Современное состояние государственной защиты прав и свобод верующих в Российской Федерации

Формирование правовой основы государственной защиты прав и свобод верующих

Кризисные явления в общественно-политической и экономической жизни, характерные для начала девяностых годов прошлого столетия, оказали серьезное влияние на конфессиональную сферу, а также на возможности ее регулирования и контроля со стороны государства.

Во второй половине 1980-х гг. в нашей стране начинаются процессы, результатом которых, в частности, стал отказ государства от реализации политики насаждения атеистического мировоззрения и тотального запрета религии. Правовым оформлением такого отказа можно считать вышедший в 1990 г. закон «О свободе вероисповеданий», в соответствии с которым верующим были возвращены те права и свободы, которых они лишись еще в 1920-30-е гг.

Этот документ содержал правовые рудименты прошедшей эпохи. Например, несмотря на ощутимые перемены в обществе и отказ принимать атеизм в качестве господствующего мировоззрения, тем не менее гражданам дозволялось придерживаться подобных взглядов. Более того, атеизм и дальше имел право на существование, что являлось очевидным проявлением свободы совести. Однако атеизм более не являлся идеологией, которая навязывалась массам. Религия постепенно занимала свою нишу в обществе, постепенно возвращая утраченные ранее позиции.

Начиная с конца 1980-х гг. вновь оказывалось возможным открыто проявлять свою религиозность, посещать культовые здания, участвовать в религиозных обрядах и повседневной жизни духовных общин. При этом никто из верующих уже мог не опасаться каких-либо преследований по причинам своего отношения к вере. Изменившаяся в обществе обстановка свидетельствовала об окончании безбожной эпохи в истории нашей страны.

Государство было полно решимости не только гарантировать свободу вероисповедания, но и предпринимать все усилия для охраны этого права, что видно из содержания закона. Так, статья 6 Закона содержала нормы, согласно которым не допускалось ограничение прав и свобод на том основании, что их носитель – верующий человек; запрещалось возбуждение ненависти и вражды по религиозному признаку, равно как и оскорбление граждан в связи с их религиозными убеждениями.

Особо указывалось, что «оскорбление религиозных чувств граждан, равно как и осквернение почитаемых в данной религии предметов, строений и мест, преследовалось по закону»^[1]. Таким образом, государство законодательно установило возможность правовой защиты верующих, если в отношении их или религиозных чувств граждан совершались противоправные действия.

Выше мы упоминали, что рассматриваемым законом верующим были возвращены определенные права и свободы, которые отныне подлежали правовой защите. Так, в числе таковых можно назвать право верующего в случае, если его религиозным убеждениям противоречит служба в армии, просить о ее замене службой, не связанной с ношением оружия.

Статьей 9 Закона была предусмотрена возможность верующего обучаться в духовных образовательных учреждениях, беспрепятственно воспитывать своих детей в соответствии с определенными духовными традициями.

Кроме того, «преподавание религии, если оно не сопровождалось совершением религиозных обрядов и носило информационный характер, могло входить в программы государственных учебных заведений».

К сожалению, действующей оставалась практика отделения Церкви от государства, что делало невозможным осуществлять правовую защиту только лишь верующих. Государством теперь гарантировалась подобная защита в отношении всех граждан, независимо от их вероисповедной принадлежности.

Упомянутый нами выше Закон оказал существенное влияние на дальнейшее развитие практики законодательного регулирования государственной защиты верующих.

В соответствии с Законом Российской Федерации от 27 августа 1993 г. за № 5668-1 были внесены изменения и дополнения в действовавшие тогда Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР и Кодекс об административных правонарушениях. В частности, была изменена редакция статьи 143 Уголовного кодекса, нормами которой вводилась уголовная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания ^[2]. Частью 2 статьи 143 была предусмотрена ответственность за «оскорбление чувств и убеждений граждан в связи с их отношением к религии… путем разрушения или повреждения культовых зданий, сооружений, иных предметов мировоззренческой символики, памятников, захоронений, нанесения на них оскорбительных надписей или изображений».

Несмотря на те изменения, о которых мы упомянули, современная практика государственной защиты верующих начинает выстраиваться с принятием в декабре 1993 г. Конституции. Это был очень важный этап в развитии интересующего нас процесса, поскольку отдельные статьи главного закона страны впоследствии стали камнем преткновения в спорах относительно правомерности выстраивания государством правовой защиты верующих.

В соответствии со статьей 14 «Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом»^[3]. Что касается статьи 28, то «каждому гарантировалась свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать … любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними»^[4].

Статья 2 Конституции «гарантирует каждому человеку защиту его прав и свобод». Это защита является обязанностью государства. Однако стоит подчеркнуть, что право человека, закрепленное в статье 28, не является абсолютным. Это значит, что государство, гарантируя «свободу совести и вероисповедания», в соответствии с ч. 3 статьи 55 Конституции в установленных законом случаях может ограничивать упомянутые права и свободы.

Особо отметим, что сама по себе реализация интересующего нас права не должна идти вразрез с нормами статьи 29 Конституции, в соответствии с которыми «не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства»^[5].

Реализация права, предусмотренного статьей 28 Конституции, нашла свое отражение в Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях», принятом в 1997 г. Интересно то обстоятельство, что, по свидетельству некоторых авторов, вплоть до выхода вышеназванного закона государственная защита верующих, в том числе исповедующих православие, фактически отсутствовала. Государство не имело достаточных правовых инструментов, с помощью которых было возможным реально защищать права и свободы последователей традиционных религий, в первую очередь православия, от ставших регулярными нападок со стороны различных сект.

В исследовательской литературе встречаются дискуссии относительно этого сюжета отечественных государственно-конфессиональных отношений. Так, некоторые авторы склонны утверждать, что противостояние Церкви и различных сект в начале девяностых годов прошлого века несколько преувеличено и впоследствии раздуто, прежде всего, со стороны церковных авторов.

Другие авторы считают, что о какой-либо серьезной конфронтации Церкви и новых религиозных движений в указанное время вообще говорить не стоит, поскольку последние находились на разных полюсах общественного континуума и их влияние как друг на друга, так и на само общество было разным.

