Кандидат философских наук, заведующий кафедрой гуманитарных дисциплин Государственного института подготовки кадров Минпромполитики Украины Александр Александрович Блуд обращается к понятиям истинной христианской философии и истинного богословия, как его понимали святые отцы, и поднимает проблему необходимости религиозного соотнесения философии. Публикуемый материал был представлен как доклад на Вторых Покровских чтениях (Киев).

В данном докладе следует очертить те актуальные проблемы, которые касаются философии и богословия в их взаимоотношении, а также осветить проблему самоопределения философии в настоящее время.

Сразу же предчувствую возражение – а нуждается ли философия в воцерковлении? Не обладает ли философия сама в себе самодостаточной истиной, которая не нуждается в каком-либо религиозном соотнесении? Богословие само по себе, как имеющее четко очерченную область исследования – бытие Бога, Божественная реальность; философия – сама по себе, занимающаяся чистой истиной. В таком возражении заявляют о себе предрассудки секулярного сознания, которое боится всяческих вторжений религии в область «научного» знания. Насилу в течение многовековой борьбы за «духовную» свободу мысль отделилась от Церкви, а тут, дескать, опять возвращаться в зависимость, думать не так, как хочется, а в соответствии с церковными канонами.

Конечно, философия без свободы невозможна. Но свободу ведь следует понимать не как произвол мысли, но как истину, несущую освобождение. Истина освобождает от ложных взглядов, просвечивая мрак невежества. Христос принес освобождение от греха, а не закрепощение. Христианская философия есть стремление обрести ум Христов, приобщиться к мудрости Христовой, которая освобождает и дарует вечное спасение. Здесь критерий отделения псевдо-философии – суемудрия – и христианской, которая по определению эсхатологична. Без эсхатологии, без стремления к Царствию Божию, без стремления к жизни вечной занятия философией теряют смысл. Какой смысл перечитывать философские тексты, преподавать, размышлять, если все равно умрешь, уйдешь в небытие? Но возможна ли вообще философия как таковая, без стремления к вечности и без преодоления смерти? Еще Платон говорил, что философия есть приуготовление к смерти, а Аристотель, что философ занимается вещами божественными, вечными, в отличие от обыденного разума, который имеет дело с вещами преходящими.

Cекулярное сознание, отделившее христианство и вообще любую религию от государства и от культуры, создает и навязывает ложный образ философии как светской науки, отделенной от христианства, православия, и пресекает в философии христианский дискурс. Преподаватель философии, чтобы не быть обвиненным в нетолерантности, в неполиткорректности, вынужден редуцировать христианские, православные идеи в своей речи, ибо можно обидеть человека, принадлежащего к другой конфесcии, другому вероисповеданию. Дескать, здесь нарушается принцип свободы совести. Конечно, такое положение дел, обоснованное либеральной идеологией, вызывает множество вопросов. Если философия есть стремление к истине, то как можно уважать не-истинные взгляды и заблуждения? Если бы святые отцы не воевали за истину, а стремились бы никого не обидеть, то как бы они смогли воцерковлять эллинистическую цивилизацию? Их богословие изменило мир истиной Христовой. Если бы они мирились с ересями, шли с ними на компромиссы, считая, что все они имеют право на существование, так как выражают собственное мнение, на которое всякий индивид имеет право, то о какой истине, которая выражается в духе Христовом, могла бы идти речь? Ведь ересь идет от духа гордыни, от разумения человеческого, а не от божественного, для которого необходимо смирение. Смиренномудрие – вот истинная философия. Перед божественной истиной изумленный разум замолкает в смиренном безмолвии. Священнобезмолвие – вот исток философии и богословия, а не либеральное право говорить (болтать) все, что в голову взбредет, облекая этот псевдо-логос (речь) в философские понятия и называя это философией. Если нет смирения перед тайной, а есть самомнение всезнающего разума, то это лишь видимость философии. Философия стала делом отдельного индивидуума, который возомнил себя единственным носителем истины. Но отделенный от всех, по Гераклиту, он не видит общее для всех, а воображает, грезит.[1]

Истина всеобща, соборна, она единит людей своим духом, преодолевая, трансцендируя преходящее, суетное. Святые отцы показывают пример соборного богомыслия и любомудрия, соборного стремления к истине Христовой. Это пример соборной, церковной (церковь – еклессия, собрание) философии. Не на мирском соглашении-консенсусе держится философия, а на соборном опыте Духа Святого. Прот. Георгий Флоровский ратует за «возвращение к отцам», за обновление богословия творческим духом святоотеческого мышления.[2] Не следует ли и нашей философии освободиться от «западного пленения» и вернуться к святоотеческому опыту. Это догматический опыт, литургический и аскетический, точнее их единство. Да и саму философию следует понимать в святоотеческом смысле как стремление, любовь к Божественной мудрости, к Божественному. Иоанн Дамаскин в «Диалектике» дает такие определения философии: «Философия есть познание сущего как такового, т.е. природы сущего. Философия есть познание Божественных и человеческих вещей. Философия есть помышление о смерти… Философия есть уподобление Богу… Философия – это любовь к мудрости, а истинная Премудрость есть Бог. Таким образом любовь к Богу – вот истинная философия».[3]

