Накануне революции 1917 г. система духовного образования в России включала в себя 4 духовных академии, 57 духовных семинарий, а также 185 духовных училищ.
С установлением советской власти условия деятельности духовных образовательных организаций изменились. Декрет от 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» запретил «преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях», но в постановлении Народного комиссариата юстиции от 24 августа того же года разрешалось преподавание религиозных вероучений в «специально богословских» учреждениях. В 1918 г. в Московской духовной академии прошел последний набор абитуриентов, но в 1919 г. занятия прекратились, хотя отдельные профессора продолжали заниматься со студентами по домам и готовили к защите курсовые сочинения вплоть до 1922 г.
Православная Народная академия богословских наук, организованная 24 июля 1918 г. по благословению Патриарха Тихона и возглавлявшаяся ректором протоиереем Н. Боголюбским, просуществовала примерно до 1921 г. В ее работе приняли участие многие ученые (И. М. Громогласов, Н. Д. Кузнецов и др.), а число студентов достигало 225. В Петрограде академия была закрыта в 1918 г. В Киеве советская власть окончательно установилась только в 1919 г., и КДА просуществовала до конца 1920 г. Последний ректор КДА епископ Василий (Богдашевский) в октябре 1920 г. писал о скором закрытии академии. Долго сопротивлялись закрытию в КазДА. В 1917 г. в здании академии размещались войска и госпиталь, но преподаватели продолжали занятия до 1920 г.
Таким образом, духовное образование в СССР в 1920-е годы было практически уничтожено. Возрождение началось только в 1943 г.
От правительства СССР, конечно, не было скрыто, что в самом начале Великой Отечественной войны Русская Православная Церковь устами Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) призвала всех православных встать на защиту Родины, вселяя в сердца верующих уверенность в победе. «Господь нам дарует Победу!» — такими словами заканчивается послание «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», составленное митрополитом Сергием в первые дни войны.
Важнейшим направлением деятельности Московской Патриархии в те годы было духовное противостояние фашизму, патриотическое воодушевление народа на борьбу с врагом и сбор средств на нужды фронта.
За первые два года войны митрополит Сергий написал свыше 20 воззваний (в том числе и о сборе пожертвований в фонд обороны и помощи Красной армии, а также на сооружение танковой колонны имени Димитрия Донского[1]), каждое из которых находило живой отклик в сердцах верующих. «Соорудим колонну имени Димитрия Донского, — писал митрополит Сергий в письме епископу Григорию 4 января 1943 г., — и пошлем ее на фронт, как преподобный Сергий Радонежский послал на Куликовский бой Ослябю и Пересвета...» (письмо митрополита Сергия епископу Григорию от 4 января 1943 г.)[2].
5 января 1943 г. от митрополита Сергия И. В. Сталину была направлена телеграмма о пожертвованиях духовенства на постройку танковой колонны имени Димитрия Донского: «Сердечно приветствую Вас от имени Православной Русской Церкви. Молитвенно желаю в Новом году Вам здравия и успеха во всех Ваших начинаниях на благо вверенной Вам родной страны. Нашим особым посланием приглашаю духовенство, верующих жертвовать на постройку колонны танков имени Дмитрия Донского. Для начала Патриархия вносит 100 тысяч рублей, Елоховский кафедральный собор в Москве — 300 тысяч, настоятель собора Колчицкий Николай Федорович — 100 тысяч. Просим в Госбанке открыть специальный счет. Да завершится победой над темными силами фашизма общенародный подвиг, Вами возглавляемый. Патриарший местоблюститель Сергий, митрополит Московский. Ульяновск»[3].
В ответной телеграмме И. В. Сталин поблагодарил русское духовенство за помощь в постройке танковой колонны: «Прошу передать православному русскому духовенству и верующим мой привет и благодарность Красной Армии за заботу о бронетанковых силах Красной Армии. Указание об открытии специального счета в Госбанке дано. И. Сталин»[4].
Вклад Церкви в дело победы был значительным. На собранные Русской Церковью средства было изготовлено 40 танков Т-34 и создана эскадрилья самолетов имени Александра Невского. Верующие передали в фонд обороны страны более 300 миллионов рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов.
Исторически сложилось, что перелом в ходе Великой Отечественной войны совпал с первой победой Русской Православной Церкви в деле возрождения церковной жизни в целом и духовного образования в частности.
Практически сразу после коренного перелома в ходе войны — битвы на Курской дуге[5] (длилась с 5 июля по 23 августа 1943 г.), — с сентября 1943 г. начались первые изменения в отношениях государства и Церкви. Отправной точкой можно считать историческую встречу И. В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), которая состоялась в Кремле 4 сентября 1943 г.
В начале разговора Сталин отметил значительный вклад Церкви в патриотическую деятельность в период войны, затем иерархи рассказали о насущных проблемах Церкви. В числе других проблем была отмечена острая нехватка священнических кадров. Для решения задачи митрополит Сергий предложил создать два вида духовных учебных заведений: богословский институт и богословско-пастырские курсы. Сталину, по-видимому, не очень понравились эти названия, и он предложил сразу открыть духовные академии и семинарии. Как пишет об этом О. Ю. Васильева, для Сталина в них «не было показной солидности представительства Русской Православной Церкви»[6]. Следует отметить, что Сталин сам хорошо знал дореволюционную систему духовного образования, поскольку проучился в духовных школах около 11 лет: в Горийском духовном училище и в Тифлисской духовной семинарии[7]. Однако митрополит Сергий возразил: «...у молодежи не сформировано нужное мировоззрение для такого образования»[8]. Возможно, были и другие причины, о которых митрополит умолчал, потому что они и так были всем понятны: светские названия «институт» и «курсы» по сравнению с чисто церковными «академия» и «семинария» для советской системы образования были нейтральными. Сталин, видимо, не стал настаивать, и было принято решение об открытии богословского института и курсов.
