Особенности священнического служения в зарубежных русских православных храмах до революции по воспоминаниям прот. С. И. Орлова, настоятеля храма во имя Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня в Женеве (1905–1914)

Опыт служения русских священников в зарубежных храмах^[1] до революции представляет несомненный интерес, особенно в наше время, когда особенно остро стоит вопрос сохранения идентичности — национальной и религиозной — вне пределов Российской Федерации.

В отечественной историографии с начала ХХ в. накоплен значительный материал по классификации и истории строительства русских церквей в Западной Европе, особенностям их юридического статуса и управления до и после революционных событий 1917 г., а также приводятся биографические данные некоторых настоятелей и членов причта зарубежных приходов^[2]. Значительный материал накоплен и по истории отдельных церквей и часовен, в том числе храма во имя Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня в Женеве^[3].

Некоторые исследователи полагают, что русские зарубежные храмы в дореволюционный период играли ключевую роль в трансляции русской имперской идеологии на Запад, являясь фактически «форпостами» на подступах к России^[4], другие пишут о том, что они создавались исключительно для того, чтобы поддержать религиозную жизнь соотечественников за рубежом^[5].

В этой связи неоценимым историческим источником являются неопубликованные воспоминания протопресвитера Сергея Ивановича Орлова^[6], бывшего без малого 40 лет настоятелем Крестовоздвиженского храма в Женеве. Автор назвал их «Пережитое», составив на основании дневниковых записей, разрозненных и весьма нерегулярных. Эти заметки, как отметил в тексте протоиерей Сергий, он «делал лично для себя, как бы беседуя сам с собою <...>, нередко заглядывая внутрь себя, иногда поставляя себя перед своей совестью, временами для памятки в будущем интересовавших меня событий и лиц»^[7]. Воспоминания состоят из более чем тысячи страниц машинописного текста, охватывают период с 1890-х до 1940-х гг. и содержат не только биографические сведения об авторе, но и его рассуждения о многих явлениях религиозной и общественной жизни во время его служения в России, Константинополе и Западной Европе.

В рамках данной статьи мы ограничимся первым десятилетием служения женевского настоятеля (1905–1914), а основное внимание будет уделено двум темам, нашедшим отражение в его воспоминаниях: взаимоотношениям с начальством — главами дипломатических миссий в Берне и Женеве и главой викариатства по делам заграничных церквей (1907–1911), а также устройству регулярных богослужений в церквях Женевы, Веве и Давоса.

И. К. Смолич причислял русское зарубежное духовенство, наряду с военно-морским и придворным, к особой группе священнослужителей. Критерием послужили особенности управления, материального обеспечения и общественного статуса^[8].

В состав причта заграничных церквей назначались, как правило, хорошо образованные люди, выпускники Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий^[9]. Кроме того, священник женевской церкви должен был знать немецкий язык и заниматься обучением юношества русскому языку и православной вере^[10]. И о. Сергий вполне отвечал этим критериям.

Протоиерей Сергий Орлов подробно пишет о том, как он, сын многодетного провинциального священника, оказался среди причта заграничных церквей. Свое священническое служение он начал в 1891 г. в Рязанской губернии. Предложение служить в Ментоне, курортном городе на юге Франции, пришло к о. Сергию совершенно неожиданно весной 1895 г. от Александра Ивановича Гончарова (1844–1907) и графини Екатерины Петровны Клейнмихель (1843–1925)^[11], приложивших немало усилий по строительству для болящих часовни во имя Иконы Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радость» и святителя Николая Чудотворца. В течение многих лет они общались с семьей о. Иоанна Орлова, с детства знали о. Сергия. Не желая слышать отказ, эти влиятельные семейства «через высокое начальство в Петербурге стали настоятельно склонять [его] <...> принять назначение священником при Ментонской русской церкви»^[12].

Однако воздействие на о. Сергия, не желавшего покидать Родину и престарелых родителей, не имело никаких последствий до тех пор, пока врачи не обнаружили у него начальную форму туберкулеза. Этот фактор и благословение отца пересилили все сомнения, и он согласился. 24 октября 1895 г. о. Сергий Орлов совершил первую литургию в Ментоне в престольный праздник иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость».

В своих записках он отметил, что «служение в Ментоне требовало много самоотвержения, пастырской любви, смирения, терпения и мудрой осторожности. В церковном положении все нужно было приводить в порядок и благоустройство. Приход по преимуществу состоял из больных, [было] много умиравших»^[13]. Служение в частных церквях имело свои особенности: благоустройство и содержание их причта в основном зависело от владельцев. В остальных вопросах они подчинялись митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому.

С момента переезда в Ментону в своей ежедневной молитве протоиерей Сергий Орлов поминал своих благодетелей — А. И. Гончарова и графиню Е. П. Клейнмихель, кардинально изменивших его жизнь.