При этом отдельные исследователи указывают, что в 1990-е гг. новые религиозные движения были поддерживаемы государством в большей степени, нежели традиционные религии. С этим утверждением, к сожалению, можно в чем-то согласиться. В указанное время государство в определенной степени и до определенного времени благоволило новым религиозным движениям, ведь с их появлением, в том числе, увязывались демократические преобразования в конфессиональной сфере, в основание которых и была положена свобода совести и вероисповедания. Другими словами, государство, поддерживая религиозный плюрализм и создавая для этого практически все условия, какое-то время не замечало или не хотело замечать, что деятельность новых религиозных движений в нашей стране не всегда несет в себе позитивный характер.

Стоит отметить, что многие новые религиозные движения как иностранные, так и отечественные, имели не очень хорошие отношения с Православной Церковью по причине негативного воздействия на ее приверженцев. Столкновения сектантов с православными в первой половине 1990-х гг. не были единичными случаями. Это была целенаправленная деятельность сектантов против православия и Русской Православной Церкви, которые продолжали в столь тяжелое время оставаться духовной опорой российского общества и государства.

Достаточно вспомнить деятельность того же «Белого Братства», чьи адепты, в частности, многократно врывались в православные храмы прямо во время богослужений, выкрикивая оскорбительные лозунги и провоцируя тем самым конфликты на религиозной почве.

В этой связи Определение Архиерейского Собора «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме» можно рассматривать как попытку Церкви обратить внимание государства на наличие серьезной проблемы, решение которой не нужно откладывать в долгий ящик. Анализируя текст Определения, можно увидеть свидетельства Церкви о том, что в отношении ее самой, равно как и в отношении православных верующих со стороны последователей новых религиозных движений совершаются деяния, которые, в частности, могли быть квалифицированы как преступление в соответствии с ч. 2 статьи 143 Уголовного кодекса РСФСР.

Вот пример такого свидетельства: «Архиерейский Собор считает недопустимым использование православной символики (икон, фресок, изображения храмов и монастырей) в изданиях оккультно-языческого и сектантского характера, осуждает трансляцию записей православной музыки в радио- и телепередачах, пропагандирующих вышеперечисленные культы»^[6]. Указанный пример, на наш взгляд, однозначно свидетельствует о фактах оскорбления религиозных чувств православных верующих. Именно поэтому вышеназванное Определение, по нашему мнению, можно рассматривать еще и как обращение Церкви к государству с просьбой оказать защиту православным верующим и оградить их от подобных посягательств, используя для этого, в том числе, правовые механизмы, в частности, нормы уголовного законодательства.

К сожалению, в исследовательских работах мы не встречаем какой-либо информации о том, какой была практика привлечения к ответственности лиц, чьи деяния могли быть квалифицированы в соответствии с ч. 2 статьи 143 УК РСФСР. Доподлинно нам неизвестно, каким образом государство в первой половине девяностых годов прошлого столетия применяло и применяло ли вообще такой способ правовой защиты православных верующих, как привлечение к уголовной ответственности по вышеуказанной статье. Мы лишь можем предположить, что с применением такого способа государственной защиты верующих, их прав и свобод могли возникать существенные трудности, связанные с правовой неопределенностью и противоречивостью действовавших тогда правовых норм.

Очевидно, что приоритет в части регулирования конфессиональной сферы отдавался конституционным нормам, которыми утверждалась свобода совести и вероисповедания. Фиксация этого права для человека и возможность его беспрепятственной реализации преподносилась государством как значимое достижение в тех демократических преобразованиях, которые происходили в обществе в указанное время. Как свидетельствует история, свобода совести в 1990-е гг. истолковывалась настолько широко, что зачастую определить ее границы было весьма затруднительно, поэтому выскажем предположение, что имелись определенные сложности в правильной квалификации деяний, подпадающих под соответствующую статью УК РСФСР.

По сути, именно на эти проблемы, а также на отсутствие должного внимания со стороны государства к вопросам конфессиональной сферы и тому, что в ней, собственно, происходит, и указал в своем Определении Архиерейской Собор в 1994 г.

Закрепленное в Конституции «право на свободу совести и вероисповедания» требовало более детальной регламентации. Учитывая, что закон о свободе вероисповеданий от 1990 г. не во всем соответствовал принятой в 1993 г. Конституции и, кроме того, к середине 1990-х гг. далеко не всегда отражал существовавшую тогда практику государственно-конфессиональных отношений. Вполне логично, что начинается работа над новым законом, в котором нашли бы свое правовое закрепление, в том числе, вопросы правовой защиты прав и свобод верующих.

В 1997 г. был принят федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях». Его нормы содержали запрет на любые противоправные действия в отношении верующих – «воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с пропагандой религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом. Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются»^[7]. Аналогичный запрет был предусмотрен и вступившим в 1996 г. в силу Уголовным кодексом, в котором имелась соответствующая статья.

Таким образом, в Российской Федерации были заложены правовые основы современной практики государственной защиты прав и свобод верующих. Подчеркнем, что в Российской Федерации не может осуществляться защита отдельных вероисповеданий и их последователей. Государственной защите подлежат не только права и свободы православных верующих, но и приверженцев иных вероисповеданий, равно как и атеистов. Это значит, что в случае наложения ограничений на реализацию соответствующих прав этому будут подвергнуты также все последовали различных вероисповеданий, включая атеистов.

В 2001 г. были внесены изменения в Кодекс об административных правонарушениях, вследствие чего появилась статья 5.26, нормами которой также осуществляется государственная защита прав и свобод верующих. «Умышленное публичное осквернение религиозной или богослужебной литературы, предметов религиозного почитания, знаков или эмблем мировоззренческой символики и атрибутики либо их порча или уничтожение» грозило привлечением к административной ответственности^[8]. Обзор последующей судебной практики по делам об административных правонарушениях, предусмотренных статьей 5.26, свидетельствует, что ее применение обуславливалось выявленными и установленными судами фактами оскорбления чувств верующих, прежде всего, православных христиан.

В XXI в. одной из реальных угроз, способных затронуть, среди прочего, права и свободы верующих, является религиозный экстремизм. Не вдаваясь подробно в историю появления, становления и утверждения указанного явления, в том числе в нашей стране, тем не менее стоит обратить внимание на некоторые аспекты его бытования в Российской Федерации. Это обстоятельство поможет нам лучше понять, каким образом религиозный экстремизм может оказывать влияние на верующих, а также способствовать нарушению их прав и свобод и как государство в таком случае может указанные права и свободы защитить.

