Опубликовано: 17 февраля 2025
Источник
Покровский Д. С. Изменение фамилий русского православного духовенства в XVIII–XIX вв. на примере рода костромских священнослужителей Покровских // Ипатьевский вестник. 2024. № 4. С. 121–132. DOI: https://doi.org/10.24412/2309–5164–2024–4–121–132

Изучение фамилий русского православного духовенства представляет интерес не только для генеалогов, архивистов и историков церкви, но и для более широкого круга читателей, увлечённых отечественной историей и краеведением. Исследование фамилий русских клириков находится в тесной связи с генеалогией и историей этого сословия. Цель статьи — анализ феномена массовой смены фамилий русским духовенством на рубеже XVIII – XIX вв. в контексте сложности выявления родственных связей духовного сословия, которые эта смена вызвала. В исследовании описан этап зарождения родовых имён[1] русских церковно- и священнослужителей, анализируются этимология и эволюция их фамилий, социально-культурные причины, связанные с изменениями фамилий, рассматриваются некоторые особенности формирования фамилий духовенства Костромской епархии, влияние на этот процесс духовных учебных заведений, и, наконец, прослеживается изменение фамилий рода костромских священнослужителей Покровских[2].
Первоначально на Руси далеко не все обладали правом носить наследуемые фамилии, это было уделом лишь высшей знати, бояр, а позже — титулованного дворянства. Само слово «фамилия» образовано от латинского fama , которое можно перевести как «известность», «знатность», «слава».
Русское духовенство до конца XVII века не имело наследуемых фамилий, и клирики носили «временные» родовые имена: чаще всего патронимические, т. е. образованные от отчеств. Эти фамилии, как правило, не переходили от отца к сыну.
Не только в повседневной жизни, но и в официальных документах тех лет у приходского духовенства встречались прозвища Сушила, Огурец, Болона.[3]
Во второй половине XVIII начале XIX века у духовенства начали появляться наследственные фамилии, история возникновения которых имеет особый интерес.
«К концу XVII века духовенство получило привилегию свободной смены фамилий и стало единственной социальной группой, сделавшей из введения в обиход искусственных фамилий систематическую практику»[4]. После введения в России в XVIII веке сословной системы духовенство, будучи вторым после дворян сословием, наделялось рядом привилегий, часть из которых была направлена, как бы мы сейчас сказали, на «улучшение имиджа» и повышение статуса. В результате этого процесса у большинства представителей духовенства стали появляться наследуемые фамилии.
Важной задачей было придание фамилиям благозвучности. К тому же дети клириков начали массово обучаться в духовных училищах, семинариях и академиях, и их необходимо было как-то учитывать.
Чаще всего фамилии давали смотрители семинарий и духовных училищ, правящие архиереи при инспекциях и родители при записи сыновей в учебные заведения.
Этимология фамилий приходского духовенства отличается большим разнообразием. Основой для формирования фамилии являлись либо место рождения, либо храм, где служил отец. Было множество и других вариантов: ученику могли дать фамилию в честь святого, двунадесятого праздника, могли перевести его фамилию или прозвище на латынь или греческий. Так, в результате перевода на латинский из Надеждина получился Сперанский, из Боброва — Касторский, а при переводе на греческий Хлебников стал Артоболевским. Фамилия Агриколянский образовалась от латинского «землепашец», а Беневоленский — от латинских слов «хорошо» и «желающий»[5].
Причина выбора духовенством столь оригинальных фамилий заключалась в необходимости отличать учеников друг от друга. В некоторых учебных заведениях выдумывание фамилий составляло подобие спорта: «Был у меня товарищ по духовному училищу — Адонисов. В те времена с фамилиями обстояло просто. Не понравилась — и переименовали. Ректором у нас Елпидифор был, впоследствии Сарапульский… Неприличная, говорит, у тебя фамилия и соблазнительная… Языческий блудный бог. Именуйся, говорит, отныне Животоносовым. А? Что? И сам в журнал над вычеркнутою фамилией написал новую. Любил старик таковые исправления. Бывало, как наедут бурсаки со всех уездов, — всех и перекрещивает. Сия, говорит, несоответственна, сия неблагозвучна, сия вульгарна. Ты будь — Сатрапинский, ты — Софоклов, ты — Ааронов, ты — Рипидин, ты — Алтарев, а ты — Псалтырев. Вот, говорит, теперь вы все у меня законные. — (Архиерей высоко поднял правую бровь и вскинул глаза на слушателей, улыбаются ли они). А? Что? Вон оно как! Только забывчив был старик, и, бывало, как какого новичка привезут, — ты, вопрошает, сирота? — Сирота! — Так зовись же отныне Сироткиным. И наставил таких Сироткиных в мою бытность человек пять на училище. Довольно чудно выходило. Приедут отцы и в детях своих не разберутся…»[6].