Настоятелем церкви при российской императорской миссии в Женеве протоиерей С. Орлов был назначен по решению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония (Вадковского) 18 октября 1905 г.^[14] К этому времени о. Сергий имел десятилетний опыт служения как в частной церкви, так и в посольских церквях.

В отличие от церквей внутри Российской империи, подчинявшихся Святейшему Синоду и правящему архиерею, посольские церкви (и находившиеся при дворах и местах упокоения великих княгинь) находились в ведении МИДа, а Святейшему Синоду или Санкт-Петербургской духовной консистории (в зависимости от вопроса) они подчинялись только в вопросах духовных^[15]. Это было логично, так как одной из важнейших внешнеполитических задач Российской империи была защита православия. Кроме того, дипломатическим представителям было легче откликаться на оперативные нужды русских православных церквей.

Все вопросы, касающиеся управления русскими зарубежными церквями, МИД и Синод согласовывали между собой. Проблем, как правило, не возникало.

Настоятели были обязаны отчитываться о своей деятельности перед МИДом. Не позже 1 января каждого года через дипломатические миссии они предоставляли в ДЛС и ХД (Департамент личного состава и хозяйственных дел) отчеты о приходах и движении церковных сумм. Метрические книги и клировые ведомости отправлялись в Петербургскую духовную консисторию. Текущая ситуация была под контролем ближайшего императорского дипломатического представительства.

В бюджете МИДа имелась особая статья на содержание причта зарубежных церквей. Назначением, увольнением, перемещением священников и церковнослужителей занимался ДЛС и ХД, имевший в своем бюджете особую статью на содержание причта зарубежных церквей, размер которой определялся после согласования с Синодом^[16]. Такой же порядок существовал при утверждении штатов заграничных церквей и назначении пенсий^[17].

Так, на содержание Крестовоздвиженского храма в Женеве ежегодно выделялось 3 тыс. руб., большая часть из которых шла на содержание хора певчих из местных жителей, оплату труда церковного сторожа, а также отопления, настоятелю и псаломщику^[18]. Содержание священника было определено в 3 тыс. руб. в год, а псаломщика — в 1000 руб.^[19] К 1912 г. оплата труда женевского настоятеля составила 4500 руб., а два штатных псаломщика получали по 1500 руб. каждый^[20]. Средства на остальные нужды, как и везде, приходилось изыскивать за счет различных сборов и помощи благотворителей.

Высокая оплата труда священников зарубежных церквей объяснялась не только разницей в уровне жизни в России и Западной Европе, но и необходимостью для настоятелей вести публичный образ жизни, участвовать в официальных мероприятиях наряду с главами церквей других конфессий и т. д. Кроме того, в воспоминаниях протопресвитера С. Орлова неоднократно рассказывается о том, что на его квартире проходили собрания прихожан, встречи с православной молодежью, проводились детские праздники и т. д.

Священники посольских и придворных церквей считались сотрудниками МИДа, пользовались дипломатическими привилегиями, а о смене настоятеля русской церкви главы российских миссий (или консульств) официально информировали местные власти.

Церковные дела в Западной Европе были под покровительством и наблюдением российских посланников и консулов. Поэтому одной из важнейших задач каждого настоятеля было выстраивание отношений с российскими дипломатами. Порой именно от них зависел не только исход того или иного начинания настоятеля, но и карьера. Благодаря запискам женевского настоятеля мы видим целую портретную галерею российских посланников и генеральных консулов.

В Женеву протоиерей Сергий Орлов прибыл в конце декабря 1905 г., а уже 2 января 1906 г. он с женой Екатериной Михайловной (урожденной Поповицкой) обедал в семье посланника (1902–1906) Валерия Всеволодовича Жадовского^[21], которого в конце июля того же года сменил Василий Романович Бахерахт. С последним у протоиерея Сергия сложились близкие, доверительные отношения. Посланник с большим уважением относился к деятельности настоятеля, отмечая, что его «душевная отзывчивость ко всем страждущим, сердечная доброта, единодушно признаны всеми, стяжая ему всеобщее уважение не только среди проживающих в Швейцарии русских, но даже среди местных жителей личным своим примером поднимает добрую славу и достоинство русского пастыря»^[22].

В. Р. Бахерахт чутко отзывался на большинство просьб протоиерея С. Орлова, оказывая ему содействие практически во всем. Об уровне доверия между пастырем и главой русской дипломатической миссии говорит тот факт, что в начале марта 1908 г. настоятель Крестовоздвиженского храма стал его духовным отцом^[23].

