Опубликовано: 23 июля 2025
Источник
Звонарёв С., прот. Борьба Московского Патриархата за русское монашеское присутствие на Афоне в 1960-х — начале 1970-х гг. // Церковь и время. 2024. Т. 106. С. 126–154.

Свято-Пантелеимонов монастырь на Святой Горе Афон
1960-е — начало 1970-х гг. во внешней деятельности Русской Православной Церкви были ознаменованы борьбой за сохранение русского монашества на Святой Горе Афон. Этой борьбе немало сил посвятил председатель Отдела внешних церковных сношений митрополит Никодим (Ротов). Оплот русского монашества на Афоне — Свято-Пантелеимонов монастырь — находился в плачевном состоянии: в нем угасало монашество, приходило в упадок монастырское хозяйство. Не в лучшем положении были и другие обители, в которых проживали русские иноки. Их связи с Русской Церковью с наступлением советского периода прервались вплоть до окончания Великой Отечественной войны. Состав монастырской братии не пополнялся десятилетиями, что привело к ее старению и сокращению.
Патриарх Московский и всея Руси Алексий I обращал внимание Патриарха Константинопольского Афинагора на бедственное положение на Святой Горе Афон русского монашества[1]. Ситуация была серьезная. В 1959 г. в русской обители насчитывалось лишь порядка 50 монахов и те в преклонном возрасте — самому младшему было 54 года, а большинству братии — 70–80 лет[2]. Игумен Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрит Илиан (Сорокин) сообщал в феврале 1961 г. о 35 монахах, оставшихся в обители[3]. По свидетельству советских дипломатов, в 1963 г. в монастыре проживало уже 32 монаха, из которых русских было 28 человек[4], а в 1972 г. — лишь 19 монахов[5]. Деятель Русской Православной Церкви Заграницей игумен Модест (Шуть)[6] писал в июле 1960 г.: «Русские насельники Святой Горы тают, как воск, многие келии пустуют, и в монастырях полное оскудение братии»[7]. Сокращение количества монашествующих на Афоне касалось всех монастырей[8]. Отсутствие молодого пополнения, старение братии вело к постепенному ее сокращению вплоть до угрозы полного обезлюдения. По существующим правилам, если монастырь оставался без братии, то он поступал в распоряжение Священного Кинота — постоянно действующего органа управления Святой Горы Афон, который и определял его будущую судьбу. Русские обители, в числе которых помимо монастыря святого Пантелеимона также были Старый Русик и Андреевский скит, являлись лакомым куском: в их храмах за столетия скопились многие святыни, украшенные ризами и окладами ювелирной работы, ценные вклады, сделанные в свое время сибирскими купцами, а библиотеки содержали древние византийские рукописи, тома богословских трудов и духовной литературы, имеющие большое научное значение. Кроме того, Свято-Пантелеимонов монастырь располагал значительными земельными угодьями, недвижимым имуществом в Салониках и других местах.
Отсутствие достаточного числа трудоспособной братии вело к ветшанию храмов, монастырских зданий и строений. Вот какую картину рисует инспектор Московской духовной академии архимандрит Питирим (Нечаев), сопровождавший председателя ОВЦС архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима в паломнической поездке на Афон в июне 1962 г.: «Андреевский скит, с шестью престарелыми монахами, находится в запустении и постепенно разрушается. Огромный храм святого апостола Андрея находится в полной сохранности, но службы в нем нет, по недостатку сил, повсюду лежит слой пыли, осыпающаяся краска, давно не снимавшиеся чехлы. Тяжелую картину представляют собой развалины библиотечного корпуса»[9]. Архимандрит Питирим отмечал нехватку молодых образованных монахов в Свято-Пантелеимоновом монастыре, запустение и ветхость монастыря Старый Русик[10].
