В современной историографии достаточно хорошо изучены такие аспекты этого соперничества, как перевод части католиков Северо-Западного края в православие в 1860-е гг., налагаемые на деятельность Католической Церкви административные ограничения, попытки «располячения костела» и т. д.[1]. Однако проблема ими не ограничивалась: серьезные сражения разгорались вокруг образов почитаемых святых. При этом важно отметить, что в данном контексте чрезвычайно мала роль общехристианских святых, живших во времена Римской империи или в раннем Средневековье. Борьба разворачивалась вокруг фигур местных святых, чья жизнь и деятельность, как правило, проходила на той же территории, где впоследствии начинала развиваться традиция их почитания. Особо показателен в этом отношении пример Полоцка, в котором на протяжении XIX – начала XX в. вынуждены были сосуществовать православный культ св. Евфросинии Полоцкой и католический культ св. Андрея Боболи.
История почитания Евфросинии Полоцкой начинается с конца XII в. – то есть с периода, последовавшего вскоре за смертью самой княжны. В это время оно имело локальный характер, хотя в жизни Полоцкой земли играло заметную роль[2]. Так продолжалось до конца XVI в., однако в униатский период традиция почитания святой претерпевает серьезные изменения. Образ православной святой адаптируется к новым реалиям, и на основе жития Евфросинии Полоцкой формируется легенда о княжне Параскеве (Пракседа, Praxedis). Ее биография в основных чертах повторяет биографию Евфросинии (для нее был даже создан свой крест – аналог знаменитого креста Евфросинии Полоцкой), если не считать одного ключевого отличия: православная святая, согласно житию, перед смертью совершила паломничество в Иерусалим, а католичка Параскева отправилась в Рим[3]. Судя по всему, культ Параскевы достаточно сильно укоренился в народе, так как даже в конце XIX в. у православных оставалась необходимость доказывать ошибочность легенды о ней[4], и даже в начале XX в. встречались сообщения о том, что католики считают Евфросинию своей святой, что иначе как влиянием легенды о Параскеве объяснить затруднительно[5]. Такое положение, в условиях которого культ изначально православной святой играл на руку скорее униатам и католикам, облегчая им задачу привлечения местного населения в свою веру, сохранялось вплоть до 1830-х гг.
В свою очередь, культ Андрея Боболи зарождался в совершенно других условиях и в другую эпоху. Святой жил в первой половине XVII в. и, будучи иезуитом, посвятил свою жизнь проповеди католицизма на восточных землях Речи Посполитой, преимущественно на территории Полесья, причем его усилия отнюдь не были безуспешными, так что православные зачастую испытывали к нему открытую ненависть, а в католических текстах впоследствии его деятельность сравнивалась с апостольской, а сам он именовался «пинским апостолом» или «апостолом Полесья»[6].
В конечном итоге проповедник был пойман казаками около города Янов и замучен. Его останки долгое время находились в одном из костелов Пинска, пока в 1808 г. тот не был отдан Православной Церкви. Мощи святого были перенесены в полоцкий иезуитский костел, и именно с этого момента начинается история почитания «апостола Полесья» в Полоцке. В 1820 г. иезуиты были изгнаны из России, а в 1830 г. их бывший костел был отдан православным, так что реликвия была перемещена в костел полоцких доминиканцев, где она и оставалась вплоть до 1920-х гг.
