Этот увидевший свет в 2019 году фильм надо бы рассматривать в связке с другой картиной, вышедшей на год ранее, тоже польской работой и тоже крайне жесткой и напряженной в своей проблематике. Однако «Клир», который рассматривает в основном проблемы католического духовенства Польши, интересен мне гораздо меньше, хотя бы потому что по замыслу он гораздо более локальный, не такой универсальный в своей центральной идее. Но вот что объединяет оба фильма – это честность взгляда.

Акира Куросава однажды так описывал главную, как ему казалось, особенность Ф.М. Достоевского: «Он смотрит на страдание, и взгляд его полон любви, он смотрит и не отворачивается, хотя другие бы давно отвернулись на его месте». Мне кажется, Куросава прав. Нам может искренне не нравиться, к примеру, «Груз-200» Алексея Балабанова, но человек не должен пасовать перед ужасами реальности – или мы дадим ей бой, или так и будем таскать этот «груз» отложенных ответов, замыленных смыслов, заштукатуренной пустоты. Польша, в отличие от более респектабельной Европы, страна по-прежнему набожная, и поэтому именно там может появиться такой фильм, как «Тело Христово». Скажем, в Германии или Франции представить такой кинонарратив сегодня уже невозможно. (Буду рад ошибиться.) Я подчеркну, что «Тело Христово» – это никакой не артхаус, в нем нет оригинальничанья, это вполне классическая история, рассказанная по всем законам жанра. Из ближайших аналогий в нашем кинематографе первое, что приходит в голову, – «Граффити» Игоря Апасяна. Это тоже провинциальная драма, однако лишенная религиозного контекста, а оттого и подлинной глубины, хотя, безусловно, картина блестящая. Так вот, религиозность поляков, их неравнодушие рождает такие невероятные в своей достоверности рефлексии на трагедию пустоты, на утрату смыслов, ценностей. Фильм «Тело Христово» мне особенно дорог, он уже не просто польский и для поляков, но и для меня тоже. Попытаюсь как-то собрать все свои впечатления вместе и поразмышлять над этой замечательной картиной.

Сразу должен сказать, что это никакая не реклама фильма. Более того, я вообще не рекомендую этот фильм к домашнему просмотру. Особенно людям, склонным к борьбе за «чистоту нравов», фильм строго противопоказан, поберегите психику в наше и так неспокойное время. Я серьезно, в картине немало, так скажем, натурализма и сцен дикой жестокости, которая свойственна только юности, иногда даже мне невольно приходилось отводить глаза от экрана. Однако важно, что снято это без смакования, без эстетизации, не для перцу, как это любят делать некоторые модные киноделы, но как раз с той любовью в глазах смотрящего, о которой говорил Куросава.

Кому бы я порекомендовал этот фильм? Прежде всего молодым священникам, особенно если те несут послушания в тюрьмах, колониях, общаются с трудными подростками. И дело здесь далеко не только в каких-то навыках, педагогических или пастырских, которые фильмы могут предложить или не предложить. А дело здесь прежде всего в самоидентификации. Молодой Бартош Беленя, 1992 года рождения, так похожий на юного Рудгера Хауэра, с пронзительными, ясными и прожигающими насквозь глазами, блестяще передал боль, неприкаянность и красоту – я подчеркну – моего поколения. Я родился в 1991 году, моя жена – в начале 1992 года. Я священник, она художник и иконописец. Кто мы? Почему мы пришли и почему остались в Церкви? А не случайно ли здесь наше присутствие? Все актуальнее среди молодого и в особенности городского духовенства становится так называемое «выгорание», «перегорание» и т. д. Вот вам, мои собратья, особенно стоит обратить внимание на фильм. Возможно, после просмотра наши с вами проблемы покажутся не такими уж и значительными, а может быть, в нас проснется благодарность Богу за то служение, которое Он нам, грешным, доверил.

