Опубликовано: 27 ноября 2025
Источник
Куковский О., диак. Святитель Филарет (Дроздов) и князь А. Н. Голицын в 1813–1824 гг. // Труды Перервинской духовной семинарии. 2025. №28. С. 99–140.

На протяжении более тридцати лет свт. Филарета (Дроздова) и князя А. Н. Голицына связывали искренние дружеские отношения. Они начались в 1810 г., вскоре после прибытия будущего митрополита Филарета для духовно-учебной деятельности в Петербург, и продолжались до кончины князя в 1844 г. И при жизни, и после смерти Голицына свт. Филарет считал его своим благодетелем. Действительно, князь одним из первых разглядел в молодом ученом монахе будущего великого светильника, привлек его к трудам на ответственных церковных послушаниях, способствовал стремительному иерархическому возвышению. Рассмотрев начальный период взаимоотношений А. Н. Голицына и свт. Филарета[1], мы показали, что личность и дарования нового молодого проповедника оказали такое влияние на обер-прокурора, что в конце 1812 г. он посчитал нужным представить его самому императору Александру I[2]. С этого момента архим. Филарета (Дроздова) стали облекать особым доверием высшие государственные и церковные власти. С началом в январе 1813 г. деятельности Библейского общества в Петербурге ведет свой отсчет и наиболее плодотворный период сотрудничества свт. Филарета и князя Голицына. В статье будут рассмотрены их служебные и личные взаимоотношения в 1813–1824 гг. Именно на эти годы приходится расцвет могущества А. Н. Голицына и его влияния на положение дел в Русской Православной Церкви. Занимая ответственный пост сначала обер-прокурора Святейшего Синода, а затем с 1817 г. — министра духовных дел и народного просвещения, князь подчас воплощал в жизнь сомнительные с точки зрения чистоты православия религиозные идеи. При этом действия Голицына получали негласное одобрение императора Александра I, так как они были близкими друзьями, а их духовные взгляды во многом совпадали. Оба они, князь и император, будучи первоначально безразличными к вопросам веры людьми, со временем духовно взалкали, но напитывали свою душу стали в основном трудами протестантских и католических мистиков. Увидев в Филарете, помимо глубокой веры и широчайшей образованности, некоторую внутреннюю склонность к мистицизму, а также готовность к принятию новых веяний, Голицын посчитал его своим единомышленником в устроении церковных дел. Будущий митрополит откликнулся на призыв своего покровителя активными трудами в духовно-учебной сфере, деятельности Российского библейского общества, а со временем — и делах высшего церковного управления. Немалая часть православных собратьев свт. Филарета не одобряла в те годы его действий, считая их излишне либеральными. Настороженное отношение консервативно настроенных иерархов и клириков к Голицыну повлияло на их недоброжелательное отношение и к Филарету. Позже, после кончины святителя, историки Русской Церкви не могли не задаваться вопросами, насколько глубоко подвергся он влиянию мистицизма в александровское время и почему не препятствовал наиболее сомнительным действиям Голицына. При этом исследователи, осознавая величие знаменитого Московского митрополита, в своих трудах иногда сглаживали острые углы, как бы оправдывая его. Несмотря на справедливое утверждение современного исследователя, что для свт. Филарета «полнота истины, вне всяких сомнений, сосредотачивалась в православии»[3], некоторую дань тогдашнему мистицизму, на наш взгляд, он все же, кажется, вынужден был заплатить. В то же время добрые отношения Филарета с Голицыным и их многолетнее соработничество оказались очень плодотворными и принесли Церкви немало пользы. Рассмотрим события тех лет, отмеченные совместным участием в них этих двух ярких деятелей отечественной церковной и государственной истории, и попытаемся дать свою оценку данного тандема.
11 января 1813 г. в доме обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода князя А. Н. Голицына состоялось первое заседание Библейского общества в Петербурге. Ректор СПбДА архим. Филарет (Дроздов) был одним из четырех представителей Русской Православной Церкви на этом собрании[4]. В общество вступил император Александр I; президентом был избран А. Н. Голицын[5]. В задачу данной статьи не входит рассмотрение всей деятельности свт. Филарета и князя Голицына в этой организации, позже (4 сентября 1814 г.) получившей название Российского библейского общества (далее РБО). Мы лишь кратко отметим то, что имеет отношение к нашей теме. Следует сказать, что свт. Филарет после первого собрания Библейского общества, отметив для себя, что Священное Писание будет распространяться только среди неправославных народов Российской империи, раздумывал, «оставить ли свое имя в списке членов»[6]. Он собирался объясниться по этому поводу с А. Н. Голицыным, но когда увидел, что один из православных иерархов уже подписал журнал собрания, из солидарности также оставил свою подпись[7]. Но святитель все равно поговорил с Голицыным и получил от него обещание выделения денежной суммы для напечатания Св. Синодом славянской Библии «на правилах общества»[8].
Первоначально представители Церкви не занимали официальных должностей в этом обществе. Но уже в 1814 г., когда представители православного духовенства вошли в состав Комитета РБО, архим. Филарет оказался в их числе[9]. Правда, в тех же званиях вице-президентов и директоров в комитет были допущены также представители католического и протестантского духовенства, поэтому внецерковный характер деятельности господствовал в РБО почти до его закрытия[10]. Г. В. Бежанидзе, в отличие от многих дореволюционных и современных историков, скептически относящихся к вынужденному сотрудничеству Св. Синода с Библейским обществом, оценивает их совместную деятельность более терпимо. Он считает, что православным удавалось использовать сотрудников Британского библейского общества в интересах Русской Церкви. В доказательство данного утверждения историк приводит случай, когда свт. Филарет через Голицына просил у иностранных «братьев» доставить из Англии необходимые для библиотеки СПбДА книги[11]. Возможно, подобные случаи были нередки.
Заметное участие в деятельности РБО принимал А. Ф. Лабзин (1766– 1825). Именно он под эгидой общества переводил и издавал сочинения западноевропейских мистиков, навязывая эти издания епархиальным архиереям, которые вынуждены были выписывать их в большом количестве[12]. Исследуя взаимоотношения А. Н. Голицына и Филарета (Дроздова), полагаем нужным кратко сказать об отношении святителя и к этому заметному деятелю александровской эпохи. Знакомство Филарета с А. Ф. Лабзиным началось в то время, когда он произносил первые проповеди в Петербурге и заслужил внимание А. Н. Голицына к своей персоне. Лабзин был одним из ближайших соратников обер-прокурора в деле распространения мистических идей путем издания соответствующей литературы[13]. Приезжая в Александро-Невскую лавру слушать проповеди Филарета, Голицын неизменно брал с собой и А. Ф. Лабзина[14]. Однажды, в 1811 г., Лабзин даже оказал услугу тогда еще иеромонаху Филарету, заступившись за него на обеде у митрополита Амвросия[15]. Известно, что А. Ф. Лабзин возглавлял ложу «Умирающий сфинкс», и в 1822 г., когда Филарет уже был московским архиереем, знавшие его по работе в Синоде собратья-архипастыри в своей личной переписке передавали слухи о покровительстве владыки Филарета некоторым входящим в ложу Лабзина клирикам[16]. Так ли было это или нет, Бог весть, но с Лабзиным, до его высылки из Петербурга в 1822 г., Филарет поддерживал весьма добрые отношения. Спустя десятилетия митрополит Филарет в доверительной беседе со своим викарием поведал о том, что А. Ф. Лабзин и ему предлагал войти в ложу, но святитель тогда ответил: «Если там что-либо иное, чего в Церкви нет, то я не хочу изменять Церкви, а если там то же, что в Церкви, так мне незачем и выходить из Церкви»[17]. Несмотря на отказ свт. Филарета вступить в ложу, отношений с Лабзиным он все же не стал прерывать. Следует также отметить, что митр. Филарета даже на склоне лет весьма интересовали исторические материалы, раскрывающие биографию А. Ф. Лабзина и его деятельность в александровское царствование[18].
Из письма архим. Филарета к отцу от 24 февраля 1813 г. мы знаем, что А. Н. Голицын несколько раз просил его сообщить свои размышления по поводу внутреннего устройства будущего храма Христа Спасителя в Москве[19]. Продолжая поддерживать личную дружбу, обер-прокурор знакомит архим. Филарета со своим врачом О. К. Каменецким. На основании письма свт. Филарета к О. К. Каменецкому от 28 января 1813 г., очевидно, что он воспользовался предложением А. Н. Голицына и начал обращаться к его врачу за консультациями[20]. Голицын по-прежнему с восхищением следит за проповедями свт. Филарета и нередко рекомендует самые выдающиеся из них своим знакомым. Так, в письме товарищу (заместителю) министра внутренних дел О. П. Козодавлеву, отправленном не ранее июня 1813 г., А. Н. Голицын сообщает, что препровождает ему «десять экземпляров слова, говоренного при гробе Князя Смоленского известным нашим проповедником, архимандритом Филаретом[21]. Сочинение сие доставит Вам, надеюсь, большое удовольствие. Публика приняла его с особливой похвалою»[22].
29 июня 1813 г. император Александр I по представлению А. Н. Голицына подписал рескрипт о награждении архимандрита Филарета орденом Святого Владимира второй степени[23]. В письмах к отцу за май — август 1813 г. свт. Филарет неоднократно упоминает Голицына, предлагающего компенсировать денежные расходы прот. Михаила Дроздова, понесенные вследствие эвакуации из Коломны во время военного нашествия французов. Также обер-прокурор принимал участие в деле о замещении родственниками свт. Филарета вакантного места настоятеля Успенского собора Московского Кремля. Первоначально в настоятели предлагался отец святителя, но ввиду его слабого здоровья на эту должность по ходатайству Голицына был утвержден дядя, протоиерей Александр Афанасьевич Филиппов[24].
