Смертельные лучи большевистского «Солнца мертвых», ежедневно восходящего над огромной территорией разоренной Российской империи, не смогли уязвить пребывавших на земле Крыма многочисленных членов русской императорской фамилии. Это стало возможным во многом благодаря продуманной самоотверженности небольшой группы офицеров императорской Русской армии, в значительной части аристократов из известных семейств, для которых верность единожды произнесенным словам присяги была не формальностью, а единственно возможным способом повседневной жизни.
Воспоминания Сергея Александровича Апухтина заслуживают пристального внимания уже потому, что в них подробно изложены предыстория и все обстоятельства возникновения и формирования отряда и поименно перечислена значительная часть тех, кто непосредственно осуществлял охрану крымских имений, то есть охранял лиц императорской фамилии и их близких[1]. Он подробно рассказывает о тех обстоятельствах и событиях, которые оставались неизвестными охраняемым, и потому никак не отражены в известных уже воспоминаниях. Перечисляет он и имена участников Особого отряда, не всех, но многих — тех, кто запомнился, и это особенно важно, поскольку полный список тех, кто входил в состав отряда на всем протяжении его существования, до настоящего времени не составлен[2].
Военнослужащие, размещавшиеся на относительном отдалении от занятых императрицей и ее близкими имений — в Ореанде и Ливадии, имели все же скорее формальное отношение к непосредственному несению повседневного охранения и усиливали отряд самым фактом своего пребывания вблизи охраняемых объектов.
О самом событии оставления последней русской императрицей и другими членами императорской фамилии последнего участка свободной исторической русской территории — Крымского полуострова — известно немного. О тех, кто охранял членов императорской фамилии в последние месяцы их пребывания в России и о технической стороне проведения эвакуации неизвестно почти ничего.
Это тем более печально, что день 11 апреля 1919 г. явился последним днем исторической русской государственности. Героические попытки восстановления исторической России завершились полтора года спустя — 15 ноября 1920 г. эвакуацией Русской армии П. Н. Врангеля.
Объяснение такому забвению отчасти дает сам С. А. Апухтин, писавший жительствовавшему в Брюсселе полковнику И. Залынскому: «К сожалению, никаких известных мне записанных рассказов об отряде, охранявшем Императорскую Фамилию в Крыму рекомендовать Вам не смогу. Мы видели, как сильно переживали все Они свой отъезд из России, и после завершения нашей миссии как-то вдруг и без чьих-либо распоряжений договорились не предавать огласке ничего из того, что нам пришлось знать и в чем довелось участвовать. Ведь каждое наше слово было бы истолковано большевиками и им подобными бесчисленными пакостниками во вред Императорскому Дому. Кажется, и полвека спустя остающиеся офицеры отряда держатся данного тогда обещания»[3].
Немногословные упоминания об этом событии содержатся в малочисленных и малодоступных воспоминаниях непосредственных его участников.
* * *
Лишь с изданием дневников императрицы Марии Феодоровны[4] появилась возможность достаточно подробно представить себе повседневную жизнь поселившихся в Крыму членов императорской семьи и обстоятельства оставления ими русской территории. Причем записи императрицы, относящиеся к последним шести месяцам их пребывания в имениях южного берега «Хараксе», «Дюльбере», «Ай-Тодоре» и «Чаире», в «Кореизе», «Сосновой роще» и некоторых других, то есть именно к периоду несения службы «Особым отрядом по охране Лиц Императорской Фамилии», весьма подробны и информативны. Многие из этих записей удачно дополняют скупые рассказы о внешних событиях, содержащиеся в публикуемых ныне воспоминаниях Сергея Апухтина, служба которого протекала преимущественно на территории имения «Дюльбер». При этом в записях императрицы менее всего отражена как раз деятельность нового охранного отряда, что и понятно — создание подобного воинского соединения воспринималось как нечто совершенно обыденное и естественное, причем не только теми, кого охраняли, но и самими охранявшими, ведь таков был сложившийся в Империи порядок, которого никто не отменял. И тот факт, что и другие члены императорской фамилии, столь подробно повествовавшие о своем кратковременном пребывании под недоброй и смертельно опасной «опекой» большевиков[5], почти не упоминали о семи последних месяцах свободной и достаточно безопасной крымской жизни под охраной самых верных и действительно преданных русской монархии русских военных, — лишь свидетельство тому, что в это время жизнь в освободившемся от революционных разбойников Крыму вернулась в привычное и единственно нормальное русло.
Дневниковые записи императрицы Марии Феодоровны рисуют весьма живую и достаточно подробную картину повседневной жизни императрицы и состоявших при ней лиц свиты, в общих чертах мы узнаем о жизни ее дочерей — великих княгинь Ксении Александровны, Ольги Александровны и некоторых внуков императрицы. О супругах своих дочерей — великом князе Александре Михайловиче и полковнике Николае Александровиче Куликовском императрица пишет весьма скупо. О великих князьях Николае Николаевиче и Петре Николаевиче и их женах — дочерях Черногорского короля Николая II Петровича Негоша подробных записей тоже мало, хотя за время жизни в Крыму виделись они не редко…
Члены императорской фамилии, разместившиеся в южнобережных имениях, покидали Крым не одновременно. Первыми оставили русскую территорию великий князь Александр Михайлович со старшим сыном князем Андреем и его женой, что, судя по записям императрицы Марии Феодоровны, стало малоприятным для всей семьи событием: 9 декабря 1918 г.: «Ксения сказала, что С[андро] решительно настроен уехать — не верится»[6].
12 декабря 1918 г.: «…прибыли Ксения и Сандро, который огорошил меня, сообщив, что завтра он уезжает. Я едва не упала — к чему такая поспешность?! Он просил меня никому не рассказывать об этом до его отъезда. Затем он попрощался, необычайно довольный собой. Ксения же осталась. Она, так же как и я, полагает, что всему этому нет разумного объяснения, но, поскольку ее уговоры никак не помогли, оставляет за ним право поступать, как ему вздумается, ибо она ко всему прочему опасается, что он может свихнуться»[7].
13 декабря великая княгиня Ксения была на панихиде по убитому Ю. П. Гужону, успев «проводить Сандро в Ялту на борт м[алого] анг[лийского] крейсера. Я видела, как он прошел мимо нас в эту прекрасную тихую погоду».
24 января великая княгиня Ксения сообщила императрице, что «уже получила письмо от Сандро из Парижа, он, среди прочего, пишет, что, когда Андрюша с женой прибыли в Рим, первой новостью для нее стало известие о смерти ее матери Лассо Руффо, которая умерла еще в октябре прошлого года. И дочь ничего об этом не знала — ужасно! Аликс [королева Великобритании Александра. — А. К.] пишет в частности, что совершенно не понимает, как это Сандро мог оставить нас здесь»[8]. Сам великий князь объяснил причины своего быстрого отъезда в первой книге воспоминаний, не забыв и последний взгляд на крымскую землю, на любимый Ай-Тодорский маяк[9].
