«Аляска помнит Россию»: архиепископ Ситкинский и Аляскинский Алексий (Трейдер) — о приходе в православие, Афоне, психологии и служении на севере

Владыка, расскажите, пожалуйста, как Вы, американец, внук методистского пастора, пришли к православию?

Все началось, когда я был в старшей школе. Я прочитал «Братьев Карамазовых» и очень полюбил главы о старце Зосиме и Алёше. Читал и перечитывал их и, наконец, сказал себе: «Не знаю, где мне искать такое христианство, но я сделаю всё, что потребуется, чтобы оно стало моим! Если мне нужно стать русским — я стану русским. Если мне нужно стать греком — стану греком». Однако тогда рядом не было православной церкви, а я сам учился в католической школе. Я спросил нашего католического священника: «Вы рассказываете нам о Риме и папстве. А что насчет христиан, которые на Востоке? Можете рассказать о них?» Он очень рассердился и сказал, что не следует задавать такие вопросы. Поэтому я продолжал спрашивать еще больше (смеется).

Как Вы думаете, почему он так ответил?

Наверное, потому, что православие — это единственная реальная угроза для римо-католичества, и он, вероятно, почувствовал себя неуверенно, потому что не мог ответить на вопрос.

А как все складывалось дальше? Как Вы наконец попали в православную церковь, приняли монашество и оказались на Афоне?

Когда я был аспирантом на факультете религиоведения в Чикагском университете, я продолжал интересоваться православием и взял в библиотеке все книги о православии, которые смог найти (а в Чикагском университете была очень большая, семиэтажная библиотека!). Затем я нашел ближайшую ко мне православную церковь святых Петра и Павла (храм Петра и Павла в Берр-Ридж, штат Иллинойс, является приходом Православной Церкви в Американской епархии Среднего Запада. — Прим. ред.). Там мне сказали: «Когда будут рождественские каникулы, почему бы тебе не поехать в монастырь святого Тихона в Саут-Кейнане?» (Монастырь святого Тихона Задонского — ставропигиальный мужской монастырь Православной Церкви в Америке, расположенный в Саут-Кейнане, штат Пенсильвания. Первый православный монастырь в США. — Прим. ред.) Я поехал туда и больше не уезжал, пока в конце концов не отправился на Святую Гору. Я думаю, все это было продолжением того поиска, который начался, когда я читал «Братьев Карамазовых». Именно такая простая и смиренная жизнь была тем, что я искал.

Потом я учился в семинарии, поступил в монастырь, пел на клиросе, начал преподавать. Я преподавал курс по Типикону, курс по духовной жизни и курс по отцам-аскетам. Однажды к нам приехал приглашенный профессор из Салоник, который сказал: «У вас богословский склад ума. Было бы хорошо, если бы вы приехали в Грецию и получили докторскую степень!» И я поехал в Грецию.

Шесть недель я изучал греческий язык, а затем отправился на гору Афон, и так же, как это было со Свято-Тихоновским монастырем, я приехал и не хотел уезжать. Я оказался в монастыре Каракал (мужской православный монастырь в честь апостолов Петра и Павла; занимает 11-е место в иерархии афонских монастырей. — Прим. ред.), в его скромной, но очень хорошей монашеской общине.

До этого я много раз читал «Лествицу» святого Иоанна Лествичника. Там она ожила. Я видел живые примеры прямо перед собой, я чувствовал себя как в Раю! Когда я вернулся в монастырь святого Тихона, то попытался в своей келье вести такую же жизнь, какую вел в Каракале, но у меня не получалось. Поэтому я попросил благословения вернуться на Афон.

На Афоне Вы встречали настоящих подвижников — святого Ефрема Катунакского, отца Эмилиана (Вафидиса) и других. Расскажите об этих встречах, как они повлияли на Вас?

Вероятно, главное влияние оказал старец Филофей, нынешний игумен Каракала. Он был моим герондой, человеком глубокого благочестия. Когда он служил Божественную Литургию, он был как маленький ребенок, полный любви и страха одновременно. И этот опыт остался со мной навсегда. Когда меня постригали, он стоял позади, и в какой-то момент я почувствовал свет, как будто у меня за спиной солнце. Это была его христоподобная любовь!

После него — отец Эмилиан (Вафидис). Я встретил его в 1990-х, это была моя первая поездка на Афон. Тогда же я встретил старца Паисия и старца Ефрема Катунакского. Я был еще только послушником в Свято-Тихоновском монастыре, а отец Эмилиан стал говорить мне о моем будущем, что буду делать то и это. Отец Эмилиан сказал мне: «Что бы ни случилось, не теряй улыбки! Не теряй радости от того, что нашел путь, своей радости от того, что нашел Христа, потому что будет много вещей, которые будут омрачать ее». Его собственная улыбка была невероятно светлой. Когда он улыбался вам, вы чувствовали сочетание мира и любви.

