XVIII век стал временем возникновения целой сети духовных учебных заведений. Отдельные духовные школы существовали в России и до XVIII века, однако именно в результате церковных реформ Петра I духовные учебные заведения стали открываться во многих епархиях Русской Церкви: к концу столетия Церковь располагала четырьмя духовными академиями, 46 семинариями и многочисленными начальными школами. Преподавание велось на латыни, богословие изучалось по католическим учебникам, адаптированным для православного употребления. Католическое влияние по временам сменялось протестантским, как было, например, при епископе Феофане (Прокоповиче), но схоластические схемы и латинский язык оставались незыблемыми[1].

Духовные школы имели сословный характер, в них обучались преимущественно дети духовенства. Упор в обучении делался на тупое зазубривание материала, не на духовное и богословское развитие личности учащегося, а на полное и безоговорочное подчинение его «школьному» начальству.

В течение XIX века предпринимались попытки улучшить ситуацию: несколько раз в 1808–1814, 1867–1869 и 1884 годах менялись уставы духовных школ. Период реформ в области духовного образования в царствование Александра I сменился периодом стагнации при Николае I. Серьёзные позитивные сдвиги в области образования, наступившие при Александре II, были сведены на нет в эпоху Александра III. Постепенно из преподавания была изгнана латынь, и во второй половине XIX русский стал основным языком преподавания практически во всех школах. Никакие реформы, однако, не могли устранить те основные недостатки, которые были заложены в русские духовные школы в петровскую эпоху. Они остались не устраненными вплоть до революции 1917 года[2].

Помимо богословского образования, духовные училища и семинарии были должны на льготных условиях дать общее образование детям из духовного сословия. Это способствовало появлению в них многих случайных людей. Многие из их воспитанников, лишь из-за невозможности избрать другой путь и поступавшие в семинарии, становились затем убежденными атеистами.

Духовные училища имели статус начальных учебных заведений, семинарии – средних, академии – высших. Большим недостатком духовных школ предреволюционного периода была постоянная ротация руководящих кадров – ректоров и инспекторов, которые назначались из числа учёных монахов, нередко выпускников академий, только что со школьной скамьи, и которые переводились каждые несколько лет.

Революция 1917 года нанесла тяжелейший удар по духовному образованию. Уже в декрете «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» говорилось: «Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается»[3]. Церковным и религиозным обществам запрещалось владеть собственностью, поэтому духовные школы, существовавшие на средства Святейшего Синода, практически теряли финансовую основу, а специальные богословские школы могли создаваться только заново, без предоставления им денежных средств и без права пользоваться учебными помещениями прежних академий, семинарий и духовных училищ, которые подлежали конфискации[4].

К концу 20-х гг. школьное богословское образование совершенно прекратилось на всей территории Советского Союза. Оставалась возможность только для частного индивидуального и нелегального преподавания, которое, видимо, не прекращалось никогда. До 30-х гг. свои духовные школы имели раскольники-обновленцы и самосвяты, но в 30 гг. и эти школы были закрыты[5].

Возможность возрождения духовного образования появилась после 1943 года. Новая духовная школа началась в форме пастырско-богословских курсов и богословского института. Вскоре под руководством митрополита Ленинградского Григория (Чукова) был разработан план перехода на традиционную систему духовного образования. Предполагалось преобразовать богословский институт в духовную академию, а богословско-пастырские курсы в духовную семинарию. При этом академия по своим учебным планам, программам и продолжительности обучения должна была в целом повторить старую академию.

В отличие от дореволюционной семинарии, соединявшей в себе общеобразовательную среднюю школу с богословско-пастырской, новая не ставила цели давать своим воспитанникам полное среднее образование. Обучение в духовной семинарии и академии было рассчитано на четыре года[6]. 15 июля 1946 года пастырско-богословские курсы в Москве, Саратове, Ленинграде, Киеве, Львове, Одессе, Минске, Луцке и Ставрополе были преобразованы в духовные семинарии. 31 августа 1946 года Московские духовные школы были преобразованы в Московские Духовную академию и семинарию. В этом же году открылась Ленинградская Духовная академия[7]. В Центральной России функционировали только Московские Духовная академия и семинария.