Хотя глава Константинопольской Церкви и демонстрировал благожелательную позицию по вопросу пополнения русского Пантелеимонова монастыря, а французский богослов Оливье Клеман утверждал, что патриарх Афинагор боролся за то, чтобы славянские и румынские монахи могли вернуться на Святую Гору и внести новую жизнь в ее служение[11], однако дело мало продвигалось.
Русские монахи обращались к послу СССР в Афинах М. Г. Сергееву, приглашая его посетить святую обитель и тем самым продемонстрировать ей свое покровительство[12]. Глава советской дипломатической миссии в Греции в ноябре 1961 г. сообщил министру иностранных дел Советского Союза А. А. Громыко о невозможности советскому государству защитить имущество Свято-Пантелеимонова монастыря и русских скитов юридическим путем по причине отсутствия связи между монастырем и русским государством. По утверждению советского дипломата, русские монастыри могли оставаться русскими до тех пор, пока в них проживали русские монахи, а для этого было «крайне необходимо» пополнить число монашествующих[13]. Реагируя на письмо русских монашествующих на Святой Горе[14], посол в январе 1962 г. обратился к председателю Совета по делам Русской Православной Церкви В. А. Куроедову с просьбой ускорить решение вопроса о восполнении братии[15]. В ответной записке в МИД СССР представители совета сообщили о том, что ведется работа как по подбору монашествующих для Свято-Пантелеимонова монастыря, так и по подготовке визита делегации Русской Церкви на Афон[16].
Участие советского посольства в Афинах в судьбе Свято-Пантелеимонова монастыря продолжило более ранние попытки советской дипломатии защитить русскую церковную собственность на Афоне. Такие попытки имели место еще в 1925 г. Министерство иностранных дел Греции ответило на ноты посольства СССР в Афинах с указанием на недопустимость вмешательства иностранной державы в урегулирование вопросов собственности монахов на Святой Горе[17]. Последовал обмен заявлениями, который выявил нежелание греческой стороны делать шаги навстречу[18].
В то же время Фанар демонстрировал благожелательное отношение к советским дипломатам, устами своих официальных представителей приглашая совершить экскурсионную поездку в Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне и обещая в этом содействие[19].
Русским обителям требовалось немалое материальное содействие. Монастырские храмы и строения нуждались в полноценном ремонте, а монастырское хозяйство — в технике. Так, монашеской братией в Московскую Патриархию была адресована просьба подарить для хозяйства обители автомобильную технику[20]. В решении данного вопроса было задействовано посольство СССР в Афинах. Именно из его автопарка на средства Московской Патриархии как дар патриарха Алексия I монастырю был приобретен грузовой автомобиль ГАЗ-51[21]. По свидетельству советских дипломатов, греческие власти всеми способами старались не допустить как передачу патриаршего дара, так и их поездку с этой целью на Афон. Как рассказывали монахи советским дипломатам, греческие власти посредством губернатора Афона настойчиво убеждали игумена Пантелеимонова монастыря архимандрита Илиана отказаться принять дар предстоятеля Русской Церкви, обещая аналогичную помощь за счет греческого государства. Архимандрит Илиан не поддался этому давлению[22]. В 1963 г. в русскую обитель был передан еще один дар Русской Церкви — бульдозер «Беларусь» и легковой автомобиль «Москвич». В монастырь из Москвы направлялись денежные средства, строительные материалы, необходимые для поновления монастырского фасада, келий и хозяйственных построек, пострадавших от пожаров 1962 и 1968 гг. Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандрит Антоний (Завгородний) обсуждал с греческими властями возможность направления Русской Церковью на Афон советского торгового судна со специалистами и стройматериалами[23]. Однако такие поставки с напряжением воспринимались греческими дипломатами, заявлявшими, что восстановлением русской обители после пожара занимаются греческие власти[24].
