Церковная дипломатия и межправославные отношения в эпоху гонений: опыт святого Патриарха Тихона

С самого начала правления Святейшего Патриарха Тихона осуществление Православной Российской Церковью межправославных контактов было сопряжено с целым рядом проблем.

Прежде всего можно указать на то, что в былые времена значительную, если не основную, часть церковно-дипломатических вопросов брало на себя Министерство иностранных дел Российской империи. Святейший Правительствующий Синод не имел в своей структуре какого-то специализированного международного отдела или комиссии. Соответственно, когда вместо прежнего российского МИД появился новый советский НКИД, в задачи которого содействие Православной Российской Церкви совершенно не входило, заниматься межцерковной дипломатией ей надо было уже самостоятельно, а необходимого для этого аппарата не было. На открывшемся в августе 1917 г. Всероссийском Поместном соборе было образовано 22 профильных отдела, от уставного до редакционного, но церковно-дипломатический профиль среди них не фигурировал^[1]. Отдел внешне-церковных сношений Московской Патриархии был создан только в 1946 г. (у раскольников-обновленцев иностранный отдел «Священного Синода» появился в 1924-м и просуществовал до 1927 г.^[2]).

Во-вторых, в 1917 г., когда было восстановлено российское патриаршество, своего апогея достигла Первая мировая война, разделившая многие страны и народы, в том числе православные. Восточные патриархи как подданные Османской империи — врага России — старались сохранять политическую дистанцию в отношениях с Православной Российской Церковью. Это тоже ярко проявилось во время работы Всероссийского Поместного собора 1917–1918 гг. Согласно «Положению о созыве Поместного собора Православной Российской Церкви», представителям восточных патриархов и других автокефальных православных церквей предоставлялось полноправное членство^[3]. Однако, вопреки такой возможности, членами Всероссийского собора от поместных церквей стали только румынский епископ Никодим (Мунтяну, будущий патриарх) и сербский архимандрит (впоследствии епископ) Михаил (Урошевич)^[4]. При этом официальные представители всех четырех восточных патриархов во главе с константинопольским архимандритом Иаковом (Димопуло) пребывали тогда в Москве (в основном заняты были финансовыми вопросами). Почти два дня в начале работы собора заняло заслушивание многочисленных приветствий, но приветствия от Константинопольской Церкви, как и от других автокефальных православных церквей, среди них не оказалось^[5].

Главной же проблемой для Православной Российской Церкви с конца 1917 г. стала антирелигиозная политика нового советского правительства. Так, уже в декабре 1917 г. декретом Наркомпроса фактически была инициирована ускоренная ликвидация всей системы духовного образования, от церковно-приходских школ и духовных училищ до духовных академий^[6]. Это было сильнейшим ударом по Церкви в России, далее ее положение лишь стремительно ухудшалось. В такой ситуации международные вопросы для Православной Российской Церкви становились еще более периферийными, да и возможности коммуникации с другими Поместными Церквами становились все более ограниченными: на смену фронтам мировой войны пришли фронты войны гражданской, так что порой даже связь Москвы с Киевом оказывалась прерванной, не говоря уже про Константинополь или Иерусалим. Помимо имевшихся объективных сложностей, чем дальше, тем больше к международной изоляции Православной Российской Церкви и ее Предстоятеля целенаправленно стали прилагать руку богоборцы-большевики (с конца 1918 г. обычным состоянием для Патриарха Тихона стал домашний арест).

Когда в 1919 г. на неподконтрольных большевикам территориях было организовано Временное высшее церковное управление Юга России, оно по собственной инициативе стало вступать в контакты с представителями других Поместных Церквей. В конце 1920 г. ВЦУ Юга России трансформировалось в русское зарубежное ВЦУ под председательством митрополита Антония (Храповицкого), которое еще больше усилило свою активность на межцерковном направлении. Патриарх Тихон об инициативах управления митрополита Антония узнавал с немалой временной задержкой и поначалу (до весны 1922 г.) не порицал их, а некоторые акты и прямо утверждал (например, назначение управляющим русскими западноевропейскими приходами архиепископа Евлогия (Георгиевского), возведенного патриаршим указом в сан митрополита^[7]).

