Портал «Богослов.Ru» продолжает публиковать воспоминания Никифора Александровича Ильинского, основная часть которых посвящена Вологодской духовной семинарии. Это ценнейший источник сведений о семинарии, о вологодском духовенстве и о вологодском обществе конца XIX — начала XX в.

«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 6 и 7

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 7 (продолжение)

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 8

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 9

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 9 (продолжение)

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 10

В 1909 году серьезно заболел и затем скончался[1] прот[оиерей] Петропавловской церкви и вместе законоучитель и учитель латин[ского] яз[ыка] в фельдшерской школе Афанасий Вениаминов[ич] Беляновский[2]. Чрез посредство семинарского врача Влад[имира] Николаевича Проскурякова[3] мне предложено было заменить о. Беляновского по преподаванию З[акона] Божия и латин[ского] языка. После некоторого колебания я, с разрешения ректора, дал свое согласие учительствовать до конца учебного года в фельдш[ерской] школе. Занятия в школе я начал с первой недели В[еликого] поста и вел их в разное время дня: то утром с 8–9, то вечером с 4–5. Большей частью, впрочем, приходилось заниматься утром.

На первый урок по латин[скому] яз[ыку] все ученики и ученицы явились в полном составе. После переклички по списку я стал знакомиться с познаниями их по латин[скому] языку. По записям

 

Л. 344 об.

 

преподавателя в классном журнале значилось, что ко времени моего поступления в школу были пройдены все пять склонений, степени сравнения и спряжение глаголов. В этой области я и стал знакомиться с познаниями учеников. Начались громкие бесцеремонные подсказывания. Спросил ученика, сидящего за первой партой. Повторилось то же самое. В течение урока было опрошено мною человек 10. Я подходил вплотную к спрашиваемым, задавал им разные вопросы и вынес очень неотрадное впечатление: многие и читали неважно, что же касается спряжений и склонений, то даже лучшие ученики делали грубые ошибки. «Что же вы делали в течение года? В сущности, вы ничего не знаете, а между тем скоро экзамены», – обратился я ко всем вообще. Молчание…

Я предложил приготовить к следующему уроку первое склонение и для чтения задал один рецепт. Нужно сказать, что в латинской книжке, изданной специально для фельдшерских школ, помещено 25 рецептов, которые требовалось грамотно писать и знать наизусть. К изучению этих рецептов до меня не было еще

 

Л. 345

 

приступлено. Ознакомившись с положением дела, я очень пожалел, что дал свое согласие заниматься в школе. С тяжелым чувством я вышел с урока. В канцелярии, куда я зашел, я встретился с директором школы С. Ф. Горталовым[4], которому и передал свое неотрадное впечатление, полученное от знакомства с познаниями учеников.

«Что делать? В последнее время о. Афанасий обладал слабым зрением и был глуховат, ученики пользовались этими недостатками и обманывали его, нужно их подтянуть, мы надеемся, что вы заставите их заняться и наверстать потерянное», – сказал на мои слова директор.

На 2-м уроке повторилась та же история, т. е. ученики в подсказывании старались превзойти друг друга. Тогда спрашиваемого я стал вызывать к доске. Началось поголовное бегство из класса. Решился прибегнуть к последней мере: доску придвинул к самым дверям и сам стал у дверей. Таким приемом я достиг только того, что на следующий урок не явилось на урок почти половина. Что было делать? Сообщить об этом директору мне не хотелось. Я решил побеседовать с учениками, выяснить им всю ненормальность создавшегося положения и, сообразно с этим, принять те или другие меры.

В своей беседе с учениками я прежде всего выразил сожаление по поводу того ненормального

 

Л. 345 об.

 

явления, какое мною замечено в школе и какого, как мне известно, более нигде не водится. Если такие явления – подсказывания, бегство из класса и, наконец, намеренное уклонение от уроков – будут продолжаться, то мне придется прибегнуть к крайним мерам: или беспощадно ставить единицы, или жаловаться директору. Но обе эти меры, как крайние, для меня противны и, конечно, нежелательны и что я скорее откажусь от занятий в школе, чем решусь прибегнуть к ним. «Думаете ли вы, – продолжал я, – что лицо, заменившее меня, будет снисходительнее и на те безобразия, о которых я говорил, будет смотреть сквозь пальцы? Конечно, нет. Имейте в виду, что экзамены не за горами, с какими же познаниями вы явитесь на них. Из-за латин[ского] языка, который вы в ряду других предметов, по-видимому, считаете не важным, многим из вас может быть придется поплатиться, но знайте, что это будет уже не по моей вине. Итак, займитесь-ка! До экзаменов можно еще сделать многое. Задавать я вам буду не много. Если кто сознает,

 

Л. 346

 

что он не в силах приготовить задаваемое вследствие большой запущенности и отставания, то я прошу таковых приходить для занятий без всякого стеснения ко мне на квартиру. Согласны ли на мое предложение?» «Да, согласны», – в один голос сказали все. Я стал выполнять намеченную мною программу. Ученики действительно подтянулись – за исключением человек 5–7, которым пришлось за год поставить неудовлетворительные баллы.

На экзамене, в присутствии помощн[ика] врачебного инспектора, директора и двух докторов, ученики отвечали вполне удовлетворительно. «Мы давно не слыхали таких хороших ответов», – выражая мне благодарность по окончании экзаменов, сказал директор.

Преподавание Закона Божия в фельдшерской школе по той программе, какая существовала для этих школ, являлась одним недоразумением и заинтересовать учащихся ни в каком случае не могла. Ученики должны были знать некоторые молитвы, праздники, посты и важнейшие события из св[ященной] истории Ветхого и Нового Заветов. Такая программа сама собою учеников интересовать не могла. Нужно иметь в виду, что в школу поступали

 

Л. 346 об.

 

юноши по окончании не ниже городских училищ, в которых программа по З[акону] Божию гораздо обширнее, чем в школе, были из I кл[асса] семинарии, были кончившие четыре и даже пять классов гимназии.

Познакомившись с познаниями учеников по З[акону] Божию, я, после двух-трех уроков, стал делать объяснения некоторых событий по Библейской истории Лопухина. Некоторыми моими объяснениями и рассказами, особенно из событий последних дней земной жизни И[исуса] Христа, ученики особенно интересовались и слушали с заметным вниманием. Были и совопросники. Между прочим, один из учеников задал мне вопрос: почему о таком важнейшем событии, каковым является воскрешение Лазаря, упоминает только один евангелист? Я припомнил объяснение митроп[олита] Филарета и в этом смысле дал ответ. Вместе с окончанием учебного года я закончил свои занятия в школе: жизнь в семинарии как в 1909, так и в следующем учебном году текла мирно. Никаких выдающихся событий в течение этих двух лет не произошло.

 

Л. 347

 

25 мая 1910 года исполнилось 25 лет моей службы в семинарии. Накануне этого дня я узнал, что семинарская корпорация намерена почтить меня обедом. Обычай приветствовать своих сослуживцев в такие дни и устраивать в честь их обеды с поднесением при этом тех или иных подарков, у нас настолько укоренился, что нет ничего удивительного, если он был применен и ко мне, и для меня не мог быть неожиданным. Тем не менее я стал волноваться. «Будут говорить речи, может быть услышу и похвалы себе, – думал я, – придется держать ответную речь и даже, быть может, не одну». Я стал жалеть, что не выехал в какой-н[ибудь] монастырь или в свою усадьбу.

Утром в день юбилея я сходил к ранней литургии в Предтеченскую церковь и затем возвратился в свою квартиру. В соседнюю квартиру Е. Н. Спасского, где предполагалось мое чествование, носили столы и разную мебель. Я опять стал волноваться. Я ходил из угла в угол, не зная, на чем сосредоточить свои мысли. Время шло томительно медленно. Было около 2 часов, когда я увидел, что в квартиру Сп[асс]кого прошли епархиальный наблюдатель прот[оиерей] В. В. Смелков[5], прот[оиерей] В. С. Карпов и прот[оиерей] А. Н. Воскресенский. Прошло еще

 

Л. 347 об.

 

несколько времени, и в мою квартиру явились Е. А. Глебов и А. А. Вячеславов[6] с приглашением от лица семинарской корпорации пожаловать на товарищескую трапезу. С большим смущением я последовал на это приглашение. В квартире моего сослуживца к этому времени успел собраться весь наличный преподавательский персонал. Не было только ректора. Получив от всех поздравления, я, крайне взволнованный, прошел в столовую и подошел к группе преподавателей. Что-то они меня спрашивали, о чем-то говорили, но я, кажется, отвечал им невпопад. В зале между тем произошло некоторое движение. Значит, пришел ректор. Сердце мое учащенно забилось. Ректор вошел в столовую и, поздравив меня, снова возвратился в зал. Прошло еще несколько томительных минут. Наконец произошло общее движение, и все, бывшие в зале, во главе с ректором вошли в столовую. Ректор, остановившись шагах в трех от меня, обратился ко мне с речью. Речь эту с точностью, конечно, теперь я передать не могу, скажу только, что она была сплошной похвалой

 

Л. 348

 

моей служебной деятельности в семинарии. В его речи меня смутили приблизительно следующие его слова: «Мне пришлось служить в трех семинариях и я без всякой лести должен засвидетельствовать, что такого помощника инспектора – деятельного, трудолюбивого, честного и исполнительного, как вы, Н[икифор] А[лександрови]ч, мне не пришлось встретить ни в одной из них».

По окончании речи мне поднесен был от сослуживцев ценный подарок.

Похвалами, выраженными мне в ректорской речи, я настолько был смущен и взволнован, что в глазах у меня потемнело и спазмы давили мне горло. Мне хотелось плакать. Но на речь ректора нужно было отвечать. Выразив свое крайнее смущение как от обстановки меня окружающей, так и от похвальной речи, которую мне пришлось выслушать от своего начальника, я начал с того, при каких обстоятельствах я поступил в семинарию, как в течение первых трех лет я настойчиво стремился оставить службу при ней и уйти на приход в свой родной Никольский уезд и в то же время как постепенно городская жизнь начала меня засасывать. Оставшись

 

Л. 348 об.

 

затем в семинарии навсегда, я не пожалел об этом: и со стороны начальствующих лиц, и со стороны корпорации я видел к себе всегда и во всем самые доброжелательные отношения, а в минуты жизни трудные – и необходимые поддержку и утешение. Привлекала меня служба в семинарии и тем еще, что в ней, среди корпорации, всегда, как говорится, был мир да гладь, у всех были одни общие интересы, одни стремления, одна цель в жизни.

Закончив свою речь сердечной благодарностью за то внимание, которое оказано мне в знаменательный день моей жизни, я выразил надежду, что и в будущем, если продлится моя служба при семинарии, мне не отказано будет в необходимых случаях в содействии и поддержке, сознание же этого несомненно окрылит мой дух на новые и новые труды.

Со словами И[оанна] Златоуста «Слава Богу о всем», я сделал низкий поклон и затем стал подходить к присутствующим для выражения благодарности каждому из них в отдельности.

Началась оживленная беседа. Подошли к столу. Здесь с бокалом пенистого вина в руках

 

Л. 349

 

приветствовал меня прот[оиерей] А. Н. Воскресенский. В своей речи он коснулся времени из далекого прошлого, когда я начал только что службу в семинарии, когда он был еще на семинарской скамье, говорил о тех впечатлениях, какие остались как у него, так и у его товарищей от первых шагов моей службы в семинарии. Говорил о нашем сближении, перешедшем в сердечную дружбу. Речь была простая, задушевная. Во время трапезы говорили речи прот[оиерей] В. С. Карпов, И. А. Тюрнин[7], С. В. Смирнов[8], К. П. Заболотский и И. С. Бачалдин[9]. Все речи заканчивались пением многолетия.

От ключаря кафедр[ального] собора свящ[енника] И[оанна] Ив[ановича] Белкова оглашено было следующее приветствие:

«Дорогой, глубокоуважаемый Никифор Александрович.

Я узнал, что ныне исполняется 25-летие Вашей педагогической деятельности, и сердце мое встрепенулось и невольно несется туда, где глубокопочтимая мною семинарская педагогическая семья собралась отметить сей нарочитый и знаменательный день Вашей жизни.

Глубоко сожалею, что неотложные дела (собрание комитета, в коем я казначеем, молебен и акт в жел[езно]-дор[ожном] училище) препятствуют мне лично

 

Л. 349 об.

 

засвидетельствовать Вам, своему воспитателю, неизменное уважение, любовь и сердечную благодарность.

Думаю, что такие же чувствования зародились и укрепились в сердцах всех Ваших воспитанников.

Приняв на себя благородные, но и трудные обязанности воспитателя духов[ного] юношества, Вы скоро разобрались в них, встали на верный и правый путь и быстро завоевали привязанность и любовь своих воспитанников.

Простите, что, я позволяю себе нарушить Вашу обычную скромность и скажу, что Вы достигли много. Вот чем: Вашей приветливостью, каким-то как нам казалось, особенным и изящным спокойствием, а, главное, что Ваша душа горела и светилась ярким и ровным пламенем любви к своим питомцам, горячего и постоянного желания им только одного добра.