8 сентября 1943 г., в день освобождения Донецка (Сталино), новоизбранный Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский) предложил поручить разработку Положения о духовных школах тогда еще архиепископу Саратовскому Григорию (Чукову). Последний имел большой богословски-педагогический опыт работы в подобных заведениях: с 1920 по 1928 гг., за исключением более полутора лет, проведенных под арестом и следствием (с 30 мая 1922 г. по 30 ноября 1923 г.), протоиерей Николай Чуков занимал должности ректора Петроградского богословского института, заведующего богословскими курсами Центрального городского района Ленинграда, ректора Высших богословских курсов. В последней должности он оставался до закрытия курсов 31 июля 1928 г.[9]
Уже 1 октября 1943 г. владыка Григорий «представил обширный доклад “Об организации богословских школ”, получивший одобрение Патриарха и Священного Синода. К докладу были приложены тщательно разработанные “Положение о Богословско-пастырских курсах” и “Положение о Богословском институте” с учебными планами, с предварительным расчетом расходов на их содержание. В дальнейшем они стали основой “Положения об академиях и семинариях”»[10]. В соответствии с представленным владыкой Григорием проектом предполагалось учредить Православный богословский институт в Москве и сеть богословско-пастырских курсов в крупных епархиях.
В октябре Патриарх Сергий представил в Совет по делам Русской Православной Церкви «для согласования» Положение о Богословском институте и богословско-пастырских курсах и учебную программу, разработанные архиепископом Григорием. 29 октября 1943 г. вопрос о духовных школах обсуждался на встрече Патриарха Сергия с председателем Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карповым. Было решено:
«1. Определить количество мест для 1-го курса института в Москве — 30 человек и для 1-го года обучения на богословско-пастырских курсах до 25 человек.
2. По заявлению Патриарха, обучаться на курсах и в институте будут лица православного вероисповедания из мирян (верующих) не моложе 18 лет, только мужчины, которые будут приниматься по заявлениям и последующему отбору. Духовенство также может быть принято, но не предполагается, что такие желающие будут.
3. Считать необходимым дополнить программу обучения 1-го года в институте и на курсах кафедрой по изучению Конституции СССР и соответствующих руководящих указаний, относящихся к деятельности Русской Православной Церкви.
4. Расчет на 2 тыс. кв. м площади был установлен, исходя, предположительно, что институт и курсы будут в одном здании, будут для большинства студентов и слушателей общежития, а также квартиры для администрации и служащих. При проживании администрации и персонала на частных квартирах и при ограничении мест для 1-го курса в пределах 25 человек (на курсах) и 30 человек в институте можно размер площади считать достаточным и в пределах 1–1,5 тыс. кв. м. Патриарх внес предложение о желательности предварительного осмотра зданий, ранее занимаемых бывшими духовными учебными заведениями, и выяснения возможности их получения в распоряжение Патриархии, а именно здания бывших женских епархиальных училищ в Харитоновском переулке и на Ордынке или какого-либо другого здания. Также проверить возможность организации института или курсов на территории бывшего Новодевичьего монастыря.
5. Считать возможным организацию общежития только для студентов и слушателей иногородних и прибывающих из области.
6. В текущем году богословско-пастырские курсы организовать только в Москве, хотя предположения делались епархиальными архиереями и в других городах, как, например, в Казани»[11].
Во второй половине октября 1943 г. Священный Синод принял решение о создании Православного богословского института в Москве и богословско-пастырских курсов по епархиям[12], а архиепископ Григорий опубликовал программу новых богословских школ. Она предполагала следующее: «Предметы изучения в той и другой школе указаны в “Положениях”; в богословско–пастырских курсах — применительно к программам бывших духовных семинарий, в Православном Богословском институте — применительно к программам бывших духовных академий со включением и некоторых новых предметов (агиологии, истории русской религиозной мысли, аскетики, истории религии) и с более практическим уклоном всего характера преподавания… В Богословском институте будут изучаться:
- Священное Писание Ветхого и Нового Завета, патристика;
- история христианской Церкви Вселенской и Русской с агиологией и историей русской религиозной мысли;
- введение в круг богословских наук;
- богословие: догматическое, нравственное с аскетикой, сравнительное и пастырское;
- история религии с христианской апологетикой; история и разбор русского сектантства и раскола;
- каноническое право и Конституция СССР;
- литургика с историей христианского искусства;
- церковное проповедничество и научение истинам веры;
- христианская гимнология: чтение богослужебных книг на церковнославянском языке и церковное пение;
- древние языки: чтение греческого текста Священного Писания и сочинений Святых отцов Церкви на греческом и латинском языках; древнееврейский язык;
- чтение избранных мест Библии;
- чтение иностранной богословской, апологетической и полемической литературы (католической, протестантской, англиканской).
На богословско-пастырских курсах будут преподаваться:
- библейская история;
- чтение и объяснение избранных мест из Священного Писания Ветхого и Нового Завета;
- православный катехизис и православное веро- и нравоучение;
- история христианской Церкви – общая и русская;
- христианская апологетика;
- сектоведение и расколоведение;
- практическое руководство для пастырей Церкви;
- Конституция СССР;
- литургика;
- церковное проповедничество;
- церковно-славянский язык; церковное пение с регентованием»[13].
28 ноября 1943 г., в день открытия Тегеранской конференции, Совнарком принял постановление №1324 об утверждении предложения Совета по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР «о разрешении открытия в г. Москве Православного Богословского института и богословско-пастырских курсов»[14]. Это была первая значимая победа Церкви на пути возрождения духовного образования.
Однако радость омрачалась тотальным контролем Совета по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР, из-за чего, в частности, невозможно было проводить самостоятельную кадровую политику и многое другое.
