Предисловие
История Ферраро-Флорентийского собора, заключенной на нем унии и православной полемики против нее погребена под толщей мифов, пересказов, толкований, агиографических легенд и тенденциозных исторических нарративов. Для Римской Католической Церкви этот собор является XVII Вселенским, торжеством «христианского единства» под омофором «верховного пастыря и учителя всех христиан». Для Церкви Православной во Флоренции произошло «предательство истины» во имя государственных интересов умирающей Византии. Однако, несмотря на такую полярность оценок, странным образом сходствуют традиционное католическое и популярное православное изображения истории Флорентийского собора в одном: уния с Римом, принятая едва ли не единогласно епископатом греческого Востока, была затем отвергнута сознанием «церковного народа» — простых мирян и монахов во главе с Марком, митрополитом Эфесским, беспощадным врагом унии и противником всего «латинского». И католики, и православные видят в Марке Эфесском врага и ненавистника единения Церквей, с той лишь разницей, что первые за это осуждают его как упрямого узколобого фанатика, а вторые видят в нем ревнителя и защитника веры.
Вместе с тем обращает на себя внимание занятный факт: несмотря на то что в середине ХХ в. в Риме было выполнено полное критическое издание всех документов, имеющих отношение к Ферраро-Флорентийскому собору, большая их часть по-прежнему не переведена ни на один современный европейский язык. Любой человек, интересующийся историей собора, если он не принадлежит к узкой прослойке знатоков древних языков, обречен знакомиться с ней по пересказам и переложениям, не имея непосредственного контакта с первоисточником. Вековые мифы тем самым воспроизводятся снова и снова. Настоящий перевод деяний Ферраро-Флорентийского собора, который мы планируем постепенно, в течение года, публиковать на портале «Богослов.RU», призван несколько исправить эту ситуацию и познакомить русскоязычного читателя с действительных ходом заседаний и подлинным образом свт. Марка Эфесского — человека, который прибыл во Флоренцию с искренним стремлением к восстановлению единства христиан, относился к своим собеседникам с глубокой любовью и был тонким и начитанным богословом. Мы не сомневаемся, что реальность говорит о верности его позиции куда больше, чем любой апологетический миф, поскольку, как учит Пятый Вселенский Собор, «в общих прениях, когда предлагается то, что должно быть рассмотрено с той и другой стороны, свет истины прогоняет тьму лжи». Думается, сочетание принципиальной верности свт. Марка догматам Православной Церкви и доброжелательности по отношению к носителям иной точки зрения может послужить замечательным ориентиром в межхристианском диалоге.
Предлагаемый вниманию читателей перевод носит рабочий характер. Он не снабжен необходимым систематическим комментарием, греческая версия актов при его подготовке не сопоставлялась с латинским их пересказом, научная литература пока привлекалась лишь выборочно. Вместе с тем даже в таком виде данный текст остается первым переводом актов на русский язык и выполняется в рамках работы переводчика над научным трудом по истории Ферраро-Флорентийского собора. Переводчик приносит читателям свои извинения за возможные огрехи и просит указывать на них по мере сил и возможностей.
Собрание I. 8 октября, среда
Марк Эфесский. Поскольку мы собрались по благодати и благоволению Бога всемогущего, ведомые единым пламенным стремлением к сему божественному делу мира и единения Церквей, надлежит нам сохранять сию любовь со всей чистотой и искренностью от начала и до самого конца собеседований по всем вопросам. И если случится так, что прозвучит слово, которое покажется резким или неприятным, его следует относить к различию способов выражения (διαφορᾷ τῶν λόγων) и к разности в вероучении (τῶν δογμάτων); но любовь [к собеседникам] лично, как уже было сказано, должна сохраняться неколебимой.
