Юго-Запад Украины – Одесская, часть Винницкой и Николаевской областей (так называемая Транснистрия) – в годы войны был оккупирован румынскими войсками. Эта территория в церковном плане окормлялась Румынской Православной Церковью, позиция которой по отношению к евреям в годы войны была настороженно-недоброжелательной. Впрочем, в целом влияние Румынской Церкви на местное украинское и русское население, которое справедливо видело в ней орудие румынизации, было не очень велико.

В значительной степени под давлением Германии румынские власти осуществляли в Транснистрии («Заднестровье») массовые репрессии в отношении евреев (согласно переписи 1939 г. их проживало в Одесской области 233 тыс.). Уже в октябре 1941 г. началась депортация евреев «Заднестровья», Бессарабии и Буковины в рабочие и концентрационные лагеря, а в феврале 1942 г. Одесса была объявлена свободным от евреев городом.

Некоторые христианские священники пытались облегчить участь евреев или даже спасти им жизнь путем их крещения. В целом на территории между Днестром и Бугом попытки перехода евреев в христианство, а также фиктивные браки с христианами были довольно типичны. Так, в донесении инспектора жандармерии Транснистрии в Бухарест сообщалось, что в январе 1942 г. многих еврейских детей брали к себе верующие, а русские священники проводили обряд крещения. Большинство священнослужителей Одесской области сочувствовало жертвам и не одобряло антиеврейских действий оккупантов. Правда, руководство Румынской Православной Миссии через некоторое время запретило своему духовенству крестить евреев, но представители других христианских конфессий продолжали это делать. В 1942 г. инспектор Миссии о. Феодор Рудиев жаловался румынскому губернатору Т. Херсени на подобные действия католических священников[1].

Правивший в Румынии прогерманский режим премьер-министра И. Антонеску пытался обосновать уничтожение евреев перед общественностью страны. Так, в июне 1942 г., к первой годовщине войны против СССР, пропагандистская служба румынских оккупационных властей выпустила книгу «Вызволенная Бессарабия», главный тезис которой гласил: «устранение» евреев было «справедливым возмездием» за их постоянную антирумынскую деятельность, особенно в Бессарабии и Северной Буковине в 1920-е – 1930-е гг., а также после присоединения этих территорий к СССР в 1940 г. К сожалению, некоторые измышления этой книги повторяются и в современных румынских изданиях: «Банды иудео-коммунистических террористов начали проникать в церкви, сжигать иконы, пачкать стены и осквернять утварь. Одеяния священников были изъяты и использованы в качестве театральных костюмов» и т.п. Давно опровергнута исследователями как фальшивка и версия о евреях, которые в 1940 г. якобы отрезали язык священнику в Ниспоренах, а потом заперли его в церкви и сожгли. Сами румынские историки позднее писали: «Это неправда и фальсификация тех времен для нагнетания обстановки»[2].

Официальная позиция Бухареста в отношении перехода в христианство евреев Транснистрии была сформулирована в указе И. Антонеску в августе 1942 г. В нем объявлялось, что в отношении конвертированных не будут применяться репрессии, но если перешедшие в протестанты или униаты евреи должны были переселяться за Буг (где существовала опасность для их жизни со стороны немецких войск), то евреи-католики могли пока оставаться в Транснистрии. Вероятно, на такое решение повлияло желание румынского правительства сохранить хорошие отношения с Ватиканом[3].

Следует отметить, что в Буковине в крещении евреев активно участвовали как католические, так и православные священники. Здесь оккупанты взяли на учет даже тех евреев, которые перешли в христианство еще при советской власти. Тем не менее, руководство католического прихода Буковины пыталось облегчить участь крестившихся и обращалось к властям с просьбой «об улучшении обращения с жителями еврейского происхождения, принявшими католическое вероисповедание», а православный священник прихода Зеленау отец Мардарь был даже арестован 27 января 1942 г. «за подделку и выдачу документов о крещении еврейского населения». В Молдавии в первые месяцы оккупации крещение и даже нахождение в браке с христианами могли отсрочить депортацию. Здесь некоторые православные священнослужители по своей инициативе, несмотря на угрозы и запреты властей, также предприняли значительные усилия, чтобы помочь евреям спастись, но, как правило, безуспешно. В 35 гетто и концлагерей на территории Молдавии были заключены почти 100 тыс. евреев, свыше 90 % которых погибли. Всего же на оккупированных румынскими войсками Бессарабии, Буковине и «Заднестровье» были уничтожены около 200 тыс. евреев[4].

Священноначалие Румынской Церкви в отношении евреев далеко не во всем пошло навстречу нацистским требованиям, хотя в этом, как и в ряде других вопросов, поддалось давлению руководства III рейха больше, чем в других Православных Церквах. Всего в Румынии (с Бессарабией и Северной Буковиной) к началу Второй мировой войны проживало более миллиона евреев. Еще в начале августа 1940 г. было принято так называемое «Положение о евреях», в котором имелась статья, по которой браки между румынами и евреями карались тюремным заключением сроком до 5 лет, но особенно активно антисемитскими репрессиями занималась упоминавшаяся «Железная гвардия»[5].

До своего разгрома в январе 1941 г. ее легионеры успели совершить большое количество еврейских погромов. В этой связи примечательна история румынского архиепископа Валериана (Виорела Трифы). В начале 1940-х гг. он еще был мирянином – издателем газеты «Либертата» и бойцом «Железной гвардии». Накануне так называемой «кашерной резни» в Бухаресте В. Трифа по радио призвал к преследованию евреев, и вскоре несколько сот их было убито железногвардейцами в здании скотобойни. В 1950 г. Трифа выехал в США и в дальнейшем служил в сане архиепископа в Детройте. В 1982 г. в суде была доказана его причастность к убийству сотен евреев, и в 1984 г. архиепископ Валериан был депортирован в Португалию, где и скончался в 1987 г.[6]

После разгрома «Железной гвардии» репрессии евреев не прекратились, так в Бессарабии после ее нового захвата Румынией их было убито около 100 тыс.[7] В сентябре 1941 г. на оккупированной румынской армией территории СССР евреев стали заключать в гетто и концентрационные лагеря. В это же время из приграничных с Советским Союзом районов Румынии евреев депортировали на запад страны, а мужчин моложе 60 лет заключили в концлагерь Тыргу-Жиу. 3 сентября был отдан приказ об обязательном ношении евреями отличительного знака – желтой шестиконечной звезды Давида. Главный раввин страны А. Шафран обратился за помощью к Румынскому Патриарху Никодиму (Мунтяну), в результате ходатайства которого премьер-министр И. Антонеску 8 сентября отменил приказ об отличительном знаке.

Осенью 1941 г. правительство И. Антонеску издало указ, запрещавший евреям переходить в другую веру, в котором были предусмотрены меры наказания для священнослужителей, совершивших их крещение (однако крещеных в прошлые годы евреев Церкви не запрещалось окормлять). И в июне 1942 г. Румынская Патриархия отклонила ходатайство около 50 тыс. местных евреев о принятии их в Православие[8].

Следует отметить, что в Румынии при И. Антонеску были приняты довольно жесткие антиеврейские законы и учреждена должность специального уполномоченного по еврейскому вопросу. В январе 1942 г. в стране еще проживало 342 тыс. евреев, из которых в дальнейшем часть погибла. Всего за годы Второй мировой войны немецкими и румынскими службами безопасности были убиты более 400 тыс. евреев, в том числе 211 тыс. в Румынии и еще около 200 тыс. на территории Бессарабии, Северной Буковины и так называемой Транснистрии (в междуречье Буга и Днестра)[9].

Объясняя подобную политику, И. Антонеску заявлял: «Когда я принял меры против евреев, я принял их не против индивида, а против сообщества, которое грабило румынский род. Я защищаю нацию. Еврейское сообщество должно заплатить…»[10]

В июле 1942 г. руководство нацистской Германии добилось от румынского правительства обещания начать в сентябре депортацию евреев из Южной Трансильвании в расположенные на территории Польши «лагеря смерти», прежде всего в Освенцим. Но в результате активных действий Патриарха Никодима, папского нунция А. Кассуло и швейцарского посла в Румынии де Века удалось добиться отмены депортации. Однако публичного осуждения антиеврейской политики со стороны руководства Румынской Церкви не последовало.

