Тема свободы в жизни человека на протяжении последних столетий является одной из ключевых. Это подтверждается и широко развернутой в мире борьбой за права человека. На первый план выходит свобода внешняя, в то время как о свободе внутренней все чаще забывают. В современном обществе налицо подмена духовной свободы свободой страстей и желаний. О христианском и секулярном понимании понятия «свобода» пишет протоиерей Сергий Точёный.

Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям:
если вы пребудете в Слове Моем, то вы истинно Мои ученики,
и познаете Истину и Истина сделает Вас свободными.
И  ответили Ему: мы – дети Авраама, и не были никогда рабами никому же:
как Ты говоришь – будете свободны. Иисус отвечал им
-Истинно, истинно говорю вам, что всякий, делающий грех есть раб греха.  

Ин. 8, 31-36

 

Слабость института прав человека — в том, что он, защищая свободу выбора,
все менее и менее учитывает нравственное измерение жизни и свободу от греха.
Общественное устройство должно ориентироваться на обе свободы,
гармонизируя их реализацию в публичной сфере. Нельзя защищать одну свободу,
забывая о другой. Свободное стояние в добре и истине невозможно без свободы выбора.
Равно и свободный выбор теряет свою ценность и смысл, если обращается ко злу.

Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека. Гл II. Свобода выбора и свобода от зла[i].

 

Человек создан по Образу и Подобию Божию, что предполагает, естественно, наличие в человеке богоподобных свойств. Свобода (как свойство Божие) дарована человеку, поэтому нет ничего удивительного в том, что свое счастье человек не может представить без свободы. («Понимание свободы имеет несколько измерений. Здесь отметим три, как имеющие наибольшее отношение к вопросу о свободе христианина. Первое – метафизическое...  свобода воли... в нравственном самоопределении личности перед лицом добра и зла... Второе – свобода духовная... власть человека над своим эгоизмом, своими страстями, греховными чувствами, желаниями – над самим собой... Третье – социальные свободы. Они означают совокупность определенных прав личности в государстве, в обществе»[ii]).

Понятно, что люди неверующие понимают свободу лишь внешне – как отсутствие подчиненности кому-либо (идеал свободы для них – такая вседозволенность, когда можно делать все, что не ограничивает внешнюю свободу другого человека).  Удивительно, однако, когда люди, считающие себя христианами, уподобляются тем иудеям, которые сугубо плотски воспринимали слова Христа Спасителя, что фактически уничтожает суть сказанного Им. В последнее время в связи с почти всеобщим забвением истинной цели жизни христианской – стяжания благодати Святого Духа[iii] – заметно стало желание некоторых если не изменить сам текст Священного Писания (такое тоже не редкость), то хотя бы внести в него новый смысл, доступный и приемлемый для сугубо плотского понимания. «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием» (1 Кор. 2, 14). Это мы видим на каждом шагу, ибо и мы сами, и окружающие нас не духовны, а душевны, находимся еще в ветхости. В лучшем случае сознаем себя такими, боремся, желали бы быть духовными, но недостаточно делаем для достижения этого. Мы можем и ценить духовных людей, но познать и понять их не можем, а считаем их духовными с чужого мнения, большей частью ошибочно. Плотского же человека надо поставить еще ниже душевного. Термин «ветхий человек» можно отнести и к душевному, и к плотскому. Оба еще ветхи, не обновились. Однако плотский человек грубее, чем душевный, более материален, слабее верует или и вовсе не верует в Иисуса Христа, о духовном же не имеет никакого понятия (см.: Гал. 5,19-21). Мирские люди (новый термин, т.е. душевные и плотские) называют «духовным» имеющего сан священника или монашествующих, или всякого даже, кто немного начинает читать псалтирь, ходить в церковь и читать духовные книги. Из вышесказанного видно, насколько это ошибочно. Также и многие книги называют духовными, если только в них говорится о духовных предметах. Между тем духовных книг почти нет. Только Священное Писание и творения св. отцов духовны. На них-то и можно немножко понять опытно, что значит «духовный». Сравни писания Игнатия Брянчанинова и каких-либо профессоров богословия. Какая резкая разница! Ты это хорошо ощущал[iv].