Фамилию могли произвести от названия церковной утвари, от личных качеств или свойств характера ученика, названий растений, даже от вкусовых пристрастий. В результате получался «скрытый курьёз»: для непосвященных фамилия клирика звучала благообразно, даже возвышенно, а на самом деле в ней была зашифрована ирония или приземлённый смысл.
Иногда к существующей фамилии прибавляли вторую в честь правящего архиерея, который мог назначить особую стипендию талантливому семинаристу: к примеру, Гиляров-Платонов, Иванов-Платонов (речь идёт о стипендиатах Платоновых по имени архиепископа Платона — учредителя известной стипендии для духовенства). Всех этих вариантов не перечислить.
В бурсе, т. е. в семинарии, могли дать и достаточно обидную фамилию, хотя для непосвящённых она могла звучать нейтрально. Предки известного русского писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, сына священника, могли получить именно такую фамилию. Известно, что будущий писатель, проходя обучение в семинарии, сильно тосковал по дому, так же было и с его отцом: «Отец всегда страшно волновался, когда разговор заходил о духовном училище. Он был отдан туда восьми лет, прямо в бурсу, и не мог вспоминать о своем ученье без ужаса»[7]. Дед писателя тоже был «маменькиным сынком», и можно предположить, что эту уральскую ветвь духовенства именно поэтому нарекли Мамиными.
Вот лишь некоторые фамилии духовенства, известные, курьёзные и классические: Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Докучаев, Гиляровский, Ключевский, Победоносцев, Бенефактов, Подъяблонский, Деплоранский[8], Суперанский, Туберозов, Крапивин, Ландышев, Амфитеатров, Левицкий, Попов, Вознесенский, Рождественский, Троицкий…
Фамилии духовенства также претерпевали изменения со сменой настроений и социального климата в обществе, не всегда, как мы знаем, благоприятного по отношению к этому сословию. Известный русский публицист XIX века, общественный деятель, богослов, философ, литературный критик и мемуарист, выходец из духовного сословия Никита Петрович Гиляров-Платонов не без самоиронии упоминал об этом в своих мемуарах: «Стоит сказать здесь, к слову, о происхождении вообще фамилий, носимых лицами духовного происхождения. Один шутник объяснял, что кутейника легко отличить по прозвищу: оно либо переделано из латинского (Сперанский, Делицын), либо связано с местным храмом (Покровский, Преображенский), или, наконец, ведёт свое начало от «сладких» предметов: Малинин, Сахаров, Виноградов. К этому объяснению я добавлю еще два вида: один от села, как у моего дедушки, и затем целый рой Твердолюбовых, Доброславовых и тому подобных. Этого рода фамилии уже более нового происхождения; их придумывали учители-умники и ректоры-прогрессисты тогда уже, то есть в нынешнем столетии, когда фамилии вроде Покровских и Воскресенских слишком опошлились и когда носить в своем имени напоминание о духовном происхождении начинало считаться не то что постыдным, а так, не вполне приличным; словом, когда левиты начали стыдиться своего происхождения[9]».
Также существовала практика, при которой представителям одной и той же семьи по мужской линии давали разные фамилии[10]. Это вносило немалую путаницу, поэтому в 1846 году, когда были изданы специальные синодальные и епархиальные указы, в целях упорядочивания наследственных дел и удобства администрирования от этой практики стали отказываться. Вот что по этому поводу писало Костромское семинарское правление смотрителям училищ 7 февраля 1846 года: «Так как разные фамилии братьев противны единству происхождения их и затрудняют при составлении справок об их роде, то поставить в непременное правило при приёме в училище детей духовного звания давать им фамилии отцов их». Вскоре последовал и циркулярный указ Священного Синода от 18 ноября 1846 года о том же[11].