Если с посланником (постоянно проживавшим в Берне) у протоиерея С. Орлова сложилось полное взаимопонимание, то с женевскими консулами периодически возникали трудности. Так, в записках настоятеля отмечено, что 29 ноября 1908 г. он встретился с новым генеральным консулом^[24] и обсудил с ним некоторые рабочие вопросы. По итогам разговора настоятелю «показалось <...>, что он так же формально и холодно будет относиться к нуждам русских и интересам нашим, как и его предшественник П. А. Мельников^[25]. Удивляться можно и нужно, как наши консула за границей мало энергичны и предприимчивы в изыскании возможно лучших условий жизни “своих” (русских) заграницею»^[26].

В выстраивании отношений с генеральным консулом (1912–1916) Оскаром Оскаровичем Визелем^[27] протоиерею С. Орлову требовались немалые терпение и такт. Он не раз замечал неискренность по отношению к нему со стороны консула и его жены: «В лицо — любезность... расположенность, слова похвалы и благопожеланий, в действительности — постоянное несогласие со мною, когда и где можно — скрытое противодействие, переносимое, к сожалению, и на прихожан, — какая-то зависть»^[28]. Можно предположить, что подобное положение дел объяснялось желанием М. П. Визель играть заметную роль в русской общине, к чему она прилагала немало усилий, в частности являясь инициатором и возглавляя комитеты помощи. При этом протоиерей Сергий замечал, что все ее старания сопровождаются «таким шумом, мишурным блеском и треском, таким ударением на ее представительство и должное непременно ей всюду “председание” и “предстояние”, что невольно думается: “да не пропадет ли цена всех трудов из-за столь сильно обнаруживаемого и развиваемого на почве святого дела личного самолюбия?”»^[29]. Протоиерею удалось преодолеть все трудности за счет выстраивания ровных, благожелательных и честных отношений с консулом и его женой, а все полученные благодаря им огорчения он старался переживать с терпением и возможным молчанием^[30].

В неменьшей степени успех деятельности протоиерея Сергия Орлова зависел от взаимоотношений с митрополитом Санкт-Петербургским. В этом направлении особых проблем не возникало, хотя решения некоторых вопросов приходилось ждать очень долго.

Первые годы служения протоиерея Сергия в Женеве совпали с неудачным опытом создания особой епархии для управления находившимися в Западной Европе русскими православными храмами.

Многолетнее взаимодействие Санкт-Петербургских митрополитов с настоятелями заграничных церквей выявило специфику их проблем, нетипичных для большинства российских приходов. В связи с этим в 1907 г. обер-прокурор Святейшего Синода Петр Петрович Извольский (1906–1909 гг.), основываясь на мнении императорского посла в Риме Николая Валерьяновича Муравьева, обратился к главе Министерства императорского двора барону Владимиру Борисовичу Фредериксу с ходатайством об открытии особой епархии в Западной Европе. Этот вопрос впервые поднимался в 1897 г. архиепископом Выборгским и Финляндским Антонием (Вадковским), в церковных кругах был встречен сочувственно, однако из-за недостатка средств в тот момент своего развития не получил^[31].

Прежде чем принять окончательное решение, Синодом был проведен ряд консультаций в МИДе и с протоиереем Иоанном Янышевым, возглавлявшим придворное духовенство^[32].

28 июля 1907 г. император Николай II утвердил доклад Синода о рукоположении архимандрита Владимира (Путяты) (1869–1936) во епископа Кронштадтского и одновременном назначении его викарием Санкт-Петербургской епархии для управления русскими православными заграничными церквями, за исключением находившихся в Афинах и Константинополе. Так возникло викариатство по делам заграничных церквей^[33].

Спустя непродолжительное время в развитие этого учреждения в высших церковных кругах возникла даже мысль об учреждении в Западной Европе самостоятельной архиерейской кафедры с окончательным отделением русских церквей за границей от Санкт-Петербургской епархии. О возможности подобного развития событий протоиерей С. Орлов узнал из газет 5 октября 1909 г. и сильно встревожился: «За что же такое выделение? Приятно ли оно для всех причтов и справедливо ли? Нет ли среди членов заграничных причтов таковых лиц, которые согласились, пошли на заграничную службу церковную лишь в уверенности своей связанности с епархией Санкт-Петербургской и потому в надежде когда-либо быть на службе — на соответствующем месте — вне заграницы, но в пределах Петербургской епархии?»^[34]. В своих записях протоиерей заметил, что имеющиеся у него впечатления и наблюдения «от заграничного церковного служения, говорят против надобности, сейчас по крайней мере, отдельной русской епархии за границей»^[35], более того, он полагал, что от подобного учреждения возможны «многие неудобства в церковной жизни и многия для многих тяготы и печали»^[36].

С большой долей уверенности можно предположить, что подобный взгляд протоиерея Сергия Орлова на отделение от Санкт-Петербургской епархии был вызван прежде всего личностью епископа Владимира Кронштадтского, о котором даже его ближайшие сотрудники говорили, что он мало подготовлен «к административной деятельности и [является] слишком светским и рассеянным для епископства»^[37].