Начиная с 1961 г. Свято-Пантелеимонов монастырь с регулярностью 3–4 раза в год снабжался при посредничестве ОВЦС продуктами питания и материалами для пошива одежд. В 1965 г. даром братии стали кожаные сапоги. Такие посылки с большой благодарностью принимались монашествующими[25]. Значение посылок носило характер не столько материальной, сколько моральной поддержки, свидетельствовало о том, что у русских монахов есть и отечество, и соотечественники. Греческие же монахи благодаря таким жестам со стороны ОВЦС стали осознавать, что за спиной русских иноков стоит Московская Патриархия, а потому считались с ними и побаивались причинять обиды старцам[26]. Впрочем, греческие власти не гнушались ничем: вскрывали посылки из Москвы, проверяли письма монашествующих в попытках затруднить сообщение монастыря с Московской Патриархией[27].
Русская Православная Церковь стремилась использовать любую возможность для поездок ее представителей на Афон с целью поддержки русского монашества. В мае 1960 г. Патриарх Афинагор выдал разрешение начальнику Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандриту Августину (Судоплатову) побывать на Афоне[28]. Священноначалие Русской Церкви отстаивало поездку на Святую Гору своих представителей — участников I Всеправославного совещания на о. Родос 24 сентября — 1 октября 1961 г. Вопрос о посещении Афона в переписке с Константинопольским патриархом был увязан с вопросом участия в родосской встрече московской делегации[29]. Однако патриарх Афинагор при всей декларируемой благожелательности в вопросе русского паломничества на Афон на деле стремился его ограничить. Так, в письме патриарху Алексию предстоятель Константинопольской Церкви сообщил о разрешении посетить Святую Гору лишь главе делегации Русской Церкви архиепископу Ярославскому и Ростовскому Никодиму в сопровождении одного клирика и одного мирянина[30], в то время как просьба из Москвы касалась всех участников родосской встречи со стороны Русской Церкви (в числе таких участников было три архиерея и один пресвитер — члены делегации, два мирянина — советники делегации, один переводчик)[31]. Отрицательную позицию в вопросе поездки на Афон делегатов от Русской Церкви заняли греческие власти. По словам официального представителя МИД Греции, такая поездка была признана греческим внешнеполитическим ведомством нецелесообразной по причине того, что посещению якобы противится большинство монахов, проживающих на Святой Горе[32]. Архиепископ Никодим и другие участники родосской встречи от Русской Церкви были вынуждены вернуться в Москву, так и не побывав на Афоне.
Дабы не довести ситуацию до прямого конфликта, и Фанар, и власти Греции в последующие годы шли навстречу просьбам со стороны Русской Церкви о паломничестве на Святую Гору. Святогорские монастыри, в том числе Свято-Пантелеимонов, посещали как церковные делегации, так и отдельные церковные представители. О пользе таких паломничеств из Советского Союза с целью укрепления связей с русскими монахами на Афоне высказывался посол СССР в Греции Н. И. Корюкин[33]. Особым поводом направить церковную делегацию из Москвы в русский монастырь на Афоне была ежегодно совершаемая память небесного покровителя святой обители — великомученика Пантелеимона. С одним таким посещением возникли большие трудности по вине греческих властей. В августе 1969 г. в Свято-Пантелеимонов монастырь была направлена делегация Русской Церкви во главе с митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом. Московские церковные представители должны были принять участие в торжествах, посвященных 800-летию русской обители. Однако Министерство иностранных дел Греции, несмотря на одобрение паломничества со стороны патриарха Афинагора, дало согласие выдать визы лишь пяти русским паломникам из 15 человек. В визе было персонально отказано митрополиту Никодиму[34]. Такой демарш серьезно обострил отношения между Московским Патриархатом и греческими властями. В ОВЦС были подготовлены обращения патриарха Алексия в адрес премьер-министра Греции Г. Пападопулоса, патриарха Афинагора и руководства ВСЦ. Митрополит Никодим обратился к братии обители великомученика Пантелеимона с посланием, в котором старался ободрить их в несении монашеского креста: «Численно умалились вы, но подвиг ваш от того стал еще выше перед Богом»[35]. Спустя три года Русская Церковь добилась того, чтобы Святую Гору посетила церковная делегация из Москвы.