Яркой иллюстрацией степени отвлеченности московского церковного центра от международных дел служит история с Известительной грамотой Патриарха Тихона об избрании на Всероссийский патриарший престол. Обычно такие грамоты новоизбранные предстоятели рассылают в ближайшие же дни (если не часы) после своего избрания. Это очень важный и чувствительный момент с точки зрения церковной дипломатии. Однако святитель Тихон, взошедший на Московский патриарший престол в ноябре 1917 г. (на праздник Введения, 4 декабря по новому стилю), обратился с таковой грамотой к патриарху Константинопольскому Герману V без малого через полгода после своего избрания, а именно 22 апреля 1918 г. Публикация грамоты в «Церковных ведомостях» сопровождалась пояснением: «Таковые же общительные грамоты посланы: Блаженнейшим Патриархам — Александрийскому Фотию, Антиохийскому Григорию и Иерусалимскому Дамиану и предстоятелям церквей: Румынской в Королевстве Румынском — Архиепископу Бухарестскому и Примасу Румынии Конону, Ново-Греческой — Митрополиту Афинскому Феоклиту, Сербской — Архиепископу Белградскому и Митрополиту Сербии Димитрию, Черногорской — Митрополиту Черногорскому Митрофану, Буковинско-Далматинской — Архиепископу Черновецкому и Митрополиту Буковинско-Далматинскому Владимиру, Синайской — Архиепископу Синая и Раифы Порфирию, Кипрской — Архиепископу Новой Юстинианы и всего Кипра Кириллу»^[8].

Здесь перечислены все предстоятели поместных церквей того времени (кроме вдовствующей Карловацкой), с которыми Православная Российская Церковь имела каноническое общение. С Болгарской Церковью тогда и в последующие годы патриаршества святителя Тихона канонического общения не было из-за объявления ее греками еще в 1872 г. схизматической, что в России не одобряли, но и не игнорировали.

Реакция на Известительную грамоту Патриарха Тихона выявила еще одну острейшую проблему для русской церковной дипломатии, а именно стремление первенствующей патриархии (так называемой Вселенской) вести на российском направлении жесткую своекорыстную политику. Собственно, стремление такое у Константинополя было всегда, но возможности для этого во времена Московского царства и Российской империи особо не просматривалось. Если патриархи Антиохийский Григорий и Иерусалимский Дамиан достаточно быстро послали святителю Тихону свои поздравительные письма, именуя его «Блаженнейшим и Святейшим», то патриарх Константинопольский Герман заявил, что вопрос о Московском патриаршестве следует вынести на общий собор после войны, а до того официально не отвечать на Известительное послание Патриарха Тихона о его избрании и лишь передать слова сочувствия страждущей Русской Церкви частным образом. Очевидно, памятуя, сколь щедро Россия одарила Константинопольскую Патриархию при учреждении Московского патриаршества в конце XVI в., фанариоты желали повторения воздаяния. Еще более важным для них было закрепление за собой особых властных полномочий на намечаемом послевоенном общеправославном соборе. В итоге Патриарх Герман V согласился признать восстановление Московского патриаршества только в сентябре 1918 г., незадолго до своего отречения от так называемого Вселенского трона^[9].

В дальнейшем, при местоблюстителе Константинопольского престола митрополите Дорофее (Маммелисе), начались заигрывания фанариотов с церковными сепаратистами с бывших окраин Российской империи (украинскими и польскими), и только страх перед возможным возрождением православной Российской державы до определенного момента действовал в качестве сдерживающего фактора^[10]. Но когда стало ясно, что такого возрождения не будет, Фанар при новом патриархе Мелетии (Метаксакисе) с 1922 г. развернул беспрецедентную экспансию в общемировом масштабе, причем главным объектом захвата стали части Русской Церкви, находившиеся как на территории бывшей Российской империи, так и вне ее, то есть в лимитрофах (Прибалтике, Польше) и в диаспоре, на которую Фанар попытался наложить руку^[11].

В момент развертывания этой агрессии первенствующей Патриархии пребывавший под арестом Патриарх Тихон не мог заявить протест, но позднее (в мае 1924 г.) в письме так называемому митрополиту Варшавскому и всея Польши Дионисию (Валединскому) он вполне ясно, хотя и со свойственным ему тактом, выразил свое отношение к действиям Метаксакиса: «Для нас остается неясным, на основании каких канонических правил часть Всероссийской Православной Церкви без согласия Поместного собора и благословения ее предстоятеля могла стать независимой и какими каноническими правилами руководясь, Святейший Мелетий IV, бывший Патриарх Константинопольский, счел себя вправе простирать свою власть на часть Патриархата Российского»^[12].

Протест не возымел силы, и в конце 1924 г., уже при следующем патриархе, Фанар банально продал польскому правительству за 12 000 фунтов стерлингов согласие на томос об автокефалии местной православной организации^[13].

