мы могли бы сослаться, мы отложим до времени. А сейчас, поскольку все ваше затруднение состоит в том, чтобы найти само слово «исходит» (ἐκπορεύεσθαι), сам этот глагол, так сказать, мы приведем [речения] некоторых из ваших учителей (хотя у нас есть еще множество [святоотеческих свидетельств], которые мы отложим на будущее), прямо утверждающих, что Дух Святой исходит и от Сына. И для начала пусть будут зачитаны [слова того учителя, сочинения] которого вы постоянно читаете в Церквах, — Симеона Метафраста. У вас есть «Житие блаженного Дионисия». Послушайте, что он там говорит, и судите сами.
И он привел речение. «Конец наступает телесного пребывания, и начинается [принадлежащее] Духу. На небеса мой Христос возносится, восходит вновь ко престолу Отеческому и исходящего от него (τὸ ἐκπορευόμενον αὐτοῦ) Духа ниспосылает ученикам, чтобы они путеводительствовали неверных язычников»[14].
А. Р. Отсюда следует, отцы, что «исходящего от Него Духа» — это то же самое, что и Римская Церковь поет [в своем Символе]. По-гречески здесь стоит родительный падеж, а он имеет то же значение, что и латинский отложительный.
Привел он также и речение Феодора Раифского и Феодорита: «Используя свойства тела в качестве примера, мы покажем взаимное отношение Божественных ипостасей, через уподобление и аналогию с [телесными] членами. Так, например “Дух уст Его”, то есть Божиих, именуется Духом Святым. Уста же [Божии — Сын] Единородный, так что Дух и от Него исходит, и посылается не только от Отца, но и от Сына»[15].
А. Р. Назовем и еще одного вашего учителя — Епифания. Послушайте еще одно речение оного Епифания: «“Он Меня прославит, ибо от Моего возьмет, и возвестит вам” (Ин. 16:12-14). Итак, если Дух “от Отца исходит”, и “от Моего возьмет”, как говорит Господь, то подобно тому, как “никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына” (Мф. 11:27), и Духа, осмелюсь сказать, никто не знает, кроме Отца и Сына, от Которого Он исходит и от Которого приемлет»[16]. Это слова святых! Есть и еще, но их мы пока опустим. Наученная ими, Римская церковь уверовала, что следует говорить не что иное, как только то, чему оные отцы учили на Соборах и впоследствии. Ибо из сих [отцов] многие были участниками Соборов, как было показано относительно Анастасия[17] и Максима[18].
Итак, коль скоро установлено, что [в словах «и от Сына»] заключена истина, из этого следует, что прибавлены они были по необходимости (как и отцы Восточной Церкви, понуждаемые нападками еретиков, в силу необходимости многое разъясняли в Символе), поскольку в Западной Церкви обнаружились несториане, распространявшие [мнение], будто Дух Святой не есть от Сына и не приемлет от Него бытие. Что касается того, что это мнение принадлежит Несторию и единомысленному с ним Феодориту, это очевидно из символа [веры Нестория], где тот говорит, что Дух не есть от Сына и не от Сына имеет бытие[19]. Также и сам Феодорит говорит, что Дух Святой не приемлет бытие от Сына[20], а слова Павла о Духе Сына толкует в том смысле, что [Дух] единосущен Сыну[21]. Поэтому Кирилл говорит, что Дух Святой есть через Сына и есть [Дух] Сына[22], и от Него изливается[23]. Он бы не сказал этого, если бы это учение (δόξα) Нестория и Феодорита не вынудило [Кирилла] опровергать его зловерие[24].
Точно так же и Римская Церковь, видя грозящую великую опасность, была вынуждена [внести слова «и от Сына» в Символ]. К тому же [Символ] уже пели так в Галлии и в Испании. Так что сему верховному понтифику было угодно, при участии множества Западных отцов, не имевших недостатка ни в сане, ни в числе, внести то разъяснение, о котором мы говорим и которое мы поем в Символе. Не в обычае Римской Церкви уклоняться от исполнения своего долга.