Исходя из такого понимания, трудно провести грань между философией и богословием. Богословие это скорее высшая ступень познания Божественного, это говорение не своими словами, а Духом Святым. Философия же – это стремление к Божественному, осознание своего незнания Бога и стремление к Нему, стремление к богообщению, приуготовление к божественному созерцанию – феории. Митрополит Иерофей Влахос пишет: «По учению Григория Паламы, богословами являются, строго говоря, боговидцы, а богословие – созерцанием: «…есть и знание о Боге, знание учений о Нем и умозрение, которое мы называем богословием…».[4] «Преподобный Максим разделяет духовную жизнь на три этапа: деятельное любомудрие, естественное созерцание и мистическое богословие… Первое очищает человека от страстей и украшает его добродетелями; второе просвещает ум истинным знанием, третье венчает человека высшим мистическим знанием, которое святой отец называет «иссуплением».[5] …под практическим любомудрием понимается очищение сердца, под естественным созерцанием – просвещение ума и под мистическим богословием – общение с Богом через созерцание».[6] Очищение сердца осуществляется во внимании к помыслам, во внутреннем трезвении, в различении помыслов, во внутренней брани с греховными помыслами и страстями. «И если человек противоборствует совершению греха и сражается против страстных помыслов, то он смиряется, сокрушается, подвизается и …приходит в свое естественное состояние. Но как бы человек не старался, мертвый ум не может очиститься и стать живым, если не сойдет на него Дух Святой… Но если при содействии божественной благодати ум очистится, то он озаряется, поскольку «очищение его есть озарение». И если человек сохранит свой ум после очищения, чтобы он не был осквернен грехом, то ум остается просвещающим и просвещаемым…».[7]

Такое святоотеческое воззрение на философию (любомудрие) изумляет своей божественной простотой и правдой. Ведь действительно, для того чтобы понять истину, следует избавиться от ложных представлений, заблуждений или, согласно феноменологии Гуссерля, редуцировать их. Заблуждение – это ложный взгляд помраченного разума. Разум омрачается страстями, и первое философское дело – очистить ум от страстей при помощи «умного делания»: соединения внимания к помыслам и молитвы. На собственном опыте убеждаешься, что сколько бы человек не прочитал умных книжек и как бы умно не рассуждал, но если он охвачен желаниями, гордыней и всем набором страстей, то его суждения и поступки не отличаются разумностью. Без практической реализации философского призыва «познай себя», без обращения к своей душе, без внутренней работы над преодолением грехов философия останется лишь пустым, безжизненным умствованием. Внутренняя аскеза, очищение ума только и может привести к озарению Божественной истиной, которое осуществляется по благодати. Это феномен синергии – объединение собственного умного усилия (стремления к уразумению) и Божественного озарения, которое как молния высвечивает, открывает тайны непознанного. Удержание открытого, этого «откровения прикровенного, сокрытого, таинственного» также требует больших усилий, внутреннего собирания, чтобы враг рода человеческого, враг истины не похитил этот дар рассеянным забвением. Весь этот святоотеческий дух внутренней работы, дух подвига, предельной борьбы с не-истиной необходим философии, чтобы она на самом деле была «умным делом», а не бездумным повторением чужих слов и мнений. Следует придти к себе, открыть свое естество и вышеестество, чтобы вообще философствовать и богословствовать.

Ситуация «западного пленения», когда в послеотеческий период богословие ориентировалось на западные образцы, на рациональный, схоластический стиль мышления, присутствует и в современной философии. Отрыв от корней, прежде всего святоотеческих, бросает философию то в постмодерн, то в аналитику, философию науки, релятивизируя вообще понятие философской истины. Осознание отрыва от корней подвигнуло Ницше и Хайдеггера к идее возвращения к древним грекам, возвращения к истоку философии, но это привело к рецидиву неоязычества. Попытка редуцировать христианскую культуру и возродить языческую радость жизни, которую выхолостил в своей истории западный нигилизм, привела в 20 веке к таким трагическим событиям, что удивляешься современным попыткам возродить неоязычество, невольно думая, что история людей ничему не учит.

Возвращаться надо к себе, к своей культуре, к своей мысли. Нужно найти то, что нам близко, что нам по душе. Не поняв своего, как поймешь чужое? Своё нам – это православие, христианство, которое Русь приняла из Византии. Христианская культура фундирует нашу жизнь, даже если человек об этом и не догадывается. Идолы секулярной, неоязыческой культуры пытаются заслонить от нас этот факт. Христианство, православие присутствует (иногда неявно) и в языке, который окультурился благодаря церковнославянскому, в государственном сознании, в искусстве, архитектуре и др. Мы находим себя «уже» в православии хотя бы фактом нашего крещения.

Современная эпоха соблазняет человека либеральной иллюзией свободного выбора. «Я» есть тот центр мироздания, самодостаточный субъект, который якобы своими проектами-выборами определяет свою жизнь. Богу здесь нет места. Все решаю я сам. Человек рабствует своим страстям, навязанной идеологии и наивно думает, что он управляет своей жизнью. Философия, которая строится на самодостаточном субъекте, закрыта от той истины, что все есть от Бога, что без Бога мы ничто. И воцерковление философии, это не произвольный выбор православия как одной из религий, а возвращение философии к своему предназначению как стремлению к истине, к Богу. Истины не может быть вне Церкви, вне собранности Святым Духом. Сам факт моего крещения свидетельствует, что я уже имею в сердце Духа Святого, обетование Царства Божия. А Дух истины следует пробудить христианской, церковной жизнью. Воцерковление философии – это не вход в иное, а возвращение к себе, к своим истокам, к христианскому эллинизму – святым отцам, которые эллинские философские истины преобразили благодатным огнем истины Христовой. Воцерковление философии – это осмысление того наследия, богатства, которое нам дано в церковном предании: Святого Писания, догматов, таинств, святоотеческих творений и т.д., от которого нас отвращает секулярное мышление. Стыдно и совестно быть нищим, имея такое наследство. Нужно лишь повернуться к нему, открыться зову истины Христовой, которая взывает к нашему свободному обращению. Тут работы непочатый край, и прежде всего внутренней, ибо без намерения исправиться, преодолеть свое грешное естество не будет истинного философствования.