Портал «Богослов.Ru» продолжает публиковать воспоминания Никифора Александровича Ильинского, основная часть которых посвящена Вологодской духовной семинарии. Это ценнейший источник сведений о семинарии, о вологодском духовенстве и о вологодском обществе конца XIX — начала XX в.

«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 6 и 7

Гл[ава] VII (продолжение)

Л. 164

НАЧАЛАСЬ МОЖАРО-КЛИМЕНТОВСКАЯ ЭПОПЕЯ

17 марта (1887 г.) я был дежурный. Кончился ужин, в ожидании молитвы я зашел в учительскую и сел на диван. Порывисто открылась дверь, в учительскую вошел ученик VI кл[асса] Алексей Богословский* и сообщил мне, что в гардеробной комнате появился какой-то старичок и все осматривает. «Уж не ревизор ли?», — мелькнула у меня мысль, и я почти бегом направился в гардеробную, которая в то время помещалась во втором этаже, где теперь VI кл[асс]. В самую гардеробную я не вошел, но остановился в дверях, всматриваясь в фигуру старичка. Старичок этот был небольшого роста, в сюртуке. Увидав меня, Керский^[1] — это был он — подошел ко мне и спросил: «Кто?» Я назвался. Спросил,

 

* По окончании семинарии уехал на Кавказ и был священником в Ессентуках. Умер.

 

Л. 164 об.

давно ли я служу в семинарии. Я сказал. «Значит, — заметил он, — вам все известно, что за время вашей службы происходило в семинарии» и, не дожидаясь от меня ответа, стал спрашивать, какой порядок дежурств установлен между членами инспекции. Говорил он тихо, а между тем в коридоре в ожидании молитвы ученики держали себя свободно и производили как хождением по коридору, так и громкими разговорами шум. Говорить с ревизором было трудно. Ревизор шел по направлению к зале. Один из учеников по знаку, данному мною для ревизора незаметно, побежал к ректору и известил его о появлении в семинарии ревизора. Ректор тотчас же явился. Оставив ревизора, я поспешил выбрать лучшего из учеников чтеца для чтения вечерней молитвы и попросил учеников пропеть окончание чтения молитв нотное «Хвалите имя Господне». Нужно сказать, что во время ректорства Лосева и затем

 

Л. 165

Лебедева ученики пели за вечерней молитвой разученные ими нотные песнопения, например «От юности моея», «Хвалите имя Господне», «Ἄξιον ἐστίν»^[2]… Пели стройно, и в массе выходило величественно. Прослушав молитву, Керский подошел к ректору и выразил ему удовольствие от того порядка, какой заведен был у нас в семинарии при совершении молитвы. «Почти во всех семинариях России я бывал, но такого порядка, как у вас, я не встречал нигде», — сказал ревизор и вслед за сим, простившись с ректором, уехал в город, в гостиницу «Золотой Якорь», где он остановился. После отъезда ревизора ректор пригласил меня к себе в квартиру и попросил представить к завтрашнему дню сведения о деятельности инспектора. «Напишите начерно, пишите все, что знаете, и когда напишете, покажите Аркадию Д[осифееви]чу». Я пошел к Брянцеву и, попросив его докончить дежурство, прошел к себе в квартиру и занялся порученным мне делом.

 

Л. 165 об.

Сидел часов до 3-х ночи, писал и очень нервничал. Утром сходил к Брянцеву и прочел ему написанное мною. А[ркадий] Д[осифееви]ч одобрил все, что написано было о деятельности инспектора, и добавил еще нечто от себя. Перед первым уроком я вручил ректору бумагу со сведениями о деятельности о. Климента. Поблагодарив меня за скорое исполнение его просьбы, ректор сказал, что на основании изложенного в бумаге материала он сделает от себя доклад ревизору.

Считаю необходимым для полноты освещения всей этой начавшейся эпопеи привести в точности сохранившиеся у меня те сведения, какие даны были ректору об о. Клименте.

Сведения об отношении о. инспектора к своим обязанностям.

1) Наблюдения о. инспектора в корпусе,

2) наблюдения в церкви,

3) наблюдения в квартирах.

 

Л. 166

1 – а). Дневную службу свою о. инспектор начинает присутствием на утренней молитве казеннокоштных воспитанников, на которой, впрочем, бывает не всегда. После молитвы тотчас же уходит к себе в квартиру. На завтраке воспитанников, кроме одного случая, о. инспектор не бывал. Присутствие его на общей молитве также не всегда заметно. Нередко можно увидеть, когда о. инспектор при начале общей молитвы гуляет по двору или за воротами, а иногда, если находится в корпусе, то сидит в физическом кабинете и только в конце молитвы выходит в коридор, но в зал никогда не заходит.

б) пред началом уроков, а равно и в перемены между уроками о. инспектор не имеет обыкновения заходить в классы и делать ученикам внушения по поводу нарушений дисциплины. Вся его деятельность в утренние учебные часы состоит лишь в том, что он чрез своих помощников и надзирателя призывает к себе учеников, замеченных в тех или иных проступках, равно и

 

Л. 166 об.

учеников, получивших неудовлетворительные баллы. Все это, впрочем, делается наскоро и не всегда. Иногда его помощникам и надзирателю приходится по несколько раз сзывать одних и тех же учеников по несколько раз и посылать их к о. инспектору. Это бывает тогда, когда большую перемену, на которую приглашаются ученики в кабинет, о. инспектор или просидит у себя в квартире, или прогуляет на семинарском дворе. В таких случаях делаются новые распоряжения — посылать учеников на следующей перемене. Таким образом, в течение перемен приходится ходить за одними и теми же учениками, искать их в разных местах, что, конечно, отвлекает инспекцию от наблюдения за учениками в перемене между уроками. По окончании уроков о. инспектор если и заходит на обед казенных воспитанников, то только для того, чтобы отведать пищу, после чего он уходит из столовой, между столами в столовой никогда не

 

Л. 167

проходит и наблюдений за учениками никаких не делает.

в) во время вечерних учебных занятий о. инспектор со времени поступления в нашу семинарию никогда не бывал на вечерних занятиях воспитанников. Случалось, впрочем, что со двора он заходил иногда в учительскую, но чрез несколько минут оставлял ее и снова уходил из корпуса на семин[арский] двор. На ужине воспитанников, кроме двух-трех случаев, о. инспектор не бывал. На вечернюю молитву хотя и являлся, но не всегда. В ученических спальнях о. инспектор никогда не бывал и до сего времени не знаком с порядком, в каком размещаются ученики в спальнях.

Насколько для о. инспектора обременительно вообще наблюдать за поведением воспитанников, об этом наглядно можно судить по следующему случаю, бывшему в августе месяце минувшего года. При выходе из своей квартиры о. инспектор увидел ученика II кл[асса] Толстикова^[3],

 

Л. 167 об.

который, идя по коридору, махал руками и делал разные кривляния. О. инспектор сделал заключение, что этот ученик пьян. Вместо того, чтобы подозвать Толстикова к себе и лично убедиться в правоте своего подозрения, о. инспектор счел необходимым пригласить помощника инспектора (Бр[янце]ва), которому и поручил разыскать означенного ученика. Ученики в это время были все на счету, человек 12–15, и найти его было нетрудно, тем более еще, что заподозренный ученик, по словам инспектора, прошел в спальню. Подобного же рода случаи можно наблюдать в перемены между уроками, которые о. инспектор, когда бывает в корпусе, проводит в физическом кабинете. Часто случается, что в классах напротив или вблизи физического кабинета ученики расшалятся или громко запоют. Вместо того, чтобы самому выйти из кабинета и сделать ученикам внушение, он вызывает к себе своих помощников и приказывает им найти виновников нарушения порядка

 

Л. 168

и тишины чрез дежурных учеников.

2. Особенно желательно было бы участие о. инспектора в наблюдении за учениками пред богослужением в осеннее и зимнее время, когда приходится сопровождать учеников в церковь в темноте, и, как показал опыт, трем членам инспекции — двум помощникам и надзирателю — иногда нет никакой возможности уследить за ученикам, из коих хотя и не многие, но тем не менее все-таки пользуются темнотой, чтобы уйти от богослужения, наблюдение о. инспектора было бы существенно необходимо, а между тем в этом наблюдении он не принимал никакого участия. Равным образом никогда не бывало случая, чтобы сам он лично проверил учеников пред богослужением в каком-либо классе. Его предшественники брали, например, на свою обязанность проверять учеников V и VI кл[ассов]. Впрочем, был один случай, когда о. инспектор имел намерение сам проверить учеников этих классов пред всенощным бдением, для каковой цели ему был представлен и список учеников этих классов, но на поверку он по обыкновению не явился

 

Л. 168 об.

и сделал распоряжение проверить учеников в церкви. Наблюдать в церкви о. инспектор уже потому не может, что стоит всегда в алтаре, быть в церкви и стоять вне алтаря для наблюдения за учениками он считает для себя неудобным.

3. Что касается посещения о. инспектором квартир, то в этом отношении можно указать лишь на один случай в настоящем учебном году, когда он вместе с надзирателем посетил десять квартир.
4. С некоторого времени ученики особенно часто стали манкировать уроками. Подобного опущения учениками уроков в прежнее время никогда не бывало. Причиною такого прискорбного и, конечно, весьма нежелательного явления служит сам о. инспектор. Некоторых учеников он, например, увольняет гулять, что можно подтвердить документально, иных увольняет от 3 и 4 уроков к доктору, когда известно, что доктор является в семинарскую больницу на второй большой перемене, да и те

 

Л. 169

ученики, которым разрешается уходить от этих уроков, за редким исключением, бывают здоровы. О. инспектор вполне удовлетворяется, если ученик был в больнице и записан в амбулаторную книгу, но болен ли он на самом деле или нет, — это для него не важно. В самое последнее время можно было наблюдать и такого рода явление. Накануне подачи сочинения некоторые из учеников сидят долго и на другой день обращаются к о. инспектору с просьбой освободить их от уроков, ссылаясь на головную боль, или же попросить наставников не спрашивать их уроки по тем предметам, по которым они не приготовились. О. инспектор всегда удовлетворяет просьбы таких учеников. По этой причине в январе месяце половина учеников IV кл[асса] 2 отд[еления] отказалась отвечать урок. В последнюю подачу сочинений несколько учеников также просили о. инспектора об освобождении их от уроков. О. инспектор приказал им явиться в больницу, где болезнь их, однако, не была признана уважительною, дающею право не быть им на уроках, о чем фельдшером

 

Л. 169 об.

была сделана помета в книге, но о. инспектор параллельно с пометой фельдшера написал: «Причина многоуважительная. На все свое время».