Порой Константинопольский патриарх выступал с собственной инициативой приглашения высоких представителей Русской Церкви на Святую Гору. Одно такое приглашение адресовалось патриарху Алексию по случаю празднования тысячелетия Афона 24–28 мая (позже перенесенного на 22–24 июня) 1963 г.[36] Тогда на Афон во главе с председателем ОВЦС архиепископом Ярославским и Ростовским Никодимом была направлена делегация Русской Церкви, в состав которой вошли исполняющий обязанности Патриаршего Экзарха Западной Европы архиепископ Сурожский Антоний (Блум), епископ Саратовский и Волгоградский Варфоломей (Гондаровский), заместитель председателя ОВЦС профессор протоиерей В. Боровой и благочинный приходов Московского Патриархата в Венгрии протоиерей Ф. Берки. Афонские торжества стали хорошей возможностью для Русской Церкви озвучить ее озабоченность положением русского монашества на Святой Горе[37]. 23 июня в русском скиту святого апостола Андрея архиепископ Никодим совершил вечернее богослужение, за которым молились прибывшие на торжества предстоятели и представители Поместных Церквей, король Греции Павел и другие гости. Три с половиной дня церковная делегация из Москвы пробыла в Свято-Пантелеимоновом монастыре, где была тепло встречена братией. Эти дни использовались для участия в общих богослужениях, что стало проявлением духовной поддержки иноков. Русскую обитель в ходе торжеств посетил и генеральный секретарь ВСЦ В. А. Виссерт-Хуфт. Позднее он вспоминал об этом: «Было много признаков того, что будущее монастырей на Афоне не безоблачно. Особенно печально было побывать в одном из русских монастырей и найти в нем всего лишь трех–четырех очень старых и немощных монахов. Я попросил некоторых моих греческих друзей поддержать просьбу Русской Церкви к греческому правительству о допуске на Афон монахов из России для этих русских монастырей»[38].
На встрече 24 июня 1963 г. с Патриархом Константинопольским Афинагором архиепископ Никодим сообщил о списке русских иноков, готовых пополнить ряды Свято-Пантелеимонова монастыря. Согласно данным отчета о поездке на Афон, предстоятель Константинопольской Церкви обещал всяческое содействие в вопросе приезда монахов негреческой национальности на Афон, а при посещении Свято-Пантелеимонова монастыря 29 июня заверил братию в том, что в обитель прибудут русские иноки[39]. «Все Церкви могут посылать [на Святую Гору Афон. — С. З.] столько монахов, сколько сочтут нужным <…> Нехорошо иметь недостаточно монахов в нашей монашеской православной жизни. Нужно немедленно сообщить имена тех, кто хочет попасть на Святую Гору», — объявил участникам вечерней 24 июня 1963 г. встречи с предстоятелями и представителями Поместных Церквей патриарх Афинагор[40]. Однако, по мнению начальника Управления по делам религиозных культов МИД Греции Теодора Байзоса, между принципиальным согласием предстоятеля Константинопольской Церкви на пополнение Свято-Пантелеимонова монастыря русскими иноками и решением этого болезненного вопроса была большая дистанция[41]. Надеясь сократить эту дистанцию, игумен Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрит Илиан пытался стучаться в двери Фанара и греческих властей[42].