Мы, бывшие воспитанники Ваши, помним, какой глубокой печалью сжималось Ваше доброе сердце при виде разных уклонений юноши-воспитанника от нормы в области поведения

 

Л. 350

 

и дисциплины, как отвращалось оно от всякой фальши, лицемерия, угодливости и желания уловить и уличить легкомысленного питомца в проступке.

Пред умственными очами нашими встает образ другого нашего воспитателя – приснопамятного А. Д. Брянцева, под дружески-товарищеским руководством которого Вы начали свое трудное дело. Величавый, опытнейший до прозорливости, честный, умный, он имел громадное влияние и на нас – воспитанников и на вас, своих товарищей и соработников, и его высокие качества невольно отражались на складе Вашего педагогического характера.

Не так давно приходилось встречать в печати тенденциозные повести, очерки и искусственные "воспоминания" бывших семинаристов, рисующие нередко мрачными красками своих начальников, наставников и воспитателей, обличающие грязно весь жизненный уклад семинариста. Какое заблуждение! Неужели наша семинария находится в исключительно-счастливых условиях?! Почти год тому назад под кровом родной семинарии собрались после 20-летнего разобщения товарищи, воспитанники выпуска 1889 г[ода]. Собрались и, конечно, много раз вспоминали своих начальников,

 

Л. 350 об.

 

и учителей, и воспитателей, и живых, и почивших, и надо было слышать, каким добром поминали они их, какой лаской и милым, чисто родственным чувством звучали их дружеские речи! Горячо приветствую Вас, глубокоуважаемый Н[икифор] А[лександрови]ч, в день серебряного обручения Вашего с родной семинарией… Слава и благодарение Господу! Ваша крепость, Ваши силы еще в полном расцвете, и мы надеемся много, много лет еще видеть Вас ведущим глубокую борозду на воспитательной ниве.

Господь да хранит Вас!

Ваш воспитанник, усердный почитатель и богомолец иерей Иоанн Белков

25 мая 1910 года».

Затем оглашены были телеграммы из Устюга: «Приветствуем вас глубокоуважаемый Никифор Александрович [с] 25-летием службы, сердечно желаем сохранить бодрость духа, крепость сил, многие лета на благо родной семинарии. Соснин[10], Богословский[11], Геннадий Спасский[12], Доброумов[13], Пономарев[14], Жуков[15], Попов Иван, Попов Анемподистович[16].

Из Тотьмы: «От всей души присоединяемся

 

Л. 351

 

чествованию милейшего воспитателя Никифора Александровича – многие лета юбиляру. Священник Полиевктов[17], Кириллов, Попов-Красавинский[18], диакон Вотчинский».

Из Вознесенья – Вохмы: «Шлем наилучшие пожелания в двадцать пятую годовщину службы, желаем еще послужить столько. Введенцы»[19].

Поздно ночью, уже по возвращении к себе в квартиру я получил телеграмму от члена Св[ятейшего] Синода и Государств[енного] Совета Архиепископа Варшавского Николая: «Любезнейшего ученика и сослуживца Никифора Александровича приветствую 25-летним юбилеем. Призываю на юбиляра Божие благословение. Архиепископ Николай».

Чрез два дня после сего от архиеп[ископа] Николая получена была мною фотографическая его карточка с бриллиантовым крестом на клобуке и оттиск его речей, произнесенных в Государств[енном] Совете.

Юбилейный пир затянулся довольно долго, и только около 2 часов ночи я возвратился к себе в квартиру.

Незадолго до отъезда в деревню я получил от своего сослуживца свящ[енника] Н. А. Коноплева[20] следующее письмо: «Многоуважаемый Н[икифор] А[лександрови]ч,

 

Л. 351 об.

 

Милостивый государь!

Питомцы Вологодской духовной семинарии, окончившие курс 25 лет тому назад (вы[пуск] 1885 г[ода]), собираясь ныне на товарищеский съезд в г[ороде] Вологда, покорнейше просят Вас, как бывшего своего воспитателя, разделить с ними духовную радость их взаимного свидания после четверть вековой разлуки и пожаловать 13 сего июня к их соборному богослужению в семинарскую церковь и на товарищескую скромную трапезу.

Бывший ваш воспитанник, а ныне имеющий счастье быть вашим сослуживцем священник Николай Коноплев

По уполномочию от товарищей священник Иоанн Орлов

1910, 1 июня».

Помещая настоящее письмо, я имею намерение сказать о прекрасном и симпатичном обычае, установившемся в нашей семинарии с начала 900-х годов. Первыми инициаторами устройства товарищеских собраний являются кончившие курс в 1881 г[оду]. Чрез сколько времени после окончания курса они сбирались, мне неизвестно, так как собрание их проходило на частной квартире, вне стен семинарии, и не имело

 

Л. 352

 

ничего общего с собраниями последующими. С 1904 года последующие собрания получили уже прочную организацию, получили тот настоящий характер, по образцу которого происходили все последующие товарищеские собрания однокурсников. В этом году собрались бывшие питомцы семинарии вып[уска] 1894 г[ода]. Собрание было многолюдное. Этот же курс собирался в 1914 году, после 20-летнего окончания семинарии[21]. Курсы собирались неодинаково: одни через 10 лет после окончания, другие чрез 20 и только два курса (вып[уски] 1885 и 1886 г[одов]) чрез 25 лет. Эти последние по числу собиравшихся были сравнительно незначительны. Так как курсовые собрания приноравливались почти всегда к одному времени от 9–15 июня, когда семинария, за выездом учеников на каникулы, была свободна, то всем съезжавшимся на собрание бывшим питомцам семинарии охотно и предупредительно давалось помещение в стенах семинарии.

Обыкновенно вечером, накануне дня, назначенного для собрания, совершалось торжественное служение всенощного бдения и потом панихида по умершим товарищам, начальникам и наставникам, а в самый день собрания – литургийное служение с молебном после него

 

Л. 352 об.

покровителю храма и семинарии св[ятому] апостолу и евангелисту Иоанну Богослову.

Особенно памятно по многолюдству служащих, возглавлявшихся епископом Алеутским Иннокентием (Пустынским), литургийное служение в 1909 году. Служение это привлекло чрезвычайно много посторонних богомольцев, так что немало оказалось и таких из них, которые, несмотря на поместительность семинарского храма, не могли проникнуть в него и стояли у входа.

Из храма все товарищи и бывшие на молебне преподаватели во главе с ректором проходили в актовый зал семинарии, где приготовлялся чай, закуска и обильный обед. На обеде курса 1889 года было не менее 60 человек.

Эти обеды носили чрезвычайно оживленный характер. Произносились речи прибывшими на съезд товарищами, преподавателями, читались письма от отсутствующих товарищей, вспоминали прошлое, рассказывая разные случаи из времени своего обучения в семинарии, часто настолько забавные, что они вызывали взрыв неудержимого смеха.

Вечером этого же дня почти все снова собирались в семинарии с исключительным намерением побеседовать «по душам». Почти

 

Л. 353

всегда и я получал приглашение принять участие в этих часто интимных беседах. На этих беседах поочередно рассказывали каждый о своей после выхода из семинарии жизни, о радостях и горестях. Рассказы эти были иногда настолько трогательные, что у многих слушателей выступали на глазах слезы.

Неизгладимые впечатления оставляли эти курсовые собрания!

Сколько отрадных чувств самой живейшей радости и святого восторга вызывали они! На этих свиданиях хоть на миг возвращались к прошлому, канувшему в вечность золотому времени юности, оживлялись все те добрые впечатления от своей almae matris, которыми жили под ее кровом в свои юношеские годы.

Каждое собрание запечатлевало день свидания каким-то добрым делом. Так, воспитанники курса 1894 года образовали при Попечительстве стипендию своего курса, на средства других курсов были приобретены ценные иконы.

Интересно между прочим было наблюдать,

 

Л. 353 об.

 

что в то время, когда собирались курсы через 20 лет после своего окончания, то почти все за исключением 2-3 человек были в рясах, тогда как собиравшиеся чрез 10 лет, что было, напр[имер], в 1914 году, были уже наполовину в светских костюмах: тут были и врачи, и учителя гимназий, и адвокаты, и инженеры.

Стремление к взаимному общению товарищей между собою было настолько сильно, что даже в тяжелые годы мировой войны, при самых невыгодных и неблагоприятных условиях, они собирались в своей родной семинарии: это было в 1916 г[оду], это было в последний раз:

И сердце тоскливо заныло
В предчувствии тяжких невзгод
Увы! Уж не будет, что было, –
Грядущее полно тревог!

Л. 354

 

В начале октября 1910 г[ода] производил ревизию семинарии член дух[овно]-учебного комитета Петр Федорович Полянский[22]*. Как ревизор и как человек П[етр] Ф[едорови]ч произвел на всех самое хорошее впечатление. Отчет о ревизии был получен в марте следующего года с благоприятным отзывом о состоянии семинарии во всех ее частях.

В 20-х числах октября этого же года праздновали 25-летний юбилей дух[овно]-учебной службы ректора Н. П. Малиновского. Корпорация пожелала почтить своего начальника в день его юбилея достойным образом. Чрез посредство ординарного профессора Петерб[ургской] дух[овной] академии Н. Н. Глубоковского была заказана одному из столичных художников икона Св[ятой] Троицы для поднесения ее юбиляру, каковая и была получена из Питера за несколько дней до юбилея.

В самый день юбилея уроков в семинарии не было. Литургию и после нее молебен служил Преосвящ[енный] викарий. После литургии все преподаватели и другие лица, пожелавшие принять участие в чествовании о. ректора прошли

* В настоящее время митрополит Крутицкий, местоблюститель патриаршего престола.

 

Л. 354 об.

 

в квартиру юбиляра. Здесь прежде других приветствовал о. ректора и поднес ему икону «Знамение Божией Матери» епископ Антоний, а затем от лица служащих в семинарии говорил инспектор Н. И. Хильтов[23], причем юбиляру вручена была икона Св[ятой] Троицы. Воспитанники семинарии поднесли ему большой портрет (юбиляра), заранее заказанный одному из вологодских фотографов. В пространной речи о. ректор выразил благодарность всем за те добрые отношения, которые как ранее проявлялись к нему, так особенно выразились в знаменательный для него юбилейный день. Затем, после некоторого перерыва, в помещении правления семинарии состоялась товарищеская трапеза, на которую явились и жены преподавателей. Застольные речи произносились без конца. Беспрерывно пелись многолетия. Оживление было большое. Оглашено было много приветственных телеграмм*. Тра-

 

* От архиепископов Никона и Парфения[24], от профессоров Глубоковского, Бронзова[25], от члена-ревизора ДУК Полянского[26], из Харькова, Ставрополя, Тотьмы, Устюга. По единогласному желанию всех была послана телегр[амма] порф[ессору] Н. Н. Глубоковскому с благодарностью за его труды по заказу и пересылке иконы.

 

Л. 355

 

Трапезование продолжалось очень долго, и потом, по окончании стола, оживленная беседа, поддерживаемая самим виновником торжества, окончилась далеко заполночь.

Мне уже приходилось говорить о ректоре как любителе устраивать для учеников, а вместе и для своих сослуживцев разные развлечения, например, в роде катанья на лодках.

Весной 1908 г[ода] ректор задумал вместе с преподавателями и учениками прокатиться на пароходе до г. Тотьмы. Чтобы определить число желавших принять участие в этой поездке, предложено было записаться на особых листах и, сообразуясь с этой записью, нанять соответствующей вместимости пароход. Несмотря на то, что время для экскурсии было не совсем подходящее, ввиду начавшихся экзаменов, все-таки записалось около 150 человек, считая в том числе певчих и музыкантов. Наша экскурсия отправилась в Тотьму 8 мая, в день нашего храмового праздника, после обедни. День был солнечный, но холодный. В Тотьму мы прибыли на следующий день около 6 часов утра. Падали снежинки и было холодно. От духовного училища нас приветствовал смотритель*, священник А. П. Полиевктов, а от монастыря было послано

 

Л. 355 об.

 

несколько парных линеек и два тарантаса. Весь состав экскурсии во главе с ректором тотчас же отправился в монастырь к литургии, которую служил настоятель монастыря архимандрит Игнатий[27], бывший довольно долгое время в ректорство прот[оиерея] И. А. Лебедева экономом семинарии. В служении литургии принимал участие и ректор. Пел наш хор. Прекрасное, воодушевленное пение, шедшее из выси храма*, как бы с высоты небес, производило неизгладимое впечатление не только на богомольцев-тотмяков, собравшихся во множестве и, несомненно, в большинстве своем не слыхавших такого пения, но и нас, привыкших к хорошему пению.

После молебна и поклонения мощам преп[одобного] Феодосия мы отправились в покои настоятеля, который угостил нас чаем и легкой закуской. Воспитанникам от монастыря предложены были чай и завтрак в монастырской гостинице. Поблагодарив о. настоятеля за радушный прием, мы направились в дух[овно]е училище, куда приглашены были училищной корпорацией на па-

* Хоры в монастырском храме почти в самом куполе.