Однако во время хрущевских гонений на Церковь с 1960 по 1965 год началось закрытие духовных школ. Окончательная расправа с семинариями начинается в 1960 году. Дела о духовных учебных заведениях, заведенные за 1960 год, полны постановлений руководителей Совета по делам РПЦ о недопущении того или иного кандидата в семинаристы уже после их принятия семинарским начальством.

Закрытие духовных школ производилось под любыми предлогами. Их ликвидации предшествовала соответствующая идеологическая обработка общественного мнения через статьи в прессе, в которых приводились порочащие преподавателей церковных учебных заведений факты, порой не соответствовавшие действительности. Попытки же подвергнутых такой проработке преподавателей заручиться поддержкой и защитой перед общественным мнением у уполномоченного были, как правило, бесполезными[8]. Как это стало уже традицией в советском государстве, закрытие семинарий происходило «по многочисленным мнениям трудящихся», не желающих мириться с существованием «рассадников мракобесия»[9]. Епархиальные архиереи, до которых доходили слухи о предстоящем закрытии находившихся на территории их епархий духовных школ, предпринимали тщетные попытки их сохранения.

К 1965 году у Русской Православной Церкви с ее 100-милионной паствой осталось три семинарии: Московская, Ленинградская и Одесская, которую власти планировали закрыть в ближайшее время, и две духовных академии: Московская и Ленинградская[10]. Из них в Центральной России была по-прежнему одна академия и одна семинария – Московские, расположенные в Троице-Сергиевой Лавре. Число выпускников было невелико. В 1965/1966 учебном году Московскую духовную академию закончили 34 человека, семинарию – 32 человека; Ленинградскую академию 25 человек, семинарию – 12 человек; Одесскую семинарию 13 человек[11]. То, что количество выпускников академий было больше числа выпускников семинарий явилось следствием того, что студентами академий были, как правило, выпускники семинарий, а они уже меньше волновали советские властные структуры. Основное внимание было сосредоточено на абитуриентах семинарий.

Совет по делам религий беспокоило, что подают прошения в семинарии комсомольцы и люди с высшим образованием, со светскими профессиями или со средними рабочими специальностями. Немало было абитуриентов, на которых Совет рекомендовал обратить особое внимание, т. е. как-то не допустить их к получению богословского образования, например, студента 4-го курса пединститута, инструктора райсовета и бывшего заведующего клубом в сельсовете[12].

Уполномоченного Совета по делам религий по Ленинградской области особенно занимал бывший военнослужащий 35 лет, приславший длинное письмо, в котором писал, что на войне, где воевал и был награжден, он пришел к выводу о бессмысленности жизни без Бога и стремится попасть в духовную академию или семинарию, чтобы посвятить свою жизнь служению Богу. По мнению Совета, в духовные школы следовало допускать только посредственности, ничего не обещающие в будущем[13].

Очень ярко вспоминал об этом митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, ныне Святейший Патриарх: «…хорошо помню, что происходило в семинарии в 60-х годах, и меня не покидала тогда мысль, что программа, которая существовала в семинариях и академиях, была приспособлена к достаточно невысокому уровню абитуриентов, которые поступали в советскую семинарию. Известно, почему у студентов был невысокий уровень – потому что людям образованным, подготовленным вход в семинарию был закрыт. Я поступал еще в то время, когда лучшим пропуском в семинарию был диагноз «шизофрения». Если у вас шизофрения, вас могли без экзаменов взять, потому что никакие власти не сопротивлялись этому. А если у вас аттестат с золотой медалью или диплом о высшем образовании – это была уже совершенно другая ситуация, когда поступить в духовную школу было невозможно. Слава Богу, все равно были в семинариях и здоровые, разумные люди, однако общий уровень был невысоким»[14].  

С каждым годом в Церкви все острее стала ощущаться нехватка священнослужителей. Умирали последние представители дореволюционного духовенства. Архиереи были вынуждены рукополагать лиц не только без духовного образования, но часто просто малограмотных.

К худшему изменилась ситуация и в уцелевших духовных школах. Не сумев до конца их ликвидировать, государство пошло по пути жесточайшего контроля над ними. Запрещалось издавать учебные пособия, преподавать общеобразовательные дисциплины (психологию, логику, историю философии, историю литературы), необходимые для усвоения богословия. Власти опасались всесторонне подготовленных священнослужителей[15].