Еще более беспардонно Константинопольская Патриархия повела себя в связи с внутренними проблемами Православной Российской Церкви. Как только в мае 1922 г. возник инспирированный большевиками просоветский обновленческий раскол, официальный представитель Фанара в Москве архимандрит Иаков (Димопуло) поспешил заявить обновленцам и их большевистским кураторам, что готов за мзду похлопотать о приезде «Вселенского» патриарха на затеваемый раскольничий собор для «низложения Тихона “по всем каноническим правилам”»^[14]. Конечно, нельзя отождествлять инициативы корыстного архимандрита Иакова и патриарха Мелетия, одержимого «великой идеей» возрождения эллинского величия с опорой на Великобританию. Оценив в момент острого кризиса советско-британских отношений в мае 1923 г. мировую политическую конъюнктуру как неблагоприятную для большевиков, последний предпочел высказаться в пользу Патриарха Тихона, а не советских обновленцев^[15]. Но пришедший в конце 1923 г. на смену Мелетию (Метаксакису) патриарх Григорий (Зервудакис), тот, что продал полякам автокефалию, занял однозначно прообновленческую позицию, вплоть до призывов к окончательному отстранению Патриарха Тихона и упразднению Московского патриаршества. Патриархом Григорием и его cинодом для поездки в Москву была образована специальная комиссия из нескольких видных фанариотов, в задачу которых, по сути дела, входила поддержка обновленцев на месте^[16].

Очень показательна реакция святителя Тихона на эти враждебные действия Фанара. В июне 1924 г. в письме Патриарху Григорию VII он выразил по этому поводу свое немалое смущение и удивление и отметил, что за епископом Константинопольским священные соборы «признавали и признают первенство перед другими автокефальными Церквами чести, но не власти». Патриарх Тихон писал главе Фанара: «Всякая посылка какой-либо комиссии, без сношения со Мною, как единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной Церкви, без Моего ведома незаконна, не будет принята русским православным народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без того многострадальной Русской Православной Церкви. <...> Народ не со схизматиками, а со своим законным и Православным Патриархом»^[17].

Единение с православным народом России для святого Патриарха было чрезвычайно важным, опираясь на него, он обретал возможность уверенно отвергать антиканонические посягательства первенствующей Патриархии.

При этом святитель Тихон не инициировал канонического разрыва с Фанаром, хотя имел для этого достаточные основания. На задаваемые ему вопросы о взаимоотношениях с Константинопольским Патриархом он отвечал в примирительном ключе. Протоиерей Николай Чуков (будущий митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий) в августе 1924 г. писал по этому поводу в своем дневнике: «По вопросу о взаимоотношениях Патриарха с Константинопольским Григорием VII Преосв[ященный] Григорий (Лебедев. — А. М.) сообщил со слов Патриарха, что они переписываются, что Патриарх Григорий поминает при богослужении Патриарха Тихона, что слух о запрещении Григорием Тихона пошел, вероятно, вследствие того, что в письме к Тихону Григорий писал, что “он не сомневается, что если бы причины разрухи церковной в России были в нем — Патриархе Тихоне, то последний, конечно, удалился бы на время для блага и мира церковного”»^[18].

В действительности модальность пожеланий Григория VII к Патриарху Московскому была несколько иной, но святитель Тихон, как мог, пытался сглаживать бестактность своего старшего собрата. Сам святитель Тихон имена восточных патриархов, включая, очевидно, и первого из них, за богослужением тоже возглашал, на этот счет имеется свидетельство очевидца, относящееся к февралю 1925 г.^[19] (Тогда Константинопольскую кафедру номинально возглавлял уже не Григорий VII, он умер в ноябре 1924-го, а его преемник Константин VI, быстро высланный из Стамбула турками, но тем не менее успевший войти в дружественное письменное общение с раскольниками-обновленцами).

Помимо Константинопольской агрессивно повела себя в отношении Русской Церкви и Церковь Румынская. Потерпевшая почти полный разгром на поле сражений в 1916 г., но спасенная Россией Румыния по итогам войны смогла изрядно расшириться и за счет своей главной противницы Австро-Венгрии, присоединив Трансильванию с Буковиной, и за счет своей недавней спасительницы, аннексировав российскую Бессарабию. Вслед за этим к Румынской Церкви были присоединены Трансильванская митрополия, восточная часть Буковинско-Далматинской митрополии и Кишиневско-Бессарабская епархия Русской Православной Церкви. Русский каноничный архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) отказался признавать над собой новую юрисдикцию и был смещен со своей кафедры. Возглавлявший в 1917 г. румынскую делегацию на Всероссийском Поместном соборе епископ Никодим (Мунтяну) был в июне 1918-го назначен своим Синодом управляющим Кишиневской епархией и развернул в ней ускоренную румынизацию^[20].

Патриарх Тихон протестовал против творимого румынами канонического бесчинства: «Указание на то, что будто политическое единение всегда влечет за собою и единение церковное, не может в данном случае служить оправданием для Румынской церковной власти, во-первых, потому, что оно само не оправдывается историей, и во-вторых, потому, что такая точка зрения покоится на смешении природы церковной и политической жизни, разнородных по самому своему существу. Государственный меч, как известно, не может сам по себе определять границы поместных церквей», — писал святитель Тихон румынским иерархам в том же июне 1918 г.^[21], но те не вняли ему. В результате контакты двух церквей надолго (фактически вплоть до 1945 г.) были заморожены.