5. Во время церковного богослужения, когда служащим бывает о. инспектор, последний своими кривляньями, маханием рук, движениями вперед и отступлениями назад производит соблазн как между воспитанниками, так и между сторонними богомольцами.
6. О. инспектор на первых же порах своей службы при нашей семинарии стал относиться к воспитанникам с крайним предубеждением, которое составилось у него не на основании личных наблюдений за воспитанниками, сближаться с которыми он не старался и, следовательно, сам лично не мог знать о характере их и направлении. Сведения о воспитанниках он получал также не от лиц, близко стоящих к делу воспитания, каковыми являются прежде всего его помощники, а от таких лиц, каковы преподаватели Лаговский и Мо-

 

Л. 170

жаров, которые из личных счетов и недоброжелательства к бывшему инспектору нашей семинарии г. Зиорову всеми мерами старались очернить деятельность последнего по нашей семинарии. Много раз приходилось слышать в учительской комнате, как преподаватели Лаговский^[4] и Можаров осуждали пред о. Климентом систему воспитания г. Зиорова. Что касается деятельности последнего, то помощники инспектора и надзиратель, имевшие честь служить под руководством г. Зиорова, считают нравственным долгом засвидетельствовать, что г. Зиоров всецело был предан священной обязанности воспитывать вверенное ему юношество в правилах доброй нравственности, и, когда он оставлял Волог[одскую] семинарию, то нельзя было не видеть хороших результатов его деятельности. После отзыва о нравственном состоянии нашей семинарии мы вправе были рассчитывать, что о. инспектор поставит ее в воспитательной ее части на высокую ступень. К сожалению, наши надежды не оправдались. Прежде всего нас

 

Л. 170 об.

удивляет оценка ученических проступков, какую делает о. инспектор. Так например, ученик, отлучившийся с квартиры без записи в журнале, по понятиям о. инспектора является более виновным ученика, замеченного в нетрезвости. Ученик с проступком последнего рода ограничивался со стороны о. инспектора одним замечанием, тогда как виновные в проступках первой категории заключались в карцер на три и даже более часа. Такими педагогическими приемами и мерами было подготовлено 8 мая, когда несколько воспитанников разных классов были замечены в употреблении спиртных напитков. Без сомнения, и на этот раз они рассчитывали на легкое сравнительно наказание. К тому же около этого времени по городу и между воспитанниками держался упорный слух, что о. инспектор и сам иногда выпивает и что поэтому поводу вызывал его к себе Преосвященный. Что это было действительно так, об этом сам о. Климент говорил помощнику инспектора Спасскому. С 8 мая прошлого года о. инспектор стал

 

Л. 171

применять строгие меры против ученических проступков. Таким образом две противоположные крайности замечались в действиях о. инспектора: в начале службы небывалая снисходительность, в конце учебного года — непонятная строгость. Крайности же, как известно, всегда вызывают недовольство. И ученики действительно в последнее время враждебно были настроены против действий и распоряжений о. инспектора. С 8 мая были еще заведены тетради для записи отлучающихся в неучебное время учеников из семинарского корпуса. Такое будто бы нововведение о. инспектор вменяет себе в заслугу и говорит, что до него подобных тетрадей не существовало. При инспекторе Зиорове в таких тетрадях надобности и не было, ибо в то время ученики почти не отлучались в город. В весеннее и летнее время они с 2–5 часов проводили вместе с инспектором на семинарском дворе, за уходом цветов, за

 

Л. 171 об.

рассадкой деревьев, в разных играх, зимой — в классных комнатах за переплетением книг, токарной работой.

О. инспектор утверждает также, что до его приезда воспитанники во внеучебное время, с 2–5 часов, располагались здесь свободно и жили совершенно бесконтрольно. Такое утверждение о. инспектора не соответствует истине. О инспектор приписывает себе то, что сделано было его предшественником, бывшим инспектором г. Зиоровым. Все это можно подтвердить документально. В книге поведения учеников за 1885/86 уч[ебный] год в сентябре месяце б[ывшим] инспектором г. Зиоровым было сделано письменное предложение своим помощникам и надзирателю, какой порядок дежурства они находят для себя более удобным. С обоюдного согласия помощники инспектора и надзиратель разделили труд дежурства между собой по-ровному и представили расписание порядка дежурств г. инспектору Зиорову, который это распи-

 

Л. 172

сание одобрил и утвердил*.

Если о. инспектору на первых порах своей службы непременно нужно было очернить семинарию, для чего он подбирал факты сомнительной верности, а иногда не брезговал и выдуманными, то с начала нынешнего учебного года он стал поступать совершенно наоборот. Так как ответственность за нравственное состояние семинарии за настоящий учебный год должна всецело пасть на него, то он старался, насколько можно, прикрывать некоторые проступки воспитанников, доказательством чего могут служить следующие факты. Ив[ан] Худяков^[5] III кл[асса] и Григорий Попов^[6] V кл[асса] были замечены с признаками нетрезвости, но о. инспектор не велел записывать их в книгу, Ал. Кубасов^[7] и Вл[адимир] Яблонский^[8] были замечены выпившими в значительной мере, но о. инспектор велел записать их с запахом пива. Видимое дело, что о. инспектор хотел показать, что при нем семинария

* из этого расписания видно было, что ученики, начиная с 7 утра до 11 ч[асов] ночи не оставлялись без надзора.

 

Л. 172 об.

нравственно улучшилась. Ему хочется стяжать себе славу нравственного реформатора семинарии, но реформировать должно только там, где все основано на худых началах, у нас же, слава Богу, ничего подобного не было и нет.

Все, изложенное здесь, было написано торопливо, наскоро и подано было ректору на серой бумаге, с разными помарками. Я был далек от [той] мысли, что мой черняк в подлиннике попадет в руки ревизора, я думал, да так обещал и ректор, что то, что изложено было в этом черняке, послужит лишь материалом при докладе ректора о деятельности о. Климента. А между тем случилось вот что. Дней пять спустя после приезда ревизора, утром, еще до начала уроков, из «Якоря» явился половой и спросил меня. Ему указали учительскую, где в это время я находился.

«Вас сейчас же требует к себе его превосходительство г. ревизор», — громко провоз-

 

Л. 173

гласил половой. Все заоглядывались, а я был крайне смущен и озадачен этим вызовом. Невольно я задал себе вопрос, почему не Брянцева и Спасского вызывает Керский, а именно меня? Думать, однако, было некогда, я оделся и вышел из учительской с намерением на [квартиру] зайти к ректору. Но последнего я встретил в коридоре и сказал ему о вызове меня к ревизору. «Вот и ладно, вот и отлично; не робейте, не скрывайте ничего, говорите все, что знаете». С этим напутствием я вышел из семинарии и направился в «Якорь». По приходе в гостиницу тотчас же было доложено обо мне. Я был приглашен в номер, занимаемый ревизором. На мой поклон Керский кивнул мне головой и указывая на стул, сказал: «Садитесь, я задержу вас надолго, я еще не был в консистории и сегодня схожу туда». Сказав это, Керский вышел в соседнюю комнату, где на стульях и даже на полу находились кипы бумаг. Тем временем я подошел к преддиванному столу, на котором увидел письмо, написанное рукой

 

Л. 173 об.

Зиорова. У меня сейчас же явилась догадка, уж не Михаилу ли Захаровичу я обязан настоящим вызовом к ревизору? Моя догадка оправдалась, что будет видно из нижепомещаемого письма ко мне Зиорова. Между тем до слуха моего дошло, что ревизор перебирает и перелистывает бумаги. «Что бы это значило», — подумал я. Но в это время ревизор вышел, имея в руках какую-то бумагу. «Вам известна эта бумага?» — спросил он меня, поднося ее к моим глазам. С крайним смущением я смотрел на эту бумагу. Не было никакого сомнения, что эта бумага была та самая, которую я вручил ректору. На вопрос ревизора конечно пришлось ответить утвердительно. «Может быть вы ее и писали?» «Да», — сказал я. «Вы писали с ведома и согласия ваших товарищей на службе?» — продолжал допрашивать меня ревизор. Этот вопрос, по правде сказать, меня очень смутил. Дело в том, что

 

Л. 174

в предыдущую ревизию Е.Н. Спасский был на стороне инспектора, и у меня не было полной уверенности в том, подпишет ли он в случае надобности бумагу, которая теперь находится в руках ревизора. Но размышлять и колебаться было некогда и я решительно и твердо сказал, что все, что написано об о. инспекторе, писано с согласия помощников инспектора. «Хорошо, эту бумагу вы перепишите и чрез о. ректора подадите мне, а теперь скажите, на что особенно вы желали бы указать в этой бумаге, у вас тут есть разделение по пунктам, помните вы их?» — спросил меня Керский. Я сказал, что по моему мнению следует обратить особенное внимание на п. 4, где говорится о массовом опущении учениками уроков и при этом сделал некоторые добавления к тому, что у меня было написано. «Да, это явление крайне ненормальное и печальное», — сказал Керский. «Я постараюсь со всеми вами поговорить об этом вместе, а теперь вы свободны». О своем разговоре с ревизором я тотчас же по возвращению в семинарию сообщил ректору. Как у ректора, так и у меня теперь была одна забота — подпишет ли бумагу Спасский. Ректор просил меня теперь же переговорить об этом с Ев[лампием] Н[иколаеви]чем и постараться убедить его в необходимости не расходиться во взглядах на деятельность инспектора с нами, т. е. с Брянцевым и со мною. Я отправился в учительскую, где Спасский находился по обязанности дежурного. Я начал с того, что ревизор чрез ректора требует от нас письменно представить сведения о деятельности о. Климента и согласен ли он будет с тем, что у меня написано по этому поводу, причем дал ему для прочтения написанную мною бумагу. Спасский, прочитав поданную ему бумагу, сказал, что все, что написано, он находит справедливым и, конечно, если требуется, подтвердит своей подписью. Я вздохнул свободно. О результатах моих переговоров

 

Л. 175

со Спасским было немедленно сообщено ректору. «Вот и отлично, — сказал последний. — Если успеете переписать бумагу сегодня же, это будет очень хорошо, надо действовать по поговорке “куй железо, пока горячо”». Бумага за нашей подписью на другой день была подана ректору, который в тот же день вручил ее ревизору.

Почти в это время я получил из Могилева следующее письмо: «Благодарю вас, мой милый и добрый друг, что не забываете меня своими письмами; жалею только, что не часто балуете меня ими. В последнее время за ревизией и своей злобой дня, вологжане что-то перестали ко мне писать, что и как делает С. В. Керский? Ведь он вместе с этим и меня ревизует по Вологодской семинарии. Что узнаете – напишите пожалуйста и поподробнее. Вологжане настолько нелюбезны, что до сих пор не сумели исполнить моей просьбы – послать выдержки обо мне из отчета Зинченко; ну, Бог с вами!

 

Л. 175 об.

Я отсюда писал С. В. Керскому на 6 неделе поста, рекомендуя вас, А. Д. Брянцева и В. С. Карпова как самых надежных и самых преданных долгу службы людей!

Передайте почтение о. ректору и скажите, что я глубоко сочувствую его скорби, ибо и сам был искушен по всяческим. Пусть не падает духом, а возмогает о Господе!

А ведь недаром же влетел перед моим выездом из семинарии филин в спальни ученические: вот он — этот филин!