Между тем епархиальные архиереи стремились к тому, чтобы в числе клира и епархий были не только выпускники Духовных семинарий, но и Духовных академий. Митрополит Ивановский и Кинешемский Антоний, желая, чтобы в Ивановскую епархию направлялись специально кандидаты священства из числа выпускников Московской Духовной академии, даже выделял в середине 1960-х годов 15000 рублей на ее поддержание[16]. Действительно, определенное количество духовенства с высшим богословским образованием в епархии имелось. В ограниченном количестве, но направлялись в них выпускники Духовных академий. В 1968 году в Ивановскую епархию прибыли для прохождения служения три выпускника Московской Духовной академии, кандидаты богословия: иеромонах Модест (Кожевников), священники – Н. Винокуров, С. Паршуто[17].

Достаточно высоким был образовательный уровень у духовенства Владимирской епархии в 1970 годы. В 1972 году примерно 20% священников Владимирской епархии имели ученую богословскую степень, в том числе двое – степень магистра богословия, т. е. с духовным образованием духовенства во Владимирской епархии в 1970 годы все обстояло достаточно благополучно[18]. По всей видимости, это было связано с посещавшими ее с экскурсиями иностранными туристами. Тенденция в основном сохранялась и на 1 января 1984 года – в епархии из 70 священников был один магистр и 5 кандидатов богословия[19].

Впрочем, число образованных священнослужителей в епархиях, в связи с давлением советских органов и с рядом других причин, было достаточно непостоянным. Например, в Ивановской епархии в 1968 году имелось только два священнослужителя с высшим богословским образованием, а в 1972 году было уже 7 священнослужителей, имеющих степень кандидата богословия, и один человек с высших духовным образованием без богословской степени; в 1972 году – 8 кандидатов богословия, в 1977 году – 1 магистр и 4 кандидата богословия[20]. Но в то же время, например, в 1972 году в Ивановской епархии почти 50% духовенства не имели духовного образования[21]. Одной из причин этого были всемерные препятствия, которые местные органы советской власти ставили на пути появления в епархиях новых священнослужителей из числа закончивших духовные семинарии и академии[22].

Очень мало среди священнослужителей было людей, имевших высшее светское образование. Это связано с политикой государства того времени. Считалось, что религия несовместима с наукой, а потому в духовных учебных заведениях не могли изучаться светские общеобразовательные дисциплины, а в светских учебных заведениях не могли изучаться богословские науки. Перед каждым желающим поступить в семинарию власти ставили большие препоны.

Например, уполномоченный Совета по Тульской области в своей информации от 9 сентября 1960 года сообщал, что в результате «работы», проводимой с тремя молодыми людьми, подавшими заявления о поступлении в духовные семинарии, один забрал документы и подал их для поступления в лесной техникум, второму не дал рекомендации для поступления епархиальный архиерей и лишь один поехал сдавать вступительные экзамены[23].

Другой пример. В августе 1973 года уполномоченный по Костромской области получил от уполномоченного по Московской области следующее письмо: «В порядке информации и принятия соответствующих мер сообщаю, что в МДС из Костромской области подали заявление на учебу на 1973–1974 учебный год следующие лица… Если располагаете на указанных лиц компрометирующими материалами, то сообщите не позднее 15–20 августа сего года»[24]. Такие письма рассылались и по всем областям.

Получив данный циркуляр, уполномоченные начинали активную работу с «указанными лицами» с целью не допустить их обучения в духовной школе.

Аналогичные письма рассылались даже в годы перестройки, правда, более лояльно сформулированные: «Заявление о приеме на учебу в МДС на 1985-1986 учебный год подал гр. (Ф.И.О.), проживающий в Вашей области (крае, республике). Прошу Вас к 15 августа с. г. сообщить нам характеризующие данные на абитуриента»[25]. Даже в 1987 году верующему человеку, особенно имеющему высшее образование, было непросто поступить в Духовную семинарию[26].

