Портал «Богослов.Ru» продолжает публиковать воспоминания Никифора Александровича Ильинского, основная часть которых посвящена Вологодской духовной семинарии. Это ценнейший источник сведений о семинарии, о вологодском духовенстве и о вологодском обществе конца XIX — начала XX в.

На фотографии — сестры и брат Веры Кирилловны с их матерью и их мужьями. В центре — Августа Ростиславна Бабушкина (Брандт). Справa налево: Акимов Григорий Макарович, Бабушкин Петр Кириллович, Ильинский Никифор Александрович .Сидят Акимова Екатерина Кирилловна, Бабушкина Зинаида Кирилловна, Ильинская Вера Кирилловна, Анна Александровна Сысоева (дочь от второго брака Анны Ростиславны), Бабушкина Мария Кирилловна. Из личного архива Юрия Павловича Акимова (Москва), внука Екатерины Кирилловны Акимовой (Бабушкиной) и Григория Макаровича Акимова.

 

«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 6 и 7

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 7 (продолжение)

 

Л. 201

Гл[ава] VIII

С вступлением в должность протоиерея И. А. Лебедева начался новый период в нашей семинарской жизни.

Наш новый начальник и по своей фигуре, и по своему обращению как с преподавателями, так и с учениками производил внушительное впечатление. Говорить он много не любил, распоряжения и указания давал точные и определенные. Все невольно относились к нему с большим уважением и чем более к нему присматривались, тем более его ценили. Вскоре он приобрел искреннюю любовь со стороны воспитанников, и эта любовь не только не угасала, но заметно возрастала. О разных

 

Л. 201 об.

случаях проявления любви будет сказано впереди, а теперь я остановлюсь на личности нового инспектора, игравшего весьма заметную роль во все время ректорства протоиерея И. А. Лебедева.

Вновь назначенный инспектор священник Петр Иванович Успенский на службу поступил прямо с академической скамьи в 1883 году, когда я кончал курс и учился в VI классе семинарии. После смерти В. Н. Рейпольского он до конца занимался у нас по Св[ященному] писанию. Небольшого роста, в то же время тощий — своей фигурой он не производил выгодного впечатления. Преподавание он вел до[вольно] вяло, говорил гнусаво. Уже и в то время у Петра Ив[анови]ча замечалась склонность делать ученикам, иногда по пустому случаю, нотации и читать морали, что учеников, особенно старших классов, всегда раздражало. Как инспектор, он применил свою манеру к нравоучительным беседам

 

Л. 202

в самом широком масштабе. Ученики терпеливые и по характеру добродушные к таким воспитательным приемам Петра Ив[анови]ча относились или добродушно, или безразлично, но на юнцов невыдержанных, с характером неуравновешенным они действовали раздражающе и вызывали ропот и неудовольствие.

С первых же шагов его деятельности можно было видеть, что о. Петр был замечательно трудоспособный человек. Постоянно он был за делом, усердно следил за учениками как в корпусе семинарии, так и на квартирах. На все он старался обращать внимание и делать изменения или дополнения в распорядках жизни учеников. Прежде всего о. Петр обратил внимание на беспорядочность чтения в церкви. До него чтецами в церкви являлись большей частью одни и те же лица, зарекомендовавшие себя хорошей дикцией и хорошими голосовыми средствами. Петр Ив[анови]ч захотел это дело поставить иначе. Он завел особую книгу «чтецов и певцов» и назначал учеников для чтения в церкви, вносил их в эту книгу с подробной о каждом

 

Л. 202 об.

ученике отметкой, кто и насколько был способен петь и читать. Пред каждым праздником назначенных для чтения в церкви учеников он прослушивал, указывал порядок службы и т. д. Редко кого-ниб[удь] он освобождал от очередной обязанности читать в церкви. Он старался так или иначе достичь того, чтобы непременно все ученики в период своего обучения в семинарии приняли участие в церковном чтении. В тех ученических характеристиках, весьма подробных, умелых и верных, которые представлялись епископу, непременно была отметка в графе каждого характеризуемого ученика и об умении его читать и петь.

До о. Петра, при прежних инспекторах, квартиры посещались по личному усмотрению членов инспекции. Время для посещения квартир было почти всегда одно и то же — от 5 до 9 часов вечера. Редко, при каких-ниб[удь] исключительных обстоятельствах приходилось делать квартирные инспекции позже указанного времени. Успенский, руководствуясь буквой устава, трактующего, что квартиры посещаются по указанию инспектора,

 

Л. 203

изменил установившийся порядок квартирных посещений. Он выбирал несколько квартир и вечером посылал список этих квартир дежурному по квартирам члену инспекции с поручением посетить указанные им квартиры, при чем назначалось и самое время посещения. Бывало, и довольно часто, что одни и те же квартиры в один и тот же вечер посещались инспекцией по два раза. Время визитаций квартирных не ограничивалось, как прежде, периодом от 5–9 часов. Нередко ездили около 11 часов ночи. Иногда и сам инспектор принимал участие в этих поездках, но непременно с кем-ниб[удь] из своих помощников. На квартирах он любил сидеть долго, особенно в тех случаях, когда на них оказывались не совсем благонравные питомцы. Целая проповедь морального характера произносилась тогда о. Петром. На каждой квартире делался самый тщательный осмотр вещей. Осматривалось не только то, что лежало на столе: осмотру подвергались ящики столов, сундуки и проч. Если квартира посещалась в постные дни, то инспектор старался допытаться, точно ли у воспитанников приготовлен постный стол. Иногда, не доверяя

 

Л. 203 об.

ученикам, он приглашал квартирную хозяйку и допрашивал, что она приготовила для обеда в этот день. Само собой разумеется, что инспектор и от нас требовал проведения в жизнь и исполнения воспитательной его программы. Впоследствии нам вменялось еще в обязанность при посещении квартир испытывать учеников в знании утренних и вечерних молитв.

Ученики, не явившиеся на уроки, большей частью во время же уроков навещались инспекцией для выяснения причины отсутствия их на уроках. В одно время, помнится, наблюдалось систематические непосещения уроков по случаю зубной боли. Когда были единичные случаи этой болезни, о. Петр мало обращал на нее внимания, но когда она приняла эпидемический характер, он предпринял решительную с ней борьбу, не признавая зубной боли как уважительной причины к отсутствию на уроках. Ученикам, опускавшим уроки по этой причине, убавлялось и поведение. И удивительное дело: зубная боль у всех сразу же прекратилась. Квартирохозяевам, дававшим удостоверение о той или иной болезни воспитанников, веры и значения не придавалось. Таким образом

 

Л. 204

воспитанникам были отрезаны все возможные случаи к непосещению уроков.

Строгое и бдительное наблюдение было установлено за воспитанниками, получившими разрешение ходить к богослужениям в приходские церкви. Надзор за этими воспитанниками исключительно лежал на нас. Приходилось ездить по церквям и во время всенощной, и во время литургии. Бывали при этих визитациях забавные случаи. Так, приехал я к ранней литургии в Воскресенскую церковь. Читали еще часы. В церкви, кроме двух-трех старушек, никого. Я стал у старостинского ящика, около дверей. Пономарские двери в алтарь были открыты. О. Анатолий Едский^[1], совершавший проскомидию, увидя меня, обратился к диакону с вопросом — пришли ли семинаристы? «Ильинский в церкви». «Никого еще нет», — слышен ответ диакона. Начинается чтение синодиков. О. Анатолий произносит: «Помяни, Господи помяни, Господи…» Пауза. «Все еще никто не пришел? Надо послать», — и опять слышится поминовение. «Дьякон, пошли же кого-ниб[удь] за семинаристами-то, попадет ведь им». Все эти разговоры и понукания о. Анатолия мне были явственно слышны. Я простоял до Апостола и дождался только двух семинаристов.

 

Л. 204 об.

Случай другой. Являюсь в Сретенскую церковь во время всенощного бдения пред пением «Хвалите». Когда началось каждение церкви, о. Елпидифор^[2], увидев меня, подошел ко мне и сказал громко: «Ну, зачем пришел, у меня все ходят исправно, следил бы лучше там, где нужно», при этом он, подвигаясь ко мне, все кадил и кадил, так что мне пришлось даже несколько попятиться назад. И я больше уже в этой церкви не бывал: о. Елпидифор меня «выкадил».

Особенно строго о. Петр относился к табакурам. В это время на них было воздвигнуто жестокое гонение. Это было не в здании общежития, а в новом корпусе семинарии. В среднем этаже, в конце коридора вновь устроенного корпуса, помещался весьма небольшой, тесный клозет. На переменах табачный дым валил из этого клозета не только в коридор, но и в класс, находившийся против клозета. Нужно было принять какие-ниб[удь] решительные меры против такого крайне неприятного явления. И вот в одно время появилось в коридоре объявление за подписью ректора, что первый замеченный в табакокурении ученик будет немедленно

 

Л. 205

удален из семинарии. Прошли две перемены. Ученики заметно воздерживались от курения. На третьей перемене случился казус, взбудораживший не только учеников, но поставивший в тупик и начальство. Замечен был в курении один из лучших учеников старшего класса. Ученики насторожились, а начальство растерялось. Думали да гадали долго, как поступить с виновником, и решили поставить табакуру балл по поведению «3», с заключением его в карцер на 9 часов. Так неудачно и с конфузом для начальства кончилась эта необдуманная мера.

В наступившем 1888 году я еще сделал попытку уйти из семинарии и поступить во священники в Никольский уезд. Я видел и понимал, что чем дольше я буду оставаться в городе, тем больше буду отдаляться от деревни, городская жизнь окончательно засосет меня и в конце концов я навсегда могу остаться в городе. В Вологду, с открытием викариатства в Устюге, ждали приезда назначенного в Устюг епископа Иоанникия. К этому епископу я и решился обратиться с просьбой о назначении меня во священники в Никольский уезд, тем более что там предвиделось одно место.

 

Л. 205 об.

О личности назначенного в Устюг епископа Иоанникия^[3] ректор Могилевской семинарии писал мне от 9 февраля^[4]: «Уж не именинник ли вы сегодня, любезнейший Н[икифор] А[лександрови]ч! Сегодня ведь мученика Никифора. Если да, то сердечно обнимаю и приветствую вас с днем ангела, с пожеланием вам многих лет жизни и всего наилучшего. Спасибо, что не забываете меня. Конечно, вам не следует бросаться на первое место, надобно пообождать и высмотреть получше: ведь вы заслужили наилучшего. Радуюсь, что ваше начальство оценивает вас по заслугам, — но так и следует, если только в нем есть чутье правды. Где же вы теперь живете? В старом подворье или в новом? Да и как у вас идут дела с постройками? Все мне интересно, а вы так скупы на сообщения. Вам представляется это быть может не новым и неинтересным, а для меня это будет весьма любопытным. Не стесняйтесь ни моим новым положением, ни моим саном: к вам я все тот же.

Будущий Устюжский архиерей архимандрит

 

Л. 206

Иоанникий мне хорошо известен еще по академии; я поступал в академию, а он был уже на IV курсе, сперва как диакон Иван Афанасьевич Казанский, а потом как иеромонах Иоанникий. Я с ним был очень хорош. Америки он не способен открыть и пороха выдумать, но зато в нем есть нечто человеческое — и доброе, и хорошее. Он нехитрый книгам, выражаясь по-летописному, но зато, сколько думается мне, нелукав. А это ведь достоинство. Из Смоленска он вышел по ревизии Миропольского: там он не поладил с преподавателями, товарищами по академии, которые, зная его за диакона Ивана Аф[анасьеви]ча, не хотели признать его за ректора; вышли крупные недоразумения, окончившиеся удалением о. Иоанникия. Пишет ли вам Преосвящ[енный] Петр и что? Всем моим сослуживцам и воспитанникам передайте мой привет и поклон.

У нас зима: вот уже два месяца, как морозы поднимаются до 20^о[R?].

Ваш весь архимандр[ит] Николай».

В марте месяце епископ Иоанникий явился в Вологду и жил здесь, знакомясь с епархиальными делами, до открытия навигации. Около этого времени открылось место на Юзе

 

Л. 206 об.

Никол[ьского] у[езда]. На это-то место я и решил проситься, написав прошенье и никому не сказав о своем намерении, я отправился к преосвящ[енному] Иоанникию. У него, когда я пришел, никого не было. Прочитав мое прошение, Пр[еосвященн]ый спросил меня: «Вы проситесь в город или в деревню?» «В деревню», — сказал я. «В таком случае не понимаю вашего желания: обыкновенно переходят из деревни в город. А место хорошее?». «Не из лучших, но хорошее». «Вы ведь по уставу можете претендовать на лучшее место в епархии». Я промолчал. Епископ внимательно посмотрел на меня и вдруг сказал: «Оставьте-ка свое намерение проситься во священники, эти места от вас не уйдут, поступайте ко мне в секретари и поедемте в Устюг». Предложение для меня было неожиданное. Я сказал, что в канцелярских делах я совершенно не сведущ. «А я разве сведущ? — воскликнул он. — Ну и будем вместе путаться, попутаемся, попутаемся и разберемся». Но я отклонил это предложение преосвященного викария. Приняв от меня прошение, он еще

 

Л. 207

раз просил меня подумать о его предложении и с окончательным ответом прийти сегодня же вечером. Вечером я снова был у него. Встретил его в коридоре. Он направлялся к преосвящ[енному] Израилю. «Как решили?» — спросил он меня. Я сказал, что остаюсь при прежнем решении. «Ну, делать нечего, только смотрите пожалеете».

Мне действительно пришлось пожалеть, но не потому, что я не принял предложение еп[ископа] Иоанникия, а потому, что я подал именно на Юзу. В городе в то время жил древний заштатный священник о. Алексей Полиевктов^[5], служивший все время до выхода за штат в Никол[ьском] у[езде], вблизи прихода, на который я просился. Встречались мы с о. Алексеем часто. Встретился с ним и вскоре после подачи прошения на Юзу. Разговорились. Узнав, куда я прошусь, он очень не одобрил мой выбор. «Ведь это захолустье, хотя и вблизи большой дороги, приход далеко не богатый, разъезды большие и т. д.», — говорил он мне. Я приуныл. Отказываться, как я уже раз это сделал, и думать было нечего. Я положился на волю Божью.

Прошло после подачи прошения времени много,

 

Л. 207 об.

и викарий уехал уже в Устюг. Я ужасно волновался. Мне, кроме того, известно было, что серьезных соперников, как на беду, на это место не было. Но случилось нечто для меня неожиданное. В один из дней Фоминой недели, когда во время первого урока я сидел в учительской, пришел келейник епископа и от имени последнего сейчас же попросил меня явиться к нему. С крайним недоумением и тревогой я отправился в архиерейский дом. Но прежде, чем явиться к Пр[еосвяще]нному, я решил зайти к секретарю последнего, от которого рассчитывал узнать причину моего вызова. «А, это вы, ладно, что зашли ко мне. Дело вот в чем. На Юзу, куда вы проситесь, подал еще сын умершего там священника свящ[енник]

с. Ивановского Пшеницын^[6]. За него просит сам губернатор. Вы может быть знаете, что в канцелярии губернатора служит некто Пшеницын^[7]. Ему хочется во что бы то ни стало, чтобы его брат был переведен на место умершего отца. Пр[еосвяще]нному не хочется отказать губернатору, но в то же время не желательно и вас обидеть, тем более

 

Л. 208

еще, что Пр[еосвяще]нный викарий положил резолюцию на вашем прошении, для вас вполне благоприятную. Преосвящ[енный] и хочет убедить вас отказаться от этого места. С своей стороны я не советовал бы вам отказываться, а впрочем как знаете», — закончил Виноградов свою речь. Но я уже принял решение и в душе ликовал и благодарил Бога, что дело с Юзой приняло для меня счастливый оборот. Я направился в покои епископа. Еще издали, подходя ко мне, Пр[еосвяще]нный задал мне вопрос: «Сирот жалко, жалко сирот? Вот там, куда ты просишься, есть сироты, им нужен пестун, их нужно устроить, да, устроить». Я сказал, что, конечно, сирот всегда бывает жалко». «Жалко, — как бы обдумывая и как бы про себя сказал Пре[освящен]ный Израиль. — Туда просится сын умершего священника, я его и определю, а ты иди к секретарю и скажи ему, чтобы он уничтожил твое прошение». Я, готовый прыгать от радости, зашел к Виноградову передать распоряжение епископа и, ликующий, возвратился в семинарию. В это же почти время о. ректор пригласил меня к себе, сказал мне, что он имеет

 

Л. 208 об.

намерение просить Пр[еосвяще]нного об открытии третьей должности помощника инспектора и что на эту должность он будет ходатайствовать за меня, но только в том случае, если я дам согласие и слово, что я буду служить в семинарии по крайней мере не менее пяти лет. Я поблагодарил ректора и дал слово остаться на службе в семинарии. Однако Пр[еосвяще]нный на представление ректора ответил отказом, мотивируя этот отказ тем, что в настоящее время мол, много лиц с академическим образованием и что он поэтому не решается возбудить ходатайство пред центральным управлением о моем назначении.

В мае месяце открылось место, за смертью священника Образцова^[8], при Фрязиновской ц[еркви] г[орода] Вологды. Еще раз я сделал попытку проситься в иереи, хотя чувствовал, что попытка эта кончится неудачей. Пошел к епископу. «Куда?» — спросил меня владыка. Я сказал. «Туда просятся заслуженные благочинные, и место одному из них уже обещано», — сказал Пр[еосвяще]нный Израиль. Затем, как будто что обдумывая, он прошелся по зале,

 

Л. 209

постоял у окна, закрыв по обыкновению глаза своей правой рукой, и, быстро повернувшись, подошел ко мне. «Господь указует тебе иной путь в жизни, по нему и иди, на избранном тобою пути ты будешь более полезен, чем, я думаю, на приходе», — и с этими словами он благословил меня. Аудиенция кончилась. Я вышел и задумался над словами епископа. «В священники не определяет, в помощники инспектора представлять не соглашается. Ведь не думает же он, что я навсегда останусь надзирателем?» Я опять стал думать о переходе в какое-ниб[удь] другое ведомство.

Но о. ректор, оказывается, не оставил своего намерения относительно меня. Узнав, что я снова просился во священники, он сказал решительно и категорически: «Напрасно вы нервничаете; я дал слово, что устрою вас здесь, я уже предпринял меры и рассчитываю на вполне благоприятный исход. Потерпите. Пр[еосвяще]нный уже соглашается закрыть вторую должность надзирателя и жалованье этого надзирателя будете получать вы. Если, наконец, вы намерены (при этом ректор улыбнулся) вступить в брак, то дадим вам подходящую

 

Л. 209 об.

квартиру». Я был очень тронут таким вниманием о. ректора и выразил ему сердечную благодарность за его участие ко мне.

Из Могилева в это время^[9] писал мне Могилевский ректор:

«Мой милый друг Н[икифор] А[лександрови]ч.

Вот вам моя образина… Любуйтесь, если хотите.

К вам я навсегда останусь тем же, чем и был, поэтому и вы будьте так же просты, как и прежде: торжественный тон оставьте. Я вполне сочувствую вашему намерению; если бы был ректором у вас П. Л. Лосев, то я вам не советовал бы оставлять семинарии в том предположении, что он сделает вас помощником инспектора, но при настоящих обстоятельствах советую пользоваться случаем и идти во иереи.