Протоиерей С. Орлов не раз отмечал, что ему грустно и нравственно тяжело в связи с тем, что «именно с епископом заграницею начались в церковном мире всяческие расстройства, огорчения, нестроения — вместо мира, благочиния, благочестия в тишине и любви в правде и истине»^[38]. Пастырь приводил некоторые примеры, связанные с грубостью и нетактичностью епископа Владимира, нежеланием его вникать в насущные проблемы женевского прихода, особым отношением к аристократии и титулованной знати. Особенно протоиерея задел случай, когда архиерей, не предуведомив его о своих намерениях, назначил старостой вевейской церкви Веру Ивановну Набокову, «которую никак... нельзя похвалить за христианское благочестие, но которую епископ единоличным произволением назначает <...>, зная хорошо о ее непонятной неприязненности к священству, вместе и о ея неприятности почти для всех благочестивых прихожан храма»^[39].

По-видимому, такое отношение к настоятелю епископ Владимир демонстрировал не только в женевском приходе. Возможно, и другие иереи ставились в неудобное положение. Не исключено, что кто-то из них, используя хорошие связи в дипломатическом или иных ведомствах, предпринял какие-то шаги против ближайшего церковного начальства.

Во всяком случае, 8 января 1911 г. протоиерей С. Орлов получил предупреждение от своих знакомых из Петербурга, что епископ Владимир «подавал в Синод просьбу о дозволении ему изменить состав заграничных священников, якобы непокорных ему и о дозволении ему самому отчислять и назначать иных»^[40]. Настоятель был в недоумении от того, где архиерей мог усмотреть непокорство, и заметил, что «неприятнее всего священнику для его мирнаго служения св. Церкви Христовой терять или сколько-нибудь... колебать должное почитание и справедливую покорность по отношению к Архиерею; <...> когда в действиях Архипастыря усматриваются явления несправедливости, владычнего самолюбия или властолюбия, политичной игры или неискренности в целях какой бы то ни было расчетливости»^[41].

Оценка деятельности епископа Владимира в Западной Европе чиновниками МИДа и сотрудниками Св. Синода еще ждет своего исследования, как и вопрос о том, что послужило причиной возникновения и быстрого упразднения особого викариатства.

О перемещении епископа Владимира в Омск протоиерей Сергий Орлов узнал из газет 28 февраля 1911 г. и отметил, что «все (разумею и членов причта, и прихожан) выражают радость тому <...> слишком много было в нем самопревозношения и самохвальства при неправде в отношениях к меньшим братьям — его служителям Церкви, которых он третировал как своих подданных, входя при этом в близость с лицами, заведомо враждебно настроенными к членам того или иного церковного причта и чрез то в большинстве случаев внося в церковно-приходскую жизнь не мир и благоустройство, а расстройство и разделения»^[42].

Тем не менее, когда 3 марта 1911 г., следуя в Россию через Женеву к Орловым, без предварительного уведомления прибыл чрезвычайно расстроенный и грустный епископ Владимир, Сергий Иоаннович искренне ему сопереживал и принял с братской любовью^[43].

Спустя два дня «Новое время» сообщило, что «кафедра епископа Кронштадтского, викария петербургской епархии, освободившаяся с назначением преосвященнейшего Владимира (Путяты) епископом Омским и Семипалатинским, согласно постановлению Синода, останется незамещенной. Кафедра эта была открыта в 1906 г. ... но четырехлетний опыт показал, что пребывание за границей викарного епископа не только не облегчает управление этими церквами, а, наоборот, значительно затрудняет и замедляет делопроизводство»^[44]. Эту вырезку от 5 марта 1911 г. протоиерей С. Орлов сохранил в своем архиве.

Как бы ни складывались отношения с дипломатическими представителями и церковным начальством, настоятель Крестовоздвиженской церкви постепенно, шаг за шагом решал проблемы своего прихода. Некоторые из них не имели простого решения и требовали кропотливого труда.

Прежде всего настоятелю предстояло наладить регулярные богослужения как в Женеве, так и в Веве. Одной из главных задач русского священника за рубежом было предотвращение отпадения православных в инославие, сохранение русских подданных в верности царю и отечеству. Сделать это можно было, только сплотив паству вокруг Церкви.

Предыдущий настоятель Крестовоздвиженского храма, протоиерей Александр Смирнопуло^[45], ссылаясь на слабое здоровье, довольно часто отменял службы в женевском храме. Как писал о нем в предпасхальные дни (1904 г.) один из постоянных прихожан А. д’Эннемонд протоиерею Николаю Апраксину^[46] в Баден-Баден, «за наши грехи нам послано такое испытание. <...> Он ни себя, ни нас частыми службами не утомляет: на 4-й неделе было три службы, а на остальных — ни одной, только по воскресеньям. На Страстной неделе служит только в среду, а разговленье будет у посла»^[47]. Постоянные болезни настоятеля отмечали и русские дипломатические представители. Так, в донесении от 8 сентября 1905 г. в МИД сообщалось, что богослужения в церкви не проводились с середины июля^[48].

