Олег Витальевич, в 2016 году по указу Патриарха Московского и всея Руси Кирилла был организован Экспертный совет по церковному искусству, архитектуре и реставрации, консультантом которого Вы являетесь. Почему возникла необходимость создать этот орган, какие проблемы должен был решить Совет?
Экспертный совет сейчас — действующая структура, которая позволяет рассматривать проектные предложения по строительству и реставрации храмов. В него входят специалисты самого разного профиля: это и священнослужители, и светские люди — искусствоведы, художники, скульпторы, архитекторы.
До организации этого надзорного органа работы по строительству и реставрации зачастую проходили очень и очень самодеятельно: сложнейшие вопросы решались где-то в кулуарах или в пользу варианта, предложенного каким-то меценатом или настоятелем. А когда потом вылезали ошибки — было поздно уже что-либо менять.
В свое время, работая над кандидатской диссертацией, я пришел к выводу, что создание такой структуры в Русской Православной Церкви необходимо. И проектный подход к организации храмов, часовен, монастырей непременно должен лежать в основе.
Второй вывод, к которому я пришел эмпирическим путем, — необходимость создания при высших учебных заведениях, которые преподают архитектуру как искусство, отдельных кафедр, на которых люди могли бы специализированно заниматься именно освоением навыков строительства храмов, создания храмовых интерьеров.
В 2016 году воплотилось и то, и другое. Во-первых, был создан Совет. Во-вторых, на базе МАРХИ появилась кафедра храмового зодчества, которая была открыта стараниями и заботой Дмитрия Олеговича Швидковского. Это был смелый шаг!
В чем состояла Ваша работа в Совете?
Главной задачей была разработка критериев оценки проектов. Была разработана и создана квалиметрическая модель оценки. Квалиметрия — полезный инструмент для оценки качества проектных решений. Такой подход помогает определить, что следует утвердить, а что отправить на доработку. В сфере церковного строительства и организации храмового интерьера это было применено впервые.
К основным критериям — функциональному, эстетическому, экономическому — был добавлен духовный, который состоял из множества различных позиций, напрямую связанных с догматикой Православной Церкви, с богословскими основами, с Преданием Церкви.
На заседаниях Совета присутствуют искусствоведы, богословы, философы. Есть специалисты из Российской академии художеств, из различных реставрационных сообществ, которые в случае необходимости более глубоко и детально рассматривают конкретный вопрос. В итоге проект либо отправляется на доработку, либо утверждается. Это очень удобная система. Сама эта структура — очень серьезный и положительный шаг к наведению порядка в области церковного искусства, архитектуры и реставрации.
Можно ли сказать, что ситуация, сложившаяся в 90-е годы ХХ столетия, — необоснованные сносы зданий, какие-то «дикие» росписи или использование материалов, неприемлемых при реставрации, — изменилась в лучшую сторону?
Во многом да. Однако остались вопросы, связанные с новаторством, которое пытаются продвигать некоторые архитекторы, художники и иконописцы.
Смена языка художественных средств в церковном искусстве — это очень сложная и даже опасная тема. Мне приходилось участвовать в собраниях экспертного совета, когда выезжали и просматривали интерьерные решения новопостроенных храмов, в том числе некоторых иконописцев, которые используют новые подходы и стилевые решения.
Например, мы приезжали в Андреевский монастырь и осматривали надвратную церковь, которая была расписана Ириной Зарон. Этот объект был камнем преткновения для многих. Одни говорили, что это неканонично, что это безобразие! Другие — что это творчество, и оно не представляет никакой угрозы для Церкви. И Совет, рассмотрев данный вопрос, определил, что ничего выходящего за рамки канонов здесь нет, хотя спорить о том, хорошо это или плохо с эстетической точки зрения, можно очень долго.
В то же время некоторые иконописцы предлагают совершенно фантасмагорические варианты видения эпизодов Священной Истории и евангельских сюжетов.
Такой вопрос хочется задать: обычный современный человек, живущий в типовом панельном доме в окружении таких же домов, вообще способен воспринимать язык церковного искусства?
Язык средств художественной выразительности — это именно язык, то есть способ передачи информации. И из всех видов искусства архитектура — это наиболее долговечное послание людям, это образы, которые создаются на века и тысячелетия.
Почему храмы строились всегда из самых лучших материалов, почему на такое строительство тратились баснословные деньги во все времена? Потому что храмы создаются надолго.
После Октябрьской революции, когда Церковь была отделена от государства и наше общество начало переходить к воинствующему атеизму, пошла кампания по уничтожению храмов. Так пытались из сознания народа стереть сами образы, напоминавшие о том, что мы православное государство.
Большевики, кроме всего прочего, уничтожали очень много построек в псевдорусском стиле. Нарочито начали возводиться здания в минималистичных архитектурных решениях, не совсем коррелирующих с нашей патриархальной картиной русской жизни.