 

Л. 356

 

радный обед. Воспитанники-экскурсанты обедали также в дух[овном] училище. С внешней стороны дух[овное] училище ко времени нашего прибытия было украшено флагами. Нас встретили парадно-торжественно. Обед был дан в квартире смотрителя. Во время стола как представителями семинарии, так и дух[овного] училища было произнесено несколько речей. Все чувствовали себя непринужденно, хотя в то же время заметно было, что училищная корпорация особенно почтительно относилась к ректору и как будто несколько стесненно чувствовала себя в его присутствии. Часов в 7 вечера мы отправились на пароход. Кажется, весь город вышел провожать нас. Тотмяки, как заметно было, с большим удовольствием слушали игру наших музыкантов. Около 3 часов дня 10 мая мы были уже в Вологде.

Ректор, при своем независимом характере, не терпел вмешательства в семинарские дела как со стороны епархиальной, так особенно со стороны светской власти. С Пр[еосвяще]нным Никоном, большею частью жившим по обязанности члена Синода и Госуд[арственного] Совета в Петрограде и вследствие этого почти не касавшимся семинарии, о. прот[оиерей] Малиновский все время жил мирно. В 1910 году в Вологод[ской] епархии открыто было

 

Л. 356 об.

 

второе викариатство – Вельское. На эту кафедру, по особому ходатайству еп[ископа] Никона, был назначен настоятель Вологодского Св[ято] Духова монастыря архимандрит Антоний (Быстров). Епископу Антонию, находившемуся в самых близких и, пожалуй, дружеских отношениях с ректором, приходилось, за отсутствием еп[ископа] Никона, нередко управлять епархией. Пр[еосвяще]нный Антоний к тому же состоял еще и председателем епархиального училищного совета. Заседания этого совета происходили в помещении образцовой школы, где в верхнем этаже отведена особая, довольно поместительная комната. Из-за отопления этой комнаты [камельком?] и начались первые недоразумения между ректором как непосредственным начальником школы и еп[ископом] Антонием. Неуступчивость в этом, по-видимому, пустом деле как со стороны ректора, так и со стороны Пр[еосвяще]нного Антония повела к полному разрыву между ними и впоследствии обострилась еще больше. Ректор при вынужденных встречах с еп[ископом] Антонием старался последнего игнорировать и не замечать.

 

Л. 357

 

Если ректор так обращался с представителем епархиальной власти, то можно судить, насколько он не терпел, когда в дела семинарии прямо или косвенно вмешивалась светская власть. Особенно не гладки были отношения ректора с губернатором Лопухиным[28] и, главным образом, с его женой, иногда совершенно некстати требовавшей исполнение ее капризов. Вот, напр[имер], один из таких случаев. В один из воскресных дней m-me Лопухина[29] обратилась к ректору с просьбой по телефону дать справку о каком-то лице, бывшем семинаристе, желавшем поступить в одно из учреждений, находившихся в ведении губернаторши. Ректор, уже имевший ранее этого случая столкновения с ней, категорически отказался исполнить ее просьбу, ссылаясь на то, что в праздники как в семинарии, так и в других учреждениях занятий не бывает. «Завтра эту справку получите», – сказал ректор и дал отбой, чтобы прекратить разговор. Но губернаторша была настойчива. Ректору еще раз пришлось подойти к телефону. «Я еще раз прошу исполнить мою просьбу немедленно, иначе я буду жаловаться обер-прокурору», – пригрозила Лопухина. «Жалуйтесь», – ответил ректор и с этими словами не только дал отбой, но снял

 

Л. 357 об.

 

и трубку, чтобы, как он сказал, его больше не беспокоила «жидовка». А вот другой случай. Ректор по какому-то делу вызван был к губернатору. Указан был и час приема. В назначенное время ректор явился в губернаторский дом и просил дежурного чиновника немедленно доложить Лопухину о его прибытии. Прошло полчаса, а губернатор не показывался. Тогда ректор, сообщив тому же чиновнику, что он больше ждать не намерен, вышел. Уже при выходе с губернаторского двора его догнал тот же чиновник и просил возвратиться, сказав, что губернатор его ждет, но ректор ответил: «Передайте вашему генералу, что как у него бывают приемные часы, так и у меня, больше я к нему сегодня не пойду».

Не особенно ректор жаловал и полицию, хотя старался избегать столкновений с ней. Чины полиции, особенно низшие – околоточные и городовые – после дней «освободительного» движения, нужно сказать правду, обращались с гражданами довольно грубо и бесцеремонно. Почти все жалобы на действия их оставались

 

Л. 358

 

без последствий. Для иллюстрации произвольных и грубых действий полиции я считаю не лишним на страницах настоящих моих воспоминаний поместить нижеследующий документ, подтверждающий полный произвол чинов полиции. В этом документе говорится об аресте на Кириллов[ской] улице ученика I кл[асса] Л. Ильинского[30]. Мною по распоряжению ректора было произведено дознание по поводу этого ареста и сделан был письменный доклад о результатах дознания:

27 сего марта ученик I кл[асса] Л. Ильинский с моего разрешения пошел в «Аполло»[31]. Разрешение это дано было около 8 ½ часов вечера, а часов в 9, когда я находился в учительской комнате, явился ко мне ученик III кл[асса] Островский[32], очень взволнованный и возбужденный, и сообщил, что на Кирилловской улице взят чинами полиции и препровожден вместе с неизвестным ему молодым человеком в 1 участок ученик Ильинский. Для выяснения дела я немедленно отправился в участок, попутно справившись у дежурившего на Кирилл[овской] улице околоточного надзирателя о причинах задержания Ильинского. Околоточный надзиратель сообщил мне, что оба задержанные молодые люди семинаристы, из которых, по его словам, один был пьян, а другой стрелял и что дальнейшие

 

Л. 358 об.

 

подробности я могу узнать в участке. Я отправился в участок. Оба задержанные оказались в прихожей участка, из которых один был действительно ученик I кл[асс]а Ильинский, а другой – неизвестный мне молодой человек. Оба были безусловно трезвы. Из чинов полиции здесь находились два городовых, которые никаких объяснений мне дать не могли и предложили подождать дежурного околоточного надзирателя, временно отлучившегося из участка. Прождав некоторое время и узнав от городовых, что околоточный ушел для составления протокола по одному делу и вследствие этого может явиться нескоро, я, сообщив городовым о своем звании, взял воспитанника Ильинского с собой и вышел из участка. В момент моего выхода в участок входил дежурный околоточный. На мой вопрос, обращенный к надзирателю, в чем обвиняются задержанные молодые люди, околоточный отозвался незнанием и предложил обратиться к дежурному надзирателю на Кирилл[овской] улице. Когда этому последнему был предъявлен воспит[анник] Ильинский с моим заявлением, что как этот воспитанник, так и другой молодой человек,

 

Л. 359

 

но не семинарист, совершенно трезвы, то этот полицейский чин, указывая на Ильинского, сказал: «Ну, так он стрелял», но затем, очевидно поняв всю несообразность своего умозаключения, он прибавил, что этот семинарист выразил протест при задержании того молодого человека, который был не в форме.

Воспитанник Ильинский показал следующее: «Я вышел на Кириллов[скую] улицу и пошел по правой стороне ее, направляясь в “Аполло”. Около дома Дьячковых я встретил своего товарища, сказавшего мне, что в “Аполло” очень много публики, дожидающей очереди. Тогда я пошел обратно, оставив намерение идти в “Аполло”. В это время рядом со мной шел молодой человек и с ним были две барышни. Они шли и оживленно разговаривали. Впереди, на расстоянии шагов десяти, шла толпа парней, из которых некоторые, по-видимому, были пьяны. Вдруг в этой толпе раздались два выстрела. Находившийся неподалеку околот[очный] надзиратель почему-то быстро подошел к тому молодому человеку, который шел рядом со мной, и задержал его, обвиняя его в произведенных выстрелах. Желая выяснить дело, я стал доказывать околоточному, что он ошибся и что выстрел был произведен из толпы, шедшей впереди. Мне показалось

 

Л. 359 об.

 

настолько несправедливым и обидным обвинение околоточным молодого человека, что я, когда уже задержанный находился в руках полиции, сошел с панели и продолжал настаивать на невинности задержанного. По распоряжению околоточного был задержан и я. От такой неожиданности я настолько растерялся, что бросился бежать, но меня схватили городовые, из которых один, стоявший у “Эрмитажа”[33], грубо толкал меня сзади, так что я и сейчас чувствую боль в спине и руках.

В участке, куда я был доставлен на извозчике, никто меня никаким допросам не подвергал и о моем имени и фамилии не спрашивал, поэтому считаю безусловно ложным утверждение, что я отказался назвать свое имя и фамилию».

Ректор, прочитав мой доклад, командировал меня к полицмейстеру для ознакомления последнего с настоящим делом. Полицмейстер (Подвинский)[34] выслушал меня внимательно, но не согласился с моим взглядом на неправильные и тем более произвольные действия членов полиции при задержании воспитанника Ил[ьинс]кого и дов[ольно] сухо со мной простился. «Ворон ворону

 

Л. 360

 

глаз не выклюет», – подумал я про себя, выходя из полицейского управления.

Ректор, которому вслед за сим я сообщил о своей беседе с Подвинским, имел было намерение жаловаться губернатору, но я отговорил его от этого намерения, руководствуясь вышеприведенной пословицей.

«Правда ваша, – сказал ректор, – с этим учреждением лучше не иметь никакого дела, особенно в нынешнее время».

В 1912 году оставил Вологодскую кафедру архиеп[ископ] Никон. Он выбыл из Вологды в июле, направляясь в Петербург, где состоял, как я уже говорил, членом Синода и Госуд[арственного] Совета. На Вологодской кафедре Пр[еосвяще]нный Никон, таким образом, пробыл ровно шесть лет, оставив по себе память, как о епископе безусловно умном, хорошем проповеднике и стойком в своих взглядах и убеждениях администраторе и человеке. Нужно только пожалеть, что за все время управления Вологодской епархией он вообще очень мало жил в Вологде; жил он в ней наездами, появляясь на праздники Рожд[ества] Христова и Пасхи. В Вологде он чувствовал себя не по себе и всегда с большим удовольствием

 

Л. 360 об.

 

и радостью отправлялся в «Северную Пальмиру». Что его там привлекало, известно только ему одному. Можно, впрочем, догадываться, что свободный от епархиальных дел, он всецело, живя в столице, отдавался литературным трудам, в том числе и своему любимому детищу «Троицким листкам».

Вследствие своего слабого здоровья, выездов по епархии для объезда церквей еп[ископ] Никон делал мало, и, если посещал церкви, то только те, к которым можно было пробраться на пароходах или по железной дороге. На лошадях он ездить не любил.

В семинарские дела Пр[еосвяще]нный Никон вмешиваться не любил. На экзамены, когда был в Вологде, являлся, любил задавать экзаменующимся вопросы, но сидел недолго. На Светлой неделе приезжал христосоваться с воспитанниками, причем раздавал им брошюры своего сочинения.

В обращении со всеми архиеп[ископ] Никон был прост и доступен.

К отрицательным сторонам его деятельности следует отнести увлечение его политикой и стремление вербовать как лиц духовного

 

Л. 361

 

звания, так и светского, в «Союз русского народа».

Оставив Вологодскую кафедру, Пр[еосвяще]нный Никон, состоя членом Синода, жил в Петрограде и, как известно, долгое время пользовался большим влиянием. При Саблере, когда возник вопрос о назначении в епископы известного Каргопольского огородника-мужика Варнавы, архиеп[ископ] Никон был одним из немногих архиереев, имевших мужество противится этому назначению, вследствие чего и, несомненно, не без влияния тобольского мужика, он перестал пользоваться в «сферах» тем расположением, которое ему оказывалось раньше.

Умер архиеп[ископ] Никон, состоя на покое, в Сергиевской Лавре, которую он любил безгранично и где, по пострижении в монашество, провел большую часть своей жизни.

После перехода инспектора нашей семинарии иеромонаха Поммера в Литовскую семинарию возник вопрос о новом инспекторе. Ректору не желательно было иметь на этом месте кого-либо из «пришлых», особенно монаха. Прямым и достойнейшим кандидатом на эту должность из числа наличных преподавателей считался Ив[ан] Ал[ександрович] Тюрнин как по своим исключи-

 

Л. 361 об.

 

тельным нравственным качествам, так и по продолжительности службы в семинарии. Ему, кажется, со стороны ректора и сделано было предложение занять должность инспектора. Но Ив[ан] Ал[ександрови]ч, по своей обычной скромности, категорически отказался. Ректор, как мне известно, останавливался еще на одном из пожилых преподавателей, но после совета с некоторыми лицами отказался от этой мысли и остановил свой выбор на молодом преподавателе Николае Ивановиче Хильтове, сослуживце своем по Подольской семинарии. Он был представлен, он был и утвержден в должности инспектора.