Мы уведомляем Вас, преосвященные [отцы], что будем говорить о прибавке к Символу веры: что ее не следовало да и вовсе нельзя было вводить. Ибо именно эта прибавка и стала первоначальной причиной раскола (σχίσματος). Поэтому, если время позволяет, мы будем сейчас обсуждать этот вопрос, если же нет, отложим речь на следующее заседание. Как нам представляется, так следует действовать и на всех последующих собраниях, чтобы было заранее известно, что будет предметом обсуждения на предстоящем заседании.
Андрей Родосский выслушал сказанное [Марком] и сказал в ответ по главам следующее: Мы также просим вас руководствоваться этой любовью и в предстоящих собеседованиях сохранять ее по отношению к нам, памятуя о Христе. И если будет сказано нечто излишне резкое, это следует относить к предмету обсуждения, а не к лицам собеседников. Также мы просим вас в каждом разбирательстве давать ясные и исчерпывающие ответы на наши вопросы, не используя двусмысленных и неясных выражений. Что же до вашего вопроса, почему Римская Церковь сделала прибавку к Символу и тем самым создала причину разделения, я бы хотел сейчас дать на него ответ (ἀπολογίαν) сам от себя. Прошу не считать его исчерпывающим; более подробно я отвечу позже, посоветовавшись с этими святыми отцами[1].
Марк Эфесский. Мы пока не нуждаемся в ответе, поскольку еще не сказали по данному вопросу того, что хотели; тем более [нам не нужен] твой личный ответ, который ты дашь сам от себя. Дай ответ соборным образом (συνοδικῶς), в подобающее время и посоветовавшись с другими отцами, как ты сам и сказал.
Андрей Родосский. Я попросил, чтобы вы не считали исчерпывающим тот ответ, который я намерен дать сейчас. Но поскольку нам следует окружить заботой председающего на сем престоле блаженнейшего отца и всех присутствующих — и милостивейшего императора, и святейшего патриарха, и всех прочих [собравшихся] здесь отцов и не отпускать их без пищи, мы сейчас будем говорить столько, сколько позволит время, а подробнейший ответ дадим позже, по некотором размышлении.
Марк Эфесский. Мы требуем отчета о прибавке к Символу (как если бы судились с вами и выступали в качестве обвинителей в суде) и потому попросили, если позволит время, дать нам право сперва высказать имеющиеся у нас обвинения. После этого мы будем готовы выслушать ответ.
Андрей Родосский. Так как мы достаточно ответили на то, что было сказано тобой прежде, теперь говори, сколько захочешь, а мы на каждое [положение твоей речи] своевременно предоставим ответ.
Эфесский митрополит, получив дозволение от императора и патриарха, начал [свою речь] таким образом: Господь и Бог наш Иисус Христос, «грядый на вольную страсть»[2], обратился к Своим ученикам с последней речью, которую мы по справедливости именуем [Его] завещанием (διαθήκη), и сказал им: «Мир Мой даю вам, мир Мой оставляю вам» (Ин. 14:27). Итак, Он оставил им, как некоторое наследство и удел, сие благо — мир. Мир есть Его дар и Его собственность, потому Он и говорит о нем: «Мир Мой». Но в обмен [на этот дар] Он попросил от них нечто иное: то, что есть скорее плод их свободного выбора, чем Его дар, — любовь.
Ведь Он оставил им наследство не просто так, но с условием (ἐπὶ αἱρέσει); ведь согласно древним законам существовали завещания и наследственные уделы, именуемые «наследством с условием» (ἐπὶ αἱρέσει): если наследник избирал такой-то образ жизни или такое-то занятие, он получал наследство, если же нет — лишался его. Таково и то наследство, которое Спаситель оставил Своим ученикам в Своем завещании, когда сказал им примерно так: «Если соблюдете любовь между собою, будете иметь мир Мой, а если пренебрежете любовью, лишитесь мира». Немало прекрасных слов сказал Господь об этих двух благах. Он говорил: «Сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 15:17), а после еще: «Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир» (Ин. 16:33).
