Платон мне приятель, но Льюис дороже

(забытое философское речение)

N.B.! Данный материал был написан вне рамок полемики по вопросу вечности адских мук и апокатастасиса и представляет собой выдержки из магистерской диссертации по сотериологии К. С. Льюиса. Я убедительно прошу считать данную статью анализом взглядов этого замечательного писателя, а не дополнительной порцией аргументов в пользу той или другой стороны.

В творчестве великого английского писателя К. С. Льюиса, по его собственным замечаниям, одной из важнейших тем является сотериология. Цитата из его произведения, которую привел Платон Кузьмин в своей статье «О бесконечности мук», указывает на один из наиболее интересных и обсуждаемых аспектов сотериологических воззрений писателя – его отношение к посмертной участи людей. «Есть только два вида людей: те, кто говорит Богу: “Да будет воля Твоя” и те, кому Бог говорит: “Да будет воля твоя”. Все, кто в аду, сами его выбрали»[1].

Оппонент Платона Кузьмина, Игорь Лысенко в ответном материале «Тест на человечность: о проблеме ада в Православии» предполагает необоснованность использования данной цитаты как аргумента в дискуссии ввиду его несостоятельности. Автор видит в предположении Льюиса ограничение возможных вариантов выбора и приводит в качестве значимых дополнений две категории людей: представителей альтернативных религиозных верований (включая тех, кто физически не мог знать о Христе) и людей с ограниченными ментальными возможностями. Кажется, обстоятельства жизненного пути каждой из групп не дают им никакой возможности что-либо сказать Богу, т.е. узнать и принять Его или отвергнуть.

Я отказываюсь участвовать в возникшей полемике по сути вопроса, но, думаю, взгляды К.С. Льюиса стоит немного прояснить, включив сюда вопрос о соотношении свободы воли и выбора небытия как одной из альтернатив посмертной участи.

Замечания, касающиеся чрезмерного упрощения логических конструкций в адрес известного христианского апологета звучат довольно часто. К примеру, по словам не менее известного христианского ученого и апологета профессора Уильяма Лэйна Крейга, Льюис упускает некоторые возможные альтернативы в своей знаменитой трилемме (Иисус из Назарета: либо безумный, либо обольститель, либо воплотившийся Бог). Это сводит на нет значимость данного утверждения для нужд христианской апологетики.

К сожалению, оба обвинения имеют одно общее слабое место – недостаточно хорошее знакомство с мнениями самого Льюиса и теми контекстами, которые их порождают. В случае трилеммы, Льюис заранее оговаривает круг тех лиц, о которых идет речь[2]. Этот контекст мы можем назвать «внутренним», т.к. он включен в само произведение, где приводится трилемма. Кроме того, Льюис является сторонником консервативных взглядов на библейскую науку, поэтому критика, предложенная профессором Н. Т. Райтом об игнорировании писателем иудейского мессианского контекста, сталкивается с вопросом о предпочтении тех или иных богословских парадигм. Это «внешний» контекст, связанный со взглядами самого писателя.

Вернемся к цитате из статьи Платона Кузьмина и обратим для начала внимание на «внутренний» контекст. Цитата взята из художественного произведения «Расторжение брака». Среди действующих лиц повести ни один не дает повода усомниться в его душевном здоровье, а конфессиональную принадлежность Льюис раскрывает лишь для одного из них. Можно лишь предполагать, что все они принадлежат к Церкви Англии и не являются атеистами или агностиками. Следует ли из того, что если в этой повести нет ни одного кельта, индуса, прокаженного или слепого, блондина или страдающего облысением, то все перечисленные люди лишены возможности встретить Бога? Видимо, нет. Льюис преследует совершенно другую цель. Именно дихотомия лучше всего выражает выбор персонажей повести. Все, кроме одного, ответили на призыв Бога отказом, причем ответили уже в состоянии посмертия.

