Литургия как игра

Литургическая молитва

Литургическое единство

Стиль литургии

Превосходство логоса над этосом

Рассматривая понятие символа, автор указывает на две разнонаправленные силы, принимающие участие в его создании: силу разделения духовного и материального и силу, образующую между ними живую и действенную связь. Взятые по отдельности, они составляют содержание двух противоположных типов мышления, ни один из которых не может постичь символический мир литургии самостоятельно. Если, говоря словами священника Павла Флоренского, «символ есть органически живое единство изображающего и изображаемого, символизирующего и символизируемого»[1], то правильное видение этого единства находится в разумной способности связать то и другое, протянув между одним и другим единственно возможную нить. Объясняя, как символ может быть прочитан и создан, Гвардини приводит примеры из близкой ему области художественного творчества.

* * *

В литургии мы встречаемся с богатейшим миром символов и образов: сюда относятся жесты, движения, действия, облачения, священные предметы, место и время. Но как они помогают душе встретиться с Богом? Бог больше пространства; какое Ему дело до конкретного места? Бог больше времени; разве для встречи с Ним нужны указания на время, от литургических часов до литургического года? Бог прост, какое отношение имеет Он к перемещениям, обрядовым действиям и священным предметам? Пока повременим подробно рассматривать этот вопрос и спросим: если Бог есть Дух, может ли материальное иметь какое-то отношение к встрече души с Богом? Не принижает ли, не искажает ли эту встречу вмешательство материального? И если даже признать, что человек состоит из тела и души, что он не есть дух в чистом виде, и, следовательно, материальное всегда играет определенную роль в его жизни – не недостаток ли это, который следует исправить? Не цель ли это истинного богослужения – прийти к поклонению Богу «в духе и истине» (Ин. 4:24) и по крайней мере попытаться, насколько возможно, убрать из него все вещественное и материальное? Что означает для нас «материальное» как посредник в духовном восприятии и высказывании, в духовном ощущении и выражении?

Суть вопроса в том, каким образом человек переживает отношения тела и души в своем телесно-духовном «я». В одной из форм этого опыта проведена четкая граница между «духовным» и «телесным», или «физическим». Духовное представляется абсолютно самодостаточным, оно находится по ту сторону материального и никак с ним не соприкасается. Духовное и физическое ощущаются как два различных порядка, находящиеся рядом и вступающие в контакт, который кажется скорее перемещением от одного к другому, чем взаимодействием. Концепция внешнего мира выведена здесь из лейбницевской теории монад, а концепция души – из учения психо-физического параллелизма[2].

Очевидно, что эта точка зрения придает отношениям физического и духовного более или менее случайный характер. Последнее связано с первым и нуждается в нем, но для жизни души телесное не имеет никакого значения; кажется, что материальное просто сдерживает или искажает действие духа. То, чего человек ищет: истины, нравственного порыва, Бога, и божественного, – он хочет достичь только духовными средствами. И даже если ему понятно, что ничего не получится, он все же старается приблизиться к чистой духовности. Материальное для него – примесь, врожденное несовершенство, от которого нужно избавиться. В крайнем случае, ему можно придать какую-то внешнюю значимость, увидеть в нем средство объяснения духовного, использовать как пример или аллегорию; и все же оно всегда остается вынужденной уступкой. Такой человек считает материальное неподходящим для выражения своей внутренней жизни. Он не испытывает нужду в видимых средствах; духовное для него либо самодостаточно, либо выражается в нравственном поступке или произносимом слове. Такой человек сталкивается в литургии с большими трудностями. Он склоняется к такой форме духовного благочестия, которое отстраняет все материальное, и старается выразить внутреннее как можно проще и безыскуснее. Наиболее «духовным» средством передачи внутреннего состояния он считает слово.