В это время обычным маршрутом императрицы становятся прогулки с дочерьми Ольгой и Ксенией, с внуками или с кем-то из приближенных в и сегодня сохраняющейся небольшой рощице около Ай-Тодорского маяка, с последующим посещением расположенного неподалеку от маяка (и тоже сохранившегося) домика, который занимала великая княгиня Ольга с мужем полковником Н. А. Куликовским и сыном Тихоном. Далее императрица, иногда без сопровождающих, возвращалась в Харакс пешком.
О советах окружающих покинуть русскую территорию Мария Феодоровна писала в дневнике достаточно часто. Так, уже 10 сентября 1918 г. после разговора с сыном[10] генерала Н. Н. Казнакова императрица отмечала: «Он весьма мил и интересен. Вот только считает, что мне необходимо срочно покинуть Россию, пока здесь спокойно. Он полагает, что дела у нем[цев] плохи и, когда они отсюда уйдут, находиться здесь снова станет так же опасно, как и раньше. Разговор с ним совершенно выбил меня из колеи, ведь в моих правилах следовать промыслу Божиему, вот и теперь я жду Его наставлений в том, что мне следует предпринять»[11]. О событиях в России узнавали с опозданием. Газеты же иногда доставляли сведения вполне фантастические, что зачастую усугубляло тяжесть всего происходящего. Так, 15 сентября 1918 г. императрица записала: «Газеты сообщают, что эти негодяи убили патриарха Тихона — величайшая подлость, какую только можно вообразить! Еще пишут, будто эти канальи до основания снесли мой любимый Аничков. Невозможно и представить себе, на какие еще подлые выдумки горазды эти мерзавцы. Неужели все так и есть! Я в полном отчаянии»[12].
Впрочем, императрица, да и другие члены династии не пребывали в какой-либо изоляции. Изолированными они оставались лишь от города Ялты и ее немалочисленного населения, что стало фактически лишь продолжением вынужденного положения вещей, сложившегося во время пребывания в Крыму большевиков.
Иностранные же подданные, преимущественно британцы и датчане, появившиеся в Ялте с уходом 6 ноября 1918 г. германских войск, навещали императрицу достаточно часто и свободно, передавали газеты[13] и письма не только от ее братьев и сестер, но даже от правящих монархов Эдуарда VIII и Кристиана X (26 сентября). Часто письма прибывали целыми пачками, как, к примеру, 9 октября 1918 г.: «Среди них оказалось 10 писем от Аликс, два — от Вальдемара, а еще от Оге, Маргрета, Луизы, Тории и многих других милых мне людей»[14]. И сама императрица практически ежедневно отвечала на полученные послания, наибольшее внимание уделяя письмам любимой сестре Александре в Лондон.
Грабежи и убийства, нередко случавшиеся в Ялте после ухода германских войск, лучше всего демонстрировали, насколько своевременным было создание офицерского охранного отряда. Трагические случаи с лицами, близко знакомыми членам императорской фамилии, лишь усугубляли и без того напряженную обстановку. Через два дня после убийства 12 декабря 1918 г. московского предпринимателя Гужона императрица записала в дневнике: «Приняла жену Вяземского, которая рассказала, что пребывает в вечном страхе и желала бы переехать в м[алый] дом <…>. Убийц, разумеется, не поймали. Теперь ведь нет ни полиции, вообще никого, кто мог бы следить за порядком»[15].
19 декабря из Ялты «отбыли все анг[лийские] гувернантки»[16].
Жизнь в крымских великокняжеских имениях в 1917–1920 гг. нельзя назвать лишенной событий. Несмотря на тягостно-неопределенное и столь непривычное положение первых лиц Империи жизнь молодого поколения вносила свои радостные нотки. Так, уроженка «Дюльбера» младшая дочь великого князя Петра Николаевича княжна Надежда Петровна 10 апреля 1917 г. сочеталась браком с князем Николаем Владимировичем Орловым в храме святой Нины имения «Харакс», а 17 марта 1918 г. в Кореизе у них родилась дочь Ирина.
Крымское затворничество иногда разнообразили события приятные: «Слышала, что Павлик Ферзен обручился с Мисси Стааль, — записала императрица 24 января 1919 г., — Я желала бы ему другой жены, стиль ее не в моем вкусе, правда, все вокруг говорят, будто она очень добрая и славная. Малама утверждает, что г-жа Стааль безмерно счастлива по этому поводу, — еще бы, думаю, она и мечтать никогда не могла о такой партии»[17]. В тот же день «в Дюльбере в честь молодых был дан большой праздничный обед по случаю их помолвки»[18], а 8 февраля «в 2 часа пополудни в самый разгар непогоды, в жуткую метель пришли пешком г-жа Стааль с дочерью. Они невероятно счастливы в связи с состоявшейся помолвкой»[19].
Малосодержательные воспоминания князя Феликса Феликсовича Юсупова лишь вскользь касаются важнейшего эпизода собственной его биографии: «Когда весной 1919 года красные подошли к Крыму, поняли мы, что это конец. Утром 7 апреля командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе явился в „Аракс“ [sic!] к императрице Марии Федоровне. Король Георг V, в силу сложившихся обстоятельств сочтя отъезд государыни необходимым и безотлагательным, предоставил в ее распоряжение броненосец „Мальборо“. Командующий настаивал на отплытии ее и семьи ее вечером того же дня. Сначала императрица решительно отказалась. С трудом убедили ее, что отъезд необходим. В то утро мы все собрались в Араксе отметить день рождения великой княгини Ксении. Императрица поручила мне отнести великому князю Николаю Николаевичу письмо, в котором сообщала, что уезжает, и предлагала ему и семье ехать с нею также.
Весть о близком отъезде императрицы и великого князя Николая разлетелась со скоростью света и вызвала колоссальную панику. Люди просились также уехать. Но один военный корабль не мог вместить тысячи и тысячи граждан, бежавших от большевистской пули. Мы с Ириной поднялись на борт „Мальборо“, где уже находилась императрица с великой княгиней Ксенией и моими шурьями. Когда Ирина сказала бабке, что для эвакуации людей ничего не сделано и не делается, ее величество объявила севастопольскому союзному командованию, что никуда не поедет, пока хоть один человек, из всех тех, чья жизнь в опасности, останется в Крыму.
Ей уступили и большое количество союзных кораблей прибыло в Ялту для эвакуации беженцев.
На другой день отплыли и мы вместе с моими родителями.
Тотчас вслед за нами из ялтинского порта отчалил корабль с нашими офицерами, ехавшими присоединиться к белой армии. „Мальборо“ еще не поднял якорь, и, стоя на носу броненосца, императрица смотрела, как уплывали они. Из глаз у нее текли слезы. А молодежь, плывшая на верную смерть, приветствовала свою государыню, замечая за ней высокий силуэт великого князя Николая, их бывшего главнокомандующего»[20].