И прежде Первого Собора было немало соборов: например, в Антиохии — против Павла Самосатского; другой — в Анкире, против не принимающих тех, кто приступает к вере после отречения под пытками; третий — в Неокесарии. Все эти соборы были приняты Никейским, даже если что-то из установленного Неокесарийским собором и не было принято (то, что относительно семи диаконов). Также собор в Константинополе принял Сардикийский собор, на котором, хотя он и именуется Западным, были и Восточные отцы, числом 70, которые не захотели прийти на собор, если сперва не будут изгнаны Павел и Афанасий. А поскольку Западным отцам это не было угодно, Восточные удалились, Западные же остались и издали постановление, в котором разъяснялось, что определения Никейского Собора христиане обязаны принимать. Это же утвердил без малейшего затруднения или спора и Второй Собор. Дело в том, что Констанций, брат императора Константина, сын Константина Великого, держался мнений Ария и желал ниспровергнуть учение святых никейских отцов. Через посредство верховного понтифика это стало известно его брату Константину, и тот угрожал брату [Констанцию] войной в случае отказа отречься от [арианского] исповедания. Потому-то и был собран собор в Сардике, который в третьем правиле Второго Вселенского Константинопольского Собора именуется «Западным»[25]. [Сардикийский же] собор нарек изложенную в Никее веру трехсот восьмидесяти богоносных отцов правой и здравой и [предписал] всякому христианину принимать ее, и это-то решение без какого-либо сомнения одобрили и отцы Второго Собора. Читай об этом в вашей же, греческой, книге Ермия о церковной истории[26].
Имп. Кому из учителей принадлежит эта книга?
А. Р. Ермию. Он говорит, что ими было издано определение, без затруднений принятое отцами на Втором Соборе.
Имп. А подобает ли зачитывать [сочинения] историков на соборных заседаниях?
А. Р. Милостивейший государь император! Именно история ведет нас к познанию истинного положения дел, совершившихся в прошлом. Что бы мы знали о [событиях] Евангелия и [всего] Священного Писания, не будь все это изложено как бы наподобие исторического сочинения? В ином случае мы бы даже не знали, во что верить.
Имп. Следует внимать только тем историческим повествованиям относительно вопросов веры, которые были одобрены отцами, а другим — нет.
А. Р. Будь это история о чем-то мирском — скажем, о греческих или римских войнах, твоя милость была бы права, государь император. Но это не какое-то повествование не мирское, а церковное, и в него входят и все соборы, и вынесенные на них святыми отцами определения и правила. Так что почему бы не принимать [свидетельств] этого мужа? К тому же [все это] обретается не только в ваших книгах, но и в наших. Впрочем, как угодно твоей милости: оставим это и перейдем к дальнейшему.
Итак, мы сказали, преосвященнейшие отцы, что Римская Церковь поступила так, подвигнутая яснейшей истиной веры и под давлением самой крайней нужды. Если же кто-то станет обвинять ее в том, что она сделала это, не пригласив остальных [к обсуждению], то мы ответим прямо: во-первых, еще неизвестно, не были ли они приглашены; во-вторых же Римская Церковь и не была обязана их приглашать. Мы видим, что на древних Соборах число участников разнилось от Собора к Собору. На Первом было 318, на Втором — 150, на Третьем — 200, на Четвертом — 630; но решения, принятые меньшим числом, ни в чем не уступают тем, которые принимались на более многолюдных собраниях. Это очевидно из примера Седьмого Собора, Второго Никейского. Тогда август Константин, оправдывался в том, что на Соборе было мало отцов, поскольку в силу различных обстоятельств они не могли присутствовать. Однако решения этого Собора принимаются и одобряются с великим благоговением. Поэтому, коль скоро таким множеством Западных отцов и при участии папы <было совершено это разъяснение Символа, очевидно, что в присутствии прочих не было нужды>[27]; ибо папе принадлежит власть созывать Соборы, что доказывается и вашими свидетельствами. Так, например, ваш учитель Стефан, которого вы именуете новым мучеником, когда еретики-иконоборцы хотели собрать собор, обличил этих отцов, собравшихся в Константинополе и во всеуслышание сказал следующее: «Как вы смеете созывать собор и составлять беззаконное сборище (παρασυναγωγήν) в отсутствие Римского верховного понтифика или кого-то еще, занимающего его место?»[28] А в присутствии или отсутствии остальных, очевидно, необходимости нет.
Да и на самом Эфесском Соборе Кирилл властью папы Целестина приступил к заседаниям, и только потом явился Иоанн Антиохийский, стал обвинять Кирилла за то, что тот начал Собор без него и без тех, кого он привел с собой, и требовать отмены уже принятых решений. Но ему на это было сказано, что с него будет довольно, если вообще примет его Собор, так что он не должен стремиться к отмене уже принятых соборно решений. И все решения оставались действительными и незыблемыми. Поэтому и вы, отцы, не должны обвинять Римскую Церковь, даже если вы не принимали участия в этом разъяснении Символа.