Патриарх Алексий обратился к патриарху Афинагору с официальной просьбой благословить монахов Русской Церкви поселиться в обители святого Пантелеимона. Обращение было рассмотрено на заседании Священного Синода Константинопольской Церкви, а также направлено для изучения в Священный Кинот Святой Горы. От Русской Церкви предполагалось направить 18 монашествующих, в числе которых 2 архимандрита, 9 иеромонахов, 5 иеродиаконов, 1 монах и 1 послушник из Свято-Троицкой Сергиевой лавры, Псково-Печерского монастыря, Успенского монастыря г. Одессы, кафедральных соборов и приходских храмов[43]. Все представленные кандидатуры будущих насельников Свято-Пантелеимонова монастыря были одобрены в Совете по делам Русской Православной Церкви, а направление иноков на Афон получило санкцию ЦК КПСС[44]. Документы, необходимые для отправки иноков, были согласованы с посольством Греции в Москве. Упомянутые документы были посланы патриарху Афинагору в июне 1964 г. посредством греческой дипломатической миссии в Москве. Спустя время греческие дипломаты вернули документы с просьбой перевести их на французский язык. Эта просьба была выполнена. Дополнительно были переведены на французский язык биографии иноков и высланы в августе 1965 г. опять-таки через посольство Греции в Советском Союзе. Однако из письма патриарха Константинопольского Афинагора на имя предстоятеля Русской Церкви от 19 июля 1965 г. явствовало, что документы на иноков ему так и не поступили[45]. Только 3 декабря того же года патриарх Афинагор телеграфировал о том, что получил списки иноков[46].
В ряду обстоятельств, которые затягивали решение вопроса о русских монахах, была необходимость получения лицами, прибывшими на Святую Гору, греческого подданства. В этой связи каждая кандидатура рассматривалась государственными ведомствами Греции, что требовало времени. Была ли задержка с прибытием русских монахов следствием неповоротливости греческой дипломатии, или неторопливости работы государственных ведомств в Афинах, или желания Фанара затянуть вопрос прибытия монашеского пополнения, но результат был неизменен: проблема не разрешалась.
Ускорить выдачу русским монахам греческих виз должны были усилия Совета по делам Русской Православной Церкви, Министерства иностранных дел СССР и посольства СССР в Греции[47]. Вопрос о выдаче греческих виз для русских монахов поднимался в 1965 г. сначала на встрече председателя ОВЦС митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима, а затем патриарха Алексия и временного поверенного в делах Греции в СССР Иоанниса Тзуниса. В феврале 1966 г. предстоятель Русской Церкви телеграфировал в адрес короля Греции Константина просьбу восстановить справедливость и дать возможность пополнить русские обители на Афоне русскими иноками. «Нам непонятна причина, в силу которой при наличии согласия со стороны Святейшего Вселенского Патриарха Афинагора уже на протяжении нескольких лет мы не можем получить от королевского правительства Греции разрешения на въезд наших иноков на Святую Гору и на пребывание там», — писал монаршей особе патриарх Алексий[48]. В 1966 г. состоялся ряд деловых встреч патриарха Алексия, митрополита Никодима и заместителя председателя ОВЦС епископа Зарайского Ювеналия (Пояркова) с греческими дипломатами. Целью переговоров стала попытка решить вопрос о выдаче русским монахам въездных виз в Грецию.
Наконец согласие греческих властей было получено, но прибыть на Афон и поселиться в Свято-Пантелеимоновом монастыре позволили лишь пяти монашествующим из 18. Прочим в такой возможности было отказано[49]. Но и из этих пяти иноков, бывших насельниками Псково-Печерского монастыря, один не смог воспользоваться разрешением по причине болезни, а от другого монастырское начальство было вынуждено отказаться[50]. Фактически лишь три монаха пополнили престарелую братию русского монастыря. На неудовлетворительность таким положением дел священноначалие Русской Церкви обращало внимание Фанара и греческого посольства в Москве[51]. Однако и малое число новых монахов несколько ободрило монастырскую братию. Протоиерей Дмитрий Нецветаев, обучавшийся в то время на богословском факультете Афинского университета, писал митрополиту Никодиму: «Русский монастырь, после прибытия туда наших монахов, приободрился. Теперь уж не чувствуется в нем той гнетущей запущенности и оставленности»[52].