Последствия путаницы с фамилиями близких родственников — священнослужителей ощущаются и сейчас: с одной стороны, генеалогию духовенства удобно исследовать благодаря сохранившимся ревизским сказкам и клировым ведомостям[12], где указывались родственные связи, с другой стороны, клирики так свободно обращались с присвоением фамилий, что «до сих пор это мешает исследователям составлять полные поколенные росписи родов лиц духовного звания»[13].
В ХIХ веке в результате процесса вертикальной социальной миграции духовенства эти фамилии «перешли по наследству» к разночинцам — внесословной категории русского общества, а также к чиновникам, интеллигенции и широко распространились по всей стране. При этом часть духовенства или его потомков приобрела личное или потомственное, т. е. наследуемое, дворянство[14].
Помимо благозвучности фамилий клирики ориентировались и на их «благородное» звучание, что в сословном обществе было важным: «Среди многочисленных и разнообразных русских фамилий с давних пор выделялись как наиболее «аристократические» фамилии с суффиксом -ский/-цкий. Поэтому «духовные» фамилии переняли этот принцип. Это характерное окончание отображало некоторый процесс латинизации, который начался на Украине в XVI– XVII веках, а затем коснулся и России»[15].
Латинизация имён и фамилий была свойственна прежде всего Западной Европе. Некоторые неаристократические, но образованные круги католического или протестантского духовенства, учёных, крупных купцов изменяли свои фамилии, добавляя латинские суффиксы -eus и -ius, или, как в среде русского духовенства, переводили фамилии на латынь. Вот лишь некоторые примеры латинизированных фамилий известных шведских ученых: Carolus Linnaeus (1707–1778), Anders Celsius (1701–1744), Jons Jakob Berzelius (1779–1848), Olaus Rudbeckius (1630–1702)[16].
Духовенство во многих, если не во всех религиях, обществах и культурах составляло и составляет относительно замкнутую социальную группу. И особый статус клириков часто подчеркивался именно фамилиями. В западном христианстве и в иудаизме у духовенства были свои характерные фамилии. В англиканской традиции это Clark и её производные (от cleric — клирик), в иудейской — Коэн, Кац, (от коэн — священник), а также Левитан, Леваев, Левицкий (от левит — потомок колена Левия, из которого набирались служители в Скинии — первом переносном иудейском храме, позже в Иерусалимском храме). В индуистской традиции есть целая варна (сословие) священнослужителей и чиновников — это брахманы, и им также, насколько известно, присущи свои «сословные» фамилии. К примеру, Gupta, Somasundaram и др.
Изучение генеалогии костромских церковно- и священнослужителей Покровских по материалам Государственного архива Костромской области (ГАКО) и Российского государственного исторического архива (РГИА) выявило ряд фактов, связанных с изменением фамилии этого рода.
Один из первых официальных документов, где упоминается нынешняя фамилия семьи — это Ревиская скаска села Покровскаго что на Нее 1833 года декабря 31-го дня. В списках причта храма Покрова Пресвятой Богородицы села Покровское числятся диакон Иван Андреев Лавров и три его сына — Алексей, Платон и Дмитрий, получившие фамилию Покровские при поступлении в Макарьевское уездное духовное училище[17]. Все их потомки унаследовали фамилию Покровские, но с одним исключением: у старшего из братьев Алексея два сына в 1838 году были записаны с разными фамилиями — младший как Фёдор Покровский, а старший как Николай Кожин[18].

Таким образом в одно время три поколения исследуемого рода имели разные фамилии — Лавровы, Покровские и Кожины. Это породило вопросы: почему предки Покровских именовались Лавровыми, какую фамилию они носили прежде, откуда в роду возникла фамилия Кожин?
Исследователю генеалогии костромского духовенства Г. В. Брезгиной удалось выявить редкую для священства фамилию Кожины в списках причта Богородицкой церкви, что в Новословинской пустыне. У диакона этой церкви Андрея Максимова в 1795 году числилось два сына: старший Александр и младший Иван. Александр, позже служивший в причте этой церкви диаконом, был записан с фамилией Кожин[19].