К тому же — что за нужда была вас призывать, если вы и так в точности знали, как поет и как проповедует Римская церковь и ничуть не возражали, но были совершенно едины с нею? Так что вовсе не из-за этого разъяснения вы пришли в волнения, не из-за него вы отделились. Более того, святой Максим оправдывает Римскую Церковь как несправедливо обвиняемую Восточными. Зачитай его письмо к Марину!
Это письмо было зачитано по-гречески, а архиепископ Родосский перевел его на латинский язык для папы. Тогда переводчик Николай Секундин встал и, как он говорил, по желанию митрополитов обратился к архиепископу Родосскому.
Николай. Отче, ты не хорошо перевел речение. Ты утверждаешь, будто святой говорит, что римляне «признают единое начало Святого Духа». Но святой Максим говорит не так. Он говорит, что они «не делают Сына причиной Духа Святого (οὐκ αἰτίαν τὸν Υἱὸν ποιοῦντας τοῦ Πνεύματος)», и прибавляет: «Ибо они признают Отца единственной причиной Сына и Духа (μίαν γὰρ ἴσασιν Υἱοῦ καὶ Πνεύματος αἰτίαν τὸν Πατέρα)»[29].
А. Р. Довольно об этом! Мы позже рассмотрим [это речение] и докажем, что святой именно имел в виду то, [что мы сказали]. Сейчас довольно и того, что блаженный Максим говорит, что обвинения против Западных несправедливы.
Затем по изволению архиепископа Родосского было зачитано другое речение, и Николай снова встал и сказал следующее.
Никол. Знайте, преосвященнейшие отцы, что зачитанное сразу после письма не принадлежит Максиму, хотя имя сочинителя и не было названо. Это сочинение принадлежит человеку, жившему после схизмы.
А. Р. С большей точностью обо всем подобном мы порассуждаем позже. Пока же я скажу слово о верховном понтифике. Итак, коль скоро во времена Максима Римская Церковь уже пела [Символ] так, [как сейчас], а жил он во времена Шестого Собора, что доказывает и сам Максим, так что и вы знали об этом и не можете говорить, что это было сделано без вашего ведома. Кроме того, есть и иное обстоятельство, подтверждающее это. У нас есть Седьмой Собор, который многообразно подтверждает [верность] того, что поет Римская Церковь. Очевидно, что именно Седьмой Собор первым сделал то, чего не делали другие. Прочие зачитывали сперва Никейский Символ, а потом Константинопольский, а сей не соблюл этого обыкновения, считая их одним, к тому же полагая, что они всем известны и всеми и так приняты. Это можно доказать и иным образом. Ведь и Константинопольский патриарх Тарасий в послании к Собору, помещенном в третьем деянии, говорит, что Дух Святой исходит от Отца через Сына[30]. А если это признать, то легко доказать, что Дух Святой исходит также и от Сына. Мы это докажем в соответствующем месте. И если даже Тарасию сделать подобное было дозволено, то почему Римскому первосвященнику со столь великим сонмом отцов было не дозволено сделать это? Сверх того, у нас есть древнейшая книга, в которой Седьмой Собор исповедует и провозглашает, что Дух Свято исходит и от Сына, и мы покажем это и в иных книгах летописцев, а также можем доказать это множеством доводов.
Что же до Восьмого Собора, о котором вы упомянули на предыдущем заседании, мы ответим на выдвинутые вами против нас возражения. Первое: мы говорим, что Фотий, хотя и был врагом Римской Церкви, много писал и яростно нападал на Николая и Адриана, тем не менее не обвинял их за прибавку к Символу, хотя он, конечно же, должен был бы это сделать. Ведь если в своем стремлении плести козни против Римских первосвященников он не мог бы найти ничего лучше, чем заявить, будто понтифик подпал под анафему как преступник закона. Но коль скоро он этого не делал, очевидно, что несправедливы обвинения со стороны других лиц против Римской Церкви. Кроме того, в конце этого собора Римская Церковь и верховный понтифик восхваляются, как и все, что ими содержится и проповедуется. Также было вынесено и решение против Фотия и в защиту Игнатия, при этом [участники собора] знали, что [Римская Церковь] поет Символ [так, как поет его и сейчас], но не пожелали [обличать ее за это]. Кроме того, еще до Пятого Собора, во времена императора Юстина, был папой Гормизда; он написал послание, которое одобрил Иоанн, патриарх Константинопольский, и все Восточные отцы того времени, и в этом письме прямо говорится, что Дух Святой исходит от Сына[31]. Так почему же вы, отцы, говорите, что это было причиной разделения и не желаете соединиться с нами, покуда существует то, что вы называете прибавкой?