По мнению Совета по делам Русской Православной Церкви, руководить духовным образованием — направлением церковного развития, способным оказывать большое идеологическое влияние, — должны были люди, безусловно верные советской власти, доказавшие свою верность сотрудничеством с НКВД, как правило, бывшие обновленцы. Поэтому Совет и рекомендовал в качестве проректора института и руководителя богословских курсов С. В. Савинского, который после закрытия Черниговской семинарии, где ранее преподавал, в 1920 г. переехал и устроился на работу в советское учреждение[15]. В январе 1925 г. Савинский примкнул к обновленчеству, при этом критикуя в своем заявлении деятельность Святейшего Патриарха Тихона: «Линия, взятая бывшим Патриархом Тихоном, привела Русскую Православную Церковь к великим бедствиям и должна быть оставлена как не соответствующая ни сущности христианства, ни духу времени. Поэтому приветствую возникшее, в связи с революцией, обновленческое движение в недрах самой Церкви, нашедшее себе выражение в Поместном Соборе 22-го года и ныне возглавляемое Священным Синодом, считаю совершенно правильной ту политическую ориентацию, которой держится “Живая церковь”, глубоко сочувствую ее деятельности по возрождению церковной жизни и готов, по мере сил и дарований, поработать под руководством Священного Синода, на пользу церковного возрождения»[16].
С. В. Савинский имел опыт преподавательской работы и у обновленцев, он преподавал в обновленческой Богословской академии в Москве[17]. После ее закрытия он до начала войны работал бухгалтером в Мосторге. «С началом войны Савинский уехал в Тулу, вернувшись в Москву, подал 12 октября 1943 г. заявление о принятии его в качестве преподавателя в организуемый Богословский институт. 8 ноября его вызвал для беседы Патриарх Сергий, и 1 декабря Синод назначил Савинского проректором института и заведующим пастырско-богословских курсов в Москве. В 1947 г. он принял священный сан»[18].
7 декабря во время очередной беседы Святейшего Патриарха Сергия с председателем Совета по делам Русской Православной Церкви вопрос о духовных школах был поднят вновь. Георгий Григорьевич Карпов сообщил Патриарху, что «со стороны Совета нет возражений к назначению Савинского на должность проректора Православно-Богословского института, и одновременно тов. Карпов поинтересовался, как идет приемка помещения, разработаны ли штаты административно-педагогического состава института и курсов, какие сроки намечаются к его открытию, какой устанавливается порядок приема студентов.
На эти вопросы Сергий ответил, что он еще не подготовлен и они думают поручить Савинскому разработку необходимых документов и несколько позднее установят срок. Также Сергий сказал, что они никакой специальной вербовочной работы проводить не будут, а будут рассматривать те заявления, которые поступают непосредственно в патриархию, а также через епархиальных епископов, и в очередном номере журнала будет дано краткое извещение о том, что Патриархия открыла прием заявлений. Вопрос о назначении ректора института Сергий не поднимал»[19].
Следующее достижение далось Святейшему Патриарху Сергию в результате дискуссии с председателем совета по делам Русской Православной Церкви. Во время встречи с Карповым 4 мая 1944 г. Святейшим Патриархом был поставлен вопрос об организации богословских курсов в Саратове. Но Карпов, видимо, желая как можно более затормозить данный процесс, предложил оставить вопрос открытым до 1945 г., мотивируя тем, «чтобы в этом году получить какой-то опыт на курсах в Москве»[20]. Святейший Патриарх, тем не менее, попросил вынести этот вопрос на решение правительства, что и было сделано.
10 мая 1944 г., в самом разгаре Крымской операции, в день, когда Москва салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, освободившим Севастополь, СНК СССР разрешил открыть богословско-пастырские курсы в Саратове[21].
Знаменательным для духовного образования стал день 14 июня 1944 г. Во время продолжавшегося наступления наших войск на Карельском перешейке на территории Новодевичьего монастыря открылись Богословский институт и пастырско-богословские курсы. Историческое событие состоялось уже после кончины Святейшего Патриарха Сергия (†15 мая 1944 г.), и на открытии присутствовал Патриарший Местоблюститель митрополит Алексий (Симанский), который в приветственном слове подчеркнул основные достоинства (новые плюсы) открываемой духовной школы и определил главное направление ее будущего уклада.
Главным направлением, духом школы — по митрополиту Алексию — должна быть строгая церковность, а основным достоинством, в отличие от дореволюционной практики, — внесословный характер и свободное избрание священнического пути будущими студентами: «Прежняя духовная школа была школой серьезной, глубокой, строгой, а в иных случаях и суровой школой. Добрая ей память, честь и слава. Из нее вышел целый сонм святителей, пастырей, ученых богословов, скромных, но трудолюбивых работников на всех поприщах церковной, государственной и общественной деятельности. Ее прошел святитель Тихон Задонский, Филарет, митрополит Московский, преосвященные Иннокентий и Никанор Херсонские, приснопамятный отец Иоанн Кронштадтский; такие светила богословского знания, как ректор Московской Духовной Академии протоиерей А. В. Горский, профессор протоиерей Голубинский, профессор Болотов, профессор Глубоковский и многие, очень многие труженики богословской науки, и такой выдающийся государственный деятель, как граф Сперанский. Наконец, из духовной школы вышел и наш Святейший Патриарх Сергий, крупнейшая величина как богословский мыслитель и духовный писатель...