Но есть и другой, противоположный ему тип мышления, в котором духовное и материальное проникают друг в друга так тесно, что почти сливаются. Если в первом типе мышления области духовного и физического разграничены, второй стремится их объединить. Душа для него – внутреннее продолжение тела, а тело – внешняя оболочка, концентрат духа, чувственно воспринимаемый дух. Все внутреннее сразу же переходит во внешние состояния или движения; все внешнее воспринимается также как нечто духовное. Это единое ощущение тела и души расширяет сферу индивидуального, включая в него внешние вещи и события. Кажется, что предметы, одежда, общественные институты, природные явления и даже сама Вселенная – все это передает какие-то душевные состояния, желания, стремления и сомнения.

На первый взгляд кажется, что из двух типов мышления второй стоит ближе к литургии. В нем лучше ощущается выразительная сила литургических движений и действий, легко позволяется использовать их в качестве выражения внутренней жизни. Однако и в этом случае, когда дело касается литургии, возникают трудности. Если кажется, что материальное и духовное легко переходят друг в друга, трудно связать откровение какой-то одной души с конкретными выразительными средствами и придерживаться формул и действий, которые те предполагают. Внутренняя жизнь воспринимается как непрерывное, постоянно меняющееся течение. Она не позволяет создать точных и ясных выразительных форм, потому что между духовным и телесным нет нужной дистанции. С таким же трудом выявляется содержание выразительных форм: их интерпретация меняется каждый раз, в зависимости от обстоятельств[3].

Иными словами, несмотря на признание близости духовного и материального, второму типу мышления не хватает способности соотнести конкретные внешние формы с конкретным внутренним содержанием – которые, сливаясь, могут выражать не только внутренний мир души, но и внешний, чуждый дух. В этом случае в искусстве создания символа отсутствует сущностный элемент. Люди первого типа не могут подойти к символу, потому что духовное и телесное у них не состоит в живой, непосредственной связи. Они способны провести между ними разделительную черту, но делают это так, что теряется всякое чувство их единства. У людей второго типа мышления это чувство есть. Внутреннее перетекает у них непосредственно во внешнее, но теряется ощущение различия, дистанции. И чувство связи, и сила различения равно принадлежат друг другу, и оба необходимы для создания символа.

Символ возникает там, где внутреннее и духовное находит выражение во внешнем и материальном. Нельзя говорить о символе там, где духовный элемент присоединен к материальному путем соглашения, как, например, в понятии «справедливости», которое аллегорически связано с образом весов. Внутреннее должно само перейти во внешнее, это закон жизни. Тело – естественный отпечаток души, становящийся образ ее незримого движения. Признак символа – его ограниченность, неспособность формы передавать какое-то дополнительное внутреннее содержание. Он должен говорить на ясном, определенном языке и, при соблюдении необходимых условий, пониматься всеми и всегда. Подлинный символ возникает из естественного выражения истинного и конкретного духовного состояния. В то же время, подобно произведению искусства, он поднимается над областью «особенного», не только передавая состояние души в какой-то момент, но говоря о жизни и душе в общем.

Будучи созданным, символ получает универсальное употребление, становится общепонятным и общезначимым. В символе достигается гармоничный союз описанных выше типов душевного устройства. Духовное и телесное находится во взаимном согласии. Душа контролирует каждое движение в построении символа, отбирает и анализирует, измеряет и взвешивает, наблюдая за тем, чтобы духовное содержание получило соответствующее ему выражение. Чем совершеннее перелито духовное содержание в материальную форму, тем выше ценность создаваемого символа и тем больше он достоин своего имени, потому что в таком случае он теряет связь с породившим его случаем и приобретает универсальное значение. Чем больше глубина жизни, из которой происходит символ, тем больше в нем ясности и силы убеждения.