Жизнь наша коротка, а годы лучшие не следует упускать. Итак, честным делом за свадебку, а потом и на приход. И там вы, как я в том уверен, не будете спать, и там будете трудиться честно на пользу церкви и отечества.

Итак, да благословить вас Господь на доброе!

Я, слава Богу, здоров. Дела в семинарии идут своим порядком, пока все хорошо,

 

Л. 210

а потому и слава Богу!

В переписке ли вы с Глубоковским^[10] и Сергиевским^[11]? Как они живут? Пишите скорей и больше.

Ваш покорный слуга и богомолец архим[андрит] Николай».

Каникулы я по обыкновению проводил на родине. 10 августа я был уже в Вологде. Все было по-старому, кроме, впрочем, того, что мой коллега по службе и вместе соквартирант Николай Вячеславович Богоявленский^[12]* оставил службу при семинарии и поступил в Петерб[ургский] университет. Должность второго надзирателя была закрыта, а то жалованье, которое шло на содержание его, в виде поощрения выдавалось мне.

Начался учебный год. Все шло тихо и мирно. Правда, иногда воспитанники нарушали мирное течение жизни своим не вполне приличным поведением, но эти случаи нарушения дисциплины и вообще неблагоповедения не были частыми. Квартирные воспитанники, несмотря на бдительный за ними надзор, иногда целыми партиями попадали в участок. Однажды пред началом уроков вошел в учительскую частный пристав^[13] из бывших семинаристов и сообщил, что ночью партия воспитанников, человек 10, шла по

*О нем см[отри] ниже – стр. 403.

 

Л. 210 об.

бульвару и безобразничала, вследствие чего и была взята в участок. «Что же, и теперь эта партия сидит в участке?» — спросил ректор. «Нет, все выпущены», — сказал пристав. «Так зачем же вы пришли, есть у вас список сидевших в вашем участке учеников?». «Есть», — ответил пристав и достал из кармана засаленный лист бумаги, причем сообщил, что имена и фамилии были написаны собственноручно воспитанниками. Стали просматривать список. Там были такие фамилии: Авелев, Седекиин, Косинусов, Кондуитин, Идумеев и т. д. в этом роде. Ректор, несмотря на свою всегдашнюю сдержанность, засмеялся. «Ведь это насмешка над вами, ужели вы, кстати сказать, бывший воспитанник нашей семинарии, не понимаете, что все эти фамилии выдуманные». Затем, изменив тон, он резко сказал: «Я прошу вас вперед так опрометчиво не поступать и приглашать членов инспекции для удостоверения личностей забранных, я вам не верю, что у вас были семинаристы». Нужно было видеть, с одной стороны, величавую фигуру ректора и с другой — фигуру пристава, совершенно растерявшегося.

 

Л. 211

А вот еще случай. Кончились экзамены. Выпускной курс вздумал, как это водилось и ранее, окончание свое закончить пирушкой. Конечно, пирушка эта устроена была не в стенах семинарии, а на частной квартире. После этой пирушки несколько человек были взяты в участок. Полиция доложила об этом инспектору, который командировал меня в полицейский участок. Явился я и попросил предъявить мне сидевших в участке воспитанников. Мне представили трех молодых людей. Всматриваюсь — не семинаристы. Молодые люди смотрели на меня и улыбались, а я смотрел на них и недоумевал. «Но это не семинаристы», — заявил я околоточному. «Как не семинаристы? Вы ведь назвались семинаристами?» — спросил околоточный молодых людей. Один из них на грозный вопрос полиц[ейского] чина сказал, что те трое, которые были только что выпущены, действительно были семинаристами, но что последние очень усердно просили оставшихся троих назваться семинаристами и, таким образ[ом], дать им возможность избежать наказания, причем они объяснили, что попали с этими семинаристами случайно и фамилий их не знают. Я вышел из участка, а околоточный, очень сконфуженный, грозил молодым людям каким-то наказанием.

 

Л. 211 об.

Ночь. В корпусе общежития наступила полная тишина. Дежурный по корпусу Богоявленский, живший со мной, давно уже возвратился с дежурства и находился в постели, но вот около часа ночи в дверь нашей квартиры раздался стук. Мы оба проснулись. Прислушались. Нет, не ошиблись: стук продолжался. Богоявленский засветил свечу и подошел к двери. Я насторожился. Услышал разговор и что произнесено мое имя. Я поспешно встал. В это время Б[огоявленс]кий возвратился и сказал, что в коридоре неблагополучно и что инспектор просил меня одеться и выйти в коридор. Минут через пять я уже был в коридоре. Инспектор стоял со свечой в руках. «Нет ли у вас туфель; если есть, то наденьте их, чтобы не так было слышно», — прежде всего сказал мне о. Петр. Но туфель у меня не было. «Тогда пойдемте как можно осторожнее. На верхней площадке ученики, должно быть, устроили попойку, нужно выследить, кто там находится», — и с этими словами мы подошли к лестнице, ведущей в третий этаж, в ученические спальни. Инспектор остался у лестницы, а я стал

 

Л. 212

тихо подниматься по ступеням лестницы. Но, поднявшись ступени на четыре, я заметил, что тень от моей фигуры падает на стену и движение мое будет слишком заметно, если ученики сидят не спиной к стене. Спустившись с лестницы, я сообщил инспектору о своем наблюдении. Мы несколько минут обдумывали, что нам предпринять дальше. А предпринять ничего более не оставалось, как нам обоим стремительно, почти прыжками, подняться вверх и накрыть теплую компанию. Порешили разделиться на два отряда. Я должен был подняться по правой стороне, а инспектор — по левой, но мы оба забыли, что со второй площадки на третью, где сидели ученики, налево нет лестницы. Мы оба быстро направились вверх. Инспектор, добравшись до второй площадки, уткнулся в стену и остановился, а я направился дальше, но на последней ступени споткнулся и едва не упал. Ученики, сшибая друг друга; бросились в спальни. Я — за ними. При повороте во вторую спальню мне удалось задержать одного беглеца. Он был в одном ночном белье. В таком неглиже он и представлен был инспектору,

 

Л. 212 об.

поднявшемуся в это время на верхнюю уже площадку и осматривавшему следы пирушки. На площадке были оставлены подушки, одеяла, пустая бутылка, остатки хлеба и колбасы. Инспектор стал допрашивать ученика, а последний, должно быть, от испуга стал выпускать газы до[вольно] значительными залпами. Ученик был отпущен, и мы спустились вниз. Хотя расследованием и обнаружены были виноватые, но, благодаря заступничеству ректора, строго наказаны они не были.

От 14 сент[ебря]^[14] ректор Могилевской Семинарии писал:

«Достолюбезнейший Н[икифор] А[лександрови]ч

мир душе вашей.

Обязательное письмо ваше я получил вчера. Изумляюсь сообщаемому вами заявлению о неполучении ответов на ваши письма. Вы знаете мою привычку отвечать сейчас же, а поэтому поймете, насколько это меня озадачивает: кто бы это такой перехватил к вам письма? Наведите пожалуйста справки; это очень серьезно. Я вам писал очень откровенно и часто такое, что другому кому и не написал бы. Посылаю это

 

Л. 213

письмо заказным. Очень благодарен за сообщенные новости. О смерти о. диакона Богословского я узнал еще в августе месяце совершенно случайно: однажды редактор наших Епарх[иальных] Ведомостей принес, помню, несколько №№ газет и журналов, в том числе и № Волог[одских] Епарх[иальных] Ведомостей. Открываю — и первое, что бросилось в глаза, — объявление о смерти диакона Введенской кладб [ищенской] церкви С. Богословского^[15]. Поскорбел я, а затем начал молиться, служил уже две панихиды и поминаю каждый раз за обедней. Сегодня поминал и новопреставленную рабу Божию Юлию. Передайте Александру Никаноровичу^[16] мой привет и сердечное соболезнование по случаю такой тяжелой утраты. Господь да поддержит его к перенесению этого ужасного удара ради его маленьких деток. Я, слава Богу, здоров. Из газет вы знаете, конечно, о киевских торжествах^[17], а поэтому я и не буду распространяться описанием оных; скажу только, что так было хорошо, что если бы еще раз позвали на такой праздник, то не задумываясь сейчас поехал бы. Все мое путешествие представляло ряд праздников, удовольствий, неожиданных сюрпризов,

 

Л. 213 об.

приятельских бесед, знакомств и проч. Впечатлений получил такую массу, что хватит на целый год в них разбираться. Жаль, что никого не было из Вологды на этом торжестве, а то я не преминул бы побеседовать и о вас. Ну, как вы живете? Еще не женились? Как поживают мои добрые сослуживцы? Что слышно об устюжском архиерее? Ответа на свое письмо я не получил от него и не знаю, чем объяснить: уж не попало ли и оно в руки ненадлежащие? Сердечно обнимаю вас и любовию лобызаю искренно вас любящий архим[андрит] Николай».

Во время январской ярмарки, как я уже говорил выше, семинаристы устраивали, с приездом из деревень поповен, «вечерки».

В инспекторство П. И. Успенского вечерки эти строго преследовались. Однажды, уже поздно вечером, я получил распоряжение инспектора побывать на ученической вечерке. Указан был адрес дома, где ученики устроили танцевальный вечер. Поручение было не из приятных. Однако я отправился. Вход в дом, сверх ожидания, был открыт и я свободно вошел

 

Л. 214

в прихожую. Ученики, увидя меня, бросились в разные стороны. Я стоял и не знал, что делать — идти ли в зал или дождаться кого-ниб[удь] из воспитанников. Положение выходило дов[ольно] глупое. Я решился наконец войти в зал и увидел в полном смысле немую картину. Кавалеров — никого, а барышни сидели с наклоненными головами. Я совершенно растерялся. Но вот из соседней комнаты вышел один из воспитанников и выручил меня из неловкого положения. Я предложил начать танцы и не смотреть на меня, как на какое-ниб[удь] пугало. Один по-за другому в зал вошли и все остальные. Начались танцы. В соседней комнате, где может быть устроен был и буфет, я не ходил. Инспектору я сообщил, что на вечерке семинарской все было благообразно и что на ней были и матушки некоторых девиц и т. д. Без нотаций и разных внушений со стороны о. Петра участники вечерки, конечно, не остались, но все участники были довольны, что при докладе инспектору я подчеркнул об их благоповедении.

Семинарская корпорация жила дружно. По устоявшемуся обычаю и при новом ректоре

 

Л. 214 об.

устраивались семейные собрания, на которые всегда являлся наш начальник. В частной, домашней обстановке о. ректор отличался простотой в обращении, гостеприимством и доступностью. Присутствием своим он никого не стеснял, и все вели себя непринужденно. Играли иногда и в карты: мужчины в стукалку по маленькой, а дамы — в лото и в рамс^[18]. У холостых членов корпорации, кроме того, была своя компания. В святки после того, как я расстался с «Алфеюшкой», маскированным я уже не ездил. Вместе с Д. Д. Вилинским^[19], жившим со мной на одной квартире, мы не редко бывали в некоторых семейных домах. Принимали нас всегда и везде радушно. Если уж начал говорить о нашем препровождении времени, то здесь считаю уместным, хотя и забегаю вперед, рассказать о том, как у нас, нескольких холостяков, явилось желание устроить танцевальный вечер. Правда, об устройстве такого вечера мы сначала говорили шутя, строили разные планы и долго ни к чему решительному не приходили, потому что не верили в осуще-

 

Л. 215

ствление своих намерений. Скоро мы со своими мечтами о вечере остались только в лице трех человек. Но троим, оказывается, сговориться было легче. Несколько вечеров подряд мы занимались подробной разработкой разных вопросов, связанных с устройством вечера. Когда мы стали обсуждать вопрос, кого из барышень пригласить на вечер, то все стали в тупик. Знакомых барышень, кроме 3–5, у нас не было. Мы опять готовы были уже отказаться от своей затеи. Но давно взлелеянная мысль о вечере вошла, так сказать, в плоть и кровь нашу и мы во что бы то ни стало решили довести дело до конца. Время шло. Приближались святки. Мы начинали нервничать и находились в большом возбуждении. На другой день отпуска на святки мы решили сделать последнее совещание по устройству вечера. На этом совещании все-таки выяснилось, что у нашего триумвирата полное единодушие*. Мы стали распределять между собою роли. Мне досталась самая щекотливая и ответственная — пригласить на вечер барышень. Был составлен список ба-

*В. К. Лебедев^[20], А. Н. Костямин^[21] и пишущий эти воспоминания.

 

Л. 215 об.

рышень и кавалеров, которых желательно было пригласить на наш вечер. Настали святки. Еще накануне праздника, в сочельник я подрядил извозчика и в первый же день Рождества часов с 12 отправился с визитами. Признаюсь, не без робости начал я делать эти визиты. Я знал, что во многих домах я буду желанным визитером, но как встретят в тех домах, в которых обо мне, может быть, и не слыхали? Принято ли незнакомым кавалерам приглашать незнакомых барышень? Эти вопросы наводили на меня крайнее смущение. Но петля уже была затянута, и ее нужно было развязывать. Первый визит. Вхожу, рекомендуюсь и, чтобы не ставить в неловкое положение себя и хозяев, объясняю цель своего визита. Замечаю, что барышням хочется воспользоваться моим приглашением. Начинаются переговоры, мое приглашение наконец принимается. Первый визит кончен. Следующие визиты

 

Л. 216

делаются уже не с такой робостью. Результатами визитов, продолжавшихся и на второй день праздника, я был очень доволен. Вечером второго дня о своих визитных похождениях я сделал доклад своим коллегам, выразившим мне свое удовольствие и благодарность. Самый трудный и щекотливый вопрос, таким образом, был исчерпан. Хозяйственная часть и другие хлопоты по устройству вечера меня не касались. Кавалеры были самые разнообразные: были чиновники, были и купцы.

Наш вечер состоялся 30 декабря в квартире одного из участников вечера*. Съезд на вечер начался с 8 часов вечера. За некоторыми барышнями я ездил сам.

Забавно было то, что мы, устроители вечера, за неуменьем танцевать, почти не принимали участия в танцах. После вечера злые языки говорили про нас, что мы на устроенном у себя вечере делали смотр невестам. В общем вечер прошел очень оживленно и кончился около 7 часов утра. Барышень, которые были приглашены по личному моему выбору,

*В. К. Лебедева.

 

Л. 216 об.

в новый год я ездил благодарить и получил как от них самих, так и родителей их приглашение непременно бывать у них.

В июне 1889 г. я, наконец, был допущен к исправлению должности помощника инспектора, и в то же время было сделано представление об утверждении меня в этой должности.

Открытие третьей должности помощника инспектора и мое утверждение последовало только в декабре месяце^[22].

Во время каникул, на родине, я получил письмо от ректора не Могилевской, а уже Тифлисской семинарии архим[андрита] Николая^[23].

«Достолюбезнейший Н[икифор] А[лександрови]ч.

Оставляя Могилев, я хочу сказать и Вологде «прости». Пишу к вам, как к одному из близких моему сердцу людей. Я немножко в последнем письме огорчил вас: прошу забыть и простить. Не вы виноваты в огорчении моем, но вы могли предупредить меня об этом. За это я и был недоволен на вас. Прошу не огорчаться и поминать только одно хорошее и снова писать мне. Пе-

 

Л. 217

редайте мой привет и поклон всем моим сослуживцам, добром меня поминающим. Я еду 28 июня, а в Тифлисе буду 1 августа, ergo…

Ваш благожелатель архим[андрит] Николай».

О чем я не предупредил о. архимандрита Николая, чем причинил огорчение, теперь не помню. Предпоследнего его письма ко мне, равно как и нескольких других у меня не оказалось: затеряны.

В первой половине августа^[24] из Тифлиса я получил следующее письмо:

«Достолюбезнейший Н[икифор] А[лександрови]ч.

Письмо ваше получил. Сердечно благодарен за доброе расположение ко мне. Очень жалко, что вы скупы на сообщения вологодских новостей. Прежде писал мне И. Н. Суворов, теперь и он замолчал. Прошу передать ему, В. В. Смелкову и еще кому-то мое поздравление с монаршей милостью^[25]. Желаю, чтобы они восходили от силы в силу и от славы в славу.

Я приехал в Тифлис 29 июля, а из Могилева выехал 30 июня. Простился с Могилевом сердечно: и преподаватели и воспитанники почтили меня поднесением образов, а потом —

 

Л. 217 об.

и хлебом-солью. И духовенство местное отнеслось ко мне весьма симпатично по случаю моего отъезда. На пути я посетил Киев, К[аменец]-Подольск[ий], Одессу и другие города и веси. Кавказ очаровал меня своей природой. Здесь что ни шаг, то новая картина, одна другой лучше. Семинария хуже Могилевской как по внешнему виду, так и по внутренней организации. Требуется много труда, чтобы привести все в надлежащий порядок.

Воспитанников до 450 человек. Все они великовозрастные: есть по 30 лет. Тип своеобразный: философию отсюда изгнали как зловредную. Древние языки изучаются, но только по одному обязательно, а не по два. Новых языков нет.

Квартира у меня прекрасная. Из квартиры прямо ход в церковь. Церковь прекрасная в два света: очень напоминает церковь Вифанскую митрополита Платона^[26] близ Сергиевой Лавры. Двора и сада в семинарии нет; ученики пользуются маленьким городским садом, разбитым на площади против семинарии. Здесь на воздухе

 

Л. 218

растут тропические растения — пальмы, мирты. Пальмовые леса существуют около Сухума.

Преосвящ[енный] Петр^[27] переведен сюда по ходатайству экзарха^[28]. Он еще не приехал. Мне пишет, что хочет еще побывать на родине.

Прошу передать мое почтение всем добрым вологжанам. От Глубоковского Н. Н. получил письмо: радуюсь, что ему удалось остаться при академии. Он достоин этого. Прощайте!

Ваш всегдашний доброжелатель архим[андрит] Николай».

В период времени между представлением меня в помощники инспектора и утверждения в этой должности я получил два приглашения поступить на места. Первое было от ректора Тифлисской семинарии поступить в духовники в эту семинарию. Предложение было телеграфное. Телеграммой же я отказался от этого предложения. Второе предложение, о котором я упоминал вскользь ранее, — от преосвящ[енного] Петра — занять место секретаря Владикавказской епарх[иальной] конторы и вместе с тем быть личным секретарем еп[ископа] Петра. Предложение сначала было

 

Л. 218 об.