Требовал ли ревизор кондуитные книги и читал ли мои рапорты? У нас он брал копии, а у вас? Напишите подробно. Есть ли хозяйственная книга, которую я завел, и была ли она представлена ревизору?

В.С. Карпова благодарю за привет с праздником, но этого мало: жду письма!

Съездите в Прилуки и передайте мое почтение о. Константину Маслову*^[9] и о. Варнаве** за

 

* Прот[оиерей] К. Маслов выпуска 1852 г. был настоятелем Николаевской Валушенской ц[еркви] в с[еле] Прилуках.

** Казначей Прилуцкого монастыря.

 

Л. 176

их любовь ко мне, скажите, что не пишу теперь, потому что решительно не имею времени, так как с выездом ректора в Москву и Питер, равным образом и помощника, я один исправляю три должности.

Прощайте! Обнимаю вас крепко и любовью лобызаю, с сердечными пожеланием всего лучшего в жизни. Искренне вас любящий Мих[аил] Зиоров».

Ревизор между тем ежедневно являлся в семинарию на уроки и, по правде сказать, наводил на всех страх. Были при этом и курьезные случаи. Так, преподаватель Н.И. Малиновский, когда ревизор сказал, что он идет к нему на урок, схватил первый попавшийся под руку журнал и поспешно направился на урок. Ревизор шел следом за ним. Малиновский зашел в первый попавшийся на пути его класс, но там сказали, что урок не его. Он бросился дальше — и опять неудача. Керский, при всей своей важной суровой фигуре, шел и улыбался.

Во время перемены Керский проходил по коридору и, встретив помощника инспектора Спасского, вздумал с ним побеседовать. В коридоре, очень узком, ученики ходили,

 

Л. 176 об.

толкали и разговаривали. Ревизор говорил тихо. Многие слова его трудно было разобрать, а переспрашивать было неловко. Ревизор обратился к С[пасс]кому с каким-то вопросом. А Спасский за шумом, при всем напряжении слуха и внимании, не мог уловить, о чем спрашивал его Керский, переспросить же не решился. Керский снова повторил вопрос. Е[влампий] Н[иколаеви]ч, приложив руку к уху, все-таки не понял слов ревизора. Тогда последний выразив нетерпение, сердитым тоном сказал: «Да что, глухи что ли вы?». «Да, на это ухо я действительно глух, ваше прев[осходительст]во», — ответил Спасский. От страха Е[влампий] Н[иколаеви]ч, обладая хорошим слухом, признал себя глухим. Это ли не курьез!

Теперь для пояснения дальнейшего хода ревизии-следствия необходимо возвратиться несколько назад и иметь дело с единомышленником, приятелем и вдохновителем о. Климента Г.Н. Можаровым, принесшем немало огорчений о. ректору и подвигнувшем о. Климента на гнусные доносы на чтимого и любимого всеми начальника

 

Л. 177

семинарии.

Можаров, как сказано выше, женился на внучке митроп[олита] Иоаникия. На первых порах его брачной жизни ничего не было известно, как живут молодожены. Но приблизительно около половины января стали носится слухи, что жизнь новобрачной четы Можаровых идет далеко не гладко и что причиной раздоров между супругами служит прежняя симпатия Можарова к жене одного из преподавателей семинарии. Ходили и такого рода слухи, что Можаров прибегал даже к кулачной расправе со своей молодой женой. Незадолго до приезда Керского ректор получил сведения от одного из приставов г. Вологды, что полиции известно об истязаниях Можаровым своей жены, причем приставам были переданы и подробности этих истязаний, состоящих в том, что Можаров в пылу гнева выводил свою жену в морозную ночь на балкон, где и держал некоторое время, и при этом сильно порвал ей ухо. Дело это было замято и не получило поэтому огласки только по усиленной просьбе Можарова. Все эти сведения ректор

 

Л. 177 об.

получил не официально, а частным образом, во время случайных встреч с частным приставом. Тем не менее ректор решил действовать. Он съездил к епископу и сообщил последнему все подробности семейной жизни супругов Можаровых, с просьбой, ввиду широкой огласки и большого соблазна, принять архипастырские меры воздействия на М[ожаро]ва. Преосвященный вызвал последнего к себе. Можаров, говорят, разыграл роль невинного человека и, уходя из архиепископского дома, сказал, что привлечет ректора за клевету к судебной ответственности. Явившись вслед за сим к ректору, Можаров потребовал от него письменного извинения, угрожая в противном случае судом. Но ректор закричал на него и почти вытолкал из квартиры. Так как от Можарова можно было ожидать, что он свою угрозу действительно приведет в исполнение, то ректор пошел еще раз повидаться с частным приставом, чтобы заручиться от него письменным подтверждением того, что было сообщено при-

 

Л. 178

ставом о жизни Можаровых, в частности о жестоком обращении М[ожаро]ва со своей женой. Но представитель полиции, к крайнему огорчению ректора, отказался исполнить просьбу последнего, мотивируя свой отказ тем, что он сообщил о Можарове как лицо частное, не официальное и что дело это прекращено по распоряжению полицмейстера. Ректор очень обеспокоился этой неудачей и решительно не знал, что делать. Но случай помог ему выйти совершенно неожиданно из этого щекотливого и крайне беспокоившего его положения. В то время ректор состоял председателем епархиального училищного совета, а губернатор Кормилицын — почетным председателем этого же совета. Все заседания по делам церк[овно]-приходских школ происходили в губернаторском доме. Когда разыгралась история с Можаровым и когда к нам приехал уже ревизор, по повестке губернатора приглашены были к нему в дом все члены совета

 

Л. 178 об.

во главе с ректором. Губернатор, поздоровавшись с ректором, поинтересовался текущими событиями в семинарии, имея в виду прежде всего, конечно, ревизию Керского. У ректора блеснула мысль воспользоваться этим случаем, откровенно рассказать историю с Можаровым и попросить его совета. Выслушав со вниманием рассказ ректора об истязаниях М[ожаро]вым своей жены и в то же время узнав, что об этом было известно полиции, губернатор пришел в крайнее негодование. Зазвонили звонки, и на них явился чиновник особых поручений. «Вызвать экстренно полицмейстера», — отдал приказ губернатор. Приехавшего вскоре Комаровского^[10] губернатор так разнес его, что он, бедный, только пыхтел и сопел. «Завтра же (дело было вечером), не позднее 9 часов утра, вы представите два рапорта: один мне, а другой о. ректору», — сказал губернатор, отпуская полицмейстера.

Утром следующего дня, когда я собирался идти в семинарию, я был вызван к ректору.

 

Л. 179

Последний, когда я пришел, стоял в прихожей и, видимо, дожидался меня. «Ну, Н[икифор] А[лександрови]ч, теперь Егорка в наших руках. Я ему покажу… Пойдемте в кабинет. Я пригласил вас вот по какому случаю: сейчас был у меня Комаровский и привез мне подробный доклад о М[ожаро]ве; мне хочется иметь с него копию, а подлинник буду хранить у себя. Перепишите этот доклад, но так, чтобы об этом пока никто не знал», — и вслед за сим ректор стал искать рапорт Комаровского. Но увы! Рапорта нигде не было. Мы оба искали и в шкафах, и в столах, и в книгах и даже под стульями, но поиски были напрасны. Кажется, все уже было осмотрено. Я обратил внимание на матрац, лежащий на диване, и, приподняв его, увидел какую-то бумагу. Эта бумага и оказалась искомой. Получив рапорт полицмейстера для переписки, я по окончании уроков прошел к себе в квартиру и, запершись, приступил к порученному мне делу. Но, как на беду, в этот день повадились ко мне деревенские

 

Л. 179 об.

матушки с предложением поступать на место, со взятием, конечно, их дочерей в замужество. Первою явилась матушка из Кадниковского у[езда]. Помолившись на икону, матушка сказала: «Я пришла к тебе по указанию владыки, он велел искать жениха и указал на тебя».

Я: «У меня, матушка, в настоящее время нет желания выходить во священники».

Мат[ушка]: «Место хорошее, хозяйство не запущенное, есть река. Есть три коровы, лошадка, овечки. Денег не скопили, но у невесты сделано приличное приданое. Не у всякой небось невесты найдется то, что у нее запасено».

Я: «Вы, Матушка, обо всем этом напрасно говорите. Если я пойду во священники, то непременно в свой родной уезд. Вам следовало бы поискать жениха родом из здешних уездов».

Мат[уш]ка: «Я была сейчас у владыки, и он указал на тебя: поди, говорит, в семинарию к надзирателю».

Я: «Но ведь я же сказал вам, что я не имею желания быть священником в настоящее время, поищите другого жениха».

Мат[ушка]: «А где же я его возьму? Невеста в самую пору, ей только 18 лет, приданное хорошее и в хозяйстве все есть».

Мат[ушка]: «Я пойду к владыке. Может, тебе еще деньги нужны? На первое обзаведение дадим, не велики уж деньги потребуются. А у невесты все есть…» Начинается полное перечисление приданного, куда входят шубы, платья, одеяла и проч. Я стал выражать крайнее нетерпение и, сняв с вешалки пальто, стал надевать его на себя.

Мат[ушка]: «Дочка-то у меня здесь. Посмотрел бы… Может и приглянулась бы… Да и что тебе одному-то жить? Вишь, живешь как», — озираясь на все стороны

 

Л. 180 об.

и осматривая мою холостую обстановку, говорила она.

Я пошел к выходу и решительно заявил, что дальше беседовать с ней не могу.

Мат[ушк]а: «А я уж и справки о тебе наводила. Отец же Николай^[11] в монастыре тебе будет дядя? Сходил бы к нему, он знает хорошо наше-то место. Наверное не стал бы отговаривать».

К счастью для меня, в это время появился в дверях моей квартиры преподаватель А. Н. Макарьин, вызвавший меня в коридор и передавший мне какую-то новость по текущим делам. Воспользовавшись этим, я еще раз сказал матушке, что не имею времени с ней больше быть, и вышел из квартиры.

Моя решительность возымела действие. «Экая неудача какая! Ведь я шла от владыки, думала, что дело устроится», — говорила матушка, идя по больничному коридору.

 

Л. 181

Возвратившись к себе, я снова сел за прерванную мною работу. Но неудачи следовали одна за другой. Прежде всего, от нечаянного движения руки я разлил чернила, часть которых попала на половину почти переписанного полицмейстерского доклада. Пришлось начинать снова. Я стал нервничать, тем более что моя очередь в этот вечер была посещать ученические квартиры. Почти половину бумаги я переписал, как в мою квартиру раздался стук. «Кого это не вовремя ко мне несет?», — с горечью сказал я и подошел к двери. Предо мной стояла женская фигура пожилых лет. «Ты ли, батюшка, будешь надзиратель Ильинский?» — спросила она меня. Я ответил утвердительно. «А я к тебе от преосвященного владыки насчет места». Я думал уже захлопнуть дверь, но остановился и пригласил пришедшую войти в комнату. Из слов вошедшей я узнал, что она священническая вдова Тотем[ского] у[езда] и пришла ко мне с таким же предложением, как и предыдущая матушка. На предло-

 

Л. 181 об.