По мнению современного церковного историка М. В. Шкаровского, постепенное смягчение позиции греческих властей в вопросе о пополнении братии Свято-Пантелеимонова монастыря стало результатом реакции международной общественности[53], а Оливье Клеман приписывает получение разрешения на прибытие славянского и румынского монашествующего пополнения упорству патриарха Афинагора[54].
По словам посла СССР в Греции Н. И. Корюкина, греческие официальные лица заявляли о том, что частичное решение вопроса о монахах может в будущем стать прецедентом для положительного отношения к аналогичным просьбам[55]. Посему в феврале 1969 г. министру иностранных дел Греции Панагиотису Пипинелису была направлена новая просьба разрешить еще четырем монашествующим Русской Церкви поселиться в Свято-Пантелеимоновом монастыре[56]. В апреле того же года аналогичная просьба адресовалась предстоятелю Константинопольской Церкви. Для поселения избирались лица из числа 18 иноков, предложенных Фанару шестью годами ранее[57]. 24 апреля 1969 г. митрополит Никодим посетил посла Греции в СССР Ангелоса Влахоса и пытался узнать о судьбе своего обращения к министру иностранных дел Греции. Однако, по словам дипломата, он не располагал какой-либо информацией ни об обращении, ни о реакции на него в Министерстве иностранных дел. Он также не ручался и за успешный исход дела[58].
Противодействие со стороны греческих властей в вопросе пополнения негреческих монастырей Афона монашествующими, препятствия, чинимые паломникам, закон правительства Греции № 124 от 14 февраля 1969 г., которым расширялись полномочия министерства иностранных дел страны и губернатора Афона в отношении Святой Горы и расположенных на ней монастырей, планы греческих властей превратить Афон в место международного туризма вызвали негативную реакцию Священного Синода Русской Церкви. Синод инициировал предложение вынести афонский вопрос на рассмотрение Всеправославного совещания[59]. Во исполнение синодального постановления патриарх Алексий 25 апреля 1969 г. обратился к премьер-министру Греции Г. Пападопулосу, Патриарху Константинопольскому Афинагору и генеральному секретарю ВСЦ Ю. К. Блейку. Копии патриарших писем были направлены руководством Совета по делам религий в Министерство иностранных дел СССР с грифом «весьма срочно»[60]. В попытке задействовать авторитет архиепископа Афинского и всея Эллады Иеронима с целью возможной отмены закона № 124/1969 патриарх Алексий 30 апреля 1969 г. писал к предстоятелю Элладской Церкви. Последующая переписка не выявила сочувствия архиепископа Иеронима в вопросе отмены закона, который, по словам греческого церковного деятеля, «хорош, ибо ничуть не нарушает Устава Святой Горы»[61]. Данная позиция не была принята священноначалием Русской Церкви[62].
Вопрос о последствиях имплементации нового греческого закона применительно к положению Свято-Пантелеимонова монастыря и его имущества вызвал озабоченность посольства СССР в Греции, изучался Советом по делам религий[63].
В результате активных действий священноначалия Русской Церкви на церковном и государственном направлениях было получено разрешение на поселение русских монахов в монастыре святого Пантелеимона. Однако Кинот утвердил трех из четырех претендентов в насельники русского монастыря[64].
Обострение отношений Русской и Константинопольской Православных Церквей вызвало назначение исполняющим обязанности игумена Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрита Авеля (Македонова) после кончины игумена русской обители схиархимандрита Илиана (Сорокина) в январе 1971 г. В ответ на уведомительную по данному поводу телеграмму местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена (Извекова) патриарх Константинопольский Афинагор направил письмо, в котором указал, что принятое в Москве решение противоречит Уставу Святой Горы и нарушает юрисдикцию Фанара над афонскими монастырями, а потому не имеет силы[65]. Патриарх Афинагор сообщал, что согласно ст. 116 Устава афонских обителей до назначения нового игумена делами обители управляет комиссия совместно с советом старейшин. Кроме того, такая формулировка как «исполняющий обязанности игумена» неизвестна на Святой Горе, а потому «неприемлема» и «непригодна»[66].
