Священник на приходе — между педагогом и отцом. К вопросу о социальных ролях современного приходского духовенства

Социальная роль — это модель поведения человека, которую он осуществляет в соответствии со своим статусом^[1]. Священник сочетает в себе несколько социальных ролей. Это пастырь, отец, педагог и некоторые другие. Все эти роли реализуются одновременно и взаимно дополняют друг друга. Однако в зависимости от социально-культурного контекста могут меняться общественные ожидания, связанные с присвоением священнику какой‑либо определенной роли. Если священник не будет учитывать этих социальных запросов в осуществлении своего служения, он рискует не найти общий язык с паствой.

Сегодня жизнь прихода активно расширяется: строятся новые храмы, открываются новые приходы, организуются общины. Вместе с тем продолжают действовать храмы и продолжают служить священники, воспитанные в духе постсоветского духовного ренессанса — времени, когда храмы переполнялись молящимися, активно росло число прихожан, как правило малограмотных в религиозных вопросах, что сформировало, в свою очередь, начетническое и учительское отношение к посещающим храм.

Пастырь часто видел для себя главную задачу в том, чтобы проявить строгость по отношению ко всему, что происходит в храме, строгостью воспитать благоговение к святому месту. Проследить за тем, чтобы человек внешне соблюдал все правила поведения в храме, правильно выглядел, правильно двигался, правильно и вовремя осенял себя крестным знамением.

В духовной жизни роль педагога-священника заключается в том, чтобы проконтролировать соблюдение всех формальных требований для допущения или недопущения верующего к принятию Святых Христовых Таин.

На исповеди задача такого священника заключалась в том, чтобы проследить за перечислением всех грехов и не допустить «недостойного» причащения. У таких священников до сих пор популярны такие брошюры, как «Дневник кающегося» авторства некоего С. М. Масленникова^[2], который был запрещен к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви еще в 2015 г.^[3] В данной брошюре говорится: «Единственная жертва, которую принимает от нас Бог, — это покаяние»^[4]. Далее автор перечисляет всевозможные грехи, делит их на группы и указывает, после каких прегрешений человек попадает в ад, а какие грехи не столь опасны для души человека, сводя всю духовную жизнь христианина исключительно к внешним проявлениям и поступкам^[5].

Священник-педагог свою задачу видит в том, чтобы побудить человека к правильному поведению, а также мотивировать его получать знания. Причем порой священник неосознанно проецирует на пасомого ту педагогическую модель, которую он вынес из стен духовной семинарии. В данном отношении весьма характерно воспоминание протоиерея Виктора Егоровича Певницкого (1831–1892), который, вспоминая годы обучения в Тамбовской семинарии, писал: «Тогдашнее воспитание было суровое. Учили нас мало, но много мучили, особенно сечением розгами, в котором и ставили все свое педагогическое искусство… Способные и прилежные ученики хорошо учились, были дисциплинированы и без экзекуций. Но малоспособных и ленивых, особенно при отсутствии толкового обучения и при одном только задавании уроков по книжке, от сих и до сих на зубрежку, со стороны учителей не только не побуждали лучше учиться, но еще более отупляли и ожесточали все бывшие в ходу тогда варварские наказания. Трепанье за виски и уши, битье по щекам и голове ладонью и кулаком, удары линейкой по ладоням и сечение розгами в классе на полу — все было в ходу»^[6]. Такие педагогические методы воспитания и преподавания ничего, кроме отвращения ко всему происходящему, по словам автора, не вызывали.

В современных духовных школах телесных наказаний нет, и тем более нет телесных наказаний на церковных приходах, тем не менее моральное давление, указание на ошибки, строгие выговоры встречаются в храмах. Проблема «шипящих» старушек или сотрудниц свечных лавок многократно широко обсуждалась, и, казалось бы, сегодня многое должно было измениться в этом направлении, но проблема по-прежнему сохраняется. И не только злобные старожилы, но и пастыри очень часто ведут себя, может быть, и правильно с точки зрения педагогики, воспитательной роли, но отпугивают людей, которые приходят в храм Божий.

Приведу несколько реальных примеров из жизни — это актуальные отзывы о посещении московских храмов (без указания конкретных мест), которые показывают, как легко священник своими нравоучениями может ранить человека и отвратить его от храма и Церкви.