Ошибкой, однако, будет считать, что стремление это является чем-то новым и необычным (вспомним напр. св. прав. Симеона Богоприимца, который, будучи человеком богобоязненным, тем не менее подвергся искушению плотского истолкования пророчества о бессеменном зачатии Христа Спасителя: занимаясь переводом книг Исаии, он, когда достиг пророчества: «Се Дева во чреве зачнет и родит Сына» (Ис. 7, 14),  усомнился и хотел изгладить это пророчество, но Ангел Господень явился ему и, удержав руку, сказал: «Веруй тому, что написано; ты сам узришь событие величайшего таинства; ибо не увидишь смерти, пока не увидишь имеющего родиться от Пречистой Девы Христа Господня»). Мы видим здесь действие плотского мудрования, присущего в том числе и людям не просто верующим, но избранникам Божиим, например пророку Захарии, отцу св. Иоанна Крестителя (Лк. 1,18). Вот эта-то мудрость «земная, душевная, бесовская» (Иак. 3, 15) такие трудные для своего восприятия места Священного Писания всегда старается подверстать под свое разумение, особенно когда речь заходит о крестоношении. Небезызвестно и нам, что «слово крестное– погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть. Писано бо есть: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну. Где премудр, где книжник, где совопросник мира сего? Не обуи ли Бог премудрость мира сего? Понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростью Бога, благоизволил Бог буйством проповеди спасти верующих. Понеже и иудее знамения просят, и эллины премудрости ищут: мы же проповедуем Христа распята: иудеем убо соблазн, эллином же безумие, самем же званным – иудеем же и эллином – Христа, Божию Силу и Божию Премудрость» (1 Кор. 1, 22-24).

Хотя придание мирского понимания словам Священного Писания касается всех аспектов жизни, в наибольшей степени, наверное, это касается понимания свободы. «Справедливо замечает Блаженный Феофилакт Болгарский, что учение Господа о духовной свободе не удовлетворило таких Его учеников, которые были учениками только по имени и по положению, и, не приемля, как следует, Слова Господня, которое Дух и Жизнь (Ин. 6; 63), желали бы приспособить это слово к земному своему благосостоянию, т.е. дать Слову Божию плотское значение и действие»[v]. Поэтому, хотя нигде в Писании не сказано о том, что социальная (внешняя) свобода имеет непреходящую абсолютную ценность (наоборот – отовсюду мы слышим предупреждение об опасности попадания таковой свободы в руки неутвержденных в вере и благочестии: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к (угождению) плоти, но любовию служите друг другу» (Гал. 5,13), ибо  "все мне позволительно, но не все полезно; Все мне позволительно, но не все назидает" (1 Кор. 10, 23)) приходится признать, что многими эта внешняя свобода уже воспринимается как благо абсолютное и бесспорное.

Сто пятьдесят лет назад (в 1859 году) святитель Игнатий (Брянчанинов) выступил против неправильного перевода на русский язык слов св. ап. Павла «рабом ли ты призван - не смущайся, но, если можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся» (1 Кор. 7,21) – вот это-то окончание «лучшим воспользуйся» и не соответствует оригиналу – ни греческому, ни латинскому, ни церковнославянскому, ни самому духу Священного Писания, ни контексту (читая эти стихи вместе, нельзя не заметить чужеродности этой вставки: «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов». Намного логичнее  звучит: «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то больше поработи себе. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов»).

Обоснование правильности славянского перевода «больше поработи себе» святитель Игнатий (Брянчанинов) утверждает ссылкой не только на общий  контекст, но и на толкование этих слов (буквальный перевод с греческого: «Но аще и можеши свободен быти, наипаче употребляй сего») святителем Иоанном Златоустом: «Это значит: тем больше поработи себя. И почему повелевает пребывать рабом могущему освободиться? Чтоб показать, что рабство не приносит никакого вреда, напротив – приносит пользу. Не неведаем, что некоторые это “наипаче употребляй” думают сказанным о свободе, говоря: если можешь освободиться – освободись. Это изречение было бы вполне противно цели Павла, если б оно имело такое значение. Он не мог приказывать рабу отыскивать свободу в то время, как утешает раба и объясняет ему, что он нисколько не повреждается (от рабства)». «Употребляй сего» значит: употреби рабство посредством смирения в сильное средство спасения. Слова Апостола «ценою куплени есте: не будите рабами человеком» Златоустый объясняет так: «Это сказано не только рабам, но и свободным. Может раб, будучи рабом, не быть рабом, и может быть рабом и тот, кто свободен. Каким образом можно не быть рабом, будучи рабом? Делая все ради Бога, без притворства, работая не только пред глазами (господ): это-то значит работать человекам и (вместе) быть свободным. Опять: как может кто-нибудь, будучи свободным, соделаться рабом? (Это совершается), когда кто-нибудь проходит между человеками служение лукаво, или ради чревообъядения, или ради страсти к деньгам, или с целью властолюбия.Таково христианство: оно и в рабстве доставляет свободу. <...> Подлинно, если нам не причиняют вреда ни смерть, ни бичевания, ни узы, ни тем более рабство. <...> Вредно не это рабство, возлюбленный, а рабство истинное – рабство греху. Если ты не подвергся ему, то дерзай и радуйся; тебе никто не может причинить никакого зла, потому что ты чужд рабства в душе своей. Если же ты подвергся ему, то хотя бы ты был тысячекратно свободен, свобода не принесет тебе никакой пользы»[vi].