Как отмечал в своем информационном отчете за 1983 год уполномоченный Совета по Смоленской области, «архиепископ испытывает большие трудности в подборе людей из местного населения для направления на учебу в духовные учебные заведения и посвящения в духовный сан. За отчетный год ни одного человека не было направлено в духовные учебные заведения, ни один не был рукоположен»[27].

С юношами, подавшими прошения в семинарию о приеме на учебу, встречались местные уполномоченные, партийные и комсомольские деятели, работники КГБ и военкомата и различными способами, вплоть до отбирания паспортов, удерживали их от поступления. Поступающих часто брали на военные сборы на период сдачи вступительных экзаменов, иногда уже принятым отказывали в прописке[28].

Протоиерей Николай Винокуров вспоминал об этом так: «Когда я вернулся из армии… мне пришел вызов из семинарии.… И вдруг – вызывают в военкомат, отбирают военный билет… приходится ждать. Я спрашиваю военкома: “Я же только из армии пришел, пять месяцев назад?” “А Вас на переподготовку”. “Какая же переподготовка после службы в стройбате?” Ну, я понял тогда, в чем дело. Стал проходить комиссию и на две недели меня задержали»[29]. Правда, о. Николаю удалось тогда поступить в семинарию. Но многим не удалось. Например, в 1961–1962 годах из 560 юношей, подавших заявления о приеме в семинарию, 490 в результате «индивидуальной работы» их забрали[30].

Судьба верующих юношей, попавших в армию в те годы, складывалась по-разному. Так, сестра протоиерея Николая Винокурова, служившего в армии в 1958–1961 годах, вспоминала о тех трудностях, с которыми ему пришлось там столкнуться: «Верующих считали людьми второго сорта, и он попал в стройбат, где было много людей опустившихся, не имевших никаких нравственных ценностей. Особенно возненавидел Николая один солдат. Николай чувствовал это, но всегда был с ним приветлив и молился за него. И когда пришло время им демобилизовываться, то этот солдат, никогда ранее не отвечавшей даже на его приветствия, подошел и сказал: “Ты знаешь Николай, ведь я хотел тебя убить, но что-то мне не дало этого сделать. Прости меня”. И об этом человеке мой брат потом всегда молился.

Было большое искушение и другого рода. Замполит части принес напечатанное на листе бумаги отречение от Бога и заставлял Николая расписаться, угрожал. Но брат ответил: “Если я подпишу это, то я буду предателем. Я этого сделать не могу”. И, несмотря на продолжавшееся давление, неизменно на такое предложение отвечал отказом»[31].

А вот архимандрит Иоанн (Маслов) (в миру Маслов Сергей Иванович) был призван в армию в 1951 году, в 1952 демобилизирован по болезни. Рассказывал, что в армии не скрывал своей веры. Над койкой повесил икону, и никто его не ругал, наоборот все уважали[32].

Объяснить такую разницу, наверное, можно тем, что один попал в армию в разгар хрущевских гонений, а другой – в период благоприятный для Церкви в советском государстве.

Необходимо рассмотреть вопросы и о порядке присуждения ученых степеней в Православной Церкви этого времени (в основном сохранившихся до настоящего времени).

Все выпускники Духовной Академии обязаны были писать курсовые сочинения. Назначались два рецензента, которые свои отзывы читали на высшем заседании Ученого Совета. Если они находили работу хорошей, то рекомендовали Совету присвоить выпускнику первую ученую степень кандидата богословия. На защиту выпускник вызывался только в том случае, если у членов Совета возникали какие-либо сомнения. Но это было очень редко. Как правило, присуждали ученую степень или озвращали работу по решению Совета без вызова выпускника[33].

Магистерская работа являлась уже достаточно объемным трудом; порой состояла из нескольких томов, но не всегда ее научное качество соответствовало объему. Защита была открытой, назначались два оппонента. Магистр богословия мог получить ученое звание профессора.

Что касается защиты докторских диссертаций, то заслуженный профессор Московской Духовной Академии К.Е. Скурат, защитивший ее в 1978 году, так вспоминал об этом: «В отношении защиты докторской диссертации следует отметить, что в те годы в Московской Духовной Академии существовала практика присваивать степень доктора только на основании отзывов официальных оппонентов и в результате дискуссии между членами Ученого Совета – без вызова на защиту соискателя. Защита могла проводиться только по желанию диссертанта»[34].