Совсем по-другому складывались отношения с Сербской Православной Церковью. Государственная консолидация западно-балканских славянских территорий вокруг Сербии открыла возможность воссоединения с Сербской Церковью других церковных образований, генетически восходивших к древнему Печскому Патриархату, — фактически автокеальных Черногорской митрополии, Карловацкой митрополии (или даже Патриархата), западной части Буковинско- Далматинской митрополии, автономной Боснийской митрополии, а также северомакедонских епархий, ранее удерживаемых Константинопольской Патриархией и оспариваемых Болгарским Экзархатом. В мае 1919 г. в Белграде состоялся Архиерейский собор, провозгласивший объединение ранее разделенных сербских епархий в одну поместную церковь и возрождение Печского Патриархата, ликвидированного турками в пользу фанариотов в 1766 г. В ноябре 1920 г. патриархом Сербским был избран митрополит Белградский Димитрий (Павлович). Обо всех этих событиях Святейший Димитрий известил Святейшего Тихона обстоятельным письмом, отправленным в августе 1921 г. и полученным адресатом лишь в феврале 1922-го^[22].

Важнейшим фактором, влиявшим на позицию Сербской Православной Церкви, стала ее особая близость с русским заграничным ВЦУ, возглавляемым митрополитом Антонием (Храповицким), перебравшимся летом 1921 г. из Константинополя в Сремские Карловцы. Впоследствии подчеркнуто антисоветская позиция русских зарубежных иерархов («карловчан», как их стали именовать в обиходе) доставила немало проблем Московской Патриархии. Однако, получив братское послание Патриарха Димитрия, Патриарх Тихон в ответном письме тепло поздравил его с избранием и не преминул особо подчеркнуть: «Сердце Наше тем более исполнено чувства радости и благодарности Вашему Блаженству, что Мы живо сознаем все то добро, какое сделано и делается Вами по отношению к русским изгнанникам — епископам, клирикам и мирянам, которые, силою обстоятельств оказавшись за пределами своей Родины, нашли себе радушие и приют в пределах Сербской патриархии»^[23].

Можно видеть, что для святителя Тихона пастырский аспект российско-сербских церковных связей был особенно важен.

К слову, послание Патриарха Димитрия и ответ Патриарха Тихона сербскому собрату были доставлены с помощью иеромонаха Тихона (Шарапова), который под видом литовского дипломатического курьера, в светском обличье, остриженный, посетил в январе-феврале 1922 г. Москву для доклада о польских церковных нестроениях и передачи важных документов^[24]. Это ярко иллюстрирует, какие колоссальные сложности приходилось преодолевать для поддержания контактов Православной Российской Церкви с другими церквами.

Пастырскими, а не политическими соображениями мотивировалось и отношение Патриарха Тихона к польской автокефалии. После обмена дипломатическими миссиями между Польшей и РСФСР в августе 1921 г. поляки попытались канонически урегулировать этот вопрос с согласия Патриарха Тихона. Если верить польским дипломатам, Святейший Тихон в ноябре того года ответил им, что он сам не против запрашиваемой автокефалии, но решить этот вопрос правомочен только Всероссийский собор, созвать который нет возможности^[25]. Однако есть основания полагать, что святитель Тихон идее польской автокефалии не сочувствовал в принципе. На обращение официального польского представителя в Москве им была наложена недвусмысленная резолюция: «Священные каноны нашей Церкви предусматривают автокефалию для отдельных самостоятельных народов. Если бы польский народ, получивший недавно суверенность, был православным и просил об автокефалии для себя, Мы бы ему в этом не отказали, но давать автокефалию для разноплеменных православных, проживающих в пределах Польского государства на положении национальных и религиозных меньшинств, Нам не позволяют ни здравый разум, ни священные каноны. Что возможно, то Мы уже дали православным в Польше — широкую поместно-церковную автономию»^[26].

Как прокомментировал весьма осведомленный современник — уже упомянутый Тихон (Шарапов), вернувшийся в начале 1925 г. в Россию и хиротонисанный во епископа Гомельского, «Патриарх отказался дать автокефалию Православной Церкви в Польше, потому что он хорошо видел, кому нужна та автокефалия, то отделение от Русской Церкви: не православным, а католикам, чтобы легче перевернуть по-своему оторванных православных»^[27].