В записанных Яном Ворресом рассказах великой княгини Ольги Александровны только самому эпизоду отплытия «Мальборо», свидетелем которого великая княгиня не была, уделено какое-то внимание: «Когда корабль поднимал якорь, мимо него проходил транспорт с войсками. Очевидно, что на „Мальборо“ был поднят императорский штандарт, поскольку солдаты на борту транспортного судна встали по стойке „смирно“ и запели гимн „Боже, Царя храни“. Вдовствующая Императрица стояла на палубе британского корабля и махала солдатам до тех пор, пока они не скрылись из вида»[21].
Лейб-казак императрицы Тимофей Ксенофонтович Ящик в своих воспоминаниях также весьма кратко повествует о ходе эвакуации[22].
Наиболее информативны воспоминания[23] британского вице-адмирала Томаса Прайдхема, организовавшего посадку вдовствующей императрицы и всех остальных членов императорской фамилии и их приближенных на британский дредноут «Мальборо», умудрившегося сносно разместить их на неприспособленном для подобного использования судне и в течение всего плавания трепетно их опекавшего. Исключительная искренность и доброжелательное усердие Т. Прайдхема были вознаграждены, и императрица пожаловала его орденом святого Станислава[24].
Спущенный на воду в 1914 г. дредноут «Мальборо» был одним из совершеннейших и самых великолепных военных судов Королевского флота[25]. Самый факт посылки подобного гиганта для предполагавшейся эвакуации лишь одного-двух десятков человек из Крыма свидетельствует, насколько ответственно подошла к столь тяжелому развитию событий британская королевская семья.
Вице-адмирал подробно описал события этих трех дней на основании собственных дневниковых заметок: «Холодным и туманным утром 4 апреля 1919 года, корабль Его Величества „Мальборо“ вышел из Константинополя в Севастополь. Капитану (С. Д. Джонсон) было поручено передать письмо Королевы Александры ее сестре Вдовствующей Российской Императрице Марии, убеждающей Ее покинуть Россию прежде, чем спасение от большевиков станет невозможным и сообщающей, что корабль Его Величества „Мальборо“ прибыл и готов принять Ее на борт и доставить на Мальту и в Англию. <…> По возвращении из Ялты после беседы с Императрицей Марией, капитан приказал судну проследовать в Ялту на следующий день, 7 апреля, а по прибытии приступить к посадке тех, кого Ее Величество пригласит Ее сопровождать. <…>
Число тех, кто сядет на „Мальборо“ с Императрицей Марией не было известно, но уже было очевидно, что нас будут просить принять много больше, чем мы ожидали, когда покидали Константинополь. Специальных приготовлений для принятия на борт значительного числа пассажиров сделано не было, поскольку целью было вывезти только Императрицу Марию и несколько наиболее приближенных к ней лиц, в общем, может быть, десяток или дюжину человек. Теперь казалось ясным, что мы должны сделать все возможное, чтобы обеспечить помещение и пищу для много большего числа пассажиров.
Для начала были освобождены все офицерские каюты на корме судна, всего около тридцати пяти и где возможно в каждой каюте было устроено по две койки или более. Апартаменты капитана были, конечно, оставлены для Ее Величества, а капитан переместился в свою морскую каюту под мостиком. Перемещенные офицеры устраивали для себя спальные места в других частях офицерских помещений. К несчастью, оказались доступны только около тридцати запасных тюфяков, а такая роскошь, как простыни, пользовалась большим спросом. Также все офицеры предоставили в мое распоряжение свои личные припасы, чтобы у меня была возможность организовать размещение наших гостей. <…>
В течение двух недель за исключением обеденного времени, я почти всецело жил с нашими гостями в кормовых помещениях и, поэтому, часто имел возможность для разговора со многими из них. Мне хватило предусмотрительности записать мои впечатления тех дней, а также некоторые детали происходивших событий…
После высадки в Ялте двух офицеров в помощь тем, кто должен был прибыть на борт Мальборо, и, узнав, что Императрица Мария не желает посадки с Ялтинского пирса, мы прошли несколько миль вдоль берега к маленькой бухте, именовавшейся Кореиз, которая находилась в пределах легкой досягаемости от Харакса, любимого летнего дворца Императрицы…
Вскоре мы узнали, что Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Ксения, сестра Императора, и Великие Князья Николай и Петр, кузены Императора, будут среди тех, размещение кого мы должны организовать…
К счастью, прежде чем я дал знать кому-либо из наших гостей какие каюты занимать, я заметил, что на борт прибывает больше пассажиров и оставил каюту, в которой работал с графом Ферзен (из штата Великого Князя Николая Николаевича), чтобы узнать, когда ожидать Императрицу Марию. Как раз за каютой, где свет был довольно тусклый, я увидел двух леди без сопровождения очевидно сомневавшихся, куда им следует идти. Я собирался спросить, кто они, когда понял, что одна из них, старшая маленькая леди, одетая в черное, очень похожая на нашу Королеву Александру не могла не быть Императрицей Марией собственной персоной. В этот момент, граф Ферзен выступил вперед и, отдав честь Императрице, представил меня Ей и сопровождавшей Ее Великой Княгине Ксении. Итак, великая леди бывшая Императрицей всех русских прибыла без оповещения на борт Мальборо… Полностью захваченный врасплох столь бесцеремонной и неожиданной встречей с Ее Величеством, я сопроводил Ее и Ее компаньонку к Капитанской рубке и должен был отступить, когда Великая Княгиня спросила меня, что граф Ферзен и я уже сделали. Услышав, что я пребывал в некотором сомнении, кого и в каком числе ожидать на борт и когда именно, к моему великому облегчению, Она сказала, что сама пойдет со мной и скажет, как распределить каюты. Было очевидно, что она мгновенно и точно оценила ситуацию и поняла, что если оставить графа Ферзена и меня одних, то в результате выйдет нечто хаотическое. Граф Ферзен постепенно стушевался, полагаю, смутившись, и я оказался во власти крайне очаровательной и способной женщины, точно знавшей, что следовало предпринять и подававшей очень ясные идеи о том, как следует разрешать вопросы.
Итак, первый лист был быстро перевернут и работа сделана в полчаса, включая и невозможную для меня — отдачу необходимых распоряжений русской прислуге теперь начавшей прибывать на борт.
Я затеял спор с Великой Княгиней, когда она отвела себе одну из наименьших и темнейших кают на нижней палубе, одну из многих кают позади корабельной боковой брони. Но прикусил язык, поняв, что она делает это, чтобы личная прислуга Императрицы могла занять каюту, примыкающую к опочивальне Ее Величества. Эту каюту я выбрал для Ее Высочества как наиболее подходящую для лица Ее ранга…»[26].