23 апреля 1814 г. архим. Филарет (Дроздов) по предложению А. Н. Голицына стал временным членом Комиссии духовных училищ, а вскоре, 30 августа, высочайшим указом был назначен ее постоянным членом[25]. Вот что писал в связи с этим И. Чистович: «Назначение архимандрита Филарета членом Комиссии было отличием, какого удостаивались немногие. Он сразу входил в самый высокий ряд духовных сановников. В Комиссии заседали только члены Синода, а из присутствовавших в Синоде архиереев, во все продолжение ее существования, только трое были членами Комиссии — архиепископы Черниговский Михаил и Минский Серафим и впоследствии Рязанский архиепископ Филарет (Амфитеатров). Князь Голицын оценил его высокие дарования, соединенные с величайшим практическим тактом и со способностью к быстрой и продолжительно-неутомимой деятельности. Поставив его, как ректора академии, во главе Санкт-Петербургского учебного округа, а как члена Комиссии — в центре управления всеми духовно-учебными заведениями, он вел с ними дело дальнейшего преобразования и усовершенствования духовных училищ. Вместе с тем, отдавая только справедливость его величайшим заслугам, он вел его, пользуясь своим исключительным положением и полномочием, с небывалою быстротой к высоким ступеням духовной иерархии, не стесняясь никакими условиями существующих в этом отношении обычаев и порядков»[26]. Отметим также, что 13 августа 1814 г. ректор СПбДА архимандрит Филарет (Дроздов) стал первым в России действительным доктором богословия[27].
Но вскоре в жизни святителя начинаются и испытания. Широко известен случай, связанный с реакцией вдовствующей императрицы Марии Федоровны на проповедь, которую архимандрит Филарет произнес 26 декабря 1814 г. в придворной церкви в присутствии членов царской фамилии. По словам Н. В. Сушкова, «императрица смутилась жестокостью проповеди, достойной древних аскетов-учителей, и с той поры не слышался более голос молодого обличителя любви к миру в дворцовом храме»[28]. Примечательно, что за месяц с небольшим до произнесения проповеди, не понравившейся императрице, свт. Филарет в праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы, 21 ноября 1814 г., говорил слово в домовой церкви А. Н. Голицына[29]. И. Корсунский называет это слово «строгим и столь не похожим на прежние проповеди в домовой церкви князя»[30]. Этот же исследователь восклицает: «Что может быть выше и сильнее этого слова по строгости истинного православия, по беспристрастию к лицу князя Голицына, в каковом беспристрастии многие заподозревали и доселе заподозревают Филарета. И хотя мы знаем за несомненное, что князь Голицын оставался и после этой проповеди благорасположенным к Филарету и даже до конца своей жизни (в 1844 г.) сохранил к нему неизменным свое благорасположение, однако не потому ли отчасти он с тех пор не приглашал Филарета проповедовать в свою домовую церковь? Равным образом, не в связи ли отчасти с таким строго православным настроением Филарета, вопреки господствовавшему в Петербурге во весь остальной период его деятельности здесь, стоит и самое ослабление энергии его проповеднической собственности деятельности с 1815 г.»[31]. Думается, что Голицын, в течение всей своей жизни бывший в первую очередь царедворцем, перестал приглашать архим. Филарета проповедовать к себе вовсе не из-за того, что его отныне не удовлетворяли «строго православные» мысли святителя, а потому, что он посчитал нужным подстраховаться и несколько дистанцироваться от смелого проповедника в глазах членов императорской фамилии. Но дружеское расположение обер-прокурора к архим. Филарету оставалось неизменным и даже укрепилось в связи с одним примечательным случаем.
12 февраля 1815 г. святитель в письме к князю А. Н. Голицыну сообщает, что представляет ему «первые разговоры о православии для доставления тому, кому предназначены»[32]. Здесь имеются в виду знаменитые «Разговоры между испытующим и уверенным о Православии Восточной Греко-Российской Церкви» (СПб., 1815). Составлению свт. Филаретом этого труда предшествовали следующие обстоятельства. Племянник А. Н. Голицына, молодой человек 16–17 лет, обучавшийся, как и многие другие столичные дворянские дети того времени, в иезуитском пансионе, принял католицизм. Дядя попросил своего друга-богослова побеседовать с юношей и как-то повлиять на него. По словам Н. Ю. Суховой, именно после обработки этих устных собеседований и их теоретического осмысления появились «Разговоры между испытующим…»[33]. Принято считать, что в результате увещаний свт. Филарета племянник князя был отклонен от совращения в латинство[34]. На самом деле, похоже, что обстоятельства этого дела были более сложными. Спустя полвека после описываемых событий митр. Филарет рассказывал в письме обер-прокурору Св. Синода А. П. Ахматову, что племянник Голицына «не слушал православных увещаний», то есть, по-видимому, доводов святителя в защиту истинной веры, и даже «желал мученичества за Римскую церковь»[35]. По словам свт. Филарета, отправившись в Рим и «увидев латинство не в фантастическом идеале, какой показывали ему иезуиты, а в действительном виде, совращенный почувствовал отвращение к латинству и возвратился в православие»[36]. Таким образом, вовсе не беседы свт. Филарета с заблудшим стали причиной конечного утверждения юноши в православии, а разочарованность увиденной им в сердце католицизма действительностью. Но несомненно, что святитель на протяжении всей этой истории молился о вразумлении отпавшего, и конечно, А. Н. Голицын, удовлетворенный счастливым концом, имел все основания благодарить за это именно архим. Филарета[37].
Говоря о дружбе и сотрудничестве А. Н. Голицына со свт. Филаретом (Дроздовым), конечно, не удастся обойти вниманием тему мистических заблуждений князя и его покровительства масонам и сектантам. Возникает недоумение: как будущий великий московский святитель мог в течение многих лет «закрывать глаза» на многие сомнительные действия своего друга? В связи с этим для начала считаем нужным привести мнение о взглядах А. Н. Голицына, которое высказал его современный биограф, Ю. Е. Кондаков. Говоря о религиозной политике князя, этот историк пишет: «Серьезной ошибкой исследователей является то, что Голицына считают покровителем всего антиправославного в России. Это неверно. Князь, действительно, имел необычные религиозные убеждения, но в своей государственной деятельности был лишь проводником воли императора»[38]. А про последнего прот. Г. Флоровский высказывался, что «в религиозном отношении Александр был вряд ли не радикальнее самого Голицына»[39]. Возможно ли в таком случае снять ответственность с А. Н. Голицына за поддержку им мистиков и сектантов? Скорее всего, нет. Тот же Ю. Е. Кондаков и другие историки в своих исследованиях показали и личную заинтересованность князя в насаждении мистической «веры». Однако и то, что А. Н. Голицын все делал с одобрения своего державного друга, а также то, что Александр I благосклонно относился к мистицизму, бесспорно. После изгнания наполеоновских войск из нашего отечества Александр I окончательно утвердился в представлении о том, что миром правит Бог. Но, к сожалению, его все более возраставшая вера развивалась не под руководством приверженцев истинно православной духовности, а под влиянием западных мистических писателей. В 1813–1815 гг. император находился в европейских странах. В эти годы он лично общался там с И. Г. Юнг-Штиллингом, В. Ю. Крюденер и другими известными мистиками. К этому времени религиозные воззрения Александра окончательно сформировались. По словам Ю. Е. Кондакова, «император воспринял сложную религиозную систему, базирующуюся на протестантизме, учении о внутренней церкви, пророчествах и полной веротерпимости к христианским церквам и сектам»[40].
Чувствуя поддержку императора, Голицын с большим энтузиазмом реализовывал свои идеи по привлечению во «внутреннюю церковь» как можно больше последователей. При этом он, разумеется, считал, что делает угодное Богу дело. как верно отмечал П. В. Знаменский, «князь Голицын… со всех сторон окружил себя масонами и мистиками всяких цветов и оттенков, покровительствовал всевозможным религиозным мечтателям и мистическим сектам и, отличаясь примерным благочестием и искренним стремлением к водворению царства Божия на земле, причинял Церкви более тревог, чем те, которые не обращали на религию никакого внимания и вовсе не мнили себя приносящими службу Богу»[41]. Отныне «…повсюду были слышны речи о внутреннем обновлении человека и внутреннем хождении его путями религии и нравственности, об озарении от Св. Духа, о кознях князя тьмы, под которыми разумели все, что было не согласно с идеями модной мистической веры, в том числе иногда и учение Православной Церкви»[42]. По мнению Ю. Е. Кондакова, «наибольший вред репутации князя [А. Н. Голицына. — Диак. О. К.] нанесло покровительство секте Е. Ф. Татариновой, собиравшейся в Михайловском дворце с 1817 г. Стараниями А. Н. Голицына, Е. Ф. Татаринова получила пенсию на 20 лет (около 6 тысяч рублей в год), сам князь, Р. А. Кошелев[43] и В. М. Попов[44] стали постоянными посетителями ее собраний. Е. Ф. Татаринова и ее последователь, музыкант Николай Федоров, пророчествовали, якобы вдохновленные Святым Духом, врачевали смертельно больных. Собрания обычно открывались чтением Св. Писания, потом пелись различные религиозные песни, затем начинались кружения, пока на кого-либо из кружащихся не “накатывал Св. Дух” и он начинал пророчествовать»[45]. Ф. Ф. Вигель так вспоминал о происходящем на собраниях этой секты: «Верховная жрица, некая госпожа Татаринова, посреди залы садилась в кресла, мужчины садились вдоль по стенам, женщины становились пред нею, ожидая от нее знака; когда она подавала его, женщины начинали вертеться, мужчины петь, под такт ударяя себя в колена, сперва тихо и плавно, а потом все громче и быстрее…»[46]. Видимо, не совпадением является тот факт, что дом князя Голицына на Фонтанке располагался как раз напротив Михайловского замка, где проходили сборища Татариновой. А. Н. Голицын представил Е. Ф. Татаринову сначала супруге Александра I императрице Елизавете Алексеевне, а затем и ему самому[47]. На основании письма А. Н. Голицына Александру I от 14 сентября 1818 г. очевидно, что секта Татариновой пользовалась покровительством императора[48]. На свои встречи ее последователи собирались по воскресеньям утром, «следовательно, как раз в то время, когда Св. Церковь наиболее всего призывает чад своих к храмовому богослужению»[49]. Разбирая проповеди архим. Филарета, произнесенные в те годы, И. Корсунский считает, что в них святитель прикровенно обличает Татаринову и ее присных: «Филарет потому теперь, то есть в 1816 г., еще более прежнего строго настаивает на необходимости прилепляться к Св. Церкви, в ее храмовом богослужении находить для себя духовное освящение, а не искать его, полагаясь на вездесущие Божие, где бы то ни было, хотя, например, в каком-либо обыкновенном человеческом жилище, что в то время союз Татариновой был свежей новинкой для Петербурга»[50].