Такое положение дел вело к разобщению православной общины. В уже упомянутом письме д’Эннемонд с горечью отмечал, что «члены прихода почти не видятся, каждый сидит у себя дома»^[49]. Не лучше обстояли дела и в вевейской церкви во имя великомученицы Варвары (освящена в 1878 г.), приписанной к женевскому храму и не имевшей своего причта.

Одной из причин такого положения дел было то, что штат Крестовоздвиженской церкви состоял только из священника и псаломщика, что было явно недостаточно. Как предыдущие настоятели, так и о. Сергий докладывали о данной проблеме, но этот вопрос решался очень медленно.

Еще одной причиной была малочисленность прихожан. В одном из документов МИДа за 1912 г. отмечалось, что кроме членов Императорской миссии в Берне, прихожанами женевской и вевейской церквей являются «временно проживающие в Швейцарии русские разных сословий, греков, болгар, сербов и румын. Число их постоянно меняется и потому не подлежит определению. По исповедным же ведомостям приступающих к св. Таинству исповеди и причастия в обеих церквах в год бывает от 120 до 200 лиц обоего пола»^[50]. В 1905 г., когда протоиерей Сергий Орлов приступил к своим обязанностям, прихожан было еще меньше. При этом стоит отметить, что состоятельных членов православной общины были единицы, а число тех, кто едва сводил концы с концами, — болящих, неимущих студентов, соотечественников, попавших в тяжелые жизненные обстоятельства, сирот, потерявших родителей и т. д. — с каждым годом становилось все больше. Поэтому поездки в Веве становились проблемой, прежде всего финансовой.

Тем не менее протоиерею Сергию Орлову удалось наладить регулярные богослужения. Как отметил А. д’Эннемонд в письме протоиерею Н. Апраксину от 27 февраля (12 марта [1906 г.], «о. Орлов очень любим всеми, он восстановил старые порядки, которые еще были при о. Опоцком^[51]. Как, например, у нас теперь... службы [в Великий Пост] все время, за исключением 2 и 5-й недели, когда он в Веве»^[52].

Регулярные богослужения в Веве удалось наладить с конца 1910 г., когда в Швейцарию на лечение прибыл сербский иеромонах Досифей (Васич, 1877–1945), выпускник Киевской духовной академии, будущий митрополит Загребский (1933), священномученик Сербской Православной Церкви. Протоиерей С. Орлов с ним очень сблизился, считал о. Досифея священником благочестивым и усердным, очень просвещенным и умным^[53]. Сербский иеромонах пришелся по душе и вевейской пастве.

И все же проблемы остались: прихожане вевейской церкви хотели, чтобы службы велись как можно чаще, однако ходили на них крайне редко. Протоиерей С. Орлов отмечал, что в день великомученицы Варвары (престольный праздник) «молящихся в храме почти не было — и в храмовый праздник и еще менее было на другой день праздника — в воскресенье ... на литургии было всего 5 человек. Такое безлюдье при совершении постоянных теперь служб в вевейском храме разорительно оказывается для последнего: приходится расходовать из сбережений, сделанных ранее»^[54]. Подобные записи протоиерей Сергий Орлов делал неоднократно. Прежде чем принять тяжелое решение об изменении графика богослужений в церкви святой Варвары, о. Сергий в марте 1911 г. провел большую разъяснительную работу среди русской колонии в Веве. Там проживало много влиятельных лиц, имевших связи в высших кругах Санкт-Петербурга. Протоиерей постарался успокоить прихожан, обращая их внимание на то, что четырехмесячный опыт постоянных богослужений привел к перерасходу бюджета по вевейской церкви более чем в 1000 франков^[55].

Не все прихожане имели возможность посещать женевскую или вевейскую церковь. В основном это были православные, проживавшие далеко от Женевы или Веве и имевшие финансовые проблемы. Другие ближайшие церкви находились во Франции. Поэтому для совершения церковных треб протоиерею С. Орлову довольно часто приходилось преодолевать значительные расстояния. Это была одна из особенностей священнического служения за рубежом.

Настоятель Крестовоздвиженской церкви трогательно описывает многочисленные поездки к страждущим. Так, 18 января 1906 г. он навестил русских больных, находившихся в убежище для умалишенных (Asile Bel Air), — пожилую даму и молодого человека. Последний больной выразил желание причаститься. Шесть лет он не приобщался к таинству, потому что находился в тяжелой форме умопомешательства. Но с протоиереем С. Орловым он говорил спокойно, на вопросы отвечал разумно. Причастие воспринял с должным благоговением. Этот молодой человек был единственным сыном Елизаветы Петровны Винклер, урожденной княжны Трубецкой^[56].