Заявленный нами анализ борьбы вокруг образов Евфросинии и Андрея Боболи в Полоцке имеет смысл начинать как раз с 1830-х гг. После Ноябрьского восстания, изменившего взгляды российских властей на проблему взаимоотношений империи с поляками, началась подготовка к ликвидации Униатской церкви на Западных окраинах. «Воссоединение» вызывало недовольство у тех униатских священников, которые, несмотря на попытки имперских властей сблизить униатскую обрядность с православной, симпатизировали католицизму, и в церквях, в которых можно было обнаружить иконы св. Казимира или св. Станислава[7]. Их сопротивление, помимо прочего, выражалось в апелляции к культу популярного униатского проповедника Иосафата Кунцевича: так, в народе распространялись слухи о его чудесном явлении в полном архиерейском облачении недалеко от Витебска[8], имело место хождение изображающих это чудо картинок (хотя и непонятно, насколько они были распространены)[9]. Характерно, что на тот момент православным в этом отношении нечего было противопоставить своим оппонентам, так как популярных в народе западнорусских святых, к которым можно было бы успешно апеллировать, попросту не было. Наиболее подходящим вариантом являлась как раз Евфросиния Полоцкая, монастырь которой находился в запустении, а ее собственный образ был замещен в сознании у значительной части населения католической Параскевой. Об этой проблеме местное духовенство начало задумываться еще до формальной ликвидации унии, и Евфросинии отчасти предстояло стать одним из символов воссоединения. Интересна обстановка, в которой униатам Белорусской архиепархии было объявлено о присоединении к православию: зачитыванию соответствующего указа Синода предшествовал торжественный крестный ход с иконой св. Евфросинии и ее крестом, который нес сам униатский (на тот момент) архиепископ Василий Лужинский[10]. Тогда же, в конце 1830-х гг., начинается восстановление основанного Евфросинией Спасского монастыря, и предпринимаются первые попытки добиться переноса в Полоцк находившихся в Киево-Печерской лавре мощей святой, а 23 мая 1842 г., в день ее памяти, в монастырь был возвращен крест княжны, хранившийся до этого в Софийском соборе. Архиепископ Василий, не скрывая того, что видит в возрождении почитания Евфросинии Полоцкой чрезвычайно важное дело, своей целью называл «распространение православия в стране древнего достояния России»[11], его деятельность одобряли также Синод и император[12]. Интересно отметить, что похожие процессы в это же время происходят и в другой части Западного края: так, на Волыни в 1831 г. православным была передана находившаяся до этого в руках униатов Почаевская лавра, в которой хранилась почитаемая Почаевская икона Богоматери и с которой была связана деятельность св. Иова Почаевского.
Можно сказать, что культ Евфросинии Полоцкой на протяжении 1840-х гг. успешно реставрировался, однако и мощи Андрея Боболи пользовались серьезной популярностью у полочан. Перед останками княжны у них было одно важное преимущество: они находились рядом, в самом Полоцке, тогда как из связанных с Евфросинией реликвий в Полоцке находился лишь ее крест – самих мощей святой полочане просто не видели.
Еще большему росту популярности св. Андрея способствовала произведенная в 1853 г. беатификация (до этого его почитание не было официально санкционировано Римом). Надо сказать, происходило оно в достаточно сложных политических условиях – на тот момент отношения России с европейскими державами (в том числе и с Францией, традиционно покровительствовавшей полякам), переживали не лучший период, что выразилось в заметном политическом подтексте беатификации поляка-проповедника, убитого православными. В Париже в это время издавались разнообразные тексты, посвященные Боболе, включая брошюры, в которых он прямо назывался умерщвленным «схизматиками» мучеником за веру, и стихотворения, в которых убившие св. Андрея, «верного сына Отчизны», православные казаки выставлялись порождениями ада[13]. Один из текстов заканчивается рассказом о появлении на небе образа израненного мужчины, пронзенного мечами, причем к рассказу о чуде прилагается комментарий, в котором поясняется, что подобное явление Боболи символизирует польский народ, вынужденный претерпевать муки от «схизматиков»[14]. Молитва мученику содержит просьбу сохранить молящимся их веру[15]. Вероятно, здесь мы имеем дело со своеобразной отсылкой к упразднению унии, которое католики восприняли достаточно болезненно. Характерно, что днем памяти Боболи было 23 мая, то есть день памяти Евфросинии Полоцкой. Здесь мы впервые можем наблюдать непосредственное «соревнование» их культов, причем, судя по жалобам полоцкого духовенства, в дальнейшем на 23 мая даже православные предпочитали ходить в костел, чтобы поклониться мощам св. Андрея, что весьма способствовало католическому прозелитизму[16].