телеграфное, а потом посредством письма. Если бы в это время я не был представлен в помощники инспектора и не был связан словом, данным мною ректору, то, пожалуй, оставил бы Вологду и уехал бы на Кавказ. Наконец, на этот «погибельный» Кавказ я едва не попал помимо своего желания. Дело было так. В то время, когда обо мне ушло представление от местного епископа, ректор Тифлисской семинарии со своей стороны, с освобождением в Тифл[исской] семинарии должности помощника инспектора, послал с согласия экзарха Грузии архиеп[ископа] Палладия ходатайство о назначении меня помощн[иком] инспектора в Тифл[исскую] семинарию. Несомненно, это назначение и состоялось бы, если бы архим[андрит] Николай не опоздал с этим ходатайством. Дня за два пред этим в учебном комитете было рассмотрено представление обо мне нашего епископа Израиля и кончилось утверждением меня в должности помощн[ика] инспектора Волог[одской] семинарии. Об этом предполагавшемся «похищении»

 

Л. 219

меня из Вологды я узнал только из письма ко мне архим[андрита] Николая

1890 г. Во внутренней жизни семинарии первые месяцы учебного года ничем особенным не ознаменовались. Но в личной моей жизни этот год начался тревожными известиями о состоянии здоровья моего отца. Хотя сам он и не писал о своем здоровье ничего, но два письма, полученных мною почти одновременно от брата и зятя, не оставляли сомнений в том, что мой родитель серьезно недомогает. 13 апреля я получил письмо и от отца. Увы! Это письмо ко мне было последним. Отец писал, что он чувствует себя нехорошо, большей частью лежит, силы, по его словам, заметно падают. Но в то же время он утешал как себя, так и меня, что наступающая весна несомненно его подбодрит и что, Бог даст, он встретит меня по приезде на каникулы так же, как и прежде. Но надеждам этим не суждено было осуществиться. Спустя месяц после получения от него письма он тихо скончался 11 мая, в Вознесеньев день, в храмовый приходской праздник. Так как в то время не было еще

 

Л. 219 об.

телеграфного сообщения с селом Вознесеньем, то известие о смерти отца я получил числа 16 мая. Нечего говорить о том, насколько удручающе подействовало на меня известие о смерти моего покойного родителя. Чувства, которые в это время меня волновали и которых я испытал, мне думается, всякому понятны.

В воскресенье, 14 мая, в день погребенья отца, я был у дяди, прот[оиерея] Н. А. Ильинского, почти все время разговор наш был о болезни отца. Дядя утешал меня и говорил, что болезнь брата, т. е. моего отца, может протянуться и что я несомненно еще с ним увижусь. Подали чай. Когда я взял стакан и стал подносить его к губам, в это время дно стакана, как будто кем подрезанное, отвалилось. Смутился я, смутился и дядя. Что же оказалось? Когда я получил от брата подробное письмо о смерти и погребении отца, то увидел замечательное совпадение: отца моего опускали в могилу в то именно время, когда я сидел у дяди и пил чай.

 

Л. 220

На родину в этот раз я поехал чрез Устюг*. В Петров день я уже был гостем своего брата в с[еле] Боговарово. Чрез два дня с чувством грусти и щемящей тоски я подъезжал к своему родному дому. Бывало, покойный отец, поджидал меня, не спал ночи. Чуть зазвенит колокольчик, как отец бегал от окна к окну, всматриваясь — кто едет. А теперь… Вот он безмолвно лежит у юго-восточного угла церкви и… быть может, благословляет мой приезд в родной дом. Слезы текли из моих глаз. Вот я и дома. Радушно встреченный зятем и сестрой, я прежде всего направился в ту комнату, где скончался мой отец, и здесь выслушал от сестры подробный рассказ о последних днях его земной жизни, о том, что он говорил, какие делал распоряжения и т. д. Пока кипел самовар, я вместе с зятем сходил на могилу поклониться праху дорогого покойника. На другой день по моей просьбе была отслужена заупокойная литургия и затем панихида на могиле отца.

Эти каникулы я провел большею частью в разъездах. Несколько времени гостил у брата,

*Это путешествие описано у меня в «отрывочных» воспоминаниях.

 

Л. 220 об.

у о. Е. К. Яблонского. В домашней обстановке находиться постоянно мне было тяжело: я никак не мог привыкнуть к новому положению без отца.

Кончились каникулы. В Вологду я приехал сравнительно рано, так как в августе предполагалось закончить постройку нового корпуса и перебраться из общежития в семинарию. Дел было немало. В общежитие для надзора за учениками оставили Е. Н. Спасского, а я должен был переселиться в семинарию. Моя новая квартира состояла из двух комнат и помещалась там, где в последнее время жил эконом, т. е. рядом с ученической столовой. Мне приходилось дежурить как в казенном корпусе, так и в общежитии. Иногда случалось возвращаться с дежурства из общежития около 2 часов ночи. Такой порядок продолжался почти в течение трех лет и немало утомлял меня. Только с назначением четвертого помощника инспектора* и с переходом моим снова в общежитие мое положение изменилось к лучшему.

*Берсенева Николая Павловича^[29].

 

Л. 221

В начале ноября, после значительного перерыва, я получил следующее письмо от ректора Тифлисской семинарии:

«Возлюбленный друже, приснолюбезнейший Н[икифор] А[лександрови]ч, мир вам!

Давно я уже не имел удовольствия читать ваши письма, думал было и совсем вычеркнуть вас из списка своих друзей и вдруг узнаю, что вы здравствуете и все по-прежнему меня помните и любите. Очень-очень рад всему этому! Прошу вас впредь быть аккуратнее в своих письмах и писать мне обо всем, что у вас в Вологде и Семинарии, ибо я не считаю себя чуждым вологодскому краю, хотя служение мое было там и кратковременно и малоплодно. Весть отсюда для меня все равно, как весть с родины от самых дорогих моему сердцу людей. Помните же это и не думайте, что я под теплым небом благословенной Грузии забыл снежную Вологду — нет, нет и нет.

С нынешнего лета я стал прихварывать сердцебиением. Все лето я провел то в путешествиях по Кавказу и Крыму, то на даче экзарха в Марткоби, в 30 верстах от

 

Л. 221 об.

Тифлиса, в прелестной местности, выше облаков. Там было прохладно и хорошо, а в Тифлисе в июле и августе была совершенно нестерпимая жара. И теперь у нас еще тепло, особенно в полдень; деревья еще в зелени и цветов еще много, а у вас уже вероятно снег по колено и мороз подгоняет-таки добре! Есть и в этом своя прелесть!

Я был у преосвящ[енного] Петра во Владикавказе дважды. Виделся и с его секретарем Малиновским*. Оба они живут прекрасно. Преосвященный имеет прекрасное помещение и весьма приличную обстановку; дела у него там мало. Малиновский получает прекрасное содержание и живет припеваючи… Я ревизовал у них духовное училище и нашел все в порядке. Есть и еще тут ваши земляки — Вересов^[30] и Суровцов^[31] — учителя гимназии. С первым как-то встречался, а о втором только слышал нечто. Последнего очень хвалят его сослуживцы

*Малиновский Александр Платонович^[32] кончил Волог[одскую] Семинарию в 1885 г., затем учился в Казан[ской] Академии. Вся служба его прошла на Кавказе, в последнее время в должности законоучит[еля] Кадет[ского] корпуса.

 

Л. 222

из второй гимназии, его супруга — дочь Н. Е. Якубова, и о ней отзывы хорошие в обществе: хвалят ее за религиозность и домовитость. Я этому очень радуюсь. Был еще здесь сын вашего архимандрита Нафанаила^[33] — о. диакон И.Н. Владимиров^[34], но теперь он перешел в г. Георгиевск в епархию Петра. Он очень хороший был человек: его здесь все любили, начиная с экзарха.

Вашу карточку буду ждать с нетерпением.

«Картошка» здесь по 30 коп[еек] пуд и очень хорошая.

Прощайте, будьте здоровы и возмогайте о Господе!

Ваш благожелатель ректор Тифлисской духовной семинарии архим[андрит] Николай».

Это письмо было последним из Тифлиса. Вскоре о. архимандрит Николай был назначен епископом Алеутским^[35]. Из Америки я получил от него из г. Чикаго, где тогда была выставка^[36], фотографическую карточку и затем два тома его проповедей. Переписка с преосвящ[енным] Николаем как-то оборвалась. Я стеснялся писать ему те обычные письма,

 

Л. 222 об.

которыми я с ним обменивался, думая, что они для него, как епископа, не будут иметь того интереса, какой они могли иметь, когда он состоял на дух[овно]-учебной службе. По возвращении в Россию, в Симферополь, я возобновил переписку, и Пр[еосвящен]ный по-прежнему писал мне*.

Жизнь в семинарии текла обычно. Должен, впрочем, сказать, что воспитанники иногда проявляли к инспектору заметную неприязнь. В VI классе, конечно, под большим секретом, издавался журнал, под названием «Колокол». В этом журнале личность и деятельность о. Петра обрисовывалась в неприглядном виде. В номере, который у меня имеется, помещен, между прочем, акафист ему. Журнал издавался, кажется, недолго^[37]. Знал ли о. Петр о существовании этого журнала, сказать не могу.

*Несколько писем М. З. Зиорова приложены в «добавлениях». Два или три письма из Симферополя, когда М[ихаил] З[ахарови]ч был уже епископом, затеряны.

 

Л. 223

По окончании учебного года в первый раз в течение всей своей службы я не поехал на родину и остался в Вологде. На родину меня уже не тянуло так, как прежде. К тому же я начал серьезно подумывать о том, чтобы завестись семейным очагом. Но в это лето мне пришлось оставаться насчет женитьбы лишь со своими мечтами и думами. Не хватило у меня смелости сделать решительный шаг, и я опять на целый год остался холостяком.

В Москве в это лето открылась Французская выставка^[38]. Мне очень хотелось побывать на ней. Нашелся и компаньон в лице А. Д. Брянцева. И вот 4 июля мы выехали из Вологды, а 5-го уже были в Москве. Остановились на Тверской, недалеко от Иверской часовни. На выставку мы отправились 6 июля на конке. Около Страстного монастыря сошли с конки с намерением пообедать в какой-ниб[удь] гостинице. Почти против самого монастыря была гостиница «Франция». В нее мы и направились. Заказали порцию ленивых щей. Я съел свою порцию и был так же голоден, как и до еды. Брянцев смотрел на меня и улыбался. Он поступил иначе: сначала съел щи, затем попросив прибавки черного хлеб, приступил к мясу, которое ел с горчицей, и, наконец, поданную ко щам сметану он ел, намазывая ее на ломти белого хлеба. Окончив всю процедуру обеда, А[ркадий] Д[осифееви]ч сказал: «Я сыт, а вы?». Что мне оставалось отвечать? Я сказал, что голод мой от обеда не уменьшился. «А вы учитесь, здесь ведь не дома, можно проестись». «А вы, — возразил я, — предупредили бы меня, когда садились обедать; вы только раздразнили мой аппетит». С пустым желудком поехал я на выставку, утешая себя, впрочем, надеждой, что на выставке удастся что-ниб[удь] перехватить. Что сказать о выставке? Чтобы осмотреть ее внимательно, для этого недостаточно было одного дня. Мы пробыли на выставке до 1 часу ночи и, конечно, осмотрели выставку поверхностно. Голод давал себя чувствовать. Я сделал попытку зайти в ресторан, но цены на кушанья были не по моим финансам. Голодным я возвра-

 

Л. 224

тился с выставки, голодным и лег спать.

Мне очень хотелось побывать в дер[евне] Фили, где в 1812 году решена была на военном совете участь Москвы. О своем желании я сказал А[ркадию] Д[осифееви]чу, но последний решительно отговаривал меня ехать в такую даль. Однако желание мое было непреклонно. Видя мое упорство, А[ркадий] Д[осифееви]ч, наконец, решился и сам отправиться со мной. Это было 8 июля. Выехали мы на конке и ехали до Дорогомиловского кладбища. Зашли на это кладбище, где видели памятник над могилой героев 12-го года. Отсюда пошли пешком. День был очень жаркий. Только за городской заставой мы узнали, что самая деревня Фили в настоящее время находится не там, где она была в Отечеств[енную] войну, что она отнесена дальше и что «Кутузовская» изба стоит посреди поля. Шли мы довольно долго и наконец достигли цели своего путешествия. В «Кутузовской» избе живут инвалиды, которые и показывают все, что заслуживает внимание. От времени Кутузова сохранился стол, за которым он сидел во время военного совета, и две

 

Л. 224 об.

скамейки. Самая изба сгорела в конце 60-х годов, новая же восстановлена в том виде и по тому плану, как и бывшая во время военного совета. Инвалид попросил нас расписаться в книге посетителей, и мы занесли свои имена в эту книгу, как будто какие-н[ибудь] знатные лица.

Из «Кутузовской» избы мы пошли полями с тем, чтобы добраться до Воробьевых гор. Путь был очень утомительный и мы устали до изнеможения. На Воробьевых горах с удовольствием отдохнули на террасе ресторана, с которой любовались панорамой Москвы. Выпив по кружке молока, мы на конке отправились в Нескучный сад. Здесь мы пробыли довольно долго, гуляя по разным направлениям сада, и в конце концов едва в нем не заблудились. Из Нескучного попутно побывали в Донском монастыре и наконец направились в свою гостиницу. От утомления и голода мы еле тащили свои ноги. Приблизились к мосту чрез р[еку] Москву. На мое предложение выкупаться А[ркадий] Д[осифееви]ч

 

Л. 225

охотно согласился, и мы направились к купальням. Вода была теплая, и мне долго не хотелось выходить из нее. После купанья, сев на конку, скоро доехали до своей гостиницы и, пообедав с большим аппетитом, с удовольствием отдохнули.

Я уже подумал об отъезде из Москвы, но Брянцев решил остаться еще на несколько дней, чтобы заняться своими личными делами. Накануне своего отъезда из Москвы я вознамерился сходить в парикмахерскую для подстрижки волос. Дело, конечно, самое обыкновенное и по существу не заслуживающее внимания. А между тем операция подстрижки волос началась и кончилась для меня трагикомично. Блуждая по Москве и отыскивая парикмахерскую, я попал на Кузнецкий мост, где увидел несколько парикмахерских. Мне хотелось зайти в такую, которая попроще и в которой, по моим соображениям, цены за стрижку должны быть дешевые. Наконец мой выбор остановился на одной из парикмахерских, и я вошел в нее. Публики

 

Л. 225 об.

было мало. Внутренняя обстановка парикмахерской была очень изящная. «Ну, — думаю, — сдерут с меня за стрижку основательно». Предложили мне, как это водится, сесть перед зеркалом. «Как вам угодно подстричься — à la… à la.. à la?» После «à la» произнесены были три слова по звуку однозначущие. Я попросил дать объяснение этих выражений. Парикмахер скороговоркой объяснил, но я ничего не понял. Переспрашивать я больше не стал и решил подстричься наугад по тому слововыражению, которое я уловил. И вот я услышал нечто для меня непонятное. От шеи к верху задвигался какой-то инструмент, и не успел я сообразить, в чем дело, как средина моей головы от шеи до лба начисто была оголена, и прядь волос свалилась на мои колена. «Что вы делаете?» — крикнул я и прискочил со стула… «Но ведь вы просили подстричь à la…» Вижу, что дело было непоправимое. «Доканчивайте», — сказал я и с полным равнодушием отдался в руки па-

 

Л. 226

рикмахера. Должен сказать, что машинку для стрижки волос я видел в первый раз и понятия о ней никакого не имел; в Вологде в то время этих машинок еще не было в употреблении. Покончив с моей головой, парикмахер ту же процедуру продолжил и с моей бородой, ободрив и успокоив меня тем, что такая стрижка бороды теперь самая модная — французская. Вместо довольно окладистой бороды у меня оказалась маленькая эспаньолочка с пятью-десятью волосами. Из парикмахерской я пошел к себе в номер. А[ркадия] Д[осифееви]ча не было. Я сел за стол и занялся чтением газеты. Но вот отворилась дверь и в номере появилась фигура Б[рянце]ва. «Кто в номере, как вы забрались сюда?» — обратился ко мне А[ркадий] Д[осифееви]ч. Я положил газету и с удивлением смотрел на Брянцева. «Говорите мне, кто вы и как забрались сюда?» — решительно еще раз обратился ко мне А[ркадий] Д[осифееви]ч. «Я у себя в номере», — изменив голос, сказал я. «Вы шутите», — и с этими словами Б[рянце]в повернулся, чтобы выйти в коридор, но я не выдержал и

 

Л. 226 об.

засмеялся. Мой смех очень озадачил А[ркадия] Д[осифееви]ча. Он становился и внимательно посмотрел на меня. «Встаньте», — скомандовал он. Я повиновался. «Что я вижу? Ужели это вы, Н[икифор] А[лександрови]ч? Ведь я серьезно принял вас за постороннего человека. Зачем же вы обезобразили себя. Ну на что вы похожи! Смотрелись ли вы в зеркало?» Когда я передал А[ркадию] Д[осифееви]чу, при каких обстоятельствах я был оболванен, то он смеялся до слез.

На следующий день с дневным поездом я выехал из Москвы. По приезде в Вологду я узнал, что здесь ждут в скором времени прибытия обер-прокурора Победоносцева. В семинарии началась чистка и мытье. Накануне приезда такого редкого и важного гостя ректором дано было распоряжение, чтобы все служащие в семинарии лица, бывшие в городе, к 12 час[ам] следующего после приезда обер-прокурора дня явились в семинарию для представления. Так как семинарский зал еще не был

 

Л. 227

отделан и в нем производились работы, то представление об[ер]-прокурора назначено было в комнате учеников VI класса. Обер-прокурор приехал с вечерним поездом. На вокзале для встречи собрались представители всех ведомств во главе с епископом Израилем и губернатором Кормилицыным. На другой день к назначенному времени в семинарию явились все наличные преподаватели семинарии, члены и чины консистории, благочинные, члены попечительства о бедных дух[овного] звания, преподаватели духовного и епархиального училищ. Около 12 часов в семинарию явились Пр[еосвяще]нный Израиль и Саблер, в то время управляющий синодальной канцелярией. У самого входа были выстроены ученики, человек 10–15, с которыми Саблер поздоровался, подав всем им руку. Но вот к парадному подъезду со стороны набережной подъехал сначала полицмейстер, а вслед за ним Победоносцев вместе с губернатором Кормилицыным. Обер-прокурор в сопровождении ректора подходил к нам и здоровался, подавая только два пальца руки. Вслед за сим по лестнице, устланной коврами,

 

Л. 227 об.

все поднялись вверх и прошли в комнату учеников VI кл[асса], где и состоялось общее представление. После этого Победоносцев осмотрел фундамент[альную] библиотеку и другие помещения.

По распоряжению Пр[еосвяще]нного все церкви во время пребывания обер-прокурора в Вологде были открыты и священники с раннего утра безотлучно находились в них. Ректору очень хотелось, чтобы Победоносцев посетил общежитие. Незадолго до приезда его в Вологду ректор вошел к губернатору с представлением, чтобы портерная, находившаяся против общежития, на углу Арханг[ельской] ул[ицы] и обслуживавшая рядом помещающиеся торговые бани, была закрыта ввиду того, что в этой портерной и около нее происходили иногда драки и другие безобразия, являвшиеся немалым соблазном для живущих в общежитии воспитанников. Губернатор просьбу ректора замолчал. Были упорные слухи, что Кормилицын, постоянно нуждающийся в деньгах, получил солидный куш за право торговли пивом от владельца бань.

 

Л. 228

Мне и эконому общежития вменено было в обязанность бессменно дежурить в общежитии и немедленно дать знать ректору, если бы обер-прокурор появился в общежитии. Но Победоносцев был только там и смотрел только то, что угодно было губернатору. Последний возил его и в ремесленный приют и даже в приют «Ясли», находящийся почти рядом с общежитием. Нам, стоявшим в дверях общежития, приходилось только низко раскланиваться с быстро катившим мимо нас Константином Петровичем.