Почему же свт. Филарет не говорил прямо своему другу обер-прокурору о вреде, наносимом Церкви масонами, мистиками и сектантами, ведь, казалось бы, к его мнению Голицын мог прислушаться? И каковы причины молчания святителя: его согласие с официальным мистическим курсом или же малодушие перед сильными мира сего? Нет, конечно же, деятельность явных сектантов свт. Филарет однозначно не одобрял[51], но мы вынуждены признать, что в петербургский период своего служения он все же подвергся некоторому влиянию господствующего тогда духа. Разумеется, в то время было немало и таких людей, которые в угоду власть имущим лишь делали вид, что разделяют мистические взгляды. Кстати, В. Шереметевский приводит мнение о Филарете некоего «французского дипломата» (не Жозефа де Местра ли?), видящего в будущем московском митрополите «более умения идти вровень с господствующим течением, чем действительное влечение к мистицизму»[52]. Но нет, думается, что у свт. Филарета, которого, как известно, «интересовали и привлекали все случаи духовной жизни»[53], многие стремления Голицына и его соратников, направленные к «внутреннему» пониманию христианства, находили искренний отклик. Когда же святитель видел явные антицерковные действия, исходящие от Голицына и покровительствуемых им лиц, он с большой осторожностью думал об открытом противодействии, прекрасно зная, что деятельность мистиков осуществляется с одобрения самого государя. То есть, на наш взгляд, Филарет в этой ситуации поступал осторожно, может быть даже благоразумно, но пока еще не возвысился над всеми остальными ревностью святых, что можно было бы сказать, пойди он тогда против поддерживаемого императором религиозного курса. Более дипломатично его позицию объясняет Г. Бежанидзе, по мнению которого, «свт. Филарет отнюдь не потворствовал ложным мистическим учениям, а обличал их. Но обличал осторожно. С одной стороны, ему самому необходимо было разобраться в сложных богословских проблемах, вставших перед Церковью, а с другой — святитель не решался действовать резко, понимая и ограниченность своих возможностей, и опасность “выплеснуть с водой и ребенка”»[54].
Обычно в доказательство того, Филарет не потакал Голицыну, приводят факт из воспоминаний святителя о случае, когда он отказал своему благодетелю распространять присланную им книгу, в которой защищались взгляды Е. Татариновой. Свт. Филарет тогда мужественно высказал перед Голицыным неприемлемость высказанных в книге вредных для Церкви взглядов[55]. Не привыкший, видимо, к подобным возражениям, князь Голицын принял такую принципиальность Филарета с недовольством[56]. Правда, о других подобных фактах, когда святитель в 1813–1824 гг. отстаивал перед Голицыным свое несогласие с проводимым им курсом, нам неизвестно. Возможно, прав современный исследователь, который считает, что свт. Филарет «полагал, что А. Н. Голицын приносит церкви гораздо больше пользы, чем вреда»[57]. Но такую позицию свт. Филарета многие тогдашние иерархи и клирики считали уклончивой[58]. Например, архиеп. Псковский Евгений (Болховитинов), говоря об А. Н. Голицыне и Филарете (Дроздове) в период их совместной деятельности в РБО, называл их «временщиками»[59]. Подобно владыке Евгению, и другие церковные деятели подозревали свт. Филарета в карьеризме[60].
Упомянув о заблуждениях Голицына, справедливости ради следует признать, что в своих трудах в религиозной сфере при разрешении вопросов, не касающихся мистической идеологии, князь проводил весьма гибкую политику и шел на компромиссы с православным духовенством[61]. Бесспорен и вклад А. Н. Голицына в деле отстаивания позиции Св. Синода перед светскими властями. Спустя многие годы после описываемых событий свт. Филарет писал, что уже нет такого человека, как Голицын, который при обсуждении правительственных проектов, затрагивающих интересы Церкви, имел дар отделить «собственно церковное, не подлежащее светскому суждению»[62]. В конце 1815 г. петербургский владыка Амвросий (Подобедов) обратился к князю А. Н. Голицыну с ходатайством, чтобы он испросил у Александра I разрешения напечатать за счет Комиссии духовных училищ труд архим. Филарета «Записки на книгу Бытия». Также сообщалось о посвящении этой книги императору. А. Н. Голицын доложил по данному делу Александру I, который дал согласие, и 28 марта 1816 г. комиссия постановила напечатать «Записки…» за счет своих средств в количестве 1200 экземпляров[63]. Благодаря своим трудам на ниве духовного образования (в частности, при обозрении духовных школ Санкт-Петербургского и Московского учебных округов), по ходатайству А. Н. Голицына, 8 апреля 1816 г. архим. Филарет был пожалован от императора панагией[64]. Ответственных церковных послушаний у него становилось все больше: 16 июля 1816 г. Александр I утвердил святителя членом совета Императорского человеколюбивого общества. В своем письме от 25 июля 1816 г. А. Н. Голицын уведомляет архим. Филарета об этой чести, сопряженной с новыми обязанностями[65]. Сам обер-прокурор стал главным попечителем и председателем этого благотворительного учреждения. В составленном А. Н. Голицыным списке одиннадцати членов совета Человеколюбивого общества имя свт. Филарета стоит четвертым, после председателя, митрополита и придворного протопресвитера[66]. После выхода в отставку графа А. К. Разумовского, в августе 1816 г. А. Н. Голицын был назначен исполняющим обязанности министра народного просвещения. Заняв эту должность, князь сразу же пригласил в члены главного правления училищ ректоров СПбДА архим. Филарета (Дроздова) и СПбДС архим. Иннокентия (Смирнова)[67].
В 1817 г. произошли события, ставшие важными вехами в биографии как свт. Филарета, так и князя Голицына. 5 августа архим. Филарет (Дроздов) был рукоположен во епископа Ревельского, викария Санкт-Петербургской епархии[68]. По словам А. И. Яковлева, данная викарная кафедра была учреждена по ходатайству А. Н. Голицына специально для Филарета[69]. Таким образом, с этого времени был положен отсчет славного, как мы знаем, полувекового архиерейского служения святителя. 24 октября 1817 г. было создано Министерство духовных дел и народного просвещения, которое возглавил А. Н. Голицын. Следует отметить, что учреждением так называемого «сугубого» министерства было юридически оформлено соединение Управления духовными делами и системой образования, фактически находившихся уже к тому времени в руках одного лица, то есть А. Н. Голицына. 19 ноября 1817 г. был издан указ: «Князю А. Н. Голицыну быть министром духовных дел и народного просвещения»[70]. Новое министерство делилось на два департамента — духовных дел и народного просвещения соответственно. В подчинении у департамента духовных дел находились традиционные органы управления конфессиями: Святейший Синод, Римско-Католическая духовная коллегия, юстиц-коллегия Эстляндских и Лифляндских духовных дел и др. Все они находились в одинаковом между собой положении по отношению к возглавляемому Голицыным министерству[71]. Таким образом, все признанные христианские исповедания, а также вошедшие в Четвертое отделение департамента духовных дел органы управления иудеями, мусульманами и «прочими верами нехристианскими»[72] с юридической точки зрения были уравнены между собой.
Дипломат и писатель, современник описываемых событий А. С. Стурдза в своих воспоминаниях комментирует учреждение Министерства духовных дел и народного просвещения такими словами: «Мудрые законоположники или забыли, или притворились забывшими, что в России существует господствующая церковь, около которой толпятся различные вероисповедания. Все сии разнородные стихии ввели в графы нового положения, учредили два департамента: один — духовных дел вообще, другой — народного просвещения; первый вверили не твердому в вере А. И. Тургеневу, а второй малограмотному В. М. Попову»[73]. По свидетельству мемуариста, «Тургенев на каждом шагу давал чувствовать синодалам [то есть членам Св. Синода] превосходство вверенного департамента над ними»[74]. Попов же являлся активным участником «молений» секты Татариновой[75]. В Св. Синоде А. Н. Голицыну отводился специальный стол, за которым было место и для обер-прокурора (им стал вице-президент РБО князь П. С. Мещерский). Глава «двойного» министерства должен был утверждать все решения Синода. «В то же время юридически положение Св. Синода в Соединенном министерстве не было четко определено, что могло создать условия для произвола министра. Не исключались и последующие преобразования, которые могли бы представлять опасность для церкви»[76]. Следует отметить, что «…если в своей религиозной политике Голицын опирался в первую очередь на либералов, то в образовательной его соратниками были убежденные консерваторы»[77]. Не случаен тот факт, что знавший епископа Филарета (Дроздова) по совместной работе в РБО шотландец Джон Паттерсон (1776–1855) в своих воспоминаниях характеризовал святителя как отличающегося «чрезвычайно либеральными взглядами» по сравнению с другими современниками[78]. А именно Филарет в те годы был ближайшим соратником министра духовных дел в церковной сфере. Период же деятельности Голицына в должности министра народного просвещения (1816–1824 гг.) А. С. Пушкин назвал в стихах во «Втором послании к цензору» (1824 г.) «грозным временем», когда князь «в угоду Господу, себе во утешенье, усердно задушить старался просвещенье»[79]. По мнению Е. Ю. Назаренко, «сугубое» министерство было создано для того, «чтобы мистико-космополитическая идеология окончательно закрепилась в качестве господствующей в Российской империи»[80]. И здесь следует отметить, что создание Министерства духовных дел и народного просвещения часто приписывается воле одного Голицына, а про его державного повелителя и друга будто забывают. Ю. Е. Кондаков на основании изучения множества источников утверждает, что инициатива создания «сугубого» министерства принадлежала непосредственно Александру I, впрочем, не умаляя и роль А. Н. Голицына в этом деле[81].