Принято считать, что условия для зарождения религиозного экстремизма в России сложились еще на рубеже 1980-90-х гг. и были связаны, в первую очередь, с теми социально-экономическими и политическими преобразованиями, о которых мы уже упоминали в нашей работе. Нельзя не отметить, что идеологии некоторых нетрадиционных религиозных групп и движений содержали экстремистские идеи, мысли и высказывания, в связи с чем многие современные авторы склонны утверждать, что появление в нашей стране религиозного экстремизма есть прямое следствие деятельности вышеупомянутых сообществ^[9].

Отметим, что на этот факт еще в 1990-е гг. указывала Русская Православная Церковь. Она первой послала государству четкий сигнал о том, что в стране набирает силу религиозный экстремизм, и это явление угрожает традиционной духовной сфере. Государственная власть не могла этого не замечать, ведь однозначные проявления религиозного экстремизма, достаточно быстро перетекшего в терроризм, можно было наблюдать и на Северном Кавказе. В указанном регионе многочисленные этнонациональные и религиозные сообщества, поддерживаемые, прежде всего, из-за рубежа, используя слабость центральной власти, а также другие кризисные явления, в том числе в религиозной сфере, старались консолидировать свои усилия по распространению идеологии нетрадиционного, радикального ислама, способствуя тем самым разжиганию национальной и религиозной розни. Последнее, безусловно, являлось угрозой для всех верующих, напрямую затрагивая их права и свободы.

К сожалению, активизация деятельности тех же сектантов и ее развитие изначально были поддержаны государством. Установившиеся контакты между государственной властью и новыми религиозными движениями позволяли последним не только оперативно решать возникавшие вопросы, касавшиеся их деятельности, но и, пользуясь поддержкой государства, продвигать в массы свои псевдорелигиозные идеи, которые серьезным образом отличались и более того местами откровенно противоречили традиционным, прежде всего православным, нормам и ценностям.

Ранее мы уже упоминали, что в первой половине девяностых годов прошлого века были нередки случаи открытого противоборства православных и сектантов. Последние открыто, не опасаясь никаких последствий за свои деяния, оказывали давление на православных верующих, демонстративно врываясь в православные храмы, срывая богослужения, вмешиваясь в жизнь православных общин, имея среди прочего своей целью совращение православных верующих в сектантство. Если эти деяния квалифицировать с позиции закона, то со стороны сектантов имели место быть неоднократные нарушения прав и свобод верующих. Последнее, в частности, выражалось в неоднократных попытках сектантов навязать православным свои псевдонормы и псевдоценности, объявляя при этом нормы и ценности православного христианства ложными.

В начале XXI в. государственная власть окончательно приходит к осознанию того факта, что религиозный экстремизм, среди прочего, является одним из инструментов посягательства на права и свободы верующих. На это указывали многочисленные события, связанные с этим явлением и происходившие на всем протяжении 1990-х гг. Усиление религиозного экстремизма, его очевидный деструктивный характер и попытки негативно влиять на отечественную конфессиональную сферу, сделали необходимым принятие в 2002 г. Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности»^[10]. Данный документ необходимо рассматривать как неотъемлемую правовую основу осуществления государственной защиты прав и свобод верующих.

Его появление привело к корректировке Уголовного кодекса и имевшейся в нем статьи 282, которая с момента появления в 1996 г. и вплоть до 2002 г. применялась «в отношении лиц, в действиях которых усматривалось возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». К уже существовавшей ранее статье 282 были добавлены сначала статьи 282.1 и 282.2, а позднее и 282.3, вводившие ответственность за организацию, участие в деятельности экстремистского сообщества и финансирование последнего.

После выхода закона о противодействии экстремизму и внесения изменений в Уголовный кодекс деяния, «направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии»^[11] стали уголовно наказуемыми. Вкупе с нормами статьи 29 Конституции Федеральный закон «О противодействии экстремизму» и видоизмененный Уголовный кодекс стали инструментами правовой защиты верующих.

В последнем случае последователей традиционных вероисповеданий государство защищает от любых проявлений религиозной ненависти и вражды, пропаганды национального и религиозного превосходства, что в современных условиях характерно для идеологий групп и движений экстремистской направленности.

В настоящее время религиозный экстремизм посягает на традиционные духовно-нравственные нормы и ценности, стремясь заменить их на нормы и ценности, которые нельзя отнести к традиционным. В идеологии многих экстремистских групп и движений в настоящее время можно встретить призывы к совершению различных деструктивных деяний, многие из которых можно расценивать в контексте посягательства на права и свободы верующих. Подобный вывод исходит из анализа положений учения традиционных религий и «религиозных» взглядов сектантов.

Как отмечают многие исследователи, опасность религиозного экстремизма и иных угроз, способных воздействовать на духовную безопасность Российской Федерации, включая верующих, все более возрастает. На эту проблему уже давно указывает Русская Православная Церковь, в частности, устами митрополита Илариона (Алфеева). Как справедливо отмечал в свое время Владыка, распространение религиозного экстремизма – это не проблема отдельно взятого государства, общества или Церкви, это глобальная цивилизационная угроза, бросающая вызов всему человечеству.

Экстремизм нельзя представлять в каком-то упрощенном, примитивном виде. Это сложное, многоаспектное явление, выросшее, в том числе, из культа потребления, маргинализации различных сфер общества, включая религию. Указанная деструктивная идеология нашла своих последователей, прежде всего, в тех обществах, которые не обладали высокой религиозной культурой или утеряли ее, а также не смогли сохранить традиционные нормы и ценности. Эмиссары экстремизма призывают бороться за возрождение духовных традиций, но здесь речь идет о манипуляциях людьми в связи с их естественными потребностями в вере. Те ценности и нормы, о возрождении которых говорится идеологами экстремизма, не имеют никакого отношения собственно к традиции.

Противостоять указанной угрозе, по мнению Владыки Илариона, должна и Русская Православная Церковь. Основным орудием такого противостояния должно стать орудие духовное – постоянное свидетельство о вере, проповедь Слова Божьего, миссионерская деятельность и укрепление православной традиции, ее норм и ценностей. Борьба с религиозным экстремизмом – это война Церкви на духовном поле. Последняя должна бороться с любыми деструктивными идеологиями, ведь объектами их воздействий сегодня становится, в первую очередь, молодежь. Неокрепшие умы последних, не сформировавшееся до конца мировоззрение, отсутствие знаний о традиционных нормах и ценностях или их непринятие являются теми причинами, по которым именно молодежь чаще всего попадает в искусно расставленные сети псевдорелигиозных проповедников.

