Дискурсы о чудесном в жизненной среде современного человека

Введение

Обычно под чудом понимают событие, характерными чертами которого являются удивительность, неожиданность, необычность и невероятность, иногда — сверхъестественность. Но даже теисты, признающие единственным источником чудес божественную силу, согласны с тем, что чудо, несмотря на его сверхъестественную природу, происходит в естественном мире. Нарушает ли чудо законы природы — это предмет теологических и философских дискуссий, по-своему интересных, но не имеющих отношения к пониманию места чуда в жизненной среде человека. Если под жизненной средой понимать «комплекс природных (физических, химических, биологических) и социальных факторов, которые могут влиять прямо или косвенно, мгновенно или долговременно на жизнь и деятельность людей»^[1], то чудо — один из таких факторов. Оно влияет на жизнь и деятельность индивида либо прямо и мгновенно — через событие, осмысливаемое как чудесное, либо косвенно — через нарратив о чуде.

Несмотря на то что во многих дискурсах чудо и чудесное являются словами-синонимами, в исследовательском дискурсе они должны различаться, так как понятие «чудесное» является более общим, чем «чудо». Под чудесным понимается необычное, неожиданное и удивительное событие, вызывающее, как правило, приятные эмоции и переживания, чудо — это область чудесного, которая связана с концептами «сверхъестественное», «сакральное» и им подобными, приобретающая специфические религиозные характеристики в зависимости от определенного дискурса, то есть повествования, рассматриваемого в его социальном контексте.

Событие, называемое чудесным, во-первых, внезапно, кратковременно и неповторимо; во-вторых, оказывает сильнейшее воздействие на его свидетелей, вызывая у них в ряде случаев когнитивную депривацию; в-третьих, неодинаково воздействует на индивидов, в силу чего одно и то же событие может какими-то субъектами характеризоваться как чудесное, а другими нет. Но суждение о субъективном характере чудес нельзя считать истинным, так как вера в чудеса свойственна не только отдельным индивидам, но и различным сообществам, свидетельства о чудесах являются одним из основных факторов производства и воспроизводства религиозных чувств. С чудесами связаны религиозные праздники и места поклонения. Означает ли это, что чудеса следует отнести к вымышленным средам: фантазиям, мифам, сказкам? Хотя вымышленные среды также важны для жизни человека, поскольку они особым образом придают смысл человеческой деятельности в определенных жизненных ситуациях, отнесение чудес к вымыслу означает признание вымышленности прямого проявления божественной силы в мире, в качестве которого теизм рассматривает чудеса. В таком случае должно последовать суждение об иллюзорном характере религиозного сознания и его обоснование, уводящее исследовательский интерес от темы чудес. Чтобы оставить чудо в качестве предмета исследования и показать его значение для жизненной среды человека, имеет смысл прийти к нему через рассмотрение явлений, которые не связаны с религией, но воспринимаются как чудесные. Например, группа туристов испытывает совершенный восторг от неожиданно открывшегося перед ними пейзажа. Он потрясающе красив: и ландшафт, и свет, и краски, и звуки — все так необычно. Иллюзорна ли эта переживаемая туристами чудесная картина? Иллюзорно ли их сознание необычайной красоты пейзажа? Ведь в этой местности в это время все обычно так и выглядит. Удивление, потрясение, восторг и прочие эмоции туристов вызваны тем, что их жизненная среда на какое-то время радикально изменилась. Через некоторое время люди вернутся в привычную для них жизненную среду, но в этой привычной повседневности память о восхитительном пейзаже станет одним из смыслов присутствия в жизни прекрасного и одним из нарративов о чудесном.

Целью данной статьи является определение значения для жизнедеятельности человека ситуаций, наделенных статусом чудесного. Исследователь, не будучи сам участником чудесного события, обязан относиться к чуду не как к онтологическому феномену, а как к нарративу, который осуществляется в определенной коммуникации. Идея, лежащая в основе такого исследовательского подхода, состоит в том, что понимание чуда, а затем и понимание его роли и значения для жизненного мира индивида или сообщества конституируется дискурсом о чуде, причем главным образом целью или интенцией дискурса. В исследовательской логике «от дискурса к функции» мы отталкиваемся от подхода Ж. Ле Гоффа, представляющего продвижение от семантического поля «чудесного» к его классификации, хронологии и установлению его функций^[2]. Поэтому основным методом исследования чудесного в данной статье выступает дискурс-анализ. Результативность его применения в разных социо-гуманитарных исследованиях: лингвистике, религиоведении, культурологии, социологии представлена в отечественной научной литературе у таких авторов, как Е. В. Переверзев, Ю. В. Ирхин, М. Н. Красина^[3]. Определение значения для жизнедеятельности человека дискурсов о чудесном дает ответ на вопрос о том, почему в современной культуре вера в реальность чудесного воспроизводится не только в религиозной среде, но и в нерелигиозных дискурсах и распространяется неконфессиональными средствами массовой информации.