Епископ Филарет (Дроздов) с удовлетворением воспринял учреждение «двойного» министерства и назначение Голицына его главой, считая, что через него произойдет возвышение Церкви в государстве[82]. Широко известны слова из письма епископа Филарета к Голицыну от 4 декабря 1817, в котором, поздравляя Александра Николаевича с назначением, святитель пишет, что отныне князь вступает в «клир Церкви». В конце своего поздравления Филарет восклицает: «Дом Божий будет молить, чтобы Вы были стражем его бессменным»[83]. Что касается отношения епископа Филарета к А. И. Тургеневу, одному из ближайших сотрудников Голицына по управлению духовными делами, возглавившему соответствующий департамент в новом министерстве, то мы знаем, что святитель поддерживал добрые отношения с Александром Ивановичем еще с тех пор, когда они начали совместно трудиться в РБО, в котором этот чиновник занимал пост одного из директоров[84]. Конечно, он знал, что Тургенев был видным масоном, что он смотрел свысока и презрительно на духовенство[85], но, по-видимому, свт. Филарет, отличавшийся осторожностью и дипломатичностью, вынужден был сохранять приветливые отношения с этим близким соратником А. Н. Голицына. То же самое можно сказать и насчет В. М. Попова. Этот человек имел большое влияние на кадровую политику не только возглавленного им Департамента народного просвещения, но также оказывал содействие в назначении на высокие административные посты сочувствовавших мистикам священнослужителей, вызывал в Россию иностранных проповедников[86]. Попов, в руках которого была цензура светских книг, допускал к изданию сочинения, в которых содержались резкие нападки на Православную Церковь[87]. Знал ли обо всем этом свт. Филарет? Не мог не знать. Возможно, понимая, что данная политика в религиозной сфере происходит с одобрения самого императора, святитель полагал, что большую пользу принесет Церкви занятие выжидательной позиции, а не открытая конфронтация. Снова возникает соблазн обвинить святителя в попустительстве мистикам, особенно на фоне сравнения его молчания с поведением в 1817–1819 гг. архим. Иннокентия (Смирнова). Последний не боялся, например, называть распространяемые мистиками книги Я. Беме (1575–1624) и И. Арндта (1555–1621) «раскольничьими»[88]. Широко известен случай, когда свт. Иннокентий в июне 1818 г. написал письмо А. Н. Голицыну, требуя закрыть главный печатный орган мистиков, журнал «Сионский вестник», говоря в нем: «Вы нанесли рану Церкви, вы и уврачуйте ее»[89]. Современный исследователь из Пензы Е. Белохвостиков пишет, что это не единственный случай, когда архимандрит Иннокентий противоречил А. Н. Голицыну. На основании архивных данных историк пишет как минимум еще об одном таком эпизоде, случившемся в марте 1817 г. Тогда о. Иннокентий не допустил к печати присланную ему на цензуру самим Голицыным книгу «Разговор духовника с кающимся христианином, и желающим приступить ко Святому Причащению». Архим. Иннокентий написал князю А. Н. Голицыну письмо, сообщив, что в рукописи содержатся отклонения от православного вероучения[90]. Самый же известный факт противодействия архим. Иннокентия мистикам связан с событиями конца 1818 — начала 1819 гг., когда он по должности цензора допустил книгу Е. Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души», в которой содержались выпады против проповедуемых А. Ф. Лабзиным и его сторонниками взглядов. После этого А. Н. Голицын добился удаления Иннокентия из столицы[91]. На протяжении двух веков, прошедших с момента описываемых событий, до сих пор можно встретить обвинения в причастности свт. Филарета к удалению его друга архим. Иннокентия из Петербурга. Но бесспорных доказательств такие «обвинители» не приводят, да и не могут этого сделать, потому что епископ Филарет не имеет к этому никакого отношения. Наоборот, он пытался с помощью митр. Михаила (Десницкого) внести изменения в допущенную к печати свт. Иннокентием книгу, чтобы отвратить от него опасность, но было уже поздно[92]. По мнению же близких к архим. Иннокентию лиц, например княгини С. С. Мещерской, все выглядело так, как будто епископ Филарет действительно был причастен к козням А. Н. Голицына против будущего Пензенского святителя[93]. Даже у самого свт. Иннокентия в отношении владыки Филарета закрались некоторые сомнения[94].
Говоря о взаимоотношениях А. Н. Голицына и свт. Филарета, необходимо отметить, что в глазах других представителей церковной иерархии оба деятеля выглядели как несомненные соратники и единомышленники. Разумеется, у этого союза были и противники. Известно, например, что владыка Михаил (Десницкий), ставший в марте 1818 г. митр. Санкт-Петербургским, а следовательно, правящим архиереем епископа Филарета, собирался переместить его в отдаленную от столицы епархию[95]. По мнению И. Чистовича, именно из-за дружбы свт. Филарета с А. Н. Голицыным митр. Михаил довольно подозрительно смотрел на своего викария[96]. Хотя после разговора владыки Михаила с епископом Филаретом, в котором последний выразил готовность принять любое перемещение, исходящее от митрополита, все осталось по-прежнему, через год удаление все-таки состоялось. А пока же, в течение этого года, с марта 1818 г. до марта 1819 г., Филарет, оставаясь епископом Ревельским, продолжает свои труды на посту ректора академии и как член Комиссии духовных училищ посещает с ревизиями МДА, Новгородскую, Тверскую, Вифанскую, Московскую Перервинскую семинарии[97]. За эти труды святитель удостаивается еще одной награды от императора: 26 августа 1818 г. Александр I награждает епископа Филарета орденом Святой Анны первой степени[98]. Очевидно, что это произошло не по воле его правящего архиерея, митрополита Михаила, настороженно относившегося к викарию. По рекомендации все того же А. Н. Голицына с епископом Филаретом встречались находившиеся в Петербурге с ноября 1818 г. до марта 1819 г. американские квакеры С. Греллет и У. Аллен. Стивен Греллет (1773–1855), который во время пребывания в России вел дневник, отмечает в нем, что 14 ноября 1818 г. они с У. Алленом посетили епископа Филарета, о котором квакер пишет, что тот «отличается большим смирением и считается человеком благочестивым и истинно духовным»[99]. Перед посещением Филарета квакеры были у митр. Михаила (Десницкого), но это был, скорее, необходимый визит вежливости. В своем дневнике С. Греллет записал, что «чувствовал в себе упадок духа» при мысли о предстоящем посещении митрополита[100]. Возможно, что перед этим А. Н. Голицын не очень положительно отрекомендовал Греллету владыку Михаила. Хотя Петербургский митрополит ласково и с гостеприимством принял квакеров, С. Греллет в своих записках в целом без симпатии отзывается о нем[101]. Иными были впечатления от их встречи со свт. Филаретом. Побеседовав с ним, миссионеры остались доброго мнения об иерархе: помимо его обходительности, им понравилась аскетичность келии, а также простота одежды епископа[102]. С. Греллет также записал, что «Филарет был виновником преобразований в духовенстве. Император, зная его заслуги, питает к нему большую доверенность; ему, по преимуществу, поручено избрание лиц, наиболее известных благочестивым настроением духовным, для замещения важных должностей в русской церкви и для управления учрежденными правительством духовно-учебными заведениями»[103]. Конечно, записки С. Греллета субъективны, и он не мог обо всем судить в верном ключе, тем не менее мы считаем, что на основании этих свидетельств все же можно сделать суждение о тогдашнем положении дел в церковной иерархии. А ситуация была такой, что в этот период свт. Филарет оставался наиболее приближенным к императору и А. Н. Голицыну православным иерархом.
Во время своего пребывания в столице квакеры несколько раз встречались с Александром I, с которым познакомились в Лондоне в 1814 г. и были приглашены им в Россию[104]. Опять же, конечно, именно из-за благоволения государя к этим сектантам А. Н. Голицын и епископ Филарет проявили к ним такое внимание[105], правда, похоже, князь и сам совершенно искренне называл квакеров «истинными христианами»[106]. Что касается Филарета, мы знаем, что и в последующие десятилетия своего служения святитель с доброжелательством беседовал с приезжавшими в Россию представителями иных христианских конфессий, проявляя подлинную любовь ко всем людям. Так что и при своем общении с квакерами он также не лицемерил. В то же время и желание сохранить расположение императора и Голицына, на наш взгляд, у епископа Филарета присутствовало. Такое утверждение мы делаем на основании свидетельства С. Греллета и о других встречах с Филаретом, когда он рассказывал им «про свои религиозные подвиги и упражнения» и молился вместе с квакерами по их обычаям[107]. Свт. Филарет вручил квакерам несколько рекомендательных писем для передачи некоторым архиереям и архимандритам, «известным ему по их духовному настрою», с которыми он посоветовал С. Греллету и У. Аллену увидеться во время дальнейшего пути в Одессу[108]. Видимо, святитель сделал это по просьбе А. Н. Голицына, также составившего письма для высокопоставленных светских чиновников тех мест, через которые квакеры должны были проезжать, с тем чтобы их с почетом принимали[109]. Примечательны записи разговора квакеров с неким духовным лицом в Екатеринославе, встретиться с которым им, по словам Греллета, посоветовал свт. Филарет. С. Греллет именует его «архимандритом Макарием, ректором Екатеринославской духовной семинарии»[110]. Правда, известно, что в 1816–1823 гг. ректором Екатеринославской духовной семинарии был архимандрит Никифор[111]. Может, квакер забыл или перепутал имя ректора? Или же ошибочно наименовал архимандрита Макария «ректором»? Непонятно. Далее, С. Греллет пишет, что при встрече с ним о. Макарий рассказал, что «очень тяготится многочисленностию внешних обрядов, сопровождающих богослужение греческой церкви, и преувеличенным почитанием икон…»[112]. По итогам разговора квакер также отметил, что понятия о. Макария о крещении и причащении весьма близки к их взглядам[113]. Заметим, что у квакеров полностью отсутствует Таинство Евхаристии[114]. Получается, что свт. Филарет направил сектантских миссионеров к знакомому ему духовному лицу, зная очевидно, что его взгляды должны им понравиться. Если то, о чем поведал квакер, — правда, то возникает вопрос: зачем свт. Филарет так поступил? Мы пока не можем ответить на него.