Владыка Иларион особо подчеркивал, что идеология экстремизма есть идеология, в основе которой заложена ненависть к человеку и человечеству. Это не имеет ничего общего с религией, которая построена на совершенно противоположных принципах, таких как возлюби ближнего своего.^[12]

Очевидно, что в основе религиозного экстремизма лежит стремление навязать свои взгляды и установки, которые противоречат традиционным религиозным установлениям. Сегодня это происходит, в том числе, посредством прямого посягательства на права и свободы верующих. Данное обстоятельство, с одной стороны, делает необходимым дальнейшее совершенствование и актуализацию мер государственной защиты прав и свобод верующих, а с другой стороны – с неизбежностью будут возникать проблемы, которые являются, в том числе, следствием необходимого, более тесного взаимодействия государства, прежде всего, с традиционными религиозными объединениями, что в условиях декларируемого в Конституции светского характера государства вызывает все более нарастающий шквал критики по данному поводу.

Актуальные проблемы государственной защиты прав и свобод верующих

Обращаясь к интересующему нас вопросу, нельзя не указать, в первую очередь, на причины возникновения тех проблем, о которых пойдет речь. Как утверждают многие современные исследователи, «свобода совести и вероисповедания является динамичным правом, представления о котором видоизменяются в зависимости от региона»^[13].

Несмотря на то, что указанное право подлежит безусловной защите, в российском обществе до сих пор сохраняются дискуссии относительного того, каковы, например, границы защиты указанного права. Отметим, что этот вопрос весьма актуален. На него еще не дан однозначный ответ опять же в силу представления о динамичности ряда прав и свобод, которые гарантированы человеку и гражданину Конституцией.

Другой причиной возникающих проблем в интересующей нас сфере в России явились глобалистские настроения, распространившиеся в том числе в нашей стране, когда среди прочего стало возможным открыто выражать нетерпимое отношение к религии, посягая в том числе на права и свободы верующим. Именно это произошло, в частности, в феврале 2012 г., когда в Храме Христа Спасителя случилась резонансная антирелигиозная провокация с участием группы лиц, именовавших себя «Pussy Riot». Это привело к ужесточению уголовно-правовой охраны прав и свобод верующих, что вызвало среди прочего негативную реакцию общественности.

Стоит отметить, что после упомянутого происшествия общество, в целом осудившее подобное действо, разделилось во мнениях относительно того, какое наказание должны были понести участницы панк-рок-«молебна». Одни полагали, что провинившиеся должны быть привлечены к административной ответственности, в то время как другие считали, что ответственность за подобную провокацию должна была быть уголовной.

На упомянутое событие известна реакция Предстоятеля Русской Православной Церкви Кирилла, который сказал, что «каждого верующего человека это не может не уязвлять. А потому призываю вас усилить молитвы о стране и о народе нашем, ибо нет у нас будущего, если перед святынями великими мы начнем глумиться и если это глумление кому-то ложится на душу как некая доблесть, как некое правильное выражение политического протеста, как некое уместное действие или как безобидная шутка»^[14].

В итоге суд осудил участниц панк-рок-«молебна» по статье 213 Уголовного кодекса, нормами которой предусматривалось наказание за «хулиганство по мотивам религиозной ненависти, совершенное группой лиц по предварительному сговору». Вынесенный приговор предполагал реальное лишение свободы, в связи с чем нашлись те, кто полагал, что «уголовная мера ответственности не соответствовала тяжести совершенного деяния» и, следовательно, «два года в колонии общего режима» – это явный перебор.

Разгоревшиеся дискуссии после вынесения приговора участницам панк-рок- «молебна» вполне ожидаемо свернули в сторону ужесточения отечественного законодательства в части защиты прав и свобод верующих. В выступлениях, прежде всего, представителей российского конфессионального сообщества звучали предложения о необходимости внесения изменений в Уголовный кодекс с целью ужесточения ответственности за деяния, связанные с посягательствами на права и свободы верующих. Отметим, что подобная позиция отдельных представителей отечественного конфессионального сообщества вызвала резкое неприятие среди тех, кто полагает, что в случае с панк-рок-«молебном» имело место выражение свободы слова.

Отмечалось, что в условиях, когда государство, в соответствии с главным законом страны, носит светский характер, не может существовать практика криминализации деяний, связанных, в том числе, с «оскорблением чувств верующих». Однако совершенно противоположную позицию по данному вопросу занял Конституционный Суд, который отметил, что в случае, когда реализация права на свободу слова и выражения мнения «основана на демонстративном грубом пренебрежении принятыми в обществе представлениями о приемлемом поведении в конкретных, включая связанные с религией местах, лишена какой-либо эстетической и художественной ценности и само по себе является оскорбительным, подобная деятельность выходит за границы гарантированного Конституцией правомерного пользования соответствующим правом»^[15].

Таким образом, высшая судебная инстанция еще раз указала, что нарушение прав и свобод иных лиц при реализации отдельных конституционных прав недопустимо. Если же такое произошло, то ответственность за совершенное противоправное деяние может наступить и в соответствии с нормами уголовного законодательства. В этой связи Конституционный Суд счел правомерным привлечение участниц панк-рок-«молебна» именно к уголовной ответственности. Дело «Pussy Riot» и отношение к нему со стороны общества как светского, так и конфессионального, показало разность позиций по данному вопросу. Дабы в будущем устранить возникшие разногласия, в сентябре 2012 г. была начата работа по подготовке соответствующих изменений в российское законодательство.

История разработки соответствующих правовых документов свидетельствует, что их подготовка и обсуждение шли непросто. В процессе рассмотрения в Государственной Думе предложений по внесению соответствующих изменений в законы, сама концепция предлагаемых изменений менялась несколько раз. Как отмечают некоторые авторы, со временем возникло устойчивое ощущение, что ожидаемых изменений в законодательстве мы так и не увидим, однако все решила встреча Президента Российской Федерации В.В. Путина с участниками Архиерейского Собора в феврале 2013 г., после которой государственная власть начала работать более продуктивно над внесением соответствующих поправок в законодательство.