С этим вполне согласны также слова св. ап. Павла и в других Посланиях (напр., к Ефесеянам (Еф. 6, 5-9)[vii] и к Филимону[viii]), а с апостолом Павлом вполне единодушен св. ап. Петр: «Раби, повинуйтеся во всяцем страсе владыкам, не токмо благим и кротким, но и строптивым. Се бо есть угодно пред Богом» (1 Пет. 2,18-19). Отметить надо, что апостолы единомысленны не только между собой, но прежде всего со словами Христа Спасителя: «Если кто хочет идти за Мною, да отвергнется себя и возмет крест свой» (Лк. 9,23) – речь идет об отсечении своей воли, которая «есть медная стена между человеком и Богом»[ix], поэтому и сказал авва Пимен Великий, что равны следующие три: когда кто безмолствует правильно, когда кто болен и благодарит Бога, когда кто находится в нелицемерном послушании. У этих трех – одно делание[x], и это делание – отсечение воли падшего естества.

«Однажды о. Вениамин Калягрский, гуляя в праздничный день по монастырскому лесу с о. Силуаном, предложил ему пойти к замечательному и весьма известному тогда на Афоне старцу – о. Амвросию, духовнику Болгарского монастыря “Зограф”. Силуан немедленно согласился... Идут... О. Вениамин полюбопытствовал, о чем Силуан будет спрашивать старца Амвросия.

-Я ни о чем не думаю спрашивать старца, – ответил Силуан, – у меня сейчас нет никаких недоумений.

- Тогда зачем же ты идешь?

- Я иду, потому что ты так хочешь.

- Но ведь к старцам ходят ради пользы.

- Я отсекаю мою волю перед тобой, и в этом моя польза, большая, чем от какого бы то ни было совета старца»[xi].

Скажут, что это для монахов только. Но разве слова Христа Спасителя («и аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два» (Мф. 5, 21)) обращены к монахам, или ко всем, верующим в Него? Сбывается ведь не только над монахами слово Господне: «Блаженни слышащии Слово Божие, и храняще е» (Лк. 11, 28)[xii]. Тем более что речь идет о вере: или мы верим в случайность, или – в Божественный Промысл, который лучше знает, кому что полезно (потому что одному свобода внешняя на пользу, а другому нужны некие внешние ограничения для наилучшего духовного восхождения («Когда ты был юн, поясался сам и ходил куда хотел, а когда состареешися, ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши» (Ин. 21, 18), – в любом случае мы не умнее Бога[xiii])), что своей жизнью засвидетельствовало множество святых, например св. прав. Иоанн Русский, потому что когда всем стало ясно, что Иоанн – раб Божий, все – и турки, и греки – стали почитать его, называя «вели» (святой), со страхом и уважением смотрели на него, и никто больше не смел обижать русского раба. Его господин с женой упрашивали его перейти из конюшни в дом, находящийся рядом, но святой отказался. Мы видим, что поистине «имеющий духовную свободу нисколько не нуждается в гражданской: он – в рабстве, в тюрьме, в оковах, в руках палача – свободен. Напротив того, лишенный духовной свободы хотя бы пользовался гражданской свободой, хотя бы пользовался полным гражданским благоденствием, есть раб греха и страстей, есть узник и раб вечный»[xiv]. На св. прав. Иоанне Русском подтвердилась истинность слов, сказанных за много столетий до этого: «Если Бог захочет, то и сарацинское сердце умилостивится», и  другое Писание глаголет: «Поэтому Бог проявляет милость к тем, к кому Он сам хочет, и ожесточает тех, кого хочет ожесточить» (Рим. 9,18).

Могут возразить, что от послушания и есть кому-то польза (монахам и исихастам), но я-то и на свободе никакого вреда особо от свободы не ощущаю. Из того, что мы пока вреда не ощущаем, еще не следует отсутствие вреда. Я не знаю другой причины падения, кроме той, когда кто верит своему сердцу: «Некоторые говорят: оттого падает человек или от того; а я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме сего, когда человек последует самому себе. Постарайтесь и вы, братия, вопрошать и не надеяться на себя. Познайте, какое в сем деле безпечалие, какая радость, какое спокойствие. Однако, иной может подумать: если кто не имеет человека, которого он мог бы вопрошать, то что в таком случае должно ему делать? Правда, если кто хочет истинно, всем сердцем, исполнить волю Божию, то Бог никогда его не оставит, но всячески наставит по воле Своей. Поистине, если кто направит сердце свое по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя сказать ему волю свою. Если же кто не хочет искренно творить волю Божию, то хотя он и к пророку пойдет, и пророку положит Бог на сердце отвечать ему сообразно с его развращенным сердцем, как говорит Писание: и пророк аще прельстится речет слово, Аз Господь прельстих пророка того. (Иез.14;9) Посему мы должны всею силою направлять себя к воле Божией и не верить своему сердцу»[xv].