Ситуация, при которой митр. Михаил (Десницкий) в течение целого года вынужден был терпеть свт. Филарета на посту своего викария, весной 1819 г. все же разрешилась. И произошло это, похоже, к удовлетворению обеих сторон. По словам о. Н. Стеллецкого, «благодаря Голицыну, Филарет получил наилучший выход из этого неприятного положения через назначение на второклассную кафедру в Тверь, с повышением в архиепископы и члены Святейшего Синода»[115]. Но и после того, как Филарет перестал быть викарием митр. Михаила и ректором СПбДА, он продолжал жить в Петербурге и активно сотрудничать с Голицыным, являясь синодальным членом[116]. То же самое происходило и в 1820–1821 гг., когда архиеп. Филарет занимал Ярославскую кафедру, но из-за множества синодальных дел ни разу не покидал Петербург[117]. Нелишним будет отметить, что на Ярославскую кафедру архиеп. Филарет был назначен в 1820 г. взамен занимавшего ее с 1806 г. архиеп. Антония (Знаменского), осмелившегося возразить А. Н. Голицыну на его обычное утверждение о «внутренней церкви». По настоянию министра духовных дел владыка Антоний был лишен кафедры и удален от присутствия в Синоде в бедный Деревяницкий монастырь Новгородской епархии, где через несколько лет умер[118]. Разумеется, свт. Филарет не имел никакого отношения к своему очередному назначению, а тем более — к опале архиеп. Антония. Тем не менее это перемещение как бы на «живое» место не прибавило симпатий к новому Ярославскому архиерею в глазах церковных клириков, знавших о его дружбе с Голицыным.
В 1820–1823 гг. архиеп. Филарет состоял в Секретном комитете по делам о раскольниках[119]. Этот комитет был создан в 1820 г. по инициативе министра внутренних дел В. П. Кочубея и отличался особой секретностью: о нем знали только сам министр и назначенный императором делопроизводитель, все делопроизводство было закрыто от неучастников комитета[120]. По словам исследователя, «секретный комитет по делам о раскольниках стал первым и единственным местом для обсуждения проблемы раскола представителями гражданской власти и Церкви»[121]. К деятельности комитета помимо свт. Филарета привлекался и митр. С.-Петербургский Михаил (Десницкий) до его смерти в 1821 г.[122] Архиеп. Филарет участвовал в делах комитета, начиная с самого первого его заседания, прошедшего 25 февраля 1820 г. По просьбе А. Н. Голицына святитель составил записку-комментарий к черновому варианту февральского журнала Секретного комитета. В итоге мнение свт. Филарета было учтено, и император Александр I утвердил журнал[123]. Ю. В. Серебрякова опубликовала архивные документы, связанные с участием свт. Филарета в работе Секретного комитета по делам о раскольниках, в том числе несколько его записок и писем 1822–1823 гг., адресованных А. Н. Голицыну[124]. Возможно, архиеп. Филарет был привлечен к участию в этой секретной и ответственной деятельности по рекомендации все того же министра духовных дел. С другой стороны, император и В. П. Кочубей сами уже давно и хорошо знали святителя и его способности, а также умение хранить молчание.
24 марта 1821 г. от болезни умирает первенствующий член Св. Синода митр. Новгородский и Санкт-Петербургский Михаил. Несмотря на непростые отношения с ним, свт. Филарет с уважением относился к почившему[125]. Пребывавший в то время также в Петербурге архиеп. Тверской и Кашинский Симеон (Крылов-Платонов) свидетельствует в частном письме от 16 апреля 1821 г., что архиеп. Филарет, с которым он тогда часто общался, искренне переживал преждевременный уход иерарха: «После кончины митрополита Михаила мы [с архиеп. Филаретом. — Диак. О. К.] чувствуем какую-то пустоту и скучаем…»[126]. Вскоре пошли слухи о назначении архиеп. Филарета экзархом в Грузию, на место умершего митр. Феофилакта (Русанова)[127]. Это была бы очень почетная, но все же ссылка из столицы, от участия в делах высшего церковного управления[128]. Но опять выручил все тот же влиятельный покровитель: «Давний благодетель Филарета князь Голицын сумел устроить дело в пользу Филарета таким образом, что на место [умершего митрополита. — Диак. О. К.] Михаила переведен был из Москвы Серафим[129], а на место последнего Филарет, с оставлением в сане архиепископа и в звании члена Синода»[130]. Александр I утвердил назначение свт. Филарета архиепископом Московским 3 июля 1821 г.[131] 13 августа архиеп. Филарет прибыл в Москву[132]. Таким образом, мы видим, что на все свои главные церковные посты (ректор СПбДА, епископ Ревельский, член Св. Синода и правящий архиерей Тверской, Ярославской, Московской кафедр) свт. Филарет был назначен при участии князя А. Н. Голицына. Несомненно, что при всех этих назначениях учитывались выдающиеся личные качества свт. Филарета, которого, наверное, можно назвать самым ярким и даровитым русским церковным иерархом не только XIX в., но и всего синодального периода. Но не исключено и то, что без помощи своего высокопоставленного покровителя даже такой выдающийся церковный деятель, каким был будущий Московский святитель, не смог бы оказать такого влияния на церковную историю александровской эпохи. При этом важно отметить, что всех этих постов свт. Филарет не искал, а принимал по послушанию Церкви.
Архиеп. Филарет (Дроздов) в следующий раз приехал в Петербург для работы в Синоде только через год, но, и находясь в Москве, он переписывался с А. Н. Голицыным как с министром духовных дел и народного просвещения в связи с различными церковными делами — например, относительно продолжающегося перевода Библии на русский язык. Так, 11 сентября 1821 г. святитель писал князю: «Благодарение Богу, со дня на день пространнее отверзающему дверь Своего слова для народа, не могущего входить в сие святилище чрез узкие и запутанные ходы ученого изыскания»[133]. Как мы уже говорили, в разрешении церковных дел, не касающихся поддерживаемого им мистическо-космополитического курса, министр духовных дел руководствовался интересами христианского благочестия и во всем прислушивался к своему соратнику, члену Синода: «При покровительстве Голицына и свт. Филарета возрождалось старчество: 13 февраля 1822 г. был утвержден императором доклад Св. Синода об обращении Туринского мужского Николаевского монастыря в женское общежитие по прошению преподобных старцев Василиска Сибирского и Зосимы Верховского»[134]. Данное решение, по свидетельству прп. Зосимы Верховского, было принято по ходатайству свт. Филарета и при поддержке министра духовных дел[135].
В июле 1822 г. архиеп. Московский Филарет вновь прибывает по вызову Св. Синода в Петербург[136]. В это время император Александр, по-видимому, все чаще стал сомневаться в успешности деятельности А. Н. Голицына в должности главы «сугубого» министерства. На изменение взгляда императора на политику князя Голицына в духовной и образовательной сфере оказывали также влияние и соображения внешней политики[137]. Считается, что противники министра духовных дел опирались на поддержку его главного тогдашнего политического соперника, А. А. Аракчеева[138]. Итак, возвратившись после годового отсутствия в Петербург, свт. Филарет (Дроздов) встретил здесь большую перемену в настроении правящих лиц: «Подготовка известных особ к свержению князя А. Н. Голицына уже началась. Ко всем прочим лицам, имевшим близкие отношения к последнему, стали относиться подозрительно. Архиеп. Филарета, как одного из таких лиц, митр. Серафим [Глаголевский] принял холодно»[139]. 22 августа 1822 г. свт. Филарет пишет А. Н. Голицыну письмо, в котором просит об увольнении от звания члена Главного правления училищ, объясняя это тем, что данная должность «не столь существенно сопряжена с настоящим его званием»[140]. Рескрипт об увольнении архиеп. Филарета был подписан имп. Александром I 28 октября 1822 г.[141] Не исключено, что святитель вынужден был устраниться от работы в этом важном органе, направлявшем всю учебную деятельность в сфере народного просвещения, не только из-за загруженности другими делами и заботами, но и по причине близости к Голицыну. Сказалось, видимо, и то, что после императорского рескрипта от 1 августа 1822 г. о запрете масонских и тайных обществ свт. Филарет, поддерживающий добрые отношения с окружением А. Н. Голицына в «сугубом» министерстве и РБО, был вынужден несколько дистанцироваться в глазах общественного мнения от связей с наиболее одиозными личностями, такими как А. Ф. Лабзин, А. И. Тургенев, В. М. Попов и др. Мы уже приводили мудрый ответ Филарета А. Ф. Лабзину, предлагавшему владыке вступить в их ряды. Кто-то может подвергнуть сомнению искренность свидетельства самого святителя. Для нас же гарантией правдивости слов свт. Филарета о том, что он отказался стать масоном, является его святость. Не мог такой выдающийся служитель Истины на исходе своих дней сказать неправду. Тем не менее мы не можем закрывать глаза на тот очевидный факт, что в царствование Александра I даже некоторые синодальные иерархи, причем находившиеся в хороших отношениях со свт. Филаретом, считали его членом одной из лож[142].