27 января императрица «провела в одиночестве весь день вплоть до чая, когда меня навестили три сестры Барятинские. Они такие красивые и воспитанные и такие печальные»[27].
Тем временем отряд продолжал пополняться, и 27 января императрица «приняла двух офицеров моего Псков[ского] полка, прибывших из Ростова. «Я, — писала императрица, — испытала душевное потрясение, снова увидевшись с ними после всех этих страшных событий, случившихся в наше грустное время»[28]. Возможно, что и эти офицеры прибыли в Крым, чтобы присоединиться к отряду охраны. 4 февраля вновь «приняла трех ранее не знакомых мне офицеров»[29]. 10 февраля императрица «встретилась с Колдингом, приехавшим с фронта, теперь он будет служить в здешней охране. Все его имущество эти негодяи украли»[30].
Условия жизни в «Хараксе» по-прежнему оставляли желать лучшего: «Идет снег, 1 гр[адус] мороза. Страшно мерзну в своей комнате, поэтому руки держу в муфте, а ноги укутываю большим одеялом!»[31].
Но развлечения для молодежи все же случаются, и 7 февраля «Дмитрий с восхищением рассказал о своем вчерашнем посещении большой анг[лийской] подводной лодки, необычайно заинтересовавшей его. Мы видели итальянский крейсер, на медленном ходу проследовавший мимо нас к Ялте»[32].
15 февраля из газет императрица узнает о расстреле великих князей в Петрограде: «Газеты сообщают ужасающую новость, будто бы четверо несчастных — Пауль, Митя, Николай и Георгий — расстреляны. Не могу поверить в правдивость этих известий — уж слишком это изуверское и мерзкое деяние!»[33]. 3 марта подтверждение этому известию императрица прочла в английских газетах, но по-прежнему не хотела верить случившемуся[34].
18 февраля «Ксения получила письмо от Сандро. Он пишет, что ему не разрешили приехать в Англию — en comble! Лорд Дерби в Париже показал ему депешу о необходимости to postpone his arrival. Он, по-видимому, очень разочарован! Но как же все это странно, если не глупо»[35].
24 февраля императрица разбила раму с портретом Александра III, а 25 февраля «в 4 часа пополудни прибыли Петюша и Милица, на голове которой красовалось нечто вроде чепчика. Они приехали измерить раму портрета, чтобы вставить новое стекло»[36].
25 февраля императрица «приняла четырех новых офицеров охраны, одного конногвардейца Ширкова и Холла, который всегда ходит в гражданском»[37].
6 марта императрица отметила, со слов Зинаиды Менгден, что «в Ай-Тодоре подавленное настроение, поскольку большевики где-то одержали еще одну победу, — весьма неприятная новость»[38].
12 марта императрицу посетил командир крейсера «Шелдрейк» Шампьон де Креспиньи, предавший телеграмму от знакомого ей капитана Ройдза, «который полагает, что ситуация складывается угрожающая и поэтому мне лучше всего уехать на борту его „Кентербери“. Я восприняла эти слова спокойно и повторила, что весьма благодарна, но не понимаю причины такой озабоченности. Офицер заявил, что в Ялте, по его мнению, все спокойно и он тоже не понимает, в чем заключается ухудшение обстановки»[39].
13 марта тот же посетитель пришел вновь и сообщил, что «получил плохие известия из многих мест — Херсона, Николаева, Керчи и с Перекопа, где слишком мало войск для противостояния больш[евикам], которые собираются перейти в наступление. К счастью, он задержал к[рейсер] „Шелдрейк“ в Ялте, о чем я его просила и что произвело должный эффект — никаких демонстраций не было, да и в Севастополе снова, к счастью, спокойно»[40]. Все же за 52 года пребывания на чужбине императрица неплохо изучила особенности поведения народов своего государства.
15 марта 1919 г. впервые за четыре месяца императрица вместе с Софи Ферзен «отправились к маяку погреться на солнышке»[41], а 18 марта Долгорукий передал ей доставленную русским офицером Светловым «целую пачку писем из Дании» от ее сестры Тюры, младшего брата Вальдемара, принца Акселя и от короля Кристиана X[42]. К вечеру того же дня еще одно письмо от любимой сестры Александры из Лондона «доставил некий Гурко»[43]. Уже утром следующего дня направляющийся в Севастополь крейсер «Шелдрейк» увозил ответное послание императрицы сестре в Лондон. Тогда же Мария Феодоровна «получила целую пачку писем от моей любимой Аликс, некоторые из них написаны в 17-м и 18-м годах и тогда же отправлены ей обратно, и вот теперь мне, слава Богу, передали их англичане»[44] — письма сестер словно жили своей индивидуальной жизнью… Уже 24 марта некий полковник Слезновский, едущий в Копенгаген через Англию, увозит с собой письмо брату императрицы Вальдемару[45].
25 марта капитан Ройдз «принес телеграмму из Новороссийска, от имени Деникина, в которой сообщается, что мне лучше покинуть страну, так как положение ухудшилось. От этого и вправду с ума можно сойти»[46].
26 марта в «Харакс» явился генерал Гартман «с тем же донесением, на этот раз от самого ген[ерала] Деникина, который советует мне покинуть Крым, поскольку не считает свое положение достаточно прочным, чтобы взять на себя ответственность за мою безопасность. <…> К чаю приехала Зинаида Ю[супова], однако нашу очень приятную беседу прервал новый визит Гартмана, пришедшего с ответом от Николаши. В настоящий момент он не собирается покидать страну, но в случае, если в том возникнет необходимость, он будет весьма признателен англичанам за предоставленную возможность уехать на их корабле, то есть примерно то же, что я им уже сообщила»[47].
27 марта некий молодой датчанин Кай Лайборн вновь привез письма из Дании, а 28 марта Марию Феодоровну навестил великий князь Николай Николаевич.
29 марта императрицу посетил командир британского корабля «Калипсо» Тесайджер. Он «был очень любезен и говорил, что находится в полном моем распоряжении. Я его премного благодарила. Затем я приняла лейтенанта Вудхауса, командира малого крейсера, стоящего на якоре у Ялты. <…> Затем примчался Долгорукий и спросил, правда ли, что, как следует из слов Тесайджера, я собираюсь немедленно уезжать. Я пришла в негодование, передала капитану, чтобы он сразу же снова поднялся наверх. Я спросила его, что все это означает. Он ответил, что, поскольку поступили плохие новости о взятии Перекопа и т.п., мне совершенно необходимо уехать. Поэтому он от моего имени и решил телеграфировать адмиралу, чтобы тот немедленно прислал свой корабль „Тимерери“. Quelle tableau! Я, разумеется, заявила протест и сказала, что Николаша тоже получает донесения и обещал загодя ставить меня обо всем в известность. Однако сей любезный господин был настолько поглощен своими делами, что совершенно не слышал моих слов и, спустившись вниз, снова объявил, будто дело решено, корабль прибудет, багаж мой должен быть готов завтра, а послезавтра, в понедельник, я уеду! Какой вздор! К счастью, его отправили в Дюльбер, и Н[иколаша] подтвердил, что сейчас уезжать не намерен. Внутри у меня все кипело, и не с кем было поговорить»[48]. Вскоре императрица отправила барона Менгдена к великому князю Николаю Николаевичу: «Он возвратился, весьма довольный состоявшейся беседой, и сообщил, что положение, по всей видимости, не столь плохое что Н[иколаша] не видит необходимости в отъезде. <…> и я отправилась спать в лучшем настроении»[49].