«По плодам их узнаете их» (Мф. 7,16). Плоды же современных (внешних) свобод известны, об этих плодах провидчески две тысячи лет назад сказал св. ап. Павел: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим. 3,1-5).

Где же можно найти таковых? Как ни прискорбно, но легче  всего как раз там, где торжествует свобода внешняя, именуемая «правами человека». Если св. ап. Павел говорил: «…внешний  наш человек тлеет, а внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4,16), то здесь мы видим «плоть, скачущу яко жребя» со всеми вытекающими для души тлетворными последствиями. Вот уж поистине «"свобода, не ограниченная" любовью страха Божия, убийственна для человека… К сожалению, реальная власть в современном мире... решительно отвергает саму идею духовной свободы и насаждает свободу плоти... Свобода слова, печати и проч., не подчиненные идее любви к человеку... легко превращаются в инструмент лжи, пропаганды разврата, насилия, сатанизма и проч., т.е. становятся узаконенным орудием зла. Возникает принципиальный вопрос: могут ли в таком качестве эти свободы быть отнесены к категории Добра?.. Подмена идеи духовной свободы идеей свободы самых мерзких похотей – вот смертельная не только в духовном, но и в физическом смысле угроза... Ибо страсти ненасытны и по мере своего удовлетворения становятся все более разрушительными и бескомпромисными. Где свобода становится над любовью, там кончается человек богоподобный и начинается человеко-зверь, для которого не существует никаких других ценностей, кроме него самого... Потому такая свобода легко продается за элементарный комфорт... И этот отказ... вполне закономерен: страсти, получая свободу и изнутри порабощая человека, делают его сластолюбивым, эгоистичным и тем самым все более способным продать первородное достоинство своей личности за чечевичную похлебку скоропреходящих удобств и прихотей... Откровение апостола Иоанна Богослова совершенно определенно предвозвещает всеобщее добровольное рабство всемирному обманщику и тирану за обещание земного рая: И поклонятся ему вси живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни (Откр.13, 8)»[xvi].

Если разобраться, то скорби – лекарства горькие, но целебные, очищающие душу от страстей (т.е. того, что причиняет ей страдания): гордости, сребролюбия и сластолюбия (а также их дочек, внучек и прочих потомков), а люди (через которых скорби приходят) – «шприцы», с помощью которых лекарство доставляется душе (т.е. слепые орудия в руках Всеблагого, Всесилного и Всеведущего  Врача – Бога (что не освобождает их, конечно, от ответственности за плохие поступки)). «И везде находим мы, что отцы, сохранив и возложив на Бога все, даже и самое малое, обрели покой. Таков был тот святой старец, которому во время болезни брат влил в пищу вместо меда льняное масло, которое очень вредно... с какой кротостью он отвечал: «Не скорби чадо, если бы Богу угодно было, чтобы я ел мед, то ты влил бы мне меду»... Мы же в каждом деле устремляемся на ближнего, порицая и укоряя его, как нерадивого и не по совести поступающего... Где пророк Давид, который сказал о Семее: оставите его, и тако да проклинает, яко Господь рече ему проклинати Давида (2 Цар. 16, 10). Мужу ли убийце говорил Бог, чтобы он проклинал пророка?.. Но пророк, имея разум (духовный) и зная, что милости Божией ничто так не привлекает на душу, как искушения, и особенно наносимые и налагаемые во время скорби и нужды, сказал (это)... Для чего? Негли призрит Господь на смирение мое и возвратит ми благая вместо клятвы его (2 Цар. 16, 12) Мы же не хотим сказать (так)… И тогда как мы могли бы получить большую пользу от подобных (случаев), мы делаем противное и вредим сами себе, не разумея, что Промыслом Божиим все устраивается на пользу каждого»[xvii].