Место и роль чудесного в жизненной среде

Сами нарративы о чудесном — это повествования о том, что произошло на уровне физических явлений, представленном как радикальная трансформация либо всей окружающей среды, либо единичных природных явлений, либо телесного и психического состояния человека, либо физических и познавательных способностей человека. Последние две позиции, несмотря на то что они связаны с изменениями качеств человека, имеют в нарративах о чудесах зримые признаки: «Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Мф. 11:5), то есть предполагают свидетельские показания. Даже рассказ на тему «со мной случилось вот такое чудо» будет восприниматься как рассказ о чудесном, а не вымысел или неадекватная оценка собственного состояния только в том случае, когда рассказчик предъявит соответствующие подтверждения, осмысленные им как физические факты.

Вместе с тем ни одно повествование, даже если оно сообщает о событии, связанном с трансформацией внешних природных явлений, не станет нарративом о чуде без участия в этом событии человека. Иначе говоря, чтобы событие состоялось как чудесное, нужны его свидетели, которые и станут первыми его интерпретаторами. Таким образом, событие становится чудесным тогда, когда оно осмысливается как чудесное, а это, в свою очередь, означает, что чудо рождается в сфере не природной или социальной, а смысловой. О том, что смыслы являются необходимыми элементами жизненной среды человека, написано много — от Кассирера^[4] до авторов статей в современных научных журналах. «Бытие человека представлено в деятельности, определяемой смыслами. В отечественной психологии смысл понимается как личностная значимость тех или иных явлений. Смыслы порождаются посредством установления отношения субъекта к объективной действительности и образуют единую систему, изменяющуюся в деятельности. Источником смыслообразования являются потребности и мотивы», — так современная отечественная психология определяет значение смысловой сферы в жизненной среде человека^[5].

Религиозный субъект в качестве главных ставит и реализует такие цели, которые приобретают ценность не только и не столько в силу эффективности результатов ситуативной деятельности, сколько в зависимости от степени их соответствия Абсолютному бытию. Об этом также много написано — особенно в русской религиозной философии первой половины ХХ в.^[6] Несмотря на то что главным свойством жизненной среды, с точки зрения современных исследователей, является адаптивность^[7], религиозный индивид свою жизненную среду наполняет смыслами, позволяющими ему не только адаптироваться к условиям наличного существования, но и трансцендировать из наличного бытия к Абсолютному. Применительно к рассуждениям о чуде это означает, что вера в чудо есть свойство религиозного сознания; для религиозного человека чудо — это знамение трансцендентного бытия.

«Знамение» — очень точное слово для понимания роли чуда в жизненной среде верующего человека. «Знаменовать» означает указывать на какое-то очень важное изменение, быть сигналом, особым знаком. При этом семиотическая особенность чуда для религиозного сознания состоит в том, что оно не является ни сообщением, семантическое значение которого раскрывается уже в процессе передачи, ни носителем сообщения, ни его каналом. Его следует считать сигналом, который наполняется развернутым значением уже после его восприятия и переживания. В дискурсах же о чуде семантика трансформации становится смысловым центром нарратива, поскольку такой нарратив — это сообщение о произошедшем экстраординарном изменении жизненной среды. Теистические концепции чуда творцом чудес признают только Бога, остальные сверхъестественные или естественные чудотворцы рассматриваются как своего рода каналы, через которые действует божественная сила. Если же какие-то необычные трансформации производят персонажи из категории нечистой силы, колдуны и языческие жрецы, то они в теистическом сознании предстают как лжечудеса. Различение чудес и лжечудес определяется необходимостью идентификации источника для ответной реакции в его адрес, так как воспринимаются подлинные и ложные чудеса одинаково — как изумление. «Изумиться» означает «выйти из ума», отойти от проверенного повседневным опытом понимания действительности.