жение ее я решительно отказался, указав ей двух-трех товарищей, живших в городе. Матушка удалилась, и я снова сел за переписку бумаги. Когда, явившись к ректору, я рассказал ему о своих злоключениях, то он от души посмеялся.

Возвращаюсь к прерванному рассказу о Можарове. Последний каким-то образом узнал, что ректор имеет на руках официальный документ о жестоком обращении его со своей женой. Он приуныл, но ненадолго. Чтобы оправдать свое поведение по отношению к жене, М[ожаро]в вместе с о. Климентом прибегли к клевете, причем задели одного из молодых преподавателей. О. Климент сообщил ревизору, знавшему уже о семейной жизни М[ожаро]ва, что Можаров потому-де худо живет со своей женой, что она находится в близких отношениях с преподавателем В-ким^[12], или, другими словами, что этот преподаватель отбил у М[ожаро]ва его жену. Ректор, услышав от ревизора такую

 

Л. 181

новость, был настолько ею поражен, что, как он говорил, не нашелся ничего возразить на эту клевету. Вся эта история происходила в среду на Светлой неделе. В этот день около полудни, призвав меня к себе, ректор велел мне, взяв семинарскую лошадь, съездить к названному преподавателю и привезти его к нему. Преподаватель В. был дома и, когда я объяснил ему о цели своего визита, то он улыбнулся на это и сказал: «Какая чушь, я даже и не знаком с m-me Можаровой; вероятно, тут что-ниб[удь] перепутано». Однако он поехал к ректору, от которого и узнал горькую истину. На Фоминой неделе, в первый день после пасхальных каникул, ученья, в учительской произошла следующая сцена. Преподаватели были уже все в сборе, когда вошел о. Климент и по порядку стал здороваться со всеми. Преподаватель В-кий сидел на диване. Когда инспектор протянул к нему руку, то В-кий сказал: «С такими гадинами я не здороваюсь».

 

Л. 182 об.

Нужно было видеть в этот момент физиономию о. Климента! Он сделался белее полотна и тотчас же почти бегом вышел из учительской. К ревизору ездили ежедневно то ректор, то инспектор. Во вторник Светлой недели, когда ректор вместе со мной гулял по тротуарам «под липами», мимо нас быстро проехал о. Климент. «Вы видели? — обратился ректор ко мне с вопросом. — На о. Клименте, как говорится, лица нет, что-нибудь да не так. Он ведь, несомненно, ездил к ревизору с очередной кляузой. Скажите, пожалуйста, кучеру, чтобы не откладывал лошадь, я сейчас еду к Керскому и узнаю в чем дело, а вы идите к Арк[адию] Д[осифееви]чу и скажите Елиз[авете] Ал[ександров]не, чтобы она приготовила самовар, от ревизора я приеду к ним пить чай». Я прошел в квартиру Брянцева. С большим нетерпением и понятным интересом ждали мы возвращения ректора. Ждать пришлось долго. Наконец раздался звонок. Вошел

 

Л. 183

ректор и первыми его словами были: «Ну, поздравляю, вы, — обращаясь к Брянцеву и ко мне, сказал рект[ор], — подсекли инспектора по колена своей бумагой. Для о. Климента ваша бумага явилась полною неожиданностью. Теперь понятна его мрачная рожа, которую мы видели при возвращении его от ревизора. Ректор был в ударе, и мы просидели далеко за полночь. Очередная кляуза о. Климента была не только на ректора, но и на Брянцева. Кляуза на первого состояла в том, что будто бы ректор часто ездит в Прилуки к протоиерею Маслову и там пьянствует и, что, кроме того, он находится в связи с женой помощн[ика] инспектора Брянцева. Последнего же инспектор обвинил в ростовщичестве. Возникло новое дело и по нему новое следствие. Эта клевета настолько возмутила всех, что преподаватели единогласно решили подать ревизору просьбу о немедленном удалении из семинарии как инспектора, так и преподавателей

 

Л. 183 об.

Можарова и Лаговского». Просьба была составлена преподав[ателем] В.И. Покровским, а мне поручено было переписать ее. В день именин В. С. Карпова (12 апре[ля]) все преподаватели собрались к нему для поздравлений и здесь же подписали и бумагу. Бумага эта была вручена ректору для представления ее ревизору. Но Керский не согласился принять поступившей от преподавателей просьбы, как коллективной, а посоветовал подать копии с нее. Так и было сделано.

В это же почти время, т. е. в середине Фоминой недели, Керский, явившись в Правление семинарии, поочередно, не более двух, вызывал в Правление преподавателей для дачи письменных показаний по поводу последнего доноса инспектора на ректора. Предложены были два вопроса: 1) что вам известно об образе жизни о. ректора и 2) что вам известно об отношениях о. ректора к жене помощника инспектора Брянцева?

Е.Н. Спасский и я были вызваны послед-

 

Л. 184

ними. Мы получили из рук Керского по листу бумаги с означенными на них вопросами. Сидели мы на разных концах стола. Помнится, прочитав вопросы, я взволновался и возмутился до глубины души. Мне хотелось написать очень резкое. Теперь я не помню, в какую форму вы[ли]лись мои мысли, но написано было действительно резко; хорошо я помню лишь конец своего показания. Я назвал лицо, решившееся бросить какую-ниб[удь] тень на образ жизни о. ректора, низким, клеветническим, лживым. Но особенно хорошо написал А.И. Введенский. У него очень удачно приведены были тексты из Библии и показания было полно сарказма и острот по адресу о. Климента.

Ревизия приближалась к концу. Накануне отъезда Керского мне пришлось иметь дов[ольно] резкое столкновение с о. Климентом в учительской между ужином и молитвой. Я стоял у стола и читал журнал училищного совета (я был письмоводителем в этом совете), когда в учительскую вошел инспектор. Увидев у меня в руках бумагу,

 

Л. 184 об.

которую при виде его я положил в папку, он сказал: «Опять написали донос». Меня взорвало. «Доносами я не занимаюсь, но лишь опровергаю их», — ответил я и сел на стул. «О вашей дерзости я завтра же сообщу ревизору», — закричал, вернее прошипел о. Климент и забегал по учительской, размахивая руками. «И с разными, вероятно, прикрасами?» — не утерпел я задать вопрос. «Как вы смеете говорить со мною сидя, вы должны встать, имея руки по швам». «Но ведь вы не офицер, а я не солдат, в первый раз слышу требование такой дисциплины», — и с этими словами вышел из учительской в коридор, не рассчитывая дальше на свою сдержанность. После молитвы я передал об этом столкновении с о. Климентом ректору и Арк[адию] Д[осифееви]чу. Оба меня не похвалили. «Нужно бы было воздержаться, а то инспектор Бог знает что может нагородить Керскому. Впрочем, не бойтесь: кредитом у Керского Климент

 

Л. 185

не пользуется», — сказал мне ректор. На другой день инспектор действительно ездил в «Якорь», но лишь только для того, чтобы с огорчением узнать о выезде ревизора в Питер.

Положение после отбытия ревизора создалось невозможное. Инспектор сторонился и не здоровался как со мной, так и с Брянцевым. Особенно враждебно он был настроен ко мне. Это, конечно, и понятно. Все секретные бумаги писал я. Сведения о его деятельности были писаны моею рукою. Некоторые из этих бумаг Керский, несомненно, показал Клименту. Со мной о. Клименту, как инспектору, volens-nolens приходилось по тем или иным служебным обязанностям иметь дело.

Сообщу здесь еще один эпизод, происшедший вскоре после выезда ревизора из Вологды. По окончании каждого месяца ученикам, как водится, выставлялись баллы по поведению. Для этой цели во главе с инспектором собирались как его помощники, так и надзиратель. Когда на этот раз пришло время (начало мая) вставлять баллы по поведению, инспектор

 

Л. 185 об.

пригласил для этой цели в физический кабинет, где он имел свое постоянное пребывание, Брянцева и Спасского, а меня игнорировал. По правде сказать, я был даже доволен этим. Но не так посмотрел на дело ректор. Увидев меня одиноко сидящим в учительской и узнав, что Брянцев и Спасский находятся в физическом кабинете вместе с инспектором, где занимаются выводом баллов по поведению, ректор спросил меня, почему я не присутствую при оценке поведения учеников? Я сказал. «А, вот как… Идемте со мной». Мы поднялись вверх. Распахнув двери в кабинет, ректор повелительно сказал: «Я нахожу произвольным устранение надзирателя от участия его при выводе баллов по поведению, он такой же равноправный член инспекции, как и другие, и присутствие его считаю необходимым и обязательным; те баллы, которые выставлены до него, должны быть пересмотрены, в противном

 

Л. 186

случае я подам рапорт преосвященному и дополнительно сообщу ревизору». Ректор вышел. Нужно было видеть физиономию о. Климента, чтобы понять, в каком положении он оказался. Он делал невероятные движения, но возразить ничего не нашелся. Я сел. Инспектор спросил: «Вы желаете прослушать те баллы, которые проставлены?» «Да, — сказал я, — такова воля о. ректора». «Возражений с вашей стороны не будет?», — спросил инспектор, когда были прочитаны баллы. Я ответил кивком головы. Дальше все пошло обычным порядком и никаких эксцессов не вышло.

После отъезда ревизора вскоре состоялась закладка нового корпуса по направлению к больнице, а каникулы в этот год начались с 1-х чисел мая. А.Д. Брянцев, намереваясь побывать в Москве, уговаривал и меня сопутствовать ему. Так как финансы мои позволяли мне сделать это путешествие, то я решился побывать в Первопрестольной. О моем намерении узнал ректор и дал мне следующее

 

Л. 186 об.

поручение: «О Клименте и К^о написал прекрасную статью А.И. Введенский. Мне хочется поместить ее в “Москов[ских] Ведомостях”. Я напишу с вами письмо Матвею Никаноровичу Глубоковскому*, который служит в конторе этой газеты секретарем, и попрошу его содействовать в этом деле. Попутно вы побываете у своего товарища Н.Н. Глубоковского, попросите адрес его брата и рекомендательное письмо, вот моя просьба и поручение вам», — сказал ректор. Конечно, я охотно взялся выполнить это поручение.

14 мая мы выехали в Москву. На следующий день были в Лавре и навестили студентов-вологжан, пили у них чай и под руководством их осматривали достопримечательности Лавры. Н.Н. Глубоковский охотно исполнил мою просьбу и дал рекомендательное письмо к своему брату.

 

* М.Н. Глубоковский^[13], по выходе из Вол[огодской] семинарии поступил сначала в Лазарев[ский] Институт, потом перешел в Москов[ский] Университет. Был доктором московских театров и издавал журнал «Науку и жизнь» и «Дело».