К началу 1823 г. в церковных кругах стали поговаривать, что князь А. Н. Голицын переменил свое отношение к архиеп. Филарету «по внушению Фотия»[143]. Думается, что это не более чем слухи, связанные с тем, что еще летом 1822 г. архим. Фотий (Спасский) был представлен имп. Александру I. Незадолго перед этим с Фотием познакомился Голицын. В это время партия противников министра духовных дел накапливала нужные силы, необходимые для решающего удара по князю. Фотий (Спасский) оказался при этом очень кстати. Во-первых, к этому времени именно он стал духовным отцом одной из богатейших помещиц России графини А. Орловой-Чесменской. А во-вторых, А. А. Аракчеев, адмирал А. С. Шишков и митр. Серафим (Глаголевский), по-видимому, поняли, что с помощью архим. Фотия можно будет донести до Александра I их мнение о том, что дальнейшее пребывание А. Н. Голицына на посту главы «сугубого» министерства, а также председателя РБО опасно для Церкви и государства. Встречаются утверждения, что в этот период (1822–1824 гг.) Фотий сумел втереться в доверие к А. Н. Голицыну и даже стать его духовным отцом[144]. Вряд ли это могло соответствовать действительности. Современными биографами Голицына немало сказано о мнимой «доверчивости» князя — профессионального вельможи, бывшего на плаву при нескольких монархах[145]. Не мог князь проникнуться доверием к о. Фотию, который в годы своего служения законоучителем Второго кадетского корпуса в Петербурге (1817–1820) прославился на всю столицу борьбой с масонами[146]. Фотия объявили тогда сумасшедшим и удалили в захудалый монастырь. Князь А. Н. Голицын обо всем этом прекрасно знал. Похоже, опытный политик, видя усиливавшуюся «моду» на Фотия, схитрил и прикинулся подпавшим под духовное влияние харизматичного архимандрита[147]. В случае приближения последнего к царю А. Н. Голицын представал перед Александром I тем, кто одним из первых рассказал ему о «новом духовном светильнике». А если Голицыну удалось бы самому «втереться в доверие» к Фотию, то он получил бы еще одного союзника по влиянию на императора в духовных делах. С этой целью в том же 1822 г. Голицын представляет императору еще несколько священнослужителей «оригинальной религиозной практики» (выражение Ю. Е. Кондакова): епископа Вологодского Онисифора (Боровика) и священника о. Феодосия Левицкого[148]. Последний написал сочинение в мистическом духе о скором втором пришествии Христа. А. Н. Голицын передал этот труд Александру I, который велел вызвать Левицкого в Петербург. Вскоре, в 1823 г., о. Феодосий прибыл в столицу, и Голицын устроил ему встречу с Александром I[149]. Таким образом, князь в эти годы являлся своего рода поставщиком «пророков» для склонного к неординарным проявлениям духовности императора.
В мае 1823 г. архиеп. Филарет (Дроздов) после окончания зимней синодальной сессии испросил у Александра I двухлетний отпуск для приведения в порядок епархиальных дел в Москве[150]. Летом, еще не выехав из столицы, святитель успел деятельно поучаствовать в деле государственной важности. А. Н. Голицын сообщил владыке Филарету секретное повеление императора подготовить текст манифеста об изменении порядка престолонаследия (при добровольном отречении от наследования престола цесаревича вел. князя Константина Павловича наследником объявлялся вел. князь Николай Павлович). Вскоре Филарет лично передал Александру I подготовленный текст манифеста[151]. Во время этой встречи, состоявшейся в июле[152], владыка Филарет испросил у императора позволения на отъезд в свою епархию, но был им оставлен еще на некоторое время в Петербурге. Через несколько дней, заехав на квартиру А. Н. Голицына, свт. Филарет узнал, что подготовленный им текст уже просмотрен императором, внесшим свои замечания. В подчеркнутые Александром I места архиеп. Филарет внес исправления. Документ, последняя редакция которого, по словам Н. К. Шильдера, принадлежит самому А. Н. Голицыну, был подписан имп. Александром I в Царском Селе 16 августа 1823 г.[153] Таким образом, мы видим, что свт. Филарет и А. Н. Голицын стали соавторами важнейшего государственного документа, о существовании которого во всей России, кроме них и, разумеется, императора, знал только один А. А. Аракчеев[154]. После подписания манифеста Александр I 25 августа прибыл в Москву, где 27 августа А. А. Аракчеев вручил запечатанный экземпляр документа архиеп. Филарету (Дроздову)[155]. 29 августа владыка положил документ в алтаре Успенского собора Московского Кремля в специальный опечатанный ковчег[156]. По предложению свт. Филарета, Александр I согласился и на изготовление трех копий манифеста для Петербурга: «три запечатанных пакета с документами, копированными рукой А. Н. Голицына, были доставлены для хранения в Государственный совет, Сенат и Синод…»[157].
Находясь в Москве, архиеп. Филарет продолжает поддерживать дружескую переписку с А. Н. Голицыным. Так, 21 декабря 1823 г. князь писал владыке Филарету: «Его Величество у меня спросил, надолго ли Ваше отсутствие будет из Петербурга, и когда я сказал, что на два года, то Государь сказал: куда долго! Стало, Вы нужны и напрасно в том сомневаетесь. <…> Его Величество очень был доволен всем чином духовного служения в Соборе Успенском и генеральное Вашим Преосвященством. Мне приятно сообщить Вам сие, хотя оное было говорено в разговоре, а не с тем, чтобы я должен был сие объявлять. Но я привык с Вами быть откровенным»[158]. Из этого письма видно, что свт. Филарет в конце 1823 г. терзается мыслями об изменении отношения к нему Александра I. Только что выше мы привели данные, свидетельствующие об огромном доверии императора к святителю при посвящении последнего в тайну престолонаследия. Но за несколько месяцев многое могло измениться, к тому же партия митр. Серафима, А. А. Аракчеева и их сторонников в противостоянии с А. Н. Голицыным явно начала одерживать верх. Возможно, это повлияло на некоторое охлаждение Александра I к союзнику Голицына архиеп. Филарету. Хотелось бы еще заметить, что в приведенных строках из письма А. Н. Голицына весьма трогает, как он тепло, совершенно по-дружески пытается утешить Филарета. Хотя совсем скоро такое утешение будет необходимо уже ему самому.
Про «падение» А. Н. Голицына, то есть его отставку с должности министра духовных дел и народного просвещения, а также с поста президента РБО, написано много[159]. Мы здесь отметим лишь некоторые факты и соображения, касающиеся отношений теперь уже бывшего министра и свт. Филарета. 20 мая 1824 г., через 5 дней после отставки А. Н. Голицына, митр. Новгородский и Санкт-Петербургский Серафим (Глаголевский) в письме к находящемуся в Москве архиеп. Филарету (Дроздову) сообщает: «Благовествую вам радость велию! Господь Бог услышал наконец вопль святой Церкви Своей и освободил ее от духовного министерства, сего ига египетского, под коим она несколько лет стенала… Здесь [в Петербурге] радость всеобщая и живейшая. Я уверен, что и благочестивая Москва и все грады и веси православной России разделяют с нами радость сию…»[160]. Кажется, митр. Серафиму, прекрасно знающему о дружеских отношениях архиеп. Филарета с А. Н. Голицыным, должно быть очевидно, что весть о «падении» князя не станет «великой радостью» для святителя. Поэтому предположим, что митрополит в лучшем случае притворялся, а в худшем — насмехался над соратником бывшего министра, торжествуя победу. Кстати, об отставке Голицына свт. Филарет, скорее всего, уже знал: можно предположить, что о ней сразу написал своему другу сам князь (письмо, если оно было, до нас не дошло). Но зато точно известно, что 27 мая, возможно, еще не получив в Москве письмо из Петербурга от владыки Серафима, свт. Филарет писал своей духовной дочери Е. В. Новосильцевой в ответ на ее переживания, связанные с отставкой Голицына (то есть она тоже, находясь в Москве, об этом уже знала): «О к[нязе] А[лександре] Н[иколаевиче] я искренне жалею и как о благодетеле моем, и как о человеке, в котором много доброго, если бы того не уклоняли некоторые в разные стороны по своим видам. Но не мое дело или судить о происшедшем или гадать, что было бы при других обстоятельствах. Сказывают, что он принял случившееся кротко и терпеливо, а потому можно надеяться, что внешняя потеря послужит к внутреннему приобретению…»[161].
Любопытный факт мы можем почерпнуть из письма епископа Ревельского Григория (Постникова) — одного из немногих в то время петербургских единомышленников архиеп. Филарета. Итак, владыка Григорий 4 сентября 1824 г. сообщает святителю следующее: «Человека уже три при мне говорили, что князь Александр Николаевич [Голицын] на вас посерживается, что ничего к нему не пишете. Я говорил, что вам теперь не о чем писать к нему, а он, как я совершенно знаю, без дел не пишет. Не знаю, что это значит…»[162]. Итак, мы видим, что через 3–4 месяца после отставки Голицына владыка Филарет, получив от него одно или даже несколько писем, почему-то не отвечает ему. Слова епископа Григория, объясняющего молчание святителя, как думается, сказаны им в оправдание последнего и не очень убедительны. Когда владыка Филарет все же написал Голицыну? Возможно, именно после информации о том, что его опальный друг «посерживается», то есть обижается. Мы можем ошибаться, но кажется, что здесь налицо известная осторожность Филарета, который мог на какое-то время взять паузу в переписке, пока не станет ясно, не обернется ли опала А. Н. Голицына еще худшими последствиями для князя. Наконец, святитель все же возобновляет письменное общение. Это случилось примерно в октябре-ноябре, так как в дошедшем до нас письме А. Н. Голицына к владыке Филарету от 17 ноября 1824 г. он упоминает о письме святителя, в котором тот объяснял свое долгое молчание[163].
В свете событий, связанных с «падением» Голицына, стоит отметить получившую широкую известность историю о запрете составленных свт. Филаретом «Пространного христианского» и краткого катихизисов. Несмотря на одобрение Синодом и выход в свет в 1823–1824 гг. обоих катихизисов, 26 ноября 1824 г. синодальным указом на имя Московской Синодальной типографии их печать была приостановлена[164]. При этом даже было запрещено продавать не распроданные к тому времени экземпляры. Данный факт объясним с точки зрения гонений, исходящих от партии ревнителей на все «голицынское», а значит — и на вышедшие из-под пера соратника бывшего министра катихизисы.