Дети свято верят в единство формы и содержания, ввиду чего им трудно понять, как это полезное может быть горьким (поэтому даже сладкая каша теряет свою привлекательность на фоне более сладкой конфеты (часто, кстати, то, что одному кажется сладким, то для другого невыносимо горько, например, комната 15м2 после 10м2 будет казаться просторной, а после 20м2 – тесной)). Взрослея (т.е. познавая свою поврежденность) душа уже ожидает посещения врача, готовясь принять целебный укол, не думая, что это будет безболезненно (укрепляясь, однако, тем, что добрый Бог не попустит зла, только если оно не явится причиной добра: яко судьбы Твоя благи (Пс.118;39): «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших. Как дождь и снег нисходит с неба и туда не возвращается, но напояет землю и делает ее способною рождать и произращать, чтобы она давала семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест, – так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, – оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его» (Ис. 55; 9-11)), и не гневаясь на шприц за то, что он причиняет боль[xviii], т. к. понимает, что как бы ни был тяжел крест, дерево, из которого он сделан, выросло на почве нашего сердца. «Мы потому только согрешаем в искушениях, что мы нетерпеливы и не хотим перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас выше силы нашей, как сказал апостол: «верен Бог иже не оставит нас искуситися паче, еже можем» (1 Кор. 10,13)... Если даже страсть и тревожит нас, то мы не должны этим смущаться, ибо смущаться есть дело неразумия и гордости. Ты образовал ее, имеешь ее в себе и смущаешься? Принял залоги ее, и говоришь: зачем она тревожит меня? Невозможно, чтобы тот, кто исполнял страсти, не имел от них скорби. Сосуды их, как сказал авва Сисой, находятся внутри тебя; отдай им залог их, они отойдут от тебя... Итак, если он смирится пред Богом, понесет иго скорби и искушения с благодарностью и немного поборется, то помощь Божия освободит его. Если же он будет убегать труда и предастся плотскому наслаждению (в греч.: упокоению), тогда насильственно и принужденно уведен будет в землю ассириан и поневоле будет служить им. Тогда уже пророк говорит им: молитися за житие Навуходоносора, ибо в жизни его заключается ваше спасение (Вар.1,11-12). Молиться о жизни Навуходоносора значит, что человек не должен малодушествовать в печали, происшедшей от случившегося с ним искушения, и не уклоняться от него, но переносить его со смирением, считая, что он должен был потерпеть это. Пусть он признает себя недостойным освободиться от тяготы, но более (достойным) того, чтобы искушение продолжалось и укрепилось против него. И сознает ли он в себе вину, или в настоящее время не сознает, он должен веровать, что у Бога ничего не бывает без суда или неправедно, как говорил один брат, скорбя и плача о том, что Бог взял от него искушение: «Господи, ужели я недостоин и мало поскорбеть?» Повествуется также, что ученика великого старца постигла плотская брань, и старец, видя труды его, сказал ему: «Хочешь ли, я помолюсь Богу, чтоб он облегчил тебе сию брань?» Но ученик отвечал: «Хотя я и тружусь, отче, но вижу в себе плод от труда; итак, лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение»[xix].  

И если еще со времен апостольских известно, что «многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие (Деян.14;22)» , то нам  надо помнить еще и о том, что в наше время люди спасаются не подвигами, т.к. время подвигов прошло, а терпением скорбей: «Некогда святые отцы Египетского скита произнесли пророчество о последнем роде христиан. «Что сделали мы?» — говорили они. Один из них, великий по жительству Авва Исхирион отвечал: «Мы соблюдали заповеди Божии». Затем спросили: «Что сделают те, которые будут после нас?» «Они, — сказал Авва, — будут иметь делание вполовину против нашего». Тогда спросили его: «А  те, которые будут после них?» Авва Исхирион ответил: «Они отнюдь не будут иметь монашеского делания: но их постигнут напасти, и они, подвергшись напастям и искушениям, окажутся больше нас и больше отцов наших»[xx]. «Святые угодники объясняют нам, что в последние времена монашества не будет вовсе, или кое-где хоть останется наружность, но без делания монашеского. Не будет никаких собственных подвигов у ищущих Царствия Божия. Спасаться же будут только терпением скорбей и болезней. Почему не будет подвигов? Потому что не будет в людях смирения, а без смирения подвиги принесут больше вреда, чем пользы, даже могут погубить человека, так как они невольно вызывают высокое мнение о себе у подвизающихся и рождают прелесть. Только при руководстве очень опытных духовных людей могли бы быть допущены те или иные подвиги, но их теперь нет, не найти. Руководителем является Сам Господь, да отчасти книги, кто имеет их и может понимать. Как же руководит Господь? Попускает гонения, оскорбления, болезни, длительную старость с тяготой и немощами»[xxi].

Из скорбей же послушание старшим  есть самая простая и низшая ступень смирения, вторая ступень – послушание равным, и третья (высшая степень смирения) – послушание младшим[xxii]. Но где уж нам говорить о высших степенях смирения, когда и на самую низшую вскарабкаться с трудом кому удается. «Дурным тоном» считается уже послушание детей родителям, жен – мужьям, подчиненных – начальникам, а злословие высших стало самым обыденным делом, как будто слова Священного Писания уже ничего не стоят[xxiii]. Практически в каждом доме есть теперь информационное «окно», из которого торчат ветки «святого леса», на которых висят плоды, «красивые на вид, приятные на вкус и вожделенные, потому что дают знания». Фабрика грез формирует тип человека, который «сам себя сделал», у которого есть права – и это самое главное в его жизни. Наличие пороков объявляется признаком свободы, а упоминание о борьбе со страстями – давлением и вторжением в личное пространство.