 

Л. 187

В Москве мы остановились в Шереметьевском переулке у знакомой Брянцева старушки, сдающей свои комнаты в учебное время студентам. В наше распоряжение дана была довольно хорошая комната с койками и матрацами, но без белья. Напились мы чаю, немного закусили и отправились в Кремль. Я не стану говорить о том, где я был и что видел в Москве. В то время, когда А[ркадий] Д[осифееви]ч ходил по магазинам и подбирал картинки к своей панораме, я осматривал храмы, музеи и разные памятники. Всего я пробыл в Москве около недели. Дня через три по приезде в Москву я отправился к М.Н. Глубоковскому, чтобы исполнить поручение ректора. Глуб[оковс]кий жил на Цветном бульваре. С большим трудом я отыскал дом, в котором он квартировал. М[атвей] Н[иканорови]ч принял меня любезно, угостил чаем и предложил позавтракать. Во время чаепития М[атвей] Н[иканорови]ч вспоминал Никольск и Вологду и, как оказалось, бывал даже на Вохме у своего старшего брата священника*. Во время же завтрака он

 

* свящ[енник] Петр Никанорович Глубоковский^[14], старший брат Глубоковских был священником при Вохомской Спасо-Преображенской ц[еркви].

 

 Л. 187 об.

прочитал и статью, предназначенную для помещения в «Москов[ских] Ведомостях». Прочитав ее, М[атвей] Н[иконорови]ч сказал: «Без разрешения Каткова^[15] этой статьи поместить нельзя, так как в ней задет монах, а задеть монаха — значит задеть самого Победоносцева. Катков в настоящее время живет на даче и тяжко болен*, если позволят обстоятельства, я покажу ему статью и о последующем напишу о. ректору». По приезде с каникул я узнал, что корреспонденцию об о. Клименте не пришлось поместить в газете страха ради прокурорского.

Оставив А[ркадия] Д[орофееви]ча в Москве, я отправился в Нижний. Ехал до Нижнего с большими удобствами, благодаря одному молодому человеку, представителю одной английской фирмы в городе Тюмени. Чем я ему понравился, не знаю, но только пока ехали до Нижнего, он угощал меня и винами, и закусками, а во Владимире угостил прекрасным обедом. Он настойчиво приглашал меня остановиться

 

* Умер 20 июля 1887 года.

 

Л. 188

на сутки в Нижнем, с тем чтобы отправиться вместе в Казань, но я, сославшись на то, что в Казани меня ждут в определенный срок товарищи, отказался от любезного предложения своего случайного спутника. В Казань я прибыл часов в 6 утра. Мне необходимо было повидать настоятеля Иоанно-Предтеченского монастыря архимандр[ита] Экзакустодиана^[16], родом вологжанина, которому я вез письмо от Ник[олая] Ив[ановича] Суворова. Хотелось, конечно, хотя и мимолетно осмотреть и самый город. Оставив свой чемодан в номере гостиницы на берегу Волги я на конке отправился в город. Я не знал, что, управляя монастырем, о. Экзакустодиан в то же время состоял экономом архиерейского дома. В воротах монастыря я встретил послушника, от которого и узнал, что настоятель монастыря живет в архиерейском доме. Направился туда. Мне указали, как пройти к эконому. Квартира, несмотря на ранний час, не была заперта. Я вошел в нее. В прихожей появилась высокая, сухощавая фигура монаха. Я спросил, как бы мне видеть о. архимандрита. «Это я и есть, — сказал мне

 

Л. 188 об.

высокий монах. — А ты кто?». Я назвал себя. «А, значит, земляк, ну, давай поздороваемся по-настоящему, а поклоны и разговоры потом», — и с этими словами он облобызал меня трижды. «Теперь пойдем чай пить, а потом позавтракаем». Узнав, что свои вещи я оставил в гостинице, о. Экзакустодиан почти выругал меня: «Чудак ты какой, ведь ты земляк, а для всех земляков у меня нет отказа ни в чем». На это я сказал, что о гостеприимстве его я много слыхал, но что с вещами ехать на конке не решился. «Ну-ну, рассказывай басни-то, слыхал, от кого поклоны-то привез?» Простота обращения о. архимандрита меня очаровала. Я чувствовал себя как дома. После чаепития на столе появились разные холодные, но, нужно сказать, изысканные, в роде паюсной икры и балыка, закуски. «Подкрепимся и поедем смотреть Казань, зайдем к землякам за поклонами на Вохму». «Какие же это земляки?», — спросил я. «Эх ты, голова, и земляков-то не знаешь, вот увидишь».

 

Л. 189

Лошадь была подана, и мы поехали. Прежде всего о. архимандрит показал мне свой монастырь, в котором в то время шел капитальный ремонт. После осмотра монастыря поехали по главным улицам Казани. Я обратил внимание, что с о. архимандритом почти все здоровались, и не только русские, но и татары. «Ну а теперь и к земляку, только, кажется, застанем его в постели, каждый вечер проводит в клубе. Ну да ладно, разбудим», — сказал о. Экзакустодиан и велел кучеру ехать к Николаю Ильичу Попову*. Этот Ник[олай] Ил[ьи]ч был секретарем военно-окружн[ого] суда. Мне пришлось видеть его только раз, когда я еще учился в 1-х классах семинарии и когда он приезжал на Вохму. Ник[олай] Ил[ьи]ч действительно еще спал. О. архимандрит все-таки вышел из экипажа и сходил в дом, чтобы, как он сказал, повидаться с барыней. «Ну, поедем дальше, теперь к землякам, а Ник[олая] И[льи]ча увидишь сегодня у меня», — сказал мой патрон, садясь в экипаж. Подъехали мы к двухэтажному каменному дому, поднялись наверх.

 

* Н[иколай] Ил[ьи]ч был сын старшего священника нашей церкви Ильи Яков[леви]ча Попова^[17].

 

Л. 189 об.

О. архимандрит, видимо, был и здесь как свой человек. Вышли две женщины, из которых одной он сказал: «Приехали за поклонами на Вохму, вот земляк, наказывай с ним, что нужно». Я с удивлением смотрел на женщин, не зная, кто они.

Но о. архимандрит, указывая на одну из них, сказал: «У Вознесенья есть вдова Лумбовская^[18], это – ее сестра, вот тебе и рекомендация». Посидели у землячек минут десять и возвратились в келью о. архимандрита. Около 2 часов дня явились к нему Ник[олай] Ил[ьи]ч Попов и преподаватель семинарии иеромонах Гедеон*^[19]. Оба они были приглашены моим хозяином на обед. Радушие хозяина не знало границ. За этим обедом в первый раз в жизни мне пришлось есть раков. Когда их подали, то, по правде сказать, я не знал, как к ним приступиться. Мое положение заметил Н[иколай] Ил[ьи]ч и показал мне, как их чистить и что в них съедобное. Обеденная трапеза затянулась почти до самой

 

* Впоследствии епископ Любленский.

 

Л. 190

всенощной (была суббота), к которой я, однако, не пошел, а лег спать. Проспал до 6 ч[асов] утра, когда о. архимандрит стоял уже на молитве. Наскоро напившись чаю и сердечно поблагодарив радушного и гостеприимного хозяина, я на конке отправился на пароходную пристань. Так как на пароходе мне предстояло плыть не менее трех суток, то на самом берегу я купил фунта три колбасы и запасся черным хлебом. Упоминаю об этом вот почему. Когда, а это случилось при впадении Камы в Волгу, я вздумал закусить и съел кусок колбасы, то последняя показалась мне при[неразб.] и сладковатой, вообще — невкусной. Рядом сидящему со мной господину я высказал свое недоумение и вместе сожаление, что колбасу, купленную в Казани, я почти не могу есть. Узнав, где была куплена колбаса, он сказал, что, несомненно, у меня колбаса жеребячья. Такое открытие меня сильно поразило, и колбаса моя полетела за борт.

Дома, когда я приехал, меня ждало письмо от М.З. Зиорова. Он писал: «Не писал вам доселе, мой друг, потому что

 

Л. 190 об.

частию был не совсем здоров (больше двух недель лихорадка)^[20], а частию по множеству разного рода дел. Ваше вчерашнее письмо застало меня в постели: у меня были сильные гастрические боли. Вообще, здоровьем своим я похвалиться не могу: под влиянием житейских невзгод храмина моя дает трещины то там, то здесь.

За сообщение известий о ревизии я очень вам благодарен; для меня теперь живо рисуется картина вологодских беспорядков и нестроений. Итак, о. ректор решил оставить Вологду. Но куда же он поступит? Что-то уж долго ведется речь об его архиерействе; нет ли каких препятствий? Сегодня (18 мая) у нас рекреация с 1 ¹/₂ – 9 ¹/₂ часов вечера на архиерейской даче — в Печерске^[21]. Это одна из живописнейших местностей, какие я когда-либо видел: здесь есть и горы, и скалы, и река, и рощи всевозможных сортов, роскошные цветники и т. д. Устрояется рекреация на счет “свинских” денег. Я завел здесь свиней, которые откармливаются помоями; за год собралось больше 100 руб[лей]. Вот

 

Л. 191

на половину этих денег будут разного рода съестные припасы, да, кроме того, наняты лодки и гигантские шаги. Успел я приобрести и фисгармонию, 7 скрипок. Наняты учителя музыки и живописи. 9 мая получен указ из Синода, по которому наша семинария признается “в безотрадном” положении. Ректора вызывают в Петербург на чреду священнослужения, а управление семинарией передается мне. Вероятно, отчет будет ужасный. В указе, между прочим, отдается должное моим трудам. Воспитанникам воспрещен доступ в академию на 2 года, а последующие могут быть (посылаемы) под строжайшею ответственностью всех членов правления, особенно же начальствующих. Вследствие всех выше прописанных обстоятельств мне придется остаться здесь на вакационное время и заняться приведением в порядок разного рода дел. А хотелось бы отдохнуть! Прощайте!

Искренне любящий вас Мих[аил] Зиоров».

Каникулы были продолжительные, отдохнуть пришлось вдоволь. Правда, с отъездом из нашего села мир[ового] судьи Емельянова, не было того оживления, какое было при нем,

 

Л. 191 об.

но в селе осталось еще много прежних друзей, с которыми время проходило не скучно.

Несколько раз ездили на р[еку] Вохму по приглашению нашего вознесенского «графа» М. Я. Карпова, катались на его пароходике и вообще гостеприимством его пользовались в широком размере.

В Вологду я отправился в самый день «затмения» солнца 7 августа вместе с Семеном Ильичем Поповым*^[22], сыном нашего старшего священника, состоявшим учителем в земской школе. О самом затмении говорить особенно нечего. Благодаря облачной погоде того впечатления, какое можно было получить при ясной погоде, не было. Мне пришлось лишь убедиться только в том, что животные и птицы, за которыми мне пришлось наблюдать, были как будто беспокойны. Затмение кончилось, и мы направились в путь-дорогу. Наш путь лежал на Котельнич Вятской губ[ернии], где мы предполагали сесть на пароход и по рекам Вятке, Каме и Волге совершить свое длинное путешествие. На пути своем мы имели остановку у гостеприимнейшего

 

* кончил курс в семинарии в 1882 г[оду]. Умер, состоя священником при Вохомской Вознесенской ц[еркви].