Как знак важен только для того, кто распознает его значение, так и чудо совершается только для того, кто готов в него поверить и изменить под его воздействием свою жизнь. Поэтому, несмотря на внезапность, чудо совершается для живущего в его ожидании. Соответственно, если человек не религиозен, то для него либо вообще чуда не существует, либо чудесное становится синонимом удивительного. В последнем случае, утрачивая сакральный смысл, чудо становится чудесным феноменом. Сохраняя характеристики экстраординарности, поразительности, удивительности, чудесный феномен перестает выполнять главную функцию чуда — быть сигналом для личностной трансформации. Теперь не только само событие, но и его результат осмысливается как часть внешней среды — трансформируется не образ личности, а образ мира или каких-то отдельных его элементов.

Определив, что место чудесного события — смысловая сфера жизненной среды человека, а значение — быть сигналом или триггером радикальной трансформации этой сферы, можно отметить роль чудес и чудесного в жизненной среде человека. Если роль чуда как сакрального феномена состоит в позитивной трансформации религиозной личности (позитивной — в том смысле, что личность совершает «скачок» в направлении своего религиозного совершенствования), то роль чудесного как десакрализованного чуда заключается в прерывании повседневности, преодолении границ наличного бытия и, как следствие, в обретении новых целей и смыслов человеческого существования.

Дискурсы о чудесном: сверхъестественном и естественном

Получив осмысление в качестве чудесного, событие становится темой нарратива. О чудесном рассказывают, причем весьма охотно и эмоционально, так как с ним связаны приятные воспоминания. Это свойство нарративов о чудесном отмечал еще Д. Юм: «Поскольку аффект изумления и удивления, возбуждаемый чудесами, отличается приятностью, то он порождает в нас заметное стремление верить в вызывающие его явления. Дело доходит до того, что даже те люди, которые не могут наслаждаться этим удовольствием непосредственно и не верят в те чудесные явления, о которых им сообщают, все же любят принимать косвенное, отраженное участие в этом наслаждении и чувствуют гордость и удовольствие, если им удастся возбудить восхищение других людей»^[8]. Особенность дискурсов о чудесном состоит в том, что их главной целью является не передача информации о событии, а демонстрация значимости переживания этого события и его результата для личности рассказчика. Нарратив служит единственным способом объективации смыслов чудесного. Можно сказать, что понимание чуда конституируется дискурсом о чуде, причем главным образом целью или интенцией дискурса.

«Хрестоматийным» примером может служить евангельский сюжет о превращении воды в вино на брачном пиру в Кане Галилейской (Ин. 2:1–11). Согласно Евангелию, Иисус Христос, когда вино на пиру закончилось, превращает в вино воду. Однако во время самого пира это чудо остается незамеченным: служители набрали в сосуды воды, принесли распорядителю пира, тот отведал из них и о качестве напитка — о том, что это «вино лучше, чем было» в начале пира, — сообщил только жениху. Жених, по-видимому, отнесся к словам распорядителя как к комплименту. Ведь он не знал в тот момент, что приготовленное к пиру вино уже выпили, служители были уверены, что принесли в кувшинах воду, распорядитель же пира решил, что принесли вино из каких-то других запасов. Превращение стало чудом не когда оно произошло, а когда о нем рассказали после пира, вспомнив, что была ситуация, когда все припасенное вино закончилось.

Нарративов и дискурсов о чудесах — большое множество. Тем не менее можно произвести их типологию в современной культуре, взяв в качестве основания классическую для религиоведения оппозицию «сакральное — профанное». Эта оппозиция позволяет различать дискурсы о чудесном как на основе понимания его причины и источника чуда (главный признак), так и на основе результата чудесного события (вспомогательный признак), каковым в конечном счете выступает воздействие этого события на личность. По указанному основанию выделяются, во-первых, религиозные дискурсы о чуде. Их особенность состоит в том, что причину и источник чудес они усматривают в сакральном как доминирующем бытии, от которого зависят все происходящие события, и в силу этого требующем к себе особо почтительного отношения. Вариативность понимания самого сакрального служит причиной многообразия религиозных дискурсов. Однако все это многообразие можно разделить на две группы дискурсов — теистические и мифо-магические.