А широкую автономию структурам Русской Православной Церкви на территории новообразуемых лимитрофных государств (Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии) Патриарх Тихон совместно с существовавшим при нем ВЦУ действительно давал в 1921 г. без каких-либо затруднений. Некоторые, как, например, архиепископ Рижский Иоанн (Поммер), это очень ценили и считали, что большего им и не надо. Но в других случаях местные правительства, используя выдвигаемых ими архиереев-конформистов, требовали полного отделения своего православного населения от Москвы, и Фанар помогал им это реализовать (разумеется, небескорыстно).

Особый важный сюжет межцерковных отношений — грузинский. Как известно, грузинские церковные сепаратисты почти сразу после падения российского самодержавия в марте 1917 г. в явочном порядке объявили о восстановлении своей былой автокефалии, в чем были активно поддержаны членом революционного Временного правительства обер-прокурором В. Н. Львовым. Само Временное правительство, о полной солидарности с которым заявляли грузинские деятели, их автокефалию юридически признало, но только как национальную, а не территориальную, выразив «твердую уверенность, что закрепление церковно-канонических основ великого акта самоопределения Грузинской церкви совершится в духе церковного мира и любви, по сношении Церкви грузинской с Православной русской церковью»^[28]. От лица Святейшего Синода в июле 1917 г. архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) выразил грузинам надежду: «...на предстоящем Поместном Соборе мы с Вами братски встретимся и общим советом в духе Христовой любви и единения сумеем найти путь к взаимному пониманию»^[29].

В «Положении о созыве Поместного Собора Православной Всероссийской Церкви», утвержденном Святейшим Синодом в июле 1917 г., было прописано: «Епархии Гурийско-Мингрельская, Имеретинская и Сухумская избирают каждая трех Членов Собора: одного клирика и двух мирян... Епископы Гурийско-Мингрельский, Имеретинский и Сухумский состоят Членами Собора по должности»^[30].

Однако грузины это приглашение на Всероссийский Поместный собор отвергли. Работавший на соборе под председательством архиепископа Таврического Димитрия (Абашидзе) Отдел об устроении Православной Церкви в Закавказье в связи с объявленной грузинами автокефалией в ответ на их бесчинство подготовил весьма жесткий проект соборного постановления: «Провозглашенную самочинным сборищем епископов, клириков и “ненаученного народа”... новую церковную автокефалию не признавать каноническою. <...> Впредь до принесения полного раскаяния в содеянном, провозгласить чуждыми единой святой кафолической апостольской Церкви как означенных выше епископов, так и всех епископов, священников и диаконов, ими после отпадения от Церкви рукоположенных, а также всех мирян и духовных, находящихся с ними в общении и в единомыслии...»^[31].

Однако святитель Тихон решил пойти иным путем, о чем его просили и православные российские иерархи^[32]. Сухумский кафедральный протоиерей Георгий Голубцов, представлявший свою епархию на второй сессии Московского собора, имевший аудиенцию у Патриарха Тихона по грузинской проблеме, писал в своем дневнике: «Патриарх сказал, что теперь время такое, что лучше решать все спорные вопросы миром, полюбовно, — значит, и с грузинами нам нужно найти мирный выход из создавшегося положения; поэтому он и решил обратиться к грузинским архиереям с особым посланием, приглашая их к братскому и спокойному решению всех спорных вопросов»^[33].

С этим посланием Патриарх Тихон обратился к грузинским автокефалистам еще в декабре 1917 г. Он писал: «Вообще, только Собор кириархальной церкви может даровать независимость той или иной поместной церкви, без Собора же кириархальной церкви всякие акты провозглашения церковной независимости признаются недействительными и не имеющими канонической силы. В этом состоит коренное требование церковно-канонического порядка и традиции Вселенской Православной Церкви. Если это требование не соблюдается, Церкви угрожает схизма. Церковная автокефалия не может быть приобретена ни в силу соборного определения только той церкви, которая ищет автокефалии, ни в силу постановления гражданской власти»^[34].

Патриарх Тихон не спешил с объявлением грузинских самочинников схизматиками, но давал понять, что их подход угрожает Церкви схизмой.

По свидетельству экзарха Кавказского митрополита Кирилла (Смирнова), оригинал послания Патриарха Тихона до грузинских епископов в начале 1918 г. не дошел: человек, которому было поручено его доставить, «был ограблен по дороге чеченцами донага». Но сам текст патриаршего письма, помимо того, что был тогда опубликован в петроградских «Церковных ведомостях», митрополитом Кириллом по возможности в Закавказье распространялся, им даже были предприняты меры для перевода документа на грузинский язык, «чтобы грузинские автокефалисты не утаили от народа обращенного к ним любвеобильного зова...»^[35]. Однако грузинские деятели проигнорировали патриарший призыв к церковному миру.