Чтобы лучше узнать своих прихожан, о. Сергий сделал четверг приемным днем. Прийти мог любой желающий. С одной стороны, настоятель понимал, что большая часть времени на этих встречах проходит в разговорах без цели, а с другой — чтобы пастырю «опознавать своих пасомых, нужно видеться и всматриваться»^[57].

Немало усилий протоиерей С. Орлов приложил и к решению вопроса помощи неимущим соотечественникам, открыв в 1906 г. при храме Церковно-приходское попечительство^[58]. Поставленное им дело способствовало объединению прихожан вокруг своего пастыря, дало возможность всем желающим совместно трудиться во благо ближнего.

С конца 1910-х годов встал вопрос о необходимости проведения богослужений в Давосе, недорогом курорте, где лечились больные туберкулезом из России. В отличие от Женевы, Веве и Лозанны, где имелись постоянно проживающие члены русской православной колонии, в Давосе они пребывали в основном в курортный сезон (с ноября по май). В этот период их численность возрастала до 4 тыс. человек.

В 1909 г. среди русской колонии образовалось православное братство с целью устройства и поддержания в Давосе православной церкви. Главным деятелем в этом начинании был протоиерей Сергий Орлов. Православное братство приобрело походную церковь и в феврале 1909 г. с благословения митрополита Антония (Вадковского) в ней начались богослужения. Их безвозмездно совершал проживавший в Давосе для лечения о. Михаил Дмитриев.

Сначала богослужения шли в съемном доме, а уже в апреле протоиерей Сергий освятил переустроенное помещение в бывшем католическом храме^[59]. В дальнейшем предполагалось либо выкупить здание, где шли богослужения, либо построить новое. В 1911 г. в состав православного братства вошел российский вице-консул в Давосе Гольц и приложил немало сил к сбору средств для выкупа участка земли для строительства^[60].

Первое время братство в Давосе нанимало священника самостоятельно, а с декабря 1910 г. священнослужителей стали присылать из Александро-Невской лавры для проведения богослужений с начала Рождественского поста до праздника Троицы. Так, в 1912 г. по ходатайству временно управляющего Санкт-Петербургской епархией епископа Нарвского Никандра (Молчанова) был издан указ императора из Св. Синода от 10 ноября 1912 г. о командировании в Давос иеромонаха Илариона и послушника Ивана Лебединского^[61]. Протоиерей С. Орлов неоднократно приглашал иеромонаха Илариона сослужить с ним в Крестовоздвиженском храме.

В 1914 г. богослужения совершал иеромонах Макарий из Александро-Невской лавры и псаломщик Лебединский. В церкви пел небольшой хор любителей из прихожан. 16 (29) апреля 1914 г. была заложена церковь в Давосе во имя святого Пантелеймона^[62]. Однако построена она не была в связи с началом Первой мировой войны, выдвинувшей на первый план социальные проблемы.

Таким образом, одной из главных задач протоиерея Сергия Орлова в первое десятилетие его настоятельства в русском храме в Швейцарии была организация регулярных богослужений в Женеве, Веве и Давосе. Учитывая особенности русской колонии в каждом из этих городов и малочисленность причта, пастырь сумел найти выход, устраивавший большинство прихожан. Взгляд протоиерея на свои взаимоотношения с русскими дипломатами и епископом Кронштадтским Владимиром (Путятой) дополняют и углубляют тему двойного подчинения русских зарубежных храмов в Западной Европе Министерству иностранных дел и Святейшему Синоду, раскрывают особенности священнического служения русских иереев за границей Российской империи и способствуют продолжению исследований в этом направлении.

Список литературы

1. Грезин И. Православный храм в Давосе: жертва русской смуты. Интернет-издание «Наша газета». 2014.

2. Забелин С. Н. Русские церкви в Европе // Наше наследие. 1997. № 41. С. 97–111.

3. Киприан (Керн), архим. Дореволюционное русское духовенство за границей // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 11. С. 61–62.

4. Киценко Н. «Витрины самодержавия»: русская церковная архитектура за границей // Петр Андреевич Зайончковский: сб. статей и воспоминаний к столетию историка: МГУ им. М. В. Ломоносова, исторический факультет. М., 2008. С. 456–461.

5. Одерова М. В. Православная церковь при русском посольстве в Париже (1816–1917): ав-тореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2009.

6. Попов А. В. Российское православное зарубежье: история и источники. М., 2005.

7. Русская Крестовоздвиженская православная церковь в Женеве. Женева, 1939.

8. Русские храмы и обители в Европе / авт.-сост. В. В. Антонов, А. В. Кобак. СПб., 2005.

9. Смолич И. К. История русской церкви. 1700–1917. М., 1996.

10. Чернявский С. История русского православия в Швейцарии. 1817–1917. М., 2000.