В начале 1860-х гг. одновременно с продолжающимися неудачными попытками полоцкого духовенства заполучить мощи св. Евфросинии происходит радикализация римско-католической пропаганды, причем католическое духовенство еще более заметно, чем в 1830-е гг., начинает проявлять себя на почве борьбы за польскую независимость: религиозная и националистическая пропаганда оказываются чрезвычайно тесно связаны друг с другом. Применительно к Полоцкой епархии можно привести интересный пример, ярко характеризующий деятельность местного католического духовенства: в 1861 г. в, казалось бы, еще вполне мирное время, витебские доминиканцы организовали сбор пожертвований на установку в городе памятника погибшим в 1831 г. польским повстанцам[17].
После Январского восстания и последовавшего за ним натиска на Католическую Церковь в 1860-е гг. православные Полоцкой епархии добились одной локальной, но важной для себя победы: в 1870 г. полоцкий архиепископ Савва Тихомиров смог уговорить киевского митрополита Арсения уделить частицу мощей св. Евфросинии. Показательно, что в качестве главной причины необходимости переноса мощей архиепископ назвал чрезмерную популярность мощей Боболи среди православных полочан[18]. Церемония была произведена зимой 1870-1871 гг., однако, судя по всему, не способствовала значительному успеху в деле конкуренции с культом Боболи: по крайней мере, спустя непродолжительное время полоцкое духовенство возобновило свои попытки добиться перенесения реликвии из Киева целиком.
В течение последующих тридцати пяти лет ситуация существенным образом не менялась, хотя следует отметить, что в 1896 г. католики провели работу по благоустройству места пребывания мощей Боболи. Примерно к тому же времени относится и любопытная практика: доминиканцы наладили раздачу верующим небольших шапочек, на которых было написано «потерто о тело блаженного мученика Андрея Боболи»[19]. Судя по информации, предоставляемой «Полоцкими епархиальными ведомостями», в 1909 г. эти шапочки по-прежнему сохраняли свою востребованность среди православных[20]. Косвенно о популярности святого свидетельствует и вышедшая в 1898 г. в «Минских епархиальных ведомостях» статья, посвященная св. Кириллу Туровскому, автор которой, тем не менее, пытается обосновать тезис о поддельности мощей Боболи: якобы иезуиты, завладев останками пинского пресвитера Андрея, обрили им бороду, и теперь выдают за подлинную реликвию[21].
Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от апреля 1905 г., по которому православные могли официально менять свою религиозную принадлежность, вызвал новый пик активизации католической и польской националистической пропаганды, в издаваемых в это время текстах фигурировал, помимо прочего, и Андрей Боболя. В брошюре 1907 г. и различных стихотворениях в его честь святой уже прямо называется патроном и героем Польши, верным своей отчизне, умирает он уже не просто за веру, как в 1853 г., а «за Иисуса, Марию и Польшу», описывается соединенный посредством своих страданий со всей Польшей мученик, которого охраняет белый орел[22]. Католики Полоцка тоже не остались в стороне и в 1908 г. торжественно отпраздновали столетие перенесения мощей святого из Пинска[23].
В сложившихся условиях Синод с согласия императора счел нужным удовлетворить давнюю просьбу полоцкого духовенства и в 1910 г. организовать торжественный перенос мощей святой княжны из Киева в Полоцк, который должен был способствовать укреплению осознания своей принадлежности к православной вере и русскому народу у местного населения. Немаловажно, что параллельно с этим рассматривался вариант переноса обратно в Пинск мощей Боболи, чтобы избежать столкновений православных с католиками и устранить лишнюю конкуренцию мощам Евфросинии. Альтернативная идея заключалась в переносе самой даты празднования памяти католического святого с 23 мая на какой-либо другой день. Созданное при МВД совещание для обсуждения этого вопроса, тем не менее, предпочло отказаться от столь резких решений, чтобы не давать католикам лишнего повода для враждебных действий[24]. В ходе самой церемонии возвращения в Полоцк мощей св. Евфросинии серьезных эксцессов не было, не отражаются в источниках и какие-то заметные межконфессиональные конфликты. Православные публицисты не упустили возможности призвать поклониться Евфросинии всех, в том числе и католиков, а последние, в свою очередь, распространяли свои брошюры среди собравшихся в Полоцке богомольцев[25]. Согласно одной из телеграмм специально командированного для контроля за проведением мероприятия тайного советника П. М. Кошкина министру внутренних дел П. А. Столыпину, католики на празднование дня памяти Боболи собрались вокруг костела и провели обычный крестный ход, не предпринимая никаких неприязненных действий[26]. В другой телеграмме были озвучены оптимистичные выводы об «усилении Русского дела в Северо-Западном крае», о чем министр в дальнейшем доложил императору[27].