Сверх всего этого вы еще сказали, наконец, что последний Собор осудил Восьмой Собор. Это, как кажется, ни с чем не сообразно; то, что он якобы осудил [его], не доказывается никакими достоверными доводами. [Упомянутый вами Собор] не возглавлялся Римским первосвященником или кем-то еще, кто бы выступал его местоблюстителем; будь это так, среди латинян, конечно же, сохранялась бы память об этом Соборе. Ведь было бы удивительно, если бы Римская Церковь, столь обстоятельно ко всему подходящая, столь внимательная в описании и сохранении всех событий прошлого, пренебрегла делом столь значимым и столь насущным в нынешних обстоятельствах. Касательно же того, что будто бы на оном Соборе авторитетом (αὐθεντία) папы Иоанна был исключен, как вы говорите, обсуждаемый нами член [Символа] и было воспрещено его петь, — почему же тогда тот же самый понтифик позволил петь его в Римской Церкви? Почему вы пребывали в единстве с теми, кто подлежал анафеме? Почему во всем прочем покушались прекословить великим понтификам, а в этом вопросе не возражали множеству предшественников Иоанна? Из всего этого очевидно, что Собора, о котором вы говорите, вовсе не было, а даже если и был, даже если собирался, о предмете нашего обсуждения там ни слова не было сказано. Следовательно, достойнейшие отцы, провозглашаемое Римской Церковью в Символ не есть прибавка и не воспрещено.
Также достойной была и причина этого разъяснения (ἀναπτύξεως) — истина веры, насущная необходимость, авторитет Римского понтифика, многочисленное собрание отцов. Все это столь очевидно, и вы этому ничуть не противились — напротив, молчаливым согласием утвердили; так почему же вы прекословите теперь, по прошествии стольких лет? Если есть для единения иные препятствия, назовите их; ибо то, [о чем мы говорим сейчас], никакого препятствия для вашего с нами соединения не составляет!
Более того, тот, кто станет говорить, что Дух Святой исходит только от Отца, покажет себя очевидным врагом истинной веры и противником авторитета святых отцов. Потому что тогда будет верным одно из двух: либо в Божественном нет естественного порядка (τάξιν φυσικήν), либо Сын и Дух — творения Отца, и мы впадем в заблуждение Ария и попадем под анафемы Евтихию[32] и Македонию. Сознавая это, латинские отцы приняли внесенное Римской Церковью разъяснение с великим благоговением.
Относительно же того, что Римская Церковь имеет власть вносить подобные разъяснения, мы пока приведем только одно греческое (γραικικήν) свидетельство, которое доказывает, что один лишь сей престол Петра имеет власть изъяснять веру, почему и врата ада (то есть ереси), не только не одолеют [его], но и не коснутся. Это послание в сочинении «О вере»[33]. Вообще же, преосвященнейшие отцы, у нас есть множество иных речений относительно этой материи, особенно из «Книги сокровищ» блаженного Кирилла[34], ведь в сочинениях Кирилла более всего просиявает авторитет Римского первосвященника. Но пока будет довольно, если мы прибавим лишь одно: та самая Церковь, которой принадлежит право изъяснять все истины веры, приняла эту истину, [что Дух исходит и от Сына], как необходимую для спасения человека. Без веры в эту истину, изъясненную или подразумеваемую, человек спастись не может. Потому-то Римская Церковь и могла, и имела право сделать то, что сделала.
Так что если вы, достойнейшие отцы, пожелаете вместе с нами исповедать то, что мы сегодня изложили, не будет нужды в дальнейших прениях. Давайте же, закрыв книги, облечемся одной истиной и будем едины в Церкви Божьей.