Слабой стороной прежней духовной школы было то, что она имела двойственную задачу. Это была школа сословная; она имела задачей дать возможность духовенству, сословию в общем бедному, на льготных началах давать воспитание и образование своим детям; другой задачей ее было создавать кадры будущих священнослужителей. Понятно, что не каждый сын священника, или диакона, или псаломщика имел склонность к пастырскому служению, к тому, чтобы следовать по стопам своих отцов и предков, и от этого получалось, что такие подневольные питомцы духовных учебных заведений вносили в них дух, чуждый церковности, дух мирской, снижали тон его церковного настроения. С другой стороны, и само руководство допускало несвойственные строго духовной школе послабления в отношении режима и общего внутреннего уклада. И получалось, что наши духовные школы носили полусветский характер, который отражался на всем строе — учебном и воспитательном. Теперь же не так должно быть и не так будет. Сословий у нас нет <…> и каждый гражданин, чей бы он ни был сын и потомок, может свободно избирать себе путь по своему влечению; и потому те, кто поступает в наши духовно-учебные школы, поступят в них не подневольно, а следуя влечению своему послужить святой Церкви в священном сане. Весь строй этих школ должен быть строго церковным, без всякого уклонения в сторону мирского, светского уклада, и все питомцы нашей школы должны будут ему подчиняться»[22].
Однако и в этом радостном событии нашлась своя «ложка дегтя»: место было выбрано властями не случайно — оно предоставляло органам удобство контроля за обучающимися и профессорско-преподавательским составом: «В 1922 г. монастырь был упразднен, к 1943 г. на его территории действовал обновленческий храм. Ответственный работник НКВД П. А. Судоплатов отмечал, что “большинство служителей Новодевичьего монастыря” являлись тайными осведомителями»[23].
Также и кандидатура ректора была прежде всего удобна советским властям. Ректором института по рекомендации Совета был назначен давний секретный сотрудник НКВД, бывший обновленческий «митрополит» Тихон Попов. По данным его следственного дела, с 1920 г. он состоял секретным осведомителем ВЧК[24], в 1922 г. стал обновленцем, причем со временем занял один из ключевых постов в этом движении. В 1932 г. Тихон был посвящен обновленцами в «епископы»[25], а в 1936-м стал «митрополитом Московским». 2 апреля 1939 г. он был осужден и приговорен к ссылке на 5 лет в Казахстан. Как отмечают исследователи, «только секретное сотрудничество с НКВД спасло его от неизбежного расстрела»[26].
В мае 1943 г. Тихон был освобожден и даже получил право жить в Москве. 5 января 1944 г. он был принят в общение с Русской Православной Церковью в сане протоиерея[27]. Еще до возвращения в Русскую Православную Церковь Тихон Попов обратился к Патриарху Алексию I с просьбой назначить его профессором Богословского института[28], и 28 августа 1944 г. он был утвержден его ректором[29].
В 1938 г. он подвергся аресту и во время допросов дал подробные показания об обновленческом движении. Поделился и опытом организации богословских учебных заведений, как он выражался, «рассадников новых священнослужителей»[30]: «В упомянутый период времени мне, по назначению Священного Синода[31], пришлось читать курс лекций по богословским дисциплинам, а также быть инспектором академии, о чем мною упомянуто уже в первом показании. Сохранившиеся в моей памяти фамилии из академических студентов мною уже названы, а архив бывшего Священного Синода, вероятно, хранит подробный список всех студентов. Весьма характерным явлением, как оттенок поспешности создания новых кадров на места умиравших и отживших священнослужителей, как теперь уже ясно, является то обстоятельство, что прием студентов, как я застал, был без всяких предварительных испытаний в познаниях не только богословских, но и элементарной грамотности. Странным и крикливым названием является и самый термин “академия” без существования предварительных низшей и средней школы. Можно представить, что оставалось в головах в большинстве безграмотных и полуграмотных в буквальном смысле слова слушателей Московской богословской академии от философских лекций “митрополита”, ректора и руководителя академии Александра Введенского... Можно судить и о том, что в жизни и деятельности представляли из себя вышедшие из такого рассадника академии лица на церковных должностях, начиная со священнических и кончая архиерейскими. Отход от трудовой жизни, церковная карьера, а в 1937 и 1938 годах жизнь всех их уже сняла с церковных должностей и вписала их в контрреволюцию»[32].
Богословский институт (как высшее духовное учебное заведение) и пастырско-богословские курсы (как средне-специальное) просуществовали под этими названиями два года.
Трудность составляло и то, что в послевоенное время совсем не существовало начального духовного обучения и воспитания. Поэтому, по сравнению с временем дореволюционным и даже послереволюционным, сильно изменился контингент учащихся. Именно об этом говорил митрополит Сергий (Страгородский) на встрече со Сталиным: «...у молодежи не сформировано нужное мировоззрение для такого образования»[33].
Приходилось наверстывать упущенное в первые годы обучения на курсах. В результате была найдена оптимальная для советской действительности форма богословского образования, впоследствии просуществовавшая с 1946-го до 1990-х годов в виде двухступенчатой духовной школы: средней (духовная семинария — 4 года) и высшей (духовная академия — 4 года). Таким образом, первые два класса семинарии стали пропедевтическими, дающими знание основ вероучения и знакомящими со Священной Историей и церковным уставом, способствующими воцерковлению студентов. Следующие два богословских класса давали подготовку, необходимую для пастырской деятельности.
В задачу академии должно было входить совершенствование знаний, полученных в семинарии. Кроме дисциплин богословского, церковно-исторического и практического цикла, древних и новых языков, в программу академии включалось также преподавание истории религий, русской религиозной мысли, логики, психологии, философии с метафизикой и христианской педагогики[34]. «Таким образом, замысел следует признать высоким: мыслилось возрождение богословской науки и русской богословской традиции»[35].
К сожалению, в полном объеме не все оказалось осуществленным: помешали противодействие властей, неподготовленность студентов и нехватка преподавателей (после репрессий 1930-х годов в живых остались лишь шестеро наставников дореволюционных духовных академий)[36].
15 марта 1945 г., в последний день Балатонской оборонительной операции Красной армии, Святейший Патриарх Алексий (Симанский) в своем письме в Совет по делам Русской Православной Церкви просил разрешения на открытие пастырско-богословских курсов в ряде городов[37]. В результате рассмотрения вопроса постановлением Совета Министров СССР за №511–147/с от 22 марта 1945 г. — за полтора месяца до победы в Великой Отечественной войне — разрешалось открыть такие курсы в Ленинграде, Киеве, Львове, Луцке, Минске, Одессе и Ставрополе.