Но одним из этих благ пренебрегла Римская Церковь, сочтя его малозначимым. Я говорю о любви, которую должна была она выказывать к сестре своей — Восточной Церкви; [ведь Римская Церковь] сама по себе, в одиночку утвердила и провозгласила догмат, не выраженный буквально (ῥητῶς) в Божественном Писании, не признанный Вселенскими Соборами и не одобренный избранными из наших Отцов. Это и сделалось причиной расторжения мира и пришествия соблазнов, как и говорил Господь (ср. Мф. 18:7).
Итак, провозглашение [этого учения] нарушило любовь, что повлекло за собой нарушение мира, отчего и началась схизма. Поэтому-то ныне, по благоволению Божию пожелав восстановить мир, Римская Церковь начала это дело любовью, а наша Церковь в свою очередь с той же любовью устремилась навстречу своей сестре (или, точнее сказать, своим сестрам[3]). И есть надежда, что мы вернемся к миру и соблазны не будут больше стоять между нами, если только Бог будет до самого конца содействовать [нашим трудам].
Как бывает и во время болезни: если устранить причину [заболевания, больной] сразу идет на поправку; такой способ лечения будет наилучшим и здесь; и потому мы просим и умоляем вас вернуться к тому времени, когда мы с вами были едины, когда мы «говорили одно» (см. 1 Кор. 1:10) и между нами не было разделения. Мы уже возвратили забытую некогда любовь, так давайте же и в образе мысли воссоединимся сами с собой и с нашими Отцами, просиявшими на семи Вселенских Соборах.
Пусть сперва, если времени еще достаточно, будут зачитаны определения этих святых Соборов, чтобы мы могли показать, что пребываем в согласии с ними и не только воспроизводим их внешний строй, но и в суждениях следуем за ними. Так сей собор будет [достойным] преемником предыдущих — Первого, Второго и прочих. Мы полагаем, что это необходимо не только по приведенным выше причинам и не только для того, чтобы [все присутствующие] узнали образ мысли Отцов, но и чтобы мы по их молитвам благоуспешно достигли цели настоящего труда и воздвигали свои слова на твердом основании их речений (ср. Мф. 7:24).
Андрей Родосский. Почтеннейшие отцы, мы вполне уразумели сказанное вами. Всего вами было высказано пять положений, обращенных к нам. Во-первых, отче Эфесский, ты мудрейшим образом высказал рассуждение о словах Владыки Христа: что Он оставил мир Своим ученикам, что в ответ [на этот дар] нами должна приноситься [Ему] любовь, посредством которой и сохраняется мир. Во-вторых, [ты сказал], что поскольку Римская Церковь пренебрегла любовью, тот залог мира, который мы приняли от Христа, погиб. В-третьих, что по этой причине Римская Церковь, вернувшись к прежде оставленной любви, горячо просила вас прибыть сюда, чтобы с той же любовью рассмотрели и исследовали различия, существующие между нами. В-четвертых, [ты утверждаешь], что невозможным представляется восстановление мира, покуда не устранена причина раскола, как и при болезнях здоровье не может восстановиться, покуда не устранена причина заболевания. В-пятых же, [ты сказал], что поскольку мы должны соблюдать постановления Отцов, чтобы настоящий собор следовал предшествующим, прежде всего необходимо зачитать определения Вселенских Соборов, и тогда уже вы намерены высказать свои соображения относительно рассматриваемого нами вопроса. Итак, поскольку все эти вопросы имеют крайне большое значение для веры и требуют пространного обсуждения, мы дадим на них более подробный ответ по основательном рассуждении на следующем заседании, а пока кратко выскажемся, насколько позволяет время.
Для начала [ответим] на первое положение [твоей речи]. Мы полагаем, что и вы не остаетесь в неведении, насколько крепка и неразрывна любовь между нами. Ибо эта любовь, получившая от Христа свое основание, поскольку Он первым возлюбил нас, доныне (и я удивляюсь, что вы об этом нисколько не упомянули) соблюдается в Его Церкви как в отношении Его Самого, подателя любви и первейшего ее Предмета, так и среди нас — друг ко другу.