В июле 1943 г. редактор кишиневской газеты «Раза» («Заря) священник Василе Цепордей в статье, посвященной второй годовщине начала войны с Советским Союзом, даже попытался оправдать молчание румынских иерархов по поводу уничтожения евреев, выступив с позиций открытого шовинизма: «Жиды никогда не любили нас. Все румынское было ненавидимо сынами Израиля. Это правда, что они ненавидят все, кроме иудейской расы. Потому что в основе Талмуда – ненависть и месть. Но большей ненависти, чем к нам, румынам, они не питали ни к кому. Иногда даже большую, чем к гитлеровским немцам…»[11]

В целом позиция руководства Румынской Церкви по отношению к евреям в годы войны, как уже говорилось, была настороженно-недоброжелательной, но без одобрения их уничтожения (иногда даже противодействия репрессиям). Это видно, например, из отчета руководителя оперативного штаба ведомства рейхсминистра занятых восточных территорий А. Розенберга доктора Цейса о поездке в Бухарест в июне 1944 г.: «Православная национальная Церковь занимает содействующую позицию. Она враждебнее к евреям, чем римская Церковь, но с другой стороны также отстаивает не нашу точку зрения. Два года назад она запретила крещение евреев, что, конечно, не исключает отдельных случаев крещения евреев с помощью подкупа. Сельское население настроено определенно антиеврейски. Население Бухареста индифферентно»[12]. Еще в июле 1944 г. в ежемесячном докладе Внешнеполитической службы нацистской партии указывалось, что Румынская Церковь позитивно настроена по отношению к европейским идеям и противоположным образом – к масонам и евреям[13]. Ситуация начала меняться через месяц – после свержения режима Антонеску и присоединения Румынии к странам антигитлеровской коалиции.

Очень яркая страница в рассматриваемой теме была написана Болгарской Православной Церковью. По мнению целого ряда исследователей, именно она сыграла ключевую роль в спасении от уничтожения в годы Второй мировой войны 48 тыс. болгарских евреев. Так, известный израильский историк Михоел Бар-Зоар, выступая на международной конференции в Софии заявил: «Существуют три фактора, которые были наиболее важны в спасении болгарских евреев… Первый фактор – это Болгарская Православная Церковь»[14]. А в своей фундаментальной монографии этот автор писал: «Ничто не имело такого значения, как решения Священного Синода Болгарской Православной Церкви. Исходя из того, что государственной религией в Болгарии было восточное православие, позиция Церкви имела особенно большое влияние на общественное мнение»[15].

В этом вопросе Болгарская Церковь ярко проявила себя в качестве духовного лидера общества, активно отстаивая принципы свободы и равенства. Ее архиереи, несомненно, были моральными вождями, так как подчас рисковали даже своей жизнью. И в католическом и в православном мире были отдельные священнослужители, укрывавшие и спасавшие евреев, но только одна Церковь возвела в ранг своей официальной, открытой политики покровительство и защиту гонимых евреев. Публикаторы сборника документов «Голоса в защиту гражданского общества» справедливо отмечали: «Активное поведение Синода, по существу, было моделью эффективной защиты гражданского общества в стране от произвола политической власти и возможностью изменить предначертанный политический сценарий, созданный в тайне от общественного мнения и без его одобрения»[16].

Позиция болгарского правительства в годы войны была созвучна нацистской: лишение евреев гражданских и политических прав, а впоследствии депортация из государства и уничтожение в соответствии с официальной идеологией Германии. Под давлением своего союзника болгарское правительство осенью 1940 г. начало подготовку антиеврейского закона «О защите нации». В октябре министр внутренних дел и народного здоровья Петр Габровский внес на рассмотрение правительства проект этого закона, содержащий 4 раздела: 1. О тайных и международных организациях; 2. О лицах еврейского происхождения; 3. О противонациональных и сомнительных проявлениях; 4. Особые статьи. Согласно тексту документа евреи не могли принимать болгарское гражданство, быть избранными или избирать в публично-правовые организации, заниматься государственной или общественной службой, быть членами военизированных формирований и служить в армии, вступать в брак или внебрачное сожительство с болгарами, изменять без разрешения место жительства, иметь прислугу нееврейского происхождения; кроме того, на евреев накладывались ограничения по приему в учебные заведения, занятию свободными профессиями, торговлей и промышленным производством и т.д. 6 ноября проект был сообщен Народному собранию (его первое чтение состоялось 15, 19 и 20 ноября, а второе – 20 и 24 декабря)[17].

Подготовка закона сразу встретила активное сопротивление Болгарской Церкви, священноначалие которой за полтора месяца подготовило в этой связи 5 письменных документов, провело встречи с премьер-министром и председателем Народного собрания и направило окружное послание духовенству. Первое обсуждение этого законопроекта и просьб о заступничестве Центральной еврейской консистории от 15 октября и крещеных евреев состоялось на заседании Священного Синода 12 ноября 1940 г. Большинство митрополитов высказали мнение, что планы правительства не обязывают Синод «непременно занимать выраженную в законопроекте позицию». Было заявлено, что «обязанность государства преследовать преступников, …преследование же его собственных граждан, только потому, что они евреи, …противоречит правосудию и христианскому Евангелию». Имелось также несколько архиереев, которые отдавали предпочтение принявшим Православие евреям (к осени 1940 г. их было в Болгарии около 600), но и они считали, что иудеи тоже заслуживают человеческого отношения. Только один из 11 членов Синода – митрополит Варненский и Преславский Иосиф – полагал, что еврейский вопрос является делом гражданских властей, и Церковь не должна касаться этой проблемы[18].

Дискуссия по поводу проекта закона «О защите нации» завершилась на заседании Синода 14 ноября 1940 г. Тон ей задал Владыка Кирилл, заявивший: «Вопрос об отношении к евреям ясен. Никакой христианин, в том числе архиереи св. Болгарской Церкви, не может не стоять на почве св. Евангелия и христианского учения о равноценности всех людей перед Господом, без учета происхождения, расы и культуры. Следовательно, необходимо заступиться за евреев, сначала за христиан, а затем также за нехристиан». При этом Пловдивский митрополит высказал критику иудаизма, «отказавшегося от старозаветной религиозности», для которого, по мнению Владыки, были характерны: «1. приверженность к земле и земному; 2. религиозно-национальная замкнутость и исключительность; 3. враждебность к Христу и христианству». Митр. Кирилл выступил за некоторые ограничительные мероприятия в отношении еврейского капитала и т. п., подчеркнув, что принявших христианство евреев, независимо от времени крещения, никакие ограничения не должны касаться, «иначе вообще не будет никакой Миссии среди евреев»[19].

Выступивший вторым митрополит Неврокопский Борис также подверг критике проект закона и подчеркнул, что Народное собрание «не может навязывать Церкви, как относиться к христианам». Митрополит Софийский Стефан отметил, что болгарскому народу присуща историческая толерантность, гостеприимство и терпимость к гостям, и таким образом он в большинстве относится и к евреям. По мнению Владыки, некоторые из упомянутых в законопроекте ограничений евреев возможны, например запрещение иметь в качестве домашней прислуги христианок, но в целом должен «главенствовать принцип любви и милосердия», и закон ни в коем случае не может нарушать традиции болгарского народа и государства.

Митрополит Врачанский Паисий попытался обратить внимание членов Синода на другие – «положительные» – части законопроекта: принятие мер против свободной чуждой религиозной пропаганды, сектантства, безбожной агитации и масонства; стремление обеспечить духовное единство болгарской нации. Но и этот архиерей указал, что все крещеные евреи должны быть полностью равноправны с болгарами-христианами, постепенно сближаться с ними и в следующем поколении чувствовать себя болгарами, а по отношению к тем, кто останется иудеями, требования закона должны основываться «на принципах правды и человечности». Митр. Паисий предложил сформировать делегацию архиереев, которая бы выразила позицию Синода председателям Народного собрания и Совета Министров: призвала защитить нацию от чуждой религиозной и безбожной пропаганды, указала на необходимость исключить всякие ограничения для евреев-христиан, а в отношении иудеев узаконить меры, которые бы не имели характера гонений и не противоречили человечности. Члены Синода приняли это предложение и избрали митрополитов Кирилла, Бориса и Михаила в состав комиссии для подготовки своих предложений и представления их органам государственной власти[20].