Афонская проблема имелась не только у Русской Церкви. Со сложностями сталкивалась и Болгарская Православная Церковь в отношении Зографского монастыря: прибытию молодого монашеского пополнения чинились препятствия. Священным Кинотом в марте 1965 г. в Зографский монастырь был назначен игумен румынского происхождения архимандрит Дометий (Трихенеа), ранее не имевший отношения к обители. Это назначение вызвало протест Болгарской Церкви и стало предметом переписки с Константинопольским патриархом. Предстоятель Русской Православной Церкви писал по этому поводу своему болгарскому собрату: «Такое действие Вселенской Патриархии, направленное на то, чтобы искоренить славянское влияние на Афоне и насадить греческое господство на Святой Горе, с нашей стороны заслуживает порицания и осуждения, ибо противоречит духу христианской свободы и братской любви о Христе»[67].
Московский Патриархат объединил с Болгарской Церковью усилия в борьбе за Афон. Патриарх Болгарский Кирилл (Константинов) и митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим в ходе празднования в мае 1969 г. в Софии 1100-летия преставления просветителя славян равноапостольного Кирилла уведомили патриарха Афинагора о том, что если ему не удастся решить афонский вопрос в диалоге с представителями Кинота и афинских властей, то они будут настаивать на созыве Всеправославного совещания, посвященного данной проблеме[68]. По словам патриарха Кирилла, патриарх Румынский Юстиниан поддержал предложение созвать для обсуждения афонского вопроса совещание, но не Всеправославное, а предстоятелей и представителей Православных Церквей, имеющих монастыри на Святой Горе[69].
Критическое положение славянских монастырей на Афоне побудило священноначалие Русской и Болгарской Православных Церквей в июне 1970 г. обратиться с совместным заявлением, адресованным православным и инославным церквам, а также мировой общественности[70]. Спустя три месяца Патриарший местоблюститель митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен озвучил позицию Русской Церкви, согласно которой афонский вопрос должен быть включен в повестку Всеправославного совещания[71]. С проектом соответствующего послания еще до его публикации был ознакомлен патриарх Кирилл, который выразил полную поддержку содержанию документа, его мотивировочной части, а также стилю и языку изложения[72].
Патриарх Московский и всея Руси Пимен в сопровождении московской церковной делегации по окончании мирного визита в пределы Элладской Церкви во второй половине октября 1972 г. совершил паломничество на Святую Гору Афон, где побывал в Карее, Свято-Пантелеимоновом и Иверском монастырях[73]. Это было первое посещение Афона предстоятелем Русской Церкви, имевшее большое значение для Свято-Пантелеимонова монастыря и его братии[74]. В своей речи в Протате патриарх Пимен выразил озабоченность оскудением числа братии в русской обители и надежду на то, что Священный Кинот пойдет навстречу желанию русских монахов подвизаться на Святой Горе[75]. Особенно сердечным стало общение предстоятеля Русской Церкви с иноками в Свято-Пантелеимоновом монастыре. После окончания братской трапезы патриарх Пимен сказал: «Мы прибыли сюда с великой радостью и с желанием чем-то помочь этой святой обители. Всё, что зависело от нас, мы сделали и будем делать, и будем всячески помогать»[76]. По свидетельству входившего в состав московской церковной делегации священника П. Бубуруза, церковными и государственными властями Греции гостям из Москвы было оказано внимание и гостеприимство, что не мешало государственным органам установить режим наблюдения и контроля за всеми перемещениями членов делегации, в том числе и на Святой Горе[77].