Назначение Хильтова на должность инспектора встречено было сочувственно как со стороны семинарской корпорации, так и воспитанников. Н[иколай] Ив[анови]ч, несмотря на свое кратковременное пребывание в нашей семинарии, успел как преподаватель зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. Популярностью

 

Л. 362

 

он пользовался и в женской гимназии, где недолгое время состоял преподавателем педагогики. Первые шаги Хильтова как инспектора произвели несомненно благоприятное впечатление. После пожара, вспыхивавшего по временам в инспекторство о. Поммера, оставались еще искры, готовые при неумном обращении загореться. Нужно было тушить их осторожно. С этого и начал свою деятельность Н[иколай] Ив[анови]ч Хильтов. Не страхом наказания и угроз, а силою слова и убеждения новый инспектор старался действовать и влиять на питомцев семинарии. И нужно отдать справедливость, что он достигал хороших результатов. Ученики, встретившие сочувственно его назначение, с полным доверием относились к тем воспитательным приемам воздействия на них, какие он как руководитель воспитания поставил себе за правило проводить в жизнь.

В жизни семинарии, со времени отъезда от нас о. и. Поммера, никаких заметных эксцессов не произошло. Воспитанников ни в чем не стесняли, свободно разрешали им ходить и на вечера, и в театр. Хождение в театр приняло даже эпидемический характер. В праздники

 

Л. 362 об.

 

ходили днем, ходили и вечером. В широких размерах была организована ученическая читальня, куда выписывалось много журналов – как духовных, так и светских; выписывались, конечно, и газеты. Музыкально-вокальные вечера устраивались чаще, чем когда-либо прежде.

С 1911 года впервые у нас стали устраиваться ученические экскурсии. Так, в 1911 году во время рождественских каникул состоялась экскурсия в Петербург. Прежде, чем отправиться туда, семинарская администрация вступила в сношение с дух[овно]-учебными заведениями Петербурга о предоставлении экскурсантам на время пребывания их в Питере помещения. Но администрация как семинарии, так и дух[овного] училища петербургских не изъявила согласия дать помещение для экскурсантов в стенах своих учебных заведений, мотивируя свой отказ появлением среди воспитанников этих заведений какой-то заразной болезни вроде скарлатины или свинки. Дело с экскурсией начинало расстраиваться, но в это время пришел на помощь экскурсантам преподав[атель] семинарии И. С. Бачалдин.

 

Л. 363

 

Он обратился к своему родственнику Сиземскому, состоявшему на службе в госуд[арственном] банке, уроженцу г. Вологды и бывшему питомцу семинарии с просьбой оказать содействие в приискании помещения для вологжан-экскурсантов. Сиземский горячо взялся за это дело и довел его до благополучного конца. Некто Александр Сергеевич Черняев[35], вологжанин по происхождению (Гряз[овецкого] у[езда]), содержавший частное реальное училище, охотно, по просьбе Сиземского, предоставил нам помещение в своем училище (Петерб[ургская][36] стор[он]а, Татарский переулок, д. №3).

26 декабря, на второй день Рождества, экскурсия в составе 13 воспитанников под моим руководством и в сопутствии двух преподавателей – А. С. Шайжина[37] и Ив[ана] П[етрович] Романова[38] – отправилась в Петербург. В наше распоряжение был предоставлен отдельный вагон. Посторонних лиц в него не пускали; мы ехали свободно, в тепле, и на другой день утром были уже в Петербурге. Из экскурсантов хорошо знаком был с Питером А. С. Шайжин, питомец Петерб[ургской] духов[ной] академии. Он все время нашего пребывания в столице и был нашим руководителем. Было довольно холодно и дул сильный ветер,

 

Л. 368 об.

 

пронизывающий до костей, когда мы вышли из вагона и направились на Знаменскую площадь для найма извозчиков. Ехать пришлось далеко. Но вот и конец нашему путешествию. Мы остановились в узком переулке у неказистого на вид деревянного дома. Нескоро мы попали в него. Оказалось, что в нем, с прекращением занятий, никто не жил; не было даже швейцара. Прошло не менее, чем ½ часа, прежде чем мы в него попали. Но каково же было наше разочарование, когда мы вошли в указанное нам помещение. В комнатах, отведенных для нас, температура была не выше 1-2о. Некоторые из экскурсантов стали приходить в полное отчаяние и думали уже искать другую квартиру, но в это время принесены были дрова и затоплена была печка-столбянка. Заказали самовар, и настроение наше стало другое. А когда на столе появился большой шипящий самовар-пузан, то от нашего уныния и признаков не осталось. После чая и легкой закуски все мы, чтобы не терять даром времени, пошли осматривать Петербург.

 

Л. 369

 

Описывать подробно наше путешествие по столице я не буду. Были мы в Зимнем дворце, в Таврическом, где происходят заседания Госуд[арственной] Думы, в Зоологич[еском] саду, в дух[овной] академии, в соборах и т. д. Очень жалели, что ни в один из театров нам попасть не удалось. В Зимнем дворце главное внимание наше обращено было на кабинет-спальню императора Александра II. В этом кабинете все до мельчайших подробностей осталось в том виде, в каком этот кабинет был в роковой день смерти царя. Между прочим, от сопровождавшего нас дворцового руководителя пришлось услышать, что покойный царь любил, чтобы на каждом столе лежал непременно носовой платок. Платки эти так и остались на столах. На кабинетном же столе, рядом с чернильным прибором, лежало несколько серебряных монет. Здесь же в кабинете стояла и кровать, на которой скончался царь.

На второй день своего пребывания в Питере я был у своего товарища по семинарии профессора дух[овной] академии Н. Н. Глубоковского. Застал его дома и встретил радушный прием. После довольно длительной беседы в его кабинете был приглашен обедать. Время прошло за раз-

 

Л. 369 об.

ными воспоминаниями из прошлого незаметно.

В следующие дни своего пребывания в столице я навестил настоятеля церкви при градских богадельнях протоиерея Григория Васильевича Чельцова[39], у которого жила моя родственница Е. К. Акимова[40]. Принят был по-родственному. От о. протоиерея получил на память его фотографическую карточку. Затем был на Кирочной у Нины Дмитриевны Зубовой, вологодской дворянки*. Она была очень рада моему визиту, потчевала меня кофе и все время безумолчно говорила, вспоминая Вологду и своих знакомых. Когда, поблагодарив ее за радушный прием, я стал прощаться с ней, то она убедительно просила еще раз побывать у нее, но исполнить просьбу ее мне не удалось. Из Вологды я уже писал ей, объясняя причину, по которой я не имел возможности еще раз побывать у нее.

31 декабря, накануне нового года, мы выехали из Питера, а в новый год были уже в Вологде.

 

* Усадьба Н. Д. Зубовой находилась в 20 в[ерстах] от Вологды в Погорелове[41].

Л. 365

 

В 1912 году тоже во время Рождествен[ских] каникул состоялись две экскурсии – одна в Москву, а другая в Питер. Руководителем первой был помощн[ик] инспект[ора] Е. А. Глебов, а руководство второй экскурсии опять было возложено на меня. Состав экскурсии был не менее 15 человек, сопровождал нас, как и в прошлогоднюю экскурсию, А. С. Шайжин и, кроме него, еще эконом семинарии диакон А. М. Головков[42]. Так как мы предполагали опять останавливаться в реальном училище Черняева, то мне предложено было непосредственно от себя обратиться к директору училища с просьбой о разрешении дать нам, по примеру прошлого года, помещение. На свое письмо я получил от А. С. Черняева следующий ответ:

«Многоуважаемый Никифор Александрович.

Свидетельствую свое почтение в ответ на Ваше письмо от 11 сего декабря, имею честь сообщить Вам, что я, по примеру прошлого года, могу предоставить помещение для воспитанников Вашей семинарии в количестве, указанном Вами в письме, отправляющихся на Рождественские каникулы в Петербург. Покорнейше прошу Вас только точно известить меня о дне, когда приедут экскурсанты.

С совершенным почтением А. Черняев.»

 

Л. 367 об.

 

За день до выезда была подана телеграмма А[лександр]у С[ергееви]чу о времени нашего отправления из Вологды.

Описывать эту поездку – значит повторять то же, что было и во время первой поездки, в прошлом году. День на третий своего пребывания в Питере мы все получили приглашение от директора училища на любительский спектакль, устроенный в главном здании училища, большом трехэтажном каменном доме, а затем после него на танцевальный вечер. Это приглашение застало многих из наших экскурсантов врасплох. Дело в том, что многие из семинаристов приехали в обыденных костюмах, не пригодных для появления в них на танцевальном вечере. Большинство все-таки решило отправиться на спектакль, а там, судя по обстоятельствам, принять участие и в танцах. Когда около 9 часов вечера мы вошли в здание училища, то последнее было переполнено нарядной и разнокалиберной публикой. Нас провели в третий этаж и предложили занять места. Спектакль начался с появлением директора. Играли реалисты

 

Л. 366

 

«Женитьбу» Гоголя. Они еще показывали свое искусство и в игре на рояле. Как та, так и другая игра мне не понравилась. Я видел несколько раз игру «Женитьбы» Гоголя в исполнении семинаристов, когда у нас в былое время устраивались спектакли, и, по моему мнению, семинаристы играли эту пьесу с большим искусством, чем столичные артисты-реалисты. Спектакль кончился, и молодежь спустилась в нижний этаж в одну из комнат училища, кстати сказать, очень тесную для танцев. Из наших экскурсантов принимали участие в танцах не более пяти человек. Окончания вечера я не дождался и около часу ночи возвратился в свою временную квартиру. В Питере на этот раз мы пробыли шесть дней.

В конце 1912 года в семинарии стали настойчиво говорить о предполагаемых реформах духовно-учебных заведений, но во что эти реформы выльются, никто об этом определенно ничего не знал. Иные настолько изверились в каких-либо реформах наших учебных заведений, что не придавали слухам о преобразовании их никакого значения, а другие, напротив, с чувством ожидания и, пожалуй, некоторой тревоги и беспокойства оставляли семинарию, уезжая на летние каникулы.

 

Л. 366 об.

 

Летом, когда мне приходилось быть в городе, узнать что-ниб[удь] достоверное насчет реформы не удалось. Ни ректор, ни инспектор определенно ничего не знали, хотя в то же время с большей уверенностью, чем когда-либо прежде, говорили, что с осени, т[о] е[сть] с начала учебного года будут изменения в уставе семинарий – и только.

Кончились каникулы. Стали съезжаться из разных мест преподаватели; кто-то из них был даже в Питере, но никаких определенных сведений о реформах я не узнал. Прошли и переэкзаменовки. И вот почти накануне нового учебного года был получен указ о введении в семинарии института классных наставников, о сокращении штата инспекции и об увеличении оклада содержания всем служащим в семинарии лицам.

Начались экстренные и сплошные педагогические собрания, на которых должна была решиться и наша, помощников инспектора, участь. По смыслу только что полученного указа, в семинарии полагались два помощника инспектора, между тем у нас их было четыре, таким образом двое должны были уйти

 

Л. 367

 

за штат. Этот крайне для всех нас важный вопрос должен был решиться в педагогическом собрании правления посредством закрытой баллотировки голосов. Накануне собрания, на котором предполагалась эта баллотировка, ко мне зашли два преподавателя и уверенно сказали мне, что мой выбор обеспечен и что потому волноваться я не должен. В самый день педагогич[еского] собрания я был дежурным и поэтому быть на собрании и принимать участие в решение тех или иных вопросов, значившихся в повестке, я не мог. Помимо того, мне на собрании и не желательно было быть по чисто личным причинам. Однако явиться на собрание все-таки пришлось по вызову ректора. Речь шла не обо одних только помощниках инспектора, но и о преподавателях. С этих последних и началась баллотировка, после которой все мы, члены инспекции, кроме конечно инспектора, из собрания удалились. Я прошел в учительскую и здесь дожидался результатов голосования. Прошло минут 40, когда за нами пришел правленский сторож с приглашением пожаловать в правление. Явившись в собрание, я сел рядом с одним из преподавателей, который, пожал мне руку и указывая на клочок бумаги,

 

Л. 367 об.

 

лежавшей на столе, сказал: «Результаты нашей баллотировки» (разумея всех). С большим конечно интересом и в то же время не без волнения я взял этот клочок бумаги. Оказалось следующее: я получил 14 (из 16), избирательных голосов, Вячеславов – 10, Спасский – 8 и Глебов – 7, таким образом избранными оказались я и Вячеславов, а Спасский и Глебов были забаллотированы. Положение Спасского вследствие такого исхода дела оказалось не только незавидным, но в полном смысле слова печальным. Дело в том, что пенсию по новому положению имели право получать только лица, прослужившие не менее трех месяцев после вступления в силу нового положения. Поэтому Спасский лишен был этого права, как забаллотированный. Между тем разница между старой и новой пенсией была громадная. По прежнему за 33 года службы он мог получить не более 500 р[ублей] в год, по-новому же 1800 р[ублей]. Е[влампий] Н[иколаеви]ч обижен был до последней степени, преподаватели же при баллотировке не учли такого положения. Однако ректор и инспектор, не-

 

Л. 368

 

сомненно содействовавшие его провалу, пришли ему на помощь, дав возможность прослужить три месяца, а затем, по окончании этого срока, он был представлен к новой пенсии, каковую и получил. Е. А. Глебов назначен был преподавателем Рыльского дух[овного] училища.