На следующий день, 15 ноября, Синод почти единогласно (против голосовал только митр. Иосиф) принял текст обращения к председателю Народного собрания. В преамбуле этого довольно обширного документа приветствовалась сама идея принять закон «О защите нации», но вынесенный на обсуждение законопроект подвергался жесткой критике. В частности, говорилось о невозможности запретить евреям принимать христианскую веру с 1 сентября 1940 г., как это предусматривалось в проекте: «Болгарская Православная Церковь согласно заповедям Христа Господа должна искать и приобщать лиц неболгарского происхождения к ней [христианской вере] и к болгарскому православному народу», а также защищать своих духовных чад. Критиковались и некоторые пункты, ущемлявшие права иудеев: «Если существует опасность для нации, необходимо наказывать действия, а не народности и религиозные группы, а то начинает создаваться впечатление, что законопроект преследует цель третирования лишь одного национального меньшинства в Болгарии. Всякий народ имеет право защищаться от опасности, но в этом оправданном стремлении нельзя допускать неправды и насилия над другими народами». При этом в обращении отмечалось, что в законопроекте ничего не говорится о пропаганде и преступных действиях против праотеческой веры, вековой Православной Церкви болгарского народа и его духовного единства, «а враги народа прилагают всевозможные усилия, чтобы уязвить веру и Церковь».

В заключении Синод просил правительство и Народное собрание внести в законопроект следующие дополнения и изменения: 1. ко всем лицам еврейского происхождения, болгарским подданным, которые приняли или еще примут православную христианскую веру, относиться так же, как и к православным болгарам; 2. исключить из законопроекта меры, направленные против евреев как национального меньшинства, а принять целесообразные меры против реальных опасностей в духовной, культурной, общественной и государственной жизни болгарского народа, от кого бы они не исходили; 3. принять решительные меры против антирелигиозной и антицерковной пропаганды, которая стремится разложить национальный религиозный дух и уничтожить многовековую православную веру болгарского народа; 4. принять эффективные меры по ограничению иностранной религиозной пропаганды, которая подрывает духовное единство болгарского народа и таким образом делает его добычей иностранных целей и устремлений[21].

Это обращение демонстрировало уважение Болгарской Церкви к правам национальных меньшинств и, по сути, разрушало краеугольный камень законопроекта, который был задуман исключительно с целью подвергнуть гонениям евреев. Правда, при этом члены Синода использовали ситуацию, чтобы начать наступление на безбожников (под которыми подразумевались в основном коммунисты), а также на другие конфессии, прежде всего на католиков и протестантов. Не случайно 14 ноября 1940 г. Синод с негодованием заслушал сообщение митрополита Кирилла о выделении Министерством внутренних дел народного здоровья денег на открытие народной кухни, которую обслуживали бы сестры-униатки. В этот же день было решено написать в министерство письмо с предложением использовать при подобных благотворительных начинаниях бесплатные услуги сестер Православной Церкви, «которая достойно выполняет миссию духовной мобилизации народа»[22].

17 ноября делегация в составе трех митрополитов передала обращение председателю Народного собрания Николаю Логофетову. Выслушав архиереев, он заявил, что его мнение отличается от мнения Синода; законопроект, несомненно, будет принят, но когда вступит в силу – неизвестно. Впрочем, Логофетов сообщил, что посоветуется с министром внутренних дел и изложит позицию Синода, тогда закон, возможно, будет смягчен.

На другой день делегация посетила премьер-министра Богдана Филова, передала ему обращение и задала вопрос: против кого направлен проект закона «О защите нации», и всегда ли в деятельности нужно руководствоваться правилами Евангелия, Божиим Законом и правдой? Филов уклонился от прямого ответа и сказал, что Синод руководствуется основополагающими принципами, а он должен отстаивать «временные реальные интересы» и проводить «реальную политику». Отказался премьер-министр и снять ограничения в отношении евреев-христиан, отметив, что в законе необходимо отразить общее отношение к евреям, как это было сделано в соседних (т.е. подконтрольных Германии) государствах. Относительно борьбы с сектами митрополитам было заявлено, что они сами могут с ними бороться, а подготовленный еще 10 лет назад соответствующий законопроект в нынешней политической ситуации принять нельзя, и лишь часть его может быть узаконена в дальнейшем. На пожелание членов делегации о введении обязательного преподавания Закона Божия во всех классах гимназии Филов ответил, что «этот вопрос еще также не назрел», надо подготовить новые программы и т.п.[23]

Таким образом, архиереи ни в чем не смогли придти к соглашению с правительством. Однако из всех обращений, протестов и воззваний, критикующих закон «О защите нации», именно обращение Синода от 15 ноября 1940 г. имело наибольшее значение, – не только из-за закрепленного конституцией и исторически унаследованного морального авторитета Болгарской Православной Церкви, но и из-за глубокого анализа антихристианской и античеловечной сущности закона и категоричного тона Синода.

С целью дискредитации позиции Священного Синода по еврейскому вопросу в Софии стали активно распространяться слухи, что в составленных государственными органами списках масонов содержались имена болгарских архиереев. На своем заседании 19 ноября 1940 г. члены Синода, заслушав доклад делегации о посещении премьер-министра, были вынуждены обсудить эту ситуацию и принять решение официально запросить МИД и Министерство юстиции о присутствии архиереев в списках масонов, а после получения ответа опубликовать в «Церковном вестнике» опровержение «злонамеренных слухов»[24].

9 декабря 1940 г. Синоду пришлось рассматривать обвинения печатного органа Союза офицеров запаса «Отечество» в том, что евреям в Софии выдавали свидетельства о крещении с более ранней датой, чем это в действительности было. На заседании митрополит Стефан заявил, что подобные обвинения не повлияют на его деятельность, и вскоре обратился в редакцию «Отечества» с письмом, в котором предлагал при наличии точных сведений сообщить их в Синод, а при отсутствии – установить распространителей порочащих Церковь слухов[25]. При этом Владыка Стефан еще 23 ноября подписал окружное послание Софийской митрополии о приеме евреев в лоно Православной Церкви, в котором отмечалась необходимость принять всех желающих и резко порицались некоторые священники, берущие деньги за крещение иудеев[26].

По вопросу о сектах и чуждой религиозной пропаганде Синод 18 декабря направил министру иностранных и религиозных дел отдельное письмо с предложением о дополнениях к проекту закона с целью запретить секты, подрывавшие престиж Болгарской Православной Церкви. В этом письме предлагалось, помимо Православия, официально признать следующие вероисповедания: римо-католическое, армяно-григорианское, методистско-епископальное, евангелистско-лютеранское, реформаторское, соборно-евангелическое, иудейское и мусульманское, с условием управления ими болгарскими гражданами. Ответа на письмо не последовало[27].

Несмотря на критику Синода, закон «О защите нации» все-таки был принят Народным собранием 24 декабря 1940 г. и утвержден царским указом от 15 января 1941 г.; 17 февраля вышли приложения к закону, определявшие механизм его реализации, при этом он оказался мягче, чем аналогичные антиеврейские акты в соседних странах. Однако после присоединения к Болгарии Македонии и Эгейской Фракии и первоначальных успехов немцев на Восточном фронте правительство Б. Филова и, в конечном счете, царь Борис III усилили антиеврейский курс. Только в 1941 г. были приняты два новых закона об экономических ограничениях евреев, три соответствующих постановления Совета Министров (в том числе от 12 августа о создании трудовых еврейских лагерей для военнообязанных) и указ МВД, запрещавший евреям посещать общественные места и передвигаться по улицам с 21 до 6 часов утра[28].

В первый раз после принятия закона Синод подверг его критике на заседании 3 апреля 1941 г. в связи с обсуждением вопроса о браках евреев-христиан и болгар, которые запрещались законом «О защите нации», но разрешались уставом экзархата. На это противоречие обращалось внимание в заявлениях Софийской и Сливенской митрополий. При обсуждении вопроса архиереи разделились на две неравные группы. Два митрополита – Иосиф и Михаил – признавали, что закон не может быть выше устава, но не хотели вовлекать Синод в борьбу с правительством. По их мнению, было бы достаточно организовать делегацию к премьер-министру, которая попросила бы устранить из закона указанный запрет[29].