Есть и другая проблема среди моих собратьев. Назовем это «доморощенность». Мне, например, повезло видеть жизнь с разных сторон, а не только с приходской колокольни, и мне понятнее нужды людей, да и сами люди мне понятнее. Но я знаю массу священников, которые с младых ногтей, так сказать, поступили в семинарии и стали священниками. Может быть, именно эти священники и «выгорают», потому что оказались совершенно не готовы ни к семейной жизни, ни к реальной приходской? Бессмысленно утверждать, что таких проблем у нас нет. Если кто-то будет возражать, то это отрицание очевидного, с чем я знаком не понаслышке. Есть в герое фильма и другая очень важная вещь, которая важна для меня и, думаю, для многих моих собратьев, но об этом скажем позже.

По сюжету Даниэль – юный уголовник. Его прошлое осталось за кадром, однако его нетрудно представить. В самом начале перед нами предстает настоящий ад, в котором живут подростки, ад, который они создают сами только по одной причине, – потому что они никому по-настоящему не нужны. Даниэль хотел бы иной жизни. Ему нравится священник, который общается с ними в колонии, он хотел бы поступить в семинарию, однако отец Томаш говорит, что ни в одну семинарию не возьмут с судимостью. И если Савл имел возможность покаяться и стать апостолом Павлом, то сегодня это невозможно, и единственный путь для 20-летнего парня – лесопилка на другом конце страны, на которой работают такие же уголовники, как он, и живут все в том же аду. Жизнь Даниэля загублена на корню, у него уже нет пропуска в «нормальную жизнь», но трагедия здесь в том, что он не может заниматься тем, чем хочет, к чему, как он чувствует и как выясняется потом, он призван.

Эту проблему я сегодня тоже повсеместно вижу вокруг себя, среди своих друзей, знакомых ближних и дальних. Моего друга детства, человека с актерской харизмой, отговорили поступать в «Щуку». Вместо этого он пошел работать на железную дорогу, иначе «чем ты себе на жизнь-то будешь зарабатывать?». Он работает там уже 10 лет и горько пьет. Да сколько таких примеров! Таксующие музыканты, слесарящие художники, сидящие в пыльных удушливых офисах скульпторы и поэты. Еще бы им не пить и не страдать! В этом мире им нет места, жизни этих людей сломаны только потому, что они не могут реализовать Богом данные таланты, дары. Но у них хотя бы есть надежда когда-нибудь, в перерывах между рутиной заняться любимым делом. У юного Даниэля нет и этого. Приехав на лесопилку, он стоит на дороге в мучительной нерешительности. И вдруг он слышит звон колокола и видит вдалеке церковь.

Дальше разворачивается нехитрый сюжет, который с легкостью можно было бы превратить в комедийный, однако история серьезная и трагичная. Сам не зная почему, Даниэль представляется молодым священником, а местный ксендз, который в силу старости отбывает в город на лечение, просит его подменить. Очень важно здесь то, что Даниэль представляется отцом Томашем, то есть называет имя того самого священника из колонии, которого он уважал и любил. Вся история разворачивается вокруг этого фарса, вокруг нескольких дней служения этого ненастоящего священника. И вот здесь начинается интересное. Уже с первого дня оказывается, что юный Даниэль – действительно настоящий, неслучайный пастырь, человек с призванием.

Некоторые вещи хочется буквально процитировать. Вот его первая исповедь. Приходит женщина и начинает каяться:

– Дорогой отец, я согрешила. Мой 12-летний сын курит, и однажды я не сдержалась и ударила его за это.

– А я знаю прекрасный проверенный способ от курения. Купите ему сами сигарет, обязательно крепких, и заставьте выкурить всю пачку. Он перестанет.

– Как я могу сама покупать своему сыну сигареты?

– Но ведь вы же курите.

– Я? Я не курю!

– Но от вас же пахнет.

– Ну, это же не считается, это я так, иногда…

– А сына вы тоже бьете иногда или постоянно?

– Я…

– Вот ваше покаяние: просто побудьте с сыном, погуляйте с ним, покатайтесь на велосипедах или еще что-то.

Лично у меня (со мной могут не согласиться) этот диалог вызвал полное одобрение. Я и сам так исповедую. На меня могут напасть менторы (да и нападают в приходской жизни), однако должен ли я на исповеди скорее следовать Евангелию, живому опыту и просто здравому смыслу или следует подчиниться правилу и форме? Это один из конфликтов, который возникнет за непродолжительное время службы псевдосвященника Томаша. Большинству людей новый пастор приходится по душе, и они живо отзываются на его проповедь, на его искренность и непосредственность. Однако староста (женщина) и ряд прихожан недовольны молодым священником и его методами.