Таким образом, практика присуждения ученых степеней в духовных учебных заведениях существенно расходилась с принятой в государственной системе образования.

Нужно отметить, что многие из священнослужителей, заканчивавших духовные академии и получавших ученые богословские степени, считали, что превосходят имеющих аналогичное советское государственное образование или по крайней мере не уступают им.

Протоиерей Николай Винокуров вспоминал: «Внешние, я бы сказал, к нам хорошо относились. Они говорили: “Вот у вас труднее учиться, чем в светском вузе”»[35].

Протоиерей Алексей Тумин писал об этом так: «…отношение к академистам было лояльное, и, можно сказать, почтительное. И в церковном и в светском мире академическое образование считалось высшим»[36].

В то же время государственные чиновники были иного мнения. Так, например, бывший заместитель председателя Совета по делам религий при СМ СССР Г.А. Михайлов в своих воспоминаниях о скончавшемся в 2001 году протоиерее Николае Винокурове (который получил степень кандидата богословия в 1969 году) писал: «Сегодня принимают священнический сан молодые люди подчас всесторонне образованные, за плечами у иных светские ВУЗы, а то и аспирантура. В сравнении с ними, казалось бы, меркнет образ отца Николая, имевшего лишь степень кандидата богословия»[37]. И это при том, что в своих воспоминаниях Генрих Александрович ставит задачу писать об отце Николае и всем, что с ним связано, только хорошее.

Впрочем, достаточно невысокую оценку давали ученым работам, защищенным в духовных академиях, и некоторые из их преподавателей. Так, иеромонах (в настоящее время митрополит) Иларион (Алфеев) в 1997 году писал: «Диссертации – как магистерская, так и докторская – должны оцениваться из качества, а не из количества страниц. В наших духовных академиях иногда представляют на соискание магистерской степени восьмитомный труд, посвященный богословию какого-нибудь автора, – при этом первые четыре тома составляют пересказ основных сочинений этого автора, а последние четыре – «симфонию» по его трудам (тот же материал, только организованный тематически). Научное значение такой диссертации, по сути, равно нулю, но труд в нее вложен немалый. Оппоненту тоже не так легко найти время, что бы прочитать восемь томов; в результате в некоторых духовных академиях магистранты допускаются до своей защиты по несколько лет»[38]. Однако в настоящее время ситуация изменяется в лучшую сторону; требования к церковным диссертациям приближаются к предъявленным ВАК РФ.

В исключительно сложных условиях «советская» духовная школа сумела преодолеть такой важный недостаток дореволюционной, как сословность, избавилась от избыточных общеобразовательных дисциплин. Между тем она не была идеальной. Советское атеистическое государство всячески способствовало подрыву авторитета духовных учебных заведений. Оно препятствовало появлению в них сильных ученых и преподавателей, учебный процесс строился таким образом, что академия во многом дублировала семинарию, даже в академии не было специализации. Было запрещено преподавание таких полезных для священнослужителей дисциплин, как философия, педагогика, психология. Духовная школа превращалась в учебное заведение «второго сорта» по сравнению со светскими техникумами и тем более вузами.

Государство всячески препятствовало поступлению в духовные учебные заведения талантливых молодых людей. Особенно трудно было поступить имеющим высшее светское образование. При ограничении количества потенциальных абитуриентов духовных школ уполномоченные Совета опирались на помощь партийных и советских органов, военкоматов. Большинство из открытых в послевоенное время духовных учебных заведений во время хрущевских антицерковных репрессий были закрыты. Прием в оставшиеся был строго ограничен.

Церковная наука в советской духовной школе была также не на высоте. Многие впечатляющие по своему объему диссертации, по сути, не имели научной ценности. Советские властные структуры стремились к тому, чтобы и преподавание в духовных школах по возможности велось с материалистических позиций. Предполагалось, что это будет способствовать отходу учащихся от веры.

 Однако даже сильное давление атеистического государства не смогло полностью уничтожить систему духовного образования в России в этот период. Тысячелетие крещения Руси Русская Православная Церковь встретила, имея две Духовные академии и три семинарии.