Остальные архиереи оказались настроены гораздо радикальнее. Так, для митрополита Паисия были важны не некоторые несоответствия закона с уставом экзархата, а противоречие принятого Народным собранием акта основам христианского учения. В своем выступлении Владыка подчеркнул: «Необходимо реагировать всеми имеющимися у Церкви средствами, чтобы не допустить прецедентов. Необходимо заявить, что мы такой закон не можем принять и исполнить». В результате обсуждения Синод составил и направил в Министерство иностранных и религиозных дел письмо с требованием изменить те статьи закона, которые противоречат уставу экзархата[30].

16 декабря Священный Синод решил указать епархиальным властям не взимать никакой платы за крещение евреев, пожелавших перейти в Православную Церковь, а также еще раз подчеркнул отсутствие запрета на венчание евреев-христиан и болгар[31]. На заседании Синода от 9 июня 1942 г. митрополит Стефан вновь отметил, что закон «О защите нации» продолжает причинять большие страдания всем христианам, особенно еврейского происхождения.

После состоявшейся 20 января 1942 г. Берлинской конференции в Ванзее, вынесшей решение о физическом уничтожении более 11 млн евреев в Европе, в Болгарии под давлением нацистов был принят ряд новых антисемитских актов. Самое существенное значение имел закон «О поручении Совету Министров принятия всех мер по урегулированию еврейского вопроса и связанных с ним вопросов» от 9 июля 1942 г. На основе данного закона 27 августа вышел указ о создании при МВД Комиссариата по еврейским вопросам (под руководством Александра Белева) для практической реализации нового курса. В рамках этой политики 24 сентября были введены опознавательные «еврейские» знаки на одежде, домах и предприятиях (шестиугольные звезды желтого цвета), начались переговоры с германскими властями о подготовке депортации евреев в концлагеря на территории Польши и т.д. Священный Синод отреагировал на это решениями от 15 сентября, 20 ноября и 10 декабря 1942 г. направить письма премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел с настоятельной просьбой отменить или смягчить все ограничительные меры в отношении христиан еврейского происхождения, в особенности касающиеся ношения ими шестиугольной звезды Давида и запрещения их браков с болгарами[32].

Высшая точка официальной антиеврейской политики болгарских властей пришлась на февраль–март 1943 г. – в это время было заключено соглашение между Комиссариатом по еврейским вопросам и Главным управлением имперской безопасности в лице его представителя в Болгарии гауптштурмфюрера СС Теодора Даннекера от 22 февраля о депортации «в первую очередь 20 тысяч евреев». Соглашение было утверждено постановлением Совета Министров от 2 марта. Однако его удалось реализовать лишь частично – всего было депортировано 11528 евреев, исключительно из присоединенных к Болгарии в ходе войны земель: 7122 из Македонии, 4221 из Эгейской Фракии и 185 из Пиротского округа Сербии. По оценке российских историков Л. Дубовой и Г. Чернявского, выдача болгарскими властями македонских и фракийских евреев нацистам и отправка их в лагеря смерти была своеобразной «платой» Германии за новые земли[33].

Значительную роль в спасении остальных сыграла Болгарская Церковь, которая все годы войны активно сопротивлялась преследованиям евреев. Ее архиереи стремились сохранить внутреннюю автономию Церкви, которой угрожало государственное вмешательство в дела, связанные с крещением пожелавших принять Православие евреев и их браками с этническими болгарами. Известны и конкретные мужественные поступки различных иерархов. Митрополит Софийский Стефан прятал на своем подворье раввина А. Хаманеля, за которым охотилась полиция, и решительно боролся против депортации, а митрополит Кирилл публично выступал в защиту преследуемых в Пловдиве евреев и даже прикрепил шестиконечную звезду Давида на свою архиерейскую мантию. Своим заступничеством Владыка Кирилл спас многих людей от высылки. Непосредственно участвовал в спасении евреев и председатель Синода митрополит Неофит[34].

Усилия Болгарской Церкви особенно активизировались весной 1943 г., когда возникла реальная опасность депортации всех болгарских евреев в нацистские лагеря смерти. Первым поднял свой голос протеста митрополит Стефан, и ранее наиболее отзывчивый к бедам евреев. В начале февраля 1943 г., когда государственная молодежная организация «Бранник» начала систематические хулиганские действия в отношении евреев Софии, митрополита за один день посетили четыре делегации с просьбами о помощи. Владыка сразу же обратился за содействием к властям и присоединился к другим общественным деятелям, протестовавшим против бранниковских бесчинств. В конце концов, полиции пришлось вмешаться и обуздать антисемитские выходки молодчиков[35].

В это время правительство попыталось выслать евреев из Софии и других больших городов в сельскую местность. Акциям Комиссариата по еврейскому вопросу противодействовали протесты как православного духовенства, так и различных слоев населения – студентов, рабочих и др. В 1943 г. Синод не только поднял свой голос против высылки евреев, предприняв публичные действия по мобилизации населения страны для их защиты, но и продолжал резко критиковать закон «О защите нации», требуя его коренной переработки.

Протестовали болгарские иерархи и против депортации евреев из Македонии и Фракии, но на этот раз они оказались бессильны что-либо сделать, так как эти евреи не были болгарскими гражданами. Их депортация началась 23 февраля, через несколько дней на пути в Рильский монастырь митрополит Стефан был потрясен действиями властей в отношении евреев Эгейской Фракии. Владыка тут же отправил царю телеграмму с просьбой, чтобы «изгоняемых из Беломорья евреев везли через Болгарию как людей, а не как животных, и облегчили их невыносимый режим с пожеланием не изменять его в Польше». На эту телеграмму последовал ответ, что выполнение просьбы митрополита «возможно и необходимо», относительно милосердной перевозки евреев через Болгарию царь обратился к немецкому командованию[36]. В конце концов на занятых болгарскими войсками территориях Югославии и Греции почти все еврейское население было интернировано и передано немецким органам СД, которые отправили его в лагеря смерти на территории Польши, где уцелели лишь немногие[37]. По пути перевозки этих страдальцев через Болгарию православное духовенство помогало им продуктами и вещами.

Для набора намеченной цифры в 20 тыс. правительство Филова вскоре приступило к акциям уже в болгарских городах Кюстендил, Дупница, Горна Джумая, Пазарджик и Пловдив по насильственному сбору евреев, которые по предварительно составленным спискам подлежали депортации как «нежелательные элементы». 28 февраля, вернувшись из Рильского монастыря, митрополит Стефан поехал служить праздничную Литургию в Дупницу, но город был мертвый и пустой, – в эти дни должна была начаться депортация евреев, они находились под домашним арестом, и местные болгары в знак протеста также перестали выходить на улицу, добровольно посадив себя под арест. Митрополит срочно позвонил премьер-министру и после продолжительной беседы получил заверение, что принятое решение о депортации будет отменено (что вскоре и произошло). В проповеди после Литургии Владыка похвалил дупничан за их христианское отношение к еврейским согражданам и пожелал им и дальше жить в дружбе и вместе отстаивать свое право на свободу в родном городе[38].

Когда в начале марта 1943 г. стало ясно, что депортации подлежат и евреи самой Болгарии, Православная Церковь всей силой своего авторитета встала на их защиту. Кроме митрополита Стефана активно действовали и другие архиереи. Так, митрополит Кирилл 10 марта решительно выступил против депортации 1,5 тыс. евреев из Пловдива. Он отправил телеграмму царю, в которой именем Бога просил о милости в отношении евреев, заявляя, что в противном случае не отвечает за действия народа и духовенства, и вступил в переговоры с местными властями и руководством полиции. По воспоминаниям очевидцев, митрополит предупредил местные полицейские власти, что сказал евреям одного из беднейших кварталов города: «Я предоставляю вам свой дом. Посмотрим, удастся ли им выдворить вас оттуда». Владыка действительно предоставил свой дом и здание митрополии в качестве убежища для крещеных евреев, дав понять, что он готов на крайние меры по примеру древних христиан. А в письме к премьер-министру митрополит заявил, что с крестом в руках пойдет в лагерь смерти в Польше впереди конвоя с евреями. По свидетельству пловдивцев, Владыка Кирилл с еще несколькими священнослужителями встал на рельсы перед поездом с местными евреями и таким образом помешал их отправке в нацистские лагеря. В Сливене встревоженные горожане обратились за помощью к митрополиту Евлогию, который направил протосингела с требованием объяснений к помощнику коменданта и т.д.[39]

Новая фаза в развитии еврейского вопроса обсуждалась на заседании малого состава Синода 16 марта в связи с тревожными сообщениями из ряда городов (Пловдив, Кюстендил и др.). Митрополит Стефан также подал очередную докладную записку, где описал факты преследования евреев и просил заступиться. В связи с этим Синод решил представить правительству три своих просьбы: 1. применять закон «О защите нации» «с необходимой справедливостью и с большей легкостью и человечностью, в соответствии с престижем государства, как христианской державы»; 2. если государственные интересы заставляют поместить евреев в лагеря, то необходимо «создать человеческие условия жизни в этих лагерях», и содержать в них отдельно евреев-христиан и иудеев; 3. освободить евреев-христиан от обязанности носить шестиконечную звезду и платить налог еврейской общине. Составленное 22 марта послание Синода было передано митрополитом Неофитом Б. Филову, но это не имело особого успеха, так как премьер-министр заявил, что «сейчас миллионы людей погибают на войне, и евреи являются виновниками этого»[40].