И уже за грохотом слоганов: «мы заботимся о вас», «бери от жизни все», «ведь вы этого достойны» слышим ли мы слова «в терпении вашем стяжите души ваши» (Лк. 21, 19), верим ли сказавшему «у вас и волосы на голове сочтены» (Мф. 10, 30, Лк. 12, 7, Лк. 21, 18), вдохновляемся ли тем, что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8,18) и помним ли, что «претерпевый до конца – тот спасен будет» (Мф. 10,22). Вот и получается, что одни люди говорят Богу: «Да будет Воля Твоя» (заканчивая этими словами всякое обращение свое к Богу, подобно тому, как и Христос Спаситель в Гефсиманском саду), другим же Бог говорит: «Да будет воля твоя».

Большой ошибкой, однако, будет сказать, что люди не готовы к страданиям. Мы будем недалеки от истины, сказав, что все без исключения люди (и верующие и неверующие) к страданиям готовы. Мало того – современный секулярный мир воспевает страдания и прославляет тех, кто их терпеливо переносит при одном только условии: когда человек понимает, для чего это нужно (как Карабас Барабас: «Да, я готов унизиться!»). Поэтому героями современных умов становятся: футболист, вышедший с травмой на поле; певица, выступившая на сцене с гриппом; президент, прервавший свой отпуск из-за чрезвычайной ситуации и т.д. и т.п. Могут понять, когда для спасения всего тела от гангрены надо ампутировать ногу или пройти курс химиотерапии для лечения онкологических заболеваний, но почему надо страдать для исцеления души от гордости, зависти, злопамятства, сварливости и т.п. – непонятно. Один и тот же человек готов не спать ночь перед экзаменом, но провести также ночь в подготовке к причастию он совершенно не готов (поэтому он выступает за отмену говения). Человек готов проговорить с другом обо всем на свете до утра, но беседовать в молитве с Богом (которого – он уверен в этом – он любит) так долго он не способен (и за отмену молитвенного правила – тоже). Стоять перед начальником навытяжку можно и два часа, а пребывать на службе в храме нет сил больше пяти минут (за сокращение службы). Найдется время почитать газету или посмотреть телевизор, но при чтении Евангелия тянет в сон («Зачем вообще Его читать?»). Можно без смущения учить японский язык и затрудняться читать по церковно-славянски (за перевод на русский язык). Поездка в зоопарк (в театр, на стадион) не кажется трудной – гораздо труднее дойти пять минут пешком в храм через дорогу («Главное, чтобы Бог был в душе»). А все потому, что земное, вещественное гораздо ближе, понятнее и роднее: «Душа – а что это такое? А она вообще есть? (болит только что-то внутри, просто врачи пока не нашли – что, но обязательно найдут!) А если и есть, то кто сказал, что она больна? А если больна, то кто сказал, что исцелить ее можно только через страдания – ведь научились же стоматологи лечить зубы без боли, пусть и церковники не стоят на месте и придумают там что-нибудь, а то все ссылаются на каких-то древних специалистов – все это устарело давно. Христос сказал? А с чего вы взяли? Вы что, сами своими ушами слышали? Или не знаете, что ап. Павел – тринадцатый, а потому извратил все учение Христа?» В общем, много чего плотское мудрование может придумать, потому что когда йоги голодают – это хорошо, а когда христиане постятся – это пережиток. Когда буддисты в монастыре Шаолинь гоняют монахов с утра до вечера как «сидоровых коз», то это они тренируют тело и воспитывают боевой дух, а когда в православном монастыре учат молитве и посту, то это нарушение прав человека. В общем, когда надо претерпеть для того, чтобы стать здоровым  или  богатым, или сделать карьеру, или прославиться, то это понятно – о таких снимут сначала документальный, а затем и художественный фильм. Их портреты будут висеть в комнатах у подростков, а статьи о них появятся в Википедии, а затем и в учебниках истории. О тех же, кто озаботился бессмертной душой своей и уготовал ее во искушение, будут говорить свысока как о чудаках.