Отзывы прихожан:

«Неприветливые люди здесь служат. Понимаешь, что тебе здесь не рады. Приоритеты, видимо, другие, к сожалению. Уже не впервые сталкиваюсь с грубостью и безразличием к прихожанам. Не приду больше, скорее всего…» (7 июля 2024 г.).

«Нынешние служители в этом храме не располагают к общению, во всяком случае, у меня. Храм знаю давно. Родилась рядом. В сложный период заходила несколько раз подряд именно, чтобы спросить, все реакции служителей были “на отстань”» (12 декабря 2021 г.).

«Стараюсь туда не ходить. Каждый раз нарываюсь на грубость» (18 августа 2024 г.).

«Сегодня пошла с грудным ребенком в коляске узнать про крещение. Зашла в храм с коляской, меня выгнали. Сказали, не будут со мной разговаривать, пока я не оставлю коляску на улице» (16 ноября 2020 г.).

«Опоздала на исповедь, за что была громко отчитана рыжим, упитанным, модно подстриженным батюшкой» (29 декабря 2019 г.).

«Отчитали, как ребенка. … Желания возвращаться сюда нет. Ушла без настроения, мягко сказано, не могу назвать этот храм Божьим домом» (10 марта 2023 г.).

Представленные отзывы подчеркивают проблему отсутствия должного пастырского внимания и христианской заботы в некоторых храмах. Поведение священнослужителей вызывает недовольство и разочарование. Подобные ситуации ставят важный вопрос о характере пастырского служения, которое должно быть сосредоточено на внимании и поддержке каждого входящего в храм, а не на формальном соблюдении внешних церковных норм поведения.

Сегодня вновь возникает вопрос о мотивации прихода человека в храм, что он желает там получить, чего он ожидает. В отличие от предыдущих периодов церковной жизни, сегодня в храме человек не приобретает новые знания, всю необходимую информацию можно получить в открытом доступе за стенами храма. От библейского повествования и толкований святых отцов до христианского вероучения, проповедей, наставлений и нравоучений — все доступно без непосредственного участия священников. За исключением, собственно, самих Таинств, но человек приходит в церковь не только за Таинствами.

Современный человек, переступая порог храма, в первую очередь ожидает увидеть наглядное свидетельство живой веры, а не просто встретить священника, выступающего в роли нравственного наставника или педагога. Прихожанину важны проявления приветливости, благожелательности и искреннего внимания. Люди желают увидеть глаза, в которых отражается Бог. Таким примером может стать образ отеческой любви.

Христианское понимание отцовства лучше всего проиллюстрировать на примере евангельской притчи о блудном сыне. Эта притча встречается только в Евангелии от Луки (Лк. 15:11–32). Возможно, это самая радикальная история, с педагогической точки зрения, или, иначе, самая «непедагогичная» притча.

Следует отметить, что наименование «притчи о блудном сыне» не совсем соответствует Евангельскому повествованию, где она не имеет подобного названия. Более того, ее смысл сосредоточен не столько на поведении младшего сына, сколько на отцовской любви Бога, превосходящей человеческие представления о справедливости, которыми руководствуется старший сын.

Характеристика младшего сына как блудника звучит из уст старшего, обиженного брата, который говорит отцу, что его младший брат растратил имение на блудниц, как он предполагает. Затем он упрекает отца: «Ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка» (Лк. 15:30).

Слово «блудницами», по-гречески в данном контексте πορνῶν^[7], означает развратниц, проституток, то есть женщин, продающих свое тело за деньги. Однако в отношении ситуации с младшим братом в притче говорится иначе: «Младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно» (Лк. 15:13). Здесь используется совершенно другое слово, которое можно перевести как «расточительно» (ἀσώτως^[8]). Таким образом, притчу можно было бы назвать «О расточительном сыне».

Младший сын просит отца выделить ему его долю имения. Каким мог бы быть разумный ответ отца в этой ситуации с человеческой точки зрения? «Правильный» отец, вероятно, стал бы беседовать с сыном, убеждая его в том, что тот еще неопытен, недостаточно образован и незрел, или же, если юноша все‑таки желает жить отдельно, порекомендовал бы ему оставаться под присмотром мудрого наставника. Иными словами, если бы отец выступил в роли педагога, он постарался бы повлиять на наивное, необдуманное и в конечном итоге ошибочное решение сына покинуть отчий дом. Однако отец отпускает его свободно, не пытаясь предостеречь от заблуждения.