Выяснилось, что и младший сын Андрея Максимова Иван первоначально тоже носил фамилию Кожин. При изучении ведомостей Костромской духовной семинарии об учителях и учениках за 1803 год в списках была найдена следующая запись: Иван Кожин, Макарьевской Округи, Богородицкой церкви что в Новославинской пустыни диакона Андрея Максимова сын[20].
Однако в более позднем документе 1806 года мы видим, что ему присвоили уже новую фамилию. Эта запись гласит: Иван Лавров, Макарьевской Округи, Богородицкой церкви что в Новославинской пустыни диакона Андрея Максимова сын[21].
Таким образом, Кожин был переименован в Лаврова в Костромской духовной семинарии в период с 1804 по 1806 год. В 1810 году он выпустился с новой фамилией Лавров и был распределён дьячком в Николаевскую церковь села Надеево[22]. Через некоторое время Иван Лавров женился и поступил на диаконское место в Покровское-на-Нее, став впоследствии родоначальником Покровских.
Почему Кожину в семинарии сменили фамилию на Лаврова? Прежде всего, следуя распространённой практике духовенства тех лет, для придания ей благозвучности, а её носителю — более высокого статуса, соответствующего клирику.
Основой для его новой фамилии мог послужить приход, откуда происходил Иван, — Новословинская пустынь. В чём связь фамилии Лавров с Новословинской пустынью? Это место в Костромской губернии примечательно с исторической точки зрения. Здесь в 1628 году чудесным образом явилась Словинская икона Пресвятой Богородицы. При покровительстве первого царя из династии Романовых Михаила Фёдоровича и с благословения его отца Патриарха Филарета на этом месте было решено основать монастырь — пустынь. На Руси особо почитаемые монастыри называли лаврами. Связь Новословинской пустыни с первыми царями Романовыми придавала ей особый статус, и в прошлом монастырь скорее всего именовали лаврой. Наиболее вероятно, что новую фамилию ученику Ивану Лаврову дали в память о Новословинской лавре.
Анализируя фамилии однокашников Ивана Кожина-Лаврова по Костромскому духовному училищу и Костромской духовной семинарии, мы видим, что процесс присвоения новому поколению духовенства «благозвучных» фамилий в основном завершился в первом десятилетии XIX века. Две трети учеников в семинарских ведомостях значились уже с новыми фамилиями. Мы встречаем следующие: Алякритский, Виланский, Воскресенский, Галичский, Давидовский, Иорданский, Касторский, Лаговский, Ласкин, Ленский, Петропавловский, Плес кий, Розов, Светогорский, Слободский, Флоренский.
На примере Кожина-Лаврова прослеживается, как исконные родовые имена постепенно заменялись новыми — искусственными и более благозвучными. Но переименовывали не всех. Старые фамилии, пусть и в меньшинстве, тоже встречаются на страницах этих ведомостей: Голубков, Груздев, Зверев, Комаров, Осетров, Ослопов[23], Рябинин, Скворцов, Соловьёв.
На основе изучения ведомости учителей и учеников Костромской духовной семинарии можно сделать вывод, что в этом учебном заведении сформировался свой особый класс «региональных» фамилий, образованных от местных топонимов и гидронимов: Галичский (от города Галича Костромской губернии), Плеский (от города Плёс а Костромской губернии). Приведу в пример некоторые аналогичные фамилии костромского духовенства: Бушневский (от села Бушнева Чухломского уезда Костромской губернии), Нейский (от реки Неи, правого притока костромской Унжи), Арменский (от села Армёнки Нерехтского уезда Костромской губернии), Лапшангский (от села Лапшанга Варнавинского уезда Костромской губернии). Среди родственников церковно- и священнослужителей Покровских также встречались носители «духовных» фамилий, в том числе необычных: например Космодамианский (от церкви Космы и Дамиана рядом с Галичем), Сибилевский (от лат. sibilus — свист), Алякритский (от лат. alacritate — энтузиазм), Орлеанский (от Орлеанской девы — Жанны д'Арк Орлеанской).