11. Шевцова Г. И. Благотворительная деятельность настоятеля храма во имя Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня в Женеве протопресвитера С. И. Орлова в помощь соотечественникам (1905–1920-е гг.) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. 96. С. 89–101.

12. Grézine I. Les Orthodoxes russes en Suisse romande: Essai d'histoire. Gèneve, 1999.

• Строительство церковных зданий в Западной Европе началось во второй половине XIX в. К 1911 г. действовали 22 посольские церкви, еще 30 были построены на средства благотворителей на модных курортах Германии и Франции, восемь часовен (Штутгарт, Кобург, Киль, Веймар, Висбаден, Гаага, Ирэм, Людвиглюсте) — при дворах и на местах погребения особ императорской фамилии, семь церквей принадлежали берлинскому Братству во имя св. князя Владимира, кроме того, в частных домах аристократов и богатых людей было 12 часовен (см.: Смолич И. К. История русской церкви. 1700–1917. М., 1996. С. 385).
• См., например: Православные церкви и русские учреждения за границей (Австро-Венгрия, Германия и Швеция) в 2-х частях прот. А. П. Мальцева. Берлин, 1911. С. 1–2; Киприан (Керн), архим. Дореволюционное русское духовенство за границей // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 11. С. 61–62; Русские храмы и обители в Европе / авт.-сост. В. В. Антонов, А. В. Кобак. СПб., 2005; Киценко Н. «Витрины самодержавия»: русская церковная архитектура за границей // Петр Андреевич Зайончковский: сб. статей и воспоминаний к столетию историка. М., 2008. С. 456–461 и др.
• [3] См.: Русская Крестовоздвиженская православная церковь в Женеве. Женева, 1939; Забелин С. Русские церкви в Европе // Наше наследие. 1997. № 41. С. 97–111; Grézine I. Les Orthodoxes russes en Suisse romande: Essai d'histoire. Genève, 1999. P. 125–126; Чернявский С. История русского православия в Швейцарии. 1817–1917. М., 2000 и т. д.
• См.: Русская Крестовоздвиженская православная церковь в Женеве. Женева, 1939; Забелин С. Русские церкви в Европе // Наше наследие. 1997. № 41. С. 97–111; Grézine I. Les Orthodoxes russes en Suisse romande: Essai d'histoire. Genève, 1999. P. 125–126; Чернявский С. История русского православия в Швейцарии. 1817–1917. М., 2000 и т. д.
• См.: Киценко Н. Указ. соч. С. 451; Одерова М. В. Православная церковь при русском посольстве в Париже (1816–1917): автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2009 и др.
• См.: Попов А. В. Российское православное зарубежье: история и источники. М., 2005. С. 175.
• Орлов Сергий Иоаннович (31 окт. 1864, Рязанская губ. — 20 нояб. 1844, Женева), протопресвитер, настоятель русских православных церквей в Женеве, Веве, Давосе (Швейцария); общественный деятель Русского зарубежья; сын священника; окончил курс Московской духовной академии (1889); был рукоположен во священники (1891), законоучитель Егорьевской мужской прогимназии (1891); настоятель частной церкви в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радость» и св. Николая Чудотворца в Ментоне (1895–1897); помощник настоятеля посольской церкви св. Николая Чудотворца в Константинополе (1897–1903); кандидат богословия (1899); протоиерей (1902); настоятель церкви св. Николая Чудотворца в Брюсселе (1903–1905); настоятель Крестовоздвиженской церкви в Женеве (1905–1944); основатель православных приходов в Швейцарии (Берн, Цюрих) и Франции (Анси, Южин, Лион).
• Орлов С. И., прот. Пережитое. Рукопись. С. 11 (Архив архиепископа Михаила (РПЦЗ). Машинописная копия).
• См.: Смолич И. К. Указ. соч. С. 382.
• См.: Киприан (Керн), архим. Указ. соч. С. 62, 65; Смолич И. К. Указ. соч. С. 387.
• См.: Православные церкви и русские учреждения за границей: Справочная книжка с календарем на 1906 год. Изд. Берлинского Свято-Князь-Владимирского братства. СПб., 1906. С. 115.
• Мать А. И. Гончарова — княжна М. И. Мещерская — и отец графини Е. П. Клейнмихель (рожденной княжны Мещерской) были родными сестрой и братом.
• Орлов С. И., прот. Указ. соч. С. 9.
• Там же.
• АВПРИ. Ф. 168. Оп. 843/3. Д. 650. Л. 7 об.
• Исключение составляли Духовные миссии на Дальнем Востоке, в Иерусалиме, Восточной и Юго-Восточной Азии, находившиеся в подчинении Священного Синода.
• См.: Православные церкви и русские учреждения за границей. С. 7.
• См.: Киприан (Керн), архим. Указ. соч. С. 61; Православные церкви и русские учреждения за границей. С. 2.
• Братский ежегодник. С. 121.