В тот же день, 22 марта 1945 г., Патриарх обратился с просьбой открыть курсы в Одессе и Таллине: «Считая полезным открытие пастырско-богословских курсов в городах Одессе и Таллине, прошу Совет войти с ходатайством к Правительству о разрешении на открытие означенных курсов, причем относительно Таллина нахожу нужным сделать следующие пояснения на основании представленной мне докладной записки. В начале марта осуществилось воссоединение православных эстонцев с Московской Патриархией. В результате воссоединения образовалась новая епархия — Эстонская и Таллинская, приблизительно с 130 приходами. Из этих приходов 12 русские, 10–15 — смешанные, а остальные эстонские. Приходы по большей части небольшие. При этом в настоящее время свыше 40 приходов не имеют пастырей. Обслуживают их соседи. В некоторых службы бывают всего по 3–4 раза в год. Между тем миссионерское и государственное значение православия в Прибалтике чрезвычайно велико. Отсюда возникает необходимость воспитания новых кадров духовенства русской ориентации, знающих русский язык, верных Церкви и Родине, которые могли бы служить и проповедовать и по-русски, и по-эстонски. Такая подготовка могла бы быть осуществлена путем открытия в столице ЭССР богословско-пастырских курсов. К этому имеются следующие реальные возможности:
- В Таллине существует ряд церковно-приходских домов, в одном из которых можно было бы оборудовать учебный корпус и, если потребуется, помещение для общежития курсантов. Особенно благоприятные возможности в этом отношении дают помещения б. Синодского дома на Пикк улице, дом 64.
- При занятиях по вечерам курсанты могли бы легко найти себе утреннюю работу для пропитания. Некоторые из них (провинциальные) могли бы получать стипендию от отдельных приходов; некоторые нашли бы заработок при таллинских церквах.
- При курсах из местных ресурсов могла бы быть образована вполне достаточная библиотека духовных книг.
- Преподавательский состав вполне мог бы быть набран из местных сил, поскольку в Таллине настоятели трех русских приходов академики или универсанты, есть опытный учитель пения и могут быть найдены и еще вспомогательные педагогические силы.
- Предварительный, самый поверхностный опрос подтвердил, что открытие курсов не останется без отклика и они могут быть начаты с двумя десятками студентов.
- Расходы по содержанию преподавательского персонала могут быть покрыты теми же приходами, где священствуют лица, могущие быть преподавателями.
- Расходы на содержание помещения (в ЭССР — небольшие) и на поддержку студентам (там, где это будет необходимо) могут быть покрыты небольшими взносами остальных приходов.
- Программы курсов будут согласованы с общими программами, вырабатываемыми Патриархией при учете местных условий, требующих изучения: а) эстонского языка и эстонских служб; б) антилютеранской и противосектантской апологетики; в) усиленного курса гомилетики и практических занятий в этой области»[38].
На документе Карпов написал, что разрешение на открытие курсов в Одессе уже дано, а насчет Таллина необходимы дополнительные согласования. В итоге курсы в Таллине так и не были открыты, в то время как пастырско-богословские курсы в Одессе открылись 15 июля 1945 г. Их ректором стал кафедральный протоиерей Виктор Чемена[39]. Курсы разместились в Одесском Пантелеймоновском монастыре.
10 апреля 1945 г., на следующий день после взятия Кенигсберга и перед началом Берлинской стратегической наступательной операции, состоялась встреча Сталина с Патриархом Алексием, митрополитом Николаем и протоиереем Н. Ф. Колчицким. Архиереи сообщили о расширении сети духовно-учебных заведений, об открытии в ближайшее время еще восьми богословско-пастырских курсов в различных городах СССР. Архиереи также просили «соорудить в Москве специальное здание или комплекс зданий для размещения в них всех учреждений Патриархии, обеих Московских духовных школ»[40].
В 1945 г. помещения Богословского института в Новодевичьем монастыре были расширены. Они получили здание бывшей Успенской трапезной церкви «с прилегающими к ней обширными залами»[41]. Здесь был сделан ремонт, а помещения приспособлены под учебные классы и общежития. В октябре 1945 г. Богословский институт располагал двумя зданиями, в которых размещались аудитории института, общежитие на 100 студентов и другие помещения. К этому времени совет института полностью подготовил переход к старой системе духовной семинарии и академии[42].
26 июля 1945 г. Патриарх Алексий направил в Совет по делам Русской Православной Церкви учебный план для пастырско-богословских курсов в Вильнюсе, подготовленный архиепископом Виленским и Литовским Корнилием (Поповым), и просил об открытии курсов. В августе этого же года СНК утвердил это предложение Совета[43].
4 апреля 1946 г., одновременно с Отделом внешних церковных сношений, был заново создан Учебный комитет Русской Православной Церкви. Его возглавил митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), бывший до 1918 г. ректором Олонецкой духовной семинарии, а также ревизором Учебного комитета при Священном Синоде. При его непосредственном участии 22 ноября 1945 г. в Ленинграде были открыты богословско-пастырские курсы.
Через два года после открытия и через год после победы в Великой Отечественной войне московские богословский институт и курсы были преобразованы в традиционные духовную академию и семинарию. Решение об организации духовных академий и преобразовании богословско-пастырских курсов в семинарии было принято Священным Синодом 1 июля 1946 г. Это стало возможным после постановления Совета Министров СССР за №1132–465сс от 29 мая 1946 г., которым разрешалось открыть духовные академии не только в Москве, но в Ленинграде и Киеве с числом обучающихся на первом курсе до 50 человек[44].