Есть в фильме еще одна важная сюжетная арка. В небольшом поселке, в котором и происходит все действие, некоторое время назад случилась авария – автомобиль с группой подростков внутри врезался в грузовик, который вел мужчина. Перед церковью на стенде висят фотографии молодых погибших, туда носят цветы и читают молитвы. Фотографии мужчины, который ехал на грузовике, нет, официальная версия гласит, что мужчина был пьян и именно он сбил подростков. Вдову засыпают гневными письмами, на ее доме пишут ругательства, а мужчина, как выясняется, до сих пор не похоронен, урна с его прахом стоит в доме вдовы. В попытке решить эту проблему юный пастор настраивает против себя практически всех, как молодежь, так и стариков. Однако несмотря ни на что, даже на угрозы мэра поселка и хозяина лесопилки, он хоронит прах погибшего мужчины. В той самой аварии нет ничего случайного. Более того, это один из главных образов картины. Даниэль вскоре выясняет, что виноваты именно подростки, – он находит видеозапись, сделанную ими перед поездкой. Пьяными были именно подростки, а материалы дела подтасовали и свалили все на мужчину. Однако позже жена погибшего расскажет, что и она виновата в произошедшем. Накануне они поругались, она не пускала мужа в дом, и тот грозился сделать что-нибудь непоправимое, если та его не впустит, однако она его так и не впустила. Таким образом, Даниэль понимает, что в проблеме отцов и детей нет правых и виноватых, виноваты все, и необходимо не просто перемирие, а примирение. Эта история – всего лишь иллюстрация глобальной проблемы.

Конечно, новый пастор возмутил весь поселок своими поступками, своим видением того, что такое Евангелие, что такое служение Богу и людям. Однако позже все поймут, что в их жизни, хоть и недолго, был настоящий пастырь, был Христос, которого они ранее неизбежно выдавили из своей среды, изгнали и предали поруганию. Даниэль – как меч, который принес в мир Христос, он рассек, разрушил эту уютную, сонную, респектабельную религиозность, он вольно или невольно всех побудил к тому, чтобы заглянуть в себя, разобраться в себе, не бояться принять вызов, не бояться настоящей жизни.

Заканчивается история тем, что в поселок приезжает настоящий отец Томаш, тот самый священник из колонии. Реакция его странная. С одной стороны, он не устраивает публичную порку и дает возможность Даниэлю без позора покинуть приход, как бы прикрывая его, принимая его игру, а с другой стороны, он возмущен его поступком. Важны его слова перед последней мессой, очень жестокие слова: «Запомни – тебя здесь не было. Повтори – “меня здесь не было”». Кадр, в котором Даниэль с трудом повторяет эти слова, даже у меня вызвал скупую мужскую слезу.

В этой фразе весь фильм. И вот о чем я хотел сказать еще в самом начале. Что меня привлекает в герое фильма, вызывает симпатию и сопереживание? А не было ли ни у кого из нас, то есть у священников, чувства, что мы тут оказались случайно, что мы абсолютно недостойны того служения, которым наделил нас, грешных, Господь? Не было ли у нас ощущения, что все наше служение – это ношение маски, выполнение социальной функции, определенной роли? Я глубоко убежден, что священник должен, не может не чувствовать этого противоречия внутри себя. Самое страшное, что может произойти со священником, – это не «перегорание», а отождествление себя с той социальной функцией, которая накладывается на тебя саном, приходом, твоими приходскими обязанностями. Это когда ты уже священник – и больше ничего. Однако в православии священство мыслится именно как функция, которой община во главе с епископом наделяет человека. Именно поэтому в православии и возможно лишение сана (снятие функции священства), у нас ведь нет католического представления о «несмываемости таинства». И что может быть страшнее для священника, когда он сросся, отождествился со своей функцией, когда он только функционер и больше ничего? «Тело Христово» – это фильм, который может напомнить об этом противоречии, который может что-то разъяснить нам. Подросток, нарядившийся в священника, играл священника – как играл, например, в священника Афанасий Великий, но его игра выглядела убедительнее, чем служение многих из нас, не играющих.

«Тело Христово» (реж. Ян Комаса)