В теистических дискурсах чудо понимается как явление божественной силы, действующей либо непосредственно — в природных явлениях или судьбе человека, либо опосредованно — через предметы культа или святых праведников. Таким образом, источником чуда выступает божественная сила, а причиной — божественный промысел, независимо от того, кто является чудотворцем: сам Бог через природную стихию, ангел или святой человек. Классическое теистическое понимание чуда выразил Фома Аквинский: «…для того, чтобы чудо было действительно чудом, необходимо, чтобы оно произошло вне порядка всей сотворенной природы. Но сделать такое может один только Бог…»^[9]

Если в нарративном плане чудесное событие понимается религиозным сознанием как манифестация божественного действия (знамение) в форме экстраординарного феномена, то в интенциональном плане оно направлено на утверждение предпочтительности конфессиональной организации жизненной среды. Реализуется эта интенция как речевая стратегия репрезентации важности определенного религиозного переживания для того вероисповедания, у носителей которого оно осуществляется. При этом наиболее важным оказывается не то, в какой степени событие нарушило естественные процессы, а то, насколько яркое впечатление оно произвело. Вот пример такого нарратива: «20 июня 1999 года Русская Православная Церковь канонизировала праведного Павла, причислив его к лику местночтимых святых. В момент прославления великое множество людей стали очевидцами чудесного события: в середине литургии, вокруг солнца, стоявшего в зените над Никольским храмом, среди ясного неба появился большой радужный круг. Так Церковь земная прославила своего подвижника, а знамение стало свидетельством радости Церкви Небесной и истинной святости праведного Павла Таганрогского»^[10]. Здесь, во-первых (в нарративном плане), редкое природное явление было объяснено как знак святости старца Павла или как своего рода божественная легитимация акта его канонизации, то есть естественное явление было воспринято как благое знамение. Во-вторых, поскольку этот нарратив размещен на приходском сайте, он имеет задачу таким способом привлечь внимание к самому приходу, то есть к определенной религиозной организации, в которой происходят некоторые благие и радостные события. В-третьих, заявление о радости Церкви Небесной — это утверждение о правильности жизненного пути тех, кто входит в Церковь земную, и призыв к избранию этого пути к тем, кто на него еще не встал.

Мифо-магические дискурсы следует считать исторически первыми дискурсами о чуде, поскольку миф — наиболее ранняя форма выражения представлений о мире. В них источником чуда выступает сам чудотворец — дух или человек. Результат, к которому приводит чудесное событие, понимается как изменение жизненной среды. Цель мифо-магических дискурсов — демонстрация превосходства чудотворца над другими людьми, его сверхъестественных способностей или связи со сверхъестественными силами. Чудо в таких дискурсах часто не получает позитивной оценки. Наоборот, оно выступает признаком того, чего следует опасаться. Так, Ж. В. Кормина, обобщая свой опыт фольклорно-этнографических экспедиций в разные районы северо-запада страны, пишет: «Для сельских жителей Русского Северо-Запада терминами чудá, чудеса обозначаются случаи столкновения человека с нечеловеческим, бесовским»^[11]. Вот фрагмент одного из опубликованных ею меморатов о таких недобрых чудесах: «Ну, брат сестру похоронил. Сестра была богатая. И… брат вот забрал всё там. Куда он там должён. Куды-то она сказала, что вот это сюда, это сюда. Своё добро распределила. Он нé дал. И так… так чудила, что как вечер, так… все… окошки повылетают, стёкла… Как это… было всё такое чудо»^[12]. Здесь чудесное изменение жизненной среды — тоже сигнал о необходимости изменения поведения человека, но его эффект проявляется через негативные эмоции.

Второй тип дискурсов о чудесном — это профанизированные дискурсы. Сакральное в них носит неопределенный статус — это что-то превосходящее известные законы природы, но не вызывающее радикальной трансформации личности или ее жизненной среды, а значит, не имеющее прямого господства над личностью. Поэтому и правила отношений с сакральным мыслятся неопределенно, они не выражены в виде запретов и повелений. Эти дискурсы о чуде также можно разделить на две группы — эзотерические и фантастические.