Распоряжением Совета Министров СССР за №3537рс от 9 июля 1946 г. пастырско-богословские курсы в Москве, Ленинграде, Киеве, Саратове, Львове, Одессе, Минске, Луцке и Ставрополе преобразовывались в духовные семинарии с 4-годичным сроком обучения[45], на что 15 июля 1946 г. дал согласие Совет по делам Русской Православной Церкви.
Датой открытия Ленинградской академии «считается 1 сентября 1946 г., когда, согласно резолюции Патриарха на представлении Учебного комитета, ректор семинарии одновременно был назначен и ректором академии»[46]. Это был протоиерей Иоанн Богоявленский, впоследствии (с июня 1947 г.) епископ Таллинский и Эстонский Исидор. Находясь с 1919 г. в эмиграции в Эстонии, он был лектором Русского народного университета в Тарту, а в 1938 г. организовал в Таллине богословско-пастырские курсы, существовавшие до 1940 г.
В октябре 1946 г. ректором Московских академии и семинарии был назначен протоиерей Николай Чепурин, в прошлом выпускник Харьковской семинарии и юридического факультета Киевского университета, с опытом учебы в Оксфорде. В эпоху гонений он выбрал более бескомпромиссный путь: в 1930 г. он был арестован и период до своего назначения в Академию провел в лагерях и ссылках. Недаром, по воспоминаниям митрополита Питирима, отец ректор во время первого выступления перед учащимися «произнес свои полные глубокого смысла слова о том, что многие богословские предметы учащимся предстоит освоить в стенах духовных школ, но лишь по одному предмету придется каждому сдать главный экзамен в своей жизни. Наукой, по которой придется сдавать этот главный экзамен, будет наука жертвовать собой»[47].
Число студентов в духовных учебных заведениях к началу 1946/1947 учебного года представлено в таблице 1.
* Таблица составлена в Совете по делам Русской Православной Церкви. См.: ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 2, л. 123.
** Вольнослушатели.
14 ноября 1947 г. должность ректора МДАиС занял видный обновленец — бывший «митрополит» Василий Кожин, которого Введенский видел своим преемником. «Вот кого я хотел бы видеть после себя первоиерархом, — часто говорил он, — он управлял бы Церковью не хуже, а может быть, и лучше меня»[48]. В 1937 г., будучи «митрополитом Северо-Кавказским и Ставропольским», Василий Кожин был арестован, но освобожден через семь месяцев[49]. Как и в случае с Тихоном Поповым, такой почти безболезненный исход ареста можно объяснить только сотрудничеством с НКВД. Будучи убежденным обновленцем, в январе 1944 г. Василий Кожин говорил уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви: «Своим 20-летним существованием обновленческая церковь вела работу, сводящуюся в конечном счете к изъятию реакционных элементов тихоновской церкви»[50].
Кожин соединился с Русской Православной Церковью только в апреле 1945 г., когда крах обновленчества стал очевиден. Он был принят священником и хиротонисан в епископы с именем Гермоген. Написанную им докторскую диссертацию митрополит Григорий (Чуков) оценил как неудовлетворительную, так как она, по его мнению, «представляет дословную перепечатку из сочинений русских авторов и русских переводов»[51]. В ответ архиепископ Гермоген выступил с обвинениями в адрес митрополита Григория. Ученую степень по настоянию Патриарха ему все-таки присудили, но только после того, как в августе 1949 г. Патриарх сумел добиться освобождения Гермогена от должности ректора МДАиС и заместителя председателя Учебного комитета.
Таким образом, борьба за кадры продолжалась, и богословские учебные заведения в Москве по большей части возглавляли в то время бывшие обновленцы, «хорошо ведомые» властям, предложенные Советом по делам Русской Православной Церкви, благодаря чему последний мог держать под контролем деятельность духовных школ.
Патриарху Алексию I удалось поставить своих людей лишь на второстепенные должности: А. В. Ведерников, преподававший историю русской философской мысли, по мнению Совета, переходил границы дозволенного, поэтому был назначен лишь инспектором[52], а А. И. Георгиевский стал секретарем ученого совета[53].
В январе 1947 г. была организована Аттестационная комиссия под председательством митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича), которая утвердила ученые звания профессоров за магистрами богословия и доцентов за кандидатами богословских или словесных наук. В итоге ядро профессорско-преподавательской корпорации составили шесть профессоров: ректор протоиерей Николай Чепурин, С. В. Савинский, протоиереи Тихон Попов, Вениамин Платонов и Димитрий Боголюбов, и семь доцентов: В. С. Вертоградов, священник Александр Ветелев, Н. П. Доктусов, архимандрит Вениамин (Милов), Н. И. Муравьев, А. В. Ведерников и А. И. Георгиевский.
Еще в 1945 г. Патриарх Алексий ходатайствовал перед Советом по делам Русской Православной Церкви о возвращении МДА в Троице-Сергиеву Лавру. 4 сентября 1945 г. глава совета Карпов в своем письме Патриарху сообщил, что его ходатайство удовлетворено, однако переехать в лавру московские духовные школы смогли только осенью 1948 г.[54]
И вот в октябре 1948 г. произошло наконец это особо радостное событие — Московская духовная академия и семинария вернулась в Троице-Сергиеву Лавру. В день Покрова Пресвятой Богородицы 14 октября 1948 г. официальной Правительственной комиссией были приняты восстановительные работы переданных академии еще 10 декабря 1947 г. зданий, в число которых вошли: ректорский корпус, традиционно именуемый «чертоги», митрополичий корпус, надвратный храм святого Иоанна Предтечи и несколько помещений в восточной стене, примыкающей к Святым воротам. Святейший Патриарх благословил Московскую духовную академию иконой Покрова Пресвятой Богородицы, которая была торжественно перенесена из Троицкого собора лавры в здание академии[55].
Новый учебный год начался на исторической территории 15 октября. Аудитории и общежития студентов были размещены в отремонтированном здании Царских чертогов. Там же, в актовом зале, до возрождения Покровского академического храма совершались вечерние богослужения, а на Литургию преподаватели и студенты ходили в лаврские храмы.