 

Л. 192

из вохомских батюшек о. Евгения Константиновича Яблонского*^[23]. Редкий хлебосол о. Евгений, куда он являлся, был желанным гостем, вносившим благодаря своему веселому нраву, оживление. При своем умелом обхождении и сердечном, добром отношении к прихожанам он пользовался редкой любовью и уважением последних. В Котельнич попасть на пароход нам не удалось: пароходы вследствие мелководья до Котельнича не доходили. Путешествие пришлось совершать горами, что очень невыгодно отзывалось на нашем бюджете. Только на четвертой станции, после двухнедельного сиденья на берегу, нам наконец удалось сесть на

пароход. Доплыли до Казани. Мой товарищ остался в Казани, а я уже один отправился в Вологду, куда и прибыл 16 августа.

Так как в течение лета я не получал из города никаких вестей, то с понятным нетерпением я стремился повидаться с кем-ниб[удь] из своих сослуживцев. Как будто идя навстречу моему желанию, ко мне в квартиру неожиданно явился А.Д. Брянцев и сообщил все семинарские новости, но пока по секрету. Узнать пришлось следующее. Участь о. Климента в Синоде

 

* В настоящее время протоиерей и смотритель свечного завода в г. Вологде. Скончался 2 февраля 1931 года.

 

Л. 192 об.

была предрешена: он будет удален из нашей семинарии. Ректор в скором времени получит назначение на Харьковское викариатство, и, наконец, что занятия в семинарии начнутся не раньше половины сентября.

О. Климент при встречах со мной не здоровался и отворачивался, так же он держал себя и по отношению к Брянцеву.

В последних числах августа М.З. Зиоров писал мне из Могилева:

«Наконец-то вы откликнулись, любезный Н[икифор] А[лексадрови]ч! Всю вакацию ждал от вас письма. Думал уж, не больны ли вы? Ну, слава Богу, что вы здоровы и благодушны. Прошу передать мое поздравление А[ркадию] Д[осифееви]чу с монаршей милостью^[24] и пожелание украситься Владимиром на шею да и живым… в виде наследника! Он заслуживает своей ревностью и честным трудом больших милостей.

Итак, вы ждете обновления не только внешнего, но и внутреннего! Помогай вам Бог! Ваше предположение о назначении к вам нашего Сергия^[25] вероятнее, нежели предположение

 

Л. 193

о переводе какого-то священника из Вены^[26]: кому же охота менять Вену на Вологду? Что касается меня, то я по милости Божией еще существую. Всю весну и лето болел лихорадкой и только недели полторы, как освободился от нее. Всю вакацию пробыл в Могилеве за занятиями по устройству семинарии. Уроки начались у нас 17 августа, а переэкзаменовки были с 8 августа. Теперь машина на всем ходу. Ждем и мы решения вопроса о ректоре в нашей семинарии, а вместе с этим и об инспекторе. Говорят о предполагающемся назначении меня в ректоры, но я еще положительного ничего не знаю… Увидим…

Завтра наш преосвященный уезжает на епархию. Будет в отлучке до 8 сентября. С началом учебного года у нас много реформ как по воспитательной, так и по учебной части. Но об этом после. Прощайте! Жму вашу руку. Пишите больше и чаще.

Искренне вам преданный Мих[аил] Зиоров».

В конце августа и в начале сентября мы спешно стали перебираться в общежитие, где временно, вследствие капитального ремонта семинарии и постройки нового корпуса^[27],

 

Л. 193 об.

предназначено поместить семинарию. Открытие и вместе освящение общежития состоялось, если не изменяет память, 15 сентября^[28]. В освящении общежития во главе с епископом принимала участие большая часть городского духовенства. Преосвя[щенный] благословил вновь открытое общежитие иконой «Всемилостивого Спаса», а о. ректор — иконой «Всех скорбящих радость». После освящения на средства, ассигнованные духовенством, был устроен обед, во время которого провозглашались тосты и пелись многолетия.

Накануне освящения я перебрался на новую квартиру в общежитие, которая находилась во 2-м этаже и выходила окнами на Архангельскую улицу и в сад общежития. В квартире было две комнаты, чисто отделанные, светлые и высокие. Вскоре общежитие стало наполняться учениками, и хлопот на размещение их в комнатах, в гардеробных и других местах было очень много. Запоров никаких не было, да и вообще многое еще было не доделано и не устроено.

 

Л. 194

Вновь назначенный эконом, диакон Александр Матвеевич Доброумов^[29] активного участия по своей должности еще не принимал, а появлялся в общежитие лишь на время. Приходилось отчасти нести и обязанности эконома, пока последний окончательно не перебрался в общежитие.

В последних числах августа, когда я еще жил в больничном здании, ректор призвал меня к себе и, показывая бумагу, весело сказал: «Ну, поздравляю, препрехом, победихом… Климента убрали и назначили преподавателем Воронежской семинарии, поделом вору и мука, провозгласите эту радостную весть по всей семинарии». Вскоре был получен указ о перемещении и друзей его Можарова — в Задонское училище и Лаговского* — в Костромскую семинарию. Все вздохнули легко и отпраздновали удаление этих лиц со славой.

Но и сам ректор считал себя уже только гостем в нашей семинарии. Со дня на день он ждал указа о назначении его на Харьковское викариатство и, видимо, волновался.

 

* умер в ноябре 1930 года^[30].

 

Л. 194 об.

В откровенной беседе он высказывался в том смысле, что только по многократному и настойчивому убеждению свыше он дал свое согласие быть архиереем. «Быть архиереем, но не быть монахом — вот на каком условии я пошел бы на какую угодно кафедру». Одно время он даже задавался мыслью уйти куда-нибудь на бедный приход, где были бы река, лес… «Я ведь по рождению сельский житель. Любовь к природе сохранилась у меня со времен детства и теперь нет-нет да и тянет в деревню», — говорил о. ректор. Но в то же время он сознавал, что без интеллигентного общества он жить уже теперь не может. О. ректор любил бывать в разных семейных домах. По его инициативе в семинарии заведены были семейные вечера. Эти вечера начинались с Богослова дня (26 сент[ября]) и по очереди продолжались до масленой недели. Вечера проводились очень оживленно. Картежной игры на них и в помине не было. Обыкновенно ректор поднимал какой-ниб[удь] богословский вопрос, чтобы «раззудить»,

 

Л. 195

как он говорил, В.С. Карпова^[31]. Сам он любил рассказывать разные анекдоты или что-нибудь из своей прошлой жизни. Беседы были простые, непринужденные. В памяти у меня остался вечер, бывший в квартире В.С. Карпова. Ректор был в этот вечер в особенном ударе. Как он, так и все другие, стали просить В[асилия] Ст[епанови]ча сыграть что-ниб[удь] на гитаре. Нужно сказать, что В[асилий] С[тепанови]ч был замечательный гитарист, но играл он только в кругу своих близких знакомых, и слышать его прекрасную игру удавалось редко. На этот раз В[асилий] Ст[епанови]ч охотно согласился, и мы с наслаждением слушали неподражаемое исполнение на гитаре разных русских песен. В разгаре нашего веселья раздался звонок, и в комнату к общему изумлению и удовольствию вошел известный в то время гитарист и еврейский куплетист Пушкин. «А я на огонек зашел», — как бы извиняясь сказал Пушкин. Мы все, конечно, были в восторге, предвкушая удовольствие послушать его рассказы из еврейского быта и его игру на гитаре. Пушкин на нашу общую просьбу охотно согласился потешить нас. С захватываю-

 

Л. 195 об.

щим интересом мы слушали его. А когда он заиграл «Комаринскую», то многие пошли в пляс, даже ректор, сидя на диване, притопывал ногой и говорил: «Ах, как хорошо, ах, как хорошо!»

Да, скажу я, хорошее это было время. Все жили дружной семьей и под крылом такого орла, как Петр Леонтьевич Лосев, чувствовали себя куда как хорошо. Черный ворон в лице о. Климента не нарушил этой гармонии. Дружным натиском, в полном единении он выброшен был за борт нашей семинарии.

Как только получен был указ о назначении ректора на Сумскую кафедру, вся корпорация выразила единодушное желание проводить его достойным образом. Распорядителем был избран А.Д. Брянцев. Из лиц, не состоявших в числе корпорации, принимали участие в проводах ректора кафедр[альный] протоиерей Н.Е. Якубов и члены правления от духовенства. Самый обед состоялся в квартире ректора.

Приблизительно за час до начала обеда я был вызван в квартиру рект[ора], где

 

Л. 196

был и временно исправл[яющий] должность инспектора преподав[атель] Василий Иванович Покровский. «Известно ли вам, Н[икифор] А[лександрови]ч, — обратились ко мне ректор и Покровский, — что сегодня о. Климент намерен прощаться с учениками и с этой целью думает ехать в общежитие?» Я сказал, что о таком намерении о. Климента ничего не слыхал. Тогда ректор и Покровский попросили меня съездить в общежитие и присутствовать при прощании о. Климента с учениками. «При этом, — сделал мне наказ ректор, — если о. Климент будет говорить что-ниб[удь] непотребное, напр[имер], кого-ниб[удь] осуждать и будет говорить возбужденным голосом, то я уполномочиваю вас потребовать от него прекращения речи, а учеников немедленно удалить». Поручение было крайне щекотливое и неприятное, но делать нечего, приходилось исполнить последнюю волю о. ректора. Я пошел к о. Клименту и предложил ему ехать в общежитие вместе со мной, причем заметив его недоумение, сказал, что мне необходимо съездить туда за посудой и что лошадь уже подана. «Хорошо, поедемте», — отрывисто сказал

 

Л. 196 об.

он мне, и мы вышли. Ехали молча. К приезду его ученики собрались в одной комнате, о. Климент, войдя в эту комнату и поздоровавшись с учениками, обратился к ученикам с речью. В этой речи он выразил ученикам благодарность за их доброе к нему отношение, высказал сожаление, что ему так мало пришлось послужить в Вологодской семинарии. В заключение о. Климент благословил учеников иконой, которую просил повесить в комнате учеников VI класса. Обратно о. Климент возвратился один.

К 2 часам в квартиру ректора собралась вся семинарская корпорация. Начался обед. Начались и речи. Первым говорил В.С. Карпов. Содержание речей, конечно, теперь я припомнить не могу, но во всех речах поводилась та мысль, что семинария в лице П.Л. Лосева теряет замечательного начальника и отца, заслужившего горячую любовь как со стороны сослуживцев его, так и воспитанников. Один из членов правления от духовенства выразил в своей речи горячую благодарность от

 

Л. 197

лица духовенства всей епархии за попечительность его о семинарской бедноте. «Попечительство, основанное вами, — говорил этот оратор, — будет лучшим памятником Вашей деятельности и имя Ваше будет написано на скрижалях сердец всего духовенства епархии золотыми буквами».