Еще один человек, о котором стоит упомянуть, — Антоний, удивительно святой и смиренный епископ (преосвященнейший митрополит Сисания и Ситатисты Антоний (Компос) (1920–2005). — Прим. ред.). Перед тем как самому стать епископом, я специально приходил к его могиле помолиться. О нем ходили удивительные истории. Например, когда ему нужно было куда-то ехать, а водителя не было, он просто голосовал на дороге. Если машины не останавливались, он доставал свою панагию — и тогда люди сразу же останавливались и предлагали подвезти.

Хорошо помню, как однажды служил с ним в Каракале во время долгого бдения — а наши бдения с епископом длились порой по 13 часов. Я тогда был еще диаконом, а диаконам не положено сидеть во время службы. Когда я совсем выбился из сил, владыка обратился ко мне по-гречески:

— Мой маленький диакон, подойди сюда. Ты выглядишь уставшим.

— Я в порядке, Ваше Преосвященство, — попытался я возразить.

— Нет-нет, тебе нужно сесть, — настаивал он. — Садись здесь! — И он указал на свое место в алтаре.

— Но я не могу сидеть здесь! — испугался я.

— Я тебе приказываю. Это именно то место, где тебе сейчас следует сидеть, — ответил он.

Вы сели?

Да, я был послушным (смеется).

Спасибо за эти теплые воспоминания! Владыка, Вы также учились в Университете Салоник, где исследовали связь веры и психологии. Почему Вас заинтересовала эта тема и к каким выводам Вы пришли?

Мои исследования были продиктованы практическими нуждами. Как духовник, я стремился лучше понимать своих духовных чад. На Святой Горе я также встречал монахов, чья духовная борьба имела и психологический аспект. Мне хотелось найти способы помочь им.

Вы защитили на эту тему диссертацию, которая потом стала основой вашей книги «Древняя христианская мудрость и когнитивная психология Аарона Бека» (Ancient Christian Wisdom and Aaron Beck’s Cognitive Therapy). Почему именно когнитивная психология?

Я изучил различные психологические школы, прежде чем остановился на когнитивно-поведенческой терапии (КПТ). Хотя фрейдизм и экзистенциализм представляют определенный интерес, они слишком субъективны и абстрактны. КПТ же, с ее акцентом на реалистичное мышление, оказалась созвучной святоотеческому подходу — учению о чистоте мыслей, о добрых помыслах (как раз тогда стали выходить книги бесед старца Паисия, они стали буквально бестселлерами, и я, конечно, тоже жадно их читал). КПТ привлекла тем, что ее сложнее исказить. Она помогает человеку сначала обрести трезвый взгляд на вещи, реалистичные мысли, а затем можно уже добрые помыслы, а в конечном счете — подойти к настоящей любви и смирению, что для некоторых людей не так уж невозможно.

Сейчас две основных проблемы, с которыми сталкивается много людей, — тревога и депрессия. Но очень важно, чтобы священник держал психологию там, а богословие, духовную жизнь — здесь. Нужно быть очень, очень осторожным, чтобы не смешивать их. Нельзя превращать исповедь в терапевтический сеанс. Но можно использовать элементы психологии, чтобы лучше понимать ситуацию.

Святые отцы использовали определенные элементы и категории философии, но затем преобразовывали их. Похожим образом можно использовать определенные психологические принципы, чтобы лучше понять, что с человеком происходит.

В Евангелии мы встречаем радость и мир, которые приходят от Христа. Но иногда человеку нужна и дополнительная помощь — от другого человека.

Часто можно услышать мнение: «Укрепляй веру — и все психологические проблемы исчезнут сами». Вы согласны с этим?

Я верю, что это истина, но этого трудно достичь. Представьте человека с паранойей. Он глубоко убежден, что все вокруг ненавидят его и строят козни. Вы говорите ему: «Вам нужна крепкая вера, не слушайте эти голоса в голове». Если человек способен смиренно и послушно следовать совету духовника, отвергать эти навязчивые мысли — он может исцелиться. Но этот человек должен быть очень смиренным, должен быть готовым к послушанию, а это очень непросто.

Мы не можем не затронуть ваше служение на Аляске. На первый взгляд, это совершенно иной мир по сравнению с Грецией. Но Вы однажды сказали, что Аляска и Греция похожи. В чем же их сходство? И в чем уникальность служения на Аляске?

С одной стороны, Аляска и Греция — полные противоположности, буквально как холод и жара. Американская и греческая культуры тоже довольно разные. Когда я говорил о сходстве, я имел в виду коренные общины Аляски — юпикские, алютиикские (ноготанские) и другие. Они не космополитичны. В таких общинах все православные. Для них Церковь занимает центральное место в жизни. У них есть особая простота, гостеприимство, православные корни, которых не встретишь в нижних 48 штатах (так мы называем континентальную часть США на Аляске).