2 апреля незнакомым императрице британским офицером была доставлена последняя порция писем от сестер и знакомых из Англии и Дании[50].
3 апреля два американских офицера привезли великой княгине Ксении Александровне письмо от мужа из Парижа[51].
4 апреля императрица «приняла восьмерых новых офицеров охраны, среди которых оказался датчанин Колдинг де Шабер, прибывший из Одессы. Он надеется, что вскоре ему удастся ненадолго съездить домой»[52]. К 4 часам прибыл Ногаец: «Он надеется теперь попасть в Харакс, поскольку откомандирован в Дюльбер»[53].
6 апреля, в воскресенье, в 10 часов утра Долгорукий и Вяземский принесли «известия о взятии Перекопа этими негодяями большевиками. Известия и впрямь неприятные, тем более, что я уже поверила, будто опасность миновала. Не знаю, право, что тут думать и кому верить. В 11 часов утра пришла Ксения, сразу после того как я приняла двух офицеров. Один из них — молодой Балашов — жутко заикается. Он прибыл прямо из Одессы и передал, что находящиеся там верные люди предлагают в случае, если мне придется покинуть страну, уехать на российском судне — очень любезно и трогательно с их стороны. <…> Затем пришел любезный Менгден, который предложил проводить двух прибывших ко мне анг[лийских] капитанов сначала к Николаше, что он и сделал после моей встречи с ними. Они снова призывали меня уехать, поскольку обстановка ухудшилась, я же отвечала, что сделаю то же, что и Николаша, если ситуация не улучшится. Внутри у меня все кипело, и чтобы успокоиться, я вышла с Ксенией в сад, тем более что погода была замечательная. <…> Я узнала, что прибыл Ногаец, сразу же пригласила его войти и предложила ему чаю. Он такой славный и тонкий человек, и я была очень рада снова встретиться и побеседовать с ним. Затем вернулся Менгден, рассказал о результатах визита англичан в Дюльбер. Он и вправду лучший человек на земле, такой спокойный и на меня действует умиротворяюще»[54].
9 и 10 апреля, уже на борту «Мальборо», императрица упоминает о неприятном событии, явившемся прологом трагедии семей Барятинских и Мальцовых, разыгравшейся полтора года спустя и столь пронзительно описанной Иваном Сергеевичем Шмелевым в его жутком «Солнце мертвых».
Как отметила императрица, в среду 9 апреля у нее «были Сережа Мальцов и Воля Барятинский, умолявшие взять с собой его (Барятинского) мать Надин Бар[ятинскую] с семьей. Я, разумеется, с радостью согласилась, как только Николаша и К° нам об этом рассказали. (Я-то думала, что они переберутся на другой корабль). Сильнейший ветер гнал огромные волны, из-за чего небольшим судам с багажом и т.п. было очень трудно пристать к крейсеру. В Ялте, по всей вероятности, жуткая паника — все эти несчастные люди, разумеется, хотят бежать»[55]. 10 апреля Мария Феодоровна записала, что «во второй половине дня Николаша побывал у адмирала на борту его корабля, вернулся очень довольным и поведал, что тот разрешил ему остаться здесь и продолжить путешествие. Вот чудеса-то! Я сказала, что все это очень неприятно, ведь я пригласила к[нягиню] Барятинскую и всю ее семью. Он ничего не захотел слушать и в ответ только просил передать ей, что для них здесь места нет, — какая бесцеремонность и какая наглость! От моих господ хороших ни пользы, ни помощи [кн. С. Долгорукий и Н. Вяземский]. Мне все пришлось делать самой, а в жизни я никогда такими делами не занималась. <…> Я просила Вяз[емского] отправиться к Надин Бар[ятинской], чтобы лично — и по доброму — объяснить ей создавшееся положение. Он же вместо этого отправил ей вечером телеграмму и сделал только хуже. Никогда ни с чем подобным не сталкивалась. Тогда я сама перед сном написала ей. Я воспользовалась случаем и рассказала Тышкевичу, в какое неприятное положение меня поставил Н[иколаша], оставшись на борту. Он все прекрасно понял и позднее говорил с ним, но разговор этот так ничего и не изменил. Стало быть, они теперь сидят у нас на шее и никак нам от них не избавиться»[56].
Только уже на рейде Константинополя, в понедельник 14 апреля императрица с видимым удовольствием записала: «Наконец-то окончательно решено, что дюльберцы переберутся на другой корабль, — весьма приятное известие. Сами разговоров они об этом не заводят, молчат»[57].
Освободившиеся места на «Мальборо» в Константинополе заняли столь любезная и преданная императрице «вся семья Менгденов — отец, мать, двое сыновей, причем старший со своей юной женой Ириной, урожденной Шереметевой, г-жа Ершова, Шателены с прелестным маленьким сынишкой и Апрак[сина]. Все они отправляются с нами на Мальту. Какое счастье, что теперь места у нас достаточно и они могут разместиться на нашем корабле»[58].
* * *
Текст[59] воспоминаний полковника Сергея Александровича Апухтина публикуется по фотокопии хранящегося в архиве Главнокомандующего Русской армии П. Н. Врангеля автографа, находившейся у Владимира Николаевича Котляревского, сына секретаря П. Н. Врангеля Николая Михайловича Котляревского. Копия предоставлена графиней Марией Николаевной Апраксиной — сестрой В. Н. Котляревского. На нескольких из 49-ти листов рукописи имеются позднейшие зачеркивания. Эти фрагменты текста помещены в []. Рукопись, послужной список и прошение публикуются согласно правил современной орфографии с сохранением авторской пунктуации и всех прочих авторских особенностей.
После завершения миссии «Особого отряда» автор воспоминаний продолжил антибольшевистскую борьбу в Грузии, участвовал в походе генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова в Польшу. Оказавшись вместе с братом Владимиром в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, вернулся в Россию, где в 1920 г. вновь нес службу в Крыму рядовым Таганрогского полка, затем — командиром стрелкового полка немцев-колонистов. 1 ноября 1920 г. эвакуировался с войсками в Константинополь, после переехал в Болгарию. К ноябрю 1925 г. жил в Белграде, затем перебрался во Францию, где гражданской специальности не приобрел, хотя и намеревался, кажется, поступить в Русский православный богословский институт на Сергиевском Подворье в Париже, куда принят не был. Живя во Франции, долгие годы работал на виноградниках своих родственников Иловайских, затем переехал в США, где и умер 11 мая 1969 г. в Хартфорде, штат Коннектикут.
