Неплохой способ выявить такие черты нашего времени – это посмотреть на некий период в прошлом и попытаться понять, что ощущали люди в этот период. Когда я думаю о том, чем являлась религия для людей прошлого, живших тысячу и две тысячи лет назад, я понимаю, что сама постановка вопроса уже искажает поиск ответа. Задаваясь таким вопросом, мы смотрим на религию извне, с точки зрения некого бытового религиоведения, с позиции людей секулярного века, когда общество и государство как бы извлечены из религии. В современном обществе люди в большинстве случаев заходят в религиозное мышление по своему желанию, даже если они были воспитаны в религиозной семье и вся их жизнь связана с какой-то религией, вокруг них очень много мест, в прямом и переносном смысле, где влияние этого религиозного контекста не ощущается. Насколько я могу судить, у большинства людей прошлого, живших более 1000 лет назад, практически не было возможности посмотреть на религию со стороны. Они не были просто религиозными людьми, они жили в религии как в особой реальности, они были погружены в нее даже не как в воду, а как в невидимое поле, пронизывающее все и вся. Отчасти с этим, как я полагаю, связано то, что религиоведение, в современном смысле этого слова, тогда не могло возникнуть, а возникло значительно позже. В этом смысле мы можем утверждать, что одно и то же религиозное течение сейчас и тогда – на самом деле два разных течения, если смотреть на их рядовой состав и отношение их представителей к своей вере.
Если мы попытаемся представить себе, например, образ христианина через 50 или 100 лет, мы не сможем избавиться от нашего современного отношения к религии, которого тогда, вполне вероятно, не будет. Приведу произвольный пример. Предположим, что частая смена религии станет в будущем частью процесса духовного поиска и люди будут менять свою религиозную принадлежность как настроение. Если в этих условиях сохранятся современные религии, то говорить о том, что это та же самая религия, будет просто невозможно. Этот очевидно утрированный пример я привожу исключительно для иллюстрации следующей мысли: когда мы пытаемся сохранять какую-либо религию, мы не учитываем и не можем учитывать тех условий, в которых она будет существовать, а потому сохранение религии с изменением условий может привести и скорее всего приведет к совершенно иным последствиям.
Я думаю, что в этом заключается секрет будущего успеха религий: они должны либо заключать в себе такие положения, которые не позволяют религии изменяться, либо же они должны стать настолько универсальными и гибкими, что практически любое изменение внутри религии не будет приводить к ее разрушению. Например, один из способов – это стать максимально понятным и универсальным способом мышления, от которого невозможно отказаться и который легко совмещать с другими воззрениями. Христианство начинало свой путь именно как такая универсальная, понятная и близкая религия и до сих пор сохраняет эти черты. Однако времена изменились, и, на мой взгляд, христианство уже не соответствует современному стандарту понятности, который определяется запросами самого общества. Разумеется, оно все еще распространяется, но те формы, в которых существует новое христианство, меняют его до неузнаваемости. В настоящее время поэтому это одна из главных проблем для христианства – каким образом сделать христианскую идею проще, не упрощая при этом саму суть. Плохим примером в этом отношении является буддизм, который, очень быстро распространяясь, часто упрощается до неузнаваемости. С другой стороны, тенденция к упрощению и так существует, и, возможно, следует взять ее под контроль до того, как она приобретет стихийные и неконтролируемые масштабы. Главный вопрос, на который перед этим нужно ответить, что именно мы будем называть христианством – устойчивый, универсальный и гибкий способ мышления или же подверженную разрушению временем, но аутентичную мировоззренческую позицию.