C введением института классных наставников жизнь в семинарии с начала 1913 года пошла на новых началах. Классные наставники, особенно молодые, по-видимому, с любовью и увлечением встретили в семинарии новую роль. Происходили, особенно на первых порах, частые собрания, на которых обменивались своими взглядами на поставленные новым положением задачи в воспитательном деле, судили о разных мерах воздействия на учеников, о допустимости или недопустимости наказаний учеников за проступки и т. д. В решении этих вопросов как будто все приходили к единодушному соглашению, но на практике каждый старался действовать самостоятельно, сообразуясь со своими личными взглядами. Получился полный разлад. Те, которые шли прямым путем, достигали хороших результатов. Некоторые не столько заботились о воспитании, о поддержании дисциплины, сколько о своей популярности среди питомцев. Замечались и другие, неправильные явления. Недостаточно тактичные преподаватели-

 

Л. 368 об.

 

воспитатели позволяли себе иногда осуждать как действия своих коллег, так и те или иные распоряжения и действия инспекции. Создавалась неискренность в отношениях и взаимное недоверие. При распределении уроков между преподавателями и классного наставничества между ними же в начале следующего учебного года возникали конфликты, начались интриги. Некоторые, хотя таких было немного (2–3), стали выражать свое недовольство действиями ректора, будто бы намеренно, из личного нерасположения, старавшегося распределить уроки, не сообразуясь с личными желаниями преподавателей. Инспектор, не расходившийся явно с ректором и почти во всем с ним соглашавшийся, в то же время при всяком случае старался то вышучивать, то осуждать как поступки ректора, так и некоторых преподавателей, особенно тех из них, которые в силу сложившихся обстоятельств были более или менее близки к ректору. Начинала обнаруживаться заметная партийность. Двуличная политика инспектора на первых порах

 

Л. 369

 

настолько была неуловима, что приводила в заблуждение даже лиц, привыкших к наблюдательности. Ректор, бывший до сего времени в самых лучших отношениях, стал заметно остерегаться его и даже, как мне известно, предостерегал некоторых преподавателей от сближения с ним. Такие неискренность в отношениях и скрытая игра, игра в темную, какая была заметна со стороны инспектора, в будущем не обещала ничего хорошего, и неизвестно во что бы вылились взаимные отношения между этими двумя лицами, если бы ректор, вследствие постигшей его болезни, не оставил службу в семинарии и семинарская жизнь не нарушена бы была последующими событиями.

Н. И. Хильтов, несомненно, обладавший всеми качествами, чтобы быть не только хорошим, но и выдающимся инспектором, в последний период своей службы в семинарии, благодаря своей двойственной политике, оттолкнул от себя некоторых сослуживцев. Правда, с внешней стороны как будто все оставались его почитателями, но на самом деле, в душе, этого не было. Не думаю, чтобы и Хильтов находился в заблуждении относительно настроения к нему некоторых сослуживцев. «Это прекрасный

 

Л. 369 об.

 

шахматный игрок», – сказал о Хильтове один из преподавателей, бывший его горячий почитатель.

К новому месту службы* проводили Н[иколая] Ив[анови]ча с энтузиазмом. Поднесли ему золотой наперсный крест и устроили парадный обед, во время которого речи лились без конца. Говорили все; говорили его приверженцы, говорили и те, которые в душе таковыми не были.

Спустя месяц после отъезда из Вологды в г[ород] Рыльск моего сослуживца Е. А. Глебова я получил от него следующее письмо:

Дорогой Н[икифор] А[лександрови]ч.

Мое путешествие закончилось, и я более или менее укоренился. Ехал я долго и прямо пропорционально приближению к югу возрастали морозы. В Москве я опоздал на намеченный поезд, а в следующем – плацкартном было только два места III кл[асса], так сообщили из Питера. Побыл я в Москве до 10 час[ов] вечера, иззяб чертовски и поморозил уши, чего в Вологде не знал. Здесь было 22о с ветром, в Туле уже – 26о, в Курске только 19

 

* Был назначен ректором Тамбов[ской] семинарии, по закрытии, состоял на приходе в сельской местности, где и скончался 18 июня 1921 г[ода] от брюшного тифа.

 

Л. 370

 

плюс ветерок. Выехал я из Курска в 4 часа дня, сел у окна, а тут впервые констатировал южную особенность: до 5 ¼ часов я свободно мог читать книгу у окна. По дороге мне попался один преподаватель Рыльской гимназии, похвалив город, он предупредил меня, что я не смогу найти извозчика (до города 1 ½ в[ерсты]), ни номера. Он помог, впрочем, устроиться, и вот в 2 ч[аса] ночи я водворился в номер с позволением жить в нем не больше суток, так как все уже раньше [закандадачено].

Утром я пошел по городу и почувствовал себя в Скопине[43] – в смысле построек и величины города. Число жителей в нем определяют от 15 до 25 тысяч, смотря по патриотизму отвечающего. Электрическое освещение действует до 6 часов утра. Извозчики парные, город на горах. Масса растительности, от вокзала до города тянется аллея, растут пирамидальные тополя. Нередко слышится малороссийская речь. Все учреждения как-то удивительно близко друг от друга расположены. На главной улице стоит училище – грязноватое и облупленное здание. Здесь я представился помощнику смотрителя, ибо смотритель числится

 

Л. 370 об.

 

в отпуске и подал в отставку. Помощник, иерей, товарищ Фетисова*[44] и родом из варшавских, любезен и говорлив, его зовут здесь ляхом[45]. Вечером я отправился в Курск. Все меня предупреждали: раз идешь к Стефану[46], не кури за несколько часов. Архиепископ слывет строгим законником и дов[ольно]справедливым человеком, но угрюм смертельно. Рассказывают, что, путешествуя по епархии, он взял к себе в купе вагона своего ключаря и в продолжение 6 часов не сказал ему ни слова. Вышел, смотрю, в приемную небольшой сухопарый человечек, поклонился и, увидав меня, позвал в залу огромных размеров. Со страху мне показалось она даже больше вологодской семинарской. Явился я во всех регалиях, отпалил заученную фразу и услышал: «Вы только кончили Академию?» Вот так фунт. Затем пошло наставленье: теперь жалуются на безграмотность, прежде ее можно было объяснить малым жалованьем, а теперь оклад большой, не ленитесь давать классные и домашние работы. Аудиенция продолжалась не

 

* Из воспит[анников] Вологод[ской] дух[овной] семинарии.

 

Л. 371

 

более 7–10 минут. Говорят, это исключительный случай, ибо в этих обстоятельствах обычно Стефан не говорит ни звука и отпускает через три минуты.

Далее я спустился к Феофану[47], он епископ Рыльский и утверждает наши журналы. Это полная противоположность. Красивый видный мужчина (слегка похож на Поммера). Только с половины декабря он епископ, ласков и любезен, наговорил мне уйму сладких слов, в роде того, что я до сих пор жил монахом и в глазах у меня заметен идеализм. У него я посидел (у Стефана постоял) минут 20. Затем наладился к ректору[48]; это бодрый, необыкновенно ласковый старик, митрофорный и звездофорный, на службе 140 лет, товарищ по Академии Иосифу Флавию и Аполлону Бельведерскому. Пел он сладко и затем воскликнул; не слыхали ли в учебном комитете о назначении к нам в Курск преподавателей? Ведь у нас трех не достает! Я утешил старика: и не ждите. Семинария здесь большая, но содержится не особенно чистоплотно. Ждут ревизора Тихомирова[49] с очередной ревизией.

В тот же день я воротился в Рыльск. Уже начал

 

Л. 371 об.

 

давать уроки. Утром служили молебен. На нем слушаю чтение Апостола: «Чадо Тимофее». Коллеги большею частью народ почтенный и женатый; самый молодой – это помощник смотрителя. Не пьют, в карты не играют. Лишь один преподав[атель] русского языка[50], заменявший меня, выделяется своими качествами. Это почтенный патриарх, с белой, вершков в 10 бородой. 23 года на службе, пьет запоями от двух недель до месяца. Последний [сеанс?] начался у него 20 декабря и до сих пор его нет за уроками. Живет он с тремя девицами и во избежание превратных толкований представил смотрителю докторское свидетельство о своей импотенции.

Ученики производят впечатление дисциплинированных и слушают меня очень внимательно. Но приведенные к одному знаменателю с училищными кажутся неуклюжими и некультурными. Пока кончаю. Жду Ваших писем, особенно о ревизоре и других новостях».

 

Л. 372

 

В 1914 году для ревизии семинарии приезжал член Дух[овно]- учеб[ного] Комит[ета] Белявский[51]. Впрочем, этот ревизор всесторонней ревизии не производил. Его внимание обращено было глав[ным] образом на постановку дела с классным воспитательством.

В этом же году Бог привел мне исполнить давнишнее мое желание – съездить в Саров. Тотчас по наступлении каникул я и решил провести в исполнение свое намерение. Нашлась мне и компаньонка в этом путешествии в лице сельской учительницы М. А. Пахиревой[52]. Наше путешествие совершилось при самых благоприятных условиях. Погода все время стояла хорошая. Особенно приятно было плыть по матушке по Волге. Поместились мы в III кл[ассе]. Народа было мало и нас никто не стеснял. Из Нижнего до Арзамаса ехали по железной дороге. В Арзамасе наняли извозчика с тем условием, чтобы он провез нас сначала в Дивеево, а затем в Саров, где мы имели намерение пробыть не менее суток. Дорога от Арзамаса слишком однообразна; лишь изредка на далеком расстоянии в разных местах

 

Л. 372 об.

 

по временам белели церкви. Почва песчаная, а потому езда по такой дороге довольно затруднительна. Большую часть пути приходилось ехать шагом.

В Дивеево мы прибыли около 3 часов утра и остановились в гостинице. Отдохнуть почти не пришлось, так как скоро раздался благовест к утрене, и мы отправились в церковь. Служба совершалась в главном соборе. После литургии, осмотрев все достопримечательности монастыря, мы отправились в Саров.

Саров!.. Не без трепетного чувства я подъезжал к этой знаменитой обители. Сердце радостно билось в моей груди. Наконец-то вот она, эта обитель, прославленная чудною жизнью великого подвижника XIX стол[етия] старца Серафима, к которому пламенело мое сердце со времен детства, с того времени, когда я только начинал учиться читать. С напряженным вниманием я всматривался вдаль, но пред самым Саровым пришлось ехать густым лесом, и самая обитель во всей красе показалась как-то вдруг, неожиданно. Вот речка

Л. 373

Саровка. Миновали ее и тотчас же въехали в пределы монастыря. Остановились у гостиницы и спросили номер. Нам отвели светлую, чистую комнату во втором этаже. Умывшись и стряхнув с себя дорожную пыль, мы, чтобы не терять времени, направились в монастырь, в тот собор, где находились мощи преп[одобного] Серафима. В соборе стояли толпы богомольцев. Народ большей частью серый, но немало было богомольцев и из интеллигенции. Между прочим здесь я совершенно неожиданно встретился со своим бывшим сослуживцем по семинарии И. А. Лебедевым… Подошел к раке преподобного и с благоговением приложился к мощам его. Вслед за сим по желанию богомольцев был отслужен молебен. По выходе из собора направился осматривать достопримечательности монастыря. Прежде всего сходил на могилу преподобного Серафима. Спустился ступеньками в самую могилу, где с чувством благоговения облобызал края находившегося здесь гроба. В часовне затворника Марка, куда я прошел вслед за сим, служились панихиды. Помянул и я всех родных и присных, скончавшихся. Отсюда прошел в Троицкую церковь, внутри которой помещается та келья преподобного, в которой он в последнее время жил и скончался. Келья небольшая, шагов пять в длину и столько же

 

Л. 373 об.

 

в ширину. Вот и место, где он в последний раз молился и скончался, стоя на коленях перед образом Божьей Матери. С чувством глубокого умиления я рассматривал каждый предмет этой небольшой кельи, свидетельницы великих подвигов и неустанных молитв преп[одобного] Серафима. Большая часть разных предметов и вещей, напр[имер], топор, сандалии, часть богослужебных книг, лаптей находится в настоящее время в Дивеевском монастыре, где мне и пришлось видеть их.