Сын уходит «в дальнюю страну», то есть за пределы отцовского контроля. Он полностью разрывает связь с отчим домом, и все, что мы знаем о его жизни, — это то, что она была распутной и он расточил данное ему имение.

Традиционно история его возвращения трактуется как пример покаяния сына и милосердия отца. Блаженный Иероним пишет следующее: «Итак, будем надеяться, что и мы, сделавшись мертвыми чрез прегрешения, можем ожить чрез покаяние. В настоящей притче находится сам сын, подобно тому как в прежних притчах приносится назад заблудшая овца и обретается потерянная драхма. Все три притчи заключаются одинаковым окончанием: изгибл бе и обретеся; чтобы посредством различных уподоблений мы уразумели одну и ту же мысль о принятии грешников»^[9].

Важной деталью в притче является голод, охвативший всю страну, где в тот момент находился младший сын (Лк. 15:14). Эта подробность принципиально важна, поскольку всеобщий голод мог бы послужить ему оправданием. В глазах отца можно было представить ситуацию так: «Не я потратился, а наступил кризис, и если бы не внешние обстоятельства, все было бы нормально». Таким образом, у младшего сына существовала реальная возможность вернуться домой, не осознав собственных ошибок и без покаяния, сославшись лишь на неблагоприятные условия.

Постепенно этот сын «приходит в себя» и вспоминает, что в доме его отца наемники живут лучше, и он решает вернуться хотя бы уже не как сын, но как наемник. Он понимает, что недостоин быть сыном, — и с этого осознания начинается покаяние. До этого момента покаяния не было, но вот он делает первый шаг в восстановлении отношений.

Дальше мы видим отца, который ждет, и в какой‑то момент он видит на горизонте своего сына, и дальше происходит то, чего не должно происходить. Отец поступает максимально непедагогично, неправильно, вероятно это самый антипедагогичный пример из Евангелия в отношении отца и сына, это противоречит любым представлениям о правильном воспитании. Отец вдруг бежит навстречу. С точки зрения педагогики он не должен себя так вести. Он должен проявить выдержку, скрыть радость встречи и вызвать сына на серьезный разговор. Но этот любящий отец не только не делает этого, более того, сразу дает ему перстень, то есть право подписи, право на имущество. Затем отец устраивает пир, и грешный сын в какой‑то момент оказывается главным героем этого пира, хоть он понимает, что не заслуживает этого. Митрополит Антоний Сурожский указывает на великое достоинство, которое присуще каждому человеку: «Можно быть недостойным сыном; можно быть кающимся сыном; можно вернуться в отчий дом, но только как сын. Каким бы недостойным сын не был, он никогда не сможет стать достойным наемником. Вот так Бог смотрит на человека — в перспективе его сыновства… Это наше призвание. Это то, чем мы должны быть. На меньшее Господь не согласен»^[10].

Далее в повествовании притчи появляется старший сын, который высказывает претензию отцу, что для него пир не устраивали, хотя он все делал правильно. Тут проявляется поведение наемника, а не сына, наемника, который ждет оплату за свои труды.

Когда мы читаем эту притчу, мы невольно задаем себе вопрос: кем мы являемся по отношению к Богу — младшим или старшим сыном? Можно ответить по-разному, ведь на практике мы оказываемся то в положении кающегося, то в состоянии наемника, который поступает правильно, ожидая вознаграждения, или же занимаем позицию осуждающего и ревнивого старшего брата. Однако для священнослужителя вопрос о том, чью роль — младшего или старшего сына — принимать на себя, не должен стоять. Выход из этого замкнутого круга — в осознании роли отца. Следовательно, данная притча не о блудном сыне и не о покаянии как таковом, а о том, что значит быть отцом для своих детей и духовных чад на приходе, для прихожан и «захожан».

