Мы говорили, что притчи раввинов разъясняют, а притчи Иисуса, напротив, ставят человека перед тайнами Царствия Божия (Лк. 8, 10) и направляют к нему. Но и Иисус, и раввины используют притчи в качестве дидактического приёма. Вспомним, как рабби Элазар бен Арах обращается к своему учителю раббану Иоханану бен Заккаю и пытается утешить его притчей. Но это нетипично. Обычно притчи произносит учитель, и обращены они к ученикам. Еврейское слово талмид, «ученик», встречается в Ветхом Завете всего один раз, причём в одной из самых поздних книг — 1 Пар. 25, 8. Но в Иерусалимском Талмуде слово талмид употребляется 269 раз. Подобным образом и греческое матетес, «ученик», в Септуагинте не появляется ни разу, а в Новом Завете обнаруживается 261 раз (235 — в Евангелиях и 26 — в Деяниях). Переходя от текстов Ветхого Завета к текстам Нового или к раннераввинистической литературе, мы попадаем в совершенно иную эпоху и социальную среду. Здесь главные участники событий — ученики и их наставник, учитель, рабби (этого слова мы также не найдем в Ветхом Завете). Перед нами распахиваются двери школы, вернее школ. где притча занимает особое и заметное место. Однако притчи существовали задолго до школы. Ветхозаветные примеры немногочисленны. Несмотря на это выделяют десяток текстов, которые в той или иной мере сближаются по жанру н языку с более поздними палестинскими притчами. Самая ранняя притче относится к эпохе Судей. Это «Притча о терновнике» (см. Суд. 9, 1-15).