Из Троицкого собора вместе с другими богомольцами я направился в ближайшую пустыню преподобного. День был невыносимо знойный. Дошли до источника преп[одобного] Серафима. Здесь я выкупался. Вода очень холодная. После купанья почувствовал себя очень бодрым и свежим. Вот и ближняя пустынька преподобного на возвышении с левой стороны дороги. Вошли в нее. Почти весь передний угол и стена уставлены иконами. Все так просто и так уютно. Мысли мои перенеслись в далекое прошлое, когда приходили сюда многочисленные почитатели великого подвижника, начиная от князей до простых сермяжников; всех с одинаковой любовью

 

Л. 374

 

и ласкою принимал дивный старец, для всех находил слово утешения. Хотелось больше побыть в этой келье и около нее, но богомольцы спешили к тому месту, где преп[одобный] Серафим провел в молитвенных подвигах, стоя на камне в течение тысячи дней. Конечно, вместе с другими направился и я. На месте молитвенных подвигов преподобного отслужен был по просьбе богомольцев молебен. Неизгладимое, никогда не забываемое впечатление оставило во мне это молебное пение. Воодушевленное пение богомольцев, чудная лесная панорама с вековыми соснами, елями, березами из которых многие, быть может, были немыми свидетелями молитвенных подвигов старца Серафима, содействовало необыкновенному душевному подъему паломников. Долго еще после молебна последние оставались на этом месте.

Всем хотелось запечатлеть в своей памяти величавую и художественно-красивую картину этой местности.

Возвратившись в монастырь, я почувствовал сильную потребность в утолении голода, и вместе с своей спутницей прошел в монастырскую гостиницу. Меню обеда было, как и следовало ожидать, постное. Подали нам грибной суп и жареную

 

Л. 374 об.

 

рыбу. Более всего мне понравился квас, которым я с удовольствием утолил свою жажду. После обеда некоторое время ходил в пределах монастыря, а затем до всенощного бдения отдыхал в своем номере. Всенощное бдение началось в 6 часов и продолжалось до 11 часов. Собор был переполнен молящимися. Я стоял у самой раки преподобного. Однако всей службы, вследствие нестерпимой жары и утомления, я простоять не мог. На следующий день, отстояв раннюю литургию в Троицком соборе и еще раз приложившись к мощам преп[одобного] Серафима, мы отправились в обратный путь.

В Нижнем, купив на пристани газету, я впервые узнал об убийстве в Сараево австрийского наследного принца. Уже по тону газет было видно, что это убийство несомненно произведет международные политические осложнения. На пароходе и затем, когда я ехал по железной дороге от Ярославля до Вологды, все были заняты разговорами и суждениями о текущем политическом моменте. Гроза разразилась, когда, возвратясь из Сарова, я жил в деревне. 19 июля Германия объявила войну России, и началась мировая война.

 

Л. 375

 

С выходом в отставку прот[оиерея] Н. П. Малиновского и с отъездом в Тамбов Н. И. Хильтова закончился счастливый период в нашей семинарии. С прибытием нового ректора прот[оиерея] Н. М. Кибардина[53]* начались те скорби, которые прогрессивно возрастали и закончились закрытием нашей милой, дорогой и незабвенной almae matris.

Да будет благословлена отныне и до века память ее и с ее питомцами, с ее начальниками, наставниками и всеми, кто служил в ней в тех или иных должностях!

Заканчивая свои воспоминания, я с чувством глубокого сердечного удовлетворения должен засвидетельствовать, что в нашей семинарии за все время моей 33-летней службы в ней не возникало между служащими в семинарии лицами никаких ссор. Все жили мирно, составляли как бы одну семью. Поэтому нет ничего удивительного, когда многие преподаватели, оставившие нашу семинарию по тем или иным причинам, писали трогательные письма, вспоминая свое пребывание в нашей семинарии. «Так бы и перелетел к вам на крыльях, – писал один из таких преподавателей, – здесь нет такого единства между преподавателями, какое существует

 

* Прот[оиерей] Н. М. Кибардин с закрытием семинарии проживал в Вологде до своей смерти, последовавшей в июле 1939[54] г[ода].

 

Л. 375 об.

 

в вашей семинарии». «Ужасно жалко, что перешел сюда: интриги, ссоры, наушничество, вот что встретил я в родной семинарии», – писал второй. «Пишите или телеграфируйте, как только откроется у вас преподавательская вакансия, буду снова проситься к вам, здесь невыносимо», – писал третий. Бывший инспектор нашей семинарии Зиоров, как видно из помещенных в настоящих «воспоминаниях» нескольких его писем, писал: «Как бы я хотел возвратиться в Вологду». Он же, будучи уже в сане архиепископа, когда являлись к нему вологжане, отзывался о нашей семинарии с чувством теплоты и любви, вспоминая как своих бывших сослуживцев, так и воспитанников. Нечего говорить о Преосвящ[енном] Петре (Лосеве), пробывшем в нашей семинарии в должности ректора более десяти лет и любившем семинарию особенною любовью.

Что касается воспитанников нашей семинарии, то за немногими исключениями, все это были юноши честные, прямые и открытые.

 

Л. 376

 

Правда, наших семинаристов часто обвиняли в грубости, невоспитанности, но бросавшие эти обвинения не знали, какое иногда под грубой их оболочкой билось прекрасное сердце. В доказательство этого моего мнения, основанного на многолетней наблюдательности, я считаю уместным привести мнение о наших питомцах высокоавторитетного лица, бывшего нашего инспектора, архиепископа Николая, мнение, изложенное им в письме к бывшим воспитанникам семинарии, собиравшимся в Вологду на товарищеский юбилей:

«Ваше письмо обвеяло меня воспоминаниями того прошлого, которое уже никогда не повториться… Что-то тихо-грустное шевельнулось в моем сердце при Вашем напоминании о 1885 годе. Как в калейдоскопе вижу это прошлое: Вологодскую семинарию, убогую своей внешней обстановкой, но богатую своим духовным содержанием, вижу десятки юношей полураздетых, полуголодных, но исполненных неодолимой энергии и стремления к свету, к просвещению, к науке, иногда грубых и резких на слово, но всегда искренних и правдивых; вижу наставников – в большинстве доброжелательных, честных, трудо-

 

Л. 376 об.

 

любивых; вижу воспитателей, преданных своему делу, строгих, но и снисходительных, «папашу», всегда настигающего свою жертву, когда она этого и не ждет, но и великодушно прощающего до трех раз и проч[ее] и проч[ее]. Вот предо мною и классы, целый день гудящие наподобие ульев пчелиных. Любил я эти классы и с их обстановкой; какая-то неодолимая сила тянула меня к ним…Припоминаются и самые лица, и места их сиденья и проч[ее]»[55]. Приветствуя тот же товарищеский съезд, протоиерей Петр Ив[анови]ч Успенский, бывший инспектор нашей семинарии, пишет: «Ваше письмо с приглашением пожаловать на товарищеский съезд глубоко тронуло мою душу… Заколыхались воспоминания, заволновались пережитые чувствования, явились в сознании трогательным картинки и образы из того давнего прошлого, которое могу теперь назвать временем чудным и незабвенным. С восторгом чувствую в вашей среде воплощение того светлого живого идеализма,

 

Л. 377

 

которым богата была Вологодская семинария в то давнее время…»[56].

Но будет… Мне, прослужившему в семинарии 33 года и пережившему разные невзгоды, начиная особенно с 900-х годов, приходилось по обязанности воспитателя сталкиваться более чем кому-ниб[удь] другому с самыми разнообразными характерами. Бывали тяжелые минуты, но они скоро искупались и забывались, когда мне случалось встречать нравственную поддержку со стороны своих честных питомцев.

С отрадным чувством сердечной благодарности к своим милым, прямым и честным питомцам я заканчиваю свои «Воспоминания». Скажу словами писателя 2-й книги Маккавейской:

«Если я изложил их хорошо и удовлетворительно, то я сего и желал, если же слабо и посредственно, то я сделал то, что по силам моим. Не приятно пить особо вино и особо воду, между тем вино, смешанное с водой – сладко и доставляет удовольствие, так и состав сочинения приятно занимает слух читателя при соразмерности» (II кн[ига] Макк[авейская], 15, 38-39).

 

Л. 377 об.

 

Вполне сознаю, что в моих «Воспоминаниях» много разных недочетов, особенно из событий последнего времени, но таков уж психологический закон, что события давно прошедшие более и долее удерживаются в памяти, чем события позднейшие. Эти последние, особенно в отношении хронологических дат, вспоминаются не так ясно и отчетливо, а потому я оставил мысль писать о них даже эпизодически, хотя и все-то мои «Воспоминания» носят скорее характер эпизодический, чем систематический.

В post scriptum-е своих «Воспоминаний» я имел намерение поместить список преподавателей семинарии, среди которых многие были выдающимися как по своей педагогической деятельности, так и по своим личным качествам.

Настоящие «Воспоминания» прочтены уже многими лицами, даже такими, которые

 

Л. 378

 

не имели никакого касательства к семинарии. Многие убедительно просили меня довести «Воспоминания» до конца, т. е. до момента закрытия семинарии, но я решительно отказываюсь выполнить эту задачу: сердце тоскливо сжимается при воспоминании трагически-печальных, не поддающихся описанию событиях, при которых закончилось существование семинарии. Невольно при воспоминании о бывших и при виде настоящих событий приходят на память слова Екклезиаста: «и обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных и утешителя у них нет и в руках угнетающих сила их. И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе, а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем (Екклез[иаст] 4, 1-3).

 

[1] Здесь присутствует неточность. Во всех документах дата кончины о. Афанасия 1911 г.: «17 января 1911 г. в больницу поступил больной с тяжелой формой натуральной оспы. Отец Афанасий, исповедовав и причастив его, сам заразился этой опасной болезнью. Умер священник 13 марта». В.Л. Кукушкин, И.А. Кукушкина. Земское служение вологодского священника А.В. Беляновского // Государство, общество, церковь в истории России XX-XXI веков. Материалы XXI Международной научной конференции. Иваново, 2022. С. 85-86.

[2] Протоиерей Афанасий Вениаминович Беляновский (ок. 1842 – 1911) – сын дьякона Введенской кладбищенской церкви г. Вологды. Окончил Вологодскую духовную семинарию по первому разряду (1862), рукоположен в священника к Иоанно-Богословской церкви г. Устюга (05.05.1863). Переведен к Спасской церкви г. Лальска (10.03.1867), переведен к Петропавловской церкви г. Вологды (10.05.1868). Законоучитель Турундаевского начального земского училища (с 17.06.1880), Фельдшерской школы губернского земства (с 01.09.1896). См.: Клировая ведомость Петропавловской церкви г. Вологды за 1907 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 28. Д. 103. Л. 88 об. Чествование настоятеля Вологодской градской Петропавловской церкви священника А.В. Беляновского по поводу исполнившегося 25-ти-летия служения его при Вологодской губернской земской больнице //ВЕВ. 1893. № 11. С. 128-131; Чествование настоятеля градской Петропавловской церкви отца

А. В. Беляновского по поводу исполнившегося 35-летия служения его при Вологодской губернской земской больнице // ВЕВ. № 17. С. 482–487.

[3] Владимир Николаевич Проскуряков (?-1920) окончил курс Императорской военно-медицинской академии со степенью лекаря (10.11.1898). Врач-интерн губернской земской больницы (24.11.1898). Преподаватель земской фельдшерской школы. Врач вологодской семинарской больницы и преподаватель медицины в семинарии с 28.08.1902 предположительно до закрытия семинарии. С 1905 г. гласный Вологодской городской думы. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: Список лиц, служащих в духовно-учебных заведениях Вологодской епархии в 1907-1908 учебном году // ВЕВ. 1908. № 8 -9. С. 172.

[4] Горталов Сергей Федорович (1862–1937) – земский врач, общественный директор фельдшерской школы. Родился в Грязовецком уезде Вологодской губернии в семье мелкого помещика. Окончил Вологодскую гимназию, один год проучился в Казанском университете, откуда перевелся в Военно-медицинскую академию. По окончанию обучения с 1888 г. работал в Вологде в Губернской земской больнице. Активно боролся с эпидемиями холеры в 1901 и 1909 гг. С 1899 по 1926 г. состоял в должности старшего врача больницы. См.: А.В. Быков. Доктор С. Ф. Горталов и его пациент посол США Д. Р. Фрэнсис // Новый исторический вестник. 2012. № 1. С. 81-89.

[5] Василий Васильевич Смелков (?-29.02.1920) окончил Вологодскую духовную семинарию (1876), Санкт-Петербургскую духовную академию (1882), по окончании академии преподаватель психологии, философии и педагогики Вологодской семинирии, Мариинской женской гимназии. С 1895 г. епархиальный смотритель церковно-приходских школ (до упразднения этой должности в конце 1917 г.), священник. «Василий Васильевич отличался скромностью и пунктуальной служебной аккуратностью» (см. далее, л. 387).

«Строгий педант аккуратный, затянутый, как барышня на балу, точный до смешного» (Бурса. С. 66).