Во время обеда произошли некоторые курьезы. Речь В.С. Карпова была дов[ольно] продолжительной. Все, конечно, стояли. Вдруг один из преподавателей, успевший пред обедом основательно подкрепиться, выронил из своих рук бокал. Взоры всех устремились на него. Преподаватель, однако, не смутился и громко крикнул «рак». С крайним удивлением, а некоторые и с недовольством смотрели на нарушителя порядка, а оратор на мгновение остановился. «Да рак же, я тебе говорю», — обращаясь к лакею и указывая под стол, сказал преподаватель. Лакей наклонился по указанному направлению и действительно достал рака. Дело в том, что перед этим поданы были раки, один из которых был уронен, оказался под ногами преподавателя и послужил будто причиной того, что преподаватель поскользнулся и выронил из

 

Л. 197 об.

рук бокал. Речей было много. Все наперебой старались так или иначе излить свои чувства отъезжающему от нас на страну далече о. ректору. Обед кончился. Преподаватель Ф.А. Соболев, выходя из-за стола, крикнул: «А я-то еще ничего не сказал». «Ну, говори, говори», — послышались голоса. Соболев подошел к ректору и стал в торжественную позу. Все насторожились. «А впрочем, что я могу сказать? Отец ты наш родной», — и с этими словами он обнял и поцеловал о. ректора. Раздался гром рукоплесканий. После обеда долго и оживленно беседовали, и все закончилось у одного из холостых преподавателей.

На проводах при отъезде о. ректора мне по обязанностям дежурного быть не пришлось. Я простился с ним накануне отъезда. Прощаясь со мной, о. ректор просил меня в минуту жизни трудную, если такая случиться, всегда обращаться к нему. «Ни в чем вам отказа не будет, — сказал он. — Мне хотелось устроить вас здесь помощником инспектора, но не пришлось, служите при

 

Л. 198

моем приемнике, кто бы он ни был, так же как служили при мне, и, надеюсь, он вас оценит». Я уже выходил из дверей, когда о. ректор крикнул, чтобы я остановился. Вышел он минуты две-три спустя, неся в руках что-то завернутое в бумагу. «Вот это вам от меня. Завтра, после моего отъезда выпейте вместе с кем найдете нужным за мое здоровье», — сказал ректор, вручая мне бутылку, как оказалось, смородиновой настойки.

Оканчивая свои воспоминания об о. ректоре П.Л. Лосеве, я должен сказать, что в 1889 году, когда он из Сум переведен был на Кавказ, сначала телеграммой, а потом и письмом, преосвящ[енный] Петр убедительно приглашал меня быть секретарем во Владикавказской епархиальной конторе и вместе с этим его личным секретарем, но я, незнакомый с канцелярским делом, не решился принять это предложение, тем более еще, что в то время возбуждено было правлением семинарии ходатайство о назначении меня помощником инспектора.

 

Л. 198 об.

О. Климент* оставил Вологду несколькими днями раньше выезда ректора, но из Лавры, как было слышно, они ехали до Москвы в одном поезде.

Что сказать о личности о. Климента? Много говорить о нем не приходится. Служба о. Климента в нашей семинарии была не продолжительной, и вся она прошла в борьбе с ректором. Нельзя отказать о. Клименту в доброте его сердца, но проявить эту доброту ему в должной мере не удалось. Я уверен, что если бы он не подпал под влияние Можарова, человека с жестким характером, самолюбивого и крайне озлобленного, то он мирно бы жил у нас и, может быть, был бы заместителем оставившего свою службу при семинарии прот[оиерея] П.Л. Лосева, и это тем более вероятно, что в то время в наших церковных сферах было настроение монашеское.

Временно появилось у нас новое начальство

 

* После Воронежа о. Климент служил в Витебске ректором семинарии, затем был членом дух[овно]-цензурного комитета. Кончил свою жизнь, состоя настоятелем Новоспасского монастыря в Москве, в 1906 г[оду] 18 января.

 

Л. 199

в лице свящ[енника] Петра Ивановича Успенского, исправлявшего должность ректора, и В.И. Покровского, исправлявшего должность инспектора. Занятия начались около 20 сентября. О назначении нового ректора долго ничего не было слышно. В инспекторы был представлен и уже был утвержден в этой должности смотритель Устюжского дух[овного] училища свящ[енник] Смирнов, но так как это назначение состоялось помимо его воли и желания, то он отказался от этого назначения, а вместо его был представлен преподаватель свящ[енник] П.Н. Успенский, который и утвержден был в этой должности.

В начале октября я получил из Могилева письмо, чрезвычайно меня удивившее.

«Мой милый друг,

Никифор Александрович.

Письмо ваше я имел удовольствие получить. Итак, теперь у вас новое начальство. Дай Бог, чтобы с новым начальством и семинария ваша процвела. Что мы – получен отчет? Нет ли там какого-нибудь словечка и обо мне? Напишите. Как расстались с Петром Леонтьевичем? О Николае Адоратском^[32] я ничего и не слыхал,

 

Л. 201 об.

а поэтому и никаких сведений сообщить не могу. Инспектор у вас будет вероятно В.С. Карпов. Это мое предположение, имеющее некоторое основание. Секрет.

А теперь узнайте еще новость. Ваш покорный слуга с 25 сентября уже не Михаил, а Николай, 27 он иеродиакон, а 1 октября иеромонах. Молитесь о нем, да управит его Господь в подъятом им подвиге и да совершит свое делание на ниве Божией честно.

Больше писать теперь некогда. После… Прощайте! Обнимаю вас и целую.

Ваш всегдашний благожелатель, а ныне и богомолец иеромонах Николай, и. д. ректора Могилев[ской] дух[овной] Семинарии».

Упоминаемый в письме архимандрит Николай Адоратский почему-то долгое время назывался кандидатом на ректорство в нашу семинарию. О назначении к нам ректором бывшего инспектора нашей семинарии, а теперь ректора Ставропольской семинарии Иоанна Арсеньевича Лебедева мы узнали из письма преосвящ[енного] Петра, а затем в ноябре месяце получен был и указ о перемещении его к нам.

 

Л. 200

Назначение это принято и встречено было с большим удовольствием и удовлетворением. Наш новый начальник прибыл в Вологду в 1-х числах декабря, а 6-го он служил первую литургию в семинарском храме и говорил приветственное слово.

Почти в это время я получил письмо из Могилева:

«Милейший Никифор Александрович.

И за приветствие, и за благожелание приношу вам мою сердечную благодарность; дай Бог, чтобы и впредь меня не забывали. А я твердо вас помню и буду помнить, всегда молился, а теперь еще более. Всех вас, своих сослуживцев, я внес в свой помянник, который за каждой службой читается. Пишите мне больше и чаще, все, что у вас будет новенького, сообщайте: ведь я не чужд вашей Вологде.

Всем моим сослуживцам привет, поклон и благодарность за благожелания.

Итак, вы снова под начальством Ивана Арсеньевича Лебедева. Думаю, что он сумеет лучше всех нас, бывших его предшественников, управить семинарию во благое.

А я от души желаю возвратиться к вам при условиях нынешних.

На днях я получил письмо от С.В. Керского. Он пишет о предстоящем посвящении Петра

 

Л. 200 об.

Леонтьевича во епископа, о его заслугах, но о других делах вологодских — ни слова. Добрый старик. Передайте, пожалуйста, мой поклон о. Николаю Попову*^[33] (даже сходите к нему нарочно), о. Конст[антину] Маслову и о. Варнаве.

Понемногу привыкаю к своему новому положению, но служить как следует и доселе еще не выучился. А страшно приносить Жертву Бескровную за других и о своих невежествиих.

Дела по семинарии пока идут хорошо; все трудятся усердно; все умиротворяется. Дал бы Бог, чтобы и впредь было так. Одна беда: нет у меня таких хороших сотрудников, как в Вологде. Один помощник инспектора перешел в преподаватели^[34], а другой очень уж фальшивый, а надзиратель (тоже новый) еще юн и неопытен^[35]. Инспектор не шьет, не порет, все играет на скрипке… беда и только! Всюду приходится поспевать самому.

Прощайте! Будьте здоровы и возмогайте о Господе. Искренно вас любящий и уважающий

иеромонах Николай, и. д. ректора Могил[евской] Дух[овной] Семинарии».

 

* Протоиерей Антипинской ц[ерви] г[орода] Вологды.

 

^[1] См. выше.

^[2] Достойно есть.

^[3] Александр Виссарионович Толстиков (ок. 1869 – 04.08.1897) — сын псаломщика Усть-Вымской Благовещенской церкви, окончил Вологодскую духовную семинарию (1891), священник Подъельской церкви Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии. См. Толстиков Александр Виссарионович // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=601; ВЕВ. 1897. № 19. С. 281.

^[4] См. выше.

^[5] Худяков Иван окончил Вологодскую духовную семинарию (1890) по 1 разряду. С 26.08. 1890 диакон Подосиновской Богородской церкви Никольского уезда Вологодской епархии. ВЕВ. 1890. № 19. С. 306.

^[6] Попов Григорий Вологодскую духовную семинарию (1888) по 1 разряду. С 26.2.1889 диакон Енангской Воскресенской церкви Никольского уезда Вологодской епархии. С 30.12.1895 священник Теплогорской Богородской церкви Устюжского у. 11.1.1904 перемещён к Христорождественской церкви г. Устюга. 25.11.1909 назначен председателем Устюжского отделения Совета Стефано-Прокопиевского братства. См. Попов Григорий // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=7127

^[7] Вероятно, Кубасов Александр – окончил Вологодскую духовную семинарию (1888), с 23.07.1888 псаломщик Вохомской-Троицкой церкви, 06.12.1891 священник Вохомской Флоро-Лаврской церкви Никольского уезда Вологодской губернии. Умер 25.04.1893. См. Кубасов Александр // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=7098

^[8] Яблонский Владимир – уволен по болезни из 3-го класса семинарии в 1889 году. ВЕВ. 1889. № 14. С. 214.

^[9] Маслов Константин Васильевич (ок. 1828 – 06.12.1897) – сын дьякона Георгиевской Шиллегодской церкви Грязовецкого уезда. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1852) по 1-му разряду. С 10.05.1853 – священник Дмитриевской Широгорской церкви Вологодского уезда; с 21.09.1853 священник Фермской домовой церкви законоучитель и учитель русской грамоты и арифметики при воспитанниках фермы. Сотрудник Императорского Русского географического общества. 20.05.1863 «по закрытии северной учебной фермы <…> перемещен к Николаевской Валушинской церкви на вторую священническую вакансию сверхштата, на ружное содержание от прихожан и <…> определен наставником в Прилуцкое сельское училище». С 1870 г. – законоучитель в том же училище. С 03.12.1884 помощник настоятеля Валушинско-Кирилловского соединенного прихода. С 20.02.1886 духовник причтов церквей 1-й половины 1-го округа Вологодского уезда. С 1893 г. протоиерей. «Детей не имеет. Вдов» (Клировая ведомость Николаевской Валушинской церкви Вологодского уезда за 1894 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 1. Д. 718. Л. 100 об. – 104 об.; Свящ. Д. С-в. Протоиерей Константин Васильевич Маслов (некролог) // ВЕВ. 1898. № 2. С. 51-54.