Сложно предположить, как продолжила бы развиваться религиозная ситуация в Полоцке и на Западных окраинах в целом, не случись Первая мировая война и проистекающие из нее события, еще труднее оценить эффект, который в долгосрочной перспективе могло бы иметь торжественное возвращение мощей св. Евфросинии в Полоцк. Тем не менее в период между Ноябрьским восстанием и началом мировой войны, на наш взгляд, достаточно ясно просматриваются общие для Западного края тенденции – хотя, безусловно, стоит отметить, что в северных губерниях они проявлялись более отчетливо, чем в южных, ввиду того что польскими восстаниями последние охватывались в меньшей степени. Противостояние разгорается не столько вокруг догматики или обрядов, сколько вокруг фигур святых, традиции почитания которых играли очень большую роль в религиозно-политической самоидентификации местного жителя и, соответственно, в том выборе, который он сделает в случае потенциального начала нового польского восстания. Апелляция к фигуре конкретного святого имела преимущество перед абстрактными обвинениями духовенства другой конфессии в богословской некомпетентности или не менее абстрактными рассуждениями об «исконной» принадлежности края. Образ святого не искушенному в теологии и имеющему крайне смутное представление о прошлом региона человеку был ближе и понятнее, на основе обращения к нему было проще найти пример должного поведения, наконец, отталкиваясь от него, было легче определиться с собственной идентичностью, особенно если реликвии, связанные с самим святым, можно было увидеть своими глазами в местном храме. Случай Полоцка показателен, но не уникален: немалый резонанс среди части православных публицистов вызвала произошедшая в 1867 г. канонизация Иосафата Кунцевича, печатались статьи, призванные разубедить население в святости королевича Казимира, выходили брошюры со сравнением деятельности Иова Почаевского и все того же Иосафата Кунцевича[28]. С течением времени противостояние вокруг фигур святых не прекращалось, разгораясь все сильнее.
[1] См. напр.: Бендин А. Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863–1914 гг.). Минск, 2010; Долбилов М. Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010.
[2] См.: Лабоха Г. М. Да пытання станаўлення i развiцця культу прападобнай Еўфрасiннi Полацкая у «манастырскi» перыяд (канец XII – пачатак XVI ст.) // Studia Historica Europa Orientalis. 2012. № 5. С. 182, 184.
[3] Легенду о Параскеве подробно проанализировал А.П. Сапунов, у него же есть интересная заметка о кресте (см.: Сапунов А. П. Католическая легенда о Параскеве, княжне полоцкой // Полоцкие епархиальные ведомости. 1888. № 14. С. 1–29; Он же. Католическая легенда о Параскеве, княжне полоцкой // Полоцкие епархиальные ведомости. 1888. № 15. С. 31–45; Он же. Крест, приписываемый Параскеве, княжне полоцкой // Полоцкие епархиальные ведомости. 1888. № 15. С. 45–49), само «житие» Параскевы сохранилось в книге базилианского монаха И. Стебельского (см.: Stebelski I. Dwa wielkie światła na horyzoncie połockim z cieniów zakonnych powstające czyli żywoty śś. panien i matek Ewfrozyny i Parascewii zakonnic i hegumenij. Lwów, 1866. S. 93–144).
[4] См. вышеупомянутые работы А. П. Сапунова.