Кард. Дж. Поскольку вы, господа, на одном из предшествующих заседаний зачитали послание папы Агафона, а значит, считаете его весьма авторитетным, я приложу пару слов к сказанному господином архиепископом Родосским. Во-первых, [в послании сказано], что всякий раз при возникновении какого-нибудь заблуждения именно на папе лежит обязанность научить народы кафолической истине. Кроме того, там сказано, что авторитет Римской Церкви принимали все отцы и вся Христова Церковь, и «во всем следовали его учению». Я зачитаю послание.
Послание папы Агафона
«Молчанием ли скрою истину, которую мне было велено дать торгующим — велено посредством слов “Паси овец Моих” (Ин. 21:15) и “Ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих” (Лк. 22:32) — когда на нас лежит обязанность наставить христиан в том, что относится к истине веры... Всегда вся христианская Кафолическая Церковь и все Вселенские Соборы преданно облекались учением его и все святые учители и светочи Церкви во всем следовали его учению»[35] и так далее.
Отсюда видно, что всякий раз, когда возникнет сомнение относительно вопросов веры, Римский понтифик должен и обязан разъяснить [спорный вопрос]; и когда он будет учить, все Соборы и вся Церковь обязаны следовать [провозглашенной им] истине[36]. Так говорит послание, зачитанное и утвержденное на Шестом Соборе. Впрочем, довольно об этом. Когда вам будет угодно, отцы, мы соберем следующее собрание.
Перевод Петра Пашкова
[1] Arist. Ethica Nic., 1.8
[2] Повтор в оригинале.
[3] Архиеп. Андрей, разумеется, ошибается. Письмо свт. Кирилла, отрывок из которого был зачитан, никак не могло быть одобрено Третьим Вселенским Собором, поскольку оно было написано после его завершения. Одобрил это письмо Четвертый, а не Третий Вселенский Собор.
[4] Вселенский ΙV Собор. Деяние V // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1908. Т. 4. С. 47
[5] Thomas Aquinas. Summa contra gentiles, 4.25.4
[6] Агафон, свт. Послание Агафона и римского собора 125 епископов, которое было как бы инструкцией легатам, посланным на шестой собор // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1908. Т. 6. С. 57
[7] Т. е. греческие
[8] В действительности сочинение принадлежит Фульгенцию, еп. Руспийскому.
[9] Джилл не указывает источник.
[10] Джилл определяет источник иначе, но мы предполагаем, что здесь архиеп. Андрей имеет в виду следующие слова свт. Григория: «Одно Лицо есть причина; а другое от причины. И в том, что от причины, опять представляем себе другую разность; ибо одно прямо от первого, другое от первого же при посредстве того, что от Него прямо, почему и единородность несомненно остается при Сыне, и Духу несомненно также принадлежит бытие от Отца, потому что посредничество Сына и Ему сохраняет единородность, и Духа не удаляет от естественного сближения со Отцом» (Григорий Нисский, свт. К Авлавию, о том, что не три Бога // Творения. М., 1862. Ч. 4. С. 131).
[11] Athanasius. Ad Serapionem, 1.20 // PG. 26. Col. 580 (русский перевод неудовлетворителен).
[12] Очевидно, здесь архиеп. Андрей допускает ошибку. Дословно эта цитата не встречается ни у кого из греческих отцов. У свт. Василия нечто подобное («как Сын относится к Отцу, так Дух к Сыну»; Василий Великий, свт. О Духе Святом, 17.43 // Творения. М., 2008. Т. 1. С. 86 (PG. 32. Col. 148)) говорится без какой-либо связи с прор. Захарией.
Применительно же к Зах. 4:2 сходные суждения высказывал не св. Василий, а прп. Максим Исповедник: «Подобно тому, как Святой Дух естеством и по сущности существует [как Дух] Бога и Отца, также Он естеством и по сущности есть [Дух] Сына» (Максим Исповедник, прп. Вопросоответы к Фалассию, 63 // Альфа и Омега. М., 2007. № 3 (50). С. 146-147 (PG. 90. Col. 672)); однако и его слова не соответствуют цитации архиеп. Андрея. На этот отрывок прп. Максима, как отмечает Джилл, ссылались до Андрея также Иоанн Векк (PG. 141. Col. 628) и учитель Родосского архиепископа Мануил Калека (PG. 152. Col. 27), хотя они и были более аккуратны в цитации.
[13] Ср. Iohannes Chrysostomus. Homiliae in Iohannem, 39.1 // PG. 59. Col. 220 (русский перевод неудовлетворителен).