Однако ошибкой опять же будет сказать, что люди не понимают ценность смирения, терпения, кротости, послушания и любви. Каждый хочет, чтобы окружающие его люди обладали этими качествами души: чтобы к его проступкам («а кто не ошибается?») относились бы, снисходя к его немощи, не упрекая и не напоминая при каждом удобном случае. Мы знаем, с каким человеком хочется нам больше общаться – с гордым (дерзким, наглым, завистливым, гневливым, нетерпеливым, раздражительным, злопамятным и т.п.) или смиренным (кротким, любящим, терпеливым и т.д.) – вряд ли найдется тот, кто выберет первого: все, наверное, выберут второго. Яснее ясного, конечно, что себя любимого каждый ко второму типу и относит: « Ошибки, конечно, и у меня бывают, но все же я хороший человек, а если когда и согрешу, то причина не во мне – всегда виноват кто-то другой: один мешает мне молиться, другой мешает поститься, третий – работать, четвертый – отдыхать. Все путаются по ногами, не дают жить по-человечески (ср.: «...жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел... змей обольстил меня, и я ела» (Быт. 3, 12-13)). Недаром говорят, что Адам был изгнан из рая не за то, что согрешил, а за то, что не покаялся («Брат спросил авву Пимена: что такое – высокое? Оправдание, отвечал старец. Перестань оправдывать себя, и успокоишься»)[xxiv].

Забывая о том, что Царство Божие внутри нас, мы все ждем перемен в жизни внешней, как будто с этими переменами все изменится. В детском садике ребенок ждет, когда же он пойдет в школу. Придя в школу, ждет, когда пойдёт в институт. В ВУЗе ждет, когда на работу, на работе – когда же на пенсию. И только выйдя на пенсию, понимает, что по-настоящему счастлив он был в детском саду, но жизнь уже прошла – и прошла под знаком томления и недовольства существующим положением вещей. («А вдруг, вкусив от этого древа, я стану счастливее?»). Наилучшей иллюстрацией того, что внешние обстоятельства не являются решающим фактором счастья может служить то, что произошло с Адамом и Евой в раю. У наших прародителей в раю были ограничения во внешней свободе, т.е. Бог, желая даровать им свободу настоящую, ограничил их внешнюю свободу, запретив вкушение от древа познания. Не захотев перенести эту маленькую скорбь, это малое утеснение, они (а вслед их и все их потомки, в том числе и мы) подверглись несопоставимым и по количеству, и по глубине, и по продолжительности скорбям в жизни сей временной, ко всему этому еще и смерти. Почему святые отцы и говорили: «Гордого и в рай посади – он и там всем недоволен будет». Когда-нибудь человек должен понять, что будущих вечных скорбей (опять же несопоставимых с настоящими ни по силе, ни по продолжительности) можно избежать только путем терпеливого перенесения настоящих.

Каждый из нас, верующих во Христа, должен регулярно испытывать себя: о чем я прошу Бога (о решении моих земных, временных, тленных проблем или об исцелении моей бессмертной души), потому что «если кто попросит у царя небольшое количество грязи: то не только обесчестит себя ничтожностью прошения, как выказавший большое неразумие, но и царю нанесет оскорбление своим прошением. Так поступает и тот, кто в молитвах просит чего-нибудь земного»[xxv]. Это необходимо, чтобы  сердце не привязалось к временному, тленному, земному, т.к. «любящий земное более Небесного лишится и Небесного и земного. Ищущий же Небесного – господин всему миру»[xxvi]. Святой праведный Иов многострадальный посрамил диавола, когда тот клеветал, говоря Богу: «Разве даром Иов чтит Господа?» (Иов. 1,10). Окажутся слова эти правдой или ложью по отношению к нам (т.е. даром ли я, именно я, чту Господа) – зависит только от нас. Сможем ли мы сказать в скорби: «Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим?» (Иов. 2,10) «Господь дал; Господь взял... буди Имя Господне благословенно во веки (Иов. 1,21)», или нам ближе слова жены Иова: «Доколе терпиши глаголя... похули Бога и умри» (Иов. 2,9)? Относится это не только к каждому конкретному человеку, но и к целым народам: например народу Израиля, который, будучи народом избранным, считал, что Бог обязан ему, и ожидал ни много ни мало, а свободы (сугубо во внешнем, плотском понимании) от ненавистного ига языческого Рима. Поэтому хотели сделать Христа царем, но когда Он не оправдал возлагаемых на Него надежд (а стал говорить о какой-то внутренней свободе от какого-то непонятного внутреннего рабства) – распяли. Часто и мы ждем от Бога исполнения подобных чаяний (каких-то земных наших планов), а когда не получаем ожидаемого, то впадаем в расстройство: начинаем унывать, отчаиваться, роптать и т. п.