Эта способность построения символа хорошо проявила себя в создании законов общественной жизни. К ним относятся, например, формы проявления уважения или участия, в которых обнаруживается содержание процессов общественной и политической жизни. А еще – и в этой связи символ наиболее значим – некоторые жесты передают духовный смысл: например, когда человек, захваченный каким-то чувством, преклоняет колени, соединяет или складывает вниз ладони, простирает руки, ударяет себя в грудь, приносит что-либо как дар и т. д. Развиваясь и объединяясь, эти элементы образуют разнообразные обрядовые жесты, такие как целование мира или благословение. Некоторые понятия выражаются соответствующими движениями: так, например, вера в таинство отпущения грехов передается крестным знамением. В результате создается богослужебное действие, которое вмещает в себя богатейшее духовное содержание – такое, например, как принесение жертвы. Когда описанное выше самоощущение распространяется на предметы, находящиеся за пределами личного пространства, материальное становится символом. Вещественные объекты подкрепляют выразительную силу тела и его движений, в то же самое время являясь продолжением тела за пределами его естественных границ. Так, дары на богослужении приносятся не руками, но на особой тарели. Плоскость подчеркивает выразительное действие ладони; возникает широкая, устремленная вверх и раскрывающаяся навстречу Богу поверхность, поднимающаяся над линией руки. Облака кадильного дыма усиливают чувство обращенности к небу, которое можно увидеть на лицах молящихся. Свеча с ее стройной, парящей, конусообразной колонной, постепенно уменьшающейся в размерах, выражает идею чистой жертвы, которую приносит благородная душа.

В строительстве символа принимают участие оба упомянутых ранее типа душевного склада. Один, с его ощущением родства физического и духовного, предлагает материал, первое условие для создания символа. Другой, с его способностью различения, с его чувством дистанции, приносит в символ прозрачность и форму. В литургии оба они встречаются с характерными для них трудностями. Но поскольку оба участвуют в создании символа, все трудности разрешаются, если верующий убежден, по крайней мере, в обязательной силе литургии. Люди первого типа должны отказаться от своей чрезмерной «духовности», признать родство между духовным и материальным и открыть для себя богатство литургического символизма. Им нужно оставить свою сдержанность и утонченность, которые не дают им видеть духовное в материальном, и принять последнее как средство откровения. Это обогатит их чувства, придаст им необходимую теплоту.

Люди второго склада должны пытаться умерить безграничность своих чувств, связать неопределенное и изменяющееся с четкими формами. Важно, чтобы они поняли: литургия абсолютно свободна от всякой подчиненности материи[4], а все природные элементы в литургии (см. сказанное выше о ее стиле) существуют только в виде обрядовых форм. Для людей этого типа символическое содержание литургии становится школой умеренности и самообладания.

Только тот, кто разделяет преданность литургии, понимает, какое значение придается в ней движениям тела, обрядовым действиям и материальным объектам. В них есть огромный выразительный потенциал, позволяющий получить уникальный духовный опыт. Все это делает истину сильнее и убедительнее, чем может сделать обычное слово. В литургии есть освобождающее действие, в котором внутренняя жизнь выражает себя лучше и полнее, чем слово, произнесенное человеческим языком.

[1] Флоренский П.А. Богословские труды: 1902–1909. М., 2018. С. 111.

[2] Психо-физический параллелизм – дуалистическое решение проблемы отношения сознания и тела, согласно которому процессы, происходящие в мышлении и бытии (психические и физические процессы), строго соответствуют друг другу и во времени, и в содержании, но совершенно не взаимодействуют между собой (Прим. пер.).

[3] Отсюда желание таких людей покинуть Церковь, с ее ясными и непротиворечивыми формулами, и обратиться к природе, чтобы искать выход для своих неясных, изменяющихся эмоций, и найти в ней подходящий для себя стимул.

[4] Так же, например, как в природных культах, которые происходят из леса, моря и т. д. Литургия, напротив, создается исключительно человеческими руками. Было бы интересно провести исследование о том, как вещи, формы и звуки природы получили место в культуре благодаря литургии.

Источник: Богослов.Ru

Символизм литургии