Во время упомянутой встречи президент отметил, что «традиционные ценности, религиозные чувства верующих, так же, как и права, свободы, достоинство людей, необходимо защищать не только силой общественного мнения, но и силой закона»^[16]. В итоге было принято решение о внесении изменений в ряд нормативных правовых актов, в соответствии с которыми ответственность за «нарушение права на свободу совести и вероисповедания» ужесточалась.

В соответствии с Федеральным законом от 30 июня 2013 г. в Уголовный кодекс были внесены изменения, в соответствии с которыми изменениям подверглась статья 148. В новой редакции она стала называться «Нарушение права на свободу совести и вероисповеданий». К тому же в указанную статью было добавлено два новых состава преступления: «публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих»; «те же деяния, совершенные в местах, специально предназначенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и церемоний»^[17].

Нельзя не отметить, что общество по-разному восприняло подобные законодательные меры. В первую очередь, хочется сказать, что обозначилась та часть общества, представители которой говорили о недопустимости усиления ответственности деяний, связанных с «нарушениями права на свободу совести». В этих шагах государства виделось нарушение прав атеистов, которые, в данном случае, «остались вне рамок государственной защиты своих прав и свобод».

Другая часть общества увидела во внесенных изменениях укрепление и расширение российского законодательства в сфере противодействия экстремизму. Такой вывод делался на основании анализа судебной практики, в которой очень часто статьи 148 и 282 фигурировали вместе в том или ином обвинительном заключении. В данном случае то же самое оскорбление чувств верующих при необходимости можно истолковывать как «экстремизм и напрямую увязывать с этим явлением, ведь подобное деяние способно привести к возбуждению ненависти или вражды, а также унижению человеческого достоинства по признаку отношения к религии»^[18].

В отечественной правоприменительной практике уже есть случаи, когда обвиняемые привлекались к ответственности сразу по двум статьям Уголовного кодекса – 148 и 282. Как пример можно привести судебный процесс над Р. Соколовским из Екатеринбурга, который летом 2016 г., будучи видеоблогером, для привлечения новых подписчиков на своем канале в YouTube решил «половить покемонов» в Храме на Крови^[19]. В своих комментариях к видео, который снял «блогер», последний, в частности, упомянул, что «я не словил, к сожалению, самого редкого покемона, которого можно было там добыть, – Иисуса». Этот комментарий среди прочего стал основанием для привлечения Р. Соколовского к уголовной ответственности. Сам «блогер» в итоге получил условное наказание, но судебный процесс, который продлился несколько месяцев, был очень громким и резонансным.

«Защитники» Р. Соколовского указывали на нарушение конституционных прав самого обвиняемого. По мнению его сторонников, неприемлемо преследовать человека, «выразившего личное отношение к тем или иным религиозным ценностям», не имея намерения оскорбить кого-то или создать угрозу общественному порядку. Упомянутый судебный процесс обнажил ряд проблем, связанных с применением статьи 148 как инструмента правовой защиты верующих.

Многие исследователи указывают на то обстоятельство, что вышеупомянутая статья сама по себе нарушает «конституционный принцип равноправия граждан независимо от их отношения к религии»^[20]. Она является антиконституционной, поскольку ее нормами нарушаются основные конституционные гарантии на реализацию «права на свободу совести», т.е., защищая верующих, государство должно защищать и атеистов. Только в таком случае будет соблюден гарантированный основным законом страны принцип равенства и справедливости прав. Однако сама диспозиция статьи указывает на то, что никакого равенства и справедливости не будет.

Как можно увидеть, государство оберегает от любых посягательств чувства верующих, но кто и как будет оберегать от посягательств чувства неверующих граждан Российской Федерации? В попытках ответить на этот вопрос некоторые авторы указывают на определенные противоречия и несостыковки отечественного законодательства, в котором одни нормы противоречат другим. Например, в ч. 6 статьи 3 федерального закона о свободе совести, в частности, говорится о запрете «умышленного оскорбления чувств граждан в связи с их отношением к религии»^[21]. Здесь обращает на себя внимание слово «граждан», употребляя которое, законодатель подразумевал, что, учитывая принцип равенства и справедливости при реализации конституционного права на свободу совести верующие и неверующие граждане нашей страны будут иметь равные права на защиту своих мировоззренческих убеждений.

Следующая претензия к содержанию статьи 148 заключается в фактической неприменимости диспозиции статьи, «поскольку она состоит из неразъясненных ни законодателем, ни Верховным Судом оценочных категорий»^[22]. Например, как истолковывать понятия «религиозные чувства», «верующий», «оскорбление религиозных чувств верующих», которые пока еще не нашли своего закрепления в правовом поле, но, несмотря на это, в законодательстве присутствуют.

Определение некоторых понятий, таких как «религиозное чувство» или «верующий», можно найти в философских и религиоведческих словарях и справочниках, но для разрешения конкретного судебного дела этого будет недостаточно. Например, как отмечают юристы, «верующий» не может являться субъектом права, в отличие от того же «гражданина» или «граждан», определения которых зафиксированы и разъяснены в отечественном праве.

Эта проблема порождает множество вопросов и противоречий, которые обозначаются как в судебных заседаниях по соответствующим делам, так и при проведении судебных экспертиз.

Например, можно опять обратиться к понятию «верующий». Кого отечественное законодательство считает верующим, в действующих нормативных правовых актах не прояснено. Будет ли это воцерковленный человек, регулярно посещающий храм, участвующий в богослужениях, или к верующему можно также отнести человека, который так себя самоидентифицирует, в храм не ходит, никакого участия в жизни религиозной общины не принимает и т.п.

В итоге очень часто в судах к истцу, прежде всего, со стороны защиты возникает вопрос о необходимости доказательства того, что последний действительно является верующим. Поскольку правовые определения упомянутого понятия, как мы выяснили, отсутствуют, это, как правило, вызывает некоторые проблемы для потерпевшего. В идеале верующий – это тот, кто не только верит в Бога, но и придерживается и исполняет все установленные религиозными канонами правила и предписания. Будет ли человек считаться верующим, если он не придерживается и не исполняет все установленные правила и предписания?

Это вопрос, который в судебном процессе очень часто сегодня задается, имеет конкретной целью поставить под сомнение тот факт, что были оскорблены чувства верующего. В связи с вышесказанным можно согласиться с мнением ряда исследователей, полагающих, что в рамках подобных уголовных дел оказывается крайне сложным установить сам факт наличия внутренней веры. Есть она или нет. Да и как это можно сделать, оставаясь в рамках уголовного права? Как измерить уровень религиозных чувств и установить факт их наличия^[23]?