• Там же.
• АВПРИ. Ф. 168. Оп. 843/3. Д. 650. Л. 2.
• См.: Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 676.
• АВПРИ. Ф. 168. Оп. 843/3. Д. 531. Л. 333 об. — 334.
• См.: Орлов С. И., прот. Указ. соч. С. 717.
• По-видимому, речь идет о Николае Юльевиче Дамье, генеральном консуле в Женеве (1909–1912).
• Павел Алексеевич Мельников, генеральный консул в Женеве (1906–1908).
• Орлов С. И., прот. Указ. соч. С. 733.
• Визель Оскар Оскарович (1864–1918), дипломат, этнограф; окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (1888), делал карьеру по дипломатической линии; был специалистом по этнографии русских в Северной Норвегии, коллекционер. Жена — дочь губернатора Мариамна (Марианна) Павловна Косаговская.
• Орлов С. И., прот. Указ. соч. С. 869.
• Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 909.
• См.: Там же. С. 911.
• См.: Руднев М. Православные русские церкви в Западной Европе (по поводу учреждения Кронштадтского викариатства) // Тульские епархиальные ведомости. 1907. No 35. 16 сент. С. 558.
• См.: Киценко Н. Указ. соч. С. 468.
• См.: Смолич И. Указ. соч. С. 385.
• Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 764.
• Там же. С. 764.
• Там же.
• Там же. С. 738.
• Там же. С. 805.
• Там же. С. 783.
• Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 816.
• Там же. С. 817.
• Там же. С. 820.
• См.: Там же. С. 821.
• Там же. С. 822.
• Смирнопуло Александр Константинович (1859–1922), протоиерей; окончил романо-германское отделение историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета (1882); имел разносторонние научные интересы: переводчик духовной литературы и катехизиса на греческий и русский языки, автор учебника Закона Божьего и статей в «Церковных ведомостях», известный библиофил и коллекционер; перешел из греческого в российское подданство (1887); рукоположен во священника (1887); протоиерей (1895); настоятель русских заграничных церквей в Висбадене, Константинополе, Карлсруэ, Женеве (1903–1905); Брюсселе (1905–1922); член Русского Археологического общества. Сложный характер настоятеля не способствовал его сближению с паствой. Не сумел он наладить отношения и с императорским посланником В. В. Жадовским, который сначала принял священника довольно тепло, но впоследствии сделал все возможное, чтобы удалить его из Женевы.
• Апраксин Николай Петрович (1847 — 22 нояб. 1907), протоиерей, сын священника Симбирской епархии, почетный член Санкт-Петербургского Славянского благотворительного общества, почетный член Санкт-Петербургской духовной академии (с 1903 г.); окончил Симбирскую духовную семинарию, окончил курс Санкт-Петербургской духовной академии кандидатом богословия с правами магистранта (1874); священник (1882); настоятель русских церквей в Праге (1882–1901), Женеве (март 1901 — дек. 1903), Баден-Бадене (1904–1907); сторонник идеи духовного единения славянских народов; помощник настоятеля (1874), а затем настоятель (1882) русской церкви в Праге. Занимался научной работой: переводил на чешский язык церковнославянские богослужебные книги, катехизисы пространный и малый, канон св. Андрея Критского и т. д.; способствовал строительству русского храма в Карлсбаде.
• РНБ. Рукописный отдел. Ф. 1180 (Н. П. Апраксин). Оп. 1. Д. 105. Л. 1 об.
• АВПРИ. Ф. 168. Оп. 843/3. Д. 349. Л. 22.
• РНБ. Рукописный отдел. Ф. 1180 (Н. П. Апраксин). Оп. 1. Д. 105. Л. 2.
• АВПРИ. Ф. 168. Оп. 843/3. Д. 650. Л. 11 об.
• Прот. Димитрий Александрович Опоцкий (1838–1902), настоятель Крестовоздвиженской церкви (1883–1901).
• РНБ. Рукописный отдел. Ф. 1180 (Н. П. Апраксин). Оп. 1. Д. 105. Л. 5–5 об.
• Там же. С. 486.
• Там же. С. 804.
• Орлов С. И., прот. Указ. соч. С. 824.
• См.: Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 679.
• Там же. С. 731.
• Подробнее о деятельности попечительства см.: Шевцова Г. И. Благотворительная деятельность настоятеля храма во имя Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня в Женеве протопресвитера С. И. Орлова в помощь соотечественникам (1905–1920-е гг.) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. 96. С. 89–101.
• См.: Грезин И. Православный храм в Давосе: жертва русской смуты. Интернет-издание «Наша газета». 2014.
• См.: Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 896.
• ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 104. Д. 28. Л. 1.
• См.: Орлов С. И., прот. Пережитое. С. 897.