На днях я прочитал статью, посвященную достаточно необычной и несколько шокирующей теме крещения детей с серьезными пороками развития в исторической и современной церковной практике. Статья показалась мне достаточно актуальной, поскольку от ответа на вопрос «можно ли крестить детей с тяжелыми патологиями?» напрямую зависит понимание того, что есть человек с православной точки зрения, и что отличает его от других живых существ. Статья написана кандидатом медицинских наук, врачом-нефрологом О.И. Ярошевской. Среди написанных ею научных статей в области медицины мне попались несколько посвященных детским патологиям, из чего я сделал вывод, что она разбирается в том, о чем пишет, не понаслышке.
В начале статьи Ярошевская проводит краткий экскурс в историю споров о необходимости крещения младенцев, заключая на основании мнения Иустина Мученика, Тертуллиана и некоторых других свидетельств, что в древней церкви практика крещения младенцев не была распространена [с. 61–62]. После этого автор переходит к разбору современного богословского осмысления практики крещения младенцев в Православной церкви, справедливо отмечая, что крещение «по вере восприемника» противоречит традиционному христианскому пониманию веры как личного дара, который не может быть заменен верою другого лица, пусть и близкого родственника [с. 63–64].
Особый интерес представляют последующие рассуждения автора статьи, когда речь заходит о крещении детей с тяжелой патологией:
«Однако если в нормальном случае произнесение крещальных молитв не крещаемым, а восприемником еще можно оправдать как аванс на будущее, то максимальное расхождение смысла молитв с реальным обрядом крещения можно видеть в тех случаях, когда совершается крещение детей с тяжелой патологией, при которой крайне сомнительна надежда на обретение ими человеческого облика (курсив мой — А.М.)» [с. 64].
К сожалению, автор не поясняет, что она вкладывает в понятие «человеческий облик», однако из этой цитаты становится ясным, что дети с серьезными патологиями, по ее мнению, его лишены. Далее О.И. Ярошевская анализирует отношение к крещению детей с патологиями в практике православной и католической церквей, заключая, что Требник митр. Петра Могилы (1646 г.) находился под сильным влиянием западных требников, из которых была заимствована практика т.н. «условного крещения» — совершения таинства в сложных ситуациях, когда непонятно, есть ли необходимость в его совершении. Крестить, согласно этой практике, надлежит младенцев в том случае, если невозможно установить, живы они или мертвы («крещается, аще жив»), а также при рождении детей с настолько тяжелыми пороками, когда совершаемому обряд священнику непонятно, являются ли они человеческими существами:
«Аще чудо или див некий от жены родитися приключит, и аще образ человечий имети не будет, да не будет крещен. Аще в том недоумение будет, да крестится под тоею кондициею: Аще есть человек, крещается раб Божий имярек во имя Отца и прочая» [с. 66].
Впоследствии эта практика вызывала споры среди священнослужителей Русской Церкви. Так, автор «Настольной книги священника» С.В. Булгаков справедливо утверждает, что древняя церковь «не знала условного крещения, также как нет упоминания о нем в канонах». Далее Булгаков рекомендует «отложить крещение» ребенка с патологией «до большего развития организма», когда будет более понятно, является он человеком или нет, а не крестить условно.
Затем Ярошевская переходит к обсуждению проблемы крещения детей с отклонениями в современной церковной практике католической и православной церквей. Так, она приводит мнение спикеров Радио Ватикана, утверждающих, что ребенок с тяжелыми патологиями является человеческим существом. Говоря о практике Русской православной церкви, она справедливо отмечает, что однозначного подхода к этой проблеме в ней нет. Далее она цитирует слова священника Георгия Кочеткова, сторонником позиции которого она, по всей видимости, является:
«…[Если] младенец совсем не проявляет свойственных его возрасту адекватных человеческих реакций, то даже “страха ради смертного” нельзя крестить и его, ограничиваясь в лучшем случае (т. е. если есть реальная надежда на обретение им человеческого образа в будущем) молитвами чина 40-го дня — 1-го оглашения» [с. 68].
В заключение автор делает вывод, согласно которому предложенное свт. Петром Могилой решение крестить младенца с патологией в условной формуле ради того, чтобы похоронить его в освященной земле, «вступает в неразрешимое противоречие с духом и смыслом крещенских молитв» [с. 69]. И, хотя Ярошевская не проговаривает этой мысли совсем уж напрямую, из написанного ей ранее становится очевидным, что она:
а) не считает детей с тяжелыми патологиями носителями человеческого облика.
б) понимает крещение не как таинство, избавляющее человека от первородного греха и проклятия смерти, а как обет, приносимый человеком Богу в сознательном возрасте.
В этой рецензии я не буду касаться пункта «б» и сосредоточу все свое внимание на пункте «а». Позиция Ярошевской и цитируемого ей священника Георгия Кочеткова может показаться аморальной и несправедливой большинству современных православных читателей. Однако следует признать, что ни Ярошевская, ни Кочетков не являются ее авторами, но ее корни произрастают из самых недр православной традиции. Так, значительная часть святых отцов интерпретировала наличие образа Божьего в человеке как присутствие в нем разумной способности: «“Создадим человека по образу Нашему”, т. е. дадим ему превосходство в разуме» (Василий Великий, Беседы на Шестоднев, 10). Большинство из них считали, что разумная способность является неотъемлемой частью человеческой души (см. напр. Иоанн Дамаскин, Точное изложение Православной веры II, 12). Почти все святые отцы, высказывающиеся по этому вопросу, считали, что несформировавшийся эмбрион не является человеческим существом (подробнее см. URL: https://vk.com/wall-111677185_49918). Наконец, в самой Библии убийство нерожденного младенца не приравнивается к убийству полноценного человеческого существа (см. напр. Исх. 21:22–25).
Таким образом, мы можем утверждать, что позиция автора касательно того, что ребенок с тяжелыми пороками развития не является человеческим существом, не противоречит ни Библии, ни святым отцам, ни даже позднейшей православной церковной практике, зафиксированной в Требнике митр. Петра Могилы. С точки зрения современной православной этики эта позиция является аморальной и ее укорененность в предании не должна служить поводом для того, чтобы держаться за нее, также как не нужно держаться буквальное святоотеческое понимание небесной тверди как твердого куполообразного неба. Это же касается вопроса о нерожденных младенцах, которые также должны быть признаны людьми, вопреки мнению святых отцов, утверждавших обратное. Традиционная библейская и святоотеческая антропология должна быть пересмотрена в свете современных норм православной этики и актуальных научных данных о человеке.