Вообще, приезд обер-прокурора в наш тихий город на некоторое время взбаламутил жителей его. Во время поездок по улицам города и за город не доставало только церковного звона. Когда Победоносцев выезжал, то впереди его мчались урядники, полицмейстер, исправник, епископ с Саблером и сзади еще конные урядники. Губернатор Кормилицын вообще был любителем большой помпы. Про него ходило много любопытных рассказов. От одного лица, стоявшего по служебному положению близко к губернатору, мне пришлось слышать рассказ

 

Л. 228 об.

такого рода. В Вологде очень долго служил исправником некто Васильев^[39], по происхождению дворянин, имевший большие связи и пользовавшийся популярностью. Кормилицын долгое время относился к Васильеву благожелательно, по какой-то причине вдруг невзлюбил его и только искал случая, чтобы предложить Васильеву выйти в отставку. До Васильева дошли слухи о намерении губернатора относительно его, да и сам он стал замечать при служебных докладах, что губернатор относился к нему не по-прежнему. Он приуныл. Вскоре губернатор отправился в дальние уезды для ревизии. Поговаривали, что во время ревизии он подберет какого-нибудь понравившегося ему исправника и заменит им, по возвращении в Вологду, Васильева. Зная слабую струну губернатора обставлять свои поездки как можно торжественнее, близкие к Васильеву лица посоветовали ему, когда Кормилицын будет возвращаться из уездов, встретить его на границе

 

Л. 229

Вологод[ского] уезда с рапортом, причем непременно тут же должен быть пристав, урядники, сотские и старшины соседних волостей. Васильев принял этот совет к сведению и к моменту приезда Кормилицына выстроился со всей уездной полицией на перевозе чрез Сухону (в дер[евне] Васютино). Прибыл губернатор. Васильев быстро подъехал к нему верхом на лошади и подал рапорт. Губернатор, приняв рапорт, выразил ему свое удовольствие и затем вся кавалькада, кроме десятских и сотских, сопровождала его до города. Цель была действительно достигнута. «Я все думал, что Васильев дурак, но как иногда можно ошибаться: этот старик находчивый и распорядительный не по летам; как было бы приятно, если бы было больше таких исправников», — говорил губернатор вскоре по возвращении своем близким людям.

Кончились каникулы. Приближалось время начала занятий. В конце переэкзаменовок я получил неожиданное приглашение быть шафером у преподавателя семинарии Василия

 

Л. 229 об.

Константиновича Лебедева. Предстояло ехать в Кострому. Отпуск был дан беспрепятственно. 31 августа вместе с Сергеем Сер[геевичем] Глаголевым^[40], тоже приглашенным в шафера, мы выехали из Вологды. В Кострому прибыли вечером 1 сент[ября] и остановились в гостинице «Кострома». На другой день мы были представлены невесте В[асилия] К[онстантинови]ча и ее родителям. Брачный пир был в той же гостинице, где мы и остановились. Пир продолжался далеко за полночь. Были и танцы. На следующий день, после визита новобрачным мы вечером выехали в обратный путь.

Осенью этого года (1891) в семинарском зале было совершено освящение устроенной в нем временно домовой церкви. Освящение совершал Пр[еосвяще]нный Израиль. До сего времени, в течение трех лет после того, как богослужение было прекращено в семинарской ц[еркви], ученики ходили к церковным службам в Александро-Невскую церковь, что, за дальностью расстояния, представляло большие неудобства, особенно в осеннее время.

Богомольцы, несмотря на тесноту вновь

 

Л. 230

устроенной домовой церкви, посещали ее усердно и во множестве. Семинарский хор под руководством Д. Д. Вилинского пел прекрасно. Сам о. ректор любил обставлять богослужения торжественно. Он, между прочим, ввел обычай во время чтения входных молитв петь архиерейское «Достойно есть». Диаконом у нас долгое время был старик Костров. Я упоминаю об этом о. диаконе как о человеке нравном и характерном. Он, напри[мер], любил, чтобы певчие непременно приноравливались к его тону. Бывали случаи, когда, не докончив эктении, о. диакон уходил в алтарь и разоблачался с заявлением, что он не желает подчиняться капризу певчих. Волей-неволей с выходками о. Кострова приходилось мириться, так как в городе в то время не было свободных диаконов, которых можно бы было приглашать для служения в семинарском храме.

Интересный случай был с этим о. диаконом во время ректорства П. Л. Лосева. В один из праздников служили после литургии молебен. Нужно было провозгласить три многолетия царствующему дому, Синоду, учащим и учащимся.

 

Л. 230 об.

Диакон не был предупрежден насчет провозглашения этих многолетий. Молебен кончился. Ректор стоял на солее с крестом в руках. Кострову дали знать, чтобы он начал провозглашать многолетия. Первое многолетие им было провозглашено. На клиросе пропели «многие лета». Ректор обернулся и сказал, обращаясь к Кострову: «Дальше, Синоду». «За 8-то рублей, которые я от вас получаю, будет и одного многолетия», — ответил Костров и с этими словами прошел в алтарь, быстро разоблачился и ушел из церкви. Ректор сначала как будто растерялся, а затем улыбнулся и также прошел в алтарь.

О. ректор И. А. Лебедев не любил таких выходок (да и кто их может любить), однако и ему приходилось считаться с нравным о. диаконом Костровым.

В семинарии между тем начинали проявляться нежелательные явления. Взгляды начальствующих лиц при оценке ученических проступков часто приводили их к крупным столкновениям в правлении семинарии.

 

Л. 231

Ректор стоял неизменно на стороне воспитанников и за увольнение их высказывался только в исключительных случаях. О. Петр часто подавал отдельные мнения, но почти всегда оставался в одиночестве, а Пр[еосвяще]нный утверждал мнение большинства. В этот период времени мне однажды пришлось пережить неприятный случай, кончившийся для меня благополучно только потому, что я не растерялся. Дело было так. В общежитии жил ученик II класса Меньшиков^[41]. Несколько раз он замечен был в винопитии. Инспектор требовал его увольнения, но благодаря ректору он продолжал оставаться в семинарии. Однако о нем сделано было постановление, чтобы члены инспекции имели за ним особенно бдительный надзор и ежедневно доносили о поведении его. Об этом постановлении сообщено было и М[еньшико]ву. После собрания с таким постановлением прошло несколько дней, когда, явившись в одно из дежурств на поверку учеников II кл[асса], я сразу же заметил, что М[еньшико]в был выпивши. Вызвав М[еньшико]ва в дежурную комнату, я окончательно убедился в справедливости своего заключения. Меньшиков, вопреки обыкновению, отрицать свою вину не стал, но в грубой

 

Л. 231 об.

форме требовал от меня, чтобы я замолчал его проступок, и при этом решительно заявил, что не уйдет до тех пор, пока я не дам слова, что о его проступке не будет доведено до сведения инспектора. Во время этого разговора я сидел. Предо мной на столе лежал до[вольно] большой ключ, которым запирались двери в зал. Меньшиков неожиданно схватил этот ключ и хотел ударить им меня по голове, но мне удалось инстинктивно отклонить голову, и М[еньшико]в промахнулся. С ключом в руках он бросился ко мне. Мне удалось схватить его за руки и повалить на диван. После упорного сопротивления ключ у М[еньшико]ва я все-таки вырвал. М[еньшико]в закричал и привлек своим криком учеников. Последним, когда они явились, я сказал о поступке М[еньшико]ва и просил их взять его на свое попечение. М[еньшико]в пытался обвинить меня, но ученики ему не поверили, сказали мне откровенно, что они знают М[еньшико]ва как скандалиста и удивляются снисходительности к нему начальства. По правде сказать, меня немало удивило такое откровенное заявление о М[еньшико]ве его товарищей.

 

Л. 232

Меньшиков был уведен и, кажется, во избежание с его стороны буйства, был связан полотенцами.

О проступке М[еньшико]ва на второй день я сообщил ректору, причем сказал, что о. Петру я полагал бы не говорить об этом случае. Ректор понял мою мысль и, видимо, был доволен моей тактикой. Меньшиков был уволен из семинарии по прошению, но с баллом по поведению «4».

1891 год был последним годом моей холостой жизни. Все мои приятели и друзья юности, с которыми я проводил свою одинокую холостяцкую жизнь, к этому времени успели обзавестись своим семейным очагом.

Мне указывали многих невест как в семьях духовных лиц, так и в семьях светского звания. Некоторых из них я знал лично, иных только по слухам. Но сердце мое не лежало ни к одной из них.

В 1890 году мне пришлось познакомиться с m-lle Бабушкиной. Она произвела на меня сильное впечатление. Мое сердце забило тревогу. Раннее этого случая мне не только не приходилось видеть m-lle Б[абушки]ну, но даже и слышать

 

Л. 232 об.

что-ниб[удь] о ней. Это, впрочем, и понятно. Она вращалась совершенно в другом обществе, с которым я не имел ничего общего. Она была «клубная» барышня, а в клуб я никогда не заглядывал.

В период времени 1890–1892 гг. встречаться с m-lle Б[абушки]ной мне приходилось очень редко, и встречи эти носили случайный характер. Решиться сделать предложение, когда мы друг друга не знали, я не находил возможным, да и смелости у меня не хватало. Однако я нервно прислушивался к разговорам, где речь шла о предмете моих дум и мечтаний. С тоскливым и тревожным чувством я вслушивался в разговоры о тех поклонниках, особенно из среды офицеров местного батальона, которые усердно ухаживали за ней.

Вскоре после нового года (1892) мне пришлось сидеть в знакомой семье^[42]. Оба супруга этой семьи стали настойчиво говорить о моей женитьбе.

«Вам ведь нравится Вера Кирилловна?» — спрашивали они меня. «А если нравится,

 

Л. 233

так зачем же дело?» Предложили мне свои услуги быть посредниками между В[ерой] К[ириллов]ной и мной. Посредничество это, по мысли супругов, могло пока выразиться в некоторого рода предварительных разведках. Но в последний момент я отклонил это предложение, сказав им, что только после окончательного решения я могу принять их посредничество в этом деле.

Время между тем шло быстро. Прошла пасха. Приближались каникулы. На родину я решил не ездить. Мысль о женитьбе гвоздем засела у меня в голове и не давала мне покоя. Теперь или никогда. Вера К[ириллов]на или никто!

У помянутых супругов я бывал часто и, главным образом, потому что там всегда упоминалось дорогое для меня имя.

Наконец, я конце июня я дал свое согласие на то, чтобы кто-ниб[удь] из супругов семьи, где я бывал, переговорил как с В[ерой] К[ириллов]ной, так и с ее родителями о моем намерении. В[ера] К[ириллов]на и ее родители жили в усадьбе, поэтому ответ мог быть получен не ранее недели.

 

Л. 233 об.

Сделав такой решительный шаг, я потерял душевное спокойствие и, чтобы сколько-нибудь рассеяться, предпринял в компании моего сослуживца Е. Н. Спасского, его жены и брата путешествие на Каменный остров. Это было 6 июля. Встреченные очень радушно настоятелем монастыря игуменом Павлом*, мы ночевали у него, а на другой день, сопутствуемые о. игуменом, перебрались в Александро-Куштский монастырь. Здесь в то время жил на покое свящ[енник] о. Алексей Полиевктов**, хорошо мне знакомый и известный мне еще из времен моего обучения в Никол[ьском] дух[овном] училище. Время мы проводили не как богомольцы, а как веселые экскурсанты. Заночевали мы и в этом монастыре. Спали, впрочем, мало. О. игумен много нам рассказывал о своей жизни, полной разных

*В мире Платон Петрович Попов^[43]. Кончил причетнический класс Никол[ьского] дух[овного] училища в 1858 г[оду]. Скончался в глубокой старости в сане архимандрита.

**О нем смотри выше – стр. 207.

 

Л. 234

превратностей. Старец о. Алексей тоже заинтересовал нас воспоминаниями из далекого прошлого. В антрактах мы пели и дурачились. Утром вся наша компания, за исключением о. Алексея, отправилась на лодке к пароходу, уходившему в город. Все время с нами был и настоятель монастыря, усердно угощавший нас ястиями и питиями.

С сильным головным угаром мы прибыли в Вологду вечером 9 июля. На пароходной пристани я встречен был тем лицом, которое по моей просьбе должно было войти в переговоры с невестой и ее родителями. Сердце мое екнуло. «Неспроста, — подумал я, — явился мой посредник на пристань». И действительно, мне было сообщено, что еще вчера, т. е. в Казанскую меня ждали в усадьбу и что не позднее завтрашнего дня, во избежание каких-либо толков, мне непременно нужно отправиться в Водогино*. Но ехать на второй день по возвращении из монастыря, где почти

*Усадьба в 17 в[ерстах] от города, принадлежавшая А. Г. Сысоевой, урожденной Брант, по первому мужу Бабушкиной.

 

Л. 234 об.

две ночи пришлось провести без сна, я не решился. Нервы были слишком напряжены, душевное спокойствие настолько было нарушено, что я переживал почти лихорадочное состояние. Необходимо было хотя немного успокоиться и привести себя в порядок. Я просил отложить поездку до 11 числа. В этот период времени (9–11) я не знал покоя своей смятенной душе. Приближался решительный момент в моей жизни. Из разговора с лицом, имевшим свидание с родителями В[еры] К[ирилло]ны, хотя я и вывел заключение, что мое предложение будет принято благосклонно, но уверенности у меня не было. Бывают неожиданные случайности, которые иногда нарушают всякие планы. «Может быть, примут хорошо, — рассуждал я, — посмотрят на меня поближе, что, [это], за человек я такой и под благовидным предлогам пропишут мне «ижицу». И достанется предмет моих дум и мечтаний другому». Я уже строил планы

 

Л. 235

насчет будущего и решил, если я потерплю неудачу, переменить род службы и распрощаться с Вологдой навсегда. Вообще, фантазии мои в это время работали во всю.

Но вот и 11 число, день исключительный и вечно памятный в моей жизни. Ночь я почти не спал. Думал, и думы без конца вереницею проходили в моей голове. Что-то будет завтра в это время? Возвращусь ли я счастливым женихом или… Но я боялся дальше и думать.

Я встал рано, вышел в сад и долго ходил по нему, стараясь привести свои мысли в порядок. В 8 часов я был уже на почтовой станции, где заказал пару лошадей, которую просил подать в 11 часов к квартире Пр-вой, имевшей намерение со мной ехать. Ровно в 11 мы тронулись в путь. День был очень жаркий. Несмотря на это, а также и на то, что я одет был не по времени тепло (в суконном сюртуке и, сверх того, в крылатке), я чувствовал больше озноб, чем жар.

Мы уже на городском всполье. Моя спутница все время вела разговоры, ка-

 

Л. 235 об.

савшиеся больше попутно встречавшихся усадеб и сел. Но мои мысли и думы направление имели другое. В воображении своем я старался представить отчима невесты, ее бабушку, о которой мне было говорено особенно много и, главным образом, потому что В[ера] К[ириллов]на считалась ее любимой внучкой и что, поэтому, она несомненно и более других отнесется критически к моей особе. Что касается Авг[усты] Рост[иславны] Сысоевой, матери невесты, то я представлял ее дов[ольно] смутно, хотя видел и встречался с ней раза два-три. Общее представление обо всех лицах, к которым я ехал, было такое, что, в сущности, никого из них я не знал. Меня, конечно, тоже не знали так, как следовало бы знать.

Знал ли я невесту, как и она меня? На этот вопрос можно было дать ответ только отрицательный. Те встречи, которые у меня были с В[ерой] К[ириллов]ной, были мимолетными, хотя они и оставили во мне глубокий след. Мне нравились в ней простота и естественность, в ней не было ничего дутого и напускного, а наоборот — было все то, за что мы привыкли

 

Л. 236

называть людей симпатичными и милыми. Она, как говорится, не по-хорошему мила, а по-милу хороша. Но какой взгляд составился на меня у В[еры] К[ириллов]ны, я даже предположительно не мог догадываться.

Такие мысли носились у меня в то время, когда почтовая пара быстро приближала меня к цели моей поездки. Вот Новое*. Я узнал, что до Водогино осталось не более 5 верст. Вот дорога в Погорелово**. Два года пред этим на масляной неделе также ехал я по этой дороге в Погорелово вместе с И.И. Белковым*** к родственнику его, а оттуда мы попали на Лавкинскую мельницу, где устроен был вечер и где было много приятных гостей из города.

Мимолетное воспоминание быстро пронеслось в моей голове, а мы между тем были уже на повороте с большой дороги в усадьбу. Осталось не более 2 верст. Несколько минут езды, и я буду там, где решится моя судьба!

Вот и березовая роща, откуда видна была уже

 

*Бывшая усадьба Алябьевых.

**Усадьба Зубовых.

***Теперь протоиерей Власиевской церкви г. Вологды^[44].

 

Л. 236 об.

усадьба. Ямщик наш подхлестнул лошадей, и мы быстро въехали в усадебный двор и подкатили к крыльцу.

Почти в дверях парадного подъезда встретила нас старушка в очках и пытливо всматривалась в меня.

«Должно быть, это и есть бабушка В[еры] К[ириллов]ны»,— подумал я. Тут же, несколько сзади, стоял и А. Е. Сысоев^[45]. Лицо знакомое, хотя только однажды, кажется, пришлось мне с ним встретиться. С этого, т. е. с воспоминания о нашей встрече, когда мы вошли в дом, и началась наша беседа. Почти тотчас же был предложен чай. Мы сидели вдвоем. Мое нервное состояние достигло таких пределов, что, когда я взял стакан с чаем в руки, то мои руки тряслись, как у больного лихорадкой.

«Скверно, — подумал я, — какие заключения сделает обо мне отчим невесты».

Однако Ал[ександр] Егорович оказался очень тактичным и предусмотрительным. Заметив мое состояние, он предложил мне вместо чая выпить пива. Я не отказался, выразив ему мысленно

 

Л. 237

благодарность за его находчивость, после двух стаканов выпитого пива я почувствовал себя более спокойным. Со всею откровенностью я рассказал А[лександру] Ег[орови]чу о своей поездке на Каменный остров и о том, как я провел время. Мне так или иначе нужно было реабилитировать себя пред отчимом невесты. Моя откровенная исповедь, кажется, произвела на А[лександра] Е[горови]ча благоприятное впечатление. Прошло в нашей беседе времени до[вольно] много, мы переговорили обо всем и обо всех, но главного, т. е. о цели моего визита, не касались. Я выжидал, когда начнет об этом речь А[лександр] Ег[орови]ч, хотя в то же время понимал, что инициатива разговора об этом деле должна исходить от меня. Видя мою нерешительность, отчим невесты наконец сам завел речь о цели моего приезда. «Давно ли вы познакомились с моей падчерицей? — спросил А[лександр] Е[горови]ч. — И знаете ли вы ее настолько, чтобы решиться сделать предложение?»

Спросил о количестве получаемого мною жалованья, при чем дал мне понять, что рассчитывать на какое-ниб[удь] приданое

 

Л. 237 об.

в смысле денежного вознаграждения я не должен.