В августе 1919 г. Католикос-Патриарх Леонид (Окропиридзе) выпустил открытое послание с ответом на письмо Патриарха Тихона, в котором оправдывал восстановление автокефалии Грузинской Церкви незаконностью ее упразднения светской властью в 1811 г. Он писал Всероссийскому Патриарху: «Мы и теперь надеемся, Святейший Владыка, “что Бог все устроит во благо, что некоторые шероховатости в этом деле сгладятся”, а что мы братски не встретились на Поместном Соборе Русской Церкви, в том, Владыка Святый, вина не наша, — нас на Собор “братски”, вопреки обещанию обер-прокурора А. В. Карташева, никто и не звал, как были позваны представители Церквей Константинопольской, Элладской, Сербской и др.».

Слова Католикоса содержали явную неправду. Ему лично — в то время епископу Гурийско-Мингрельскому — членство во Всероссийском соборе, согласно вышеприведенному «Положению» о его созыве, было гарантировано «по должности». Его единомышленники-автокефалисты тоже вполне могли в установленном порядке пройти на собор от своих епархий. Но они ждали особого приглашения наравне с «представителями Церквей Константинопольской, Элладской, Сербской и др.», будто бы не понимая разницу между этими общепризнанными поместными церквами и своей канонически ущербной организацией. «Приглашение нас Твоей Святыней явиться на Всероссийский Священный Собор и сознать якобы наши заблуждения и неуместно, и бесцельно: в деяниях наших нет заблуждений»^[36], — писал Окропиридзе святителю Тихону, показывая тем самым, что дальнейший диалог с ним не имеет смысла.

Вообще же, святитель Тихон был далек от какого-то юрисдикционного эгоизма и в принципе не отвергал просьбы о переподчинении другим поместным церквам отдельных зарубежных церковных структур, ранее подчиненных Православной Российской Церкви. Так, в ответ на письмо патриарха Антиохийского Григория IV, сообщившего о нестроениях среди православных сирийцев в Северной Америке, часть которых желала перейти в юрисдикцию Антиохийской Церкви, Патриарх Тихон написал в январе 1922 г.: «...мы, вкупе с иерархами Священного Синода Российской Святой Церкви, с коими имели суждение по предмету Вашего послания, молим Бога об одном: даровать мир и духовное благополучие Сирийской Церкви в Сирии и Америке. И ради этого блаженнейшего мира мы готовы, по соображениям целесообразности и аналогичного порядка устроения других ветвей Св[ятой] Православной Церкви в С[еверной] Америке, не считать неосуществимым естественного подчинения Сирийской Духовной Миссии в С[еверной] Америке непосредственно Антиохийскому патриаршему престолу...»^[37].

Приведенные разнообразные свидетельства однозначно убеждают в том, что пастырские мотивы имели для Патриарха Тихона и его сподвижников приоритетный характер. Также ему было важно, чтобы юрисдикционные вопросы не решались в явочном порядке в угоду политическим или националистическим устремлениям. У святителя Тихона не было да и не могло быть в реалиях того времени какой-то стратегии межцерковной политики, но был ключевой принцип, которого он придерживался: действовать с опорой на православную паству и в интересах этой паствы с целью сохранения ею православия.

Список литературы

1. Анашкин Д. П. К вопросу о выделении сирийских приходов в Северной Америке в самостоятельную епархию в 1904–1923 гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 87. С. 72–81.

2. Бурега В. В., Гладышева А., Н. Н. К. Никодим (Мунтяну), патриарх // Православная энциклопедия. М., 2018. Т. 49. С. 731–737.

3. Голубцов Г., прот. Поездка на Всероссийский Церковный Собор: Дневник (29 января — 18 апреля 1918 г.) / подгот. текста и публ. М. И. Одинцова // Российская Церковь в годы революции (1917–1918): Сборник. М., 1995. С. 121–269.

4. Ермилов П., диак. Константинопольская Православная Церковь [1908–1948 гг.] // Православная энциклопедия. М., 2015. Т. 37. С. 256–275.

5. Иванов С. Н. Хронология обновленческого «переворота» в Русской Церкви по новым архивным документам // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 3 (58). С. 24–60.

6. Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов: Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М., 2007.

7. Лавринов В., прот. Обновленческий раскол в портретах его деятелей. М., 2016.

8. Мазырин А., свящ. К вопросу о причинах поддержки святого Патриарха Тихона (Беллавина) Патриархом Мелетием (Метаксакисом) весной 1923 г. // Христианское чтение. 2023. № 3. С. 327–342.

9. Мазырин А. В., свящ., Кострюков А. А. Из истории взаимоотношений Русской и Константинопольской Церквей в ХХ веке. М., 2017.

10. Мельникова И. Е. К истории взаимоотношений Католикоса-Патриарха всея Грузии Каллистрата (Цинцадзе) с Председателем Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карповым в 1944–1947 гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2016. Вып. 3 (70). С. 69–76.

11. Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. К истории происхождения автокефальных расколов на Украине и в Польше в первые десятилетия XX века // Причины и вызовы текущего кризиса межправославных отношений: Материалы научно-практической конференции (ПСТГУ, 25–26 февраля 2019 года). М., 2020. С. 205–248.

12. Отделение Церкви от государства и школы от Церкви в Советской России. Октябрь 1917 — 1918 г.: сб. документов / отв. ред. прот. В. Воробьев, отв. сост. Л. Б. Милякова. М., 2016.

13. Отрывок из воспоминаний епископа Тихона (Шарапова) о его поездке в СССР в 1922 году / публ. С. Беляева // Журнал Московской Патриархии. 1998. № 4. С. 82– 88.

14. «Патриарший курс» / публ., вступ. ст. и коммент. Н. А. Кривошеевой // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2006. Вып. 2 (19). С. 34–109.

15. Переписка святителя Тихона со Святейшим Димитрием, Патриархом Сербским и Архиепископом Белградским / публ. прот. В. Воробьева, О. Ефремовой, В. Косика, О. Косик; примеч. В. Косик и О. Косик // Богословский сборник. Вып. 6: К 75-летию со дня кончины святого Патриарха Тихона. М., 2000. С. 251–267.

16. Письма священномучеников — архиереев Русской Православной Церкви к святителю Тихону, Патриарху Московскому и всея России / публ. прот. В. Воробьева // Богословский сборник. Вып. 6: К 75-летию со дня кончины святого Патриарха Тихона. М., 2000. С. 5–17.

17. Слесарев А. В. Противодействие архимандрита Тихона (Шарапова) введению нового стиля и провозглашению автокефалии Православной Церкви в Польше (1922–1924 гг.) // Хронос: Церковно-исторический альманах. Минск, 2015. № 2. С. 138–184.

18. Свитич А. К. Православная Церковь в Польше и ее автокефалия // Православная Церковь на Украине и в Польше в ХХ столетии, 1917–1950: сб. М., 1997. С. 87–293.

19. Скурат К. Е. История Поместных Православных Церквей: в 2 т. М., 1994.

20. Троицкий С. В. Размежевание или раскол. Париж, 1932.

21. Чибисова А. А. Автокефалия «под ключ»: некоторые факты из истории автокефалии Польской Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2018. Вып. 81. С. 64–80.

22. Чибисова А. А. Патриарх Тихон и автокефалия Польской Православной Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. 95. С. 118–141.

23. Чуков Н., прот. Один год моей жизни: Страницы из дневника / публ. В. В. Антонова // Минувшее. 1994. Вып. 15. С. 521–618.

Источник: Мазырин А. В. Церковная дипломатия и межправославные отношения в эпоху гонений: опыт святого Патриарха Тихона // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2024. Вып. 119. С. 120–135. DOI: 10.15382/sturII2024119.120-135 