Именно в этом смысле Аляска напоминает греческие деревни: вера принимается сердцем, как дар Божий, с простотой и доверием. А в нижних 48-ми люди часто подходят к вере рационально: хотят всё осмыслить, прочитать множество книг, вступить в дискуссии. Конечно, это тоже хорошо, но порой вера может стать слишком интеллектуальной, диалектической, утратившей первоначальную сердечную теплоту и непосредственность встречи с Богом.

Насколько нам известно, на Аляске острая нехватка священников. Как Вы решаете эту проблему? Могут ли священники из других Поместных Православных Церквей служить в вашей епархии?

В моей епархии 80 приходов, но только 25 активно служащих священников (всего 35, но среди них есть очень пожилые).

Я, безусловно, приветствовал бы священников, знающих английский язык. Я с радостью пригласил бы их, особенно в самую отдаленную часть моей епархии — на Алеутские острова. Там сейчас нет ни одного священника! Эти общины совершают только службы мирянским чином, так называемые «обедницы», и если бы я смог найти для этих людей 3-4-х священников, это стало бы огромной помощью. Люди там замечательные, но им остро необходима повторная катехизация, потому что долгие годы у них не было священника, который бы наставлял их.

Но есть существенные трудности с визами и организацией. Жизнь на острове сложна: изоляция и очень высокие цены. Долететь из Анкориджа на один из этих островов может быть дороже, чем из Нью-Йорка в Москву!

Православие на Аляске имеет, если можно так выразиться, русское происхождение. Как этот «русский след» проявляется сегодня?

Прежде всего в том, что до сих пор используется церковнославянский язык, особенно в изолированных общинах. Это своего рода выражение благодарности за то, что русские миссионеры пришли к предкам тех, кто живет на Аляске. Русские не презирали местные языки, а дали им письменность (алфавит), переложили православные песнопения на эти языки. А люди Аляски, в свою очередь, перевели некоторые церковнославянские молитвы. Это было взаимное гостеприимство: «Вы проявили к нам доброту — мы отвечаем тем же». Эта традиция жива на многих островах.

Есть и другая причина. После продажи Аляски США американский чиновник-миссионер Шелдон Джексон решил «разделить» ее: Юкон — моравским братьям, Север — католикам, Юг — пресвитерианам, Алеутские острова — методистам. С федеральными деньгами хлынули миссионеры. Они преследовали коренных жителей за использование их родных языков и кириллицы, пытались систематически уничтожить местную культуру, «переплавить» их в американцев.

А русские принесли Евангелие на их языках, проявили любовь. И когда пришли американцы, безразличные к коренным жителям, стремящиеся сделать их частью американского «плавильного котла», это лишь усилило в алеутах любовь к России — как память о той первой, подлинной любви. Это похоже на боль ребенка, у которого отняли мать. Дети все равно вспоминают мать с любовью.

Я бывал на островах у самых границ с Россией. Люди там говорят: «Когда мы едем в Россию (те, кто бывал), мы чувствуем себя там гораздо комфортнее, чем в Соединенных Штатах».

А что значит Россия для Вас?

Когда я собирался в поездку, в епархиальном управлении мне сказали: «Вам так повезло — вы едете на Родину!» Именно так я себя и чувствую. Ведь это земля святого Иннокентия (Вениаминова), апостола Америки и Сибири!

Я, недостойный, стараюсь идти, насколько могу, по его стопам. Его путь — это образец для меня. Когда я впервые приехал на Аляску, первый вопрос, который мне задали местные жители, был о календаре. Они боялись, что я его изменю. Я ответил: «Будьте спокойны! То, что было благословлено при святом Иннокентии, останется благословенным и при мне. Мы будем следовать его модели». Эта модель доказала свою силу: сначала — слушать людей, затем — говорить на их языке, но главное — любить их.

Эта любовь сохранилась в памяти на многие поколения. Даже те, кто уже не говорит по-русски и мало знает о православном богословии, до сих пор передают эту любовь. Поэтому если вы спросите коренного жителя Аляски: «Какой вы веры?», он ответит: «Я — русский православный». Не просто «православный», а именно «русский православный». Уже 50 лет наша семинария учит семинаристов, мы — Православная Церковь в Америке. Почему бы не говорить просто «православный»? А они все равно говорят «русский православный» — и все из-за той любви!

Какое напутствие Вы могли бы дать студентам Московской духовной академии?

Я молюсь, чтобы вы стали добрыми пастырями, любящими Бога и смиренно служащими Ему. Будьте послушны. Послушание кажется трудным, но это путь к истинной свободе. Оно делает жизнь легкой: уже не нужно ни о чем беспокоиться! И если кто-то из вас захочет приехать на Аляску — там есть епископ, который с радостью вас примет!

Беседовала Ирина Недосекина, редактор — Мария Хорькова

Фото в тексте — Алесандр Карасёв