Познакомив А[лександра] Ег[орови]ча с историей своего знакомства с В[ерой] К[ириллов]ной, я сказал, что в выборе невесты я руководился исключительно своими чувствами, что же касается приданого, в каком бы оно виде не заключалось, то об этом я не думал заводить и речи, потому что на этот вопрос смотрю как на вопрос, для меня совершенно второстепенный и притом касающийся больше невесты, чем меня.

«Теперь вам следует переговорить с невестой; примет ли она ваше предложение, я не знаю», — сказал А[лександр] Ег[орови]ч, и, вызвав горничную, он велел ей пригласить В[еру] К[ириллов]ну.

Наступил решительный и последний момент в моей жениховской эпопее. Нужно сказать, что в течение последнего года я виделся с В[ерой] К[ириллов]ной только однажды, на святках. Прошло, следовательно, после последней встречи более, чем полгода.

Но… вот и Вера Кирилловна. По правде сказать, видом своим она меня поразила. Поразила она бледностью своего лица и

 

Л. 238

заметною худобою. Не помню точно, но, кажется, я высказал ей по этому поводу свое удивление.

По предложению А[лександра] Ег[орови]ча мы отправились в сад. Я приступил прямо к цели. Я сказал: «Вам, В[ера] К[ириллов]на нечего говорить о цели моего визита сюда: вы его знаете. Итак, я прошу вас дать ответ на мое предложение». На это В[ера] К[ириллов]на сказала: «Вы Н[икифор] А[лександрови]ч, может быть считаете меня богатой невестой, может быть вам наговорили в этом смысле обо мне многие…» Но, помнится, я сразу прервал речь В[еры] К[ириллов]ны, сказав ей со всею горячностью и откровенностью, что я ищу не ее богатства, до которого, если бы оно и было, мне нет никакого дела, что этим вопросом я совершенно не заинтересован, но что прошу ее руки и — больше ничего.

«Я согласна», — сказала она просто и спокойно, подавая мне руку, которую я с чувством восторга и признательности поднес к своим губам.

Кризис разрешился.

Не медля ни минуты, мы отправились в дом, чтобы объявить о нашем решении и обоюдном согласии как А[лександру] Е[горови]чу, так и Софье Михайловне, бабушке невесты. Нас, конечно, поджидали. А[лександр] Е[горови]ч ходил по зале, когда мы вошли. Я сказал, что В[ера] К[ ириллов]на приняла мое предложение. «Теперь я прошу вашего согласия, А[лександр] Е[горови]ч». «Я согласен», — сказал он, и мы поздравили друг друга пожатием руки. Было подано шампанское. Очень, конечно, жалели, что в такой исключительный момент не было Авг[усты] Ростиславовны, находившейся, вследствие болезни, в городе.

Описать то, что я пережил в это время, я не берусь. После обеда, за которым я сидел с В[ерой] К[ирилловной], моей милой нареченной, я уехал в город с тем, чтобы после визита моей будущей теще А[вгусте] Рост[иславов]не, на другой день снова возвратиться в Водогино. По правде сказать, после пережитого в этот день мне хотелось некоторое время побыть самому с собой. Не знаю, что переживала В[ера] К[ириллов]на, но мне думается, что и для нее лучше было провести остаток дня без присутствия лишних лиц.

 

Л. 239

В город я приехал еще не поздно. Остатком вечера я захотел воспользоваться, чтобы побывать у дяди и сообщить ему обо всем, происшедшем со мною в последние дни. Дядя, как и следовало ожидать, был донельзя удивлен моим сообщением. Он заставил меня со всею подробность рассказать как о начале знакомства моего с нареченной невестой, так и о моем сватовстве. Затем на мое желание сейчас же после этого отправиться домой дядя ответил решительным отказом. «Нет, мой дружок, сегодня для тебя день исключительный, надо поздравить тебя не словом только, но и делом».

На столе появились живительная влага и наскоро приготовленная закуска. Пришлось позасидеться… Несколько раз я брался за фуражку, чтобы отправиться в свою квартиру, но добряк дядя все меня удерживал. Только поздно вечером я возвратился к себе в квартиру.

Около 12 часов следующего дня я взял извозчика и поехал на Власьевскую у[лицу], где в это время жила Авг[уста] Рост[иславна] Сысоева. Меня, конечно, поджидали. Радушная встреча и приятное обхождение со стороны А[вгусты] Р[остислав]ны произвели на меня чрезвычайно

 

Л. 239 об.

приятное впечатление. Разговор наш шел главным образом о текущем моменте — о том, когда я познакомился с Верой К[ириллов]ной, часто ли с ней видался и т. д. в этом роде. После легкой закуски я раскланялся со своей нареченной тещей, выразив надежду, что в ближайшем времени мы встретимся с ней в Водогино.

В этот же день я отправился в усадьбу, где и проводил лето, только изредка выезжая в город на очень короткое время. Водогино сделалось для меня второй родиной. Здесь началась для меня новая жизнь, полная самых очаровательных воспоминаний и пережитых волнений. Наконец, и самое местоположение Водогина производило на меня чарующее впечатление.

Как сама усадьба, так и вся близлежащая местность занимают возвышенное положение и рассекаются под самой усадьбой как бы на две половины, обе гористых, рекой Тошней. В близком расстоянии от Водогина, находится церковь Св. Ап[остола] и Еванг[елиста] Иоанна Богослова, но более известная под названием «Семистрельной», по нахождению в ней чудотворной иконы «Семистрельной

 

Л. 240

Божией Матери». Эта икона чтится даже за пределами прихода и в свое время, во время эпидемий, приносилась в Вологду*. Насколько высока местность, занимаемая усадьбой, видно из того, что в ясные, солнечные дни дома можно видеть невооруженным глазом городские церкви. Около усадьбы прекрасный строевой лес — сосновый и еловый**. Владельцами усадьбы Водогино, как мне пришлось узнать, были дворяне Брант^[46], получившие в удел означенную усадьбу с прилегающими к ней деревнями Водогино, Песково и Починок в царствование Петра I. Последний представитель этого рода штабс-капитан Ростислав Сергеевич Брант^[47], участник войны с Турцией 1828-1829 г[одов], умер в 1855 году, оставив после себя дочь Августу Ростиславну, вышедшую замуж за Кирилла Дмитриевича Бабушкина^[48], служившего в конторе Первушина^[49]. После смерти Кир[илла] Д[митриеви]ча, последовавшей в 1884 году, Августа Р[остислав]на вторично вышла замуж за А. Е. Сысоева. За усадьбой числится около 300 десят[ин] земли, большая часть

*Так было, наприм[ер], в 1832 году. Копия иконы «Семистральной Божией Матери находится в теплом и холодном храмах Дмитриевской ц[ерк]ви.

**Теперь от этого леса остались одни пни.

 

Л. 240 об.

которой находится под лесом. В усадьбе находится одноэтажный, с 4-мя на все стороны мезонинами [дом]. При доме разные службы — каретник, амбары, скотный двор, в котором помещается голов 30 рогатого скота, свинарник. В недалеком расстоянии от усадебного дома находится маслодельный паровой завод, хозяином которого состоит А. Е. Сысоев, в то время один из самых видных представителей — маслоделов всего вологодского края.

В это лето, вообще очень жаркое, с изредка перепадавшими дождями, росло много белых грибов. Оказалось, что В[ера] К[ириллов]на была большой любительницей ходить в лес за грибами. А так как и я был любитель собирать грибы, то мы часто вместе делали экскурсии в лес для сбора грибов.

Так незаметно шло время. По временам в Водогино наезжали гости, из которых Александр Михайлович Соловьев* с своей женой Анной Михайловной жили недели две. С А[лександром] Мих[айлови]чем хотя мне и приходилось встре-

*Кончил курс в семинарии в 1860 г[оду]. Начал службу в Устюжск[ом] дух[овном] училище, а затем перешел в акциз[ное] ведомство, где служил в должности бухгалтера^[50]. Скончался 26 сент[ября] 1910 г[ода].

 

Л. 241

чаться в разных местах несколько раз, но в общем я знал его мало. На вид угрюмый, он казался нелюдимым. Но это впечатление изменялось, как только приходилось узнать его ближе. Завзятый бурсак 60-х годов, он отличался прямолинейностью и был всегда гостеприимным и радушным хозяином. Об Анне Мих[айлов]не и говорить нечего: она одна из тех женщин, о которых можно говорить только хорошее.

Наступило 1 августа. В этот день праздновалось тезоименитство А. Е. Сысоева. Накануне его именин в Водогино приехали Соловьевы и ректор прот[оиерей] И. А. Лебедев с женой Ираидой Николаевной. С кануна именин и началось празднество. Был прекрасный тихий вечер. Любитель поиграть в карты, А[лександр] Мих[айлови]ч отказался составить партию и предложил всем пройти в столовую. Как у него, так и у других чувствовалось потребность поговорить, побеседовать «по душам». Всем было весело, держали себя непринужденно. Кто-то начал петь «По синим волнам океана». К нему пристали другие. По-часту подходили к столу, провозглашались разные тосты, шутили. По

 

Л. 241 об.

временам раздавался неудержимый смех, вызванный какой-ниб[удь] шуткой.

Было далеко за полночь, когда все, уговорившись идти к обедне, отправились на покой.

В самый день именин А[лександра] Ег[орови]ча наехало из города много гостей разного звания. Был между ними и Николай Никит[ич] Киселев^[51]. А[лександр] Ег[орови]ч умел и потчивать, и угощать своих гостей. Одинаково внимательный ко всем, он не давал скучать никому. После обильного обеда часть гостей села за «зеленый стол», часть, главным образом дамы, отправилась в лес и только немногие уехали в город. Пир продолжался и на второй день.

Вскоре после этого на семейном совете было решено днем нашего бракосочетания назначить 23 августа. Так как начало учебного года, вследствие появившейся холеры, было отложено до половины сентября, то с любезного предложения о. ректора в наше распоряжение для брачного пира предоставлено было все здание общежития. На этом совете днем выезда из усадьбы в город назначили

 

Л. 242

14 августа, на второй день местного праздника*.

В самый день этого праздника гостей в усадьбе не было. В дом было приглашено несколько девиц, которые плясали «русскую» и пели песни, главн[ым] образом частушки.

На следующий день, т. е. 14 августа, все кроме бабушки невесты выехали в город, где началось спешное приготовление к брачному дню.

Браковенчание наше состоялось 23 августа, в воскресенье^[52]. День был тихий, солнечный и теплый. В начале 5 часа ко мне на квартиру стали собираться шафера**, явился дядя, как мой посаженный отец, сваха в лице жены о. ректора. Меня благословили, и все мы отправились в домовую семинарскую церковь. Народа в церкви, когда я вошел в нее, было очень много несмотря на то, что в церковь пускали по билетам. Пел хор архиерейских певчих. Пока я стоял в ожидании невесты, певчие исполняли концерт: «Возведох очи мои в горы»,

*В честь иконы Семистрельной Божией Матери.

**Мой брат В. А.^[53], прибывший из Устюга, С. С. Глаголев, тогда уже доцент Москов[ской] Академ[ии], Д. Д. Вилинский, П. Д. Левитский^[54], впоследствии податный инспектор, Ф. Н. Овечкин^[55] и А. Н. Костямин.

 

Л. 242 об.

Концерт еще не успели кончить, как подъехала невеста. Я встретил ее в нижнем коридоре и, подав руку, провел на свое место. Венчал нас о. ректор И. А. Лебедев. В числе почетных гостей был адмирал Белихов*, явившийся во всех своих регалиях и обративший на себя общее внимание.

Кончилось венчание, и мы, молодые, отправились в общежитие, где в большой, очень вместительной комнате рядом с залой был приготовлен свадебный стол. Не помню точно, но гостей было около 80 человек. Во время стола играл оркестр военной музыки. Брачный пир закончился танцами, происходившими под тот же оркестр. Музыка, благодаря открытым окнам, слышна была далеко, а против самого общежития каталась целая флотилия разного люда. Вообще, наш брачный пир оставил во всех весьма приятное впечатление.

На второй день около 12 часов явились к нам

*Участник Севастоп[ольской] компании. См. о нем в 7 т[оме] сочинений Писемского в статье «Пребывание черноморских моряков в Москве»^[56].

 

Л. 243

два шафера с просьбой как от себя, так и от барышень дать им разрешение устроить танцы в зале общежития и в этот вечер. Так как такое разрешение могло быть дано только ректором, то мои шафера, в числе которых был С. С. Глаголев, отправились за таким разрешением к ректору, который любезно и дал им свое согласие. Молодежь веселилась часов до 3 ночи. Конечно, и мы принимали участие в этом импровизированном вечере.

Отдав послебрачные визиты, мы, наконец, зажили семейной жизнью. В этот год нас часто приглашали на званые вечера. Нередко бывали и в клубе.

1894 и следующий 1895 гг. принесли семинарии много неприятностей и разных невзгод. В апреле (1894 г[ода]) на Светлой неделе неожиданно от разрыва сердца скончался преосвящ[енный] Израиль. Смерть владыки поразила всех своею неожиданностью. На вид всегда бодрый, величавый, не имевший почти ни одного седого волоса, он, несмотря на свой возраст (63 г[ода]), производил по своему наружному виду такое впечатление, что проживет еще долго.

 

Л. 243 об.

Что сказать о личности Пр[еосвяще]нного Израиля?

Вскоре по приезде его в Вологду о нем стали распространяться слухи, иногда совершенно нелестные. Говорили, что он секретно, особенно по вечерам, пьет. Но эти слухи не имели под собой никакой почвы, носили род сплетен и даже явной клеветы. Пр[еосвяще]нный вел замкнутый образ жизни, очень тяготился визитами к нему разных лиц, приезжавших к нему часто не по делу, без всякой надобности. Особенно он не выносил посещения его так называемыми «мироносицами». Возможно, что от этих последних и шла молва, позорившая личный образ Пр[еосвяще]нного Израиля. Много рассказов ходило про покойного владыку из его поездок по епархии. В этих рассказах Пр[еосвяще]нный часто изображался в карикатурном виде. Все добрые проявления его кроткой души старались извратить и выставить в смешном и неприглядном виде. Нельзя, конечно, отрицать, что у него не было своего рода некоторых странностей. Но мне думается, что в его действиях и словах, на вид казавшихся странными, замечалось не иное что, как проявление шутки, выражавшееся

 

Л. 244

в своеобразной форме.

Отношение Пр[еосвяще]нного к семинарии в общем было благожелательное и хорошее. Семинарию он аккуратно посещал каждый месяц, равно как и училище женское епархиальное и мужское духовное. Старался приезжать иногда неожиданно. Я помню случая два, когда он являлся утром, до начала уроков. Но большей частью его приезд приноравливался к большой перемене (с 11 ½-12 ч[асов]). В этих случаях он всегда проходил в столовую, где ему показывали расписание ученического стола. Иногда, если день был постный, он пробовал пищу. В начале учебного года Пр[еосвяще]нный, явившись в семинарию, прежде всего проходил в VI класс, а затем непременно в I класс посмотреть на вновь поступивших из духовных училищ учеников. Любил, чтобы кто-нибудь из учеников, как только он войдет в класс, подходил к нему и брал посох из его рук, который непременно нужно было поставить в передний угол под иконами^[57].

Любил Пр[еосвяще]нный ездить и на экзамены. Сидел на них долго, со вниманием выслушивал ответы учеников, но сам мало предлагал вопросов экзаменующимся. При благожелательном отношении

 

Л. 244 об.

к семинарии владыка Израиль никогда не вмешивался в семинарские дела. К ученическим проступкам, часто нетерпимым, относился снисходительно. Бывали случаи, что получив, журнал правления с постановлением последнего об увольнении того или иного ученика, Пр[еосвяще]нный не утверждал журнала, а делал распоряжение послать к нему виновника, которого он и журил по-своему, делая отеческое наставление и вразумление; иногда заставлял таких воспитанников в течение известного времени ходить в Крестовую церковь, где они исполняли разные его поручения — читали, пели, подавали кадило. Мне известно, что многие воспитанники не выброшены за борт семинарии благодаря только доброте владыки и что они, несомненно, с чувством благодарности и признательности будут вспоминать почившего владыку.

Любил Пр[еосвяще]нный Израиль благотворить, но неизменно тайно, чтобы правая рука не знала, что делает левая. Его видимые жертвы в Попечительство, напри[мер], были мелки и могли вызывать осуждение, но никто не знал до последнего времени, что на его личные средства содержался

 

Л. 245

один из бедных учеников семинарии, на его же средства «от неизвестного» заводилась одежда и обувь бедным ученикам.

Пр[еосвяще]нный Израиль не обладал даром слова, и с церковной кафедры, за исключением единственного в году Прощеного воскресенья, он не выступал. Но зато с каким чувством и душевным подъемом владыка произносил проповедь в этот день!

Не берусь судить о Пр[еосвяще]нном Израиле как лице административном и епархиальном начальнике. Это дело не моей компетенции. От лиц, стоявших близко в делах епархиального управления к Епископу, мне приходилось слышать о почившем как епархиальном начальнике, что он во всех делах проявлял крайнюю осторожность, был очень снисходителен к разного рода человеческим слабостям, не любил прибегать к карательным мерам по отношению к духовенству в роде заключения в монастырь, запрещения священнослужения и т. п.

Как мои личные воспоминания, так и отзывы о преосвященном Израиле* свидетельствуют,

*О преосвящ[енном] Израиле в №3 «Церк[овной] Зари» появились тенденциозные воспоминания прот[оиерея] Шаламова. В моих «добавлениях» к настоящим воспоминаниям сделаны посильные возражения и опровержения неблаговидных отзывов о. Шаламова о владыке Израиле.

 

Л. 245 об.

что епархия в лице Пр[еосвяще ]ного Израиля лишилась благостного епископа и начальника. Вечная ему память!

Вскоре после погребения епископа Израиля стали носиться более или менее определенные слухи о назначении на Вологодскую кафедру викария Волынской епархии епископа Антония (Флоренсова)^[58]. Слухи эти не замедлили подтвердиться. Вновь назначенный епископ оказался товарищем по Киевской академии нашего ректора. Ни о положительных, ни об отрицательных качествах его ректор ничего не говорил. «Поживите, увидите, что это за личность; я знал его как товарища студента, а не знаю его как епископа».

Приезд Пр[еосвяще]нного Антония в Вологду состоялся в июле месяце, в то время, когда я жил на даче*. Вскоре о новом епископе стали распространяться до[вольно] странные слухи. Прежде всего говорили, что он страдает «Виттовой пляской», что его разные кривлянья во время службы производят большой соблазн, пришлось также узнать, что встреча с ректором была чисто официальная, холодная, а не товарищеская. Ректор

*О приезде еп[ископа] Антония в Вологду и о первых впечатлениях о его деятельности изложено со слов очевидца в «добавлениях», стр. 29.

 

Л. 246

переживал, кажется, тяжелые минуты, но старался не показывать вида, что невнимание к нему епископа удручает его.