Исполняя обещание о помощи братии, патриарх Пимен в октябре 1972 г. обратился к регенту и премьер-министру Греции Г. Пападопулосу с просьбой оказать содействие в предоставлении греческими властями разрешения монашеской братии из СССР поселиться в Свято-Пантелеимоновом монастыре на Афоне. В том же месяце данная просьба адресовалась главой Московского Патриархата Г. Пападопулосу при их личной встрече в Афинах. По свидетельству советских дипломатов, регент и премьер-министр ответил: «Не было случая, чтобы я не выполнил какой-либо просьбы Церкви»[78]. Минул год, но дело так и не продвигалось. Отсутствие отклика с греческой стороны побудило предстоятелей Русской и Болгарской Православных Церквей 1 ноября 1973 г. направить в адрес господина Пападопулоса совместное обращение, в котором сообщалось о сохраняющихся трудностях в вопросе въезда на Святую Гору послушников и монахов для пополнения русского Пантелеимонова и болгарского Зографского монастырей[79]. Данное письмо было передано 12 ноября председателем ОВЦС митрополитом Тульским и Белевским Ювеналием (Поярковым) и настоятелем Болгарского подворья в Москве архимандритом Нестором (Крыстевым) послу Греции в СССР А. Деметропулосу.
Трижды — 3 апреля, 10 сентября и 12 ноября 1973 г. патриарх Пимен писал патриарху Константинопольскому Димитрию (Пападопулосу) с просьбой подтвердить данное еще патриархом Афинагором благословение на прибытие в Свято-Пантелеимонов монастырь шести монахов. «Необъяснимое молчание воспринимается нами как игнорирование наших обращений к Вашей Святыне, приносит нам огорчение и, к глубокому нашему прискорбию, способствует только ослаблению братских уз, связующих наши святые Церкви», — телеграфировал в ноябре 1973 г. Константинопольскому патриарху предстоятель Русской Церкви[80].
В чем заключалась причина «тугой» позиции греческой стороны в вопросе о прибытии на Святую Гору монахов из славянских поместных православных церквей, кем бы такая позиция ни выражалась — афинскими властями или греческими дипломатами, Фанаром или Священным Кинотом? Можно уверенно сказать: в основе противодействия лежали национальные и политические страхи. Святая Гора рассматривалась греками как вотчина, в которой нежелательно иное национальное начало. Ссылаясь на статут монашеской республики, греческая сторона отказывалась признавать национальные монастыри на Святой Горе, допуская лишь национальные черты некоторых афонских обителей. Потому и политика греческой стороны заключалась в стремлении купировать возможное усиление негреческого монашества в отдельных монастырях. Кроме того, опасались и идейного влияния со стороны монашествующих, прибывавших из стран социалистического лагеря.
Особенно остро противодействие греческой стороны было заметно в отношении русских монахов. В Греции не забыли того, что во второй половине XIX и начале XX в. русское монашеское присутствие на Святой Горе расширялось: монахи из России обживали не только Свято-Пантелеимонов монастырь, но и скиты и отдельные келии, на вновь приобретенных земельных участках возводились храмы и хозяйственные здания. Такое расширение стало возможно благодаря Адрианопольскому мирному договору 1829 г., заключенному между Петербургом и Портой по результатам Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Российским подданным разрешался свободный доступ в том числе на Святую Гору и поступление в число братии афонских монастырей. Однако со временем власти уже независимой Греции стали опасаться того, что с ростом русского монашества произойдет и рост политического влияния Российской империи. Такое опасение граничило с неблагодарностью, поскольку именно Россия сыграла важнейшую роль в достижении Грецией национального и политического суверенитета. В 60-е — начале 70-х гг. XX столетия страх греческих властей перед политическим влиянием со стороны теперь еще более чуждого советского государства заставлял принимать меры к ограничению даже монашеского присутствия из Советского Союза, несмотря на то что русские иноки относились к коммунистической идеологии не с бо́льшим сочувствием, нежели сами греческие власти.
Источник
Звонарёв С., прот. Борьба Московского Патриархата за русское монашеское присутствие на Афоне в 1960-х — начале 1970-х гг. // Церковь и время. 2024. Т. 106. С. 126–154.