Что же касается предков Ивана Кожина-Лаврова и Александра Кожина, т. е. их отца, диакона Богородицкой церкви, что в Новославинской пустыни, Андрея Максимова и их деда, священника той же церкви Максима Стефанова, то они в ревизских сказках на рубеже XVIII и XIX веков числятся бесфамильными[24]. Это, однако, не значит, что у них не было родового имени. С высокой вероятностью они тоже звались Кожиными, а произошла эта фамилия скорее всего от прозвища их предка, которого предположительно звали Кожа. (Возможно, он занимался выделкой кож для обуви, одежды, церковных книг или дал другой повод для соответствующего прозвища.) Пролить свет на «бесфамильный период» истории рода поможет дальнейшее изучение архивных документов начала – середины XVIII века.
Предки Покровских помнили свою изначальную фамилию Кожины, дорожили ею и, несмотря на массовое присвоение новых фамилий в духовных училищах и семинариях, передали её своим потомкам по старшей мужской линии. C этим связан тот факт, что в память о предках и в честь дяди, Александра Андреевича Кожина, такую же фамилию получил его племянник Николай Алексеевич Кожин — сын Алексея Андреевича Покровского. Примечательно, что потомки самого Александра Андреевича Кожина утратили свою изначальную фамилию и впоследствии именовались Словинскими[25].
Таким образом, на основе анализа клировых ведомостей, ревизских сказок, ведомостей учащихся духовных семинарий и училищ выяснилось, что предки Покровских изначально именовались Кожиными. Фамилия Лавров оказалась промежуточной и не получила продолжения. Кожины не только передали свою фамилию следующим поколениям, но и стали родоначальниками двух других ветвей костромского духовенства — Словинских и Покровских.
Подробнее остановимся на истории возникновения фамилии Покровские и её корнях.
Покровские — это благозвучная искусственная фамилия представителей русского православного приходского духовенства. Такие фамилии церковно- и священнослужители получали вместо собственных, если таковые имелись, и в качестве наследуемых.
В основе этой фамилии — предание о явлении Андрею, Христа ради юродивому, Божией Матери во Влахернском храме в Константинополе, в котором хранилась риза Божьей Матери. Андрей увидел Богородицу, распростёршую над собравшимися в храме свой омофор — покров[26].
На Руси праздник Покрова получил широкое распространение во времена Андрея Боголюбского в память заступничества Богородицы за войско Владимиро-Суздальского княжества в походе против волжских булгар в 1164 году. Старейшим храмом в честь праздника Покрова Богоматери в России является знаменитая церковь Покрова на Нерли второй половины XII века[27]. По преданию, князь в знак особого отношения пожаловал первому настоятелю этого храма фамилию Покровский. Таким образом, Покровский является одной из старейших фамилий среди «духовных» и её корни уходят во Владимиро-Суздальскую Русь. Эта фамилия также стала одной из самых распространённых в среде духовенства[28].
Покров Пресвятой Богородицы распростёрт над нашей страной в знак особого Её заступничества. Праздник Покрова всегда чтился на Руси. Он празднуется осенью, 14 октября, и в народных поверьях традиционно связан с защитой от пожаров. Как известно, большинство построек в городах и сёлах раньше были деревянными, с наступлением холодов в домах начинали топить печи и защита от огня становилась очень актуальной. В праздник было принято обходить жилые дома с крестным ходом, служился особый молебен.
Покров традиционно считался свадебной порой: осенний урожай собран, появлялся дополнительный доход от продажи излишков и свободное время — идеальные дни для свадебных гуляний.
Рассматриваемый род костромских Покровских своей фамилией обязан храму Покрова Пресвятой Богородицы села Покровское-на-Нее и служившему в нём в начале XIX века диакону Ивану Андрееву Лаврову[29]. Своим сыновьям при зачислении их в Макарьевское уездное духовное училище отец дал фамилию «по приходу» — Покровские. С этого времени «род с Неи Покровского приходу», как бы сказали в старину, закрепил за собой наследуемую фамилию. Храм в селе Покровское-на-Нее имеет важное значение в истории края. Покровское-на-Нее первым из населенных мест на нейской земле упоминается в грамотах Великого князя Московского Василия Ивановича 1502–1505 годов как погост Покровский на реке Нее — центр Старо-Покровской волости. От него фактически ведёт свою летописную историю Нейский район Костромской области.
Храм в Покровском-на-Нее, которое в наши дни известно как Обелево, сохранился. Церковь «необычной объёмной композиции» в стиле раннего классицизма была построена в 1800 году на месте более древнего деревянного храма. В настоящее время небольшой приход возрождается.