Каникулы кончились, кончились и переэкзаменовки. 30 августа, в день Александра Невского, всем служащим в духовно-учебных заведениях предложено было явиться после литургии в покои архиерейского дома для представления новому епископу. Собрались. Выхода епископа пришлось ждать недолго. Пред нами появилась высокая, сухощавая фигура нового епископа. На вид ему было не более 45–47 лет. Мы построились гуськом, и началось представление. Первыми в порядке представления оказались преподаватели древних языков. Благословив этих преподавателей, Пр[еосвяще]нный отступил шага на три назад и, приняв грозную позу, насколько она подходила к фигуре его, назвал учителей древних языков губителями юношества^[59]. «Я не позволю, — грозно воскликнул епископ, — чтобы по этим предметам ставились двойки и тем более единицы, я буду строго следить за этим. Кто будет ставить худые баллы, тот будет ставить баллы себе, а не ученикам». При этой реплике Пр[еосвяще]нный озирался по сторонам и махал руками^[60].

 

Л. 246 об.

«А кто тот почтенный старец, который стоит сзади всех?» — указывая на высокую фигуру помощника инспектора А. Д. Брянцева, спросил еписк[оп] Антоний. Ему сказали. Брянцев вышел вперед и подошел под благословение. Вслед за Б[рянце]вым оказался Е. Н. Спасский. «Опять помощник инспектора? В отставку». От такой неожиданности Е[влампий] Н[иколаеви]ч буквально присел. «А сколько у вас еще тут помощников инспектора?» — спросил архиерей. Узнав, что в нашей семинарии четыре помощника инспектора, он, топнув ногой, воскликнул: «Это зачем? Я на Волыни при помощи Божией управлялся легко при меньшем числе членов инспекции. Будет двоих». Я уже ранее слышал, что Пр[еосвяще]нный, в интересах сбережения епархиальных сумм, хотел прежде всего закрыть должность епархиального помощника инспектора. Поэтому я приготовился выслушать уже грозное: «В отставку», но епископ молча благословил меня, не обратив на меня внимание. Представление кончилось. Крайне удрученные всем виденным и слышанным, педагоги стали удаляться из архиерейских покоев*. Все одинаково поняли, что новый епархиальный

*О приезде епископа Антония в Вологду и о представлении ему городского духовенства см. в «отрывочных воспоминаниях» (стр. 99).

 

Л. 247

начальник не оставит семинарию в покое и будет вмешиваться во все ее дела. Так, конечно, и случилось. Ко всему этому нужно еще прибавить, что нашлись лица, которые при всяком удобном и неудобном случаях старались чернить семинарию и некоторых служащих в ней пред архиереем.

Пошли слухи, скоро воплотившиеся в действительность, что епископ во что бы то стало решил отдать общежитие под епархиальное училище^[61]. Эту мысль архиерея поддерживали многие как из среды городского, так и сельского духовенства. Воспитанники, жившие в общежитии, главным образом из дальних уездов, немало были удручены такими предприятиями Преосвящ[енного] Антония и начали волноваться. Однако наш о. ректор был решительным противником архиерейских намерений. Взаимные отношения между епархиальным архиереем и нашим начальником обострялись с каждым днем. Ректор, нужно сказать правду, держал себя с достоинством и не шел ни на какие уступки. Тактика ректора действовала на всех нас ободряюще.

20 сентября на журнале Распорядительного собрания правления сем[инарии] о выдаче жалованья

 

Л. 247 об.

за сентябрь месяц архиереем положена была такая резолюция: «Помощнику инспектора Ильинскому, как получающему содержание из епархиальных средств, со следующего месяца выдачу жалованья прекратить, предоставив ему право искать другое место».

Получив журнал с такой резолюцией, о. ректор пригласил меня к себе и стал меня успокаивать. «Вопреки резолюции архиерея жалованье вы будете получать по-прежнему. Не волнуйтесь, такие ненормальные явления долго продолжаться не будут», — отпуская меня, сказал ректор.

Между тем недовольство архиереем росло все более и более. В консистории дела запутывались. Светское общество, обыкновенно равнодушное к делам епархиального управления и мало им интересующееся, стало заметно прислушиваться и присматриваться к событиям епархиальной жизни и, главным образом, к личности нового архиерея. Передавали факты, заслуживающие полного доверия, что епископ страдает всероссийским недугом и нередко находится в состоянии невменяемости. Рассказов про

 

Л. 248

образ жизни еп[ископа] Антония ходило много, часто чисто фантастических и большей частью маловероятных и умышленно выдуманных. Но все охотно верили этим рассказам и басням.

16 октября ректор разговаривал с корпорацией преподавателей о текущих новостях и неожиданно заявил, что мы живем накануне важных событий. Мы знали хорошо, что обо всех действиях епископа ректор сообщал в учебный комитет, знали также, что и консистория в лице своего секретаря доводила до сведения обер-прокурора о тех ненормальностях, которые происходили в епархиал[ьном] управлении. Знали, наконец, что на епископа было послано немало жалоб и частными лицами.

События, о которых говорил ректор, не заставили себя долго ждать. 17 октября, после литургии, к ректору явился приехавший накануне об[ер]-секретарь Синода Токмаков^[62]. О чем у них шла речь, нам, конечно, не было известно. 18 октября, в день местного праздника^[63], около 8 часов вечера, в то время когда я с инспектором поездил по квартирам, раздался звон как у Спасителя, так и в других церквах. В крайнем недоумении мы поторопились возвратиться в семинарию и здесь узнали, что

 

Л. 248 об.

в Вологду для ревизии епархиальных дел прибыл архиепископ Ярославский Ионафан^[64] и вместе с ним для ревизии семинарии — Петр Иванович Нечаев^[65].

В жизни епархии и, в частности, семинарии наступил важный момент.

С утра 19-го мы стали ждать Нечаева в семинарии. Он приехал к нам после большой перемены, в тот момент, когда преподаватели стали расходиться на уроки. Мы, помощники инспекции, стояли в это время в коридоре около учительской. Когда ректор, при представлении нас, назвал мою фамилию, ревизор, посмотрев на меня внимательно, спросил: «Как же вы служите, не получая жалованья?» На это ректор сказал, что жалованье мне пока выдается. «Да, конечно, так и должно быть», — заметил Нечаев и с этими словами вошел в учительскую. Пробыв здесь несколько минут, он взял расписание уроков и в сопровождении ректора пошел по классам.

После перемены ректор, посылая меня в общежитие, просил все время быть там на случай приезда в общежитие или архиеп[ископа] Ионафана или Нечаева. Но в этот день ни тот, ни другой туда не явились.

 

Л. 249

Весь следующий день ревизор пробыл в семинарии, посещал уроки преподавателей. Я опять был командирован в общежитие, куда в этот день обещался прибыть ярославский владыка. Около часу дня архиерейская карета остановилась у подъезда общежития. Я и эконом, свящ[енник] А. М. Доброумов, встретили владыку при входе в общежитие. Архиепископ прошел сначала в столовую и попросил стакан квасу. Когда эконом подносил квас, то руки у него от волнения затряслись, стакан упал на блюдечко и квасные капли попали на рясу архиепископа. «Экий ты чудак, ряса-то ведь у меня новая, пожалуй, пятна будут!» — укорил владыка о. эконома. «Ну, веди меня и показывай свое общежитие». И затем, обратившись ко мне и как будто только что заметив меня, он спросил: «А ты-то кто, что-то не расслышал твою фамилию». Я назвался. «А, так это ты и есть Ильинский- то, так-так, ну, ведите меня наверх». Мы стали поддерживать архиепископа под мышки и повели его в средний этаж. В это время прибыл в общежитие ректор, который и сопровождал высокого посетителя при дальнейшем осмотре им общежития.

Ночью этого числа, около уже 11 часов, все

 

Л. 249 об.

семинаристы ходили в Спасовсеградскую церковь, где было назначено всенародное моление о здоровье Государя. Собор был переполнен до тесноты. Слышны были стоны и плач. Необычное ночное моление произвело сильное на всех впечатление.

На другой день сделалась известно, что Государь скончался. Начались панихиды. Ученье было прервано. Архиепископ Ионафан выехал обратно в Ярославль, а Нечаев и Токмаков остались для продолжения ревизии.

22-го вечером по поручению ректора я ходил в «Якорь» к ревизору и снес ему оттиски манифеста^[66]. Нечаев, когда я вошел к нему, пил чай. Поблагодарив меня за доставленные ему манифесты, он предложил мне разделить с ним чайную компанию. Я сел. Ревизор положил на стол мешочек с сахаром и извинился, что у него нет сахарницы. «Этот мешочек, — сказал Петр Иванович, — сопровождает меня при всех моих путешествиях». Я выпил стакан чаю и встал, чтобы раскланяться с ревизором, но последний остановил меня и предложил мне снова сесть. Беседа велась о поведении

 

Л. 250

учеников. «Я немного ознакомился с вашими кондуитами и вынес тяжелое впечатление: по записям Вологодская семинария одна из пьяных семинарий». Спрашивал, не стесняет ли ректор и инспектор нас, помощников инспектора, в записях ученических проступков. Закончил он свой разговор со мною просьбой передать о. ректору благодарность за присланные им оттиски манифеста.

Нечаев пробыл в Вологде до 5 ноября. Он успел за время своего пребывания обревизовать как семинарию, так и училища епархиальное и духовное. В кондуитной инспекторской книге Нечаевым сделана была характерная отметка приблизительно такого содержания: «Все записи в этой книге производят тяжелое впечатление и в то же время свидетельствуют о бдительном надзоре за воспитанниками со стороны лиц инспекции».

Отклики ревизии услышаны были только пред Рождеством. Прежде всего получен был указ, касавшийся смотрителя дух[овного] училища прот[оиерея] Н. Е. Якубова^[67]. Ему предложено было подать в отставку. Затем вскоре был получен указ обо мне. Учебный Комитет, как было сказано в указе, согла-

 

Л. 250 об.

шаясь с мнением ревизора Нечаева, находит необходимым и полезным, при возрастающем с каждым годом количеством учеников, сохранить должность епархиального помощника инспектора и оставить на этой должности помощн[ика] инспектора Ильинского, вопреки резолюции еп[ископа] Антония, положенной на журнале правления семинарии. Самый ревизорский отчет получен был позже. В этом отчете сказано было, что члены инспекторского надзора вообще исправны, но что особенное внимание по своему усердию и авторитету заслуживает помощник инспектора Ильинский! Я думаю, что нет нужды говорить о том, почему Нечаев захотел отличить меня пред моими коллегами.

Пережитые события чрезвычайно вредно отозвались на здоровье о. ректора. Года за два перед этим он заболел острым сочленовным ревматизмом. Болезнь эта чрез известные промежутки повторялась. Повторилась она и летом 1894 года и коснулась внутренних органов, главн[ым] образом сердца. Те тревоги, те нравственные потрясения, которые пришлось пережить о. ректору с приездом еп[ископа] Антония и вызванной в связи

 

Л. 251

с разными настроениями экстренной ревизией семинарии, несомненно, были сильным толчком к развитию того недуга, который унес от нас эту цветущую, еще молодую жизнь. Уже с января месяца стало заметно в нем ослабление сил. Появилась у него необычная бледность в лице. В великий пост хотя он и служил (в последний раз на Крестопокл[онной] неделе), но с большим усилием. На Страстной неделе в Вел[икий] четверг, сидя на стуле, на хорах, он слушал чтение Евангелий. В Пасху не служил, но поздравления на дому от своих сослуживцев принял. В конце апреля о. ректор отправился в Москву для совета с тамошними медицинскими светилами, но уже 7 мая возвратился оттуда в крайнем измождении. После этого хотя и были проблески к улучшению его положения, но эти проблески были очень мимолетны. Было очевидно, что близится конец. За несколько дней до смерти он был соборован. Не забыть мне того момента, когда, вслед за окончанием соборования, о. ректор стал прощаться со всеми присутствующими. «Когда меня не будет, помолитесь обо мне в клетях сердец своих», — прощаясь с нами, просил болящий. Многие плакали, со мной случилось нечто в роде истерики.

Воспитанники семинарии, горячо любившие о. рект[ора], чутко прислушивались к разговорам о ходе болезни

 

Л. 251 об.

своего любимого начальника. В день соборования воспитанники епарх[иального] общежития явились ко мне и, подробно узнав от меня, в каком положении находится о. ректор, пожелали принести в общежитие чудотворный образ Спасителя и пред ним помолиться о выздоровлении о. ректора. Икона Спасителя в сопровождении причта и всех воспитанников общежития сначала была принесена в епарх[иальное] общежитие, а затем была принесена в семинарию. Такая трогательная любовь и внимание питомцев вызвали слезы благодарности со стороны болящего, к которому по окончании молебна была принесена икона. Но дни о. ректора были уже сочтены. Он скончался в то время, когда в семинарской домовой церкви, накануне памяти препод[обного] Дмитрия Прилуцкого (2 июня), совершалась всенощное бдение. Как ни неожиданна была эта смерть, но она произвела на всех удручающее впечатление. Чтобы понять потерю и объяснить скорбь, которая чувствовалась всеми, нужно было знать, кого мы потеряли в лице почившего о. ректора. Это был начальник — администратор, совмещавший в себе

 

Л. 252

все качества, необходимые для лица, стоявшего во главе учебного заведения. Всегда деятельный и неутомимый по службе, он заражал, если можно так выразиться, своею энергией и всех сослуживцев, при этом со стороны о. ректора не чувствовалось никакого гнета.

Там, где нужна была поддержка, о. ректор всегда властно и авторитетно ее оказывал. Он умел ценить личность, и не было случая, чтобы кто-нибудь пожаловался на него, что он был несправедлив. Справедливость была девизом его службы. В личной жизни это был человек общительный, приветливый и гостеприимный.

По отношению к воспитанникам о. ректора в полном смысле можно было назвать отцом родным. В каждом воспитаннике он прежде всего ценил достоинства человека. То грозный, то безгранично ласковый, но всегда безусловно справедливый, он приобрел удивительную любовь воспитанников, сумевшим своим чутким сердцем с первых же дней его службы подметить и оценить все качества его доброго сердца. Почившего о. ректора ценила и уважала не одна только семинария в лице ее служащих и воспитанников. Своими редкими дарованиям и своим благоговейным и вразумительным служением в церкви

 

Л. 252 об.

он приобрел уважение и в городе. Церковные службы в семинарской церкви почивший о. ректор любил обставлять торжественно. Обладая редкой дикцией, он привлекал массу богомольцев в семинарский храм, особенно на первой неделе поста, когда читались мефимоны. Семинарский хор под управлением Вилинского со своей стороны много содействовал благолепию и красоте церковных служб.

Да будет священна память о протоиерее И. А. Лебедеве, одном из лучших начальников Вологодской семинарии!

Возвращаюсь в своих воспоминаниях несколько назад. 1 марта в общежитии произошли беспорядки, направленные лично против меня. Нужно сказать, что во дни В[еликого] поста почти ежегодно замечалось печальное явление — это злоупотребление спиртными напитками. Иногда были одиночные случаи, но большей частью выпивали целыми компаниями. Водку доставали разными способами. Много содействовали и помогали ученикам в доставании им непотребного зелья служители, особенно

 

Л. 253

кухонные. Уследить и тем более предупредить подобные печальные явления было очень трудно.

1 марта, будучи дежурным, я в обычное время, по принятому порядку, делал поверку воспитанников. В комнате учеников III кл[асса], когда я зашел туда, был ощутителен винный запах. Пришлось более внимательно осматривать воспитанников и обратить особенное внимание на тех из них, которые раннее уже замечались в употреблении хмельного. Должен сказать, что в общежитие, часто против желания самих воспитанников, почти насильно переселяли воспитанников как с квартир, так и из казенного корпуса, замеченных в винопитии. Воспитанники в некотором роде совершенно справедливо называли общежитие «колонией для исправления преступников». Название некрасивое, но довольно, пожалуй, справедливое. И в общежитии замечались в винопитии главным образом рецидивисты. Они увлекали и других. За ними по постановлению Правления или по личному распоряжению начальства требовалось следить особенно бдительно. Выпивали в разное время, но особенно пред ужином. Места для выпивки выбирали разные: пили в «занятных» комнатах, пили в верхних коридорах. Заметить вы-

 

Л. 253 об.

пивших во время проверок в занятых комнатах было нетрудно, во время же ужина сделать это было не так легко. Конечно, кто был выпивши значительно, тот только в исключительных случаях мог проскользнуть.

Осмотрев внимательно учеников III кл[асса], я обратил внимание на троих из них, которые несомненно были выпивши. Однако я не подал вида, что заметил их. Вообще, я старался держаться такой тактики, что учеников, замеченных в употреблении спиртных напитков, но ничем себя не проявлявших, часто прощал. И на этот раз я думал поступить так же. Пред самым ужином, когда я находился в коридоре, в комнате учеников III кл[асс]а раздался звон от разбитых стекол. Я вошел туда и увидел, что было разбито стекло в раме, около которой сидел совершенно пьяный воспитанник. Запретив ему, во избежание соблазна, являться на улице, я вышел из комнаты и спустился в столовую. Ужин пошел совершенно спокойно. Но меня удивило то обстоятельство, что после ужина ученики, начиная с III кла[сса] и ниже, т. е. II и I кл[ассов], все ушли в спальни. Психику

 

Л. 254

учеников за время своей службы я изучил хорошо и на этот раз чувствовал, что вечер не кончится благополучно. Я стал наблюдать за учениками старших классов, чтобы уловить их настроение. К своему удовольствию, я вынес впечатление, что ученики этих классов были благодушны и держали себя в этот вечер так же, как и всегда. «Значит, — подумал я, — мне придется иметь дело с учениками младших классов». Скажу откровенно и совершенно правдиво, что я никогда не отличался трусостью и всегда готов был идти на встречу опасности. А так как предполагавшаяся против меня со стороны учеников выходка не могла быть для меня неожиданною, то я был почти совершенно спокоен.

В 12 часов ночи я пошел по спальням. Мне окончательно нужно было убедиться в настроении учеников старших классов, поэтому осмотр спален я начал с этих комнат, где помещались эти ученики. Было тихо. Только там, где спало несколько учеников III кл[асс]а, при моем выходе раздалось что-то вроде урчания. Я направился в спальни учеников младших классов. Должен заметить, что размещение учеников этих классов было очень неудобное для наблюдения. Ученики спали в трех больших комнатах,

 

Л. 255 об.

не разделенной между собой никакой перегородкой. В этих комнатах спало не менее 100 воспитанников. Когда я вошел в эти спальни, то впереди меня сначала раздалось мяуканье, и хлопанье в ладоши. Я быстро направился туда. Но в это время и сзади меня раздался кошачий концерт. Я стал ходить между койками и прислушиваться к отдельным выкрикам. Некоторые грозили мне табуретками. В спальнях поднялся безобразный крик, иные стучали койками и табуретами. Без всякого смущения и робости я продолжал взад и вперед ходить по спальням. Я решил, что не уйду из спален до тех пор, пока не сгорит бывшая у меня в руках свечка. Я ходил молча, ибо знал, что в этом случае никакие убеждения не будут действовать. Ученики, как мне потом пришлось слышать, были не только удивлены, но прямо поражены моею смелостью и терпением. Было уже около 3 часов ночи, когда свечка моя догорела и я вынужден был удалиться из спален и спуститься вниз. Вслед за мной брошено было несколько табуреток. В спальнях опять поднялся неистовый шум. Я снова поднялся вверх, но остановился на площадке, не входя

 

Л. 255

в спальни. Только около 5 часов утра в спальнях наступила тишина.