См. также: С. Непеин. Двадцатипятилетие служебной деятельности Вологодского епархиального наблюдателя церковных школ, протоиерея Василия Васильевича Смелкова // ВЕВ. 1907. № 19. С. 421-435

[6] Александр Андреевич Вячеславов (01.04.1882-15.09.1931) – сын священника Варженской Иоанно-Богословской церкви Устюжского уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1902), помощник инспектора Вологодской семинарии с 1909 г. по ее закрытие. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: http://s-sokolov.ru/trees/dobroumovs.php

[7] Иван Александрович Тюрнин (07.11.1866-январь 1941) – сын священника Вологодской епархии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1888), Московскую духовную академию (1892), помощник инспектора Вятской духовной семинарии (08.10.1892), преподаватель греческого языка (16.02.1895), затем церковной истории (1902) Вологодской семинарии. За сочинение «Книга пророка Софонии. Историко-экзегетическое исследование» утвержден в степени магистра богословия. «Благородный, деликатный до изящества» (см. далее, л. 384). ВЕВ. 1908 №7. С.146; ВЕВ. 1899. № 15. С. 320.

[8] Сергей Васильевич Смирнов – сын священника Ярославской епархии, окончил Ярославскую духовную семинарию (1895), Московскую духовную академию (1900), преподаватель латинского языка Вологодской духовной семинарии с (24.05.1901). Инспектор Вологодской семинарии с 1916 г. до ее закрытия. После революции состоял делопроизводителем в «школе 9[тилет]ке» (см. далее Л. 399 об).

[9] Иван Степанович Бачалдин (18.01.1875-1920) – сын священника Вологодской епархии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1894) и Московскую духовную академию (1898). Преподавал в Вологодской семинарии (1898), затем в Вологодском учительском институте (1912), после революции в Пролетарском университете. «…Был одним из лучших и талантливых преподавателей по словесности и литературе. Отличался независимым характером, слыл либералом и не пользовался особенным расположением и доверием со стороны начальства» (далее, л. 390). См. о нем в воспоминаниях Б.В. Ильинского. Вологодские семинаристы. С. 79; Л.С. Панов. Бачалдин Иван Степанович // Вологодская энциклопедия. Т. 1. Вологда, 2006. С. 56.

[10] Михаил Александрович Соснин (1868-1912) – сын священника Вонгодской Преображенской церкви Устюжского уезда, окончил Вологодскую духовную семинарию (1888), с 15.08.1888 по 26.08.1889 надзиратель Устюжского духовного училища, далее - священник Устюжской градской Стефановской кладбищенской церкви. С 14.06.1906 председатель совета Велико-Устюжского Стефано-Прокопиевского братства. См. Священник Михаил Александрович Соснин (некролог) // ВЕВ. 1912. № 7-8. С. 181-187. Родственник Н.А. Ильинского: жена брата Н.А. Ильинского В.А. Ильинского .А.И. Ильинская (Попова) имела сестру Н.И. Соснину (Попову), которая была замужем за М.А. Сосниным. Соснины и Ильинские близко дружили семьями – см. Вологодские семинаристы на перекрестке эпох.

[11] Константин Александрович Богословский (1871–1937). Окончил Вологодскую духовную семинарию (1891; однокурсник В.А. Ильинского), Казанскую духовную академию (1895). По окончании обучения преподаватель в Вологодском женском епархиальном училище, 09.10.1896 преподаватель Усть-Сысольского духовного училища, с 1899 г. преподаватель истории и обличения раскола Вологодской семинарии. С 05.06.1907 г. смотритель Устюжского духовного училища. С 1912 г. – председатель Велико-Устюжского Стефано-Прокопьевского братства. Участник поместного собора 1917-1918 г.

В 1920–1921 гг. – священник устюжской Мироносицкой церкви. С 1925 г. настоятель вологодской Благовещенской церкви, с 1930 г. вологодской Богородицкой церкви. Многократно арестовывался. В 1937 г. расстрелян. Краевед, автор книги «Церковь святого пророка Илии в селе Кубенском Вологодского уезда Вологодской епархии». Священномученик, прославлен Архиерейским юбилейным собором 2000 г. См. Константин Александрович Богословский // Православная энциклопедия. Т. 36. М., 2014. С. 730-731.

[12] Геннадий Алексеевич Спасский (1871-1920) сын священника Воскресенской церкви села Подкубенье Алексея Ефимовича Спасского. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1892). По окончании – псаломщик устюжской Георгиевской церкви, с 26.01.1897 священник домовой Покровской церкви при Устюжском женском епархиальном училище; законоучитель в нем. Его дочь Вера вышла замуж за сына о. Михаила Соснина – Александра Соснина. Брат Г.А. Спасского – Анатолий Алексеевич Спасский – профессор МДА. См.: Спасский Геннадий Алексеевич // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=2830; Метрическая книга Воскресенской Подкубенской церкви Вологодского уезда за 1871 г. // ГАВО. Ф. 496. Оп. 30. Д. 19.

[13] Возможно, Михаил Дмитриевич Доброумов, сын дьякона Вологодской епархии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1892). По окончании семинарии псаломщик Варженской Иоанно-Богословской церкви Устюжского уезда. С 19.09.1893 дьякон Шарденгской Николаевской церкви, с 06.12.1896 священник Устюжской градской Покровской церкви. С 1907 г. член совета Великоустюжского епархиального женского училища. См. Список лиц, служащих в духовно-учебных заведениях Вологодской епархии в 1907-1908 учебном году // ВЕВ. 1908. № 10. С. 189-190.

[14] Алексей Викторович Пономарев (ок. 1856 г.р.) окончил Вологодскую духовную семинарию (1879), с 02.02.1880 сверхштатный псаломщик Воскресенской церкви, что на Турине Устюжского уезда, с 04.06.1880 псаломщик Вельского Троицкого собора, с 04.04.1883 священник Георгиевской Шарденгской церкви Устюжского уезда, с 24.07.1909 переведен к Воскресенской Устюжской церкви, с 08.01.1917 к Нокшинской Богородицкой церкви того же уезда. С 10.01.1910 кандидат к членам правления Устюжского духовного училища, с августа 1910 г. следователь по духовно-следственным делам, с 10.03.1912 член совета Устюжского епархиального женского училища. См. Клировая ведомость Нокшинской Богородицкой церкви Устюжского уезда за 1917 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 842. Л. 3 об.

Член комитета общеградской церковно-приходской библиотеки-читальни и член совета Устюжского епархиального женского училища (1910).

[15] Вероятно, Николай Александрович Жуков (1871 г.р.), окончил Вологодскую духовную семинарию (1891; однокурсник В.А. Ильинского). С 1892-1895 г. учитель Красногорской образцовой церковно-приходской школы, с 1895 г. учитель Дымковской двухклассной церковно-приходской школы г. Устюга, с 28.10.1896 преподаватель Устюжского епархиального женского училища и Великоустюжского духовного училища. Шурин Г. А. Спасского. См. Список лиц, служащих в духовно-учебных заведениях Вологодской епархии в 1907-1908 учебном году // ВЕВ. 1908. № 10. С. 191-192.

[16] Вероятно, Александр Анемподистович Попов (ок. 1884 г.р.) учитель второклассной Дымковской школы. В 1911 г. рукоположен в священника Утмановской Ильинской церкви Никольского уезда. См. Попов Александр Анемподистович // Православные приходы и монастыри Севера: http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=2995

[17] Александр Павлович Полиевктов (ок. 1869-1933) – сын священника Михаило-Архангельской Баклановской церкви Грязовецкого уезда. «Учился в семинарии только два года, поступив в нее из студентов технологического института» (см. далее л. 386). Окончил Вологодскую духовную семинарию (1890), Казанскую духовную академию (1894). С марта 1895 г. преподаватель Елабужского духовного училища, с февраля 1906 г. преподаватель Вологодской семинарии, с 03.10.1907 смотритель Тотемского духовного училища. 13.10.1907 священник. После революции «сняв с себя рясу вступил в коммунистическую партию и <…> в том храме, где он совершал церковные службы, устроил бал и сам открыл танцы» (см. далее. Л. 386). Автор многочисленных статей публицистического и педагогического содержания. См. о нем: Н.В. Солодов. Иеросхимонах Феодосий (Харитонов) в воспоминаниях свящ. Николая Коноплева // Богослов.ру https://bogoslov.ru/article/6172977

[18] Михаил Васильевич Попов (ок. 1851 г.р.). Церковь села Красавина была построена только в 1889 г. («тщанием купца Владимира Ильича Грибанова») и первым священников в ней был о. М. Попов, прослуживший до 1917 г. Поэтому уточнение Попов Красавинский едва ли могло прилагаться к кому-либо еще. Сын пономаря Вохомской Николаевской церкви (то есть, земляк Н.А. Ильинского) окончил Вологодскую духовную семинарию (1872). С 1872 г. состоял учителем в Красавинском училище, с 1874 г. псаломщиком Красноборской Спасской церкви Сольвычегодского уезда, 01.10.1881 рукоположен в священника к Ерогодской Покровской церкви Сольвычегодского уезда. 23.09.1882 переведен к Зосимо-Савватиевской церкви Устюжского уезда и состоит законоучителем Красавинского училища с 24.02.1882, с 11.08.1889 служил в Владимирской Красавинской церкви Устюжского уезда. С 20.05.1899 по 07.10.1914 благочинный 2-го округа Устюжского уезда. См. Клировая ведомость Князе-Владимирской Красавинской церкви Великоустюжского уезда за 1917 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 471.

[19] От брата Н.А. Ильинского священника Вохомской Введенской церкви Вячеслава Александровича Ильинского.

[20] Николай Александрович Коноплев (1865-1937) – сын священника Преображенской, что в Слободе, церкви Устюжского уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1885) и Казанскую духовную академию (1898). С 10.11.1889 преподаватель в Архангельском епархиальном женском училище, с 19.12.1891 преподаватель гомилетики, литургики и практического руководства пастырей в Минской духовной семинарии, с 30.08.1898 законоучитель Вологодской классической гимназии и священник гимназической Свято-Духовской церкви. С 14.12.1906 преподаватель Вологодской семинарии, с 30.12.1906 перемещен к Вологодской Леонтьевской церкви. В 1906-1909 г. редактор журнала «Церковное слово». С января 1914 г. благочинный Вологодских церквей 1-го округа, председатель Вологодского братства во имя Всемилостивого Спаса, настоятель Вологодского Спасовсеградского собора. В сентябре 1916 г. назначен смотрителем Балашовского духовного училища Саратовской губернии. После революции служил в Саратове. Автор различных книг и статей, из которых наиболее известна книга «Святые Вологодского края», кандидатская диссертация в Казанской, впоследствии в доработанном виде она была представлена на соискание степени магистра богословия и защищена в 1934 г. См. Н.В. Солодов. Агиограф протоиерей Николай Александрович Коноплев: опыт восстановления биографии. // Словесность и история. 2021. № 3. С. 123-131.

[21] Н.Н. Следников. Товарищеский съезд питомцев духовной семинарии через 10 лет после окончания ими курса // ВЕВ. 1904. № 16. 440-444; № 17. С. 462-473; И.С. Бачалдин. Второй товарищеский съезд бывших воспитанников Вологодской духовной семинарии 1894 г. выпуска. Вологда, 1915.

[22] Священномученик Петр (Петр Федорович Полянский; 1862-1937). См. о нем Н.Ю. Сухова, свящ. А. Мазырин. Петр (Полянский) // Православная энциклопедия. Т. 55. М., 2019. С. 592-603; о ревизии духовно-учебных заведений Вологодской епархии: По отчету ст. сов. П. Полянского о произведенной им в 1909-10 уч. г. ревизии в духовных училищах Вологодской епархии // РГИА. Ф. 802. Оп. 10 (1910 г.). Д. 244; о более поздней (1912) ревизии П.Ф. Полянского в Устюжском епархиальном женском училище см. Б.В. Ильинский, В.А. Ильинский. Вологодские семинаристы на перекрестке эпох. Воспоминания и документы. М. 2022. С. 186.

[23] Николай Иванович Хильтов (05.06.1880–18.06.1921) – сын протоиерея Тверской епархии, окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию (1900), Санкт-Петербургскую духовную академию (1904), с 24.02.1905 преподаватель философских наук в Подольской семинарии, с 01.09.1905 – 15.08.1906 – преподаватель церковного пения, с 10.08.1907 – преподаватель логики, психологии, начальных оснований и истории философии и дидактики в Вологодской семинарии, с 20.11.1907 инспектор Вологодской семинарии. 19.10.1916 назначен ректором Тамбовской семинарии, тогда же рукоположен в сан священника. Последние годы служил на сельском приходе. Был женат на Елизавете Николаевне Заборовской, дети: Сергий (28.01.1907) и Дмитрий (26.09.1909). См.: далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского; Формулярный список о службе чина духовного ведомства Хильтова Николая Ивановича // РГИА. Ф. 796. Оп. 438. Д. 4576. Л. 14. ВЕВ. 1916. № 22.

[24] Архиепископ Парфений (Левицкий; 1858-1922), с 1904 по 1908 епископ Подольский и Брацлавский, с этого времени он по всей видимости и был знаком с Н.И. Хильтовым.