Изменение фамилий рода костромских священнослужителей Покровских шло в соответствии с общесословными принципами прошлых столетий.
В XVIII веке, в «бесфамильный период», рассматриваемые нами священнослужители имели неофициальное родовое имя Кожины, возникшее от прозвища. Их фамилии в документах не указывались.
В первом десятилетии XIX века при поступлении молодого поколения этого рода в Костромскую духовную семинарию фамилия Кожин приобрела официальный статус, но ненадолго: в первые же годы учёбы в соответствии с практикой тех лет она была заменена более благозвучной — Лавров. В 20–30-е годы XIX века потомки Кожиных и Лаврова ещё раз приобрели новую фамилию — Покровские.
В случае с Лавровым и Покровскими местом смены фамилий стали духовные учебные заведения, а основой для их формирования — храмы, в которых служили отцы. Также мы видим, что за представителями одного рода костромских церковно- и священнослужителей закрепилось несколько фамилий одновременно — Кожин, Лавров, Словинский и Покровский.
В России «духовные» фамилии имеют свою богатую историю и положительную репутацию. Сделали её таковой прежде всего её обладатели — учёные, государственные деятели, писатели, военные, врачи, архитекторы, работники культуры и искусства и, конечно, выдающиеся представители духовенства.
1. Ведомости об учителях и учениках Духовных Академий и Семинарий. Костромская Семинария // РГИА. Ф. 796. Оп. 85. Д. 963; Ф. 796 Оп. 88. Д. 196.
2. Клировая ведомость Николаевской церкви погоста Малышев за 1838 год // ГАКО. Ф. 130. Оп. 13. Д. 356. Л. 14 об. – 15.
3. Костромские Епархиальные Ведомости. 1891. // ГАКО. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1743.
4. Рапорты преосвященного Евгения, епископа Костромского и Галичского с ведомостями об учителях и учениках Костромской семинарии // РГИА. Ф. 796. Оп. 88. Д. 196; Ф. 802. Оп. 1. Д. 269.
5. Ревизская сказка Покровской церкви села Покровское что на Нее за 1833 год // ГАКО. Ф. 200. Оп. б/ш. Д. 185. Л. 94 об. – 95.
6. Ревизская сказка Судиславского духовного правления Кадыевской округи Куской волости Пресвятой Богородицы прежде бывшей Словинской Пустыни 1795 г. // ГАКО. Ф. 200. Оп. 15. Д. 95. Л. 45; Ф. 130. Оп. 11. Д. 1784. Л. 14–15; Ф. 406. Оп. 1. Т. 1. Д. 773. Л. 24 об.
7. Брезгина Г. В. Формирование фамилий, списки лиц духовного звания Галичского уезда в первой трети XIX века. 9 апреля 2014. — URL: http://sazonow.ru/stati/404-duhovenstvokostromskoi-gubernii (дата обращения: 10.02.2024).
8. Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого. Автобиографические воспоминания. В 2-х т. М.: Наука, 2009 г. Т. 1. — URL: http://az.lib.ru/g/giljarowplatonow_n_p/text_1886_ iz_perezhitogo1.shtml (дата обращения: 10.02.2024).
9. Измайлов А. А. Товарищ // Сборник рассказов «Осени мертвой цветы запоздалые». СПб., 1906. — URL: http://az.lib.ru/i/izmajlow_a_a/text_1906_03_tovarish.shtml (дата обращения: 10.02.2024).
10. Мамин-Сибиряк Д. Н. Отрезанный ломоть. М.: Правда, 1958. С. 204.
11. Покровский Д. С. Покровские. 200 лет истории семьи: в 6 кн. Кн. 1. Кострома, 2021.
12. Унбегаун Б. О. Русские фамилии Русские фамилии: пер. с англ./ Под общ . ред . Б . А . Успенского . М .: Прогресс , 1989. С . 169.
13. Clark G. The Son Also Rises. Surnames and the history of social mobility. Princeton University Press. 2014. P. 32.
Источник
Покровский Д. С. Изменение фамилий русского православного духовенства в XVIII–XIX вв. на примере рода костромских священнослужителей Покровских // Ипатьевский вестник. 2024. № 4. С. 121–132. DOI: https://doi.org/10.24412/2309–5164–2024–4–121–132