Обо всем происшедшем доведено было до сведения инспектора. Решено было немедленно нескольких учеников удалить из общежития. Ректор в это время был уже болен, и, чтобы не тревожить его, ему не было сообщено о происшедшем в общежитии безобразии. Удалением нескольких учеников дело, однако, не кончилось. Инспектор захотел это событие перенести на суд правления. Когда журнал правления был представлен архиерею на утверждение, то последний держал этот журнал очень долго. Носились слухи, что еп[ископ] Антоний хотел воспользоваться этим случаем, чтобы воздвигнуть против меня гонение, но теперь уже по другим мотивам.

Так тянулось дело до Святой недели. В среду этой недели я сидел у родственников на Власиевской улице, когда неожиданно явился туда архиерейский келейник с требованием от имени архиерея явиться к нему. Я хотел съездить домой, чтобы надеть более подходящий костюм для визита епископу, но келейник настойчиво стал убеждать меня ехать тотчас же в чем я был. Я отправился. О моем прибытии было доложено. Я стоял в портретной зале и дожидался выхода Пр[еосвяще]нного Антония. Но вот

 

Л. 255 об.

и его длинная фигура появилась в дверях. «А, это вы, идите сюда». Я вошел в гостиную и, приняв благословление, извинился, что явился в домашнем костюме. «Это неважно, садитесь на диван и расскажите, что у вас в общежитии произошло 1 марта». Я начал свой доклад буквально так: «1 марта я был дежурным в общежитии; когда, по установившемуся порядку, около 12 часов ночи я пошел по спальням…» Но в это время архиерей, сидевший против меня, порывисто встал со стула, подошел ко мне вплотную и грозно крикнул: «Что-о? Что вы сказали? В 12 часов ночи ходили по спальням? Да вы знаете, что это такое 12 часов ночи? В это время поют петухи и в природе совершается нечто таинственное, а вы решаетесь беспокоить спящих. Не сметь этого делать! Я буду строго следить, чтобы впредь ничего подобного не было. Садитесь и рассказывайте дальше». Я стал продолжать свой рассказ и в это время совершенно невольно, без всякой цели, смотрел на вазу, в которой лежали праздничные визитные и поздравительные карточки. «Что вы смотрите на карточки?» —

 

Л. 256

вдруг озадачил меня епископ своим странным вопросом. «Вы думаете, что у меня никакого знакомства нет? Ошибаетесь! Вот видите, наверху лежат карточки с гербом. Это граф Бобринский, мой хороший знакомый по Волыни поздравляет меня с праздником. У меня есть много знакомых и почитателей из высшего круга, я найду себе защиту, меня на Волыни любили и почитали, не то что у вас в Вологде». На это я сказал, что вологжане народ простой, что когда узнают его, владыку, поближе, то так же будут любить и почитать его, как это было и на прежнем месте его служения. Архиерей опять порывисто встал и с места забегал по комнате. «Эх уж эта мне ваша любовь, вот она где у меня сидит», — показывая на затылок, кричал он. «Эх уж эти мне ярославцы, они роют мне яму, я им покажу, узнают, они кто я». Намек, очевидно, был на ректора^[68]. «Меня обвиняют, что я ничего не делаю, а посмотрите-ка, весь кабинет завален делами. Вот и теперь я просматриваю дело о связи свящ[еника] Малевинского с одной крестьянской девицей. Дело очень большое. Да вот я прочитаю вам его», — и с этими словами он прошел в кабинет. Я сидел

 

Л. 256 об.

в каком-то столбняке. Что-то как будто ненормальное было и в словах, и в поступках архиерея. «Уж не выпил ли он?» — подумал я. Но ощутить винного запаха мне не удалось, хотя епископ несколько раз очень близко подходил ко мне. Мои размышления прерваны были появлением архиерея, несшего из своего кабинета большую кипу бумаг. «Это вот все одно дело, я буду читать, а вы слушайте». «Ну, — думаю, — совсем я пропал, ведь такое дело и к утру не кончить». С тоскливым чувством я смотрел на архиерея-чтеца и в то же время старался вникнуть в смысл читаемого. Епископ читал уже третий лист и все время бросал на меня внимательные взоры. «Устанет же наконец», — утешал я себя. «А ну как заставит меня читать?» И опять уныние напало на меня. «Какой бы предлог придумать, чтобы уйти поскорей?» Но в это время, как бы сочувствуя моему положению, пришло на помощь небо: раздался довольно сильный удар грома. Я встал. «Что вы? Испугались? Вы видите, чтобы только поверхностно прочитать это дело,

 

Л. 257

Потребуется просидеть всю ночь», — и при этих словах он бросил все бумаги на пол. «Ну, с Богом, только если застанет вас дождь, то возвращайтесь обратно ко мне», — благословляя меня, сказал мне Пр[еосвяще]нный Антоний. Я почти бегом направился домой, тем более что начал уже накрапывать дождик.

Итак, зачем же меня вызывал епископ? Доклада моего он почти не выслушал. Более двух часов я пробыл у него, слушая то хвастливые, то грозные речи.

В мае месяце получено было частное известие, что епископа Антония решено уволить на покой. Официально это известие подтвердилось только около половины июня*, когда Пр[еосвящ]нный Антоний был уволен от управления Вологодской епархией с назначением его в Ростовский Яковлевский монастырь на правах настоятеля монастыря. Здесь он пробыл недолго. Его перевели в число братии Донского монастыря в Москве, где он и жил до конца своей жизни**

 

*12 июня 1895 г.

**Скончался в 1918 году.

 

^[1] Едский Анатолий Александрович (26.03.1844-31.07.1910) – сын священника Грязовецкого уезда Александра Дмитриевича Едского. Окончил Вологодскую духовную семинарию по 1-му разряду. С 23 ноября 1867 г. служил священником в Вологодской градской Воскресенской церкви. См. Клировая ведомость Вологодской градской Воскресенской церкви, что на Ленивом торгу // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 11. Д. 2. Л. 16 об. 17 об.; ВЕВ. 1910. № 16. С. 332.

^[2] Елпидифор Андреевич Богословский (24.10.1827-07.06.1906) – сын дьячка Спасо-Нуромской церкви Грязовецкого уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1850) по 2-му разряду. С 27.11.1851 священник Вологодской градской Воскресенской церкви. С 27.11.1860 священник Сретенской церкви г. Вологды. См. Клировая ведомость Сретенской церкви г. Вологды за 1904 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 33. Д. 60. Л. 2 об.-3 об.; ВЕВ. 1906. № 13. С. 278.

^[3] Иоанникий (Иоанн Афанасьевич Казанский; 1839–15.12.1917) – выпускник Орловской духовной семинарии (1863) и Московской духовной академии (1872); в 1864 г рукоположен в дьяконы; на последнем курсе академии пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха. С 1872 г. преподаватель Олонецкой духовной семинарии С 1879 г. смотритель Петрозаводского духовного училища. В 1881 г. возведен в сан архимандрита, был ректором Донской (1882) и Смоленской духовной семинарии (1884). С 1885 г. настоятель Витебского Маркова монастыря. В 1888 г. рукоположен в епископа Великоустюжского викария Вологодской епархии. С 1891 г. епископ Владикавказский. С 1892 г. – епископ Михайловский, а с 1894 г. Углический, викарий Ярославской епархии. С 1901 по 1908 г. епископ Архангельский. Проживал на покое в московском Донском монастыре до своей кончины, дата которой подтверждается дневниковыми записями еп. Антония (Флоренсова). См. Д,Н.Н. Епископ Иоанникий (Казанский) // Православная энциклопедия. Т. 25. М., 2010. С. 105-106; Игумен. Андроник (Трубачев). Епископ Антоний (Флоренсов), старец московского Донского монастыря. Сергиев Посад, 2019. С. 513-514.

^[4] 1888 г.

^[5] Видимо, речь идет о Полиевктове Алексее священнике Шонгской Николаевской церкви Никольского уезда. В 1880 г. перемещен к Георгиевской Кобыльской церкви. В 1882 г. переведен к Космо-Дамиановской Еловинской церкви. Уволен за штат в 1883 г. См. Алексей Полиевктов // Православные монастыри и приходы Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=5612.

^[6] Василий Иванович Пшеницын (ок. 1861 г.р. – после 1917) – сын священника Юзской Воскресенской церкви Никольского уезда Иоанна Петровича Пшеницына. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1881), священник Иоанно-Богословской Ивановской церкви Вологодского уезда (1885), «по прошению перемещен к сей Юзской Воскресенской церкви Никольского уезда» (15 апреля 1888 г.) (Клировая ведомость Юзской Воскресенской церкви Никольского уезда за 1917 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 1217. Л. 3 об. – 4 об.).

^[7] Пшеницын Дмитрий Иванович – младший помощник управляющего канцелярией Вологодского губернатора. Адрес-календарь Вологодской губернии на 1887 г. Вологда, 1886. С. 3.

^[8] Стефан Николаевич Образцов (1825 – 26.06.1889) – сын причетника Ильинской Пуркаловской церкви Вологодского уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1846) по 2-му разряду. Дьякон кафедрального собора (21.11.1846). «С 1845 по 1857 г. состоял в хоре их Преосвященства». Протодьякон кафедрального собора (28.04.1854). С 14.03.1871 священник Спасо-Преображенской Фрязинской церкви. С 26.04.1889 за штатом. См. Клировая ведомость Вологодской градской Спасо-Преображенской Фрязиновской церкви за 1888 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 32. Д. 69. Л. 80 об. 81; Три некролога // ВЕВ. 1889. № 15. С. 241.

^[9] Ориентировочно март-апрель 1888 г.

^[10] Глубоковский Николай Никанорович. См. выше.

^[11] По всей видимости, имеется в виду священник Палладий Константинович Сергиевский; см. выше.

^[12] Николай Вячеславович Богоявленский (19.02.1867-20.06.1945) – сын священника с. Карагач Вологодской губернии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1886), Восточный факультет Санкт-Петербургского университета (1892). Секретарь в Российском генеральном консульстве в Кульдже (1900-1901). Консул в Турфине. Чиновник приамурского генерал-губернатора (с 1908). Последний Российский генеральный консул в Сиэтле. Автор работ о Китае (Хасимутдинов А.А. Русские в Сиэтле. Владивосток, 2016. С. 58.). Преподаватель семинарии К.П. Заболотский был дядей Н.В. Богоявленского по матери Варваре Павловне.

^[13] Возможно, Николай Афанасьевич Милославов, см. Адрес-календарь Вологодской губернии на 1887 г. Вологда, 1886. С. 9.

^[14] 1888 г.

^[15] ВЕВ. 1888. № 15. С. 151. О диаконе С. Богословском см. выше.

^[16] А.Н. Макарьин (см. выше). 15 августа 1888 г. умерла от чахотки его жена Ольга Дмитриевна, имевшая от роду 26 лет (Метрическая книга Вологодской градской Николаево-Владыченской церкви за 1888 г. // ГАВО. 496. Ф. 23. Д. 2. Л. 885 об. – сообщено М.В. Пораничевой). Вероятно, в письме перепутано имя.

^[17] Празднование 900-летия крещения Руси. В Киеве торжества проходили с 11 по 17 июля 1888 г.

^[18] Рамс – карточная игра, разновидность игры мушка.

^[19] Дмитрий Дмитриевич Вилинский (22.03.1865-03.09.1909) – сын священника села Борисо-Глебского, что на реке Соге Пошехоского уезда Ярославской губернии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1888) по 2-му разряду. Несколько месяцев преподавал в Димитриевской земской школе Пошехонского уезда Ярославской губернии. С декабря 1888 г. преподаватель пения в Вологодской духовной семинарии. Преподавал пение также в Вологодской духовном училище, Мариинской женской гимназии и приходских городских училищах г. Вологды, управлял архиерейским хором. С 1889 по 1895 г. состоял псаломщиком вологодской Гавриило-Архангельской церкви (ВЕВ. 1899. № 16. С. 340; ВЕВ. 1909. № 18. С. 332; Клировая ведомость Вологодской градской Гавриило-Архангельской церкви, что в Троицкой улице за 1893 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 12. Д. 30. Л. 258 об.) О Д.Д. Вилинском и его родственниках см. также: Е.С. Петровых. Мои воспоминания // Моя родина – Норский посад. Ярославль, 2005.

^[20] Василий Константинович Лебедев (23.04.1859-17.11.1940) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1881), Санкт-Петербургскую духовную академию (1885), в 1890 г. защитил магистерскую диссертацию «Славянский перевод книги Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожской Библии. Исследование текста и языка». С сентября 1885 г. преподаватель латинского языка в Тотемском духовном училище, с 21 мая 1886 г. преподаватель Священного Писания Вологодской семинарии. С 7 декабря 1905 г. смотритель Вологодского духовного училища. Участвовал в Соборе 1917-1918 гг. После революции заведовал хозяйственной частью лазарета, затем библиотекой воинов Красной армии, размещавшейся в здании Вологодского духовного училища. В начале 1919 г. был назначен губернским архивариусом. См. далее в воспоминаниях Н. А. Ильинского, а также: ВЕВ. 1899. № 15. С. 318; ВЕВ. 1908. № 12. С. 215; Памятники письменности в музеях Вологодской области. Каталог-путеводитель. Ч. 4. Вып. 3. Документы XVI-начала XX веков ВГИАХМЗ. Вологда, 1998. С. 200.

^[21] Александр Николаевич Костямин (1863-1938) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1883) по 1-му разряду. С 1884 по 1894 учитель церковного пения, чистописания и русского языка Вологодского духовного училища, затем мировой судья и далее земской начальник в Великоустюжском уезде. См. В.К. Лебедев. С. 26; Памятные книжки Вологодской губернии; Книга памяти Вологодской области.

^[22] По предложению о разрешении открыть в Вологодской духовной семинарии должности третьего помощника инспектора. 30 октября 1889 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 170. Д. 653.

^[23] Архимандрит Николай (Зиоров) назначен ректором Тифлисской духовной семинарии 24-26 мая 1889 г.

^[24] 1889 г.

^[25] «Высочайшим указом… в 16-й день июня 1889 года Всемилостивейше пожалованы… орденом св. Станислава 3-й степени учители Вологодской духовной семинарии: коллежск[ие] асессоры – Василий Смелков и Иван Суворов и помощник смотрителя Вологодского духовного училища надворный советник – Сергей Григорьев» (Высочайшие награды // ВЕВ. 1889. № 16. С. 243).

^[26] Митр. Платон (Левшин; 1737–1812).

^[27] Епископ Петр (Лосев) с 1889 г. поставлен на Владикавказскую кафедру, где был епископом два года. См. выше.

^[28] Архиеп. Палладий (Павел Иванович Раев;20.06.1827–1898) – окончил Нижегородскую духовную семинарию (1848), Казанскую духовную академию (1852). Преподаватель Нижегородской духовной семинарии. Овдовев в 1861 г. принял монашество. Инспектор Нижегородской, а с 1863 г. Санкт-Петербургской духовной семинарии. С 1864 г. ректор Санкт-Петербургской академии. Епископ Ладожский (1866), Вологодский (1869), Тамбовский (1873), Рязанский (1876), Казанский (1882), С 29.09.1887 экзарх Грузинский. С 1892 г. митрополит Санкт-Петербургский. Митрополит Палладий (Писарев-Раев) // Православная энциклопедия. Т. 54. М., 2019. С. 320-327.

^[29] Николай Павлович Берсенев (ум. 21.07.1899) – сын священника Ярославской епархии. Окончил Ярославскую духовную семинарию (1876) и два года учился в Московской духовной академии, но был уволен по состоянию здоровья. Учитель латинского языка в Ярославском духовном училище (1879-1880), псаломщик Любимского Богоявленского собора (1882-1883), псаломщик Любимской тюремной церкви (1883-1890), секретарь Ярославского епархиального попечительства о бедных духовного звания (1890-1893). Кандидат богословия Московской духовной академии (1893). С 1894 г. помощник инспектора Вологодской духовной семинарии. Ревизор П.И. Нечаев записал в отчете о ревизии Вологодской семинарии 1894 г. : «Н. Берсеневу при всем своем усердии к своему делу лучше бы предоставить какое-либо учительское место, так как телесный недостаток (хромота вследствие болезненного искривления одной ноги) служит немалым препятствием при исполнении им служебного долга» (По отчету ревизии Вологодской духовной семинарии // РГИА. Ф. 796. Оп. 176. Д. 300. Л. 7). Учительское место было предоставлено: с 1896 г. Н.П. Берсенев - учитель Вологодского духовного училища, с 1897 г. также учитель Вологодского епархиального женского училища. Однако болезнь, как видно, не отступала и в 1899 г. Берсенев умер. См. о нем далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: ВЕВ. 1899. № 17. С. 364-365.

^[30] Вересов Александр Константинович (23.03.1853 г.р.) – окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. С 1881 г. учитель-воспитатель Александровского Учительского Института в г. Тифлисе. На 1916 г. инспектор в мужской гимназии в г. Нухе. См. Вересов Александр Константинович // Православные приходы и монастыри Севера; В.К. Лебедев. Историческая записка о состоянии Вологодского духовного училища за сто лет его существования. Вологда, 1916. С. 73.

^[31] Н.А. Суровцев – преподаватель русского языка Тифлисская 2-я гимназия. (Гельбке 1904)

^[32] Александр Платонович Малиновский (1864-1931) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1885), Казанскую духовную академию (1889). С 1889 г. секретарь Владикавказской епархиальной канцелярии. С 1891 г. священник, законоучитель владикавказской женской гимназии. С 1894 г. благочинный. С 1903 г. законоучитель и настоятель храма Владикавказского кадетского корпуса. Участник собора 1917-1918 г. С 1918 г. председатель Владикавказского епархиального совета, настоятель Ашеронского храма. В октябре 1922 г., будучи вдовцом, на общеепархиальном съезде духовенства и мирян во Владикавказе избран епархиальным архиереем, хиротония не состоялась из-за противодействия властей. Председатель Владикавказского церковного управления. В январе 1923 г., «желая сохранить в мире православное духовенство», признал обновленческое ВЦУ. См. Малиновский Александр Платонович, протоиерей // Поместный Собор 1917-1918. Sobornost.online/malinovskij-aleksandr-platonovich-protoierej

^[33] Архимандрит Нафанаил (Николай Иванович Владимиров; 1825-1901) – после многолетнего приходского служения принял монашество и был настоятелем Свято-Духова монастыря в г. Вологде. Современники ставили ему в особенную заслугу то, что он принимал на свое содержание многих семинаристов «сирот, во время своего образования лишенных казенного содержания по малоуспешности или за содеянные ими проступки». См. К. Славороссов. Памяти отца архимандрита Нафанаила // ВЕВ. 1901. №22. С. 624.

^[34] Иоанн Николаевич Владимиров (23.02.1868 – после 1917) – сын священника Вознесенской Кохтошской церкви Грязовецкого уезда. Окончил Вологодскую мужскую классическую гимназию (1883). С 1887 г. псаломщик в Тифлисе. С 1890 г. диакон Вознесенского собора г. Георгиевска Владикавказской епархии. С 1892 г. священник Михайло-Архангельской церкви станицы Александровской. С 1895 г. принят в Вологодскую епархию, служил Ильинской Дубниковской церкви Вологодского уезда и далее в Грязовецком уезде в Покровской Шиленгской церкви (с 1896 г.), в Успенской Монзенской церкви (с 1898 г.), в Раменской Богоявленской церкви (с 1909 г.). С 18.06.1917 благочинный. См. Владимиров Иоанн Николаевич // Православные приходы и монастыри Севера.

