Автор считает правомерным допущение идеи о вмешательстве Бога, так как строго рациональное осмысление эмпирических данных, без допуска недоказуемых метафизических суждений, недостижимо.
Шахов выделяет два вида пути преодоления противостояния между наукой и религией:
1. Выявление несоответствия самой науки критерием «классической научности» снимает антитезу между научным и религиозным знанием.
2. Обращение к объединяющему фактору: уверенности в том, что знания науки и религии соответствуют объективной реальности.
Автор вслед за Вайнгартнером отмечает что значительная часть научного знания является теориями и методологическими приемами, принимаемыми без исчерпывающих оснований, то есть «научной верой» (с. 67).
Под религиозным знанием Шахов подразумевает ортодоксальное богословское учение, которое включает получившие религиозное осмысление факты и теории естествознания и утверждения о мире, считаемые богооткровенными истинами.
В гносеологическом плане нельзя противопоставлять веру и знание. Веру, в том числе и религиозную, следует трактовать как «вероятное знание» — «решение принимать нечто потенциально допустимое за истинное» (с. 68). «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1).
Важно то, что в отношении веры, принципиально недоступной превращению в достоверное знание, следует признать, что она может содержать представления, соответствующие действительности, и в этом смысле быть знанием (с.68).
Вайнгартнер утверждает, что в отличие от знания основания для веры никогда не бывают совершенно достаточными. Вместе с тем, как у научной, так и у религиозной веры имеются основания, являющиеся хоть и недостаточными, но необходимыми условиями для них. Эту мысль Вайнгартнера Шахов кладет в основу дальнейших рассуждений.
Он считает, что «совершенно достаточные основания», отделяющие веру от знания, на практике достижимы только в простейших ситуациях. В большинстве случаев можно говорить о некоем «верознании», основанном на вполне достаточных основаниях.
Отличие науки от философии и религии состоит в мере возможности и в мере растянутости во времени экспериментальной проверки, а также в неоднозначности интерпретации результатов.
Методология науки минимизирует количество принимаемых на веру предпосылок. Теология расширяет перечень предпосылок, вводя догматы, не кажущиеся самоочевидными. Строгого критерия демаркации, отделяющего «более обоснованное» научное знание от «менее обоснованного» религиозного, не существует. Единственным способом рационалистической оценки истинности некоторых эмпирически непроверяемых утверждений о бытии, содержащихся в религиозном знании, может быть оценка их объясняющего потенциала (с. 70).
Автор считает, что теология не должна отрицать критического научного испытания тех догматических истин, которые принципиально допускают возможность такой проверки. Истинный догмат не будет опровергнут, но будет обогащен научным знанием. В то же время критический метод не должен превращаться в поиск способа изгнать возможность сверхъестественного объяснения (с. 71).
Говоря о неопровержимости религиозного знания, Шахов делает три оговорки:
1. Опровержение религиозного догмата невероятно, но возможно. Догматы, основанные на откровении, содержат утверждения об объективной реальности, но решение об их истинности опирается не на эмпирическую базу. Такими догматами научное знание не занимается, и соприкосновение науки и религии не происходит. Иначе обстоит дело с догматами, описывающими отношение сверхъестественного и земного. Для верующих они неопровержимы, но потенциально опровергаемы.
2. Небуквальное истолкование сакральных текстов делает возможной реинтерпритацию при угрозе фальсификации.
3. Неопровержимость и непроверяемость догматов не является спецификой только религиозного знания. Автор выделяет два вида научных утверждений, также фактически не подлежащих критическому пересмотру: методологические предпосылки, делающие возможным сам процесс познания (мир подчинен законам, многообразие может быть сведено к единому началу, истина отличима от заблуждения) и теории, интенсивность которых доказана надежно и не обсуждается (с. 72)
В последнее время наблюдается новая тенденция: религиозное знание объявляется одним из способов субъективного восприятия реальности. Оно якобы не может быть оценено с точки зрения истинности, также умалчивается о его соотношении с реальным бытием. Такой взгляд сходен с релятивизмом в науке. Релявитивизм провозглашает отказ от поисков единственной верной теории. В этом смысле теология в самооценке ближе к научному реализму (с. 74). Релятивизм хотя и принижает научное знание, лишая его объективности, но лишает религию истинности, низводя до субъективного мироощущения.
Далее автор критикует позицию Никифорова А.Л. (Никифоров А.Л. Философия как личный опыт // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. — М.,1990), согласно которой множественность философских (и богословских) теорий и невозможность их эмпирической проверки не позволяет рассматривать их как описание реальности.
Шахов отмечает, что победа единственно верной точки зрения в философии или религии невозможна не столько из-за изъянов в её рациональном основании, сколько по социальным и психологическим причинам.
Автор делает вывод, что религиозное знание есть информация о мире, невозможность проверки которой ничего не говорит о его истинности или ложности. Жесткое недопущение в науке гипотезы о Божественном вмешательстве не есть логическая необходимость, а всего лишь идеологический отголосок противостояния науки и религии (с. 76).