[14] Symeon Metaphrastes. Vita Dionysii, 1 // PG. 115. Col. 1032; в действительности у прп. Симеона имеется в виду, что Дух исходит «от престола Отчего», то есть от Отца. См., например, толкование на Апокалипсис свт. Андрея, еп. Кесарийского: «Протекающая по вышнему Иерусалиму исполненная вод Божия река есть исходящий от Бога Отца Животворящий Дух, который через ангела и через высочайшие, именуемые престолами Божества, силы напояет стогны святого города». (Андрей Кесарийский, свт. Толкование на Апокалипсис, 23:68. М., 1911. С. 130)
[15] Данная цитата в таком виде встречается только у униатского патриарха времен Лионской унии Иоанна Векка (Iohannes Beccus. Epigraphae // PG. 141. Col. 621), который приводит ее, впрочем, как речение одного Феодора Раифского. Атрибуция, которую дает тексту архиеп. Андрей, еще более фантастична: Феодорит Кирский умер примерно за век до предполагаемого времени жизни Феодора и принадлежал к иному богословскому направлению.
[16] Архиеп. Андрей это место цитирует также по сочинению Иоанна Векка, где приведенный отрывок выглядит именно так (Iohannes Beccus. Epigraphae // PG. 141. Col. 624). Однако в самом сочинении свт. Епифания текст иной: «Духа, осмелюсь сказать, никто не знает, кроме Сына, от Которого Он приемлет, и Отца, от Которого исходит» (Епифаний Кипрский, свт. Против ересей, 74. 9-10 // Творения. М., 1882. Т. 5. С. 25 (PG. 42. Col. 493)).
[17] Видимо, Афанасия.
[18] Не вполне ясно, о чем говорит архиеп. Андрей. Вероятно, он считает, что прп. Максим дожил до Шестого Вселенского Собора и был его участником («…а жил он во времена Шестого Собора…» — см. далее).
[19] Речь идет, вероятно, о символе веры пресвитера Харисия, обсуждавшемся на Эфесском Соборе. В этом изложении веры есть слова: «И в Духа Святого, из сущности Отца происходящего, но не Сына, Бога по существу, как имеющего туже сущность, какой есть и Бог Отец, из которого Он получает бытие по существу; “Ибо мы, — говорит апостол, — не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога” (1 Кор. 2:12). Таким образом апостол отделил Его от всей твари и соединил с Богом, из которого Он имеет бытие по существу, — особенным образом, а не так, как вся тварь, которую мы признаем происшедшею от Бога не по существу, а действием творения. Но не признаем Его ни Сыном, ни чрез Сына имеющим свое бытие» (Вселенский ΙII Собор. Деяние VI // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 327).
[20] Ср.: «Если [Кирилл] говорит, что [Дух] одного с [Сыном] естества и от Отца происходит, то мы исповедуем это вместе с ним и приемлем, как благочестивое слово. Если ж говорит, что Он от Сына и чрез Сына имеет бытие, то это отвергаем, как богохульное и нечестивое» (Феодорит Кирский, еп. Опровержение двенадцати глав, 9 // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 72-73).
[21] Ср.: «Всесвятого Духа наименовал и Божиим, и Христовым не потому, что, как учат злоименные еретики, Дух сотворен Богом чрез Сына, но потому, что единосущен со Отцом и Сыном и от Отца исходит, по учению евангельскому, благодать же подается достойным чрез Сына» (Феодорит Кирский, еп. Толкование на послание к Римлянам, 8 // Творения. М., 2003. С. 150).
Следует отметить, что сам свт. Кирилл в своем примирительном послании к архиеп. Антиохийскому Иоанну толковал взаимоотношение между Духом и Сыном точно так же: «“Дух Бога и Отца” (Мф. 10:20)… исходит от Него, хотя не чужд Он и Сына, — разумеется, относительно сущности» (Кирилл Александрийский, свт. Послание к Иоанну, епископу Антиохийскому, отправленное с Павлом, епископом Эмесским // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 151).
[22] Ср.: «Дух есть Дух Бога и Отца, а также и Сына, существенно изливаемый (οὐσιωδῶς προχεόμενον) от Обоих, то есть от Отца чрез Сына» (Кирилл Александрийский, свт. О поклонении и служении в Духе и истине, 1 // Творения. М., 1880. Ч. 1. С. 14-15)
[23] Ср.: «Дух Святой именуется Духом истины, а Христос есть истина, так что Дух изливается (προχεῖται) от Него, как и от Бога и Отца» (Cyrillus Alexandrinus. De Fide sanctae et individuae Trinitatis // PG. 77. Col. 105-22).