^[35] 7 сентября 1891 г.

^[36] Всемирная Колумбова выставка проходила в Чикаго с мая по октябрь 1893 г.

^[37] Осведомленность Н.А. Ильинского объясняется тем, что в это время в VI классе учился его брат Вячеслав Александрович Ильинский. Его сын, Борис Вячеславович Ильинский вспоминал впоследствии об учебе отца: «Когда он был в шестом классе, учениками стал издаваться журнал «Колокол», целью которого было «разнообразить скучную, монотонную жизнь» учеников. В нем высмеивались портившие им жизнь преподаватели, особенно инспектор («Проклятье тебе, наш мучитель, бездушный и жалкий, злой, седой старины истребитель, безжалостный, злой фарисей» и т.д.). Инспекция, узнав о выпуске журнала, решила провести повальный обыск у учеников, о чем папе сказал его старший брат Никифор, работавший в то время помощником инспектора. Несмотря на принятые меры, у одного из учеников нашли выдержки из журнала, что вызвало переполох среди начальства. Все из учеников, у кого были экземпляры журнала, стали их жечь. Папе удалось сохранить экземпляр журнала, для этого он в течение месяца днем держал его за голенищем своего сапога, а на ночь прятал в тот же сапог под онучи» (Б.В. Ильинский, В.А. Ильинский. Вологодские семинаристы на перекрестке эпох. Воспоминания и документы. М. 2022. С. 52-53).

^[38] Французская художественно-промышленная выставка проходила в Москве с 29 апреля по 6 октября 1891 года. Выставка располагалась в павильонах Всероссийской выставки, проводившейся в 1882 году на Ходынском поле. Экспозиция занимала 8 павильонов, соединенных галереями. До выставки можно было добраться по линии конно-железной дороги от Страстного монастыря, проезд стоил 10 копеек. Здесь же были выставлены некоторые экспонаты с Всемирной выставки в Париже 1889 года. Вход на выставку стоил 35 копеек с 11 часов до 5 часов вечера, и 70 копеек с 5 вечера до часу ночи. Посетители, купившие «дешевый» билет, могли оставаться на выставке до ее закрытия. Стенды и витрины с экспонатами были открыты с 11 часов утра до 8 вечера после этого на территории работали только театры, рестораны и другие увеселительные заведения (Беляновский А. С. «Союз сердец…» // Экспо Ведомости. 2007. №1 http://www.informexpo.ru/new/view_content.php?id=1612).

^[39] Николай Павлович Васильев, см. Адрес-календарь Вологодской губернии на 1887 г. Вологда, 1886. С. 33.

^[40] Сергей Сергеевич Глаголев (1865-1937) – сын настоятеля собора в г. Крапивне Тульской губернии. Окончил Тульскую духовную семинарию (1885), Московскую духовную академию (1889) и был оставлен в академии в качестве профессорского стипендиата. С сентября 1890 г преподавал библейскую и церковную историю в Вологодской духовной семинарии. С августа 1892 г. доцент МДА по кафедре введения в круг богословских наук. С 1902 г. ординарный, с 1917 г. заслуженный профессор МДА. Участник Поместного собора 1917-1918 г. В 1928 г. арестован и выслан в Пензу. В 1929 г. досрочно освобожден и уехал в Вологду. В 1937 г. арестован и расстрелян. См. А.Т. Казарян. Глаголев Сергей Сергеевич // Православная энциклопедия. Т. 11. М., 2006. С. 536-538.

^[41] Возможно, Василий Ильич Меньшиков (28.09.1875 – ок. 1937) – сын священника Синегодской Успенской церкви Устюжского уезда. Был уволен из семинарии из второго класса в 1894 г. С 1895 г. учитель Аникинской церковно-приходской школы. С 1898 г. дьякон Лоемской Успенской церкви Усть-Сысольского уезда, с 1904 г. дьякон Покровской Близлальской церкви Великоустюжского уезда. В 1934 г. священник с. Покрово Лузского района Кировской области. Приговорен к 5 годам лишения свободы, умер приблизительно через три года. См. Меньшиков Василий Ильич // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=538; Клировые ведомости Покровской Близлальской церкви Великоустюжского уезда за 1916 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 55. Л. 4 об. 5.

^[42] Возможно, это дьякон Спасовсеградской церкви Николай Прокошев и его жена. Далее упоминается г-жа «Пр-ва», сопровождавшая Н.А. Ильинского на смотрины; поручителем по жениху на венчании был д. Н. Прокошев.

Николай Александрович Прокошев (около 1864 г.р.) – сын псаломщика Николаевской Тотемской церкви. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1886) по первому разряду. С 23.02.1887 псаломщик Тотемской градской Сретенской церкви, с 17.09.1887 псаломщик Цареконстантиновской церкви г. Вологды, с 20.01.1888 псаломщик Вологодской Спасовсеградской церкви, с 02.12.1890 дьякон той же церкви, 11.04.1893 священник, 29.09.1894 перемещен к Глухораменской Покровской церкви Вологодского уезда, с 04.03.1895 второй священник Вологодской Спасовсеградской церкви (упоминается среди духовенства этого храма в 1916 г.) См. Клировая ведомость Цареконстантиновской церкви г. Вологды за 1887 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 36. Д. 27. Л. 115 об.; Прокошев Николай // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6996.

^[43] Предположительно с 1867 г. настоятель Дмитриево-Прилуцкого монастыря, с 15.10.1885 настоятель Спасо-Каменного монастыря (Архимандрит Павел. Летопись Спасо-Каменного монастыря // ГАВО. Ф. 883. Оп. 1 Д. 180. Л. 18 об.). Скончался в революционный период (А.А. Турундаевский. Наша семья // Мир северной деревни начала XXв. в письменных свидетельствах сельских жителей. М.; Архангельск, 2011. С. 256).

^[44] Иоанн Иоаннович Белков (1937) – сын чиновника г. Вологды. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1889) по 1-му разряду. С 13.02.1890 надзиратель за учениками Вологодского духовного училища, с 26.06.1892 учитель в том же училище, с 1896 г. священник Скорбященской арестантской церкви, 05.05.1897 перемещен в Вологодский кафедральный собор, 03.09.1898 ключарь собора, 23.04.1913 настоятель Иоанно-Предтеченской Рощенской церкви г. Вологды. 11.05.1913 -протоиерей, 18.09.1916 – настоятель Вологодского Спасовсеградского собора. В 1922 г. примкнул к обновленчеству, но уже в 1923 г. вернулся в патриаршую юристикцию. В 1930 г. вышел за штат, в 30-е годы служил в церкви «Знамения» в Ленинграде, в 1936 г. был административным порядком выслан в Вологду. В 1937 г. арестован и расстелян. Прот. А. Резухин вспоминал о нем: «Он был обаятелен, любезен, красив, хотя и невысокого роста и расположенный к полноте, седой, с полной и не очень большой бородой, всегда в дымчатых очках. <…> Он действительно представлял собой типичного соборного служителя. <…> Отец Иоанн обладал прекрасной дикцией и чистым, хотя и не очень сильным голосом баритонального тембра». См. Белков Иоанн Иоаннович // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=8233; И.В. Спасенкова. Православная традиция русского города в 1917-1930-е гг. (на материалах Вологды). Диссертиция… кандидата исторических наук. Вологда, 1999. С. 211; Прот. А. Подстаницкий. Дневник протоиерея Александра Подстаницкого. Вологда, 2014. С. 56; Прот. А. Резухин. Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. С. 777.

^[45] Александр Егорович Сысоев (ок. 1853–1911). Купец 2-й гильдии, в начале XX в. арендатор винокуренного завода (владелец П. Ф. Виноградов) в с. Приютово Грязовецкого уезда и владелец в конце XIX - начале XX в. 14 сливочно-маслодельных заводов в Вологодском, Грязовецком, Тотемском и Кадниковском уездах (в т. ч. семи - совместно с В. И. Грачевым). Масло его заводов экспонировалось на нескольких выставках. (На Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде в 1896 г. отмечено серебряной медалью, на выставке Северного края в Ярославле в 1903 г. и др.). Козина Г.Н. Вологодские купцы - фабриканты и заводчики: (XVIII - начало XX века) / Г.Н. Козина // Вологда: ист.-краевед. альманах. Вып. 2. Вологда, 1997. С. 358.

^[46] Карштен Брандт (нидерл. Carsten Brandt) (около 1630—1693) – голландский судостроитель на русской службе, корабельный плотник и помощник корабельного пушкаря. Брандт родился в Голландии. В середине 1667 года, будучи уже в зрелом возрасте, вместе с другими иностранными специалистами приехал в Россию для строительства первого русского военного корабля «Орел» и других судов, которые решено было строить по указу царя Алексея Михайловича на берегу Оки в дворцовом селе Дединове (Коломенского уезда). Отремонтировал ботик для Петра I, был первым учителем государя морскому делу и голландскому языку и строителем судов «потешной флотилии» на Плещеевом озере. Умер Карштен Брандт в 1693 году. Петр отстоял отпевание в храме и проводил в последний путь Брандта по генеральскому разряду. Карштену Брандту царем была дарована эта усадьба. Большая биографическая энциклопедия. https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/13060/%D0%91%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%82; личный архив Брио М.Н.

^[47] Брант Ростислав Сергеевич (около 1810–1855). Унаследовал родовое, полученное в царствование Петра I, имение Водогино (ок. 300 десятин) в Вологодском уезде Вологодской губернии, в 17 верстах от Вологды. Прослужив 11 лет в Казанском Пехотном (впоследствии переименованном в Егерский) полку, вышел в отставку в звании поручика и жил в С.-Петербурге (4 квартал Московской части, дом Ожигова). В 1837 году написал прошение на имя Императора с ходатайством о возвращении к военной службе. В документах 1849 года о размежевании земель в Вологодской губернии упомянут уже как штабс-капитан. Участник Русско-турецкой войны 1828–1829. Личный архив Брио М.Н.; https://baza.vgd.ru/1/4299/10.htm.

^[48] Бабушкин Кирилл Дмитриевич (1837–1884). Вологодский купец 2-й гильдии. Похоронен на Введенском кладбище в Вологде.

^[49] Купцы Первушины имели в Вологде винный и пивоваренный заводы.

^[50] С 1896 по 1908 г. распорядитель Вологодского общества взаимного страхования от огня имуществ, см. Памятные книжки Вологодской губернии.

^[51] Киселев Николай Никитич (ок. 1837-?) – купец. Гласный Вологодской городской думы (1875–1883), директор Вологодского городского общественного банка (1877–1880). (Л. Н. Мясникова, О. В. Якунина. От первого городского головы до современного главы города Вологды (1785-1999 годы) // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. https://www.booksite.ru/fulltext/3vo/log/da/6.htm). С февраля по июнь 1883 г. городской голова (З.С. Кочина. Вологда при императоре Александре III (1881-1894). Вологда, 2007. С. 11).

^[52] «Жених: помощник инспектора ВДС Никифор Александров Ильинский, 31 г., первым браком.
Невеста: Вологодская купеческая девица Вера Никифорова Бабушкина, 21 г., первым браком.
Поручители по жениху: помощник инспектора ВДС коллежский асессор Евлампий Николаевич Спасский и диакон Спасовсеградской церкви г. Вологды Николай Прокошев.
По невесте: старший фельдшер Николай Иванов Филатов, псаломщик Гаврило-Архангельской церкви г. Вологды Дмитрий Дмитриев Виленский и Вологодский купеческий сын Федор Николаев Овечкин». Венчали: священник Николай Лавдовский, диакон Алексей Богоявленский» (Метрическая книга Сенноплощадской церкви г. Вологды за 1892 год, запись за 23 августа // ГАВО. Ф. 496. Оп.23. Д. 5. Л.307 об. 308).

^[53] Вячеслав Александрович Ильинский – в 1892 г. служил надзирателем в Устюжском духовном училище.

^[54] Павел Дмитриевич Левитский – с 1914 г. податный инспектор 1-го участка Кадниковского уезда. См. Памятные книжки Вологодской губернии.

^[55] Федор Николаевич Овечкин – сын купца, член Вологодской городской управы. См. Памятные книжки Вологодской губернии.

^[56] В статье «Пребывание черноморских моряков в Москве и прием их Астраханскими жителями» приведен тост лейтенанта М.С. Белихова в честь московских дам. См. А.Ф. Писемский. Полное собрание сочинений. Т. 6. СПб.- М., 1895. С. 263.

^[57] Особенное отношение к архиерейскому посоху епископа Израиля отмечают все мемуаристы. Например, в воспоминаниях В.К. Лебедева читаем: «Когда он приезжал на экзамены, то в начале трудно было понять его желание, иногда происходило замешательство, кто и как должен был взять Архипастырский посох и куда его поставить» (В.К. Лебедев. Воспоминания // ВГИАХМЗ. Ф. 15. Оп. 1. Д. 7. Л. 266).

^[58] Епископ Антоний (Михаил Семенович Флоренсов; 27.08.1847-20.02.1918) – родился в семье причетника села Труслейки Симбирской губернии. В 1870 г. окончил Симбирскую семинарию, в 1874 г. Киевскую академию. Преподавал латинский язык в Харьковской, а затем в Симбирской семинарии; русскую словесность в симбирской Мариинской женской гимназии. В 1876 г. женился на дочери симбирского кафедрального протоиерея Павла Николаевича Охотина Екатерине. В 1878 г. рукоположен в священники. «Жена моя была больная, неизлечимо больная. Только год я жил с ней как с женой, а все остальное время – лет шесть – как брат с сестрой», – скажет впоследствии о себе епископ Антоний. В 1882 г. он овдовел. В июне 1887 г. назначен ректором Самарской семинарии, тогда же принял монашеский постриг, возведен в сан архимандрита. Принятию монашества предшествовали долгие сомнения и тяжело перенесенная болезнь (холера). Будучи больным, Михаил Семенович дал обет по выздоровлении принять монашество.

12 августа 1890 г. архимандрит Антоний рукоположен в епископа Острожского викария Волынской епархии, с 30 апреля 1890 г. он епископ Вологодский и Тотемский, 12 июня 1895 г. уволен на покой с назначением настоятелем ростовским Спасо-Яковлевским монастырем, 11 февраля 1898 г. отстранен от управления монастырем, проживал до своей кончины в московском Донском монастыре.

Наиболее известен как духовник Павла Флоренского, Андрея Белого и многих других представителей московской интеллигенции. Был человеком широких и оригинальных взглядов, доходивших до юродства, что сделало невозможным продолжение его деятельности как администратора. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: Игумен Андроник (Трубачев). Епископ Антоний (Флоренсов), старец московского Донского монастыря. Сергиев Посад, 2019; Свящ. Н.В. Солодов. К биографии епископа Антония (Флоренсова) // Богословский вестник. 2022. № 1. С. 186-219.

^[59] Преподаватели древних языков в Вологодской семинарии были в это время: еврейского — В. С. Карпов, греческого — К. П. Заболотский и иером. Палладий (Добронравов), латинского — свящ. А. Н. Малинин и А. К. Лебедев.

^[60] К преподаванию древних языков и особенно греческого языка еп. Антоний относился очень трепетно и, вероятно, опасался, чтобы преподаватели не отбили охоту к занятиям излишней строгостью.

^[61] Историю нового здания Вологодского епархиального женского училища неизвестный корреспондент газеты «Русское слово», подписавшийся псевдонимом «Вологжанин», описывает следующим образом. При епископе Феодосии в женском монастыре был основан «приют для сирот-девочек духовного звания». Далее, «явилась мысль в здании приюта открыть епархиальное училище, в которое и вошел приют со всем персоналом учащих и учащихся». Но епископу Израилю, возглавившему Вологодскую епархию с 1887 г., «понравилась вся эта монастырская обстановка» и он решил оставить училище в монастыре, а в новом здании разместил общежитие семинарии. «Духовенство, почти по приказанию, исполнило это предложение». Новый вологодский епископ Антоний решил «перевести училище в свое помещение, а семинарское общежитие вывести на квартиру или построить другой дом близ семинарии». Однако, пока решались бумажные вопросы, «епископу Антонию за что-то дают вместо епархии в управление монастырь, и в Вологду приезжает опять новый перосвященный Алексей, <…> но он почему-то прямо пошел против всех начинаний своего предшественника», и все осталось по-старому (Вологжанин. Из Вологды // Русское слово. 1897. № 121. С. 3).

^[62] Николай Иванович Токмаков – обер-секретарь канцелярии Св. Синода. Окончил курс Санкт-Петербургского университета, с 1874 г. секретарь Псковской духовной консистории. С 1894 г. старший секретарь Свящ. Синода, с 1900 г. обер-секретарь Свящ. Синода. Служил до 1908 г.

^[63] Лукин день – память апостола Луки. В этот день в 1654 г. был построен «обыденный» храм, в котором молились об избавлении от моровой язвы. 23 октября того же года в день памяти апостола Иакова, также за один день, была написана икона Всемилостивого Спаса, ставшая главной святыней новопостроенной Спасовсеградской церкви. «Во Всеградском соборе Всемилостивого Спаса под Лукин день совершалось торжественное всенощное бдение архиерейским служением, а по окончании всенощной до ранней литургии, т. е. всю ночь, служились молебны. Каждой городской церкви было определено точное время среди ночи, в которое священник вместе со своими прихожанами и певчими являлся в собор и совершал молебен» (А. Резухин. Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. С. 775).

^[64] Епископ Ионафан (Иоанн Наумович Руднев) (1816–1906) – архиепископ Ярославский и Ростовский.

^[65] Петр Иванович Нечаев (1842-1905) – кончил Смоленскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую духовную академию (1867). С 1870 г. инспектор Санкт-Петербургской духовной семинарии. Автор учебника по практическому руководству для пастырей. С 1888 г. член-ревизор Учебного комитета при Св. Синоде. Служил до 1905 г.

^[66] Манифест о восшествии на престол императора Николая II.

^[67] Николай Евграфович Якубов (1837-24.03.1918 н. ст.) – окончил Вологодскую духовную семинарию (1858) и Московскую духовную академию (1862), преподаватель Вологодской семинарии до 1877 г., когда был назначен смотрителем Вологодского духовного училища (до 1895 г.). «С 1883 г. после смерти кафедрального протоиерея Нардова» определен настоятелем кафедрального собора (19.12.1883). 26 декабря 1883 г. рукоположен во священника, 1 января 1884 г. – протоиерей (ВЕВ. 1889. №16. С. 265; Метрическая книга Покровской Казанской церкви г. Вологды на 1918 г. // ГАВО Ф.496, оп. 60, д. 25, л. 164об-165). С 1881 г. епархиальный цензор, цензор Вологодских епархиальных ведомостей. Почетный член Вологодского отдела Союза русского народа. 19 октября 1907 избран в 3-ю Государственную думу от съезда землевладельцев. Входил во фракцию правых (Государственная дума Российской империи. Т. 1. 1906-1917. М., 2006. С. 754).

^[68] Но также, возможно, имелся в виду и архиепископ Ярославский Ионафан.

 

Источник: Богослов.Ru