Еще один пример существующих противоречий – практика привлечения к ответственности по статье 148 УК РФ, равно как и по любой другой статье, предполагает, что у виновного должен усматриваться прямой умысел к совершению противоправного деяния. И вот здесь часто возникает проблема доказывания наличия этого умысла. Уже нередки случаи, когда в ходе следствия или в судебном заседании обвиняемый заявлял, что никакого прямого умысла оскорбить религиозные чувства верующего у него не имелось. Это происходило, например, ситуативно, в результате кратковременного изменения психоэмоционального состояния обвиняемого. Кроме того, как показывает правоприменительная практика, обвиняемый в большинстве случаев узнает, что он оскорбил чувства верующего лишь в суде.

Еще одним острым моментом является неоднозначное истолкование таких понятий, как «публичность действия» и «явное неуважение к обществу». Согласно комментариям к статье 213 УК РФ явное неуважение к обществу выражается в «умышленном нарушении общепризнанных норм и правил поведения, продиктованном желанием виновного противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное отношение к ним».

Обозревая уголовную практику по делам об оскорблении чувств верующих, можно прийти к выводу, что далеко не во всех деяниях усматривается «явное неуважение к обществу». Значительная часть преступлений не была связана с намерением прямо оскорбить верующих, выказав при этом явное неуважение к обществу. Так, некоторые подсудимые, привлеченные к ответственности по статье 148, на суде заявляли, что совершали противоправные действия исключительно ради собственного хайпа. Об этом, в частности, заявил на суде блогер Р. Бобиев, который вместе со своей подругой-моделью А. Чистовой сделали несколько провокационных фото на фоне Храма Василия Блаженного в Москве в 2021 г.

Остается дискуссионным и вопрос относительно того, как правильно интерпретировать понятие «публичное действие», что под ним понимать. Например, сколько при совершении деяния должно присутствовать человек, чтобы оно могло быть квалифицируемо как «публичное действие»? Законодатель не дает на этот вопрос прямого ответа, следовательно, истолкование подобных неясных, спорных, оценочных категорий должен взять на себя суд, что и происходит в отечественной правоприменительной практике.

Оценивая сложившуюся практику, можно сказать, что в настоящее время правоохранительные органы и суды широко толкуют нормы статьи 148, что, безусловно, создает почву для злоупотребления правом. Это, в свою очередь, продолжает увеличивать градус недовольства в обществе существующим законодательством, нормами которого осуществляется государственная защита прав и свобод верующих. Об этом, в частности, пишет О.В. Мартышин, утверждая, что «с внесением изменений в Уголовный кодекс в нашей стране тем самым был реанимирован институт преступлений против веры»^[24].

К сожалению, подобного мнения придерживаются и те, кто считает, что государство как гарант соблюдения Конституции обязано защищать права и свободы верующих. Подобные высказывания лишь подогревают негативное отношение части общества к Церкви.

В ответ на это противники осуществления государственной защиты прав и свобод верующих указывают, в частности, на стремление Русской Православной Церкви приблизиться к статусу государственной религии. Свидетельством этого, по мнению некоторых авторов, является пункт 6 главы III «Основ социальной концепции РПЦ», в которой Церковь фактически выступает против свободы совести, демонстрируя тем самым дискриминационный подход к тем, кто выбрал для себя вневероисповедное состояния.

«Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом. Но этот принцип оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев общества»^[25].

Однако Русская Православная Церковь уже неоднократно отвергала подобное истолкование указанного фрагмента Социальной концепции. Ее позиция по данному поводу была озвучена еще в 2013 г. на Архиерейском Соборе, где однозначно было указано, что для Церкви «оказывается недопустимой ситуация, когда оскорбление чувств верующих, осквернение почитаемых ими святынь и религиозных символов …остается безнаказанным. Указанные действия …влекут за собой тяжелейшие последствия для гражданского мира, противопоставляя друг другу значительные части общества»^[26].

Тем самым Церковь еще раз напоминала, прежде всего, государству, которое выступает гарантом защиты прав и свобод граждан, о недопустимости вышеупомянутых деяний и необходимости принятия соответствующих мер. В этой связи те изменения, которые произошли в отечественном уголовном и административном законодательстве и о которых мы говорим, есть необходимость, продиктованная дальнейшим развитием общественных отношений в России.

Указывая на фактическую неприменимость статьи 148 УК РФ по причине того, что она состоит «из неразъясненных ни законодателем, ни Верховным Судом оценочных категорий», некоторые юристы, в частности доцент кафедры церковно-практических дисциплин Московской духовной академии Н.С. Семенова, предлагают использовать следующее определение понятия «оскорбление чувств верующих», а именно «неуважительный отзыв, грубое высмеивание религиозных догм и канонов, которые исповедует гражданин, или личных качеств гражданина, связанных с его религиозной принадлежностью, осквернение почитаемых гражданами предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики (циничное поругание, унижение, опорочивание, издевательство)»^[27].

Как мы видим, приведенное определение нейтрально и может быть использовано для защиты прав и свобод верующих разных конфессий. Приведенный пример позволяет нам не согласиться с еще одним распространенным мнением о том, что нормами статьи 148 УК РФ якобы установлена правовая защита, в первую очередь, для последователей так называемых «привилегированных» религий – православия, ислама, иудаизма и буддизма, в то время как приверженцы иных вероисповеданий остаются за рамками действия этой статьи.

Подобное утверждение совершенно абсурдно и не имеет под собой никаких оснований, ведь «УК РФ не предусматривает ответственности за оскорбление представителя какого-либо определенного религиозного течения»^[28]. Стоит отметить, что далеко не все научное сообщество склонно отрицать право верующих на защиту со стороны государства своих прав и свобод. Некоторые исследователи, в частности, уверены, что «сам факт существования церкви как социального института обязывает государство защищать ее от диффамации, равно как и чувства верующих от поругания»^[29]. Именно поэтому отечественное уголовное и административное законодательство содержит нормы, позволяющие осуществлять государственную защиту прав и свобод верующих. Фокусируя внимание на статье 148 Уголовного кодекса, мы не должны забывать про статью 5.26 КоАП, которая, по высказываниям ряда исследователей, «выполняет роль резервной нормы» в системе государственной защиты прав и свобод верующих, если не удалось доказать наличие цели оскорбить чувства верующих»^[30].