[5] См.: Кашкоров И. Витебский ксендз о Святой княжне Евфросинии // Русское знамя. 1910. № 121. С. 1; Олег. В ожидании Полоцкой святыни // Московские ведомости. 1910. № 111. С. 3.
[6] Wróblewski A. Bł. Andrzej Bobola T. J. umęczony za wiarę d. 16 maja 1657 r. Lwów, 1907. S. 14, 68; Świętomian A. Dzieje błogosławionego ojca Andrzeja Boboli kaplana Towarzystwa Jezusowego za wiarę katolicką od schyzmatyków okrutnie zamęczonego 1657 roku. Paryż, 1854. S. 23.
[7] См.: Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого. Казань, 1885. С. 74.
[8] Иосафат Кунцевич был убит в 1623 г. недовольными его деятельностью православными именно в Витебске.
[9] См.: Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого. С. 143.
[10] Там же. С. 176–178.
[11] Там же. С. 201.
[12] Там же. С. 209, 213.
[13] См.: Pieśń na cześć Andrzeja Bobolego umęczonego za wiarę w roku 1657, beatyfikowanego przez Piusza IX w 1853. Paryż, 1853. S. 2–3.
[14] Świętomian A. Dzieje błogosławionego ojca Andrzeja Boboli kapłana Towarzystwa Jezusowego za wiarę katolicką od schyzmatyków okrutnie zamęczonego 1657 roku. S. 116.
[15] См.: Pieśń na cześć Andrzeja Bobolego umęczonego za wiarę w roku 1657, beatyfikowanego przez Piusza IX w 1853. S. 4.
[16] См.: Хроника моей жизни. Автобиографические записки высокопреосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского. Т. 3. Сергиев Посад, 1901. С. 385–386.
[17] См.: Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого. С. 263.
[18] См.: Хроника моей жизни. Автобиографические записки высокопреосвященного Саввы… Т. 4. Сергиев Посад, 1902. С. 373.
[19] Wróblewski A. Bł. Andrzej Bobola T. J. umęczony za wiarę d. 16 maja 1657 r. S. 57–58.
[20] См.: Попытки к перенесению мощей преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой // Полоцкие епархиальные ведомости. 1909. № 18. С. 290.
[21] См.: Коротков С. Св. Кирилл, епископ Туровский // Минские епархиальные ведомости. 1898. № 10. С. 297–298.
[22] См.: Wróblewski A. Bł. Andrzej Bobola T. J. umęczony za wiarę d. 16 maja 1657 r. S. 44, 64, 70–71.
[23] См.: Правда об иезуите Андрее Боболе, мнимом святом католической церкви // Гродненские епархиальные ведомости. 1910. № 48–49. С. 671.
[24] РГИА. Ф. 1284. Оп. 187. 1910 г. Д. 60. Л. 15–20.
[25] См.: Довгялло Д. И. Преподобная Евфросиние, моли Бога о нас! // Полоцкие епархиальные ведомости. 1910. № 20. С. 464–466.
[26] РГИА. Ф. 1284. Оп. 187. 1910 г. Д. 26. Л. 199.
[27] Там же. Л. 193, 194.
[28] См.: Коялович М. О. О канонизации Иосафата Кунцевича // Литовские епархиальные ведомости. 1865. № 3. С. 114–123; Миткевич Ф. По поводу Римско-католического праздника в честь Казимира Королевича // Минские епархиальные ведомости. 1886. № 11. С. 267–272; Хойнацкий А. Ф. Православие и уния в лице двух своих защитников, преподобного Иова Почаевского и Иосафата Кунцевича. Киев, 1882.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 21-48-04402): «RSFDFG: Cвятые и герои: От христианизации к национализму. Символ, Образ, Память (Северо-Западная Россия, страны Балтии и Северной Европы)».
Источник: Короневский В. И. Андрей Боболя и Евфросиния Полоцкая: борьба вокруг фигур местных святых как элемент противостояния католицизма и православия на Западных окраинах Российской империи (пример Полоцка) // Будущее нашего прошлого – 7: Историческая память и коммеморативные практики. Историческая память и коммеморативные практики. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2022. С. 267-274.