Список источников и литературы
- Александр Михайлович, вел. кн. Книга воспоминаний. III. Приложение к «Иллюстрированной России» на 1934 г. Париж, 1934. (Библиотека «Иллюстрированной России»; кн. 48).
- Булыгин П. П. Убийство Романовых. Достоверный отчет / пер. В. Шеффера; ред. пер. Т. С. Максимовой. М., 2001.
- Вонсяцкий А. А. Против большевиков. (Отрывок из воспоминаний) // Часовой. 1930. № 25 (15 февраля). С. 26–28.
- Дневники императрицы Марии Федоровны. М., 2007.
- Ольга Александровна, вел. кн. Мемуары / пер. с англ. И. В. Гюббенет; запись Я. Ворреса. М., 2003.
- Парижский вестник. 1943. № 31 (16 января, суббота). С. 3.
- Собрание О. И. Залынского. Брюссель.
- Часовой. Брюссель. 1930. № 30. С. 23–24; 1931. № 63. С. 25; 1960. № 410. С. 19; 1963. № 444. С. 22; 1966. № 486. С. 23; 1972. № 549. С. 19; 1975. № 588–589. С. 19; № 592. С. 16; 1976. № 598. С. 15; 1981. № 634. С. 22.
- Шавельский Г., протопресв. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Н.-Й., 1954. Т. I–II.
- Юсупов Ф. Ф. Мемуары / пер. с франц. Е. Кассировой. М., 1998.
- Ящик Т. К. Рядом с императрицей. Воспоминания лейб-казака. СПб., 22007.
- Bulygin P. La fine dei Romanoff 1918. Con una parte introduttiva di Alessandro Kerenski. Milano, 1935. 269 p. (I Libri Verdi, drammi e segreti della storia; 27).
- Bulygin P. The Murder of the Romanovs. The Authentic Account. Including the Road to the Tragedy by Alexander Kerensky. With an Introduction by Sir B. Pares. With 38 illustrations. Hutchinson & C°. London, 1935.
- Pridham F. Close of a Dynasty. With a foreword by Her Imperial Highness the Grand Duchess Xenia Alexandrovna of Russia. London, 1956. 176 p. 2nd Edition: Royalty Digest, Sussex, 1997.
[1] Следует отметить, что известные воспоминания П. П. Булыгина о первых шагах к созданию отряда и о водворении в Крыму предельно кратки и схематичны, хотя во многом и согласуются с публикуемым текстом С. А. Апухтина. Получив задание особой важности от самой императрицы, Булыгин оставил свой пост в «Хараксе» еще 1 января и не был свидетелем большинства крымских событий, упоминаемых С. А. Апухтиным. П. П. Булыгин вспоминал: «С большими трудностями, после многочисленных приключений, я снова появился на Юге. Миновав пограничные посты большевиков близ хутора Михайловский, через Украину, все еще оккупированную немцами, я вернулся в Добровольческую Армию. А несколькими неделями позже мне выпала честь организовывать из офицеров отряд личной охраны Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны и, по личной просьбе Ее Величества, возглавить его. Произошло это следующим образом.
Возвратясь из Екатеринбурга, я посетил Вдовствующую Императрицу во дворце Харакс в Крыму, чтобы сообщить обо всем слышанном мною относительно судьбы Царской Фамилии, находящейся в большевистском плену. Я был ошеломлен тем полностью беззащитным состоянием, в котором нашел дворец Вдовствующей Императрицы. Крым в тот самый момент был оставлен немцами на сомнительную милость большевиков, рассадником которых были Севастополь и Симферополь. Поэтому я с совершенным почтением, уверил Ее Величество, что скоро вернусь в Харакс с охраной, и был счастлив услышать ответ императрицы: “Я всегда знала, что Булыгины преданы мне”. Той же ночью пароход “Тигр”, шедший в Новороссийск, принял меня на борт: я отправился в штаб Белой Армии в Екатеринодар.
При штабе я обнаружил Шульгина — он покинул Киев, чтобы работать для Добровольческой Армии — и поделился с ним своими планами. Он отвел меня прямо к генералам Драгомирову и Лукомскому — двум главным советникам генерала Деникина — и попросил их оказать мне необходимую помощь в людях, деньгах и огнестрельном оружии для организации сильной личной охраны Вдовствующей Императрицы. Шульгин добавил, что, если Добровольческая Армия не может сделать этого по политическим мотивам, (так как официально она не является монархической), он будет рад занять денег под личную ответственность и возместит этот долг из доходов от продажи его киевского поместья.
На следующий день ген. Драгомиров вызвал меня к себе и информировал относительно решения ген. Деникина: я должен был выбрать пятнадцать офицеров и назначить полковника, которому мы все доверяли бы. Все офицеры получают неограниченный отпуск из армии. Все остальные вопросы мне следовало адресовать ген. Лукомскому, коему было предписано оказывать мне всякую помощь. Через несколько дней, оговорив с ген. Лукомским все детали относительно способа переброски офицеров и оружия, я уехал в Крым в сопровождении трех друзей.
Пробираться мы должны были довольно осторожно: немцы не слишком дружелюбно относились к Добровольческой Армии из-за отказа последней принять Брест-Литовское соглашение большевиков, согласно которому Германии отошла значительная часть Европейской части России. Благополучно добравшись до Крыма, наша немногочисленная группа в одну из ночей обошла последние немецкие патрули и заняла все три Императорских дворца. Сам я, еще с двумя офицерами, принял под охрану дворец Харакс.
Постепенно наши силы росли. Генерал Краснов (атаман донского казачества) очень помог нам людьми и деньгами. Вскоре мой собственный отряд увеличился до двенадцати человек. В то время, как в Дюльбере вокруг Великого Князя Николая собралось около шестидесяти офицеров, дворец Арианда [sic!] был занят Сводно-Гвардейским Эскадроном полковника Гершельмана, а Сводно-Гвардейская рота полковника Крота вступила в Ливадию. Добровольцы, таким образом, твердо обосновались в Крыму.
Немецкое командование не препятствовало нам, так как снятие их армией оккупации рассматривалось как нечто неизбежное. Немцы не желали членам Императорской Фамилии, равно как и остальной части населения, гибели в руках большевиков. Фактически, какова бы ни была высокая политика различных штабов, они не мешали русским и немецким офицерам понимать и уважать друг друга, лучшим доказательством тому могут служить две пары эполет, спрятанных мною в саду дворца Харакс: немецкие офицеры не желали замарать их в революционной суматохе, которая в то время охватила и немецкие войска.