• См.: Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. В 11 т. Т. 1. М., 1994. (Репр. изд.: М., 1918). С. 134–137 (1-я пагинация).
• См.: Лавринов В., прот. Обновленческий раскол в портретах его деятелей. М., 2016. С. 591.
• См.: Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 1. С. 18 (1-я пагинация).
• См.: Там же. С. 117 (1-я пагинация).
• См.: Там же. С. 29–54 (2-я пагинация).
• См.: Отделение Церкви от государства и школы от Церкви в Советской России. Октябрь 1917 — 1918 г.: сб. документов / отв. ред. прот. В. Воробьев, отв. сост. Л. Б. Милякова. М., 2016. С. 108.
• См.: Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов: Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М., 2007. С. 43.
• Общительная (интронизационная) грамота Его Святейшества, Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, Его Святейшеству, Святейшему Герману пятому, Архиепископу Константинополя, Нового Рима, и Вселенскому Патриарху // Церковные ведомости. 1918. № 21–22. С. 149.
• См.: Ермилов П., диак. Константинопольская Православная Церковь [1908–1948 гг.] // Православная энциклопедия. 2015. Т. 37. С. 257.
• См.: Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. К истории происхождения автокефальных расколов на Украине и в Польше в первые десятилетия XX века // Причины и вызовы текущего кризиса межправославных отношений: Материалы научно-практической конференции (ПСТГУ, 25–26 февраля 2019 года). М., 2020. С. 217.
• См.: Ермилов П., диак. Константинопольская Православная Церковь. С. 260–263.
• Грамота Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Дионисию, митрополиту Варшавскому // Церковные ведомости. 1924. № 15–16. С. 1.
• См.: Чибисова А. А. Автокефалия «под ключ»: некоторые факты из истории автокефалии Польской Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2018. Вып. 81. С. 76–77.
• Иванов С. Н. Хронология обновленческого «переворота» в Русской Церкви по новым архивным документам // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 3 (58). С. 58.
• Подробнее см.: Мазырин А., свящ. К вопросу о причинах поддержки святого Патриарха Тихона (Беллавина) Патриархом Мелетием (Метаксакисом) весной 1923 г. // Христианское чтение. 2023. № 3. С. 327–342.
• Подробнее см.: Мазырин А., свящ. Фанар и обновленчество против Русской Православной Церкви // Мазырин А. В., свящ., Кострюков А. А. Из истории взаимоотношений Русской и Константинопольской Церквей в ХХ веке. М., 2017. С. 62–73.
• Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943 / сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 322.
• Чуков Н., прот. Один год моей жизни: Страницы из дневника / публ. В. В. Антонова // Минувшее. 1994. Вып. 15. С. 578.
• См.: «Патриарший курс» / публ., вступ. ст. и коммент. Н. А. Кривошеевой // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2006. Вып. 2 (19). С. 89.
• См.: Бурега В. В., Гладышева А., Н. Н. К. Никодим (Мунтяну), патриарх // Православная энциклопедия. Т. 49. М., 2018. С. 732.
• Цит. по: Троицкий С. В. Размежевание или раскол. Париж, 1932. С. 29–30.
• См.: Переписка святителя Тихона со Святейшим Димитрием, Патриархом Сербским и Архиепископом Белградским / публ. прот. В. Воробьева, О. Ефремовой, В. Косика, О. Косик, примеч. В. Косик и О. Косик // Богословский сборник. Вып. 6: К 75-летию со дня кончины святого Патриарха Тихона. М., 2000. С. 252–260.
• Там же. С. 262.
• См.: Церковно-исторический архив ПСТГУ. Ф. 150. Оп. 1. Д. 11 (Губонин М. Е. Епископ Тихон (Шарапов): Краткое жизнеописание. Машинопись без нумерации листов); Отрывок из воспоминаний епископа Тихона (Шарапова) о его поездке в СССР в 1922 году / публ. С. Беляева // Журнал Московской Патриархии. 1998. № 4. С. 82–88.
• См.: Чибисова А. А. Патриарх Тихон и автокефалия Польской Православной Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. 95. С. 124.
• Акты Святейшего Тихона... С. 181; Свитич А. К. Православная Церковь в Польше и ее автокефалия // Православная Церковь на Украине и в Польше в ХХ столетии, 1917–1950: сб. М., 1997. С. 138.
• Слесарев А. В. Противодействие архимандрита Тихона (Шарапова) введению нового стиля и провозглашению автокефалии Православной Церкви в Польше (1922–1924 гг.) // Хронос: Церковно-исторический альманах. Минск, 2015. № 2. С. 157.
• Конфессиональная политика Временного правительства России: сб. документов / сост., авт. предисл. и коммент. М. А. Бабкин. М., 2018. С. 263–264.
• Цит. по: Мельникова И. Е. К истории взаимоотношений Католикоса-Патриарха всея Грузии Каллистрата (Цинцадзе) с Председателем Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карповым в 1944–1947 гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2016. Вып. 3 (70). С. 71.
• Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 1. С. 18 (1-я пагинация).
• Бенешевич В. Н., Соколов И. И., Егоров В. Н., свящ. Священному Собору Православной Российской Церкви Отдела XVIII об устроении Православной Церкви в Закавказье, в связи с объявленной грузинами автокефалии своей церкви: Доклад по делу о провозглашении грузинами автокефалии своей церкви. М., 1917. С. 5. Подчеркивания даны в соответствии с источником.
• См.: Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 4: Документы Совещания епископов и Судной комиссии Собора. М., 2015. С. 65.
• Голубцов Г., прот. Поездка на Всероссийский Церковный Собор: Дневник (29 января — 18 апреля 1918 г.) / подгот. текста и публ. М. И. Одинцова // Российская Церковь в годы революции (1917–1918): сб. М., 1995. С. 252.
• Тихон, Божиею Милостью Патриарх Московский и Всея России // Церковные ведомости. 1918. № 3–4. С. 17.
• Письма священномучеников — архиереев Русской Православной Церкви к святителю Тихону, Патриарху Московскому и всея России / публ. прот. В. Воробьева // Богословский сборник. Вып. 6: К 75-летию со дня кончины святого Патриарха Тихона. М., 2000. С. 9–10.
• Цит. по: Скурат К. Е. История Поместных Православных Церквей: в 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 60.
• Грамота Его Святейшества, Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, Святейшему Патриарху Григорию // Церковные ведомости, издаваемые при Высшем Русском Церковном Управлении Заграницей. 1922. 15 (28) мая. № 5. С. 2. Подробнее см.: Анашкин Д. П. К вопросу о выделении сирийских приходов в Северной Америке в самостоятельную епархию в 1904–1923 гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 87. С. 72–81.