В соответствии с содержанием ч. 2 статьи 5.26 КоАП к административной ответственности может быть привлечено лицо, чьи действия содержат «умышленное публичное осквернение религиозной или богослужебной литературы, предметов религиозного почитания, знаков или эмблем мировоззренческой символики и атрибутики либо их порчи или уничтожения»^[31].

В судебной практике имеются случаи, когда вследствие невозможности вменить соответствующую статью Уголовного кодекса за оскорбление чувств верующих применяют именно указанную выше норму КоАП. Примером этого может служить судебный процесс, прошедший в Новосибирске в 2015 г. Напомним, что в 2014 г. на сцене местного театра оперы и балета состоялся показ оперы Р. Вагнера «Тангейзер», которая, по мнению митрополита Новосибирского и Бердского Тихона и православной общественности, оскорбила религиозные чувства верующих.

В ходе проведенной прокуратурой проверки директор театра и режиссер-постановщик были привлечены к ответственности по статье 5.26 ч. 2 КоАП. Им вменялось «осквернение предметов религиозного почитания», а если быть точным, осквернение религиозных святынь. В итоге суд после длительных разбирательств, в ходе которых были проведены религиоведческие экспертизы, прекратил ранее возбужденные прокуратурой административные дела в отношении указанных выше лиц.

Таким образом мы видим, с одной стороны, пример того, что «оскорбление религиозных чувств верующих» может стать причиной привлечения не только к уголовной, но и административной ответственности, причем как раз в том самом случае, когда привлечение к уголовной ответственности невозможно, а с другой стороны, как мы смогли убедиться, не всегда отечественные суды встают на сторону верующих.

По нашему глубокому убеждению, последнее обстоятельство связано в большей степени с тем, что отечественное законодательство нуждается в существенной корректировке и уточнении. Как мы уже упоминали ранее, основные претензии научного сообщества к содержанию той же статьи 148 УК РФ сводятся к тому, что применяемые понятия, такие как «верующий», «оскорбление чувств верующих» и т.д., не имеют строгого определения и фиксации в правовом поле. Это дает возможность правоприменителям толковать указанные понятия максимально широко, что опять же нещадно критикуется противниками введения указанной нормы.

Очевидно, что необходимо как можно скорее зафиксировать наиболее точные определения вышеуказанных терминов, используя, в частности, в качестве примера ту же позицию Правового управления Московской Патриархии относительно понятий «верующий». Считаем возможным согласиться с позицией некоторых исследователей, полагающих, что, если человек впервые привлекается к ответственности за нарушение прав и свобод верующих, при условии, что это деяние не несет общественно опасного характера, то в отношении такого лица применять, в первую очередь, Кодекс об административных правонарушениях, а именно статью 5.26.

В случае, если привлечение к административной ответственности не достигло своей цели, то при повторном правонарушении указанное лицо будет уже привлечено к уголовной ответственности^[32]. Очевидно, что в современных условиях нормы уголовного и административного законодательства являются наиболее действенными механизмами правовой защиты верующих, их прав и свобод, гарантом реализации которых выступает государство. Какие при этом существуют проблемы, мы уже указали выше.

Стоит также отметить, что в обществе не прекращаются дискуссии относительно правомерности государственной защиты прав и свобод верующих. Как полагают многие противники подобного, государство, соблюдая принцип равенства и справедливости, в таком случае обязано защищать права и свободы атеистов, что пока не нашло своего отражения в отечественных нормативных правовых актах. Здесь хочется возразить и указать на статью 3 федерального закона о свободе совести, нормами которой предусмотрена защита прав и свобод граждан, связанных, в том числе, с «умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии». В данном случае под «гражданами» понимаются в том числе и атеисты, поэтому все претензии относительно того, что последние не имеют возможности иметь соответствующую защиту от государства, лишены реальных оснований.

Другое дело, что посягательства на права и свободы верующих в современном Российском государстве своим негативным следствием могут иметь распространение ненависти и вражды в обществе, в том числе на национальной и религиозной почве, что является серьезной угрозой национальной и религиозной безопасности для нашей страны. Отсюда, по нашему мнению, и усиленное внимание государства именно к защите прав и свобод верующих. Через это государство стремится не допустить развития таких ситуаций, которые бы погрузили общество в пучину межнациональных и межрелигиозных противоречий, которые, как свидетельствует история, могут длиться десятилетиями, являясь очагами нестабильности, постепенно разрушая как само общество, так и государство.

Таким образом, необходимо констатировать, что государственная защита прав и свобод верующих в настоящее время, помимо всего прочего, отвечает интересам общества и государства и может рассматриваться как превентивная мера предупреждения возможных конфликтов на религиозной почве. Вместе с тем хотелось бы еще раз подчеркнуть, что традиция правовой защиты верующих, прежде всего, относящихся к православию, является глубоко укоренившейся в российском обществе исторической традицией. В этой связи имеет смысл говорить не только о сохранении, но и развитии данной практики.

Источники и литература

1. Ангипова Н.Ф., Данилина Н.Ж. Уголовно-правовые проблемы защиты прав и чувств верующих // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. Серия: Юридические науки. 2022. № 2 (49). С. 5–11.

2. Арямов А.А., Руева Е.О., Пономаренко В.С. Вариация на тему уголовно-правовой охраны свободы вероисповедания в Российской Федерации // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. 2014. № 3. С. 14–16.

3. Бимбинов А.А., Воронин В.Н. Уголовная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания по законодательству России и Германии // Lex Russica (Русский закон). 2017. № 11 (132). С. 111–122.

4. Выступление митрополита Волоколамского Илариона на научно-богословской конференции «Богословское осмысление феномена терроризма и экстремизма».

5. Иванова Т.Е. Соотношение публичных действий, оскорбляющих религиозные чувства верующих, с преступлениями экстремистской направленности // Пробелы в российском законодательстве. 2017. № 4. С. 198–202.

6. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ

7. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 г. с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020 г.).

8. Мартышин О.В. Закон о защите чувств верующих в историко-правовом контексте (Статья первая) // Государство и право. 2016. № 1. С. 21–30.

9. Меньшиков А.С. Свобода совести и защита чувств верующих: права человека в контексте постсекулярной модерности // Известия Уральского федерального университета. Серия 3: Общественные науки. 2017. Т. 12. № 4 (170). С. 27–36.