Самый плодотворный период сотрудничества и дружбы свт. Филарета с А. Н. Голицыным выпал на вторую половину правления Александра I и завершился отставкой князя в 1824 г. По словам современного исследователя биографии и трудов свт. Филарета (Дроздова), к концу александровского царствования он «занял центральное место в церковно-государственной жизни России и возымел в Церкви и обществе авторитет ведущего богослова и церковного деятеля…»[165]. На наш взгляд, произошло это не только в силу одаренности и выдающихся личных качеств свт. Филарета, но и благодаря поддержке А. Н. Голицына. Считая его в течение всей жизни своим личным благодетелем, свт. Филарет в воспоминаниях говорит и о значительных церковных заслугах князя: «Он [Голицын] отвращал от Церкви такие распоряжения правительства, которые могли быть и для него и для нее весьма вредны»[166]. В качестве примера святитель приводит два случая: первый — когда Голицын в 1810–1811 гг. выступил против принятия закона о праве светской власти расторгать церковный брак. А второй пример относится уже ко времени правления императора Николая I, когда князь Голицын отстоял церковные интересы, отвратив издание закона о пострижении в монашество мужчин не ранее сорока лет[167]. Хотя оба эти случая не вписываются в обозначенные для нашей статьи хронологические рамки (1813–1824 гг.), справедливости ради признаем, что А. Н. Голицын действительно принес немало пользы в деле отстаивания интересов Церкви в ее диалоге с государственной властью. Очевидно, что на эти благие свершения Голицына благотворно повлияла личность его многолетнего соратника свт. Филарета. Оба деятеля были проникнуты искренним стремлением к тому, чтобы своими трудами принести пользу в деле решения многих насущных церковных вопросов. Вот только князь А. Н. Голицын, в отличие от свт. Филарета, воспитанного в семье благочестивого русского священнослужителя и получившего традиционное духовное воспитание и образование, религиозное вдохновение черпал не из чистых источников православного учения, а из мутных потоков инославных и сектантских заблуждений.
Надо сказать, что большинство церковных историков второй половины XIX — начала XXI вв., говоря о дружбе Филарета (Дроздова) и А. Н. Голицына, позитивно оценивают их соработничество в александровское царствование. Уже в вышедших через год после смерти митр. Филарета известных «Записках…» Н. В. Сушкова говорится о благотворном влиянии святителя на Голицына: «Князь Александр Николаевич при начале вновь открывшегося ему поприща был вполне мирским и светским человеком. Сближение с мудрым не по летам мыслителем и смиренномудрым христианином изменило его образ мыслей, его навыки, самый порядок жизни. Он стал учиться жить правильнее, стал молиться усерднее, читать и слушать внимательнее. Чтение Св. Писания, всегда трудное и прикровенное для начинающего изучать его, сосредоточило в нем рассеянные дотоле мысли на жажде веры; чтение т. н. мистических произведений и случайное знакомство с бывшим в Петербурге квакером Грелье развили природную наклонность его к пытливости и духовной мечтательности. Он окончательно прослыл мистиком. Но, постоянно слушая лаврского проповедника, он поверял гадания и мечтания мистиков и квакеров догматическим учением церкви; при таком настроении духа благодатно действовали на него и глубокомысленные слова и речи инока, архимандрита, епископа, архиепископа и митрополита Филарета: они отрезвили верования и убеждения строгого к себе подвижника. И он вскоре ступил на новый путь и твердо шел добрым путем до конца своей жизни»[168]. Полностью соглашаясь с тем, что личность будущего Московского святителя благотворно повлияла на А. Н. Голицына, оспорим выделенное нами курсивом утверждение Сушкова о том, что князь под воздействием Филарета до конца своей жизни шел уже «новым путем», то есть оставил свои заблуждения. Как мы знаем, это было далеко не так — и в последующие после своего «падения» годы Голицын интересовался эзотерикой и поддерживал активное общение с сектантами[169]. С выхода в 1880–1890-е гг. трудов И. А. Чистовича, П. В. Знаменского и особенно И. Н. Корсунского берут свое начало попытки историков определить степень личной вовлеченности в мистицизм свт. Филарета. Рассматривая вопросы, связанные с дружбой Голицына и Филарета, исследователи не могли не признать ее неоднозначность, при этом святитель неизменно оказывался в положении человека, которого необходимо было оправдывать. Корсунский пришел к такому выводу: «Он [свт. Филарет. — Диак. О. К.], таким образом, был, если угодно, и мистик, но мистик в лучшем, истинно христианском значении этого слова. С этой стороны он был лучшим и, если можно так выразиться, благотворнейшим деятелем всех тех учреждений, которые возникали в то время под влиянием мистического движения и из которых обширнейшее по кругу деятельности было Библейское общество. В то же время и с той же стороны он оказывал самое сильное духовное и благотворное влияние на главного, во власти стоявшего, сторонника мистического движения и деятеля сейчас помянутых учреждений — князя А. Н. Голицына, а чрез него, или даже независимо от него, и на других сторонников того же движения»[170].
Спустя несколько десятилетий после выхода трудов И. Н. Корсунского, прот. Г. Флоровский также с пониманием объяснял терпимое отношение святителя к противоречивым действиям Голицына: «От заблуждения он [митр. Филарет] всегда отличал человека заблуждающегося, и с доброжелательством относился он ко всякому искреннему движению человеческой души. В самих мистических мечтаниях он чувствовал подлинную духовную жажду, духовное беспокойство, которое потому только толкало на незаконные пути, что не довольно был устроен путь церковный. И потому обличать нужно не прещениями только, но прежде всего учительным словом. <…> Под покровом мистических соблазнов он сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения»[171]. В схожем направлении мыслит сегодня и Г. В. Бежанидзе: «Сколько мудрости и мужества нужно было, чтобы распознать подлинное религиозное возрождение под личиной Библейского общества, различных мистических движений и однозначно встать на сторону А. Н. Голицына, несмотря на непонимание и даже остракизм многих собратьев архиереев. До сих пор позиция свт. Филарета остается непонятной для большинства исследователей синодального периода»[172]. Тот же исследователь даже предполагает, что, если бы не интрига православных ревнителей и вынужденная отставка А. Н. Голицына в 1824 г., под руководством свт. Филарета князь мог бы постепенно прийти к строгому (т. е. чистому, традиционному) православию[173]. Теперь уже сложно с точностью сказать, могло ли это произойти. Но, на наш взгляд, заслуживает внимания мнение и другого современного исследователя, А. Ю. Минакова: «Только в наши дни происходит ясное понимание того очевидного факта, что ревнители православия в 1822–1824 гг. остановили планируемую сверху очередную ломку Церкви, возможно — еще более радикальную, чем учинил в свое время Петр I»[174]. В связи со всем вышесказанным позволим себе задаться вопросом: а ведь действительно, не могло ли случится так, что, в случае продолжения деятельности А. Н. Голицына на посту министра духовных дел, он не только не вышел бы на верный путь, а наоборот, еще дальше погряз в мистических заблуждениях и в итоге нанес уже какой-нибудь совершенно непоправимый урон нашей Церкви? Какова была бы в такой ситуации позиция свт. Филарета? Смог бы он повлиять на своего друга и отговорить от крайних намерений? Но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения.
1. [Бартенев П.] Воспоминания о митрополите Филарете // Русский архив. 1907. Кн. 3. № 12. С. 557–562.
2. Бежанидзе Г. В. Концепция союза Церкви и государства святителя Филарета Московского и ее отражение в его деятельности в царствование императора Александра I // Филаретовский альманах. 2017. Вып. 13. М.: Изд-во ПСТГУ, 2017. С. 75–103.
3. Его же. Обер-прокурор Святейшего Синода А. П. Ахматов и святитель Филарет (Дроздов) // Филаретовский альманах. 2007. Вып. 3. М.: Изд-во ПСТГУ, 2007. С. 53–97.
4. Его же. [Ответы на вопросы «Филаретовской анкеты»] // Филаретовский альманах. 2017. Вып. 13. М.: Изд-во ПСТГУ, 2017. С. 172–173.
5. Его же. Святитель Филарет (Дроздов) как человек Церкви в эпоху царствования Александра I // Филаретовский альманах. 2011. Вып. 7. М.: Изд-во ПСТГУ, 2011. С. 113–139.
6. Его же. Святитель Филарет Московский и русские императоры. 2018. Вып. 14. М.: Изд-во ПСТГУ, 2018. С. 39–64.
7. Белохвостиков Е. П. Святители Филарет Московский и Иннокентий Пензенский: история духовной дружбы // Филаретовский альманах. 2019. Вып. 15. М.: Изд-во ПСТГУ, 2019. С. 21–42.
8. Его же. Святитель Иннокентий Пензенский и его окружение // Филаретовский альманах. 2020. Вып. 16. М.: Изд-во ПСТГУ, 2020. С. 133–182.
9. Бернацкий М. М., Мамлина М. А. История издания и особенности текста второй редакции 1827 г. «Пространного христианского катихизиса святителя Филарета (Дроздова) // Филаретовский альманах. 2022. Вып. 18. С. 155–173.
10. Выскочков Л. В. «Аракчеевское десятилетие»: Внутренняя и внешняя политика России в 1815–1825 гг.: Учебно-методическое пособие. СПб., 2011. 155 с.
11. Его же. Николай I и его эпоха. Очерки истории России второй четверти XIX века. М.: Академический проект, 2018. 999 с.
12. Голицын А. Н. Князь А. Н. Голицын (в его письмах): к императору Александру Павловичу, к баронессе Криднер, к княгине А. С. Голицыной, к барону и баронессе Беркгейм (1812–1840) // Русский архив. 1905. Кн. 3. № 11. С. 360–455.
13. Записки квакера о пребывании в России (1818–1819) / сообщ. и пер. И. Т. Осинин// Русская старина. 1874. Т. 9. № 1. С. 1–36.