2 апреля Борис III возвратился в Болгарию сильно обеспокоенный после трехдневного пребывания в ставке Гитлера, где на царя было оказано сильное давление относительно отправки болгарских войск на Восточный фронт и окончательного решения еврейского вопроса. По мнению некоторых историков, Б. Филов считал, что избежать отправки войск можно, лишь выполнив второе требование – выдать нацистам евреев, и в связи с этим начал действовать. Была срочно закрыта сессия Народного собрания, освобождены со своих постов некоторые его оппозиционные лидеры и т.п. Таким образом, Православная Церковь осталась единственным достаточно авторитетным национальным институтом, который мог бы противостоять органам исполнительной власти в еврейском вопросе и нейтрализовать влияние премьер-министра на царя[41].

Заседание Синода от 2 апреля началось с обсуждения наиболее важного дела спасения евреев и положило начало ряду событий, в которых Болгарская Церковь сыграла главную роль. С редким единодушием и исключительной решимостью архиереи объединились против депортации. Даже митрополит Варненский Иосиф, ранее имевший другое мнение по еврейскому вопросу, проявил искреннюю самокритику и присоединился к остальным. Все архиереи высказались против возможной депортации, отметили свое несогласие с расистской сутью закона «О защите нации» и выразили протест против применения государственной властью насилия в отношении евреев. Иерархи не только поддержали предложение о самых энергичных письменных и устных обращениях к правительству и царю, но и выразили готовность в крайнем случае мобилизовать приходское духовенство и через него объявить с амвона свое воззвание ко всему болгарскому народу.

В конце заседания Синод единогласно принял предложенное митрополитом Паисием постановление: «Болгарская Церковь не может разделять расистский принцип. Она не может принять начал, согласно которым какая-либо раса лишается человеческого права на жизнь, так как это противоречит основным началам христианской веры. Болгарская Церковь… не может отказать в помощи и защите гонимым и страждущим. Если бы она отказала в такой помощи, то отреклась бы от самой себя. Святая Церковь просит христиан-болгар о помощи евреям и выступает за смягчение участи всех евреев…»[42]

5 апреля 1943 г. последовало обращение Синода к премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел. В этом документе решительно заявлялось: «Закон о защите нации был принят исключительно ради принципа ограничения еврейского меньшинства в стране. Основная идея, на основе которой создан этот закон, – расистская идея. Синод своевременно уведомил правительство, что, исходя из христианского учения, принцип расизма не может быть оправдан, и это противоречит основной миссии Христианской Церкви, в которой все, кто исповедуют веру в Иисуса Христа, являются равноценными людьми». Синод отмечал, что прошло почти два года с того времени, как Церковь высказала свои опасения, и они сбылись: закон вместо источника духовного и морального объединения народа стал исключительно средством притеснения и преследования еврейского меньшинства в стране. За прошедшее время Церковь многократно просила правительство смягчить притеснительное воздействие закона на христиан еврейского происхождения и евреев страны в целом, но все письменные просьбы и ходатайства Синода остались без ответа, и никакого облегчения участи еврейского меньшинства не произошло, напротив, притеснения усиливались с каждым днем. В обращении с негодованием подчеркивалось: дошло до того, что граждане страны лишены элементарных прав, и Комиссариат по еврейскому вопросу свободно может решить, кого отправить в лагерь, а кого выслать из страны[43].

Болгарские митрополиты указывали не только на христианские принципы, но и на национальные традиции: «Исторически наш народ и государство использовали право и справедливость, как наиболее надежные средства для своей защиты. Мы выдвигали справедливые национальные требования на их основании, и они были единственными вечными принципами, на которых основывались наши чаяния и надежды. Вот почему болгарский народ в целом всегда был справедлив и веротерпим. Наш народ, перенесший больше, чем какой-либо другой, не хочет и не может переносить насилия и жестокости… Возможно ли, чтобы мы, болгары, которые так сильно желали правосудия и справедливого отношения к себе, должны сегодня отказаться от самого сильного оружия. Болгарская Православная Церковь опасается, что если мы уничтожим вековую основу – Божественное право жить свободными под небом и Божественное повеление быть справедливыми к малым народом, то не будем иметь твердой основы для своего существования. Поэтому болгарское государство должно быть верным этой вечной истине и применять ее ко всем своим подданным, которые не имеют никакой другой вины, кроме той, что родились в Болгарии не от болгар. Таковы Божественная воля и Божественная правда, которыми нельзя пренебречь… Наш народ по душе и совести, по уму и убеждению, не может совершить бесправие, насилие и жестокости против кого бы то ни было. И также не может одобрять того, что сейчас делается в нашей стране с еврейским меньшинством. Его человеческая и христианская совесть смущена. И Священный Синод усердно просит от имени многих: доброй и воспитанной болгарской общественности, известных культурных деятелей и болгарских матерей, в поисках правды и человечности, за еврейское меньшинство в стране»[44].

В заключении Синод «в полном составе» извещал премьер-министра, что «Болгарская Православная Церковь, как Божественный и народный институт, не может разделять принципы, в частности расистские, из-за которых могут возникнуть беды и совершаться насилия и жестокости… Болгарская Церковь не может отказать в помощи и защите неоправданно притесняемым, так как если бы она отказала в этой помощи, то отреклась бы от самой себя».

На этом основании члены Синода настойчиво просили правительство: «1. не лишать христиан еврейского происхождения и евреев вообще в этой стране их элементарных прав человека и гражданина, не лишать их права жить в стране и возможности работы и человеческих условий жизни; 2. смягчить ограничительные меры в отношении евреев и не применять их с пристрастием и жестокостью; 3. отменить неоправданную обязанность христиан еврейского происхождения носить еврейскую звезду рядом с христианским крестом и платить налоги еврейской религиозной общине! …В связи с этим Церковь не может не напомнить слова Господа: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерится» (Мат. 7:2), и да не проигнорируйте глас предупреждения»[45].

Подобные идеи были высказаны и в составленной митрополитом Неофитом отдельной докладной записке царю. Б. Филов в своем дневнике отмечал, что «она была написана в довольно остром тоне», и это дало положительный результат. Долгое время отказывавший в аудиенции митрополиту Неофиту царь решил встретиться с малым составом Синода. Накануне этой встречи, 14 апреля, Филов постарался использовать все свое влияние, чтобы убедить Бориса III в несостоятельности позиции архиереев. Так называемая «историческая конференция» произошла 15 апреля во дворце «Врана» в присутствии премьер-министра. Председательствовавший на ней царь негативно охарактеризовал спекулятивный дух еврейства, который якобы стал причиной и нынешнего мирового катаклизма и выразил сомнение, что крестившиеся евреи сделали это по убеждению и не отрекутся от христианства позднее. Очень активно нападал на иерархов по еврейскому вопросу Б. Филов, но они стойко защищали свою позицию и заявили руководителям государства об угрожающих последствиях задуманной ими акции. Отдельно выступил митрополит Стефан, так как в Софии проживало больше всего евреев – 27 тыс.[46] В результате первая попытка депортации евреев с территории самой Болгарии потерпела неудачу.

Однако на этом дело не закончилось. В мае 1943 г. под давлением Германии был составлен новый план депортации, теперь уже всех 48-ми тыс. болгарских евреев. В ходе его разработки были подготовлены два варианта (или этапа) – первоначальный план «Б», предусматривавший выселение в провинцию 25 тыс. евреев Софии, и план «А», где речь шла о полной депортации евреев из Болгарии. После того как царь санкционировал план «Б», Совет Министров 21 мая принял постановление о выселении из столицы евреев, за исключением крещеных до 29 августа 1942 г., граждански мобилизованных, женатых на лицах нееврейского происхождения и заразно больных[47].