[25] Профессор СПбДА Александр Александрович Бронзов (1858-1919).

[26] Член-ревизор духовно-учебного комитета при Святейшем синоде П.Ф. Полянский.

[27] Архимандрит Игнатий (Крутиков) был экономом Вологодской семинарии 1886-1896 г. (см. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского).

[28] Лопухин Виктор Александрович (1868–1933). Образование получил в Николаевском кавалерийском училище. На государственной службе находился с 1881 года, (офицером). На службу в Министерство Внутренних Дел перешел в 1895 г. В должности губернатора состоит с 1909 года. Занимал должность Пермского, Новгородского и с 31 декабря 1912 г. Тульского губернатора. Действительный статский советник. Вологодский губернатор - 1914–1915 гг. Член Совета министра внутренних дел 1915–1917 гг. Умер в Бутырской тюрьме. См. Вологодский листок. 1914. № 661. С. 2; Лопухины // Большая российская энциклопедия. Т. 18. М., 2011. С. 39-41.

[29] Лопухина (Гессен) Нина Исидоровна (1868–1929) – родилась в семье управляющего Днестровской линией Русского общества пароходства и торговли в Одессе. Сестра русского историка и литератора Юрия Исидоровича Гессена (1872–1939). Занимался историей еврейского народа в России.

[30] Вероятно, здесь имеется в виду сын Никифора Александровича – Леонид Ильинский (1896–1959?), обучавшийся в семинарии с 1911 по 1915 гг. Окончил Ленинградский политехнический институт. Инженер. Таким образом, речь идет о марте 1912 г.

[31] Самый большой электротеатр в Вологде на 220 человек. Располагался на втором этаже дома на Гостинодворской площади (сегодня улица Мира)

[32] Аркадий Островский 25.6.1916 определен на место священника к Вешкурской Христорождественской церкви Сольвычегодского уезда Вологодской губ. 24.7.1916 освобожден от назначения по прошению. См. Островский Аркадий // Православные приходы и монастыри Севера: http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=12060.

[33] Имеется в виду гостиница «Эрмитаж». Располагалась на правом берегу реки Золотухи. Первым ее хозяином был купец 2-й гильдии Василий Иванович Семенков. В настоящее время в здании размещается вологодская администрация.

[34] Подвинский Евгений Викентьевич – вологодский городской полицмейстер с 15 февраля 1912 г. До этого времени был старшим помощником пристава Московской столичной полиции. Титулярный советник (См. Вологодские губернские ведомости. 1912. № 8. С. 2). С 26.10.1913 был перемещен в С.-Петербург предположительно царскосельским исправником (Вологодский листок. 1913. №. 609. 8 октября. С. 2; № 623. 10 ноября. С. 2). См. З. С. Кочина. Вологда при Николае II (1894–1917) день за днем. Вологда, 2014.

[35] Черняев Александр Сергеевич (1873–1916). Родился в крестьянской семье в деревне Петрино, Грязовецкого уезда Вологодской губернии. Окончил вольнослушателем Санкт-Петербургский университет – физико-математический и Археологический институт. Основал общеобразовательные курсы для взрослых при Петербургском университете с 1901. К 1908 году на курсах было 800 слушателей. Черняевские курсы – частное среднее учебное заведение, соединявшее классическое и реальное образование. На работу на курсы привлекал профессоров Петербургских вузов. В 1908 г. Черняев открыл реальное училище для детей-переростков, которые не посещали школу. О курсах писал известный социолог П. А.Сорокин, окончивший их. Автор сборников стихов «Родные картины» и научных статей по педагогике. См. В. Будько А.С.Черняев - учитель из Кологриво: https://proza.ru/2022/08/07/1456

[36] Правильно: Петроградская сторона. Здание не сохранилось. На этом месте находится радиотехнический профессиональный лицей.

[37] Александр Семенович Шайжин (28.04.1938) – сын священника Нигижемско-Пречистинского прихода Пудожского уезда Олонецкой губернии. Окончил Олонецкую духовную семинарию (1907), Санкт-Петербургскую духовную академию (1911). По окончании академии преподаватель литературы и словесности в Вологодской семинарии. «Очень живой и подвижный… подкупал учеников добрым к ним отношением». См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского; Л.А. Никифорова. Династия Шайжиных: священнослужители, просветители, педагоги // Православие в Карелии: материалы регион. науч. конф. Петрозаводск, 2008. С. 339-346; ВЕВ. 1911. № 18. С. 372.

[38] Иван Петрович Романов (06.06.1867 г.р.) – сын дьякона. Окончил Курскую духовную семинарию, Московскую духовную академию (1894). 1894-1895 – профессорский стипендиат МДА. С 11.08.1895 преподаватель латинского языка Пермской духовной семинарии. С 04.08.1901 сверхштатный чиновник особых поручений Курской палаты. 15.09.1901 помощник бухгалтера. 30.12.1901 бухгалтер Палаты. С 13.01.1908 преподаватель философии, психологии и соединенных с ними наук в Вологодской семинарии. «Пробыл у нас до 1911 г., когда перешел в Воронежскую семинарию на латинский язык» (см. далее л. 388; ВЕВ. 1908. № 7. С. 145.

[39] Григорий Васильевич Чельцов (1840т-15.03.1920) – протоиерей, духовный писатель. Окончил Рязанскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую духовную академию (со званием магистра, 1865). Преподаватель Санкт-Петербургской духовной семинарии. Рукоположен во священника 3 февраля 1867 года – настоятель церкви во имя св. равноапостольных царей Константина и Елены при градских богадельнях. Протоиерей (1883 г.) Служил в 7-й и 8-й Петербургских гимназиях. Автор религиозно-нравственных статей в «Христианском Чтении», «Духовной Беседе» и «Страннике». Автор учебника по Закону Божиему (1903), Автор книг: «Теория Бокля и христианское учение о промысле Божием» и «Краткое учение о богослужении православной церкви». Открытая Православная энциклопедия. Сведения получены от Е. К. Бойцовой.

[40] Екатерина Кирилловна Акимова (в девичестве Бабушкина) – родная сестра жены Никифора Александровича.

[41] Усадьба располагалась на старом почтовом тракте в Петербург в Тошемской волости, по соседству с усадьбой Водогино. Зубовы владели этим имением с 1620 года. Усадебный дом был построен в 1820 году и имел 18 комнат. Со всех сторон дом был окружен парком с 3 прудами. У Н. Н. Зубова (1792–1843) было 5 сыновей и 3 дочери. Один из его сыновей Дмитрий был отцом Н. Д. Зубовой. Шубина А.С. Дворяне Зубовы «Погореловской ветви» в 19 веке. В сборнике «Молодые исследователи агропромышленного и лесного комплексов – регионам». Вологда-Молочное. 2017. Т.1. с.301-303

[42] Александр Михайлович Головков (02.03.1877 г.р.) – сын дьякона Богородской Становской церкви Кадниковского уезда, окончил 4 класса Вологодской семинарии (1899). С 08.07.1899 псаломщик Николаевской Заболотской церкви Кадниковского уезда, с 07.09.1903 диакон на той же должности, с 09.05.1904 диакон Зыковской Николаевской церкви Грязовецкого уезда, с 31.03.1907 эконом Вологодской семинарии. С 13.11.1909 священник Оночистенской Николаевской церкви Вологодского уезда, с 07.01.1916 священник Михайло-Архангельской Пухидской церкви Грязовецкого уезда. См. Головков Александр Михайлович // Православные приходы и монастыри Севера: http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=2644; Список лиц, служащих в духовно-учебных заведениях Вологодской епархии в 1907-1908 учебном году // ВЕВ. 1908. № 8-9. С. 172.

[43] Родина Е.А. Глебова.

[44] Николай Николаевич Фетисов (1884-1938) из мещан Великого Устюга. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1904), Киевскую духовную академию (1908), профессорский стипендиат КДА (1908-1909). С 01.09.1909 преподаватель Подольской семинарии, с 22.01.1909 священник Св. Димитриевской церкви Херсоно-Одесского епархиального дома. С 17.05.1912 преподаватель Киевской духовной академии. С 25.10.1915 законоучитель Саратовского учительского института. С 01.08.1916 законоучитель Киево-Фундуклеевской женской гимназии и настоятель гимназической церкви. С 13.03.1918 экстраординарный профессор Киевской академии. В 1920-е годы уклонился в обновленческий раскол, служил в Московской области. В 1930-е принес покаяние, в 1935 г. назначен настоятелем Троицкой церкви г. Раменского. Расстрелян на Бутовском полигоне. См. Фетисов Николай Николаевич // Биографический словарь выпускников Киевской духовной академии: 1819-1920-е гг. Т. 3. Киев, 2019. С. 367-369.

[45] Епископ Иннокентий (Иван Иванович Сокаль; 1883-1965) – родился в г. Корхов Холмской губернии, окончил Варшавское духовное училище, Холмскую духовную семинарию (1906), Киевскую духовную академию (1910). По окончании назначен помощником инспектора Курской духовной семинарии, с 1912 г. священник, помощник смотрителя Рыльского духовного училища. См. В.И. Косик. Иннокентий (Сокаль) // Православная энциклопедия. Т. 23. М., 2010. С. 23-24.

[46] Архиепископ Курский и Обоянский Стефан (Архангельский; 1861-1914).

[47] Феофан (Гаврилов; 1872-1943), с 15 декабря 1913 года епископ Рыльский, викарий Курской епархии.

[48] Протоиерей Яков Андреевич Новицкий (1844-1920), окончил Киевскую духовную академию. Ректор Курской духовной академии с 1888 г. до ее закрытия.

[49] Дмитрий Иванович Тихомиров (1855-1917?) окончил Новгородскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую духовную академию (1881), состоял директором народных училищ Витебской губернии. Ревизор Учебного комитета.

[50] Иван Константинович Дементьев (11.06.1862 г.р.) – преподаватель русского и церковно-славянского языка Рыльского духовного училища с 1896 г. См. Дементьев Иван Константинович // Биографический словарь выпускников Киевской духовной академии: 1819-1920-е гг. Т. 1. Киев, 2019. С. 437-438; Список лиц, служащих в духовно-учебных заведениях Курской епархии, за 1908 год. С. 26. (Приложение к Курским епархиальным ведомостям 1908. № 39).

[51] Фотий Николаевич Белявский (1873 -январь 1942) – родился в г. Великие Луки. Окончил Псковскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую духовную академию (1897). По окончании обучения надзиратель Санкт-Петербургской семинарии. Сотрудник Министерства финансов, с 1905 г. член-ревизор Учебного комитета при Синоде. После революции работал инженером-экономистом. Был женат на дочери прот. Исаакиевского собора Филимона Знаменского Елизавете, имел трех детей (Вера (1900), Николай (1902), Анна (1906)), однако уже перед революцией супруги жили врозь. См. В.Н. Волкова. Тропинки из прошлого в будущее. Наша родословная. Новосибирск, 2004. Благодарю Олега Дембо за любезно предоставленные сведения о семье Белявских.

[52] Возможно, Мария Андреевна Пахирева (ок. 1873 г.р.). Окончила Вологодское епархиальное женское училище (1892). Учительница Карачевской церковно-приходской школы. См. Клировая ведомость Николаевской Карачевской церкви Вологодского уезда за 1916 год // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 60. Д. 7. Л. 7.

[53] Протоиерей Николай Матфиевич (Матвеевич) Кибардин (23.11.1861 - июль 1939) – окончил Вятскую семинарию (1882), Московскую духовную академию (1886), с 12.02.1887-04.03.1892 учитель греческого языка в Екатеринбургском духовном училище, 26.09.1887 рукоположен во священники, с 31.12.1888 редактор Екатеринбургских епархиальных ведомостей, с 18.09.1890 – член Екатеринбургском духовной консистории, 16.03.1895 – старший член консистории, 02.05.1897 г. настоятель Богоявленского Екатеринбургского кафедрального собора, 06.06.1897 – протоиерей, 31.06.1907 ректор Вятской семинарии. С 1914 г. – ректор Тамбовской семинарии. С 1916 г. ректор Вологодской семинарии. Уклонился в обновленческий раскол в 1922 г. В 30-е годы предположительно принес покаяние и был принят в «тихоновскую» Церковь. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского; Резухин А., прот. Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. С. 801-802; Формулярный список // РГИА. Ф. 796. Оп. 437. Д. 1344.

[54] Вторая с конца цифра написана неразборчиво. Можно прочитать «3» или «2». Однако из воспоминаний Н.А. Ильинского следует, что еще в 1936 г. он не имел известий о кончине Н.М. Кибардина (см. Д. 2. Между листами 132 и 133 – не пронумеровано). Кроме того, в 30-е годы прот. Николая видел на богослужениях А. Резухин (Резухин А., прот. Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. С. 801-802). Таким образом, правильное прочтение «3».

[55] См. Товарищеский четверть-вековой юбилей // ВЕВ. 1910. № 14. С. 235-247.

[56] См. там же.