14. Знаменский П. В. Чтения из истории Русской Церкви за время царствования императора Александра I. Казань: Тип. Имп-го ун-та, 1885. 248 с.
15. Из воспоминаний покойного Филарета, митрополита Московского. М.: Унив. тип., 1868. 37 с.
16. Из записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. 1865 // Московские церковные ведомости. 1908. № 46. С. 2048–2049.
17. Князь А. Н. Голицын и архимандрит Фотий в 1822–1825 гг. / сообщ. Н. И. Барсов // Русская старина. 1882. Т. 33. С. 765–780; Т. 34. С. 427–442.
18. Козлов М., свящ. Духовное образование в России. XVII — XX вв. // Православная энциклопедия. Т.: Русская Православная Церковь. М., 2000. С. 407–426.
19. Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825) <Фрагменты> // Александр I: pro et contra, антология / Сост., вступ. ст., коммент. Е. В. Анисимова. СПб: РХГА, 2012. С. 713–752.
20. Его же. Забытый архив тайного консультанта Александра I священника Феодосия Левицкого // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2024. № 1 (17). С. 66–81.
21. Его же. Князь А. Н. Голицын: придворный, чиновник, христианин. СПб.: ЭлеКсис, 2014. 284 с.
22. Корольков К. Столетний юбилей города Екатеринослава (9 мая 1887) // Екатеринославские епархиальные ведомости. 1887. 1 июня. № 11. Отд. неофиц. С. 316–340.
23. Корсунский И. Н. Петербургский период проповеднической деятельности Филарета (Дроздова), впоследствии митрополита Московского (1809–1819) // Вера и разум: (журнал богословско-философский). 1884. Кн. 1. Июль. С. 13–40; 1885. Кн. 1. Октябрь. С. 460–485.
24. Его же. Филарет, митрополит Московский, в его отношениях и деятельности по вопросу о переводе Библии на русский язык. М., 1886. 170 с.
25. Куковский О., диак. Духовный перелом в жизни князя А. Н. Голицына. Начало дружбы и соработничества со святителем Филаретом (Дроздовым) // Труды Перервинской православной духовной семинарии: Научно-богословский журнал. № 25. М.: ПДС, 2023. С. 33–52.
26. Его же. Митрополит Новгородский и С.-Петербургский Михаил (Десницкий) (1761–1821): его жизнь и труды. Взаимоотношения со святителем Филаретом (Дроздовым) // Платоновские чтения, 1 декабря 2020: сборник матер. / Перервинская духовная семинария. М.: ПДС, 2021. С. 25–49.
27. Летопись жизни и служения святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского / Сост. свящ. П. Хондзинский, Г. В. Бежанидзе, А. И. Яковлев. Т. 1. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. 376 с.
28. Лютько Е. И. Святитель Филарет Московский и Англиканская Церковь (1810–1860- е гг.) // Филаретовский альманах. Вып. 12. М.: ПСТГУ, 2016. С. 33–47.
29. Минаков А. Ю. Князь-инок Аникита (Сергей Александрович Ширинский-Шихматов): путь из поэтов в святые // Христианское чтение. 2015. № 4. С. 105–120.
30. Назаренко Е. Ю. Князь Александр Николаевич Голицын: общественно-политические взгляды и государственная деятельность. Дисс. … канд. ист. наук. Воронеж, 2014. 244 с.
31. Его же. Мистический консерватизм: К характеристике мировоззрения князя А. Н. Голицына // Христианское чтение. 2017. № 6. С. 134–147.
32. Его же. Сотрудничество А. Н. Голицына и Филарета (Дроздова) в контексте государственно-церковных взаимоотношений в первой четверти XIX века // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: История. Политология. Социология. 2012. № 2. С. 138–141.
33. Неводчиков Н., свящ. Знакомство и переписка А. С. Стурдзы с высокопреосвященным Филаретом, митрополитом Московским // Херсонские епархиальные ведомости. 1868. № 1. С. 14–27.
34. Нижник Н. С., Сальников В. П., Мушкет И. И. Министры внутренних дел Российского государства (1802–2002): Биобиблиографический справочник. СПб.: Фонд «Университет», 2002. 583 с.
35. Описание духовных подвигов и всех случаев жизни священника Феодосия Левицкого (1791–1845) // Русская старина. 1880. Т. 29. Сентябрь. С. 139–168.
36. О судьбе Православной Церкви Русской в царствование императора Александра I-го. (Из записок А. С. Стурдзы) / сообщ. проф. Н. И. Барсов // Русская старина. 1876. Т. 15. № 2. С. 266–288.
37. Письма А. Ф. Лабзина к попечителю Харьковского учебного округа З. Я. Корнееву и его переписка с князем А. Н. Голицыным // Русский архив. 1892. № 12. С. 354–392.
38. Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету (с 1812 по 1867 гг.), изданные с биографическими сведениями и пояснительными примечаниями А. Н. Львовым. СПб.: Тип. А. П. Лопухина, 1900. 722 с.
39. Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету (с 1812 по 1867 год): Письма князя А. Н. Голицына / сообщ. А. Н. Львов // Христианское чтение. 1898. № 1. С. 61–88.
40. Пономарев С. Высокопреосвященнейший Филарет, Московский и Коломенский: (новые материалы для его биографии) // Труды Киевской Духовной Академии. 1868. Апрель. С. 106–186.
41. Послужной список высокопреосвященного Филарета, митрополита Московской епархии, за 1867 год // Филарет (Дроздов), свт. Слова и речи: В 4 т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. Т. 1: 1803–1824. С. 14–21.
42. Пыпин А. Н. Император Александр I и квакеры // Вестник Европы. 1869. Октябрь. С. 751–769.
43. Его же. Религиозные движения при Александре I / предисловие и примеч-я Н. К. Пиксанова. Петроград: Огни, 1916. 487 с.
44. Пятнадцать писем преосвященного Симеона Крылова к преосвященному Парфению Черткову // Православное обозрение. 1872. Июль. С. 2–28.
45. Серебрякова Ю. В. Документы святителя Филарета (Дроздова) из фонда Секретного комитета по делам о раскольниках в период с 1820 по 1823 гг. // Филаретовский альманах. 2014. Вып. 10. М.: Изд-во ПСТГУ, 2014. С. 26–42.
46. Смирнов А., прот. Петербургский период жизни митрополита Филарета (1808– 1819). Изд-е 3. М.: Печ-ня А.И. Снегиревой, 1900. 72 с.
47. Его же. Филарет, архиепископ Тверской, Ярославский и Московский (1819–1826 гг.). М.: Печатня А. И. Снегиревой, 1896. 79 с.
48. Снегирев И. М. Дневник Ивана Михайловича Снегирева // Русский архив. 1902. № 10. С. 161–186. Соколовская Т. Братья златорозового креста в России // Русский архив. 1906. Кн. 3. Вып. 9. С. 89–93.
49. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам: В 5 т. / Изд. Под ред. преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского. Т. 1. СПб., 1885.
50. Стеллецкий Н., свящ. Князь А. Н. Голицын и его церковно-государственная деятельность. Киев: Тип. И. И. Горбунова, 1901. 314 с.
51. Сухова Н. Ю. «Воспитание юношества, Церкви посвященного»: духовно-учебная реформа 1808–1814 гг. и святитель Филарет // Филаретовский альманах. Вып. 7. М.: ПСТГУ, 2011. С. 140–162.
52. Сушков Н. В. Записки о жизни времени святителя Филарета, митрополита Московского. М.: Тип. А. И. Мамонтова, 1868. 294 с.
53. Тихомиров Б. А. Российское Библейское Общество // Православная энциклопедия. Т. 60: Рипсимия, Гаиания и 35 святых дев — Саблер В. К. М., 2020. С. 171–175.
54. Филарет (Дроздов), свт. Письма к Екатерине Владимировне Новосильцевой. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2017. 456 с.
55. Его же. Письма к родным (1800–1866). Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2017. 672 с.
56. Его же. Письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского, к высочайшим особам и разным другим лицам / собраны и изданы Саввою, архиепископом Тверским и Кашинским: В 2-х частях. Ч. 2: Письма к разным лицам светского звания. Тверь: Тип-я губернского правления, 1888. 342 с.
57. Его же. Пять писем к князю А. Н. Голицыну митрополита Московского Филарета // Труды Киевской Духовной Академии. 1868. Апрель. С. 187–195.
58. Его же. Слова и речи: В 4 т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2009. Т. 1: 1803– 1824. 492 с.
59. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. 601 с.
60. Фотий (Спасский), архим. Автобиография архимандрита Фотия (Спасского) (1792–1838) / сост. В. В. Улыбин, Ю. Е. Кондаков. СПб.: Алетейя, 2018. 376 с.
61. Чибисова Т. А. О неизвестном письме святителя Филарета // Филаретовский альманах. 2013. Вып. 9. М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. С. 19–21.
62. Чистович И. Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине столетия: Комиссия Духовных училищ. СПб.: Синод. тип-я, 1894. 383 с.
63. Шереметевский В. Голицын, князь Александр Николаевич // Русский биографический словарь (Гоголь — Гюне) / ред. тома Н. П. Чулков. М.: Аспект пресс, 1997. С. 76–136.
64. Шильдер Н. К. Николай I. Его жизнь и царствование: иллюстрированная история / Н. К. Шильдер. М.: Эксмо, 2010. 432 с.
65. Яковлев А. И. Выбор вех: идейные и духовные искания русского общества в царствование Александра I и святитель Филарет // Филаретовский альманах. Вып. 7. М.: ПСТГУ, 2011. С. 75–112.
66. Его же. Посланник вечности: Рассказы о святителе Филарете Московском. М.: ПСТГУ, 2018. 320 с.
Источник
Куковский О., диак. Святитель Филарет (Дроздов) и князь А. Н. Голицын в 1813–1824 гг. // Труды Перервинской духовной семинарии. 2025. №28. С. 99–140.