Часто образы в художественных произведениях Льюиса воспринимаются как аллегорическое переложение догматических истин. Однако форма таких произведений – мифопоэтическая, она отличается от аллегории именно отсутствием полной тождественности прообраза и его отображения[3]. Требовать от писателя точности богослова (этот «статус» Льюиса в Православной Церкви очень часто оспаривается) именно в этом произведении было бы странным. Для вопросов полемики лучше обращаться цитатам из таких произведений, как трактат «Просто христианство», эссе «Страдание», сборник «Письма к Малкольму» и некоторым другим. Либо каждый раз находить и приводить «внутренний» контекст для доказательств.

Теперь обратимся к «внешнему» контексту. Спасутся ли, по мнению Льюиса (не по моему или Англиканского сообщества, или протестантов, или Платона Кузьмина, или слепого блондина, или тем паче кельта), те, кто совершенно не знал о Христе, или же знал, но был последователем другой религиозной системы? Для начала несколько утверждений.

Льюис высоко ценил религиозные системы, существовавшие до возникновения христианства или параллельно с ним, т.к. они могли включать т.н. «светлые мечты» о грядущем Мессии[4]. Значимым доказательством этого служат для писателя мифы Египта, Греции и Скандинавии об умирающем и воскресающем боге.

Для писателя сходство языческих религий с христианством заключалось также в единстве понимания (с несущественными различиями) сути нравственного закона. Платон, Аристотель, стоики и восточные народы согласно признавали существование объективных ценностей[5].

Удивительно, но эти положения стали основой для включения писателя в число сторонников универсализма[6]. Что ж, внимательный читатель произведений Льюиса может отчасти согласиться с тем, что, по мнению писателя, спасение доступно не только христианам. У этого мнения есть как минимум две предпосылки.

1. Льюис, вне всякого сомнения, разделяет мнение многих сторонников апокатастасиса об универсальности действия спасительной воли Бога (universal salvific will). В произведении «Письма к Малкольму» он замечает, что «Христос умер не только для людей вообще, но и для каждого человека в отдельности, как если бы других не было. Мир создан ради каждой человеческой души, каждая душа — цель»[7]. К аналогичному выводу можно прийти, проанализировав письма Льюиса. Христос сошел во ад, чтобы проповедовать умершим, а не избранным. Его призыв услышали и те, кто жил задолго до Него, и те, кто родился уже после Его искупительного подвига[8].

Косвенными доказательствами универсальности спасительной воли служат примеры из художественных произведений писателя. В повестях «Принц Каспиан» и «Последняя битва» лев Аслан (Christ-like figure, т.е. мифопоэтический образ Христа) старается привести некоторых отрицательных персонажей к покаянию и изменению себя. Кроме того, в последнем из названных произведенийАслан обращается к группе персонажей, погибших в сражении. Т.о. речь не идет об изменении для продолжения добродетельной жизни на земле, но для решения их вечной участи.

Будучи уверенным в универсальном действии божественной воли, Льюис все же уверен, что ее можно преодолеть. Здесь исключительно важно учесть значимость концепции суверенности свободы воли, которой придерживается Льюис. Писатель во многих своих произведениях повторяет одно важное утверждение: «Господь поставил Себе правило не менять человека насильно. Он может его изменить и изменит, но только тогда, когда человек Ему поддастся. В этом смысле Он ограничил Свою власть»[9]. В одном из поздних произведений – «Письма к Малкольму» – Льюис замечает, что акт творения связан с «передачей полномочий. Бог ничего не делает Сам из того, что могут сделать Его творения»[10].

Значит человек имеет возможность не только приближаться к Богу, но и отдаляться от Него. Льюис не боится утверждать, что «окончательная утрата хотя бы одной души действительно означает поражение божественного всемогущества (ведь создав существа со свободной волей, Всемогущий с самого начала признает возможность такого поражения)»[11].