Рано утром 24 мая, в праздник свв. Кирилла и Мефодия, к Софийской митрополии пришло множество евреев, которые сообщили митрополиту Стефану о начавшихся на них гонениях и намерении правительства выслать их из Софии, а затем в Германию (в частности, о подготовке первых списков видных евреев, подлежащих депортации в немецкие концлагеря) и просили передать составленное двумя раввинами прошение о милости царю на торжественном богослужении в Александро-Невском соборе. Владыка заявил пришедшим: «Я укрою всех евреев в церквях и монастырях, но не выдам их на расправу», – затем позвонил по телефону во дворец и узнал, что царя нет в Софии. Митрополит, совершая богослужение, в проповеди, обращась к органам государственной власти, заявил: «Да не поработится свободолюбивая, демократичная и общительная болгарская душа, осмысленно принимающая человечность и братолюбие, чуждым внушениям, влияниям и заповедям». После богослужения митрополит Стефан передал прошение столичных евреев начальнику царской канцелярии Павлу Груеву и говорил с Б. Филовым и министром внутренних дел П. Габровским о «милости к еврейскому меньшинству», но не получил никакой гарантии. Филов посоветовал Владыке перестать беспокоить царя и правительство заступничеством за евреев, на что митрополит Стефан заявил, что церковное заступничество является «не политикой, а нравственным, христианским и человеческим долгом»[48].

Владыка также телеграфировал в Видин митрополиту Неофиту, который со своей стороны настойчиво просил Филова и Груева, чтобы прошение софийских евреев достигло царя. Митрополит Стефан дополнительно составил обширное послание Борису III с просьбой употребить все царское влияние и положить конец «вандализму и настоящему скандалу для болгарского миролюбия и человеколюбия». Это послание поступило к царю, и через начальника своей канцелярии он заверил, что с большим вниманием «отнесся к ее содержанию». Одновременно Владыка направил в правительство другой протест против запрета евреям встречать Пасху и гонений на них и подал докладную записку в Синод о необходимости быстрой реакции на новую угрозу евреям и освобождении двух арестованных раввинов. Митрополит пообещал, что сам сядет под домашний арест, если арестованные евреи не будут освобождены[49].

Послание митрополита Стефана было доставлено Борису III, и П. Груев сообщил Владыке, что царь отнесся к нему с большим вниманием и обещал максимально облегчить проводимое по закону преследования евреев. В результате гонения были уменьшены, опасность отправки в Польшу первой группы евреев из Ломского концлагеря устранена, режим в других лагерях смягчен и задержанные в Софии в полицейских участках, за небольшим исключением, освобождены. Однако значительную часть евреев Софии в ходе проведенной с 26 мая по 7 июня акции все-таки выслали в провинцию, причем 120 заключили в концлагерь Самовой[50].

27 мая состоялось внеочередное заседание Синода, на котором митрополит Стефан сообщил, что «еврейское меньшинство в столице подверглось тяжелым моральным и физическим преследованиям», снова просил защитить евреев и уведомил архиереев, что ввиду исключительных условий указал подведомственным ему священникам принимать в лоно Болгарской Православной Церкви «большое количество» иудеев. Члены Синода выслушали это сообщение с большим вниманием и, «ввиду исключительных условий», поручили митрополиту Неофиту встретиться с Б. Филовым и П. Груевым, чтобы еще раз напомнить о позиции Церкви. На следующий день наместник-председатель Синода написал соответствующее письмо премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел[51].

28 мая правительство известило митрополита Стефана, что оно не будет признавать крестильные свидетельства Софийской митрополии. Владыка в свою очередь тут же информировал Синод, что исполнял свой долг, а правительство «вступает в пререкание с Апостолами Церкви». В тот же день малый состав Синода решил, что не возможно не принимать в Христианскую Церковь евреев, и уведомил Министерство иностранных и религиозных дел, что Церковь не подчинится любому запрещающему указу, так как «не может отказать от заветов Спасителя»[52]. Фактически, Синод был готов буквально распахнуть ворота храмов для массового крещения с целью спасения жизни евреев, если бы не удалось избавить иудеев от депортации.

Такая опасность вновь появилась в июне 1943 г. В этом месяце была предпринята третья и последняя попытка депортировать болгарских евреев в Германию. Комиссариат по еврейскому вопросу даже арендовал шесть кораблей на Дунае для перевозки 25 тыс. человек, но сопротивление общественности, в том числе церковной, сорвало и третью попытку[53].

В эти дни митрополит Стефан обратился с архиерейским посланием к народу, призывая не оставлять гонимое еврейское меньшинство в унынии и отчаянии и содействовать ограничению произвола Комиссариата по еврейскому вопросу, чтобы избежать позорных действий, о которых в ближайшем будущем придется сожалеть. Этим дерзким поступком Владыка вызвал гнев многих правительственных чиновников. Комиссариат по еврейскому вопросу направил официальную жалобу на митрополита в Совет Министров, указывая, что «его заступничество за пакостный еврейский элемент мешает эффективно применять Закон». Молодежная организация Всеболгарского союза «Отец Паисий» и Болгарский национальный легион расклеили в Софии листовки, в которых обвиняли митрополита Стефана в предательстве болгарского народа и «родоотступничестве». Филов через секретаря отправил Владыке последнее предупреждение прекратить подобную деятельность, а главный прокурор начал собирать доказательства для его привлечения к судебной ответственности за антигосударственную деятельность (в конце концов, дело митрополита заглохло). В этот период комиссариат старался привлечь к ответственности священнослужителей, крестивших особенно много евреев[54].

В середине июня митрополит Стефан встретился с начальником дирекции исповеданий Константином Сафаровым в связи с отказом государственных органов признавать крещения евреев в 1943 г. и решения МВД о закрытии на определенное время софийских церквей, чтобы прекратить массовые крещения (в результате эту акцию отменили)[55]. Затем Владыка собрал софийское духовенство на конференцию и детально разъяснил ему положение, касающееся еврейского вопроса, после чего было решено с умением и тактом отстаивать права евреев, с пастырской любовью приобщать их к Православию, не бояться преследований властей и служить преданно и жертвенно. После конференции митрополит издал окружное послание об отношении клира и православных болгар к евреям, в котором говорилось, что Церковь должна оказывать покровительство всем гонимым евреям, не обращая внимание на вероисповедание. Это послание также стало предметом обсуждения в Совете Министров[56].

Митрополит Стефан был самым активным, но он был не одинок в своей борьбе, его поддерживали все члены Синода, а следовательно, и вся Болгарская Церковь. 22, 24 и 25 июня Синод в полном составе снова обсуждал положение евреев, полностью одобрил действия Владыки Стефана и настоял на проведении ряда мер по защите его архиерейского достоинства, а следовательно, и нравственного авторитета Церкви в обществе. В это время митрополит Неофит встречался с премьер-министром, министром внутренних дел и комиссаром по еврейскому вопросу, в результате чего было достигнуто соглашение о крещеных евреях, в частности, им разрешили не носить отличительные знаки[57].

29 июня Священный Синод в данной связи постановил: 1. епархиальным архиереям принять соответствующие меры, чтобы не давать повода к нареканиям и подозрениям в обществе и усилить церковную дисциплину в клире; 2. сделать краткое сообщение в прессе о позиции Синода по еврейскому вопросу, а если цензура не позволит, опубликовать его в окружном послании; 3. отправить правительству письмо с выражением негодования по поводу того, что, несмотря на многократные просьбы Синода, цензура допускает клевету и нападки на духовных лиц, подрывающие авторитет Церкви; 4. выразить правительству энергичный протест относительно анонимных издевательских листовок о митрополите Стефане и просьбу о принятии мер против их распространения[58].

Характерный случай произошел осенью 1943 г. В г. Руссе временно причалили два корабля под немецкой охраной, перевозившие по Дунаю 380 евреев (видимо из Венгрии). Узнав об этом, митрополит Доростолский и Червенский Михаил со своим протодиаконом Александром Шабановым поднялся на корабли и потребовал от охраны допустить его к несчастным, чтобы исполнить свой христианский долг. Так как евреи были без еды и питья, Владыка организовал для них раздачу пищи и воды, вопреки сопротивлению немецкой охраны[59].

