Считаю, что представленный проект может нанести серьезный ущерб пастырской и миссионерской деятельности Русской Православной Церкви, в частности в диаспоре. На суд церковной общественности представлен сырой текст, содержащий множество сомнительных выводов и к тому же многочисленные стилистические погрешности (чего стоит хотя бы фраза «в исключительных случаях... могут быть допущены исключения» или словосочетание «иное светское лицо» после упоминания о священнике).

Проект документа, в явном противоречии с его заглавием, не содержит списка профессий, совместимых со священством: перечисляются, притом в произвольном порядке, только несовместимые, что придает документу ярко выраженный запретительный характер. В числе вполне совместимых со священством занятий можно было бы упомянуть, в частности, преподавание и вообще работу в образовательных, просветительских организациях, а также организациях издательского, благотворительного, паломнического характера. Святой апостол Павел, как известно, рассматривал свою трудовую деятельность по производству палаток как добровольный подвиг. Авторы же представленного документа, возможно, мало знакомые с реальными условиями пастырской деятельности в современных условиях, особенно в малочисленных приходах диаспоры, почему-то склонны рассматривать трудовую деятельность духовенства как нечто терпимое Церковью, да и то лишь в силу необходимости.

Церковь сегодня живет в стремительно меняющемся мире, который бросает ей все новые и новые вызовы, одновременно открывая новые миссионерские возможности. Для священнослужителя владение навыками, относящимися к иной профессии, может дать дополнительные возможности для проповеди, миссии и активного доброделания, к которому призывает Господь (Мф. 5, 16). Авторы документа, как кажется, об этом вообще не задумались.

Наибольшему нареканию, как это ни странно, в документе подверглись профессии, связанные либо с творчеством, либо с доброделанием. Более толерантное отношение авторы документа показывают к техническим профессиям. В частности, среди профессий, не являющихся запретными для клириков, перечисляются «работа на государственных предприятиях или в государственных учреждениях в качестве рабочих, инженеров, технических работников и подобных должностях» (стилистика документа сохранена).

Много вопросов вызывает предполагаемый запрет на врачебную деятельность для священников, имеющих медицинское образование. Мы молимся святым врачам, но при этом хотим запретить врачебную практику священникам. Что же плохого в том, чтобы врач душ был и врачом телес? Всем известен пример святителя Луки Крымского. В представленном проекте он назван исключением, которое не следует возводить в правило. Разумеется, общеобязательным правилом медицинская деятельность клирика стать не должна и не может, но примеры такого совмещения как в истории Церкви, так и в современной ее жизни столь многочисленны, что объявить их единичными случаями невозможно. Небесный покровитель святителя Луки Войно-Ясенецкого, святой евангелист Лука, был врачом, и это не стало препятствием для его апостольского служения.

Обоснованием запрета на медицинскую практику в документе становится возможность несчастного случая во время операции, который «подвергает хирурга обвинению в невольном убийстве». На мой взгляд, подобный случай не подпадает под определение «неосторожного убийства» (8-е Правило свт. Василия Великого), ведь здесь отсутствуют как намерение причинить человеку зло, так в подавляющем большинстве случаев и преступная неосторожность. Несчастный случай во время операции — это всего лишь подтверждение того, что даже самый искусный хирург является человеком, не всеведущим и не всемогущим. Кроме того, возможность несчастного случая кроется в очень многих других видах профессиональных занятий.

Не является ли принципиальный отказ священника, получившего медицинское образование, от врачебной практики нарушением апостольской заповеди: «Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (Иак. 4, 17)? И как быть священнику, который имеет медицинское образование, в случае, если кому-либо требуется неотложная помощь, а поблизости нет врача (например, если у пассажира в самолете случился сердечный приступ)? Следуя букве документа, священник-врач должен будет воздержаться от оказания помощи, поскольку в случае смерти пострадавшего он может быть обвинен в «неосторожном убийстве». При этом если он не будет вмешиваться в ситуацию и пассажир умрет, он будет свободен от обвинений.

Как тут не вспомнить начало притчи о милосердном самарянине? «Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо» (Лк. 10, 31–32). У священника и левита были свои мотивы, чтобы так поступить: если бы они коснулись этого израненного человека, а он оказался мертвым, то они, согласно ветхозаветным правилам, считались бы оскверненными. А так — прошли мимо и остались чистыми.