^[10] Комаровский Константин Николаевич (ок. 1852 – 20.02.1895) – на 1886 г. полицмейстер. См.: Адрес-календарь Вологодской губернии на 1887 г. Вологда, 1886. С. 8-9; Метрическая книга Иоанно-Предтеченской Рощинской церкви г. Вологды за 1895 г. // ГАВО. Ф. 496. Оп. 23. Д. 10. Л. 388 об. (данные Г.В. Смирновой).

^[11] Ильинский Николай Алексеевич, священник Вологодского женского Успенского монастыря. См. выше.

^[12] Вероятно, имеется в виду А.И. Введенский или А.Е. Введенский.

^[13] Глубоковский Матвей Никаноровы (1857—1903) — русский журналист, врач, издатель, изобретатель, основатель научно-популярного журнала «Наука и жизнь». Обучался в Вологодской духовной семинарии, Лазаревском институте восточных языков. Окончил медицинский факультет Московского университета. Автор «Гигиена голоса: для артистов, учителей, учеников и любителей пения, ораторов и проповедников». Умер от туберкулеза. См. подробнее: Т.А. Богданова. С. 31-32; Лев Соколов. Общедоступный! О Матвее Никаноровиче Глубоковском // Наука и жизнь. 2020. № 2. С. 25-32; Н.Н. Глубоковский. Из автобиографических записок // Академические обеты и заветы. М., 2005. С. 71-127.

^[14] Глубоковский Петр Никанорович (29.06.1846—02.07.1894), окончил Вологодскую духовную семинарию (1868), с 24.09.1868 младший священник Вохомской Спасо-Преображенской церкви; С 20.08.1871 – старший священник той же церкви. Жена Александра Николаевна Созонова дочь дьякона Брусенской Христорождественской церкви. См. Глубоковский Петр Никанорович // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=3073

^[15] Катков Михаил Никифорович (1818–1887) – издатель, литературный критик и публицист. Редактор газеты «Московские ведомости». В конце жизни был близок с К. П. Победоносцевым.

^[16] Архимандрит Экзакустодиан или Екзакустодиан (Евгений Федорович Каменский; 06.01.1840–14.07.1909) – сын дьячка Каменской Крестовоздвиженской церкви Кадниковского уезда Вологодской губернии. Учился в Вологодской духовной семинарии. В 1859 г. поступил послушником в Успенскую Семигородную пустынь. «Послушником он много походил по России, собирая пожертвования на свою обитель и узнавая жизнь простых русских людей». В 1867 г. принимает постриг и рукоположен и иеромонахи, проходил послушания ризничего и казначея Семигородной пустыни. С 1871 г. строитель, а с 1874 г. игумен Спасо-Преображенской Белавинской пустыни на Кубенском озере. С 1876 г. настоятель Григориева Пельшемского Лопотова монастыря. С 1885 г. настоятель в Казанском Иоанно-Предтеченском монастыре. Архимандрит, благочинный монастырей 1-го округа Казанской епархии. См. Ведомость о монашествующих и послушниках. О настоятеле Казанского Иоанно-Предтеченского монастыря архимандрите Екзакустодиане // ГАРТ. Ф. 4. Оп. 129. Д. 10. Л. 75-80; М.С. Черкасова. Письма казанского архимандрита Екзакустодиана вологодскому краеведу Н.И. Суворову (1885–1896 гг.) // Вестник церковной истории. 2015. № 1–2. С. 130–164; В. Минцкер. Архимандрит Екзакустодиан // проза.ру https://proza.ru/2018/05/07/1458; Архимандрит Екзакустодиан (некролог) // ВЕВ. 1909. № 21. С. 526-528.

^[17] Попов Илья Яковлевич (ум. 31.07.1899) – священник Вохомской Черновской Николаевской церкви Никольского уезда Вологодской губернии. С 30.05.1871 священник Вохомской Вознесенской церкви. С 1893 г. протоиерей. 26.12.1899 уволен за штат. Попов Илия // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=3022

^[18] Вероятно, речь идет о вдове псаломщика Вохомской Вознесенской церкви Сосипатра Лумбовского. Служил с 1867. Умер в 1880 году. Лумбовский Сосипарт // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=932

^[19] Епископ Гедеон (Покровский Герасим Петрович; 24.02.1843 – 1922), окончил Орловскую духовную семинарию (1869). В 1872 г. рукоположен во священника Преображенской соборной церкви г. Болхова. В 1874 г. овдовел и в 1875 г. принял монашеский постриг. Прошел курс Казанской духовной академии (1881-1884). В 1884 г. преподаватель Токийской духовной семинарии. В декабре 1885 г. определен в Болховский Троицкий Оптин монастырь. 27.03.1887 назначен преподавателем Казанской духовной семинарии. 30.01.1888 – смотритель Холмского духовного училища. 20.09.1889 – ректор Холмской духовной семинарии. С 1892 г. – епископ Люблинский викарий Холмско-Вашавской епархии. В 1896 г. – уволен на покой. С 1899 г. епископ Прилуцкий викарий Полтавской епархии. В 1904 г. епископ Владикавказский и Моздокский. В 1908 г. уволен на покой. См. Гедеон (Покровский) // Православная энциклопедия. Т. 10. М. 2005. С. 516-517.

^[20] Ориентировочно с середины весны 1887 г.

^[21] Пригород Могилева.

^[22] Попов Симеон Ильич (ум. 10.10.1906), окончил Вологодскую духовную семинарию (вероятно, в 1882 г.). Священник Ентальской Ильинской церкви Никольского уезда (1887). С 1896 – священник, с 1898 – старший священник Вохомской Вознесенской церкви. Благочинный 1-го округа Никольского уезда См. Попов Симеон // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/parish_persons.php?id=932

^[23] Яблонский Евгений Константинович (ок. 1857-02.02.1931), окончил Вологодскую духовную семинарию (1880), с 1880 г. псаломщик Устюжской градской Иоанновской церкви, с 1884 г. священник Луптюжской Христорождественской церкви Никольского уезда. Вышел за штат в 1903 году. С 1904 года смотритель епархиального свечного завода. См. Яблонский Евгений // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6500

^[24] «Высочайшими указами, данными Капитулу Российских Императорских и Царских орденов в 12 день июня, всемилостивейше пожалованы орденами: св. Станислава 2-й степени: помощник инспектора Вологодской семинарии, коллежский советник Аркадий Брянцев» (ВЕВ. 1887. № 17. С. 216).

^[25] Архимандрит Сергий (Соколов) был ректором Могилевской семинарии с 02.02.1884 по 16.11.1887, когда он был переведен ректором в Пензенскую семинарию. Ректором Могилевской семинарии был назначен иеромонах Николай (Зиоров).

^[26] В Вене с 1885 г. служил протоиерей Александр Николаевский.

^[27] Ныне: набережная 6-ой Армии, д. 113.

^[28] «Сентября 15 дня сего года происходило в Вологде торжество освящения нового здания для помещения общежития воспитанников местной духовной семинарии. Здание это, начатое в 1882 году и в нынешнем году оконченное, построено на средства церквей и духовенства епархии и первоначально предназначалось для женского епархиального училища». – Спор о принадлежности здания епархиальному училищу будет продолжаться еще долгие годы (см. далее). – «Настоятельная нужда общежития при здешней семинарии вызывается теми особенными и крайне неблагоприятными условиями, в каких издавна находилась и доселе находится жизнь большей части своекоштных воспитанников, живущих на квартирах. Квартиры эти, число которых от 125 возрастает нередко до 130 и более, рассеянные по всем улицам города, особенно по окраинам его, большей частью не представляют в себе никаких удобств как для учебных занятий воспитанников, так и для надзора за ними семинарской инспекции; в санитарном отношении имеют в себе более худого, чем хорошего: они грязны и душны. Но что всего хуже, они часто дают много соблазнов и искушений для молодых людей, которые, по самому возрасту и неопытности своей, не могут еще твердо держаться в правилах доброй нравственности. Кроме того, в Вологде почти всегда кочуют ссыльные государственные преступники и внушают собою также не малую опасность заразы модными губительными идеями» (Торжество освящения нового здания для общежития воспитанников Вологодской духовной семинарии // ВЕВ. 1887. № 19. С. 323-324).

^[29] Александр Матвеевич Доброумов (ок. 1865 – 18.07.1898), окончил Вологодскую духовную семинарию (1887) по 2-му разряду. С 11.05.1887 псаломщик Бохтюжской Михайло-Архангельской церкви Вологодского уезда, с 09.06.1888 диакон Вологодской градской Зосимо-Савватиевской церки, с 05.10.1888 по 15.05.1890 законоучитель частного училища г-жи Поповой-Введенской. С 15.08.1890 эконом Вологодского епархиального семинарского общежития. С 17.02.1891 священник Скорбященской церкви при Вологодском исправительном Арестантском отделении. С 08.03.1896 священник Вологодской градской Царе-Константиновской церкви. С 25.04.1896 заведующий и законоучитель Свято-Стефановской церковно-приходской школы. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского Л. 406; Клировая ведомость Царе-Константиновской церкви за 1897 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 36. Д. 27. Л. 240 об. – 242 об. Как видно из послужного списка, А.М. Доброумов был назначен экономом общежития только в 1890 г. Возможно, после открытия общежития эту должность исполнял кто-то еще.

^[30] В книге воспоминаний сына В.Н. Лаговского А.В. Лаговского дата смерти отца другая: 18 октября 1931 г. (А.В. Лаговский. «Всё было именно так…»: книга воспоминаний о Костроме и костромичах ХХ века. Кострома, 2015. С. 203).

^[31] См. выше.

^[32] Епископ Николай (в миру Петр Степанович Адоратский) (1849–1896) – епископ Оренбургский и Уральский. Духовный писатель. С 1886 по 1887 – смотритель Херсонского духовного училища. С 1887 по 1890 – ректор Ставропольской духовной семинарии.

^[33] Попов Николай Андреевич (ок. 1826 - 14.01.1902) – сын дьячка Спасской Леденгской церкви Тотемского уезда Вологодской губернии. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1848) по 1-му разряду. С 29.01.1850 священник Ильинской Засодимской церкви Кадниковского уезда, с 28.04.1851 - священник Замошской Покровской церкви того же уезда. С 20.04.1869 благочинный. С 22.09.1877 священника Вологодской градской Антипиевской церкви. С 27.01.1881 по 06.11.1884 – член Правления Вологодской духовной семинарии. С 1891 г. - протоиерей. С 1892 г. протоиерей Устюжского Успенского собора. 07.09.1897 уволен за штат. См. Клировая ведомость о Вологодской градской Антипинской церкви за 1890 год // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 2. Д. 50. Л. 5 об. – 6 об; 10 об.; А.В. Прощание паствы с пастырем // ВЕВ. 1892. № 6-7. С. 76-77.

^[34] Возможно, Иван Петрович Трусковский. См. Памятная книжка Могилевской губернии на 1890 год. Могилев, 1890. С. 320.

^[35] Возможно, Яков Иванович Чредин.

 

Источник: Богослов.Ru