Вновь открываемым духовным учебным заведениям удалось добиться от власти даже некоторых льгот. Так, по предложению Совета по делам Русской Православной Церкви преподаватели богословских учебных заведений причислялись к квалифицированным работникам народного образования и получали такие же продовольственные карточки, как и преподаватели вузов. Студенты получали рабочие карточки[56], им предоставлялась отсрочка от призыва по мобилизации[57].
Ссылаясь на нехватку профессорско-преподавательского состава, Учебный комитет и Патриарх ходатайствовали через Совет по делам Русской Православной Церкви перед правительством о приглашении из-за границы русских профессоров-богословов — протопресвитера Г. И. Шавельского из Болгарии, профессора С. В. Троицкого из Югославии, протоиерея С. И. Четверикова из Чехословакии, а также профессоров В. Н. Лосского и Н. А. Полторацкого из Франции[58]. Это ходатайство поддержал Карпов, однако оно не получило поддержки в Совете Министров. Тем не менее в мае 1947 г., намереваясь трудиться в МДА, в СССР приехал Троицкий[59]. В Московские духовные школы к новому 1946/1947 учебному году пришли преподавать протоиерей Н. В. Чепурин, архимандрит Вениамин (Милов) и профессор И. Н. Шабатин.
Уже через несколько лет преподавательские корпорации стали пополняться наиболее талантливыми выпускниками возрожденных академий. При этом, как отмечает Н. Ю. Сухова, «отсутствие преподавательского опыта у вчерашних студентов попробовали уврачевать введением на IV курсе Академии практических занятий по педагогике»[60].
Но опять же, в полной мере осуществить это не удалось, так как Министерство образования и Совет по делам РПЦ, ссылаясь на декрет 1918 г. об отделении Церкви от государства, требовали убрать из программ духовных школ общеобразовательные, «светские» предметы — педагогику, психологию, логику, историю философии, историю русской религиозной мысли, что и пришлось сделать в 1949 г. В преподавание богословских дисциплин вмешивались реже, но могли запросить для отчета программы.
К существенным трудностям, создаваемым духовным учебным заведениям советскими органами, относился жесткий контроль и даже репрессии по отношению к преподавательской корпорации и студенчеству. Так, в 1948 г. был арестован и выслан в Казахстан инспектор Московской духовной академии архимандрит Вениамин (Милов), уволен секретарь Совета академии доцент А. В. Ведерников, а профессор С. В. Троицкий был вынужден вернуться в Югославию.
Нередки были случаи недопущения в семинарии и академии лиц с высшим образованием, отчисления неугодных власти студентов, в том числе будущего протоиерея Дмитрия Дудко. Кроме открытых методов, применялись и секретные, например тайная вербовка доносчиков среди студентов. Сотрудники Совета по делам Церкви проверяли библиотечные фонды, проводили изъятие книг, признанных антисоветскими, например с портретом монарха[61].
В наиболее трудном положении находилась богословская наука, вытесненная государством в гетто, за пределы научно-образовательного общественного пространства. И данная проблема очень долго оставалась (да и сейчас еще остается!) актуальной. Только в наше время, на наших глазах теология получает государственное признание, и ей еще предстоит занять свое место в ряду гуманитарных наук.
Конечно, трудностей и стеснений было много, и священноначалию часто приходилось идти на компромиссы, но они «преодолевались на личностном уровне»[62]. Главным тогда было не это, а чудесная возможность сохранить легальное духовное образование. Многие из студентов, приходящих в духовные школы в те годы, имели жизненный опыт и если не опыт «исповедничества за веру, то обретения веры на полях сражений, что тоже значило немало; можно вспомнить недавно почившего архимандрита Кирилла (Павлова), воевавшего на фронте и поступившего после войны в Московскую семинарию в 1947 г.»[63]
Начиная с 1943-го и в первые послевоенные годы происходило возрождение церковной жизни. Особое воодушевление общества, вызванное победой в Великой Отечественной войне, обещало дальнейшее развитие в будущем. Но вместо него началась новая антирелигиозная кампания, наступили новые «бескровные» гонения. Но к их началу возрожденная духовная школа уже так укрепилась и, хотя значительно пострадала (были закрыты все духовные семинарии, кроме Московской, Ленинградской и Одесской), все же выстояла и сохранилась до благоприятных времен нового возрождения после 1988 г.
[1] Якунин В.Н. За веру и Отечество. Духовный собеседник. 1995. С. 14–15.
[2] Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). Автор-составитель Сергей Фомин. М.: «Московский Сретенский монастырь», 2003. С. 850.
[3] Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. Сборник церковных документов. М., 1943. С. 96.
[4] Там же.
[5] Битва на Курской дуге завершила этап коренного перелома, и с этого момента инициатива в военных действиях больше никогда не переходила к немецкой армии. Советский Союз продолжал наступление, отвоевывая собственные территории и завоевывая новые. Война закончилась, когда Красная армия дошла до Берлина.
[6] Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. М., 2001. С. 111.
[7] Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? СПб.; М., 2002. С. 125.
[8] Цитата ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 1, л. 1.
[9] Катаев А. М. Духовные школы Русской Православной Церкви в 1943–1949 годах // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, №1. С. 176.
[10] Шкаровский М. В. Санкт-Петербургские (Ленинградские) духовные школы во 2-й половине ХХ — начале XXI века // Вестник церковной истории. 2008. №4 (12). С. 171.
[11] ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 4, л. 2; Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны. (Государство и религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.). М., 2005. С. 327.
[12] Журнал Московской Патриархии (далее — ЖМП). 1943. №3. С. 12.
[13] Григорий (Чуков), архиеп. Учреждение духовно-учебных заведений // Журнал Московской Патриархии (далее — ЖМП). 1943. №3. С. 22–23.
