Духовный опыт неправославных подвижников чаще всего объявляется прелестью — то есть бесовским наваждением, а приобретенные ими чудесные способности, как и вообще внецерковные чудеса, — демоническими трюками, удерживающими людей в их заблуждениях. Надо сказать, что Библия и святоотеческая традиция действительно дают основания для такого подхода. Иными словами, в христианской традиции утверждается существование во Вселенной неких существ, которые намного могущественней человека и при этом имеют намерение ввести нас в заблуждение, что и делают весьма успешно с целыми народами на протяжении всей истории вида Homo sapiens. С этой точки зрения подавляющее большинство человечества пребывает в той или иной степени в демоническом мороке — словно заточено в глобальную Матрицу.
Но вот какие вопросы закономерно возникают в связи с таким представлением. Если оно верно, то может ли тогда у людей вообще быть возможность как-то удостовериться в том, что весь наш опыт — и духовный, и душевно-телесный, — не является иллюзией, наведенной оными существами? Может быть, мы все до одного безвыходно живем в созданной ими Матрице, и даже кажущийся выход из нее — это тоже наваждение, сродни мнимому пробуждению от сна внутри другого сна? И какая в таком случае может существовать гарантия, что, например, Библия — это действительно Откровение Свыше, что Вселенские Соборы — инструменты Святого Духа, что опыт православных мистиков — от Бога и т.д.? Может быть, все это тоже просто часть глобальной Матрицы — то есть морок? Видя вокруг сплошное демоническое обольщение, будет логически последовательным никого и ничего не исключать из числа подозреваемых в нем. В общем, утверждение о глобальном бесовском омрачении умов оборачивается против самого себя. В принципе, вопрос о демонической Матрице можно рассматривать как частный случай корневой эпистемологической проблемы: можем ли мы быть уверены, что мир не иллюзорен и действительно познаваем? Для ее положительного решения требуется «прыжок веры». Но он становится гораздо более затруднителен при допущении того, что мир населен могущественными сеятелями массовых иллюзий.
Многие православные делают и еще одно похожее самоопровергающееся утверждение, связанное с их верой в то, что лишь в православии возможно полноценное богообщение. Они говорят: несмотря на определенную взаимную похожесть мистического опыта подвижников их конфессии и подвижников иных исповеданий, это сходство лишь внешнее, и невозможно говорить об общем божественном источнике и тех, и других экспириенсов. Однако это утверждение легко обернуть против него самого: ведь точно так же нет никаких оснований для уверенности, что все православные святые получили свой духовный опыт от Господа, а не из совершенно разных источников. Как и нет никаких гарантий, что молящиеся в одном православном храме за одним богослужением люди действительно обращаются все к одному и тому же Богу, а не к каким-то Его подменам. Опять-таки, видя вокруг сплошное демоническое обольщение, будет логически последовательным никого не исключать из числа подозреваемых в нем, включая самого себя и тех, кого по тем или иным причинам принято считать «гарантами духовной безопасности».
С точки зрения многих христиан, демоны присутствуют в нашей жизни на каждом шагу и проявляют себя в мире гораздо более явно, чем Бог. И люди фактически оказываются в их власти — вовлеченными в глобальную Матрицу — просто по факту своего появления на свет. Конечно же, происходит это по попущению Божию. А попускает Он бесам такую власть над людьми по их грехам: личным и прародительскому (первородному) — таково традиционное объяснение. Но если вдуматься, здесь получается замкнутый круг: власть бесов над нами попускается Богом по нашим грехам, а борьба с личными грехами отягощена для нас властью бесов над нами, при том что причастность/непричастность первородному греху — первопричине личных грехов — вообще не в нашей воле. И даже Искупление, совершенное Христом, для подавляющего большинства людей не изменило этой общей картины. Выходит, рождаясь в мир, мы просто становимся пассивными жертвами никак не зависящих от нас обстоятельств, которые к тому же чреваты для нас непоправимыми и трагичными вечными последствиями. В чем выгода такого взгляда на мир? Кроме всего прочего, он очень удобен для обоснования учения об «единоспасительности» той или иной религиозной группы.
Собственно, все перечисленное — характерные тупики эксклюзивизма, мировоззрения, подразумевающего некую исключительность и особую избранность той группы, к которой я принадлежу (род, народ, страна, конфессия, раса и т. д.), и, соответственно, деление людей на «свой/чужой». Подобное мировоззрение является проявлением весьма архаичной структуры сознания — конкретно-операционного ума, или «ума правила/роли», которому свойственен мифико-традиционный взгляд на мир. Религиозный эксклюзивизм — это вера в то, что какая-то институция может иметь особый доступ к Богу, закрытый для тех, кто к ней не принадлежит (для «не наших»). Этически такое убеждение немногим лучше расизма, нацизма, шовинизма, сексизма и других подобных -измов. И именно оно порождает представление о бесовской иллюзии, наведенной на весь мир, — о демонической Матрице, в плену у которой находится все человечество на протяжении всей своей истории.
Мировосприятие и мироощущение, создаваемое таким взглядом, весьма напоминает отношение к миру крайних дуалистов — гностиков и манихеев, для которых материальная Вселенная являлась творением злых сил и потому находилась в их полной власти. Да, историческое христианство держится за библейскую веру в то, что все сущее создано благим Богом и потому в своей основе «хорошо весьма» («добро зело»). Но христианские представления о том, что случилось с человеком и всем Мирозданием после их сотворения, приправленные религиозным эксклюзивизмом, дают на выходе нечто весьма напоминающее гностицизм и манихейство. При этом, как было показано выше, такая картина мира при честном додумывании ее до конца обращается против самой себя. И вряд ли с этим что-то можно поделать, не отказавшись как от эксклюзивистских представлений о монополии на Истину, богообщение и спасение, так и от вытекающего из них деления людей на «наших» и «не наших».