Многие храмы не были уничтожены только благодаря их высокому статусу объектов культурного наследия. Невозможно было, например, уничтожить такие храмы, как собор Василия Блаженного, — это означало бы уже совсем антикультурную политику. Но они перестали существовать как храмы — были законсервированы. Вся реставрационная школа советских времен занималась сохранением их в узнаваемом виде. Конечно, не всем храмам так повезло, многие были превращены в склады, в различные подсобные помещения, в конюшни. Долго-долго их потом, в 1990-е годы, восстанавливали и пытались привезти если не в первоначальный, то хотя бы в богослужебный вид.
Феномен заключается в том, что среднестатистический советский человек не был глубоко верующим и уж тем более не мог считаться церковным — и в то же самое время в простых семьях русского народа сохранялось бытовое благочестие: люди старались избегать каких-то шумных мероприятий в Страстную Пятницу или гулять свадьбы во время поста, посещали кладбища на Пасху, а уж окна к празднику мыли все хозяйки. Многие стремились хотя бы тайно покрестить ребенка, набрать крещенской воды, испечь кулич, покрасить яйца на Пасху. И на уровне, может быть, какого-то суеверного чувства человек, проходя мимо храма, старался держать себя в эмоциональной строгости.
Когда образы храмов мелькают в кинематографе, пусть даже в комедии вроде фильма «Иван Васильевич меняет профессию», они создают ощущение единства нашей истории, нашей идентичности.
Когда в 1988 году отмечали тысячелетие Крещения Руси, начался масштабный процесс по восстановлению Церкви. Тогда архитекторы начали задумываться о том, как строить новые храмы. И для них отправной стала точка, поставленная в 1918 году. Они не искали новых образов.
Образ храма в его патриархальной красоте хранился в сознании народа на протяжении 70 лет, несмотря на выраженную атеистическую пропаганду.
Как Вы считаете, этот 70-летний перерыв, связанный с трагическими событиями истории, оказал негативное влияние на развитие русского церковного искусства?
У христиан Западной Церкви никакого гонения не было. Католическая Церковь построила за XX век колоссальное количество храмов. Но при этом так называемая эволюция, по мнению архитекторов, лежала в основе творческого поиска. Они искали что-то новое. Знаменитая капелла в Роншане была экспериментальным проектом, который всех поразил своей новизной. Она до сих пор является значимым объектом на туристическом маршруте. Но часто эти новаторские храмы пустуют, не наполняются церковной жизнью. Многие христиане-католики предпочитают поехать помолиться в старинные и даже древние храмы, потому что в них чувствуется некая основа. А экспериментальные храмы, построенные в 60–70-е годы, остаются почти без прихожан. И чем вычурнее их образы, тем более они обречены изначально на дальнейшую пустоту.
Многие ругают Церковь за то, что она весьма консервативна. Но в этом и смысл Ее как хранительницы основания, вне которого ветры перемен будут всегда сметать нас с поверхности Земли!
Но ведь церковное искусство, в частности архитектура, все же развивается?
Стили меняются в разные эпохи, в том числе и под влиянием политических событий. Искусство начинает развиваться и усложняться в периоды экономического подъема государства, что совершенно естественно. Земная Церковь как мощная структура идет в ногу с развитием государства — византийская симфония прослеживается на всех этапах.
Западная Церковь пошла по своему пути — миссионерство среди варварских народов. Византия превознесла в самую превосходную степень церковное искусство. Даже эпоха иконоборчества дала стимул к разработке потрясающей красоты и назидательности образов. Она отшлифовала язык церковного искусства до самого, наверное, совершенного уровня. Все эти события и все эти смены происходили постепенно, поэтапно. В них не было никакой революционности.
Чем опасна революционность и почему сейчас диалог между консерваторами и новаторами очень напряженный? Прежде всего потому, что частное мнение, вторгающееся в систему богословской мысли, может произвести нежелательный эффект. Будучи одобренным церковным священноначалием, оно откроет ворота для других частных мнений. Как сказал Владимир Осипович Шервуд: «Достаточно один раз допустить это безобразие, чтобы остальные люди, увидев его, сказали, что это возможно».
Мы можем сказать, что индивидуализму в плане свободы самовыражения в Церкви противопоставляется соборность?
Для всех церковных людей очевидно, что основа нашей веры и нашей Церкви — соборность. Христос собрал учеников и все основные тайны поведал им совокупно, а не в индивидуальном порядке. Да, мы разные, но мыслим едино, и у нас есть единая цель. Это и позволяет нам всем понимать, осознавать и чувствовать ту незыблемую основу, которая и есть краеугольный камень нашей Церкви и нашей веры.
В искусстве это особенно важно: через образ передается то, что невозможно выразить словами. И когда эти образы приведены в систему, тогда мир упорядочен в глазах человека. Входя в храм, он понимает, что есть горний мир, а есть мир земной, есть сакральное, а есть профанное.