Касательно второго положения, что покуда Римская Церковь сохраняла любовь, сохранялись мир и единство. Я удивляюсь, что ты позабыл о том, сколь великое попечение Римская Церковь всегда выказывала и продолжает выказывать в отношении Церкви Восточной. Ибо никогда не было такого, чтобы при восстании шквала ересей в восточных странах ваша Церковь не получила отсюда всевозможнейшей помощи: и посредством посланий, и через местоблюстителей [великих понтификов], и всеми иными возможными способами. Вы ведь помните, что на Никейском Соборе присутствовал Сильвестр, а на прочих [понтифики] присутствовали если не лично, то через местоблюстителей. Нет, разумеется, ничего удивительного в том, что и цари оказывали содействие современным для них предстоятелям Римской Церкви.
Всем очевидно также и то, что с момента расторжения союза любви великие понтифики не прекращали постоянно направлять посольства к царям и всем восточным, чтобы они проявили послушание и вернулись к миру. Прошу вас без возмущения выслушать то, что я скажу дальше, даже если это покажется несколько неприятным. Если мы не сохранили мир, то когда вы сами искали этого мира? Когда искали вы той любви, в нарушении которой вы упрекаете Римскую Церковь? Когда вы посылали по этому вопросу посольства?
Вот, вы говорите, что Римская Церковь ныне вернулась к любви. Это правда, и отрицать это невозможно; свидетель тому — сам блаженнейший папа, вошедший ради этого в большие расходы и пославший множество писем. Но если бы вы прежде пожелали найти ту же любовь, вы всегда могли найти обрести ее ничуть не меньшей, чем сейчас. В прежние времена свидетелем тому служил блаженнейший папа Григорий, который по этому вопросу направил послания к царю, патриарху и восточным, собрал в Лионе собор и сумел на то время добиться воссоединения. Поэтому у вас нет причин обвинять Римскую Церковь в нехватке любви, которую она сохраняет и, не сочтите это оскорбительным для вашей чести, будет сохранять.
Что же до соборных определений, то они будут по изволению блаженнейшего отца зачитаны и по-гречески, и по-латински. Но меня удивляет ваше внимание к этим определениям. Для того предмета, который вы предлагаете [к рассмотрению], написанное там, как кажется, не имеет особого значения, ибо святое Евангелие предшествует этим [Соборам], и мы более должны веровать ему, [нежели соборным определениям]. Но поскольку вы говорите, что по прочтении соборных определений вы сами скажете все то, что имеете сказать, мы с охотой выслушаем вас в надежде, что вы будете слушать наш ответ с тем же терпением, которое мы проявляем, слушая вас.
Марк Эфесский. Относительно первого положения, высказанного в ответном слове твоим преосвященством, что Римская Церковь выказывала великое попечение о Восточной во времена опасностей и ересей, — это несомненная истина, мы и сами признаем это; однако этим наши слова с необходимостью не опровергаются. Очевидно, что любовь, нарушенная с определенного времени, прежде существовала и процветала между Церквами.
Также и то, что после раскола Церковь Рима неоднократно посылала к нашей посольства и призывала ее к послушанию себе и миру, — это, конечно, может быть, и в том нет ничего удивительного. Однако покуда сохраняется причина схизмы — а причиной этой была прибавка к Символу, которая и разрушила любовь, — не могло последовать никакого примирения. Точно так же бывает и с телами: если причина болезни не будет обнаружена и устранена, выздоровления не последует. Поэтому вам не следует указывать на любовь, которая существовала до раскола или даже после него, покуда сохраняется причина раскола, созданная, очевидно, вами. Мы же, как уже было сказано, просим вернуться к тому мирному времени, когда мы все пребывали в единстве, а это невозможно, покуда не будет устранена причина раскола.