Эзотерические дискурсы представляют собой профанизированные варианты теистических дискурсов. В них причиной и источником чуда мыслится некая внешняя сила, способная радикально изменять действительность или отдельные ее элементы. Но это не сила Бога, между которым и людьми религии устанавливают строго регламентированные отношения. Чаще всего такая внешняя довлеющая сила объясняется как сила всего космоса или каких-то его сфер, неизвестных науке. Эта сила требует не столько почитания, сколько специфического познания, поэтому цель такого рода дискурсов состоит не в ритуальной регламентации, а в демонстрации исключительного значения эзотерического знания и способов его получения. Таким образом, цели эзотерического и теистического дискурсов близки: нарратив о чуде служит поводом для укрепления веры: в одном случае в авторитет религиозных суждений, в другом — в учение того или иного эзотерика.

Другая разновидность профанизированных дискурсов — фантастические или сказочные дискурсы. Они представляют собой результат профанизации мифа. Источником чуда в сказочном нарративе может быть любой объект, а причиной чуда здесь, как в мифе, выступают воля и активность чудотворца. Так же, как в мифе, результатом чуда здесь выступает превращение, то есть радикальная материальная трансформация. При этом чудо сверхъестественно, но не сакрально, оно происходит не в реальной жизни, а в вымышленном мире, и поскольку события в нарративе никак не связаны с происходящим в реальной жизненной среде, постольку речевая стратегия формирования определенного поведения отсутствует. Сказочный дискурс нацелен на развлечение, но вместе с тем имеет в разной степени выраженную дидактическую интенцию. Сказка не предполагает веры в рассказ о произошедшем превращении, не предписывает какие-либо действия, однако нередко содержит этические оценки действий своих героев. Таким образом, сказочное чудо, привлекая слушателей к повествованию в целом, создает позитивный фон для различения должного, допустимого и запретного: «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок!»

Фантастика и фэнтези как жанры художественной литературы, кино- и видеопродукции в понимании чуда близки сказке. В этих жанрах по замыслу автора может усиливаться развлекательный момент и минимизироваться дидактический. Но поскольку в любом случае художественное произведение оказывает воздействие на внутренний мир реципиента, постольку от автора зависит то, какие «струны души» читателя, слушателя или зрителя затронет описываемое им чудо. Сила художественного образа такова, что произведения этих жанров, в отличие от традиционной сказки, могут вызывать веру в происходящие в них чудесные события по типу религиозной веры и становиться основой для квазирелигий — таких, как джедаизм, возникший на основе «Звездных войн», или матриксизм, использующий смыслы фильма «Матрица»^[13].

Третий тип дискурсов о чудесном — это профанные, или секулярные, дискурсы. Чудесное в них не относится к вымышленным средам, оно воспринимается как реальное событие, но, в отличие от сакральных дискурсов, утрачивает характер манифестации какой-либо сверхъестественной силы, не противоречит естественному ходу событий, а поражает своей внезапностью, вызывая удивление и восторг. Восприятие такого события в качестве экстраординарного вызвано его новизной, несоответствием сложившимся представлениям, привычной обстановке, рутинным процессам и т. п. Его значение для жизненной среды человека состоит в том, что оно вызывает сильные позитивные эмоции, его приятно переживать, в том числе рассказывая и слушая о нем. Профанных дискурсов о чудесном также можно выделить две разновидности: эстетические и творческие.

Эстетические дискурсы сообщают о чуде как о встрече с прекрасным: внезапно открывшийся пейзаж, природное явление, природный или культурный объект, свойства которого оказываются впечатляюще несоответствующими имеющимся у реципиента представлениям. Событие такого рода и рассказ о нем вызывает эмоциональные трансформации, а те, в свою очередь, могут стать толчком для трансформации личностного плана.

Творческие дискурсы — это дискурсы о создании или достижении чего-то принципиально нового, невиданного, поразительного, казавшегося в наличной жизненной среде невозможным: «чудо архитектуры», «чудо техники», «чудо победы», «научное чудо» и т. п. Это повествования, вызывающие удивление перед возможностями человека. Они нацелены на пробуждение не только сильных позитивных эмоций, связанных с восприятием объекта или явления, но и чувства гордости за достигнутые результаты, что может послужить мотивацией к творческой и производительной активности.

Таким образом, в пространстве коммуникаций встречаются различные виды дискурсов о чудесном, которые дают разное понимание чудесного. Они всегда были привлекательны для молвы, так как позитивно воспринимаются, а в современном обществе они, кроме того, весьма активно транслируются средствами массовой информации, поскольку, как правило, несут заряд сенсационности и тем самым привлекают массового потребителя.