10. Никитина А.Е. Конституционно-правовые гарантии права на свободу совести в Российской Федерации: понятие, содержание, сущность // Вестник Сибирского юридического института МВД. 2021. № 1 (42). С. 139–143.

11. Определение «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме».

12. Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» № 125-ФЗ от 26 сентября 1997 г.

13. Закон Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Уголовный Кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный Кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об Административных правонарушениях».

14. Закон РСФСР от 25 октября 1990 г. № 267-1 (ред. от 27.01.1995) «О свободе вероисповеданий».

15. Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» №-ФЗ от 26 сентября 1997 г.

16. Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» № 114-ФЗ от 25 июля 2002 г.

17. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви.

18. Петухов К.В. Правовой статус верующих: его уголовно-правовое значение // Российский следователь. 2015. № 14. С. 38–42.

19. Пережогина Г.В., Петров В.В. К вопросу об установлении административной преюдиции при привлечении лиц к уголовной ответственности за оскорбление религиозных чувств верующих в Российской Федерации // Вопросы российского и международного права. 2019. Т. 9. № 4-1. С. 341–349.

20. Постановление Архиерейского Собора Русской Православной Церкви 2013 г. «Об оскорблении чувств верующих» // Собрание документов Русской Православной Церкви. Т. 2. Ч. 2: Деятельность Русской Православной Церкви. М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2015. С. 528.

21. Семенова Н.С. Правовая защита «религиозных чувств верующих» в Российской Федерации // Праксис. 2019. Т. 2. № 2. С. 48–63.

22. Уголовный кодекс РФ: федеральный закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ.

23. Устюжанинова Е.А., Пибаев И.А. Развитие законодательства о защите религиозных чувств граждан в свете конституционного принципа светскости государства и права на свободу вероисповедания в России и Италии // Вестник экономики, права и социологии. 2016. № 1. С. 201–208.

24. Федотова Ю.Е. Оскорбление религиозных чувств верующих: проблемы применения статьи 148 УК РФ // Российское право, образование, практика, наука. 2016. № 4. С. 199–209.

25. Шилин Д.В. Уголовная и административная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания: проблемы разграничения // Журнал российского права. 2016. № 5. С. 81–89.

26. Яхьяев М.Я. Факторы воспроизводства экстремизма и терроризма в современной России: комплексный анализ // Исламоведение. 2016. Т. 7. № 3 (29). С. 26–39.

• Закон РСФСР от 25 октября 1990 г. № 267-1 (ред. от 27.01.1995) «О свободе вероисповеданий».
• Закон Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Уголовный Кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный Кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об Административных правонарушениях».
• Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 г. с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020 г.).
• Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 г. с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020 г.).
• Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 г. с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020 г.).
• Определение «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме».
• Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» № 125-ФЗ от 26 сентября 1997 г
• Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ
• Яхьяев М.Я. Факторы воспроизводства экстремизма и терроризма в современной России: комплексный анализ // Исламоведение. 2016. Т. 7. № 3 (29). С. 36.
• Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» № 114-ФЗ от 25 июля 2002 г
• Уголовный кодекс РФ: федеральный закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ.
• Выступление митрополита Волоколамского Илариона на научно-богословской конференции «Богословское осмысление феномена терроризма и экстремизма».
• Шилин Д.В. Уголовная и административная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания: проблемы разграничения // Журнал российского права. 2016. № 5. С. 82.
• Устюжанинова Е.А., Пибаев И.А. Развитие законодательства о защите религиозных чувств граждан в свете конституционного принципа светскости государства и права на свободу вероисповедания в России и Италии // Вестник экономики, права и социологии. 2016. № 1. С. 202.
• Бимбинов А.А., Воронин В.Н. Уголовная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания по законодательству России и Германии // Lex Russica (Русский закон). 2017. № 11 (132). С. 113.
• Мартышин О.В. Закон о защите чувств верующих в историко-правовом контексте (Статья первая) // Государство и право. 2016. № 1. С. 21.
• Уголовный кодекс РФ: федеральный закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ.
• Меньшиков А.С. Свобода совести и защита чувств верующих: права человека в контексте постсекулярной модерности // Известия Уральского федерального университета. Серия 3: Общественные науки. 2017. Т. 12. № 4 (170). С. 28.
• Иванова Т.Е. Соотношение публичных действий, оскорбляющих религиозные чувства верующих, с преступлениями экстремистской направленности // Пробелы в российском законодательстве. 2017. № 4. С. 200.
• Арямов А.А., Руева Е.О., Пономаренко В.С. Вариация на тему уголовно-правовой охраны свободы вероисповедания в Российской Федерации // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. 2014. № 3. С. 141.
• Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» № 125-ФЗ от 26 сентября 1997 г.
• Федотова Ю.Е. Оскорбление религиозных чувств верующих: проблемы применения статьи 148 УК РФ // Российское право, образование, практика, наука. 2016. № 4. С. 64.
• Ангипова Н.Ф., Данилина Н.Ж. Уголовно-правовые проблемы защиты прав и чувств верующих // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. Серия: Юридические науки. 2022. № 2 (49). С.8.
• Мартышин О.В. Закон о защите чувств верующих в историко-правовом контексте (Статья первая) // Государство и право. 2016. № 1. С. 22.
• Основы социальной концепции Русской Православной Церкви.
• Постановление Архиерейского Собора Русской Православной Церкви 2013 г. «Об оскорблении чувств верующих» // Собрание документов Русской Православной Церкви. Т. 2. Ч. 2: Деятельность Русской Православной Церкви. М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2015. С. 476.
• Семенова Н.С. Правовая защита «религиозных чувств верующих» в Российской Федерации // Праксис. 2019. Т. 2. № 2. С. 53.
• Петухов К.В. Правовой статус верующих: его уголовно-правовое значение // Российский следователь. 2015. № 14. С. 40.
• Семенова Н.С. Правовая защита «религиозных чувств верующих» в Российской Федерации // Праксис. 2019. Т. 2. № 2. С. 55.
• Шилин Д.В. Уголовная и административная ответственность за нарушение права на свободу совести и вероисповедания: проблемы разграничения // Журнал российского права. 2016. № 5. С. 88.
• Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ
• Пережогина Г.В., Петров В.В. К вопросу об установлении административной преюдиции при привлечении лиц к уголовной ответственности за оскорбление религиозных чувств верующих в Российской Федерации // Вопросы российского и международного права. 2019. Т. 9. № 4-1. С. 347.