Энергичные действия митрополита Стефана и других членов Синода фактически спасли жизнь десяткам тысяч евреев. Сопротивление Болгарской Православной Церкви их депортации из Болгарии было самым сильным и практически неопровержимым аргументом для принятия царем решения не допустить в его стране «окончательного решения еврейского вопроса»[60]. Неоднократные встречи церковных иерархов с Борисом III и другими руководителями государства с целью защитить своих соотечественников еврейского происхождения все-таки оказали воздействие. В конечном итоге царь, несмотря на давление Германии, отказался передать болгарских евреев в нацистские лагеря смерти, и таким образом 48 тыс. человек избежали уничтожения (здесь свою роль сыграло и изменение хода войны в пользу стран антигитлеровской коалиции).

В июле 1943 г. Борис III пригласил к себе немецкого посла А. Бикерле и категорически заявил: «Евреи моей страны – ее подданные, и всякое посягательство на их свободу мы воспримем как оскорбление болгарам». В это время Б. Филов записал в своем дневнике: «Его величество полностью отменил меры, принятые против евреев» (что не совсем так – закон «О защите нации» не был отменен). В литературе даже существует версия, что Борис III именно за указанные действия был тайно отравлен нацистами, так как он скончался вскоре после возвращения из ставки Гитлера, где окончательно отказал фюреру в выдаче немцам болгарских евреев[61]. Однако данная версия не подтверждается документами, царь умер естественной смертью от инфаркта.

После последовавших 27 августа 1943 г. смерти царя и 14 сентября отставки правительства Б. Филова болгарские власти окончательно отказались от планов депортации евреев. В начале сентября 1944 г. Совет Министров принял указы, частично изменявшие некоторые статьи закона «О защите нации»[62]. Полностью же все ограничения лиц неболгарского происхождения в стране были отменены через три недели уже указом правительства Отечественного фронта[63].

Память о том, что евреи Болгарии (в границах страны 1940 г.) были спасены в значительной степени благодаря заступничеству Болгарской Православной Церкви сохраняется и в наши дни. В Иерусалимском центре памяти жертв холокоста имеется мемориальная доска, на которой Болгарской Церкви выражается благодарность от имени еврейского народа. В 2002 г. митрополиты Стефан и Кирилл (и в их лице фактически весь Священный Синод Болгарской Церкви) были признаны институтом «Яд Вашем» «Праведниками народов мира».

Свой вклад в спасение евреев внесла и Элладская Православная Церковь. Когда в 1943 г. нацисты начали преследовать еврейское население оккупированной Греции, заключая его в концлагеря (всего в концлагерь Освенцим было вывезено и там уничтожено 64 тыс. греческих евреев), Первоиерарх Элладской Церкви архиепископ Афинский Дамаскин (Папандреу) решительно выступил против, указав, что расовая теория противоречит учению Православной Церкви и традициям греческого народа. В марте 1943 г. архиепископ Дамаскин отправился на прием к имперскому уполномоченному в Греции Гюнтеру Альтенбургу, с протестом против унизительного указа от 25 февраля того же года, запрещавшего греческим евреям покидать пределы своих гетто и обязывавшего их носить шестиугольную желтую звезду Давида на своей одежде. На заявление Владыки Г. Альтенбург ответил, что решение об этом было принято в высших эшелонах власти, и он не может отменить указа[64].

Подобную позицию занимали и некоторые другие греческие архиереи. Так, например, 1 апреля 1943 г. митрополит острова Корфу Мефодий (Контостанос) по просьбе местного раввина велел зачитать в церквах своей епархии указ об отлучении от причастия всех занимающихся осквернением еврейских кладбищ. Через год Владыка Мефодий сделал безуспешную попытку спасти евреев острова от уничтожения, но его заступничество не имело успеха, из 2 тыс. еврейского населения Корфу в живых осталось только 120 человек[65].

В начале 1944 г. немцы потребовали от мэра греческого острова Закинфа Керрари представить список всех живущих на Закинфе евреев для депортации. Мэр обратился к местному архиепископу Хризостому, который на следующий день вместе с ним пошел в комендатуру. На повторное требование Владыка Хризостом ответил: «Евреи не христиане, но они мирно жили на острове на протяжении веков. Они никогда никого не беспокоили. Они греки, как и прочие греки. Нам будет очень печально, если они исчезнут». Завязался спор, наконец комендант, выйдя из себя, резко потребовал список имен. Архиепископ взял чистый лист бумаги, написал на нем: «Архиепископ Хризостом», и, передавая его коменданту, сказал: «Вот ваш список евреев на острове Закинф». Тогда немецкий офицер пригрозил доложить об этом поступке Владыки «куда надо». Архиепископ и мэр, выйдя из комендатуры, обратились ко всем закинфским евреям с призывом прятаться в горах и призвали местных жителей всячески помогать им скрываться. В октябре немцам пришлось покинуть остров, и, таким образом, никто не пострадал. В 1978 г. институт «Яд Вашем» удостоил архиепископа Хризостома титулом «Праведника народов мира»[66].

В марте 1944 г. нацисты приступили к выполнению так называемого плана «окончательного решения еврейского вопроса» в Греции. Военным комендантом Афин был назначен генерал СС Йорген Струп, который руководил ликвидацией Варшавского гетто в мае 1943 г. Главному раввину Барзилаю было предложено немедленно представить список имен и адресов всех представителей еврейской общины города. Барзилай пытался искать защиты у греческих гражданских властей, но безрезультатно. Тогда он обратился к главе Элладской Церкви архиепископу Дамаскину. Владыка посоветовал всем евреям немедленно скрыться и дал тайный указ духовенству призывать прихожан давать убежище беженцам, он также призвал монахов и монахинь укрывать евреев в своих монастырях. В результате только в домах духовенства скрывалось около 250 еврейских детей. Когда начались облавы, то были арестованы и сосланы примерно 600 православных греческих священников, помогавших евреям.

Архиепископ Дамаскин также дал негласное распоряжение своему духовенству выдавать беженцам фальшивые свидетельства о крещении с христианскими именами, (всего было выдано несколько тысяч), а шеф греческой полиции Ангелос Эверт выдавал им соответствующие удостоверения личности (около 27 тыс.). Существуют сведения о том, что архиепископ лично выдавал ложные свидетельства о крещении греческим евреям, спасая их таким образом от уничтожения. Если бы Й. Струп узнал об этом, то Владыке, скорее всего, грозила бы смертная казнь[67].

23 марта архиепископ Дамаскин с помощью известного поэта Ангелоса Сикилианоса передал премьер-министру подконтрольного нацистам греческого правительства Константиносу Логофетопоулосу и имперскому уполномоченному Г. Альтенбургу послание, в котором писал: «Греческая Православная Церковь и греческий академический мир протестует против этих гонений… Греческий народ был глубоко опечален известием, что немецкие оккупационные власти принялись исполнять программу постепенной депортации греческих еврейских общин.., и что первая партия депортированных уже была отправлена в Польшу… Для нашего национального сознания все дети Матери Греции пребывают в нерасторгаемом союзе: они все равные члены нашего национального тела вне зависимости от их религии… Наша святая вера не признает различий, превосходства или недостоинства, основанных на национальных или религиозных признаках, придерживаясь учения, что пред Богом «нет ни эллина, ни иудея», таким образом осуждая любые попытки дискриминировать людей по религиозным или национальным различиям… Если, тем не менее, они [немцы] будут требовать депортации, мы верим, что правительство, как носитель сохранившейся в стране власти, должно совершенно бескомпромиссно проявить свое отрицательное отношение к этому, и предоставить иностранцам нести полную ответственность за очевидную несправедливость. Пусть никто не забудет, что все поступки, совершенные в это трудное время, даже лежащие за пределами нашей воли и власти, когда-то будут судимы всеми народами и подвергнутся историческим расследованиям. Если во имя нации лидеры побояться смело выразить протест против оскорбляющей наше национальное единство и честь жестокой депортации греческих евреев, то это молчание вождей ляжет тяжелой грузом на совесть нации»[68].