Заключение

Все повествования о чудесах построены как нарративы о событиях, свидетельствами о которых обладает либо сам нарратор, либо индивиды, которым он доверяет^[14]. По существу, феномен чудесного принадлежит двум сферам жизненной среды человека: внешней — естественной или культурной и внутренней — смысловой, связанной с проектированием индивидом своего существования. Событие, осмысливаемое как чудесное, происходит вне человека, человек является его свидетелем. Исключение составляют только сказочные и фантастические дискурсы о чудесах, в которых чудесное событие принадлежит вымышленным средам, то есть выступает в качестве продукта воображения и не воспринимается как явление внешней жизненной среды. Обладая высокой силой эмоционального воздействия, чудесное явление не только вызывает ситуативную психическую реакцию, сопровождающуюся в большинстве случаев когнитивной депривацией, но и становится постфактум предметом смысложизненной рефлексии. Глубина рефлексии бывает разной, но, получая в ее результате различные дескрипции, феномен чуда осмысливается в качестве личностно значимого.

Феномен, признанный чудесным, а значит, уже в определенной степени концептуализированный, подведенный под характеристики, понятные той социальной группе, к которой принадлежит нарратор, объективируется в нарративе. В какой разновидности дискурса будет представлен этот нарратив, зависит и от нарратора, и от реципиента.

Теистические дискурсы, в которых чудо понимается как манифестация сакрального, ориентируют принять событие в качестве знамения, указывающего либо на уже произошедшую личностную трансформацию, либо на насущную необходимость изменения своего образа жизни — в целом или каких-то его значимых составляющих. В мифо-магических дискурсах чудо как проявление чуждой силы меняет точку зрения на процессы, происходящие в жизненной среде. Оно «легитимирует» сверхъестественное в качестве необъяснимого феномена, которого следует остерегаться. Жизненная среда трансформируется, наполняется новыми смыслами или, по крайней мере, вопросами. Примерно такой же «механизм» смыслообразования запускают эзотерические дискурсы о чуде. Но поскольку в них сверхъестественное — это не сакральное, а некий уровень космического бытия, более высокий по отношению к окружающей среде, здесь происходит не легитимация сакрального, а мистификация чего-либо необъяснимого с позиции академического знания.

Фантастические дискурсы, относя чудеса к вымышленным средам, не только служат средством развлечения и занимают рекреационную часть жизненной среды человека, но и стимулируют «продуктивную способность воображения», то есть синтез многообразия чувственно-наглядных представлений в целостные образы, а сказочная «небывальщина» служит к тому же дидактическим материалом. Профанные или секулярные дискурсы о чудесном аналогично фантастическим дискурсам стимулируют проективную деятельность человека, переключая его внимание с повседневных дел и привычного хода событий на что-то превосходящее эту обыденность, дают возможность возвыситься над обыденностью. Эстетические дискурсы открывают великолепие природных и культурных явлений, творческие — гениальность решений и воплощения замыслов.

Таким образом, роль чуда в религиозных дискурсах определяется как сигнал трансформации образа жизни личности, а роль чудесного, то есть десакрализованного чуда, — как прерывание повседневности, дающее импульс к обретению новых целей и смыслов в жизненной среде человека.

Список литературы

Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994.

Житие святого праведного Павла Таганрогского // Сайт Таганрогского благочиния Ростовской-на-Дону епархии, 10.01.2017 [Электронный ресурс]. URL: http://pravtaganrog.ru/zhitie-svyatogo-pravednogo-pavla-taganrogskogo (дата обращения: 12.03.2024).

Ирхин Ю. В. Дискурс-анализ: сущность, подходы, методология, проектирование // Социально-гуманитарные знания. 2014. № 4. С. 128–143.

Калашникова С. А. Человек и жизненная среда: психология взаимодействия // Проблема соотношения естественного и социального в обществе и человеке. 2011. № 2. С. 67–76.

Кассирер Э. Философия символических форм: в 3 т. / пер. с нем. С. А. Ромашко. Т. 1: Язык. М.; СПб.: Университетская книга, 2002.

Кормина Ж. Чудо в народной традиции: концепт и риторика // Концепт чуда в славянской и еврейской культурной традиции: cб. статей. М.: Пробел-2000, 2021. С. 116– 129.

Красина М. Н. Дискурс-анализ и методы их применения в междисциплинарных проектах // Вестник Тверского государственного университета. Серия «Филология». 2018. № 2. С. 159–165.

Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого / пер. с фр. Е. В. Морозовой. М.: Прогресс, 2001.

Лосский Н. О. Ценность и бытие // Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994. С. 250–314.

Мкртчян С. В. Адаптивность как системное свойство среды проживания // Вестник Оренбургского государственного университета. 2014. Т. 166. № 5. С. 79–84.

Мойжес Л., Павлов А. Религия и популярная фантастика // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. 2019. Т. 37. № 3. С. 7–11.

Переверзев Е. В. Критический дискурс-анализ: от теории к практике // Язык. Текст. Дискурс. 2009. № 7. С. 105–116.

Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч. I: Вопросы 75–119 9 / пер., ред. и примеч. С. И. Еремеева. Киев: Ника-центр, 2005.

Франк С. Л. Непостижимое // Сочинения. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. С. 247–796.

Юм Д. Исследования о человеческом познании / Пер. с англ. С. И. Церетели // Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 3–144.

Ясвин В. А. Образовательная среда: от моделирования к проектированию. М.: Смысл, 2001.

• Ясвин В. А. Образовательная среда: от моделирования к проектированию. М., 2001. С. 9.
• См.: Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого о / пер. с фр. Е. В. Морозовой. М., 2001.
• См.: Переверзев Е. В. Критический дискурс-анализ: от теории к практике // Язык. Текст. Дискурс. 2009. № 7. С. 105–116; Ирхин Ю. В. Дискурс-анализ: сущность, подходы, методология, проектирование // Социально-гуманитарные знания. 2014. № 4. С. 128–143; Красина М. Н. Дискурс-анализ и методы их применения в междисциплинарных проектах // Вестник Тверского государственного университета. Серия «Филология». 2018. № 2. С. 159–165.
• Выражение «от Кассирера» не означает, что Э. Кассирер первый указал на важность смысловой сферы для жизни человека. У Кассирера есть высказывание: «Чудо происходит тогда, когда ощущаемая нами материя получает всякий раз новую и многообразную духовную жизнь в зависимости от способа воззрения на нее. Стоит только физическому звуку… оформиться в звук речи, как он начинает выражать тончайшие нюансы мысли и чувства» (Кассирер Э. Философия символических форм: в 3 т. / пер. с нем. С. А. Ромашко. Т. 1: Язык. М.; СПб., 2002. С. 29). Оно замечательно и важно для данной статьи тем, что говорит не только о различии в значении для человека звука речи и звука как акустического явления, то есть о различии символа и сигнала, но и о сфере, в которой совершается чудо.
• См.: Калашникова С. А. Человек и жизненная среда: психология взаимодействия // Проблема соотношения естественного и социального в обществе и человеке. 2011. № 2. С. 67–76.
• Например у Н. О. Лосского (Лосский Н. О. Ценность и бытие // Бог и мировое зло. М., 1994. С. 267–314), С. Л. Франка (Франк С. Л. Непостижимое // Сочинения. Минск; М., 2000. С. 662–726), Б. П. Вышеславцева (Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 138–152).
• См.: Мкртчян С. В. Адаптивность как системное свойство среды проживания // Вестник Оренбургского государственного университета. 2014. Т. 166. № 5. С. 79.
• Юм Д. Исследования о человеческом познании / пер. с англ. С. И. Церетели // Сочинения: в 2 т. М., 1996. Т. 2. С. 100.
• Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч. I. Вопросы 75–119 / пер., ред. и примеч. С. И. Еремеева. Киев, 2005. С. 455.
• Житие святого праведного Павла Таганрогского // Сайт Таганрогского благочиния Ростовской-на-Дону епархии, 10.01.2017. URL: http://pravtaganrog.ru/zhitie-svyatogo-pravednogo-pavla-taganrogskogo (дата обращения: 12.03.2024).
• Кормина Ж. Чудо в народной традиции: концепт и риторика // Концепт чуда в славянской и еврейской культурной традиции: сб. статей. М., 2001. С. 118.
• Там же.
• Подробнее см.: Мойжес Л., Павлов А. Религия и популярная фантастика // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. 2019. Т. 37. № 3. С. 7–11.
• Современные технологии, позволяющие передавать сообщения неопределенному кругу лиц в течение неопределенного времени, снижают доверие к сообщению о чудесном событии, а вместе с тем, в силу неопределенности адресата, нивелируют интенции разных типов дискурсов о чудесном.