В декабре 1918-го года Великие Княгини Ксения Александровна и Ольга Александровна предложили мне предпринять еще одну попытку выяснить, что сталось с Семьей Государя. Вдовствующая Императрица благословила меня и снабдила письмом к королеве Англии Александре.
Первого января 1919 г. я сдал охрану дворца Харакс капитану Войцеховскому и, взяв с собой есаула Грамотина, отправился вокруг света на встречу с Сибирью — короткий путь в Сибирь был нереален из-за большевистских армий.
Сначала мы проехали на Кубань, в Штаб Главнокомандующего вооруженными силами Юга России, чтобы получить необходимую санкцию и выправить паспорта и визы. Само собой разумеется, что это не составляло никакого труда: мы получили специальные документы курьеров Штаба и верительные грамоты к адмиралу Колчаку и российским дипломатическим представителям портов нашего захода.
За границу суда отправлялись из Одессы, так что мы вынуждены были еще раз ступить на палубу “Тигра” и вновь проплыть мимо крымских берегов. В Ялту мы зашли поздно ночью и только на четыре часа. Я взял парного извозчика и помчался в полной темноте при ярких звездах по Нижне-Алупкинской дороге в Харакс, чтобы встретиться с четырьмя моими побратимами, прошедшими вместе со мной Первый Кубанский поход. В то время они служили в охране Великих Князей Николая и Петра, в Дюльберте [sic!]. По телефону из Ялты я уведомил их и попросил выйти к дороге на Харакс на встречу со мной.
Мы простились на шоссе под открытым небом. Еще некоторое время я следил за темными силуэтами и мерцанием их штыков в звездном свете.
Затем все вновь затихло, и я остался один на один с рокотом моря где-то далеко внизу, слабым ароматом кипарисов и блестящими в вышине звездами. Больше я никогда не виделся со своими названными братьями. Возвратившись из Сибири я узнал, что капитан Долгов пал в храброй атаке Корниловского полка, командиром которого он был назначен в мое отсутствие. Другие с батальоном Лейб-Гвардии Литовского полка были окружены под деревней Драгомировкой. Поручик Кубашев застрелил своего брата и невесту Луцко (она была в походе под видом вольноопределяющегося), а затем застрелился сам. Поручик Луцко, последний из четверых, чудом спасся после того, как красная конница уничтожила их батальон; о смерти своих друзей он узнал лишь в Одессе, куда был перевезен в сыпном тифу. Он попросил однополчанина в палате передать мне привет и покончил жизнь самоубийством. Я получил это сообщение в конце 1920-го года, в Белграде» (Булыгин П. П. Убийство Романовых. Достоверный отчет / пер. В. Шеффера; ред. пер. Т. С. Максимовой. М., 2001. С. 36–37, 39).
[2] Так, имена многих участников отряда, приводимые императрицей в дневнике, отсутствуют в списке С. А. Апухтина.
[3] Письмо без даты // Собрание О. И. Залынского. Брюссель.
[4] Дневники императрицы Марии Федоровны. М., 2007. 704 с.
[5] О жизни императрицы и ее близких в Крыму до эвакуации см.: Ящик Т. К. Рядом с императрицей. Воспоминания лейб-казака. СПб., 22007. С. 72–80.
[6] Дневники. С. 282.
[7] Дневники. С. 283.
[8] Там же. С. 294.
[9] «В Севастополь прибыл британский военный флот, и его командующий адмирал Кэльторп сообщил нам о предложении Короля Английского дать в наше распоряжение пароход для отъезда в Англию. Вдовствующая Императрица поблагодарила своего царственного племянника за его внимание, но отказалась покинуть Крым, если ей не разрешат взять с собою всех ее друзей, которым угрожала месть большевиков. Король Георг изъявил и на это свое согласие, и мы все стали готовиться к путешествию.
Желая увидеть главы [sic!] союзных правительств, собравшиеся [sic!] тогда в Париже, чтобы представить им доклад о положении в России, я обратился к адмиралу Кэльтропу с письмом, в котором просил его оказать содействие к моему отъезду из Крыма до отъезда нашей семьи, которая должна была тронуться в путь в марте 1919 года. Адмирал послал за мною крейсер, чтобы доставить меня из Ялты в Севастополь, и мы условились с ним, что я покину Россию той же ночью на „Корабле Его Величества «Форсайт»“.
Странно было видеть Севастопольский рейд, пестревший американскими, английскими, французскими и итальянскими флагами. Я напрасно искал среди этой массы флагов русский флаг или же русское военное судно. Взглянув на ветки остролистника, украшавшие мою каюту, я вдруг вспомнил, что русское 11 декабря соответствовало западноевропейскому Сочельнику. <…>
„Форсайт“ увеличивал скорость, и береговые огни мало помалу скрывались из вида. Когда я обернулся к открытому морю, то я увидел Ай-Тодорский маяк. Он был построен на земле, которую мои родители и я возделывали в течение последних сорока пяти лет. Мы выращивали на ней сады и трудились в ее виноградниках» (Александр Михайлович, вел. кн. Книга воспоминаний. III. Приложение к «Иллюстрированной России» на 1934 г. Париж, 1934. (Библиотека «Иллюстрированной России»; кн. 48). С. 311–312).
[10] Николай Николаевич Казнаков (1894–?) — сын генерала от кавалерии Николая Николаевича Казнакова (1856–1929, Канны).
[11] Дневники. С. 255.
[12] Там же. С. 257.
[13] 29 сентября 1918 г. императрица замечала: «Получила ветхозаветные датские газеты от 5 ноября. Какая глупость!» (Дневники. С. 261).
[14] Дневники. С. 265.
[15] Дневники. Запись от 14 декабря 1918 г. С. 283–284.
[16] Там же. С. 285.
[17] Там же. С. 294–295.
[18] Там же. Запись от 25 января. С. 295.
[19] Там же. С. 299.
[20] Юсупов Ф. Ф. Мемуары / пер. с франц. Е. Кассировой. М., 1998. С. 251–252.
[21] Ольга Александровна, вел. кн. Мемуары / пер. с англ. И. В. Гюббенет; запись Я. Ворреса. М., 2003. С. 175–177.
[22] Воспоминания Т. К. Ящика не всегда совпадают в датах и иных деталях с рассказами других участников этих событий: «Отъезд в Англию. Вскоре после нового 1919 года произошли некоторые изменения в ситуации. Немцы ушли из Крыма и Украины. Одновременно вокруг Харакса стали появляться русские войска. Это произошло в феврале или в начале марта. В воздухе повисла новая угроза.