Что же до чтения соборных определений, мы утверждаем, что оно в высшей степени необходимо, чтобы показать, что сей собор пребывает в согласии с сими древними и следует им не только во внешнем чине, но и в учении. Мы полагаем, что сими отцами в Символе веры ничто не было опущено, а также не было помещено в Символ ничего ущербного и нуждающегося в каком-либо исправлении или дополнении. И именно это и стало причиной раскола: ибо они воспретили впредь принимать иной Символ, а также прибавлять или убавлять что-либо, поскольку они вполне достаточно сказали обо всем.
Андрей Родосский. Сказанное тобою можно свести к четырем положениям. Во-первых, ты утверждаешь, что даже если сказанное мной и верно, оно ничего не доказывает (οὐκ ἀναγκαῖα) и не опровергает твоих слов, ведь несмотря на то что великие понтифики и вправду стремились к миру и любви, они не устранили причину раскола. Во-вторых — что если сейчас исследовать и прояснить причину раскола, непременно последует и примирение. В-третьих, [ты настаиваешь], чтобы были зачитаны определения Отцов, чтобы мы показали, что следуем им. И в-четвертых, [ты говоришь], что они не сделали ничего ущербного и нуждающегося в дополнении.
Марк Эфесский. Я не сказал, что разъяснение [вашего] догмата воссоединит Церкви; воссоединит их устранение прибавки, которую мы не можем принять, даже если бы она [выражала] истинное [учение], поскольку отцы воспретили нам что-либо прибавлять к Символу веры или отнимать от него. Именно об этом мы и будем говорить.
Андрей Родосский. Относительно сказанного я отвечаю, что великие понтифики, которые отправляли посольства, ища любви и единения, всегда объяснили и причины, по которым была сделана прибавка [к Символу], которая, как вы утверждаете, стала причиной схизмы. Поэтому если часть Восточной Церкви — четыре патриарха, которые, как вы утверждаете, имеют равную власть с великими понтификами, — попыталась бы (или даже сумела) доказать, что Западная Церковь заблуждается в [этом] догмате и поступила неразумно, совершив эту прибавку, разве не последовало бы за этим исправление? Но [ваши патриархи] не смогли этого доказать. Воспользуюсь для ответа вашими же соображениями. Возможно ли, чтобы столь великое множество царей, патриархов и отцов, украшенных всяческой мудростью, забыли о том, что эта прибавка была совершена дурно? И все же никто из них не смог доказать этого, поэтому она и не была убрана. Поэтому и вы напрасно обвиняете в этом Римскую Церковь.
Ты утверждаешь, что соборные определения воспрещают нам прибавлять что-либо, пусть даже истинное. Мы докажем на множестве [примеров], что последующий Собор имеет ту же каноническую власть в делах Церкви, что и любой из предыдущих. Впрочем, я спрошу вас: если прибавка [выражает] истинное [учение], почему вы не внесли ее [в Символ]? Что препятствует внести [в Символ] истинное [учение]?
Марк Эфесский. Потому что это воспрещено. Немало и других добрых и истинных [учений] мы не имеем позволения прибавить к Символу веры. Кроме того, и сами отцы не прибавили [к Символу] ни одного, даже самого необходимого, учения. Впрочем, из-за нехватки времени, пожалуй, довольно будет и уже сказанного.
Андрей Родосский. Поскольку нас слушают многие, скажем кратко: мы своевременно докажем два положения: первое — что сделанное вовсе не было «прибавкой» и [к Символу ничего не было] «прибавлено»; второе — если даже это и была прибавка, то она была необходима, ибо истинна.
[1] Т. е. с кардиналами и богословами Римской Церкви, участвовавшими в собеседованиях в Ферраре.
[2] Отпуст во Святый и Великий Понедельник на утрени.
[3] Св. Марк говорит о Латинской Церкви как о множестве Церквей, имея в виду национальные Церкви Франции, Италии, Англии, Германии и т. д.
Перевод Петра Пашкова