[24] В действительности триадологические (в отличие от христологических) позиции св. Кирилла и Феодорита отличались далеко не столь радикально, как это представляет архиеп. Андрей: «Кирилл ясно говорит, что Дух не получает Своего исхождения (ἐκπόρευσις) или личного бытия от Сына; этот факт становится очевидным из его спора с Феодоритом Кирским. Кирилл, в своем девятом анафематизме против Нестория, утверждал, что Дух есть собственный Дух Христа, что заставило Феодорита задаться вопросом: не защищает ли Кирилл идею, что “Дух имеет бытие от Сына или через Сына (ἐξ Υἱοῦ ἢ δι’ Υἱοῦ τὴν ὕπαρξιν ἔχον)”. Для Феодорита это учение было “богохульное и нечестивое” (Феодорит Кирский, еп. Опровержение двенадцати глав, 9 // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 72-73). Кирилл утверждал, что этого учения не исповедует, тем самым убедив Феодорита признать ортодоксальность его тринитарного учения, поскольку Церковь всегда учила, что “Дух Святой не от Сына или чрез Сына имеет бытие, но исходит от Отца, называется же собственным Сыну, как единосущный Ему” (Феодорит Кирский, еп. Письмо 171, епископу Антиохийскому Иоанну после примирения // Творения. Серг. П., 1907. Ч. 7. С. 302)» (Siecienski E. The Filioque: History of a Doctrinal Controversy. Oxf., 2010. Р. 49).
[25] Вероятно, архиеп. Андрей имеет в виду пятое правило Второго Вселенского Собора. Однако в нем речь идет о «свитке (томосе) западных», то есть Римского собора при свт. Дамасе Римском и его Tomus Damasi, а вовсе не о Сардикийском Соборе.
[26] См.: Ермий Созомен. Церковная история, 3.9. CПб., 1851. C. 181. Не совсем понятно, о чем конкретно там говорит архиеп. Андрей.
[27] Вставка Дж. Джилла.
[28] В таком виде данная цитата не встречается ни в одном источнике. Самый близкий текст происходит из Жития прпмч. Стефана Нового: «Почему же [ваш собор] Вселенский, если его не одобрили ни епископ Рима (хотя правило запрещает устроение церковных дел без папы Рима), ни епископы Александрии, Антиохии и Иерусалима? Где их грамоты, на основании которых ваше ложное сборище можно объявить Вселенским Собором?» (Vita Stephani Iunioris // PG. 100. Col. 1144)
[29] Текст обсуждаемого отрывка выглядел следующим образом: «Те же, что из царственного града, осуждали соборное послание нынешнего святейшего папы, но не во всех главах... а только в двух из них. Одна касалась богословия; в ней было, как они говорят, сказано: “Дух Святой исходит (ἐκπορεύεσθαι) и от Сына”. Другая же была посвящена Боговоплощению...
Что касается первого вопроса, [Римляне] привели единодушные свидетельства Римских отцов, а также Кирилла Александрийского, из составленного им трактата на Евангелие от Иоанна. Посредством этих [речений] они показали, что не делают Сына причиной Духа Святого (οὐκ αἰτίαν τὸν Υἱὸν ποιοῦντας τοῦ Πνεύματος), ибо они признают Отца единственной причиной Сына и Духа (μίαν γὰρ ἴσασιν Υἱοῦ καὶ Πνεύματος αἰτίαν τὸν Πατέρα), Одного — по рождению, Другого — по исхождению. Но они хотят указать, что [Дух] выступает (πρόεισι) через [Сына], и тем самым сделать очевидным единство и неотличимость сущности...
Таким образом, [римляне] были обвинены несправедливо» (Maximus Confessor. Exemplum epistoli ad dominum Marinum // PG. 91. Col. 136).
В передаче Хрисоверга выделенный текст, судя по замечанию Николая Секундина, отсутствовал, а вместо него стояло: «Посредством этих [речений] они показали, что признают единое начало Духа Святого».