Однажды в конце марта перед Хараксом неожиданно появился английский корабль. Он не мог пришвартоваться, но направил шлюпку к молу у Дюльбера, и на берег сошел морской офицер. Сначала он долго говорил с князем Долгоруким, а позже — с императрицей. Я, конечно, не знал, что они обсуждали, но рассказывали, что они пытались уговорить императрицу уехать в Англию. Высокопоставленный офицер приходил несколько раз, но так ничего и не изменилось. Однако в один прекрасный день его аргументы все же оказались настолько убедительными, что императрица решила отправиться в путь со всей своей свитой.
Мы долго ждали, что же произойдет, и, наконец, поступил окончательный приказ об отъезде, что было для нас неожиданностью. Это было 25 марта по русскому календарю — 7 апреля по западноевропейскому. Я помню этот день так точно, потому что это был день рождения великой княгини Ксении. Сразу же после обеда, около часу дня, императрица сообщила, что нам сейчас же нужно начать укладывать вещи и быть готовыми, чтобы взойти на борт английского военного корабля „Мальборо“, который отвезет нас в Лондон.
Смею сказать, что мы были очень заняты. Мы упаковывали вещи, укладывали их на телеги, которые должны были отвезти их в портовый город Ялту. Сама императрица отправилась вместе со своей фрейлиной графиней Менгден к молу Дюльбера, откуда на шлюпке она была доставлена на „Мальборо“. Мы могли с берега видеть, как легко и быстро она поднялась на борт английского военного корабля, где команда была выстроена для парада. Сразу же после этого капитан отдал приказ поднять якорь и плыть в Ялту.
Семья императрицы и свита последовали за ней, некоторые в шлюпках, некоторые сухопутным путем, и в Ялте все были взяты на борт. Английский капитан хотел очень быстро отправиться в путь, но императрица тянула время. Она хотела убедиться, что каждый из ее близких и все слуги были взяты на борт. Большинство отправились на „Мальборо“, остальные последовали на другом английском военном корабле, название которого я не помню.
На борту „Мальборо“ прежде всего находилась сама императрица. Кроме нее были великая княгиня Ксения со своими детьми, дядя царя великий князь Николай Николаевич, который был главнокомандующим русской армией с начала войны, гофмаршалы Долгорукий и Вяземский и личные слуги императрицы. Великая княгиня Ольга, которая большую часть времени находилась в Крыму, двумя месяцами раньше уехала на Кавказ, где она и ее муж полковник Куликовский надеялись найти более спокойную обстановку. А муж великой княгини Ксении, великий князь Александр, несколько месяцев назад уже уехал во Францию.
Когда императрица убедилась, что все ее друзья и помощники были на корабле, она сообщила капитану „Мальборо“, что она готова к отплытию. Прозвучало несколько коротких, точных команд, которые я не понял, и через несколько секунд английский военный корабль запустил свои мощные машины.
Императрица стояла на палубе, когда были отданы швартовы. Она, как всегда, стояла прямо, и я не увидел слез в ее глазах. Но она стояла очень долго и очень тихо и все смотрела на землю, которая была ее домом более 50 лет и которая хранила тайну того, что произошло с ее возлюбленным сыном, его супругой и их пятью детьми.
Я никогда не читал чужих мыслей, но я определенно чувствовал, что в тот день императрица Дагмар была совершенно убеждена, что она снова увидится с царем.
И вот на горизонте мало-помалу исчезли склоны крымских гор. Мы следили за ними глазами так долго, как это было возможно, так как они все же около двух лет были нашим домом. Это были два бурных года, два года больших государственных переворотов и все еще существующего напряжения, но укрывшись за стенами Ай-Тодора, Дюльбера, Харакса, мы не только спасли свои жизни, но и надежду.
Вдовствующая императрица покинула Крым 11 апреля 1919 года. Она больше никогда не увидела Россию» (Ящик Т. К. Рядом с императрицей… С. 81–82).
[23] Книга вышла с предисловием великой княгини Ксении Александровны и со множеством фотографий, сделанных на борту «Мальборо» (Pridham F. Close of a Dynasty. With a foreword by Her Imperial Highness the Grand Duchess Xenia Alexandrovna of Russia. London, 1956. 176 p.), а через три десятилетия была переиздана (Royalty Digest, Sussex, 1997. 176 p.).
[24] Позже капитану Прайдхему довелось выступить избавителем другого христианского монарха, и в мае 1936 г. именно он вывез на корабле «Hood» из Джибути в британскую Палестину вынужденно покинувшего Эфиопию императора Хайле Селассие, его семью и приближенных. Итальянская агрессия в Эфиопии была встречена куда более сплоченным международным сопротивлением, чем действия большевиков в России, и уже в январе 1941 г. император возвратился в Эфиопию, чтобы возглавить восстание против оккупантов, а 5 мая 1941 г. торжественно вступил в Аддис-Абебу. Он благополучно правил своей страной еще 33 года, пока не пал жертвой воспитанников все тех же большевиков…
[25] «Мальборо» имел длину 189,8 м и ширину 27,4 м. Экипаж составлял 925 человек.
[26] Pridham F. Close of a Dynasty.
[27] Дневники. С. 295. События последующих двух лет приведут к гибели многих членов семьи Барятинских, в том числе и одной из трех сестер, и окажутся напрямую связанными с отъездом из Крыма лиц императорской фамилии…
[28] Дневники. С. 295.
[29] Там же. С. 297.
[30] Там же. С. 299.
[31] Там же. С. 295.
[32] Дневники. С. 298.
[33] Там же. С. 301.
[34] Там же. С. 307.
[35] Там же. С. 302.
[36] Там же. С. 304–305.
[37] Там же. С. 305.
[38] Там же. С. 307.
[39] Там же. С. 309.
[40] Дневники. С. 310.
[41] Там же.
[42] Там же. С. 311.
[43] Там же. С. 312.
[44] Там же. Запись от 19 марта. С. 316.
[45] Там же. С. 314.
[46] Там же.
[47] Там же. С. 315.
[48] Дневники. С. 317.
[49] Там же.
[50] Там же. С. 319.
[51] Там же.
[52] Там же.
[53] Там же.
[54] Дневники. С. 320.
[55] Там же. С. 323.
[56] Дневники. С. 323.
[57] Там же. С. 325.
[58] Там же. Запись от 17 апреля. С. 327.
[59] Следует отметить, что ранее текст воспоминаний С. А. Апухтина, включая и публикуемую ниже их часть, был опубликован в малотиражном издании и недоступен широкой читательской аудитории. Первую публикацию см.: Воспоминания С. А. Апухтина (продолжение). Отряд Особого Назначения для Охраны Лиц Императорской Фамилии, находящихся в Крыму (1918 г.) // Союз дворян = Union de la Noblesse Russe: Bulletin interieur de l’Union de la Noblesse Russe. Париж, 2007. № 102. С. 3–19. — Ред.
Источник: Клементьев А. К. Особый отряд по охране лиц императорской фамилии в Крыму в октябре 1918 — апреле 1919 г. // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2022. № 39. С. 304–359. DOI: 10.24412/2224-5391-2022-39--359