Самое главное, что от того, что человек не принимает скорби, меньше скорбей не становится: чашу, назначенную Богом, испить до дна все равно придется, только одному чаша эта будет в осуждение, а другому – в жизнь вечную (как тем двум разбойникам, которые были распяты справа и слева от Христа Спасителя: страдания понесли одинаковые, а дальнейшие судьбы совершенно разные, зависящие только от их отношения к этим страданиям: гордость – у висевшего слева («если Ты Христос, то должен спасти и Себя и нас от страданий в этой временной жизни», – многие и сейчас считают, что богатство и здоровье – благословение Божие, а скорби – проклятие и признак неугодности Богу) и смирение у висевшего справа: «достойно по делом моим приемлю» – «помяни мя, Господи, во Царствии Твоем» (Лк. 23, 42)). Есть, впрочем, существенная разница в том, как человек должен относиться к скорби своей и чужой. Потому что, хотя и не без Воли Божией постигла скорбь ближнего, и он должен принять ее со смирением, благодаря Бога и терпеливо перенося, но нет Воли Божией на то, чтобы мы говорили: «Раз постигло его это, то есть на то Воля Божия, а значит пусть страдает себе на здоровье», а есть Воля Божия на то, чтобы мы сочувствовали скорбящему, всеми силами старались облегчить ему скорбь и молились о его исцелении.

Итак, какую же свободу мы все-таки ищем? Св. ап. Павел говорит, что «где Дух Господень – там свобода» (2 Кор. 3, 17). А Дух Господень пребывает в тех, которые Христовы суть, т.е. которые ленивую, грехолюбивую плоть «распяша со страстьми и похотьми» (Гал. 5, 24) для того, чтобы победить страсти души: тщеславие, зависть, осуждение и т.п. Знал святой Апостол, что сказал Господь Бог: «не имать Дух Мой пребывати в человецех сих, зане суть плоть» (Быт. 6, 3), поэтому и свидетельствовал, говоря: «умерщвляю тело мое и порабощаю,  да не како, иным проповедуя, сам неключим буду» (1 Кор. 9,27)[xxvii].

Хотя слово это может показаться несвоевременным – ведь рабство теперь почти повсеместно изжито, не стоит, однако, обольщаться, ведь «наши времена... настолько наполнены тем, что может быть названо «апокалиптическими» явлениями, что мы должны отдавать себе в этом отчет... Чтобы быть к этому готовыми духовно, очень полезны для нас чтения о том, что происходит с людьми в тюрьмах и лагерях. Такие рассказы показывают нам: независимо от того, что должно произойти, даже если мы живем при власти антихриста и в заключении, мы можем выжить, ибо у нас есть Христос»[xxviii].

Дай Бог, чтобы мы приобрели-таки настоящую свободу – свободу от греха, ибо, как говорил блж. Августин: «Велика свобода быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода – не быть в состоянии грешить». И в самом деле: никто не скажет, что плохо, когда человек не может украсть или убить, или принимать наркотики (равно как никто открыто не скажет, что это хорошо, когда человек может и убить, и украсть, и т.д.), но так же все знают, что хорошо, когда человек не может солгать или гневаться на брата своего напрасно, или злословить, или сквернословить, или завидовать, или ненавидеть. Для обретшего внутреннюю духовную свободу и внешняя свобода не причинит вреда, да только он в ней (внешней свободе) и не испытывает никакой нужды.

«Резюмирующую христианскую оценку вопроса о свободе дает один из образованнейших иерархов 19 столетия святитель Игнатий (Брянчанинов): “Доколе человечество подвержено влиянию греха и страстей, дотоле необходима власть и подчиненность. Они непременно будут существовать в течение всей жизни мира: только могут являться, являются, будут являться в различных формах... Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может... Отношения власти и подчиненности разрушатся с разрушением мира; тогда прекратятся начальства и власть (см. 1 Кор. 15,24); тогда установятся братство, равенство, свобода; тогда причиною единения, власти и подчиненности будет не страх, а любовь”»[xxix].

В заключение хочется привести слова преп. Серафима Саровского: «Не укоряет Господь Бог за пользование благами земными, ибо и Сам говорит, что по положению нашему в жизни земной, мы всех сих требуем, т.е. всего, что успокаивает на земле нашу человеческую жизнь и делает удобным и более легким путь наш к отечеству небесному. На это опираясь, св. ап. Петр сказал, что, по его мнению, нет ничего лучше на свете, как благочестие, соединенное с довольством. И Церковь Святая молится о том, чтобы это было нам даровано Господом Богом; хотя и прискорбия, несчастья и разнообразные нужды и неразлучны с нашей жизнью на земле, однако же Господь Бог не хотел и не хочет, чтобы мы были только в одних скорбях и напастях, почему и заповедует нам через апостолов носить тяготы друг друга и тем исполнить закон Христов. Господь Иисус лично дает нам заповедь, чтобы мы любили друг друга и, утешаясь этой взаимной любовью, облегчали себе прискорбный и тесный путь нашего шествования к отечеству небесному. Для чего же Он и с небес сошел к нам, как не для того, чтобы, взяв нашу нищету, обогатить нас богатством благости Своей и Своих неизреченных щедрот. Ведь пришел Он не для того, чтобы послужили Ему, но да послужит Сам другим и да даст душу Свою за избавление многих»[xxx].