Приобщение к храму поэтапно: ты подходишь к нему, заходишь на территорию, заходишь в притвор, крестишься, чувствуешь, как перед тобой раскрывается пространство, проходишь к аналою, целуешь икону праздника. И здесь, на середине храма, вдруг начинаешь ощущать полную изолированность от тех невзгод, которые остались снаружи. Свет, льющийся из-под купола через окна барабана, создает необыкновенное, ни с чем не сравнимое ощущение пребывания в совершенно другом, правильно структурированном, упорядоченном мире. Разве это не то, чего не хватает людям, живущим в XXI веке? Это чувствуют даже люди нецерковные.
Храм — место объединения учеников Христовых вокруг Христа, вокруг чаши Евхаристии, вокруг совместной молитвы. Церковь дифференцирует и мирян по их духовным подвигам, по их духовному состоянию. Храм Святой Софии в его древнерусской интерпретации состоит из множества пространств, и любой человек, который любопытства ради зашел в этот храм, не сразу попадает в Святую Софию Константинопольскую, которая есть отражение всего Космоса в христианском понимании: попадает сначала в один притвор, переходит в другое пространство, третье — и так постепенно и поэтапно происходит приобщение человека к святыне.
Храм как святыня непременно должен быть дорогостоящим в строительстве? Для многих это болезненный вопрос.
Недавно один новатор начал ругать нашу русскую традицию золочения куполов: «Когда же мы, наконец, откажемся от этих барочных элементов, которые вообще к России никакого отношения не имеют?» И я задал встречный вопрос: «Скажите мне, вы в России в глубинке бывали? Представьте, что вы едете за 100 километров, кругом поля, леса, убогие сараюшки. И вдруг видите золотой купол и понимаете, что здесь есть что-то, что объединяет всю округу». Храм ощущается неким духовным сакральным центром. Это место, которое собирает. Даже проезжая мимо, сердце у любого человека взыграет! Ты видишь этот лучик света, и какая бы жуткая действительность его ни окружала, понимаешь, что здесь есть нечто святое.
Что касается экономических вопросов, они напрямую связаны с использованием материалов и технологий. У человека мышление зачастую ассоциативно. Если мы видим отделочные материалы массового производства, то может возникнуть ассоциация с массовой средой — супермаркетами, общественными уборными, банями, ресторанами и прочим. Наш Экспертный совет занимается и такими вопросами: что можно предпринять, если бюджет на строительство ограничен; при этом мы должны исключить опасность ассоциации храма, его интерьера с общественным зданием, которое совершенно не соответствует пониманию сакрального. Как ни странно, иногда это происходит, напротив, при избытке средств, когда у проектировщиков возникает искушение задействовать передовые технологии, применяемые в строительстве больших общественных знаний. Порой в храме начинают появляться лофтовые элементы, элементы хай-тека и минимализма, то есть решения, которые чужды сакральной архитектуре и приближают храм к какому-то общественному пространству. О таких храмах потом слышишь: «Сейчас денег много — строят все что угодно, я в такие храмы не хожу». Если храм построен в угоду времени, если есть отрыв от фундамента, который сформировался в нашей стране за тысячелетие, если храм спроектирован людьми неверующими, это чувствуется очень хорошо. В такие храмы люди не хотят ходить.
Храм сам по себе должен быть основательным, если мы хотим здесь жить, если мы хотим, чтобы здесь упокоились наши предки, чтобы здесь развивались наши дети, чтобы на богослужение ходило несколько поколений наших потомков. Если же мы говорим о том, что мы здесь очень временные переселенцы, если наша страна и наше государство — лишь временная локация, то можно говорить о том, что и храмы не должны быть фундаментальными, менять их можно в любом стиле и в любом образном исполнении их строить.
А почему важно, чтобы архитектор, которые создает храм, сам был церковным человеком?
Нравственная чистота образа очень важна. Архитектор храма должен быть человеком церковным, должен знать многие вещи, которые основываются прежде всего на пережитом опыте: «Вкусите и видите, яко благ Господь!» Приобщившись к этому, человек начинает по-другому мыслить.
Получается, Церковь так держится за свои традиции, за свой язык, церковное искусство, архитектуру именно потому, что это помогает пастве, воцерковляет людей?
Язык художественных средств должен быть искренним, должен повествовать и свидетельствовать об Истине. Сам Христос сказал, что Он пришел в мир, чтобы свидетельствовать об Истине. Я слышал много критики по поводу новых храмов, где архитектор старался подчеркнуть свой бренд, свой стиль. Но я никогда не слышал такого о том же храме Покрова на Нерли, я никогда не слышал, чтобы кто-то ругал собор Василия Блаженного. Я крайне редко сталкивался с тем, чтобы кто-либо имел критические замечания по поводу храмов, которые прошли через историю. Поэтому совершенно обосновано желание архитекторов сохранить исторический образ храма.
Подводя итог, можно сказать, что если мы правильно понимаем свою жизнь, свое предназначение, свое государство, то мы не можем отказываться от тех традиций и того кладезя, того сокровища, которое уже сформировано Преданием Церкви. Мы не можем менять это сокровище на временные явления, которые могут исчезнуть, и потом отрясем прах с ног своих и пойдем дальше.
Беседовал священник Димитрий Артёмкин