[30] Тарасий Константинопольский, свт. Послание к архиереям и священникам Антиохии, Александрии и святого града // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1909. Т. 7. С. 94
[31] В действительности Хрисоверг смешивает здесь послание п. Гормизда к имп. Юстину, которое в некоторых рукописях содержало Filioque («свойство Духа состоит в том, чтобы исходить от Отца и Сына»; Hormisdas. Epistula 79, ad Iustinum Augustinum // PL. 63. Col. 514), и т.н. Libellus Hormisdae, который был направлен патр. Иоанну и восточным архиереям. Впрочем, и в послании имп. Юстину Filioque является интерполяцией: это очевидно из того, что в древнейших списках цитируемый пассаж вписан позднейшей рукой (см.: Siecienski E. The Filioque: History of a Doctrinal Controversy. Oxf., 2010. P. 239).
[32] При чем тут монофизит Евтихий — непонятно.
[33] Джилл не указывает источник, однако, по всей вероятности, речь идет о полемическом сочинении «Libellus de fide Trinitatis» Николая Кротонского, включающем множество подложных цитат. Предположительно Хрисоверг имеет в виду цитату из послания прп. Максима Исповедника, интерполированную Николаем. У Николая: «Все концы земли, искренно приемлющие Господа, и кафолики всего мира, исповедающие истинную веру, взирают на Церковь римлян, как на солнце, и приемлют от нее свет кафолической и апостольской веры. Ибо как луна и звезды, расположенные напротив солнца, непосредственно от него и получают [свой] свет, так и от этой Церкви приемлется свет веры и истины. К ней безошибочно направляют свой путь народы, [ведомые] неложной верой… Ибо с самого начала от сошествия к нам воплощенного Бога Слова мы именуем Вселенской Церковь, соединенную и основанную, по слову Спасителя, на камне Петрова исповедания, в которой необходимо для спасения наших душ пребывать и которой необходимо повиноваться, храня ее веру и исповедание, ибо ей дано открывать путь желающим прийти ко Христу и закрывать его перед не желающими, как сказано: “Что свяжешь на земле…” и “Врата ада”, то есть уста еретиков, “не одолеют тебя” (ср. Мф. 16:18-19)» (Nicolaus de Crotone. De fide Trinitatis, 2.104 // Thomas Aquinas. Opera omnia. R., 1969. T. 40. Pars A. P. 144-148). Оригинальный текст письма выдержан, в целом, в том же духе, однако некоторых значимых для аргументации архиеп. Андрея выражений (в частности, относительно необходимости повиноваться Римской Церкви для спасения) не содержит: «Все пределы вселенной и повсюду на земле непорочно и православно исповедующие Господа, как на солнце вечного света, неуклонно взирают на святейшую Церковь римлян, на ее исповедание и веру, принимая из неё сверкающий блеск отеческих и святых догматов… Ибо и с самого начала от сошествия к нам воплощенного Бога Слова, все повсюду христианские церкви приняли и содержат ту величайшую между ними церковь Римскую как единую твердыню и основание, как навсегда неодолимую по обетованию Спасителя вратами адовыми, имеющую ключи православной в Него веры» (Maximus Confessor. Ex epistula Romae scripta // PG. 91. Col. 137-140).
[34] По всей вероятности, представление о якобы наличии в «Книге Сокровищ» каких-либо речений в пользу верховной власти Римского понтифика архиеп. Андрей почерпнул из того же Libellus’a Николая Кротонского; все цитаты относительно примата папы, приводимые в этом сочинении являются подложными.
[35] Текст представляет собой компиляцию разных мест из послания свт. Агафона (Агафон, свт. Послание благочестивейшим государям Константину верховному императору, Ираклию и Тиверию августам // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1908. Т. 6. С. 31-55).
[36] Следует отметить, что в послании свт. Агафона эти выражения формально приложены не к учительству каждого конкретного папы, а к учению св. ап. Петра: «Его авторитета, как верховного всех апостолов, всегда признавала вся кафолическая Церковь Христова и вселенские соборы; его апостольскому учению во всем следовали все достопочтеннейшие отцы; через это учение воссияли более уважаемые светила Церкви Христовой; этому учению следовали святые православные учители» (см.: Там же. С. 34)
Деяния Ферраро-Флорентийского собора. Заседания в Ферраре
Деяния Ферраро-Флорентийского собора. Заседания в Ферраре. Часть II
Деяния Ферраро-Флорентийского собора. Часть III: начало ответного доклада латинской делегации