Обсуждаемый документ, по сути, узаконивает подобную ситуацию для священнослужителя, имеющего медицинское образование, и делает ее единственно возможной. И если святитель Лука Войно-Ясенецкий стал милосердным самарянином для сотен или тысяч людей, чьей плоти коснулся его хирургический нож и чью кровь он проливал во время операций, то обсуждаемый документ видит в этом лишь исключение из правила. Тогда непонятно, зачем он был канонизирован. К тому же наверняка не все произведенные им операции были успешны, наверняка за долгие годы его хирургической практики были и такие пациенты, которые умерли под его ножом.

Само сведение медицинской практики к пролитию крови вызывает большие сомнения. Совершенно ясно, что в медицине пролитие крови, если и совершается, то с целью спасения жизни и сохранения здоровья, а не убийства или нанесения ущерба человеку. В этом случае механическое применение правил, почерпнутых из Номоканона, производит впечатление чуждого Новому Завету Господа Иисуса Христа фарисейского буквализма.

Канонический запрет на совмещение священства с актерской профессией понятен. Однако можно ли считать обоснованным расширение понятия актерской профессии на «сценическое пение»? Следует ли включить сюда и выступления на сцене церковных хоров? Такие выступления являются распространенной и общепринятой практикой, одним из видов миссионерского служения Церкви в светском обществе. Или хор мирян на концертах выступать может, а хор духовенства не может? А как насчет иеромонаха Фотия, который получил первую премию на конкурсе «Голос» и выступает с сольными концертами? Ведь он занимается не чем иным, как сценическим пением.

Мне известен священнослужитель в одной из епархий дальнего зарубежья, являющийся профессиональным оперным певцом. Служение Церкви он совмещает со сценическим пением на протяжении всей жизни. Ему следует это запретить? Давайте тогда сначала подумаем, как нам обеспечить всех наших зарубежных клириков материальным пособием, соответствующим хотя бы прожиточному минимуму для тех стран, где они несут служение. Если же мы этого сделать не можем, давайте не будем возлагать «бремена неудобоносимые» на клириков, ревностно и нередко практически безвозмездно служащих Церкви, но при этом, по примеру апостола Павла, зарабатывающих на жизнь иной профессией.

Каковы канонические основания запрета для клириков профессионально заниматься спортом и каков критерий профессиональности такого занятия? Клирик Одесской епархии священник Виктор Кочмарь является чемпионом мира по пауэрлифтингу. Следует ли теперь запретить его в священнослужении?

Вызывают вопросы также следующий текст: «Клирикам запрещена государственная служба, предполагающая повышенные, в сравнении с общегражданскими, обязательства, например, относительно секретности, служебной тайны, которые могут вступать в конфликт интересов с исполнением пастырского долга». Вместе с тем, все военные священники, в том числе состоящие на должностях помощников командиров по работе с верующими военнослужащими, неизбежно связаны определенными обязательствами относительно секретности и сохранения служебной тайны, включающей, например, численность, а порой и место дислокации войскового подразделения. Без соблюдения таких обязательств деятельность духовенства в войсках окажется невозможной. Кроме того, требованиями сохранения служебной тайны в силу специфических обязанностей могут оказаться связаны и некоторые клирики, не состоящие на государственной службе. В чем же заключается упомянутый в документе конфликт интересов с исполнением пастырского долга?

Понятен и объясним был бы запрет на профессиональную работу в спецслужбах для священнослужителей: здесь действительно возможен конфликт интересов. Но об этом, на удивление, в тексте документа ничего не сказано.

Ветеринаром священник быть не может, а кадровым сотрудником спецслужб может?

В документе много двусмысленных формулировок, оставляющих большое пространство для толкования. Например, указывая на несовместимость священнослужения с занятием бизнесом, документ в то же время утверждает, что «клирик может владеть на правах собственности тем или иным видом непредосудительного бизнеса, непосредственно не участвуя в управлении им — например, передав дело иному светскому лицу в доверительное управление, либо передав имущество в аренду». Какой бизнес является непредосудительным? Почему владеть можно, а управлять — только через некое «иное светское лицо»?

Текст вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Не проще ли взять классификатор профессий и отметить галочками те профессии, которые допустимы для священнослужителей, и те, которые недопустимы или нежелательны? А может быть, правильнее было бы оставить в каждом конкретном случае вопрос на усмотрение правящего архиерея, которому подчиняется тот или иной клирик? Полагаю, что у наших святителей найдется достаточно мудрости, чтобы определить, исходя из всей совокупности факторов (включая материальный), какая деятельность позволительна для подведомственных им клириков, а какая предосудительна.

Может ведь оказаться, что допустимое в одном культурном контексте окажется недопустимо в другом. Не забудем о том, что наша Церковь присутствует в более чем 60 странах мира, и условия везде разные. Не думаю, что нам следует стричь всех наших клириков под одну гребенку.