[14] ГА РФ, ф. 6991, оп. 2, д. 1, л. 17.
[15] Пушков С. Начальный период возрождения Московских духовных школ (1944–1964 гг.). Профессорско-преподавательская корпорация. Дис. … канд. богословия. Сергиев Посад, Л. 79.
[16] Там же.
[17] Кузнецов А. И. Обновленческий раскол в Русской Церкви // Обновленческий раскол: (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики). М., 2002. С. 454.
[18] Трофимчук М. Х. Академия у Троицы: Воспоминания о Московских духовных школах. Сергиев Посад, 2005. С. 12. Цит. по: Катаев А. М. Духовные школы Русской Православной Церкви в 1943–1949 годах // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, №1. С. 179.
[19] Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны. (Государство и религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.). М., 2005. С. 333.
[20] Там же. С. 352.
[21] ГА РФ, ф. 6991, оп. 2, д. 1, л. 37.
[22] ЖМП. 1944. №7. С. 11–12.
[23] Судоплатов П. А. Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 182. Цит. по: Катаев А. М. Духовные школы Русской Православной Церкви в 1943–1949 годах // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, №1. С. 179.
[24] Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ века: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь, 2000. С. 457.
[25] Обновленческий раскол: (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики). М., 2002. С. 965.
[26] Катаев А. М. Духовные школы Русской Православной Церкви в 1943–1949 годах // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, №1. С. 180.
[27] ЖМП. 1944. №1. С. 8. Пушков С. Начальный период возрождения Московских духовных школ (1944–1964 гг.). Профессорско-преподавательская корпорация. Дис. … канд. богословия. Сергиев Посад, Л. 79. С. 14.
[28] Пушков С. Начальный период возрождения Московских духовных школ (1944–1964 гг.). Профессорско-преподавательская корпорация. Дис. … канд. богословия. Сергиев Посад, Л. 79. С. 14.
[29] В августе 1946 г. он возглавил уже Московскую духовную академию и семинарию, однако в октябре 1946 г. вынужден был оставить ректорство в связи с прогрессирующей слепотой.
[30] Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ века: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь, 2000. С. 459.
[31] Т. е. обновленческого синода.
[32] Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ века: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь, 2000. С. 468.
[33] Цитата ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 1, л. 1.
[34] Кирилл (Гундяев), архиеп. Богословское образование в Петербурге-Ленинграде: Традиция и поиск // Богословские труды: Юбилейный сборник, посвященный 175-летию ЛДА. М., 1986. С. 23–24; Христианское чтение. 1997. №14. С. 23.
[35] Шмеман А., прот. Богословская школа в СССР (1943–1955) // Вестник института по изучению СССР (Мюнхен). 1957. №1 (22). С. 85.
[36] Шкаровский М. В. Санкт-Петербургские (Ленинградские) духовные школы во 2-й половине ХХ — начале XXI века // Вестник церковной истории. 2008. №4 (12). С. 172.
[37] «Русская Православная Церковь встала на правильный путь» / Комментарии, публикация М. И. Одинцова // Исторический архив. 1994. №4. С. 97.
[38] ГА РФ, ф. 6991, оп. 2, д. 37, л. 1–3.
[39] ЖМП. 1945. №10. С. 27.
[40] Николай (Ярушевич), митр. На приеме у И. В. Сталина // ЖМП. 1945. №5. С. 24.
[41] ЖМП. 1945. №11. С. 22.
[42] Там же. С. 23.
[43] ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 2, л. 123.
[44] ГА РФ, ф. 6991, оп. 1, д. 123, л. 332.
[45] Там же.
[46] Шкаровский М. В. Санкт-Петербургские (Ленинградские) духовные школы во 2-й половине ХХ — начале XXI века // Вестник церковной истории. 2008. №4 (12). С. 175.
[47] Сушков Н. В. Записки о жизни и времени святителя Филарета, митрополита Московского. М., 1868. С. 207–208.
[48] Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М., 1996. С. 638.
[49] Пушков С. Начальный период возрождения Московских духовных школ (1944–1964 гг.). Профессорско-преподавательская корпорация. Дис. … канд. богословия. Сергиев Посад, Л. 79. С. 127.
[50] ГА РФ, ф. 6991, оп. 2, д. 16, л. 87 об.
[51] Там же. С.129.
[52] Матюшин С. А. В. Ведерников // ПЭ. Т. 7. М., 2004. С. 366.
[53] Любартович В. А. Георгиевский // ПЭ. Т. 10. М., 2005. С. 653.
[54] Трофимчук М. Х. Академия у Троицы: Воспоминания о Московских духовных школах. Сергиев Посад, 2005. С. 54.
[55] См.: https://mpda.ru/history-of-academy/.
[56] ГА РФ, ф. 6991, оп. 2, д. 32, л. 49.
[57] Там же, оп. 1, д. 2, л. 18. Цит. по: Катаев А. М. Духовные школы Русской Православной Церкви в 1943–1949 годах // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, №1. С. 181.
[58] Там же, д. 80, л. 153.
[59] Пушков С. Начальный период возрождения Московских духовных школ (1944–1964 гг.). Профессорско преподавательская корпорация. Дис. … канд. богословия. Сергиев Посад, Л. 79. С. 97.
[60] Сухова Н. Ю. Духовная школа при безбожной власти: компромисс или свидетельство (возрождение духовной школы в России в 1940-1950-х гг.) // VI Валаамские образовательные чтения. Материалы конференции к столетию революции в России. 2018. С. 118–128.
[61] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 122. Л. 20-21.
[62] Сухова Н. Ю. Духовная школа при безбожной власти: компромисс или свидетельство (возрождение духовной школы в России в 1940-1950-х гг.) // VI Валаамские образовательные чтения. Материалы конференции к столетию революции в России. 2018. С. 118–128.
[63] Там же.