Именно здесь проходит разделение между Льюисом и сторонниками апокатастасиса. И продолжается оно до самого ада. Небольшую статью «Беда с этим N!» Льюис завершает следующими размышлениями. «Дело не в том, что Бог “отправит” грешника в ад. В каждом из нас растет и крепнет какое-нибудь свойство, которое само станет адом, если его не вырвать»[12]. Каждый акт ежедневного выбора между добром и злом в жизни человека есть преобразование человеком собственной души, подобное движению по ступеням вверх или вниз. Именно совокупность преобразований, а не желание или прихоть Бога становится причиной «обращения человека в небесное или адское существо»[13].

Вот ответ от Льюиса на вопрос Игоря Лысенко, «почему свободный выбор человека не служить Богу обязательно означает вечные мучения в аду, а не просто вечное небытие?». Небытие нужно выбрать для себя самому, а для писателя очевидно, что выбор будет сделан в пользу пребывания со своими страстями. Страсть дороже небытия и забвения. Именно поэтому в повести «Расторжение брака» почти все персонажи отказываются принять спасение. Другой вопрос, почему Льюис занимает такую позицию? Боюсь, на него ответ мог дать только сам писатель. Моя версия – вот такой системы сотериологических воззрений он придерживался. И третий вопрос: а что представляют собой в понимании Льюиса мучения в аду? Как раз в этом случае есть о чем подискутировать, но уже в другой раз.

2. Еще одну важную цитату, которая не была включена в полемику двух авторов, мы находим в повести «Последняя битва», где можно предположить более значимый для вопросов Игоря Лысенко «внутренний» контекст. Слова Аслана «если служение мерзко, оно не может совершаться во имя истинного Бога, а если служение не мерзко – ложного»[14] обращены:

• к представителю иной веры;
• после его смерти;
• после принятия его в общение с Christ-likefigure (что эквивалентно спасению).

Дальше Льюис выражает мнение, что всякий греховный поступок, совершенный ради Бога, не принимается Им, в то время как всякий добрый поступок, совершенный во имя ложных богов будет Им принят. Схожие высказывания мы находим в трактате Просто христианство. «Мы знаем, что человек может спастись только через Христа, но нам не сказано, что только те, кто Его знают, могут спастись через Него»[15].

О механизме спасения Льюис не говорит прямо, но многие исследователи подчеркивают уверенность писателя в возможности «встречи» со Христом, «знакомства», которое состоится после смерти каждого человека. Это предполагает, что любой человек может узнать в Боге того, к кому были устремлены его чаяния во время земной жизни, либо того, от призыва которого человек так усердно удалялся. Помимо иноверца, к которому была обращена цитата из повести «Последняя битва», этот ответ могут дать и те, кому сделать выбор в земной жизни препятствовало особое состояние психики или физический недуг. Нравственный закон присущ каждому человеку и в определенную меру известен всем, поэтому каждый сможет дать ответ, основываясь на узнавании в Боге Создателя этого закона. О том, что люди с ограниченными ментальными возможностями останутся такими и после смерти, мы рассуждать не будем, но просто подождем доказательств тех, кто готов отстаивать эту точку зрения.

Для уточнения «внешнего» контекста нам необходимо учесть еще как минимум два момента:

1. Для Льюиса исключительно важную роль играет единство верующих со Христом. Не следует забывать, что всехристиане представляют собой Тело Самого Христа, тот организм, через который Он действует[16]. Это единство недостижимо в других религиях, они «неадекватный инструмент» для изучения Бога, в отличие от христианского братства[17]. Другими словами, «возможен лишь один правильный ответ на задачу, все остальные неверны; но некоторые из неверных ответов ближе к верному, чем другие»[18].

2. Единственный грешник из «Расторжения брака»и иноверец из повести «Последняя битва» составляют «подавляющее меньшинство» в числе героев Льюиса[19]. Таким образом, речь идет о возможном спасении не большинства неверующих или представителей других конфессий, а о единицах тех, чьи сердца и желания были направлены к «неведомому Богу» (Деян. 17:23). Можно считать это теологуменом Льюиса.

Очевидно, что еще один ответ Игорю Лысенко от Льюиса состоит в том, что даже те, кто не знал или не мог знать истинного Бога в земной жизни, найдут, что сказать Ему в момент «встречи» с Богом.