Под обращением архиепископа подписались ректоры университетов, писатели, профессора, ученые – почти весь цвет греческой интеллигенции. Это письмо привело Й. Струпа в ярость, и он пригрозил архиепископу Дамаскину расстрелом, на что Владыка, имея в виду пример мученической кончины Константинопольского Патриарха Григория V, произнес: «Греческих религиозных лидеров не расстреливают, их вешают. Я прошу уважать эту традицию». Такой смелый ответ вынудил Струпа оставить Владыку в покое. Следует упомянуть также, что архиепископ Дамаскин предоставил свой пользующийся неприкосновенностью автомобиль главному раввину Барзилаю, чтобы переправить его к партизанам. Таким образом, можно сделать вывод, что Элладская Церковь в лице своих лучших представителей активно препятствовала холокосту[69].

Необходимо упомянуть и помогавших евреям православных священнослужителей Чехословакии. В оккупированной нацистами Чехии, превращенной в Протекторат Богемии и Моравии (фактически колонию III рейха), гонениям подвергались почти все религиозные конфессии. Всего в Протекторате были заключены в тюрьму или отправлены в концлагерь 371 священник. Из содержавшихся в концлагере Дахау 2720 священнослужителей и монахов различных стран 109 являлись чехами и словаками, 24 из них скончались в заключении. 30 мая 1942 г. по обвинению в укрывательстве и крещении пражских евреев был арестован и после месячного тюремного заключения отправлен в Дахау и архиепископ Пражский Савватий (Врабец), происходивший из волынских чехов и до начала 1920-х гг. находившийся в юрисдикции Российской Православной Церкви (в Праге до своего ареста он преподавал Закон Божий в пражской русской гимназии). Следует отметить, что Владыка и его секретарь протопресвитер Иосиф Рыбак действительно крестили в Праге довольно большое количество евреев, спасая их таким образом от уничтожения[70].

Архиепископ Савватий провел в концлагере почти три года, в конце 1944 г. он заболел сыпным тифом, от которого в Дахау умирало ежедневно до 160 заключенных. 29 апреля 1945 г. архиепископ был освобожден из лагеря американскими войсками и через месяц, 30 мая, доставлен в санаторий г. Пльзня для лечения (в Прагу он смог вернуться лишь осенью 1945 г.)[71].

В провозглашенной в 1939 г. независимой и ставшей союзником нацистской Германии Словакии репрессиям подвергались прежде всего священнослужители, крестившие евреев. Так, летом 1942 г. по распоряжению словацкого министра внутренних дел в концлагерь был отправлен крестивший евреев католический священник[72].

Среди православных священнослужителей Словакии, спасавших в годы Второй мировой войны евреев, наиболее известен состоявший в то время в юрисдикции Русской Православной Церкви за границей священник Василий Иванович Птащук. Он родился 1 января 1874 г. в Российской империи в семье украинского крестьянина д. Троиновка Волынской губернии (в 100 километрах от г. Луцка) и 4 октября 1920 г. был рукоположен во иерея в американском г. Питтсбурге. В 1931 г. отец Василий служил в церкви словацко-русинского села Ладомирова (там находился основанный российскими эмигрантами монастырь преп. Иова Почаевского), а в 1933–1947 гг. с небольшими перерывами – в храме села Светлице. В 1939–1942 г. он крестил более 600 евреев в этом и соседних селах. В 1942 г. священник три месяца находился в заключении за антифашистскую деятельность, но после освобождения опять вернулся в Светлице. В 1947 г., уже при коммунистической власти, отец Василий был осужден районными судами в Бардиеве и Михаловце за подлог метрических записей. 10 сентября 1947 г. пастырь умер и был похоронен вблизи ограды православной церкви в с. Светлице (в 1997 г. состоялось торжественное открытие надгробного памятника на его могиле, созданного на средства Еврейского религиозного собрания в Словакии)[73].

В Венгрии в годы Второй мировой войны существовала Мадьярско-Русинская Православная Церковь, которую до декабря 1943 г. возглавлял русский эмигрант протопресвитер Михаил Попов, затем он был арестован немцами и освобожден в начале 1945 г. советскими войсками. Один из приходов этой Церкви – община венгерского православного храма св. Иоанна Златоуста в Будапеште – в конце 1944 г. спас многих евреев, выдав им свидетельства о крещении. Эта община была основана рукоположенным в 1928 г. во иерея митрополитом Русской Православной Церкви за границей о. Яношем (Иоанном) Руско, а после его кончины в 1943 г. окормлялась священником Яношем Варью[74].

Подводя итоги, можно сделать вывод о том, что многие Православные Поместные Церкви активно реагировали на холокост и внесли свой заметный вклад в спасение евреев. При этом Русская Православная Церковь не была в период Второй мировой войны единой и распадалась на несколько юрисдикций, позиции которых в этом вопросе не во всем совпадали. Раньше всего, еще до начала войны между нацистской Германией и СССР, свое отношение к преследованиям евреев высказали многие российские священники-эмигранты в различных странах Европы. Они принадлежали к двум юрисдикциям – Западно-Европейского экзархата во главе с митрополитом Евлогием (Георгиевским) и Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей.

В Западно-Европейский экзархат митрополита Евлогия, подчинявшегося Вселенскому Константинопольскому Патриарху, входило несколько русских приходов, расположенных на территории Германии. Паства Владыки негативно относилась к расовой теории нацистов, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Особенно активно проявило свою позицию по отношению к холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. За спасение евреев были арестованы и погибли в концлагерях монахиня Мария (Скобцева), священник Дмитрий Клепинин, несколько мирян. В то же время отношение евлогианских служителей к иудаизму отличалось своеобразием. Многие из них полагали, что в условиях небывалых ужасов мировой войны начинается неизбежная эпоха перехода евреев в христианство. Наиболее глубоко разработал эту концепцию в своих резко антинацистских статьях 1941–1942 гг. знаменитый православный богослов протоиерей Сергий Булгаков.

Священноначалие Русской Православной Церкви за границей, настроенное резко антисоветски, неоднократно выступало с воззваниями против еврейско-большевистского господства в России. Однако в идеях правой русской церковной эмиграции совершенно отсутствовал расизм, и холокост руководство Русской Православной Церкви за границей никогда не одобряло. Ряд священнослужителей РПЦЗ спасали евреев от уничтожения, а некоторые даже погибли за это (архимандрит Григорий (Перадзе) и протопресвитер Андрей Врасский).

Занимая ярко выраженную антинацистскую позицию, Московская Патриархия осуждала и преследования евреев (хотя позиция государственных властей СССР не позволила сделать это публично, как и дистанцироваться от начинавшего проявляться советского антисемитизма). Многие возможности сбора информации об участии православных священнослужителей и мирян в спасении евреев в годы войны были упущены, и сейчас очень сложно установить имена этих людей.

Наиболее явно отношение Русской Церкви к холокосту проявилось на Украине, где проживала большая часть евреев СССР. Здесь в период оккупации существовали две Украинские Православные Церкви – автокефальная и автономная в составе Московской Патриархии. Последняя однозначно осуждала уничтожение евреев. Многие ее священники пытались различным образом спасти их (отец Алексий Глаголев, монахини киевских монастырей и др.). Часть же украинских националистов добровольно и активно участвовала в уничтожении евреев. Они относились как к автокефальной Украинской Православной, так и к Греко-Католической Церквам. Глава последней митрополит Андрей Шептицкий и лично спасал евреев во Львове, и публично протестовал против их уничтожения, но пример Владыки не оказал должного влияния на его паству.

Таким образом, ситуация в разных течениях Православной Церкви (и среди греко-католиков) на территории СССР была различной, но в целом можно сказать, что Русская Церковь уже в 1941–1945 гг. осуждала уничтожение евреев, хотя практических действий в этом направлении сделано было недостаточно.

Среди других Поместных Православных Церквей, к сожалению, только Болгарская Православная Церковь официально встала на защиту евреев. Можно проследить определенную эволюцию взглядов на процесс уничтожения евреев духовных лидеров различных конфессий. Десятки священнослужителей по своей инициативе помогали и спасали евреев. Особенно наглядно это проявлялось в готовности совершить крещение, несмотря на угрозы и запреты властей. Вместе с тем голос ни одного из церковных авторитетов (за исключением болгарских иерархов) не прозвучал достаточно громко, чтобы остановить убийства евреев.

Тема «Православные Церкви и холокост», несомненно, требует дальнейшего изучения, в ней имеется еще много белых пятен. И прежде всего надо установить имена православных праведников, которые на оккупированной территории СССР и других европейских стран, рискуя своей жизнью, спасали евреев. Большинство из них по-прежнему остаются неизвестными.