В конце XX в. идея о взаимосвязи отцовства и пастырства была выражена в фундаментальном труде «Настольная книга священнослужителя». В данном пособии указывается, что «отцовство мужчины может проявиться в пастырстве, духовничестве, литургисании (через таинство Священства), но оно же проявляется у восприемников, наставников, педагогов и начальников не только в отношении детей, но и всех людей…»^[11]. Такой подход подчеркивает универсальность категории отцовства, выходящей за пределы природной связи. Это позволяет рассматривать отцовство как реализацию социальной роли, обращенной не только к детям, но и ко всем членам церковной общины.

Современное пастырское служение все отчетливее акцентирует значимость опыта физического отцовства в формировании пастыря и реализации его как духовного наставника на приходе. Этот аспект активно осмысляется в богословских исследованиях. Так, кандидат философских наук протоиерей Николай Емельянов, являясь отцом восьмерых детей, утверждает, что «опыт отцовства незаменим в становлении пастыря, а пастырство требует постоянной открытости к отцовству»^[12]. В своей статье он рассматривает наличие опыта отцовства не только как личное качество, но и как фактор, непосредственно влияющий на способность священника успешно осуществлять свое церковное служение.

С педагогической точки зрения роль священника как строгого наставника, требующего особого благоговения и трепета в храме, кажется вполне оправданной. Замечания к поведению некоторых людей позволяют соблюдать благоговейную тишину за богослужением. Однако такая педагогическая роль священника не всегда соответствует духовным нуждам современного верующего человека. Реализация идеала пастырского служения становится возможной тогда, когда священник осознает свою роль как отца из притчи о блудном сыне, готового принять своих прихожан со всеми их немощами, грехами и недостатками как своих духовных чад.

• Ежов С. П., Халлисте О. В. Введение в социологию. СПб., 2015. С. 55.
• Масленников С. М. Избранные места из творений святых отцов. Дневник кающегося. М: Сибирская благозвонница, 2011.
• «О духовном вреде книг и выступлений Сергея Масленникова» (15.05.2015 г.). URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/4080490 (дата обращения: 01.10.24).
• Масленников С. М. Дневник кающегося.
• «Жирным шрифтом выделены грехи смертные; любой из них отрывает нас от Церкви, отлучает от Христа, лишает Божественной благодати и отправляет на вечные муки в ад — такова их тяжесть, если они остаются нераскаянными. К таким грехам относится, в том числе следующее: кодировались от ожирения, курения, пьянства и пр.; искушали Господа, говоря: “Если Ты есть, то исполни то, что я прошу, а если не исполнишь, то Тебя нет”; приступали к церковным таинствам напоказ (например, венчались, потому что это теперь модно); целью своей жизни считали достижение земных радостей; отчаивались в трудных ситуациях; имели ненависть (ярость, вражду) к соседям, сослуживцам, начальникам, детям, родителям и пр. (ненавидящий ближнего есть человекоубийца)» (Масленников С. М. Дневник кающегося).
• Цит. по: Феодосий (Васнев С. И.), митр. Обучение, система воспитания, бытовые условия и повседневная жизнь в Тамбовской духовной семинарии в 1820–1850 годы. // Богословский сборник Тамбовской духовной семинарии, 2016. № 3. С. 115.
• Древнегреческо-русский словарь: около 70000 слов / Сост. И. Х. Дворецкий; ред. С. И. Соболевский. М.: ГИС, 1958. Т. 2.
• Там же. Т. 1.
• Иероним Стридонский, блж. Письмо 20, к папе Дамасу о двух сыновьях // Творения Блаженного Иеронима Стридонского. Ч. 1. Киев, 1893.
• Антоний Сурожский (Блюм), митр. Об истинном достоинстве человека / Пер. с англ. А. И. Кырлежева по изд.: «The True Worth of Man». Sobornost, 1967. Проповедь в Университетской церкви Пресвятой Девы Марии. Оксфорд, 22 октября 1967 г. Публ.: Соборность: Сборник избранных статей из журнала Содружества святого Албания и преподобного Сергия. Sobornost. М.: ББИ, 1998.
• Настольная книга священнослужителя. М.: Изд-во Московской Патриархии, 1977. Т. 8: Пастырское богословие. 1988. Гл. 10. Брак и священство. С. 116–120.
• Емельянов Николай, протоиерей. Значение семьи православного священника в пастырском служении: Богословский подход // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. Религиоведение, 2019. Вып. 82. С. 34–50.